Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Пока куратора в лазарете «зашивали», Пелагея лежала рядом и разводила сырость.
– Если б я умела превращаться в горлицу, – хлюпала носом она, – я бы в два счета улетела от этого психа. И вам бы не пришлось меня спасать. И… Почему вы сами-то барсом не стали? Барсу же проще…
Ли Тэ Ри вздохнул и вынужден был признать: из-за ученицы у него отшибло весь рационализм. Он действительно мог бы обратиться грозным зверем и без труда откусить обидчику голову. Но нет. Ураган чувств вытряс из него остатки разума. Эльф начисто забыл о своей второй ипостаси, предпочел действовать в первозданном образе, за что в итоге поплатился.
Ему и без того было паршиво, а тут еще и Пелагея в слёзы ударилась. Нашла время. Ли Тэ Ри на дух не переносил женских слёз.
– Доктор, – обратился он к старому медику, который латал его рану. – А у вас, случайно, нет средства от хнычущих фей? У одной, вон, на подушке уже целый катаклизм. Натуральный потоп устроила!
Позже обоим в рот влили какой-то гадкий травяной настой, дали отведать эльфийского снадобья, известного своим быстрым действием. И Пелагея с Ли Тэ Ри одновременно забылись сном праведника. Вернее, почти одновременно. Когда «хнычущая фея» на соседней кушетке отключилась, куратор на пороге сна и яви протянул к ней руку и в полусознательном состоянии переплел ее пальцы со своими.
Как раз в это время, прознав о несчастье, к ним наведалась Эсфирь. Она выслушала рассказ врача, заметила сцепленные пальцы, нахмурила брови. И, развернувшись на сто восемьдесят градусов, унеслась со скоростью метеора.
«Ну, Вершитель, удружил, – думала она, рассекая снег на лыжах. – Есть у меня к тебе парочка претензий. Не выкрутишься – тебе же хуже».
Она и сама не понимала, откуда такая уверенность. Почему она убеждена, что Вершитель должен перед ней отчитываться? Они ведь знакомы всего ничего. А уж о статусах и заикаться не стоит: бессмертный почти-что-бог и наглая смертная девица, которая возомнила о себе невесть что.
«Держи себя в руках, Эсфирь. Один неверный шаг – и тебя испепелят».
Она подъехала к неказистой избушке в чаще леса, сняла лыжи, прислонила их к стене и вошла.
Вершитель пребывал в приподнятом настроении. Он попивал из бокала что-то искрящееся, восседая на троне в центре пустого роскошного зала. И трон, и зал будто из музея украли.
– Я выполнила задание. Вы ведь сдержите слово?
– Само собой, – ответствовал Вершитель, улыбаясь с прищуром, точно пустынный лис. – Как и договаривались, ты свободна.
Знал бы, что весь его привычный жизненный уклад полетит в тартарары аккурат после этой фразы, ни за что бы ее не произнес.
– Прежде, чем уйти, позвольте задать вопрос, – издалека начала Эсфирь, чувствуя, как распадаются невидимые цепи. Как рушатся кандалы, рассыпаясь в золотую сияющую пыль. «Ты свободна».
Патлатый красавчик на троне милостиво кивнул. Мол, задавай, не стесняйся, смертная.
– Вам Пелагея вроде как дочь родная. Вы же им с эльфом добра желаете. Тогда зачем все эти покушения? Почему не сделать их жизнь безоблачной и не подарить долгожданное счастье? Вам ведь ничего не стоит.
Она говорила – и буквально ощущала, как сияющая пыль от незримых оков впитывается в ее душу, заполняет светом сердце и распространяется по всему телу, посылая каждой клеточке сумасшедший заряд энергии. «Ты свободна».
– Э-нет, – назидательно проговорил Вершитель. – Люди, эльфы, феи… Не имеет значения, кто. Все должны время от времени страдать. Иначе не познают сладости счастливых моментов. Не с чем будет сравнивать.
