Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
День тёк за днём, часы пролетали, как сумасшедшие. Юлиана ела без разбора всё, что привозил ей робот-официант, и с большой неохотой отлучалась в ванную. Она всерьез взялась за перевоспитание кучки "негодных читателей", которые оставляют восторженные комментарии под третьесортными романами и не обращают решительно никакого внимания на ее высокоинтеллектуальное творчество.
«А ну, быстро мной восхищайтесь! Где мои лучи славы, я не поняла?»
Ее энтузиазм угасал. Она всё больше злилась и всё меньше думала о прекрасном. Зависть – эдакая черная дыра – лишила ее остатков вдохновения и толкала на подлости. Настрочить негативный отзыв под книгой, собравшей тысячи поклонников? Как нечего делать. Полить грязью автора каких-нибудь бестселлеров? Да легче лёгкого!
Впрочем, после действий такого рода Юлиане казалось, будто это ее полили грязью и именно ей оставили гневный отзыв.
Кекс и Пирог следили за ней сквозь дверную щёлку, когда поблизости никого не наблюдалось. Они воинственно шевелили ушами. Их хвосты торчали, как встроенные антенны. И храбрости им было не занимать. Но стоило вдалеке появиться Джете Га, псы дружно бросались наутёк и прятались в мрачных закоулках дирижабля, пока их не отпустит страх.
Было совершенно очевидно: в том, что Юлиана стала такой, виновата Джета. Это она посулила ей популярность. Она запудрила ей мозги, приковала ее к экрану и облепила странными датчиками.
Кексу с Пирогом очень не хотелось с ней сталкиваться. Казалось, если Джета их сцапает, то непременно пустит на фарш.
А Юлиана продолжала завистливо подсчитывать звездочки, которые читатели оставляют под книгами конкурентов. Обновлять страницу сайта по десять раз в минуту. Втихомолку пакостить так называемым коллегам по перу, мучительно изобретать гениальные сюжеты, которые публика оценит по достоинству. И мрачнеть, мрачнеть, мрачнеть…
***
Мир вокруг Эсфири тоже неумолимо мрачнел. За свою дерзость она осталась отбывать наказание в жутком необитаемом месте, на пограничье между землей живых и землей, где обретались… Кто?
Как только Вершитель (а лучше сказать, старый маразматик) испарился, чувства в ней разделились на два лагеря. В одном лагере скопились опасения. Другим управляло любопытство: ну-ка, что там, за колючей проволокой?
У Эсфири уже имелся опыт общения с психами и безумными гениями. Одному безумному гению она, помнится, таскала в сумках еду, пока он ковырялся с электричеством в заброшенном замке. И в итоге нахваталась знаний об электричестве, о чем ни разу не пожалела.
Вершитель оказался тем еще непредсказуемым психом, и Эсфирь была уверена: она найдет к нему подход. А не подход, так какое-нибудь уязвимое место, на которое в случае важных переговоров можно будет надавить.
Юркие молнии, которые вспыхивали во тьме одна за другой, ее не пугали. Пугала, скорее, тишина. Полнейший штиль, мёртвое безмолвие, нависающая над головой пустота. А еще давила какая-то неясная тревога, отчего хотелось поскорее перелезть через ограждение на ту сторону. И неважно, что колючая проволока. Мелочи житейские, если подумать.
"Тебе будет очень трудно удержаться и не перейти за грань", – вспомнились Эсфири слова Вершителя. А почему, собственно, нельзя переходить? Кто сказал, что это запрещено?
А даже если и запрещено, кто ей мешает разведать обстановку и быстренько вернуться? Никто ничего и не заметит. Следить-то за ней некому.
Эсфирь вздохнула, взяла себя в руки и решительно направилась к колючей проволоке. Ей казалось, что Вершитель на самом деле только того и ждет, чтобы она пересекла черту. Пересекла и узнала то, что знать не полагается. Страшную тайну, за одно упоминание о которой можно поплатиться жизнью…
Глава 11. Станешь одной из нас
Ограда шелестяще расступилась, стоило Эсфири подойти. Та лишь хмыкнула: да уж, конечно, чего еще ожидать? Волшебства понапихано на каждом шагу. Загадки вот-вот лопнут, как спелый гранат. Здесь они существуют лишь затем, чтобы их разгадали.
