Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Юлиана как-то упустила из виду факт, что она имеет дело с созданием, которое может запросто оставить от нее мокрое место. Но карты легли иначе: от Юлианы не собирались избавляться, ее продолжали любить, хотя, если начистоту, порой любить в ней было совершенно нечего. И глагол «убить» представлялся в такие моменты куда более уместным руководством к действию.
Правда, Киприан не был сторонником столь радикальных мер. Пока юная специалистка-естествоиспытательница чуть ли не круглосуточно занималась тем, что испытывала его терпение, он рос над собой – во всех известных миру смыслах. Обращался деревом, когда вредность Юлианы зашкаливала, и демонстрировал поистине безграничное самообладание.
Когда терпение испытывают, а оно никак не кончается, наверное, это и есть любовь.
Киприан терпеливо дотащил свою «специалистку» до хижины Вершителя и бережно сгрузил на крыльцо. Юлиана с содроганием подняла взгляд: ничего инфернального в её своенравном средстве передвижения не прослеживалось. Разве что радужка в глазах была медовая, как прозрачный янтарь. Чуть светлее обыкновенного.
– Ты как? Отлегло?
– Отлегло, – подтвердил тот. – Но чтобы больше не смела к чужим мужчинам клеиться.
– Я не клеилась. Я материал собирала, – надула губы Юлиана.
– Сказки не рассказывай.
Им обоим жуть как хотелось прокричаться, но оба почему-то бранились шёпотом. Словно боялись, что от их воплей лавина сойдёт.
Их обступал притихший лес. Из мрака, настоявшегося в густой чаще, на них не мигая таращились чьи-то глаза, десятки заинтересованных безымянных глаз. Ветки ёлок отяжелели под весом снега. Юлиана и Киприан увлеченно буравили друг друга взглядом, в упор не замечая перемен, которые произошли с избушкой.
А потом Юлиану легонько стукнуло отворившейся дверью, и на пороге возникла Эсфирь. Она не изменяла себе: при первой же возможности облачилась в кроваво-красное сари, перетянутое на поясе тугой охристой лентой. Подол уже кто-то успел порвать и запачкать.
В протоколах по делу фигурировали Кекс и Пирог. Деятельно сопя, эти два маленьких злоумышленника выбежали из гостиной, мохнатыми шариками прошмыгнули мимо и ускакали в лесную тьму – гулять.
– Так вот, кто у меня на крыльце топчется! – проницательно улыбнулась Эсфирь. Смуглая, чернобровая, она особенно экзотично смотрелась в окружении дремучей зимы. – Будете мёрзнуть или всё-таки войдёте?
Юлиана без единого приветственного слова неучтиво нырнула за дверь. Вынырнула под сноп света, льющегося из прихожей. И сделала большие глаза.
– Что это у тебя за вывеска? Ты род деятельности сменила?
Киприан тоже метнулся за дверь и прочитал:
– «Ремонт часов, минут, мгновений». Оригинально!
Эсфирь флегматично пожала плечами и сообщила, что провела некоторое перепрофилирование.
– Тяжелая это работа – чужими судьбами управлять, – призналась она. – Ломать, устраивать… Нет. Лучше я буду ремонтировать упущенные мгновения, давая людям возможность исправить то, о чем они сожалеют. Плата? Платой могут стать чьи-нибудь светлые мечты, капля созидательной энергии… Ох, вы всё-таки проходите внутрь, а?
Светлые мечты Юлианы воплотились только что, стоило ей за порог ступить.
– Ва-а-ах! – выдала она с шальной улыбкой. – Киприан, от роли дома можешь быть свободен. Хочу жить здесь.
Заполучив в свое распоряжение чуть больше свободного времени, Эсфирь произвела повторный магический ремонт. На сей раз никаких вам деревенских мотивов, ситцевых занавесок и узоров в горошек, от которых сводит скулы.
На всём в доме лежал отпечаток изысканной роскоши и того безукоризненного шика, у которого не бывает срока годности. Пахло древесиной на свежем спиле. Бук, ель, сосна – качество отделки сомнений не вызывало. Приглушенный свет маленьких круглых ламп, встроенных в потолок, наводил Юлиану на мысли о славном будущем: вот теперь-то она заживёт!