– Бред, – высказалась Эсфирь, поражаясь собственному безумству. – Тем, кто мыслит, как вы, противопоказано иметь дело с судьбами. На вашем месте я бы добровольно покинула пост. А иначе…
– А что иначе? – загорелся азартом Вершитель. Он вдруг резко бросил бокал с недопитым содержимым себе за спину, и тот улетел прямёхонько в стену, разбившись с оглушительным звоном.
А платиновый сердцеед, обратившись рыжим уродливым карликом, поднялся с трона и потянулся по ступенькам к Эсфири. Проучить, наказать. А может, вообще испепелить? Верно: инакомыслящих надо убирать, пока они тебя не низвергли. Законы джунглей никто не отменял.
Непонятно, на что рассчитывал Вершитель, прибегнув к столь низкопробному театральному трюку. Если надеялся, что от его зловещего преображения у Эсфири дрогнет сердце, то напрасно. Потому что сердца у нее теперь не было.
– Вы бессильны, – сказала она, внезапно ощутив объем и мощь своих слов. Поверив в них без колебаний. – Вы никто и ничто.
Рыжий карлик забеспокоился. Он попытался придать себе прежний, соблазнительный вид длинноволосого ловеласа, но попытка не удалась. И вот тогда он по-настоящему всполошился.
– Послушай! – воззвал Вершитель. – Ты еще не поняла? У нас с тобой особые отношения. Я наделил тебя живым кристаллом вместо сердца, чтобы ты стала выносливей, совершенней. Вместе с кристаллом я невольно вложил в тебя частицу любви, сделав своим подобием. А ты… Неблагодарная! Похоже, я зря тебя полюбил.
Ха! Неблагодарная?
Эсфирь так и подмывало его поблагодарить – кулаком в челюсть. Насилу сдержалась.
– Особые отношения, – колко заявила она, – это когда их наличие принимают обе стороны. А вы об отношениях заговорили лишь сейчас, поняв, что проиграли. И когда вы успели мне кристалл пересадить? Неужели…
Неужели он воспользовался ее беспомощностью по ту сторону пограничья? Неужели вынул сердце, когда она уснула в образе куклы на столе мастера?
Эсфири очень хотелось прояснить этот момент, но тут в тронный зал ввалилась бочкообразная Розалинда в каких-то розовых безвкусных тряпках.
– Господин Вершитель! В стране Зеленых Лесов лютуют смерчи. Всё, как вы заказывали, – на одном дыхании доложила она.
Затем до нее дошло, что у господина Вершителя внеплановая аудиенция, и Розалинда попятилась, примяв раздутым задом драпировку на стене.
– Что еще за смерчи? – напряженно обернулась Эсфирь. Бешеным взглядом пробуравила карлика. – Почему у меня в стране?
Выяснилось, что до ее прихода Вершитель поручил Розалинде вынуть из ящика Разной Жути… Разную Жуть. И швырнуть наугад в один из экранов амфитеатра.
Зачем? А вот так. Его, видите ли, Вселенная надоумила. Левая пятка у него зачесалась. Воля Случая и все дела.
Эсфирь рассвирепела. Ей было невдомёк, что смерчи подтолкнули Вековечный Клён на отчаянный шаг. Он сбросил листву, нарастил кожу поверх коры, пристроил Графа Ужастика в одном из подземных ходов, ведущих в королевскую опочивальню. И, почуяв беду, в человеческом обличье выдвинулся на поиски Юлианы.
Эсфирь ничего не знала о том, какую цепочку событий повлекло за собой стихийное бедствие. Она разозлилась. Крепко разозлилась.
– Розалинда, ты уволена, – услыхала она свой собственный металлический голос. – Проваливай!
– Нет, погоди! – спохватился рыжий карлик. – Она не может «провалить»!
Розалинда заволновалась. Всколыхнулись ее тучные телеса. Она скукожила физиономию, будто вот-вот заплачет. А потом в один момент вспыхнула, как сигнальный факел, и за минуту сгорела, оставив после себя лишь горстку пепла.