Что если Розалинда нарочно вывела ее из себя, чтобы Вершитель назначил ей наказание и тем самым поневоле подтолкнул к своей тайне?
Эсфирь преодолела рубеж, и колючая проволока позади надежно затянула брешь в ограждении. Всё, теперь только вперед. А впереди – мгла. Белёсый туман, подвенечное платье вечности.
Единственный ориентир в этом царстве белого – сигнальные столбики. С каждым столбиком туман редеет, начинают просматриваться тени. И когда пространство расчищается окончательно, Эсфирь едва не сталкивается с женщиной.
– Ой, извините, – бормочут обе. Эсфирь – низким голосом, в котором слышится биение жизни. Женщина – механически, словно в грудь ей вмонтирована голосовая коробка.
Она стоит на зеленой поляне в пышном свадебном наряде – стоит слишком прямо и неестественно. Золотистые волосы невесты завиты в локоны. А в приторной улыбке вежливость мешается с кровожадностью, и от этого как-то не по себе.
– Кто?.. – Эсфирь запнулась. – Что ты такое?
– Не "кто" и не "что". Я жива лишь настолько, насколько мне позволяет хозяин. Я кукла.
Говорящая кукла в человеческий рост. Эсфирь отшатнулась. Кто здесь из них двоих спятил?
– Не надо так пугаться, – с неизменной улыбкой наёмного убийцы произнесла Невеста. И рывком наклонила голову набок. – Я вся на шарнирах. Да и ты скоро изменишься. Уже меняешься, по правде говоря. Попробуй, согни руку.
Эсфирь согнула – и раздался щелчок. Затем медленно разогнула. Впрочем, медленно не получилось. Новый щелчок – и конечность резко распрямилась. Эсфирь уставилась на нее квадратными глазами.
– Это не моё. Это… Глупый, дурацкий розыгрыш!
На месте сгиба обнаружилось странное сочленение. Локтевой шарнир. Действительность никак не желала укладываться в голове. Внутри у Эсфири будто морозильную камеру открыли – мороз пробрался в самое сердце. Перед глазами заплясали цветные пятна. Ноги подогнулись (новообретенные коленные шарниры работали как нельзя лучше).
И Эсфирь со стоном рухнула на траву.
– Стоп. Минуточку. Пластик? – Она ощупывала себя другой, пока еще нормальной рукой и не могла поверить в происходящее.
– Со временем ты научишься управляться с шарнирами, и твои движения станут плавными, – утешила ее кукла. – Переключишь внимание со своих страданий вовне. – О небо, да ч то этот болтливый манекен вообще знает о страданиях! – И тогда мы раскроем тебе один потрясающий секрет.
– Мы? – взвыла Эсфирь. – Вас тут что, много?!
– Мои сёстры обитают в кукольном доме. Там, за поворотом. Мы все чувствуем, – восторженно, насколько позволял голосовой механизм, поведала она. – И это нечто фантастическое.
До дома Эсфирь не дошла. Доковыляла. Обзаведясь тугими шарнирами, к которым – о ужас! – придется привыкать. С которыми придется смириться.
Зачем, скажите на милость, ну зачем она перешла на ту сторону?!
Ее нежная, бархатистая кожа покрылась блестящим пластиком, ощущения улетучились, и от этого хотелось рыдать. Только вот незадача: как ни усердствуй, ни слезинки не выжать. Обоняние? Вкус? Осязание? Забудь об этом, дорогая. Одна отрада: глаза по-прежнему могут различать цвета. Да и слух всё еще на месте.
В домике, по первому впечатлению, слепленном из зефира, ее встретили одинаково тошнотворными улыбками боли и досады. Куклы располагались на зефирных диванчиках в розовых тонах, носили милые пижамки с лемурами и непрерывно щебетали обо всём, что видят. В их болтовне, словно в радиоэфире каком, то и дело проскакивали помехи.
"Дурдом", – подумала Эсфирь последней извилиной, которая осталась в ее – теперь уже кукольной – голове.
– Новенькая? – осведомилась пластиковая барышня, вынося из кухни пластиковый поднос с пластиковым печеньем. И компетентно посоветовала: – Ей надо успокоиться. Пусть не накручивает себя почём зря.
Искусственные волосы барышни, накрученные на бигуди, были намертво зафиксированы лаком.
