Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Юлиана скривилась. Писать про бушующие страсти она решительно отказывалась.
– А драконы! – убито продолжала она. – Что в них такого особенного? Большие уродливые ящерицы с перепончатыми крыльями, фи!
Эсфирь решила мудро промолчать и вновь привела качели в движение.
– А колдовство, – распалялась Юлиана. – Силы зла, всякая потусторонняя муть… Да тьфу! Не верю я в это.
– А в фей вы верите? – неожиданно вклинился незнакомец.
Юлиана до того оторопела, что рухнула на своем сидении прямо в песок, забыв задействовать ноги в качестве опоры.
Незнакомец стоял слишком близко. Он был статным, высоким, сногсшибательно красивым. Его не портил даже парчовый домашний халат. Хотя нет, скорее уж, королевская мантия, добытая из какой-то древней эпохи. Со своими гладко забранными назад, черными, как смоль, волосами он больше напоминал девушку – такими тонкими и правильными были черты его лица.
– В фей? – переспросила Юлиана, млея под пристальным взглядом незнакомца и принюхиваясь: пахло от него совершенно изумительно. – Что вы! Конечно же, нет!
– А в эльфов?
– В эльфов тем более. Это такие ушастые парни, да?
– Хм, любопытно, – проронил юноша.
Он отодвинулся от Юлианы, смерил осуждающим взглядом Эсфирь (С кем ты только знакомство водишь, окаянная!) и, театрально взмахнув полой парчового халата, размашистым шагом удалился прочь.
И растаял вдалеке, как мираж. Желанный, но такой неприступный.
Эсфирь глядела ему вслед, открывая и закрывая рот. Как будто раздумывала: отправлять ей челюсть в свободное падение или пусть подождет? Она явно хотела что-то сказать, но ее чувства никакими словами было не выразить. Кажется, только что любовь к свободе наконец уступила место другой, не менее сильной эмоции, которой пока не придумали название.
– Слушай, а знаешь что, – произнесла она в состоянии аффекта. – Есть у меня на примете одно пустующее здание. Я поговорю с королем, пусть выделит нам немного из своей казны. Откроем с тобой собственное издательство.
Король – спонсор? А что, удачно Юлиана себе подругу нашла.
***
Пелагея пристроила Графа Ужастика меж выпуклых корней, вздымающихся над землей. Посидела под Вековечным Клёном, попила кленового сиропа (он капал с нижней ветки, если поднести к ней стакан). И поняла, что больше не может.
Перстень со встроенной памятью феи по-прежнему не снимался и изрядно ей мешал. Чтобы как-то отвлечься, Пелагея предприняла отчаянную прогулку в город. Одна-одинешенька.
Она спустилась по холму в теплом ветре, под прозрачным куполом сентября. Прошла глинистой колеёй вдоль леса, который вгрызался в небо зубьями островерхих ёлок. Миновала парк – и очутилась в жилом квартале.
Где-то с пятого этажа до нее донеслась забористая брань. Потом женский визг. Потом снова потоки сквернословия. Пелагея задрала голову – и в этот момент на пятом этаже разбили окно. И оттуда прямо на нее полетел огромный увесистый фикус.
Нашли время фикусами швыряться.
Пелагея судорожно втянула воздух. Ноги приросли к тротуару, как в кошмарном сне. На тебя сверху падает тяжеленный керамический горшок, а ты и двинуться не можешь.
Странный день. Странные события.
Но даже они были не способны пробудить в ней действительно глубокие чувства. Пелагея до сих пор воспринимала мир слегка заторможенно, сквозь метафорическое толстое стекло и слои ваты.
Одно она осознала чётко: теперь точно конец. И уж навряд ли к скандалу с метанием домашних растений причастен невидимка.
А дальше случилось как в кино.
Кто-то подлетел к Пелагее со спины, крепко обхватил за пояс, дёрнул назад – и рухнул вместе с ней, как подкошенный. Кто-то, от кого пахло пряностями, шоколадом и кануном Нового года.
Секундой позже в полуметре от головы Пелагеи разлетелся вдребезги цветочный горшок.
– Смотри по сторонам, когда по улицам шатаешься, неразумное ты создание! – злобно процедил благодетель ей в ухо. После чего отрывисто выругался на неведомом диалекте.