От ужаса у Эсфири подогнулись колени. Она только что собственноручно испепелила помощницу Вершителя.
– Да, – злорадно ухмыльнулся карлик. Сейчас он был отнюдь не великодушен. И мало походил на прежнего, уравновешенного и хладнокровного себя. – Таковы правила. Если я либо тот, кто наделен моими полномочиями, прогоняет прислугу, прислуга сгорает заживо.
– И вы мне только сейчас об этом говорите? – со стеклянными глазами прошептала Эсфирь. – А знаете что, – дрожащим от возмущения голосом добавила она. – Почему бы вам не прогуляться к пограничью?
Душа у нее была не на месте. Всё внутри буквально клокотало от гнева и самобичевания.
Она, вся правильная и совершенная, убила человека. Но по своей ли вине?
Нет. Из-за дурацких правил Вершителя. Да кто он, вообще, такой? Кто-нибудь обследовал его на предмет психических расстройств, прежде чем допустить к столь ответственной должности?
Судя по всему, он назначил себя сам, в период разрухи и хаоса, без всяких медицинских осмотров.
Психопат у власти. До чего знакомая картина!
В многострадальных мирах, куда Эсфирь успела заглянуть во время практических занятий, такое наблюдалось сплошь и рядом. Несправедливость, угнетение, жестокость. У многих, кто дорвался до трона, рано или поздно сносило крышу.
Может, Вершитель тоже по этой причине тронулся?
В любом случае, его следовало отправить на хранение в какое-нибудь надежное место, откуда он самостоятельно не выберется. Кукольная страна за границей из колючей проволоки – идеальный вариант. Может, ему там мозги на место вставят. Или сердце. Смотря, что нуждается в ремонте.
Итак, на перевоспитание, в исправительную кукольную колонию шагом марш!
Стоило Эсфири произнести заветные слова «прогуляться к пограничью», как Вершитель пошел рябью и схлопнулся в пространстве, точно дрянная голограмма. Эсфирь предвидела, где он материализуется вновь, поэтому, сама не ведая как (видимо, силой мысли) перенеслась на заброшенную территорию междумирья.
В жёлтом поле, над сухими стеблями злаков, низко ходили сизые лохматые тучи. Чокнутый карлик был уже там. Он неотрывно пялился на ограждение из колючей проволоки и медленно, по крохотному шагу, двигался к рубежу, будто находился под гипнозом.
Проволока расплелась и расступилась перед ним, совсем как когда-то перед Эсфирью. И уже по ту сторону, на границе белёсого тумана, Вершитель пришел в себя.
– Послушай, отпусти меня! – взмолился он. – Та, кого ты убила, вовсе не человек, а кукла. Кукла, понимаешь? Это был автоматон марки «Супер Нова», – объяснил Вершитель. – Их недавно изобрели. В каждый из них загружают уникальную программу и модель поведения. Их только огонь берет.
– Значит, холодное оружие против них бессильно? – озадаченно уточнила Эсфирь.
– Да-да! Совершенно верно! – оживился тот. Думал, наверное, что теперь-то его помилуют.
Рано радовался.
– Ого! Новоприбывший! – воскликнул кто-то звонким девичьим голоском. А затем из тумана к карлику протянулась чья-то тонкая алебастровая ручка и настойчиво потянула за собой. – Ну пойдем, пойдем.
– Нет! Погодите! Куда?
Карлик кричал Эсфири, что глубоко раскаивается. Брыкался, упирался ногами, но в силу своего нынешнего роста был не в состоянии справиться с пластиковой девицей, которая уводила его в туман.
Он исчез, крики затихли в отдалении. Эсфирь знала, что через некоторое время его конечности оцепенеют, а в уме установится кристальная ясность. Возможно, он еще не совсем потерян для мира. Возможно, однажды она его вытащит. Но не сейчас. Сейчас ей предстоит разобраться со многими вещами, и досадная помеха в лице Вершителя ей совершенно ни к чему.