– Я в порядке, – соврала Эсфирь не своим голосом, который исходил откуда-то из области рёбер и неприятно резонировал в гортани. – Расскажите мне то самое, потрясающее. Я хочу знать.
Ее первоначальная ошибка стоила слишком дорого и должна была окупиться. Желательно – невероятным открытием.
– Нет. Не расскажем, – стала в позу барышня с печеньем. И пустив поднос по кругу, переплела на груди руки.
– Вот именно. Не расскажем, – подтвердила Невеста. – А покажем!
Прочие куклы прервали свою живейшую беседу и зашлись ненатуральным, дребезжащим смехом.
Понятно. Шутки у них такие.
А Эсфирь чуть было не решила, что всё, не видать ей тайны Вершителя, как своих ушей.
– Ладно, отведите ее кто-нибудь в операционную, – равнодушно распорядилась шутница номер один, когда ей вернули пустой поднос.
Эсфирь ощущала себя прямо как этот поднос – опустошенной. А еще потерянной. Опустошение и потерянность возглавляли парад, пока остальные эмоции вяло плелись за ними в хвосте.
Она практически ничего не испытала, когда ее привели в операционную и показали хирургический стол. Там, на белоснежных простынях, кто-то лежал со вскрытой грудной клеткой. И, что примечательно, вокруг не обнаружилось ни единой капли крови. Прямо-таки стерильная чистота.
– Подойди поближе, – посоветовала девица в платье. – Взгляни.
Кристалл, который увидела Эсфирь в груди неведомой куклы, переливался золотом и лазурью.
– Живой кристалл, – пояснила Невеста. – Источник силы. Что-то вроде универсального генератора. Нужно дождаться Мастера, чтобы он завершил работу.
– И когда же Мастер придет?
– Может, сегодня. А может, через неделю. Или даже через месяц.
– И что, всё это время она будет так лежать? – спросила Эсфирь, чувствуя, как угасают внутри последние вспышки страха и как на его место заступает абсолютное безразличие.
– А ей несложно. В отличие от людей, нам не надо питаться и двигаться. Мы комфортно чувствуем себя в какой угодно позе. И вообще, мы всего лишь экспериментальные модели, заготовки. Мастер делает с нами, что хочет. И мы, конечно же, на всё согласны.
– Но это безобразие! – попыталась было воскликнуть Эсфирь. Только вот ее негодование мгновенно вытеснила какая-то необъяснимая, сковывающая холодность. Поэтому вместо восклицания у нее вырвался сдавленный шёпот.
– Перестань. Кристаллы позволяют нам чувствовать. Они – великий дар для таких болванок, как мы. Правда, знаешь, ходят слухи, что однажды Мастер вживил кристалл одной человеческой женщине, которая уже стояла на пороге смерти. И женщина та вроде как переродилась, стала феей и поселилась в верхних мирах. Мы ей страшно завидуем. Нам ведь не то, что в фей, нам и в людей никогда не превратиться. Мастер как-то раз обмолвился, что для бесчувственной пластмассы живой кристалл – вполне сносная замена пустоте. Но он ничто в сравнении с человеческим сердцем.
Невеста выложила конфиденциальную информацию и с удовлетворением замолкла.
– Значит, вот он, ваш потрясающий секрет? – спросила Эсфирь, ужасаясь тому, с какой скоростью по ее пластиковому телу разливается апатия. – Хорошо, я узнала, что хотела. А теперь будь добра, проводи меня обратно к границе. Думаю, не стоит тут задерживаться.
– Что ты! Тебе нельзя к границе, – с прилипшим к лицу выражением благостной тупости сказала кукла. – Теперь, когда ты стала одной из нас, тебе следует показаться Мастеру. Он решит, что с тобой делать. А пока полежи тут.
Невеста сделала шаг и толкнула ее на ближайшую койку. Потеряв равновесие, Эсфирь ударилась о стену головой, но боли не ощутила. Ей вдруг стало совершенно всё равно, что с ней будет дальше. Она не сопротивлялась, пока кукла привязывала ее к койке ремнями. Зачем сопротивляться?
Не нужно есть, не нужно двигаться. Не нужно бороться за выживание. Разве ж это не прекрасно?