Она в кои-то веки разозлилась. И уже приготовилась ответить любезностью на любезность, но тут благородный негодяй выпустил ее из спасательного круга объятий и метнулся в ближайший проулок, оставив после себя шлейф двойственных впечатлений.
Новый год, пряности, шоколад – и вдруг ругаемся. Да что же ты за человек?
Пелагея заметила лишь край его одежды, да и то мельком. Что там было? Чёрная парча с лиловыми узорами? Оригинально.
А голос-то какой знакомый…
Глава 4. А киллер кто?
День медленно, но верно перетекал в вечер и наливался сумерками. Синевой на теле у Пелагеи наливалось несколько незначительных синяков.
Кажется, при падении она неплохо приложилась затылком о щеку этого высокомерного грубияна. Любопытно, останется ли синяк у него? Эдакая отличительная примета, по которой его можно будет опознать при следующей встрече…
Она поднялась с земли, отряхнулась и огляделась. В доме на пятом этаже установилась тишина. Улица была под завязку набита покоем. Спокойно стрекотали цикады. Мирно жужжал над клумбой шмель. Беззаботно чирикали воробьи на кусте. Единственное доказательство козней судьбы – острые осколки фарфора вперемешку с землей.
Фикус почил с миром. Впрочем, его еще можно было реанимировать.
А вот Пелагею – если бы кадка угодила ей в макушку – маловероятно. Так бы и погибла во цвете лет, по нелепой случайности.
Только вот случайность ли? В Пелагее крепло ощущение, что на нее ополчилось само мироздание. Дескать, зажилась ты, дорогуша, на свете, пора и честь знать.
Мироздание-киллер – занятно звучит, да?
Какое там у него расписание, не подскажете? Одно покушение в день? Два? В голове гудел рой беспокойных мыслей. И что печально – наружу их не выпустишь. Все надежно заперты в черепной коробке.
Чтобы отогнать подкатывающую панику, Пелагея принялась за дыхательную гимнастику. И с прискорбием обнаружила, что хочет отмотать сегодняшние события до момента, когда на нее набросился тот высокомерный тип. Потому что от него просто невероятно пахло Новым годом. И сказкой. И волшебством. И каким-то невыносимо далёким, забытым кадром из прошлого, от которого в груди устанавливалась щемящая пустота.
Пелагея с досадой глянула на изумруд в оправе: если чары здесь ни при чем, очень может быть, что ей вернули вовсе не ее, а чью-нибудь чужую память. И сейчас эта память застилает настоящую.
Она потянула перстень с пальца. "Ну снимайся ты уже!"
Нет. Ни в какую.
***
Когда она вернулась на Звездную Поляну, ночь сгустилась до черноты. И в этом беспросветном мраке Вековечный Клён вместе с пространством под кроной выглядел как безопасный островок. Он обнадеживающе светился мистическим неоновым пламенем от основания до кончиков ветвей.
Для Юлианы, Кекса и Пирога – ничего удивительного. Они такое зрелище каждую ночь наблюдают.
Для Эсфири, которая заглянула на позднее чаепитие, – вполне возможно, что шок на всю оставшуюся жизнь. Она напрочь забыла про чай и гипнотизировала дерево, как завороженная.
А что касается Пелагеи, то вопрос: "Почему дерево светится?" перед ней не стоял.
Она задавалась вопросом несколько иного рода: защитит ли ее Клён от мироздания? Или следует искать защиты у кого-нибудь другого?
Нанять, скажем, телохранителя. Кого? Да хотя бы того невежу в парче.
При одной мысли о нём к щекам приливала кровь.
"Пелагея, а не поздновато ли влюбляться? – осадила она себя. – Двести лет в режиме "овощ замороженный, бесчувственный" – это все-таки срок".
***
– Ага, пришла! – активизировалась Юлиана, завидев Пелагею на поляне. И выбралась из-за стола. – Где ж тебя столько времени носило? Мы с Эсфирью уже успели план набросать. Кстати, знакомься… Ах да, вы ведь знакомы.
Эсфирь отвлеклась от созерцания светящегося дерева, обернулась и сдержанно кивнула.
– Мы, – сообщила она своим густым бархатным голосом, – сходили сегодня к королю. И он одолжил нам денег. Как раз хватит на покупку дома, который я присмотрела. Улица Исполинов, "пятнадцать А".