Вернувшись в чертоги, она перво-наперво запретила Ящик Разной Жути. Ну как запретила? Заперла его на все возможные замки, спустила в какой-то подвал. И подвал заперла. Забаррикадировала, чтоб уж наверняка.
А вот амфитеатр с экранами решила не трогать, мало ли когда пригодятся. Да и ларец с Шансами штука, безусловно, полезная.
Эсфирь хотела отсыпать Шансов Юлиане, поэтому уединилась в плачущей, стонущей кладовке и принялась самозабвенно разгребать завалы фотоальбомов в поисках фотографии, на которой подруга была бы хоть немного узнаваемой.
Как по закону подлости, ни одного подходящего снимка среди залежей не нашлось.
– Вечно всё самой! – проворчала Эсфирь, обувая лыжные ботинки.
Она прихватила пару Шансов, которые по-прежнему выглядели как ловцы снов. Да, снимка Юлианы не нашлось. Но если вдруг случится чудо и найдется сама Юлиана, было бы неплохо для профилактики впечатать эти Шансы ей в лицо.
В беде она, видите ли! Бросайте дела и срочно бегите ее спасать. Знать бы еще, что за беда с ней приключилась. Пелагея точно знает. Вот у нее и выведаем.
Эсфирь надела лыжи и выехала на колею. Морозный ветер так и норовил что-нибудь продуть. Метил то в горло, то в уши. Но высокий воротник надежно обмотали шарфом. А на уши предусмотрительно напялили шапку.
Эсфирь даже об избушке позаботилась. Опечатала дверь от греха подальше. Ни вор не проберется, ни сквозняк.
Что ж, а теперь в путь.
Если подумать, Вершитель всё это время работал неправильно. Он действовал наплевательски и со своим Ящиком Разной Жути лишь приумножал в мирах хаос, тогда как надо было, наоборот, приводить их в равновесие.
Его тактику под названием «И так сойдет» Эсфирь собиралась в корне пересмотреть.
Но что-то ей подсказывало, что насаждать в мирах порядок – та еще морока.
Глава 24. Падай сюда, обниму
Пелагея проснулась первой, в прекрасном самочувствии, если не считать руки.
«Что с рукой?» – спросите вы.
Застряла рука. В чужой и весьма цепкой. Нипочем пальцы не высвободить. Пелагея и так, и эдак пыталась – всё без толку. Ли Тэ Ри сжимал ее ладонь мертвой хваткой, причем просыпаться не спешил.
Может, притворяется? Пощекотать его, что ли?
Только сейчас Пелагея с содроганием осознала одну важную деталь. На них с куратором неприкрыто пялился сквозь окна лазарета весь трудовой коллектив. Работники, преподаватели, стажеры. И три занозы-завистницы в их числе. Они стояли среди прочего персонала, практически прилипнув к стеклу. И ревность от них исходила прямо-таки убийственная, сродни радиоактивному излучению.
О-о-о! Это что получается, теперь вся Организация Управления Чудесами на ушах стоять будет, косточки им с эльфом перемывать? З-з-зелень сушеная! Да как же так вышло?
– А ну быстро отдайте руку! – засуетилась Пелагея, тщетно пытаясь выдернуть свою несчастную конечность из кураторского захвата.
Кто бы ей сказал, как комично выглядит она со стороны, незамедлительно отхватил бы оплеуху.
– Хорошо спала? – пробормотал Ли Тэ Ри, лениво разлепляя веки, но почему-то не спеша ослаблять хватку.
– Ага. Так хорошо, что просто ужас, – буркнула Пелагея. Будь ее сон хоть малость более чутким, кое-кто бесстыдно красивый и пальцем бы ее не тронул. – Ну отпустите же меня! На нас люди смотрят. И нелюди, – смешавшись, добавила она.
– Прошу прощения, – опомнился куратор. – Понятия не имею, что на меня нашло.