Глава 12. Логово куратора и ошарашенный призрак
Надо было видеть, как тонко и неподражаемо усмехнулся Ли Тэ Ри, провожая взглядом стайку кандидаток. В Пелагее зрело нездоровое желание открутить этому красавчику голову. Чтобы ни поводов, ни, что называется, инструмента для расточения улыбок у него больше не было.
Смертельное оружие, стреляющее навылет. Тяжелая артиллерия. Преступное, противозаконное средство. Вот что такое его улыбка.
Гарди, кажется, упоминал о заоблачной конкуренции и ожесточенном соперничестве между претендентками. Дескать, барышни со всего света съезжаются в ледяной дворец, лишь бы только поступить к шефу в обучение. Потому что он невероятный сердцеед со сногсшибательной харизмой. Непробиваемый, принципиальный индивидуалист, по которому сохнет полмира. И требования у него завышены до небес. Требования, разумеется, к мастерству.
Еще никому не удавалось устроиться на стажировку именно к шефу. К кому угодно попадали, только не к нему. А этот – мрачный, неприступный эталон красоты – так и ходит без учеников.
Пелагея плелась за куратором и гадала: может ли быть, что шеф и Ли Тэ Ри – одно и то же лицо? Да нет, вряд ли. Впрочем, несколько пунктов из анкеты совпадает. Куратор, вон, и мрачный, и красивый. А девицы, что им встретились, еще немного – и повисли бы у него на шее.
Не ради него ли они, часом, обивают пороги ледяных экзаменационных аудиторий? Слетелись, понимаешь, как на какой-нибудь царский отбор невест. Смешно даже.
Пелагея остановилась и насупилась. Уж она точно не станет подлизываться к шефу, будь он хоть сам царь. И соперничать для нее последнее дело.
"Я не участвую в ваших глупых играх", – проворчала она, стиснув банку, где, мерцая, бились светлячки.
– Что застыли, уважаемая? – с некоторым раздражением окликнул ее Ли Тэ Ри. – Поторопитесь и прекратите глазеть по сторонам!
Она заскочила за ним, когда он уже почти захлопнул дверь. И обомлела: обитель куратора состояла сплошь из серебра и платины. Никакого вам ненадежного льда, исключительно драгоценные металлы. Причем стены по умолчанию существовали в расплавленном виде и вырастали прямо на глазах (будто дожидались, пока придет хозяин, чтобы его впечатлить). Стоило Ли Тэ Ри появиться в кабинете, как пространство перед ним начало поспешно выстраиваться в фигурные арки, изящные винтовые лестницы, колонны и опоры с замысловатой резьбой.
Всё сияло и переливалось, стены уплотнялись, обрастали слоями блестящего серебра. А потом в центре зала вдруг ослепительно вспыхнуло золотом, и из золота соткался лифт, эдакая прозрачная капсула в человеческий рост.
Эльф царственной походкой двинулся к лифу и подозвал Пелагею жестом. Вдвоем в кабине было тесно. Пелагея прятала взгляд, льнула к противоположной стенке и старалась ужаться. Ей казалось, что она со своей банкой занимает слишком много места, а куратор стоит к ней непростительно близко и смотрит чересчур уж пристально.
Неловкость продлилась меньше минуты. Лифт доставил их на второй этаж, стеклянная дверца отъехала в сторону, и Пелагея вслед за куратором вывалилась в пряно пахнущий полумрак.
В полумраке, оперативно складывая полки друг на дружку, в темпе выстраивалась библиотека. А за мостиком, из широкого черного колодца всплывали какие-то пластины, шатуны и шестеренки, чтобы образовать глянцевый стрекочущий механизм.
Пока его составные части вращались, в ядре что-то непрерывно золотилось и пульсировало. И Пелагее на мгновение подумалось, что это пульсирует ее украденное сердце. Ха! Сердце. Какой вздор!
– Господин Ли Тэ Ри, вот зачем вы мне врёте? Тут и ежу понятно, что шеф именно вы, – с прищуром въедливого инспектора приступила к допросу она.
– Опять вы за своё, неугомонная фея! – воскликнул эльф. – Да если бы я был шефом, стал бы я с вами нянчиться? Всем известно: шеф не берет учеников. Тем более таких бестолковых.
– Вы как-то сказали, что вынуждены меня спасать. Ну, помните, когда меня чуть не придушили. Вам шеф приказал, да? – осенило Пелагею.