Обжигая нёбо кипятком, она торопливо выпила терпкий чай с мелиссой и отпросилась у Эсфири на разведку. На цокольном этаже обнаружился бильярд с искусственным камином, бассейн на несколько персон, сауна, а также бурлящая овальная ванна, утопленная в пол и окруженная пальмами в кадках. На первом этаже располагалось лакированное пианино, гостиная, где Эсфирь как раз разрезала торт и рассказывала Киприану, что больше не намерена вмешиваться в судьбы без надобности.
– Только если меня хорошо попросят, – добавила она, снимая пальцем крем с ножа.
Юлиана завернула за угол и попала в просторный зал с весьма примечательным интерьером. На цепи с потолка свисала кованая медная люстра. А стрельчатые окна (их было штук восемь, не меньше) располагались каждое в своем алькове с кроватью. В алькове, где поверху были развешены ловцы снов вперемешку с ветряными мельницами – амулетами для привлечения удачи.
Итого – восемь уютных альковов, для каждого гостя свой уголок. Юлиана загнула пальцы: она, Киприан, Пелагея и этот ее умопомрачительный куратор – четверо. Сама Эсфирь – пятая. Кекс с Пирогом не в счет, для них сойдет и подстилка. Кого же еще здесь ожидают, интересно знать?
Она вышла из гостевого зала в раздумьях, забрела в тренажёрный – да там и пропала. Когда Киприан ее наконец нашел (а дело близилось к ужину), она самозабвенно крутила педали какого-то навороченного велосипеда, отдуваясь и глупо хихикая. Потная, раскрасневшаяся, лохматая и слегка захмелевшая от удовольствия. Прямо госпожа Ночной Кошмар, а не Юлиана. Зато довольная, не передать.
Киприана смутило отсутствие колёс.
– Ты так далеко не уедешь, – раскритиковал он начинающую спортсменку. – Иди лучше торт съешь. Мы твой кусок в холодильник спрятали.
События, произошедшие в плену у Джеты Га, прошли для Юлианы не так бесследно, как ей бы того хотелось. Ее семимильными шагами настигала депрессия. Юлиана пыталась заглушить ее новыми любовными приключениями (но на этом этапе кое у кого взыграла ревность, поэтому план потерпел крушение).
Еще был вариант вывести депрессию вместе с потом на тренажерах или утопить ее в джакузи. Ни то, ни другое не сработало. Эта стерва мало-помалу разрасталась внутри, вытесняя радость и сокращая количество глупого смеха на единицу времени.
Тогда Юлиана решила заесть гадину тортом. Но его оказалось слишком мало для столь масштабной операции.
Эсфирь уселась напротив подруги и, пока та уминала торт, жаловалась ей, как сложна жизнь рядового преемника.
– В записях Вершителя ногу сломишь, – поведала она. – Он, конечно, по делу пишет, но таким безобразным почерком! Без эксперта-расшифровщика не обойтись.
– Так может, вытащишь его? – предложила Юлиана, запив торт чаем. – Я имею в виду Вершителя. Куда ты там его упекла?
– Ну нет, – скрестила руки Эсфирь. – Если я его вытащу, он мне всё припомнит. И возможно, даже испепелит. Пусть покоится с миром.
Юлиана вылупила на нее глаза.
– Ты его что, грохнула?
– Если бы, – понуро отозвалась та. – Жив, здоров. Правда, слегка законсервирован. Но эта фаза обратима.
Звёздная вышивка ночного неба сменилась облачностью. Из тучи сыпал снег. Густо сыпал. Что за соседней ёлкой – не разглядишь. Юлиана прикинула, что интенсивность снегопада идеально подходит для погребения ее депрессии. Поэтому, обув расписные валенки и запахнувшись в пальто, вышла на улицу.
– Ты чего уединиться вздумала? – поинтересовалась Эсфирь, возникая у нее за плечом.
Утаив от нее истинную причину, Юлиана легко и непринужденно изобрела оправдание:
– Да что-то дармоеды мои запропастились. Ты их не видела?
…Метель набирала обороты.
– Ке-е-екс! – басом-профундо завывала в чащу Эсфирь.
– Иди сюда, собака ты паскудная! – октавой выше вторила ей Юлиана.