Пальцы разжал, на кушетке сел, а взгляд так и шныряет туда-сюда.
Ну да, как же. Понятия он не имеет. А тогда, на балу, когда вам обниматься приспичило, – что, тоже без понятия? Ох, вы бы поаккуратнее, господин куратор-шеф-снежный барс. Если эльф не отдает себе отчета в своих действиях, это уже диагнозом попахивает.
И ни капли не романтично.
Ли Тэ Ри медленно обернулся к окнам лазарета, где толклась толпа зевак, и столь же медленно принял исходное положение, сгорая от неловкости и одновременно пытаясь оценить ситуацию. На ушах стоять? Будут. Косточки перемывать? Можно не сомневаться, тоже будут.
Надо бы их работой занять, какая потяжелее. Чтобы времени на сплетни не осталось. Благо, он всё-таки шеф.
– А вам как спалось? Как ваша рана? – спросила Пелагея. Навряд ли чисто из вежливости.
В ее взгляде сквозили угрызения совести. Она определенно корила себя за то, что произошло с куратором.
Это хорошо. Чрезвычайно хорошо. Потому что сегодня во сне Ли Тэ Ри увидел своё прошлое не отрывочно, а цельно, как на ладони. И там, в прошлом, была она. Та самая, кого он когда-то полюбил, ради кого бросил ювелирное дело и пустился в кругосветное путешествие.
После того трагического случая предатель-мозг день за днем обволакивал перламутром ее образ, прятал в архивах памяти драгоценные эпизоды с ее участием. А на запросы изнывающего сердца выдавал лишь прискорбный постскриптум, пару скупых нюансов из биографии.
Но сегодня – сегодня всё изменилось. Черты, стертые из воспоминаний, проступили вдруг так рельефно, так явственно, что в первые минуты прозрения куратор не мог пошевелиться. Лежа на кушетке с закрытыми глазами, он пребывал за гранью реальности, и его распирало от водоворота бушующих чувств, от какого-то совершенно фантастического счастья.
«Не может быть! Не может быть…»
«Еще как может».
Своему видению он поверил безоговорочно. Наверное, потому, что сны, которым вторит голос сердца, выглядят очень убедительно.
Значит, Вершитель не соврал, когда пообещал, что вернет эльфу его женщину.
Но он также не соврал о том, что помнить она ничего не будет.
Вот и Пелагея ничегошеньки не помнила. Разве только то, что хранилось в перстне памяти. А это совсем другое. Лучезарная жизнь одной беззаботной феи. Ни намёка на прежнюю, человеческую судьбу. Какая жалость!
– Вы почему на меня так смотрите? Я что-то не то спросила? – испугалась Пелагея. Застывший на ней взгляд куратора – слегка ошеломленного и сбитого с толку – она расценила как упрёк.
– Оуч, нет, всё в порядке, – вышел из транса тот. И быстренько расстегнул пуговицы на больничной рубашке, отчего Пелагея немедленно смутилась. – Я рану показать, – объяснил он. – Видишь, нет никакой раны. Эльфийское снадобье подействовало безупречно, как и всегда. Спорим, твой порез тоже зажил?
Чтобы выяснить, как обстоят дела с ножевым порезом, ей пришлось упорхнуть за ширму. Да, действительно, не осталось даже рубца.
Ли Тэ Ри меж тем снова оглянулся на заинтересованную публику. Если эта очередь решит вломиться к нему, чтобы выразить своё сожаление, почтение и прочую столь же удручающую чепуху, он наверняка не выдержит и перевоплотится в разъяренного снежного барса, чтобы обратить доброжелателей в бегство.
Исчезнуть бы сейчас с радаров, скрыться от всех любопытных глаз и вдвоем с Пелагеей заняться… Кхм, чем-нибудь необычным.
Ли Тэ Ри попробовал сконцентрироваться на необычном.
«Ну же, включайся, мой гениальный мозг! Придумай хоть какой-нибудь дельный предлог, чтобы мы смогли остаться наедине. Чтобы она согласилась».