Ли Тэ Ри сейчас и сам с удовольствием бы ее придушил. Вот ведь дотошная!
– Приказал. Ага, – совсем уж понуро отозвался он. – Наш шеф убежден, будто вы особенная. И что вас надо любыми способами защищать. А вы… – Тут куратора прорвало. – Знаете, кто вы? Ходячее бедствие. Недоразумение в квадрате. Свалились на мою голову, когда и без того забот выше крыши. Одна морока!
Он картинно прикрыл лицо ладонью и изобразил страдание. Пелагея аж рот открыла.
Но быстро захлопнула челюсть, потому что Ли Тэ Ри вдруг передумал разыгрывать спектакль и взял быка за рога.
– Ладно, к делу. Уберите банку. Сейчас вам пригодятся обе руки.
Он энергично прошелся между библиотечными рядами, поснимал с полок тома в твердых переплетах и нагрузил ими Пелагею по самый подбородок.
– Литература, – скупо пояснил Ли Тэ Ри. – У вас до экзамена две недели.
– И что, всё вот это… – ужаснулась та.
– Ага, вот это всё, – хмуро передразнил ее куратор. – Чтобы от зубов отскакивало, ясно вам? Впрочем, провалите экзамен, мне же лучше. Гора с плеч.
– Какой вы злой!
– Будешь тут добрым, когда тебе мантию рвут, устраивают допрос да еще и ножницами угрожают. Вы первая начали.
– А вы… Вы больно подозрительны, – не осталась в долгу Пелагея. – Меня, знаете ли, чуть не убили по дороге сюда. Имею право.
– Невыносимая, – покачал головой эльф.
– Грубиян и зануда, – легкомысленно парировала та, еще не понимая, какую лавину провоцирует.
Ли Тэ Ри отошел от нее уже на порядочное расстояние, но внезапно развернулся и налетел, как ураган, из-за чего Пелагея уронила книги и была вынуждена вжаться в близстоящий стеллаж.
– Вы забываетесь, – нависнув над ней, прошипел куратор. Его черные глаза сверкали, как два полированных обсидиана. – Разговаривать с начальством в таком тоне? Беспредел! "Этот грубиян", – процедил он, – будет каждый вторник и четверг обучать вас здесь ювелирному делу. И только попробуйте хоть раз прогулять занятие.
Пелагея побеждённо вздохнула. А потом как икнёт! Ли Тэ Ри отскочил от нее с таким выражением лица, будто обнаружил, что она нашпигована взрывчаткой. И продолжил буравить взглядом на расстоянии.
Ох уж этот его взгляд! Он словно был ключом от всех замков, от всех потаённых дверей внутри человеческих душ. Универсальной, что называется, отмычкой.
По всему выходило, что перед вступительными, которые грядут через две недели, Пелагею ждет курс изощренных пыток (он же введение в ювелирное дело). И в пыточную, как окрестила она кабинет куратора, по вторникам и четвергам придется являться не позднее семи вечера. Иначе не оберешься проблем.
Беда лишь в том, что утро и вечер в краю Зимней Полуночи идентичны, как братья-близнецы, и перепутать время суток проще простого. Вдобавок, часы, которые Пелагея носила в кармане, слетели с катушек и нуждались в ремонте.
К выходу из ледяного дворца она шла в одиночестве, с завидной регулярностью натыкаясь на встречных людей и нелюдей. Что неудивительно, если брать во внимание гору учебников, которые вручил ей куратор.
У самых дверей она столкнулась со смуглой девицей в балахоне. Девица носила капюшон, и когда Пелагея на нее налетела, капюшон откинулся, явив взору замечательные во всех отношениях ушки. Заостренные кверху, бархатистые на ощупь, они наверняка слышали в сто раз лучше, чем человеческие.
– Ой, простите! – засмотревшись на уши, спохватилась Пелагея и бросилась собирать учебники.
– Новенькая? – ничуть не смутилась та. Она присела на корточки, чтобы помочь, и улыбнулась – тепло, по-доброму. – Желаю удачи на экзаменах! Говорят, тем, кто в меня врезался, целый год сопутствует удача, – добавила она и, хихикнув, набросила капюшон на голову.