Первой, спустя четверть часа, прибежала паскудная собака. Точнее, Пирог. Следом за ним из дебрей, хрустнув ветками, выскочил лось. А за лосем появился Кекс. Этот белый обормот не спеша, прогулочным собачьим шагом протопал в непосредственной близости от хозяйки. Причем с таким независимым видом, словно до сих пор он не гонялся за лосем, а катался на нём верхом.
– А ну, шуруй сюда! – разозлилась Юлиана и хлопнула себя по ноге. Хлопок был явно лишним. Зловредный пёс ускользнул.
Он слился со снежным покровом и вынырнул неподалёку, на тропе – такой просторной и чистой, будто по ней раз в пять минут проезжала снегоуборочная машина. Там же топтался угольно-чёрный Пирог, словно команды какой ждал.
Подгоняемые азартом и еще какой-то неведомой высшей силой, Юлиана с Эсфирью, не сговариваясь, двинулись на беглецов: поймать, накостылять, под домашний арест посадить. Беглецы, само собой, дали стрекача.
Они неслись по расчищенной тропе, высунув языки, а Эсфирь и Юлиана мчались за ними, как две одуревшие школьницы, которых отпустили с уроков. Юлиане чудилось, будто ее преследуют. У нее за спиной кто-то громко стучал копытами, хлопал крыльями, ухал, фыркал, шелестел и издавал жуткие предсмертные хрипы.
Она не оборачивалась из принципа. Сначала догнать неверных псов – потом пугаться того, что сзади. Стратегия была такова.
Юлиана задыхалась от бега. Она взмокла под пальто, и ей ужасно хотелось переобуться во что-нибудь полегче валенок. То ли дело Эсфирь – бежит себе рядом, неутомимая, гибкая, как молодая лань. Ни вам тяжеленных пальто, ни сапог по центнеру каждый. Надо будет при случае поинтересоваться, где она взяла те сафьяновые туфли, которые сейчас на ней.
Внезапно тропа оборвалась. А вместе с ней кончился и снежный покров. Юлиана и Эсфирь с разбега угодили прямиком в прозрачную, лучистую осень, и ноздри Эсфири затрепетали от аромата заточенных карандашей. А Юлиана уловила запах чая с шалфеем, мха, старого погреба и дымной горечи костра. Они очутились среди пожелтевших берез, на жухлой траве и остолбенели от абсурда ситуации.
Перед ними на клетчатой скатерти обреталась куча разношерстного зверья. Какой-то приблудный енот развалился пузом кверху и, судя по всему, безнадежно дрых. Суетливые белки шинковали грибы, припасенные с лета. Серебряный лис, улыбаясь по-лисьи миролюбиво, щурился на солнце, просеянном сквозь кроны берез.
Лось – он же новоявленный приятель Кекса и Пирога – пристроился за купой деревьев и меланхолично наблюдал за тем, как Пирог что-то вынюхивает в корзине. А корзину, между прочим, приволок на пикник сам медведь. И он вряд ли пришел бы в восторг, узнав, что разные псы со шпионскими замашками инспектируют его имущество.
Прямо сейчас этот косолапый увалень добывал дрова для костра, причем весьма тривиальным способом. Время от времени в глубине леса что-то душераздирающе трещало и ломалось.
– Паразиты мохнатые, а ну ко мне! – чуть было не крикнула Юлиана. Но в последний момент передумала. Мало ли, кто из лесных обитателей обидится на «мохнатого паразита».
Костёр догорал. Она подошла, нагнулась, бросила в огонь остатки веток. И ни один зверь при ее приближении не шевельнулся. Только енот лениво приоткрыл глаза и покосился на двуногих бледнолицых без малейшей опаски, будто даже со скукой.
Прилетела сова с совятами, которые, недолго думая, уселись у лося на рогах. Примчалась парочка оленей, косуля и семейство зайцев. Появление последних не произвело на лиса никакого эффекта. Он окинул ушастое семейство равнодушным взглядом, философски обернул лапы хвостом, широченно зевнул и продолжил щуриться под солнцем.
«Жизнь – тлен, зайцы вы мои. Я охочусь на вас, люди охотятся на меня. Таков закон природы, против него не попрёшь. Но сегодня жестокий мир взял передышку. Проживите этот день так, чтобы ни о чем не сожалеть».