Он с минуту просидел зажмурившись и почти не дыша. Не лучшая практика для активации работы извилин. Но, в итоге, они всё же выдали годную идею.
Едва Пелагея вернулась, куратор подсунул ей эту идею, холодея даже при мысли об отказе.
– Ты, кажется, жаловалась, что разучилась превращаться, – будто бы между делом произнёс Ли Тэ Ри, непринужденно закидывая ногу на ногу. – Могу помочь.
Пелагея тут же сделалась коварной и проницательной.
– То есть вы признаёте, что отняли у меня дар?
– Да ничего я не отнимал! – вскипел Ли Тэ Ри, но тотчас взял себя в руки. Невыносимая женщина!
Невыносимо дорогая, чтобы ссориться с ней по пустякам.
– Ну так что, согласна? – осторожно поинтересовался он.
Пелагея медлила с ответом. Ее явно раздирали противоречия. С одной стороны, к куратору тянуло, как магнитом. С другой – удирать от него порой хотелось не меньше.
Однако желание вернуть утраченный дар победило.
Куратор ликовал, как мальчишка. Разумеется, глубоко в душе. Он чинно провел свою ученицу сквозь разношерстную толпу, что ждала снаружи. Завистницы косились на Пелагею, Пелагея косилась на завистниц. Служащие откровенно недоумевали: заторможенный, замороженный эльф, гроза всех работников, мистер Ледяная Глыба – и вдруг улыбается. Тонко так улыбается, плутовски. Одно загляденье.
Правда, с одеждой у него беда. Ну кто, скажите на милость, надевает парчу поверх больничной рубашки?
– Эй, погодите! – выскочил из палаты доктор, потрясая какой-то склянкой с порошком. – А как же осмотр? А приём лекарств?
Ли Тэ Ри плевать хотел на лекарства и осмотры.
Он торжественно прошел по коридорам, подметая полами вконец изодранного шлафрока покрытие из прозрачного льда. Торжественно препроводил Пелагею к себе в мастерскую и не менее торжественно запер инкрустированную дверь на ключ. Чтобы никто не вздумал их побеспокоить.
А потом, старательно пряча счастье на дне зрачков, повернулся к ученице – и чуть не лишился чувств. Она, как привидение, в белой рубашке до пят, стояла перед ним, ковыряя пуговицу. Да и Ли Тэ Ри выглядел ничуть не лучше. И они вдвоем в этом безобразии дефилировали по дворцу у всех на виду? Кошмар. Стыд-то какой!
– Кхм. – Куратор прочистил горло. – Может, нам для начала переодеться? У меня в спальне… В шкафу, – поспешил добавить он, – для тебя найдется платье. Ступай.
Уговаривать ее не пришлось. В последнее время в голове у нее водились мысли весьма предосудительного характера. Стоило эльфу произнести кодовую фразу: «У меня в спальне», – как Пелагею затопило чувство неловкости. На щёки наплыл неприлично интенсивный румянец, а уши так вообще будто на сковороде поджарились – такими они стали красными.
Вот и как прикажете скрыть следы криминала?
Единственно верным решением оказался побег. Фея, похожая на призрак, предпочла унести ноги в злополучную спальню, подальше от куратора, пока куратор не догадался, что с ней творится.
«Прекрати дурить, Пелагея! – слёзно умоляла она свой воспаленный рассудок, пока ее заносило на поворотах, устланных ворсистыми коврами. – Сосредоточься на главном. Горлица. Юлиана. Кристалл. Никаких дурацких эмоций!»
Она юркнула в спальню и плотно затворила дверь. Здесь стояла тишина, слитая с полумраком в пропорциях «один к одному». Двуспальная кровать под балдахином цвета чайной розы тоже стояла, да так и манила, зараза, сесть, проверить: а мягкая ли?