Перед тем как откланяться, могучий эльф Гарди передал Пелагее ключ от метадома вместе с краткой инструкцией: ее метадом – один из белых холмиков в лагере рядом с корпусом ОУЧ. Тот, что под номером тринадцать. Тринадцатый. Невезучее число. Понять бы еще, мироздание так издевается или милостиво намекает?
Она вышла из дворца и опасливо покосилась на снежных барсов. Надо же, голубоглазые! Они сидели неподвижно, как часовые на постах. Из вооружения – острые зубы, мощные когтистые лапы и величественная красота, сражающая наповал.
– Братцы, вы же меня не съедите, правда? Я сама, если честно, ужасно хочу есть…
Снаружи мела блестящая, праздничная метель. Снежинки в свете факелов сыпались, точно бисер, и кололи щёки. Мороз крепчал. У Пелагеи, несмотря на защитное действие перстня, начал подмерзать кончик носа. Так что она укуталась в термоплащ и поскорее побежала в лагерь.
Из верхушки центрального шатра (того, что покрыт шкурами неведомых зверей) струился ароматный дымок.
"Шашлыки", – смекнула Пелагея и облизнулась. Может, в шатре – общая столовая? Хорошо, если так.
В мозгу тотчас созрел план действий: отыскать метадом – это раз, сгрузить учебники – это два. И бегом в столовую. Живот немилосердно сводило от голода.
Тринадцатый метадом посреди метели отыскался на удивление быстро. Пелагея отперла дверь ключом, который дал Гарди, заскочила внутрь, да так и застыла, как вкопанная. На неё, как на невидаль какую, таращился фантом. Он парил над утоптанным снегом – полупрозрачный детина-альбинос метра под два ростом – и был бы довольно неплох собой, если бы не его вращающиеся в орбитах красные глаза.
Никаких особых предубеждений относительно призраков у Пелагеи не имелось. Она бы с радостью завела знакомство с одним из них. Но в родном лесу шансы отыскать более-менее полноценный призрак были, прямо скажем, призрачные.
– Как ты сюда попала?! – воскликнул фантом, совершенно сбитый с толку. – Простым смертным зайти в мою иллюзию не под силу!
– Ой, – сказала Пелагея. – Простите. Я уже ухожу.
И попятилась к выходу со стопкой тяжеленных книг.
– Сто-о-ой! – капризно заныл призрак. – Раз ты такая необычная, давай дружить. Я Сильверин. А ты что, не человек?
– Я вроде как фея. Но это не точно. Пелагеей звать, – представилась та, придерживая стопку подбородком. – Так значит, это не мой дом, а иллюзия? – осторожно уточнила она.
– Она самая, – удрученно подтвердил Сильверин. – Я собирался подурачиться. Хотел новенькую разыграть. Разыграл… – А знаешь, что, – добавил он, просияв. – Ты ведь полностью в моем вкусе. Я имею ввиду внешность, манеру одеваться, вот эти все твои безобразные юбки.
– Они вовсе не безобразные, – возразила Пелагея. – И вообще, мне пора.
– Ладно уж. Иди-иди! Только будь осторожна, – предупредили ее. – За пределы лагеря носа не суй. В краю Зимней Полуночи что-то повадились феи исчезать. Неизвестный маньяк орудует. Давно пора изловить супостата.
Сильверин снова негодующе повращал глазами. Ох и глазищи! Может, подарить ему солнцезащитные очки, чтоб людей не пугал?
– В общем, ты это… Заходи как-нибудь на огонёк. И знай, я до умопомрачения обожаю твои юбки и тринадцатые номера! – крикнул призрак на прощание. И смахнул призрачную слезу.
Настоящий метадом обнаружился от иллюзорного всего-то в паре шагов. Пол здесь, по счастью, был уложен досками и вроде как даже снабжен подогревом. Правда вот, всё остальное, включая стены и куполообразный потолок, состояло из плотного, слежавшегося снега, который не собирался таять в ближайшие лет сто.
Что касается мебели, то здесь, как в гостиничном номере, был стандартный набор. Кровать с пружинным матрасом, скромный круглый столик, стул, шкаф и небольшая тумбочка. На столике Пелагея пристроила учебники. А при взгляде на комод подумала, что там хорошо бы смотрелись ее светлячки.