Важные разговоры с королем она не любила откладывать в долгий ящик, поэтому сразу после детской площадки поспешила с Юлианой во дворец и изложила правителю суть проблемы. Правитель пребывал в отличном настроении – иначе чем еще объяснить столь неслыханную щедрость?
Впрочем, на следующий день выяснилось, что щедрость была не такой уж неслыханной. Дом "пятнадцать А" на улице Исполинов оказался полуразрушенным, буквально под снос. Сквозняки гуляют, стены обсыпаются, половицы предсмертно трещат, а окна давно пора менять.
Потому-то дом и стоил сущие гроши. Хозяин был только рад отделаться от этой развалины. Он ускакал, довольно пересчитывая купюры, и Юлиана испустила стон раненого лося.
– Открыть издательство здесь?! Да это издевательство какое-то!
Она обрушила кулак на ветхую деревянную колонну, поддерживающую балкон, и та опасно зашаталась.
– Погоди, не кипятись, – примирительно сказала Эсфирь. – Мы попросим у короля средства на ремонт.
Под затянутым тучами утренним небом надсадно прокаркала ворона. Юлиана раздраженно сдула с лица надоевшую прядь и покосилась на подругу с некоторой кровожадностью.
– Ремонт, ха! Да на тебя тут крыша упадёт, прежде чем ты к ремонту приступишь! А лично моя крыша – поедет. Потому что это дурдом какой-то!
Интуиция подсказывала ей, что на сей раз благодушия королю хватит лишь на то, чтобы вежливо послать их лесом.
Кстати, о лесах (точнее, особах, их населяющих).
Пелагея через соломинку потягивала кленовый сироп, пристроившись между корней, когда Юлиана решила к ней пристать.
– Слу-у-ушай, может, у тебя завалялась парочка суперспособностей, чтобы отреставрировать наше издева… кхм, издательство?
Пелагея чуть сиропом не подавилась. Если у нее в резерве и осталась какая суперспособность, так это влипать в чудовищные истории.
***
Солнце катилось за горизонт, когда в Юлиане созрело волевое решение – двигаться к мечте во что бы то ни стало, сквозь нужду и лишения, унизительные походы к королю и сумасшедшие счета за стройматериалы.
– Кекс, Пирог, будете за главных. Не шумите, Киприана не изводите. И Графа Ужастика не трожьте, пусть поправляется, – менторским тоном отдавала распоряжения Юлиана, одновременно собирая саквояж.
– А не жестоко бросать тут Вековечный Клён с полуживым котом и двумя псами? – задавалась резонным вопросом Эсфирь.
– Перестань! Мы задержимся дня на три, не больше, – свято верила Юлиана. – К тому же, я бесстрашная и отчаянная, – привела аргумент она. – Киприан привык к моим авантюрам. Он не будет против.
С этим аргументом стоило считаться.
Пелагея поглядывала на своих волшебных светлячков, толкущихся в банке, на пожар заката, что разгорался за холмами. И с тоской думала о том, как славно было в бревенчатом доме посреди леса, какой уютной и мягкой была ее постель, как грела душу уверенность в завтрашнем дне. А главное – авантюрами там даже и не пахло.
Но вот что странно: невидимка тоже ничем не пах. А если взять, к примеру, шоколадно-пряного субъекта, который ее спас…
Ой, опять щёки горят. Да что ж такое-то?!
И чего она про невидимку вдруг вспомнила? Аноним несчастный, с угрозами со своими. И билеты эти… Какой от них прок?
Пелагея стиснула кулаки и дала себе зарок, что непременно выкинет из головы и невидимку, и благородного негодяя. Пора уже браться за ум и начинать думать серьезные мысли.
***
Здание на улице Исполинов готово было развалиться в любой момент. Сквозь крышу кое-где виднелось быстро темнеющее небо. Ни намёка на дождь – уже хорошо.
Юлиана преисполнилась безрассудства: она решила заночевать прямо здесь.
Раздобыла переносную туристическую печку, три пледа, складные стулья и жестяные кружки, чтобы пить из них чай. Подожгла дрова, вскипятила воды.
Одним словом, комфорт. С огромным, жирным таким знаком "минус".