Пелагея поскорее отвлеклась на складной диванчик, который Ли Тэ Ри однажды разложил специально для нее – после неудачной прогулки по зачарованной тропе. В памяти мгновенно всплыл эпизод, где шеф сидел с ней рядом – непозволительно близко – и пытался сбить жар.
Ох, не думать про диванчик! Пелагея отвернулась и воспылала праведным гневом.
Да что ж такое-то? Когда она стала такой испорченной? Откуда берутся в ее голове эти нелепые мысли? И как их оттуда вытрясти, чтобы вновь обрести покой?
Зеркальный шкаф с раздвижными дверцами никаких постыдных чувств, по счастью, не вызывал. Он насквозь пропитался ароматами корицы и шоколада, словно бы намекая, кто у него владелец. Но данное обстоятельство не помешало Пелагее от души порыться на полках и вдумчиво пошарить среди вешалок.
Сыроежки трухлявые! Да он издевается!
Брюки – пожалуйста, парчовые мантии и халаты – сколько угодно. Платьев – ноль. Юбок – ноль с минусом. Куда Ли Тэ Ри ее отправил? Или, быть может, это не тот шкаф?
Ее застали врасплох настойчивым стуком в дверь.
– Ты там как? – раздался голос куратора. – Я могу войти?
«Нет, не можете», – подумала Пелагея. Но у нее не повернулся язык произнести это вслух.
Ее накрыло припозднившейся паникой, перед глазами всё перемешалось, а в следующий миг она споткнулась о декоративный бортик шкафа и рухнула прямиком под вешалки, в прохладную тесную мглу.
Грохот вышел образцовый, и за дверью забеспокоились.
– Ты в порядке? – крикнул Ли Тэ Ри, поворачивая ручку.
От вибраций его голоса и особенно от скрипа ручки по позвоночнику Пелагеи прокатился озноб.
«Меня нет, меня нет, меня нет», – мысленно твердила она, утрамбовавшись в шкафу и обхватив руками колени. Сама не понимала, по какой причине сковало ее липким страхом. Почему ей холодно? Откуда дрожь? Что она за трусиха такая, в конце-то концов?
Дверь отворилась, по ковру прошелестели шаги, вслед за чем над Пелагеей нависла тень куратора, взметнув парчовой полой новой, не дырявой мантии. Переоделся, причесался – и давай совать нос в чужие дела. То есть шкафы.
– Удобно тебе? – иронично осведомился куратор.
– Не очень, – призналась та. – А впрочем, я бы еще посидела. Мне надо много о чем поразмышлять.
По ту сторону изрядно озадачились. А Пелагея – что Пелагея? Не признаваться же, право слово, что ей страшно захотелось спрятаться в шкафу от всего, что произойдет потом.
– Выходи, – велел вдруг куратор, властно протянув ей руку. – Не выйдешь – запру тебя здесь до завтра.
Умелый шантаж. Меньше всего на свете Пелагее улыбалось застрять в кураторской спальне на ночь. Она подорвалась, как ошпаренная. Ударилась головой о перекладину, сбив с нее несколько вешалок. И с отчаянным воплем: «Ой, а я светлячков покормить забыла!» – рванула на волю.
Знай она наперёд, какие неприятности поджидают ее на воле, без колебаний позволила бы себя запереть.
Усвойте главное правило: никогда, ни при каких обстоятельствах не кричите в эльфийских спальнях. Особенно если окна там наглухо зашторены, а тишина густая, как мёд. От вашего крика проснётся тот, кому вы будете совсем не рады.
Пелагея вот, например, совершила ошибку – и разбудила Роковую Случайность. Именно по роковой случайности она зацепилась ногой о ковер и полетела на куратора, а куратор отошел от шкафа (будто нарочно, чтобы свою ненаглядную фею поймать).
И оба они, будто так и было задумано, упали на кровать. Двуспальную, под балдахином цвета чайной розы. И Ли Тэ Ри бы подтвердил, что она невероятно мягкая: и кровать, и, собственно, Пелагея. Мягкая и тёплая. Руки как-то сами сомкнулись у нее на талии – эльф даже подумать не успел, хорошо это или плохо.