Подумала – и ощутила, как почва уходит из-под ног. Банку-то она, похоже, у куратора забыла. Вот растяпа! Шатёр с шашлыками подождет. Надо сперва банку забрать и светлячков покормить. Они же без добрых слов, как пить дать, зачахнут.
Не позаботившись привести себя в порядок, Пелагея, как была, растрепанная, в перекрученных мятых юбках, выскочила из метадома и резво припустила к главному корпусу. Притормозила уже у самых дверей, когда те распахнулись, выпуская огромного… Нет, прямо-таки гигантского снежного барса. В отличие от собратьев, глаза у него были не голубые, а черные, как глубокая ночь.
Зверь Пелагею не заметил, иначе ей наверняка было бы несдобровать. Поравнявшись с двумя другими барсами – теми, что караулили выход – он прорычал, словно отдавая команду. И все трое устремились куда-то в пургу.
Пелагея прижала руки к груди, где, вопреки ожиданиям, ничто не выпрыгивало и не билось, как пичужка о прутья клетки. Несмотря на испуг, сердце безмолвствовало. Стенки "стеклянного кокона" сдерживали натиск любой эмоциональной бури, "слои ваты" выступали в роли надежного амортизатора.
Обидно даже. Вот как это исправить?
– Наш шеф, – мечтательно молвила девица с ушками, очутившись поблизости и глядя барсам вслед. – Ну разве он не прелесть?
– Какой из трёх? – сипло уточнила Пелагея.
– Тот, у которого глаза чёрные. Ты ведь заметила, верно? – проницательно улыбнулась ушастая. – Он метаморф. Превращается, когда на душе скребут кошки и хочется разнообразия. Мне бы так. Но я – неудавшийся эксперимент природы. Дефектный экземпляр. Уши, понимаешь, в наличии. А обернуться волчицей – ну никак.
– Сочувствую. Я когда-то умела в горлицу превращаться. А потом ко мне явился ваш шеф, чтоб у него хвост отвалился! И дар украл.
– Да не может такого быть! – поразился "дефектный экземпляр". – Хотя-я-я, если порассуждать, – протянула она, – практиканток он частенько до нервного срыва доводит, когда экзамены принимает. Да и ювелиров своих муштрует будь здоров. Думаю, если бы я писала роман, прототипом злодея сделала бы именно его.
…Пелагея благополучно обнаружила светлячков в кураторском кабинете, сгребла банку в охапку и с облегчением вздохнула. Собственно куратора на месте не наблюдалось. Портье, который отпер ей дверь, обмолвился, что господин Ли Тэ Ри отбыл по какому-то срочному делу, связанному с похищением фей.
Глава 13. Неприятные открытия
– Не читаете? Ну и не надо. Плевать я на вас хотела, – злобно бормотала Юлиана, кликая по кнопке "обновить" в окне статистики прочтений. – К "драконам" идёте, "ведьм" уплетаете за милую душу. А моя научная фантастика вам что, и даром не сдалась? Вонючки, вот вы кто.
Юлиана гипнотизировала экран воспалёнными от недосыпа глазами. Изредка на ее книгу прилетали "звездочки" и комментарии в духе: "Неплохо, вполне читаемо". Юлиану это страшно бесило. Она хотела славы прямо здесь и сейчас и была уверена, что написала великую вещь.
– Настоящих гениев общество никогда не признаёт при жизни, – утешалась она. – Истинные гении остаются непонятыми до самой смерти, зато обретают бессмертие в веках. Видимо, этим гадам-читателям нужна моя смерть. Ну так скоро и помру, с таким-то графиком работы!
Датчики, приклеенные к ее лбу, передавали прибору-анализатору гнев, зависть и разочарование. Туда же по проводам струилось недовольство и обида на весь мир.
Где-то в недосягаемом пункте управления Джета Га удовлетворенно потирала руки. Да, с черными дырами не сложилось, но для ее инновационного проекта нашелся куда более выгодный ресурс: негативные эмоции, хаос в чужой голове. Из хаоса, из пучины страданий так легко извлекать энергию! А Джете и ее команде нужно море, просто море энергии, чтобы воплощать в жизнь безумные научные разработки. Безумно оригинальные, если точнее.
Тишину каюты нарушил шум отъезжающей дверцы. Из проёма высунулась вихрастая голова в медицинской маске.
– Доктор Га! Доктор Га, у нас беда! – возбужденно сообщила голова. – Опять проклятые барсы.