Под полом скреблась какая-то писклявая тварь. «Только крыс нам не хватало!» Нечто летучее, бесшумное и чрезвычайно неуловимое носилось под потолком. Загадочное рукокрылое, не иначе.
Юлиана выдула две порции чая и куталась в плед, греясь возле печки в состоянии глубокой отрешенности. Неужели она всерьез полагает, что если намеренно отказаться от благ земных, удача сама приплывет в руки? Не-ет, так не бывает.
Пелагея откровенно скучала и обливалась п о том, хотя сидела от огня дальше всех. Только Эсфири как будто всё было нипочем. Ее такая экзотика вполне устраивала.
– Когда-то давным-давно, – глядя исподлобья, замогильным голосом произнесла Эсфирь, – здесь была лавка антиквариата. Но владелец лавки сгинул вместе со всей семьей. Вот просто взял – и испарился, – добавила она шепотом, обводя присутствующих пристальным взглядом.
Пелагея икнула и выронила пустую жестяную кружку. В тишине от этой несчастной кружки грянуло так гулко, словно произвели стрельбу из орудий. По крайней мере, Пелагее на ум пришло именно такое сравнение. Она поёжилась, поёрзала на шатком стуле и в конце концов отпросилась в туалет.
"Если нам, как и тому антиквару, суждено здесь сгинуть, пусть это произойдет побыстрее. Терпеть не могу неопределенность", – думала она, бредя по мрачному дому и сжимая в руке подвес, на котором болталась банка со светлячками.
Она завернула в коридор, выложенный мелкой квадратной плиткой цвета обожженной глины. За множеством приоткрытых дверей виднелись белые бока каких-то раковин, больших чаш и круглых бассейнов. Пахло дохлыми мышами, краской и уксусом. Да, это вам не специи с шоколадом.
Пелагея шла и думала, что для сегодняшнего идиотского турпохода нужна ну очень уважительная причина. Должно же быть какое-то объяснение тому, что Юлиану дёрнуло скоротать ночь в дыре под названием "Будущее Издательство", а остальные с этим беспрекословно согласились. Здравомыслящим людям такое и в голову бы не пришло.
Может, их околдовали?
Она обогнула диковинный агрегат с торчащими отовсюду сифонами, свернула за угол – и очутилась на пустыре. Над пустырём носился ветер, сияли звезды и шпарила огромная оранжевая луна. Топорщились сухие метелки трав. Ржавая железная дорога, по которой уже сто лет никто не ездил, тянулась вдаль, насколько хватало глаз.
Шпалы пьяняще пахли сладкой смолой.
"Будут билеты – придет и поезд", – вспомнила Пелагея слова невидимки. Непроизвольно сунула руку в карман своей верхней деревенской юбки – и нащупала там три злосчастных билета.
"Можешь взять с собой попутчиков", – словно откуда-то издалека прозвучал вкрадчивый голос.
– Ну нет, – насупилась та. – Юлиану и Эсфирь я в эту мутную историю впутать не позволю.
И тут вдалеке загрохотало, загудело, взвыло. Затряслась земля, затряслись поджилки у Пелагеи.
«Как? Уже? Погодите секунду, я не готова!»
Мысли лопались, как зерна кукурузы в горячем масле. В плотном прозрачном коконе Пелагеи происходило волнение. Прямо сейчас извне в кокон пыталось прорваться нечто ужасное, мощное, бескомпромиссное.
Но защитная оболочка оказалась пластичной. Сколько ее ни продавливай, внутрь не попадёшь. Кратковременный шторм чувств оставил после себя некоторое беспокойство и смутное ощущение опасности.
А тем временем из неизвестности по ржавым рельсам к Пелагее на всех парах мчался поезд – такой же древний и полуразрушенный, как здание за спиной. Со злобным лязгом, в вихре сизой пыли нёсся скелет паровоза. По-другому его и не назовешь – из обшивки кузова мало что уцелело.
Он вспорол ночную тьму парой ацетиленовых прожекторов, затормозил с отвратительным скрипом, от которого стыла кровь, и тело насквозь пронзил озноб. А затем Пелагею накрыло облаком густой, едкой гари.
Когда гарь рассеялась, обнаружилось, что у мироздания были несколько иные планы на Юлиану и Эсфирь: впутать. Непременно впутать их в приключение назло всем зарвавшимся феям, которые нарушают законы и отказываются умирать.