Медведь притопал с материалом для растопки, свалил в кучу ветки, сухую траву, опавшие листья и улёгся у огня, греть свою бурую шкуру. Приглашающе похлопал по покрывалу лапой: мол, присаживайтесь, люди добрые. Если злые, тоже милости прошу. Не съем.
Прежняя Юлиана даже под дулом пистолета не села бы рядом с медведем. Юлиана нынешняя, с чувствами, сбившимися в путаный клубок, сбросила валенки, отшвырнула пальто и плюхнулась на покрывало так резко, что чуть не спугнула серебряного лиса. Лис повёл ушами, повернул острую морду в сторону незваной гостьи – и перебрался к ней поближе. Так близко, что Юлиана спиной ощутила идущее от него тепло.
Лес баюкал тишиной. От костра шёл дымок. На поляну сквозь решето витражно-пёстрых крон падали лучи солнца, рисуя на земле причудливую мозаику тени и света. Эсфирь раздобыла заостренную палку, насадила на нее грибы и села жарить над огнём. Как вдруг сквозь дым увидела дверь. Точнее, часть двери.
«К Вершителю» – гласила деревянная табличка на гвозде.
Струйка дыма отклонилась под дуновением ветра. Дверь с табличкой пропала.
Глава 36. Психоделические грибочки
Эсфирь покосилась на палку, где жарились грибы. Испарения у них, что ли, ядовитые? Съесть еще не успела, а галлюцинации уже ловит. И что это за место вообще? Почему Юлиана сидит рядом с медведем и лисом и в ус не дует, словно они какие-нибудь плюшевые игрушки? Куда, в конце концов, делась зима?
Аналитические способности Эсфири оставляли желать лучшего. На все эти вопросы она не находила ответа. Грибы на шпажке чернели. Дым змеился над костром, выхватывая из воздуха фрагменты то одной, то другой двери. «К Вершителю» – значилось на первой. «К себе» – извещала соседняя.
– Слушай, – сказала вдруг донельзя уютная, разомлевшая Юлиана. – Раз ты теперь на ремонте мгновений специализируешься, может, починишь моё?
– Ты уверена, что хочешь этого? – спросила Эсфирь, бросив окончательно сгоревшие грибы вместе с палкой в костёр. – Хоть ты и моя подруга, за услугу полагается плата. Созидательной энергии в тебе сейчас маловато, так что придется выложить мечту.
– Мечту, – повторила Юлиана в задумчивости. – А если у меня нет мечты? Ни одной?
– Тогда проблема.
Обе слаженно вздохнули и уставились на огонь, гипнотически пляшущий на ветках.
– А знаешь что, – проронила Эсфирь в повисшей тишине, – кажется, у нас есть другое решение. Пересядь-ка сюда, взгляни.
Юлиана с очевидной неохотой покинула лисье-медвежью компанию и по скатерти подползла к подруге. В зыбком мареве, в плавящемся над костром воздухе теперь отчетливо проступали две двери.
– Видишь? – спросила Эсфирь.
– Вижу, – шепотом отозвалась Юлиана.
– «К Вершителю» – это, наверное, в избушку. А «К себе»… Не знаю, что будет, если открыть вторую дверь.
– Я могу попробовать.
По правде говоря, Юлиана сильно опасалась, что, поверни она ручку, по ту сторону разверзнется каверна в небытие. Космическая бездна. Вакуум, приправленный тревогой и жаждой тепла, в которой она никому не хотела признаваться. Для некоторых прокладывать маршрут к себе – довольно болезненная процедура. Может, именно поэтому не все выбирают этот целительный путь.
– Я попробую, – прошептала она. На пороге ее души замерли сомнения: надо ли стучаться? Стоит ли входить?
Словно в тумане, Юлиана подобрала пальто, влезла в валенки и под бдительным надзором Кекса с Пирогом двинулась к прогалине между березами, где должна была располагаться дверь.
Эсфирь неподвижно сидела на покрывале и, словно заколдованная, глядела ей вслед. Юлиана бесстрашная. Юлиана отчаянная. То, как она сама себя называла, оказалось истинной правдой.
***
Ли Тэ Ри еще не догадывался, что один злокозненный полтергейст вовлёк его фею в сомнительное мероприятие. Теперь эта фея таилась и скрытничала, причем так искусно, что не раскусишь.