– Что-о-о? – грозно вопросила Джета. – На вас напали?
– Нам еле удалось бежать. Доктору Варкрофту прокусили ногу, доктора Зелинскую ранили в плечо. Оба сейчас в медпункте.
– Глупцы, – процедила Джета. – Почему вы их не застрелили?
– Кого? – испуганно заморгала "Маска".
– Барсов, кого же еще?! Нам позарез нужны новые подопытные, с одной собачницы много не соберешь. Требуется больше фей. Понимаешь, гораздо больше! Люди не подойдут, они слабы и долго не протянут. Обязательно проверяйте, чтобы были феи.
Голова закивала, поклялась, что разберется, и расторопно исчезла из виду.
– Слышал? – шепотом спросил Пирог в шкафу Джеты Га.
– Слышал, – тоже шепотом отозвался Кекс. – Надо срочно спасать хозяйку. Помнишь, она как-то заявила, что она фея? Наверное, ее уже тогда под прицел взяли.
– Болтовня до добра не доводит, – деловито подытожил Пирог.
– Апчхи! Апчхи! – громогласно расчихалась Джета. – Да что ж такое-то! У меня, вроде, была аллергия только на собак…
***
Эсфирь лежала, вытянувшись в струнку, привязанная ремнями к койке. И не ощущала ни тепла, ни прохлады. Ни жажды, ни голода. Ни злости, ни страха. Ее глаза, широко раскрытые и как будто удивленные, смотрели в потолок, где ярко горели лампы. Нормальный человек уже давно бы зажмурился, а ей хоть бы что.
Она чувствовала себя совершенно прекрасно – то есть никак. И роль живого мертвеца нравилась ей всё больше. После того как эмоции атрофировались, свыкнуться с новым статусом оказалось куда проще.
– Ну что, ты всё-таки не удержалась и перешла на ту сторону. А я говорил. Я предупреждал.
Мастер? А нет. Над Эсфирью в образе коварного соблазнителя с хитрой ухмылкой склонялся Вершитель. Можно было бы догадаться, кого куклы мастером величают.
– И что теперь со мной будет? – надтреснуто спросила она. – Вы пересадите мне кристалл?
– Хм, надо подумать, – загадочно блеснул глазами тот и потер подбородок. – Если я тебя отпущу, ты не разболтаешь мой секрет?
– Секрет о куклах? Или о кристаллах? По правде, я не из тех, кто треплет языком. Если скажете молчать, буду молчать.
– С тобой приятно иметь дело. Надеюсь, ты мудро распорядишься информацией, которую узнала, – ответил Вершитель и ослабил ремни. После чего провел ладонью у Эсфири над лицом. – А теперь спи.
***
Пелагея подкрепилась мясом средней степени прожарки и познакомилась с Поваром-из-Шатра, который оказался сверхчувствительным "творцом" и мог запросто измельчить тебя на приправу, если тебе вдруг не понравится его стряпня.
Пелагея на свой страх и риск заявила, что мясо недосолено. Повар побагровел и обратил свирепый взгляд на свою именную коллекцию разделочных ножей. А когда обернулся, Пелагеи и след простыл.
Она вернулась в метадом и выяснила, что под снежным куполом скрывается далеко не обычное жилище. Шкаф спальни оказался потайной дверью. Грех ею не воспользоваться.
Пелагее не терпелось узнать, что же там дальше. Она прихватила светлячков на случай кромешного мрака, двинулась по извилистому проходу и очень скоро вышла в соседнее помещение. При ее появлении загорелись голубые гирлянды, развешанные по стенам и потолку.
А в центре комнаты, в полу, зажглись бледно-розовые светодиоды, подсветив перину – нетронутую, пышную, фантастически белую. Пелагея, недолго думая, на нее забралась, положила под боком банку со светлячками и забылась сном младенца.
Среди ночи (или дня, хотя какая теперь разница?) что-то произошло. Сквозь сон до нее доносился страшный рык и звуки ожесточенной борьбы. Впрочем, борьба продлилась недолго. Где-то клацнули чьи-то зубы, обидчик испустил инфернальный вопль. А следующий миг кто-то мягкий, пушистый и ужасно большой улёгся возле Пелагеи и дохнул горячим воздухом ей в затылок.