– Ого! – воскликнула Юлиана. – Всегда мечтала прокатиться на таком допотопном драндулете!
– Никакой он не допотопный, – авторитетно возразила Эсфирь. – Эксклюзив. Авторская работа.
Заслышав их спор, Пелагея обернулась так резко, что ей прострелило шею. А ведь могла бы поклясться: по коридору за ней никто не шёл.
Поезд пялился на нее слепыми окнами. Будто оценивал: подходит она по параметрам или не подходит. Видимо, подошла. Потому что во всех окнах разом вдруг зажёгся желтый свет. Возбужденно замигал, включился снова.
И вот тогда-то из дверей переднего вагона с фонарем в руке вывалился высоченный устрашающий тип – эдакая костлявая каланча, ребра можно пересчитывать. На голове у него красовался бумажный пакет, куда обычно заворачивают сдобу из пекарни, – с прорезями для глаз и весьма условной оленьей мордой, которую набросали впопыхах небрежными красными мазками.
– По-о-оезд отправляется! – зычно возвестил этот чудила.
– Куда отправляется? – опасливо уточнила Эсфирь.
– Как "куда"? – изумился тот. – В край Зимней Полуночи, разумеется! Куда же еще?
– Едете? – довольно неучтиво осведомился он. – Или так и будете тут стоять?!
– Едем, конечно едем! – воспылала решимостью Юлиана. И чуть ли не вприпрыжку бросилась к передней двери.
– А билет у вас есть? – угрожающе навис над ней дылда в маске. Его голос прозвучал резко и визгливо. Глаза из прорезей сверкнули гневом на весь род людской.
– Билет? – опешила Юлиана. И растерянно заозиралась в поисках поддержки.
Пелагея сама не поняла, зачем подоспела ей на помощь. Зачем вынула из кармана билеты. Зачем протянула их этой оглобле.
Внутри нее всё тихо кипело и бунтовало, когда к ее подругам относились свысока.
Глава 5. Убийца – кондуктор
Эсфирь опомнилась первой.
– Нельзя садиться в незнакомые поезда, – проявила благоразумие она. – Вы только взгляните на это чудовище! Не ровен час, завезет нас в самое пекло.
– Вы кого сейчас чудовищем обозвали? – смертельно оскорбился долговязый проводник. – Следите за языком!
– Я не о вас, а о паровозе, – терпеливо пояснила Эсфирь.
И Юлиана бы к ней прислушалась. Она всегда прислушивается к ее советам. Да вот незадача: неожиданно в тамбуре она заметила двух непослушных псов.
Один из них был белым и вредным Кексом. А другой – черным и не менее вредным Пирогом.
– Кекс, Пирог! Вы тут откуда взялись? Ах, разбойники!
– Для собак билеты не нужны, – зачем-то уточнил проводник.
– Там была пологая платформа, – смешным сиплым голоском объяснил Пирог. – Вот мы и забрались. Исследовать.
Кекс и Пирог, оказывается, всё это время крались за Юлианой тайком. Они днями напролет воображали себя шпионами из разведки и так вжились в образ, что не сунуть носа в таинственное мероприятие, которое хозяйка затеяла на ночь глядя, просто не могли.
– Сию же секунду спускайтесь, слышите!
Приказ Юлианы остался без внимания. Два хвоста – черный и белый – исчезли в сумраке вагона.
– А ну стоять! – громогласно велела Юлиана и рванула по высокой лестнице в тамбур.
Эсфирь раздраженно тряхнула иссиня-черной копной, приподняла подол сари и полезла за ней.
У Пелагеи вырвался вздох.
Она не планировала ехать в край Зимней Полуночи со всей этой шумной оравой. Но если уж провидение решило вмешаться, перечить ему бессмысленно.
Проводник окинул ее брезгливым взглядом из-под маски и тоже скрылся в дверях. Пришлось ей лезть следом.
И только она поднялась, держась за холодный поручень, как поезд рявкнул свистком, выпустил струю дыма и тронулся с места. Тяжело, нерасторопно заработала паровозная отсечка: "Чух-чух, чух-чух". И вот уже дрожат на шпалах, под топкой, отблески пламени, воздух плавится над трубой, и конструкция дышит жаром, как живая.