Утром она исправно посещала занятия по Самообороне, постигала искусство Невидимости (вместо призрака дисциплину вёл какой-то нелюдь из плоти и крови). В обед, как ни в чем не бывало, уплетала стряпню повара из шатра. Добросовестно штудировала Основы Чудесного Языка. Являлась на практику по ювелирному делу прямо-таки с ювелирной точностью, вплоть до минуты.
И ни словом, ни жестом не выдавала своего отступничества.
Только день ото дня демонстрировала всё более поразительное мастерство.
Половиной времени, предназначенного для сна, она героически жертвовала во имя науки. И проводила его не в постели, как куратор мог бы предположить, а в подвале ледяного дворца.
Ли Тэ Ри выделил ей у себя в покоях отдельную комнату, которая запиралась на ключ. И Пелагея этой функцией пользовалась неукоснительно. Ключ проворачивался в замке, и шеф думал, что уж теперь-то его ученица в безопасности. Шёл себе преспокойно в спальню, а Пелагея тем временем тихонько обращалась горлицей и вылетала в окно. К шкатулке, которая вместе с Сильверином ждала ее в заброшенной мастерской.
Куратор не мог не отметить, что на практических занятиях по ювелирному делу его ученица стала куда более аккуратной, внимательной и, вообще, собранной, что ли.
– Ты быстро учишься, – как-то раз похвалил ее Ли Тэ Ри.
– Всё потому, что у меня прекрасный учитель, – без малейшего смущения ответила Пелагея. И он принял комплимент на свой счет, хотя она говорила о Сильверине.
Куратор просто был не в курсе, что у нее завёлся секрет. Что по инструкциям призрака, в подвале, пока все спят, она втихомолку доводит до совершенства один хитроумный проект.
***
Приблизительно в то же время в организации появилась новая стажерка. Она оказалась целеустремленной, начитанной, ловкой и подавала большие надежды. Ли Тэ Ри сам ее не видел, только слышал восторженные отзывы преподавателей из контрольной комиссии.
Новенькая сдала все вступительные экзамены экстерном, проявила недюжинное мастерство в изготовлении украшений, пересекла финишную черту – и только после этого предстала перед шефом в его кабинете.
И когда это произошло, с эльфом чуть не приключился инфаркт.
Манерно отставив ногу, напротив него давила улыбку Джета Га.
– Ну привет, господин Негодяй, – сощурилась она. – Давно не виделись.
На ней было длинное облегающее платье насыщенного фиолетового цвета с полупрозрачными кружевами в области выреза и затерявшимся в этих кружевах серебряным кулоном в форме перечеркнутого круга.
– Я, знаешь ли, всегда хотела посмотреть, как тебе работается. А тут такая возможность, – проворковала Джета, бесцеремонно проведя рукой по его щеке. – Мою базу ликвидировали твои приятели, да и ты не такой уж белый и пушистый. У меня нет крыши над головой, мои разработки уничтожены, команда развалилась. Чем не резон начать новую жизнь, а?
Ли Тэ Ри стиснул зубы. Нельзя проявлять малодушие, нельзя давать ей повод для дополнительного триумфа. Но небо, как же нестерпимо кипел в нем гнев! Взять бы эту мерзавку за горло да придушить.
– Злишься? – насмешливо промурлыкала Джета. – Зли-и-ишься. Но стараешься не показывать, да? Вон, глазки прикрыл, красивый ты мой. Сдерживаешься.
– Заткнись, – процедил эльф, адресовав ей убийственный взгляд исподлобья. – Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне.
– А то что? – искушающе улыбнулась та.
– Скажи честно, зачем ты пришла?
– Я же говорю: на людей посмотреть, себя показать. Начать с чистого листа.
– Ложь, – прорычал Ли Тэ Ри.
– Ай, какие мы злые! – хрустально рассмеялась Джета. Она потрепала его по волосам, отчего он взбесился еще больше. Прибил бы ее, наверное, прямо там, у себя в кабинете, и спрятал бы тело среди березовых пеньков – если бы ему не помешала Пелагея.
– Господин куратор, я закончила! – возвестила она, выбегая из кабины лифта.