Ну точно – чудовище.
Разогналось, набрало ход – и застрекотало, как швейная машинка, тонко и ритмично.
Стучали колёса. Пелагея стояла в дверях, держась за поручень и ловя растрепавшимися кудрями ветер. Она смотрела, как отдаляется "Будущее Издательство" Юлианы, как сливаются с темнотой очертания холмов, как убегают вдаль деревья и редкие фонари.
– Кхе, – настойчиво кашлянули позади нее.
Кондуктор-каланча высился в своей нелепой маске и ждал, когда же Пелагея соизволит зайти в вагон. Выводить этого типа из себя ей хотелось меньше всего, такой он был неприятный – просто жуть. Так что она без лишних слов скользнула за раздвижную дверь к подругам и двум непоседливым болтливым псам.
В вагоне остро и едко пахло копотью и горячей жестью. Над пассажирскими местами, подвешенные к большим ржавым крюкам в потолке, туманно теплились керосиновые лампы. Пелагея аккуратно пристроила банку со светлячками на сидении и, пока Юлиана отчитывала Кекса с Пирогом, выглянула в окно.
Ее сердце мгновенно подстроилось под мерные ритмы железной дороги: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук".
«Скажи, сколько мне жить осталось?»
Этот вопрос стоит задавать не дятлу и даже не кукушке. Задай его поезду, который увозит тебя в неизвестность – прочь от стабильности и благополучия.
Рельсы пролегают по краю ущелий, простираются над вершинами гор, резко уходят в пропасть, зависают в воздухе над морями и ныряют в пучину, полную диковинных рыб. А ты сидишь в купе, смотришь сквозь оплывшее стекло и не можешь пошевелиться от страха, замешанного на восторге. И понимаешь, что не вернешься, как бы тебе того ни хотелось. А жизнь твоя зависит от обстоятельств, на которые ты не в силах повлиять.
Итак, поезд мчался без передышки, вопреки всякой логике и физическим законам. Он пулей пролетал из одного измерения в другое. И в окнах мелькали такие неправдоподобные пейзажи, что притихли даже Кекс с Пирогом. Они взобрались на сидение, жались к Юлиане и тихонько поскуливали.
– Тоже мне, шпионы-разведчики, – ворчала Юлиана. – Да вы просто маленькие лохматые трусишки.
Ее укачивало. Ей бы не помешали ремни безопасности. И она прекрасно видела, что снаружи творится какой-то невообразимый хаос. Но всё равно не могла потрясенно помалкивать перед лицом необъяснимого: хоть крохотный кусочек прежнего, привычного бесстрашия должен был остаться при ней.
А вот Эсфирь сидела абсолютно прямо и абсолютно молча. Как будто проглотила семафорный столб и теперь старательно его переваривала. Поделиться впечатлениями? Что вы, ни в коем случае! Она собиралась их законсервировать, чтобы впоследствии разложить по полочкам в тишине и покое.
Что касается Пелагеи, то она начисто выпала из реальности. Вовсе не она – кто-то другой, невезучий и рассеянный, – по глупости своей попал в переплет. Вовсе не ее увозили сквозь миры и измерения в край Зимней Полуночи навстречу ее предназначению. Вовсе не у нее на пальце таинственной зеленью переливался изумруд в оправе и не ей предстояло хлебнуть лиха.
– Кофе! Горячий шоколад! – визгливо объявил длинный кондуктор-оглобля, возникнув посреди салона с широченным подносом в руках.
Зачем Пелагея только согласилась на горячий шоколад? Ведь невооруженным глазом было видно: замаскированный проводник от души ее ненавидит.
Да и к Юлиане с Эсфирью он явно симпатий не питал.
Вот что он подсыпал в напитки? Почему и Юлиана, и Эсфирь вдруг дружно заснули глубоким сном? Почему Пелагея, едва отпив горячего шоколада, ощутила слабость и мгновенно провалилась во тьму?
Из тьмы она выбиралась долго и мучительно. Как будто к ногам подвязали по гире, а грудь сдавили железными прутьями.
"Давай, ну давай же, открывай глаза!" – умолял ее кто-то крайне очаровательный (если судить по тембру). Умолял словно издалека, с противоположного берега реки, с которой принято ассоциировать жизнь.
"Найду подонка – прикончу", – чуть погодя процедил сей занятный индивид.
Когда Пелагея наконец зашевелилась и шумно вдохнула, он предпочел испариться. Тайный поклонник или просто филантроп? Ай, да какая разница! Совершенно очевидно: он ее исцелил.
Ей было приятно сознавать, что о ней пекутся, что она важна. Но радость от этого факта омрачало одно тревожное событие: ее пытались отравить, и отравитель успешно скрылся.
– Юлиана, Эсфирь, вы как? – прохрипела Пелагея, сползая с сидения. Она опрокинула банку со светлячками, и та покатилась по полу к дальней стене.
И у Юлианы, и у Эсфири наблюдалось лёгкое головокружение. В остальном же с ними был полный порядок. Похоже, им подсыпали обычное снотворное. В отличие от Пелагеи. У нее в чашке обнаружился яд. Кекс со своим удивительно чутким носом его мгновенно распознал.
– Тот тип в маске оленя, р-р-рав! – прорычал пёс, топорща белую шерсть. – Это его рук дело.
– Пусть мне только попадется – укушу, – зловеще пообещал Пирог, черный, как мохнатая грозовая туча.
Лишь теперь Пелагея заметила, что поезд не движется, а на улице, укрывая кирпичные дома и каменные мостовые, крупными хлопьями валит снег.
Стояла глубокая ночь. Аккуратные низкие фонари рассеивали мягкое сияние и были похожи на подсвеченные изнутри мандарины.
Конечная. Край Зимней Полуночи. Пелагея сглотнула, до сих пор ощущая во рту горечь от яда. Подобрала свою банку и накормила светлячков парой ласковых слов. Кекс и Пирог засеменили к выходу, стуча коготками по линолеуму.
– Гляньте, куда нас занесло! – воскликнула Юлиана. Она тоже увидела снег и поёжилась, обхватив себя руками. – Не зря Эсфирь советовала мне утепляться.
– Когда это я такое советовала? – удивилась та.
– Да во сне, во сне…
Всё происходящее тоже изрядно смахивало на сон.
Пелагея первой спустилась по крутой металлической лестнице, держа перед собой светлячков. И ступила прямиком в белый невесомый пух. Снег укладывался периной, сверкающей в свете фонарей. Сыпал с неба, как конфетти. А небо напоминало огромный отрез антрацитового бархата с серебряной вышивкой звёзд.
Снег лежал повсюду. И было даже немного совестно нарушать целостность этого великолепия.
Где-то в городке тихонько играла старая заезженная пластинка. Было свежо и морозно. И Пелагея приготовилась мёрзнуть, но от перстня с изумрудом по телу вдруг разлилось блаженное тепло, будто кто-то невидимый укутал ее, Пелагею, в колкую шерстяную шаль.
Юлиана слыла мерзлячкой, каких поискать. И лично ее никто в шаль не укутывал. Она сошла с поезда и пригрозила, что сойдет с ума, если ее сейчас же не пустят в один из этих расчудесных кирпичных домов.
Эсфирь слыла закалённой и стойкой. Но даже ей не улыбалось закоченеть на ледяном ветру.
– Идемте, – сказала она. – Надеюсь, жители здесь гостеприимные.
По правде, жителями тут и не пахло. Ни Кекс, ни Пирог не учуяли ни единого следа.
– Вымерли тут все, что ли? – буркнул Пирог и фыркнул, зарывшись мордочкой в сугроб.
– Пха! "Вымерзли" – звучит лучше, – сострила Юлиана. И, обняв себя за плечи, трусцой припустила по улочке.
Пелагея и Эсфирь не отставали. Они бежали следом, то и дело заглядывая в окна.
Несмотря на то, что в каждой (исключительно в каждой) квартире теплились огоньки, дома казались пустыми. Там, в тишине и тепле, за драпировкой штор и усыпанным блёстками тюлем, светились фонарики гирлянд, трещали камины, закипали чайники и топорщились ароматные ёлки. Граммофоны играли меланхоличный блюз, а радиоприемники новой модели транслировали новогоднюю концертную программу.
Но гирляндами решительно никто не любовался, у каминов никто не грелся, и на музыку всем было плевать. Людей в комнатах не наблюдалось.