В одной руке она сжимала ожерелье собственного изготовления (можно сказать, с пылу с жару), а другой придерживала подол платья – простенького, безвкусного, зато сшитого своими силами. Когда выдавались свободные часы, Пелагея шила себе одежду, чтобы у горлицы не было проблем с перевоплощением в человека.
– Господин куратор, я… – Она споткнулась о березовый пенёк и чуть не расквасила себе нос. Балансируя, преодолела еще некоторое расстояние – и застыла, как изваяние.
Куратор как раз убирал руку какой-то дамочки со своей головы. И проделывал он это с такой отборной яростью, что закрадывались опасения, как бы дамочке потом в медпункт не угодить с вывихом или и того хуже – с переломом.
Они с Джетой уже встречались – всего раз в прошлой жизни и раз в нынешней, но Пелагея не запомнила в деталях ее внешность. Поэтому поначалу не могла разделить ни гнев куратора, ни его страх. Она подошла и как можно учтивей поздоровалась.
– А, так вот она какая, твоя стажёрка? – ухмыльнулась Джета и всем корпусом повернулась к ней, сдавливая в руках свой медальон. – Я о вас наслышана. Поговаривают, шеф вас единственную принял в ученицы. Вероятно, вы, и правда, особенная. Он наверняка питает к вам слабость. И не говори мне, родной, что я не права, – добавила она, обращаясь к эльфу. – По глазам вижу.
Она откинула голову, демонстрируя в смехе идеально ровные, жемчужные зубы. И Пелагее вдруг сделалось до того страшно, что захотелось обратиться невидимкой (еще пара занятий – и точно получится). А потом сбежать отсюда куда подальше, забиться в угол (а лучше в кураторский шкаф). И никогда, больше никогда в жизни не встречаться с этой особой.
Голос, до чего знакомый голос. И оскал этот. И…
Пелагея отчетливо вспомнила сцену в колодце с монстром, и под ложечкой у нее гадко засосало. Она попятилась.
– Я п-пойду, – проговорила с запинкой.
«Иди, – подумала Джета, окинув ее торжествующим, надменным взглядом. – Можешь даже бежать. От меня всё равно не скроешься. Ни от меня, ни от моего проклятья».
Она действовала быстро. Для успеха предприятия следовало выбить у Пелагеи почву из-под ног, ввести ее в замешательство. Поэтому Джета стремительным плавным движением вдруг подалась к Ли Тэ Ри, обвила руками его шею и смачно поцеловала оторопевшего куратора прямо в губы.
– Ты мой, только мой, понял? – громко прошептала она. – Сопротивляться бесполезно.
Пелагея не стала ждать, чем дело кончится, и обратилась в бегство. Она со всех ног бросилась к лифту и поднялась на второй этаж в стеклянной колбе кабины, стараясь не смотреть в сторону Ли Тэ Ри. Ей было больно и горько, но куратор ведь свободный мужчина. Он вправе решать, с кем ему встречаться, кого любить. Ей изначально не стоило тешить себя напрасной надеждой. Это глупо, глупо, глупо…
Она распахнула инкрустированную дверь мастерской, промчалась по коридору и, запершись у себя в комнате, привалилась спиной к двери. Что-то внутри у Пелагеи разбилось, склеилось, сплавилось, обретая иную форму. Ли Тэ Ри говорил, ей нельзя без взаимности привязываться к кому бы то ни было. Вот и последствия. Вероятно, ее кристалл видоизменился. Возможно, теперь он будет не таким совершенным, в нём появятся изъяны, дефекты. Как бы это к болезни не привело.
Пелагея запустила пальцы в свою коротко стриженную шевелюру. В самом деле, да что ж она за дура такая? Прежде чем влюбляться во всяких эльфов до потери пульса, ей следовало бы полюбить себя. Осознать, что романтическое похмелье не добавляет здоровья, изводит, выматывает душу, лишая тебя ценного ресурса.
У нее слишком поздно сформировались понятия о том, что вредно, а что полезно. Теперь она осознавала, какую ошибку совершила, когда прониклась к куратору симпатией. Но ничего не могла с собой поделать. Сколько силы воли нужно, чтобы заставить себя не чувствовать? Чтобы в памяти перестал застревать его образ – эти смоляные, гладко зачесанные волосы, высокий лоб, пронзительный взгляд, скульптурные контуры скул.
Пелагея сползла по двери на корточки, зажмурилась и надавила ладонями на глаза, ощущая, как бегут по щекам слёзы. Ну вот, расклеилась, как последняя неудачница. А ну отставить реветь! Сделай глубокий вдох, выдох… Первый выдох получился рваным, второй – более-менее спокойным, ровным. Внутренняя тишина была на подходе.
Самое время определиться с целями и установить границы: отныне Пелагея идет своей дорогой, а куратор своей. Нечего отвлекаться по мелочам. Ее главная задача – отвоевать у мироздания позиции, выторговать право на вечную жизнь. Стать истинной феей и начать уже приносить пользу обществу. Всё остальное – вторично.
И только Пелагея утвердилась в этой животворящей мысли, как в дверь отчаянно заколотили, а потом несколько раз дёрнули ручку.
– Ты там? Открой! – раскатисто донеслось из коридора.
«Нет меня тут», – беззвучно прошептала Пелагея, отползая по ковру подальше от входа. Вдруг этот ненормальный решит дверь выломать?
– Прекрати сейчас же думать, что ты там себе надумала! – крикнул Ли Тэ Ри, терзая несчастную ручку.
– И не подумаю, – буркнула Пелагея, усаживаясь на кровать и обхватывая руками колени. Она-то надеялась, что тишина придет, умоет ее изнутри, проведет в мыслях генеральную уборку. Но куратор только что самым подлым образом эту тишину спугнул.
– Я ее ненавижу, слышишь? – разорялся он за дверью. – Джета мой враг. Я распорядился, чтобы ее в подземелье заточили и двойную охрану приставили. У меня там камеры для особо отличившихся. Слышишь, открывай!
«От ненависти до любви, – сокрушенно думала Пелагея, свернувшись на кровати в позе эмбриона. – Шаблонный сценарий, оптимистичный прогноз. Если ненавидит, значит, не за горами свидания, свадьба и детишки, это же очевидно. Как бы сделать так, чтобы он оставил меня в покое?»
Ей предстоял широкий фронт работ на ниве распутывания любовных узлов и избавления от любовных зависимостей. Присутствие куратора неизбежно свело бы усилия к нулю.
– Ну всё, – раздался снаружи нетерпеливый голос. – Ты меня принуждаешь.
Пелагея встрепенулась и вскочила с кровати.
– Собираетесь применить силу? – зачем-то уточнила она.
– Нет, запасной ключ!
Оказывается, куратор имел при себе дубликаты. Вот ведь дальновидный!
Он отомкнул замок, с размаху толкнул дверь и проник в помещение, а затем припёр к стенке Пелагею, которая, на свою беду, отчалила от безопасного кроватного островка.
– Силу, в некотором смысле, тоже, – сообщил Ли Тэ Ри, тяжело дыша и нависая над ученицей, уперев кулаки в стенной ковер ручной работы. Ее без предупреждения окунули в ароматы шоколада, корицы и нового года, и у нее занялось дыхание.
– Пелагея, – проникновенно сказал он, – тебе лучше начать дышать. Сама знаешь: если по моей вине кто-нибудь умрёт, я же пылью развеюсь. Пойми, то, что сделала Джета, ничего не значит. Она специально, назло тебе…
По пролегшей меж бровей складке было видно, сколь нелегко даётся ему самообладание. Казалось, как бы Пелагея сейчас ни поступила, на какие бы уловки ни пошла, она обречена на нечто мучительно прекрасное. Они оба обречены.
– Пойми, я тебя люблю, мне больше никто не нужен, – в полном отчаяньи признался куратор.
Пелагея заглянула ему в глаза с опаской, будто там, на глубине в сотни километров, бушуют жуткие природные катаклизмы, и если самую малость замешкаться, тебя навсегда затянет в эту пучину.
– Сразу бы так и сказали, – проворчала она. – А то ходите вокруг да около…
Закончить фразу ей не удалось, потому что Ли Тэ Ри всё же осуществил свое тайное желание, которое оголённым проводом искрило у него внутри. Он с пугающей решимостью впился в нее горячим, безудержным поцелуем, больше не намереваясь сдерживаться. И у Пелагеи запекло в груди.
Живой кристалл снова перестраивался, плавился, менял атомарную структуру. Что-то с ним творилось аномальное, но Пелагее было не до выяснения причин.