Да и не были дома в городке рассчитаны на людей.
На совесть сложенные из обожженного кирпича, они подошли бы, скорее, каким-нибудь коротышкам-эльфам. И если Юлиана хотела воспользоваться благами местной цивилизации, ей стоило приготовиться к тому, что перемещаться от камина к чайнику и обратно она будет на четвереньках.
"Гори, звезда ясная… Гори, звезда ясная…" – заедала пластинка где-то во дворах.
Белые хлопья с четко оформленными снежинками падали и падали, словно кто-то наверху поставил перед собой цель засыпать город до самых флюгеров.
Юлиана тоже была бы не прочь упасть. Желательно на диван.
Она всерьез вознамерилась вломиться в чужое жилище.
И вот что удивительно: ее верные следопыты в кои-то веки принесли пользу.
Кекс и Пирог унюхали самый уютный дом с дверью, которую забыли закрыть. Поэтому Юлиана великодушно разрешила им слопать в этом доме всё, что плохо лежит. А затем заявила, что лично она готова съесть целого кабана.
И тут Пелагея поняла наконец, что ее тревожило, пока она блуждала по заснеженным улочкам. Несостоявшийся убийца с пакетом на голове – он ведь ускользнул и наверняка бродит сейчас где-то в краю Зимней Полуночи, вынашивая коварный план.
На сей раз она имела дело не с кабаном и не с цветочным горшком. А с человеком. И она знала: человек просто так не сдастся. А значит, обязательно вернется, чтобы завершить начатое.
Глава 6. Дом, где случается что угодно
Полноценно рухнуть в кресло Пелагея не смогла – оно было слишком маленьким. Еще развалится, чего доброго. Так что пришлось ей опуститься на низенькую тахту, где она, конечно же, не помещалась, и переваривать свои страхи там.
Она испытала невероятное облегчение, когда Эсфирь починила дверной замок, чтобы надежно запереться изнутри. Под приглушенный рождественский гимн, который уже раз пятый прокручивался на граммофоне, Юлиана опустошала холодильник. Кекс с Пирогом раздобыли связку сосисок и методично уничтожали ее сразу с двух концов.
Пахло корицей и свежими кофейными зёрнами. По комнатам плыл полумрак. Тлели угли в камине. И если не обращать внимания на слаженное чавканье в кухне, можно было бы утверждать, что до нашествия незваных гостей в доме обитали не эльфы и не люди, а тишина собственной персоной. Было чисто, таинственно и…
– Тесновато, – пожаловалась Эсфирь, подползая к ёлке, украшенной дождиком и блестящими красными шарами. – Вот бы попросить дом расшириться.
– Пха! – отозвалась Юлиана с набитым ртом. – Да кто твои просьбы слушать станет!
– А мы попробуем, – легкомысленно ответила та. – Ну правда, не убьют же нас за это.
Пелагея вздрогнула и принялась икать. Не убьют. Ага. Как же. Но с Эсфирью нельзя не согласиться – тесно, не то слово.
Приступ икоты не прекращался. Снегопад набирал обороты. И о том, чтобы искать сейчас какое-то другое жилье, не могло идти и речи.
– Домик, ик! Вырастай, а? – прошептала Пелагея без особой надежды на чудо. И подпрыгнула от очередного "ик!".
А дом подпрыгнул вместе с ней. Он вдруг раздался вширь и ввысь, словно был сделан из мягкой растяжимой массы, из какого-то очень качественного пластилина.
С характерным звуком, с каким разъезжается молния на рюкзаке, прибавили в размерах шкафчики, холодильник, кровати и кресла. Подрос камин, поднялись потолки, важно встопорщилась ёлка.
Теперь здесь можно было вполне по-человечески устроиться на ночлег. И всё внезапно стало таким уютным, что хоть вовек отсюда не уезжай.
Юлиана подавилась йогуртом, который в этот момент уплетала за обе щеки и объем которого тоже слегка увеличился. Но быстро пришла в себя. После многочисленных преображений Вековечного Клёна она утратила способность долго чему-нибудь удивляться.
Кекс и Пирог с досадой рассматривали последнюю сосиску из связки: она заметно раздулась. Если бы они немножко потерпели, наелись бы до отвала. А так… Ну что сказать? Поспешишь – останешься в дураках.