Когда она попыталась обнять куратора, тот перехватил рукой ее запястья и прижал их к ковру над головой, не прерывая пьянящего поцелуя. Пелагея выгнулась навстречу: нет, она не та цитадель, которую надо брать штурмом. Ей некогда (да и незачем) сгорать со стыда. По крайней мере, не сегодня.
На сей раз в программе был заявлен не мистический триллер, а самый что ни на есть канонический любовный роман. Пелагея надеялась, со счастливым концом. Но не тут-то было. От переизбытка чувств она расплакалась прямо на кульминации, и Ли Тэ Ри озадаченно отстранился. На его лице читалось сожаление пополам с растерянностью и много чего еще – невысказанного, неоднозначного.
– Ты почему ревёшь? Где-то болит?
– Нигде не болит, – пролепетала Пелагея, предпринимая вялые попытки улыбнуться. Под ее глазами пролегли темные круги, лицо побледнело, по телу одна за другой прокатывались волны озноба. – Простите.
– Нашла, за что извиняться.
Она судорожно вздохнула, размазывая пальцами слёзы. И куратор деликатно обнял ее, позволив ткнуться щекой себе в грудь. А дальше произошло нечто совсем уж необъяснимое.
То ли кристалл завершил трансформацию и спровоцировал изменения в организме, то ли Пелагея реагировала на потрясения (приятные и не очень) в своем неповторимом стиле… Она конвульсивно дёрнулась и обмякла, теряя сознания прямо там, у куратора в объятиях.
– Да что ж такое-то! – в негодовании прошипел он.
Теперь все врачи в организации будут считать, будто шеф – тиран и деспот, раз его единственная ученица исправно в обмороки падает, и всегда, что удивительно, при его активном содействии.
Глава 37. Свидание с летальным исходом
Пелагея видела потрясающий сон. Ей снились березы, сотни белоствольных шедевров искусства, увенчанных изумрудными кронами под пронзительно-голубым небом.
С березами ее связывали особые отношения. Можно даже сказать, диагноз: исключительный случай березовой зависимости. За домом, где куратор впервые явился к ней инкогнито, у Пелагеи росла березовая роща, с которой она частенько вела беседы в тяжелые жизненные периоды. Если она встречала на незнакомой местности березу, то бежала к ней, сломя голову, а береза радостно бежала навстречу.
Обнять дерево – обязательный ритуал, перед тем как излить душу.
Это была любовь до гроба. Тоже, надо полагать, березового.
Сегодня в краю Зимней Полуночи смерть стала неизбежностью, необходимостью, обязательным условием дальнейшего благополучия. Скончались иллюзии и заблуждения Пелагеи.
А что касается самой Пелагеи, то она восстала из глубокого обморока спустя пару часов с новым знанием – кристальным, однозначным, ошеломительно чётким: куратор в нее беспросветно влюблён.
Ее окружали маститые доктора, которых поднял на уши Ли Тэ Ри. Они обеспокоенно шептались над кроватью, выдвигали гипотезы и строили догадки. А когда пациентка пришла в себя, ей измерили давление, температуру, вынули из вены иглу капельницы и стройной чередой потянулись на выход, посоветовав шефу проследить за его подопечной, потому как у нее случилось переутомление на фоне перманентного стресса.
Помимо «перманентного», были произнесены и другие сложные слова: «резистентность», «иммунитет», «гиповитаминоз». А затем куратору завуалированно дали понять, что это он, падла такая, фею довёл. И что за ним самим тоже нужен глаз да глаз.
Ли Тэ Ри намёк понял и скорбно вздохнул. Разубеждать светочей медицины не стоило: в выводах врачей всегда есть доля истины.
Он понятия не имел, что обморок случился вовсе не от переутомления и стресса. И даже не из-за поцелуя.
На протяжении дня ему то и дело докладывали, что Джета за решеткой чувствует себя королевой Вселенной, поёт, танцует и покатывается со смеху. Не то с катушек слетела, не то победу празднует. После третьего подобного отчета он начал прозревать. Не выдержав, в ярости смёл со своего стола бумаги с письменными принадлежностями. И парчовым, чрезвычайно взбешенным вихрем умчался в подземелье.