Пелагея очутилась в положении сверху, лицом вниз. И чуть с ума от ужаса не сошла. На нее цепко смотрели пытливые черные глаза. Ее без позволения сжимали в объятиях горячие руки. Слои ваты, напиханной в голову, растворялись один за другим. Внутренние укрепления рушились, толстое матовое стекло неотвратимо крошилось в битве между чувствами и здравым смыслом.
Пелагея сразу начала воспринимать происходящее слишком остро – и для нее это стало огромным потрясением.
Она дёрнулась, чтобы встать (и по возможности, дать стрекача). Но снизу поступил приказ:
– Лежать, ни с места, неугомонная фея!
Глава 25. Светло и страшно
Юлиана обожала предвидеть худшие варианты. Она продумывала всё до мелочей. В красках воображала свою самую горькую участь и морально настраивалась на поражение. Юлиана была пессимисткой до мозга костей – и ей это нравилось. Потому что реальность, вопреки прогнозам, частенько оказывалась не такой уж беспросветной. Приятным сюрпризом, щедрым подарком судьбы. А кто же станет возражать против сюрпризов и подарков?
Она смирилась с хаосом и неразберихой в своей жизни, более-менее свыклась с мыслью, что она не гений и почести ей воздавать никто не обязан. Осознала, что ее место в мире – рядом с Вековечным Клёном.
Но ее не предупредили, что это место будет на дирижабле, высоко в небе, в тесной камере с двумя слюнявыми псами в придачу.
А началось всё со смерчей, которые помощница Вершителя успела наслать на страну Зеленых Лесов до того, как стала горсткой пепла.
Смерчи согнали Вековечный Клён со Звездной Поляны, и он отправился искать Юлиану. Опрашивал местных жителей, называл приметы, упоминал Кекса с Пирогом. Ему вслед пожимали плечами и обзывали чудаком (еще бы не чудак – огненная нечёсаная шевелюра, кленовый венок и бесформенный черный балахон). Иногда угощали то кексом, то пирогом. Уже что-то.
Так он и добрался в человеческом обличье до равнины, над которой висел дирижабль.
Сперва Киприан пялился на дирижабль где-то около получаса. Соглядатаи Джеты Га забили тревогу не поэтому. Пришелец спустился в колодец, обнаружил гиганта, оплетенного сетью кровеносных сосудов, и потолковал с ним по душам. Сердце гиганта взыграло. Он решил, что с него хватит без дела торчать под землей, расправил не до конца созревшие плечи, высоко поднял голову, черепные кости которой не успели затвердеть.
Истекая кровью, выбрался из колодца – и всему виной, конечно же, Киприан. Тут-то его схватили, повязали. С трудом загнали гиганта обратно в подземелье. А незваного гостя доставили к Джете, в ту же камеру, где сидела Юлиана.
Ее счастье было непродолжительным. Киприан печально сообщил, что до земли ему далеко, поэтому укорениться он не сможет. А значит, плакало их эпичное освобождение и разгром Джеты по всем фронтам.
– Кому ты такой нужен? – упрекнула его Юлиана. Но тотчас спохватилась. – Прости. Ты мне, мне нужен!
Что касается Кекса и Пирога, то они проявили уважение. Когда Киприана швырнули к ним в затхлость и мрак, они не бросились его облизывать (в то время как на Юлиане, помнится, живого места не оставили) – только хвостиками повиляли и произвели контрольное обнюхивание.
– Есть хотим.
– Хотим есть, – нестройным дуэтом напомнили они.
Их желание в кои-то веки было услышано. По приказу Джеты Га всех четверых внезапно перевели в другую, более просторную и светлую камеру. Стали кормить три раза в день и пичкать полдниками, как на убой. Кекс с Пирогом заметно повеселели и растолстели. Чего не скажешь о Юлиане.
– Ой, не к добру, – вздыхала она, отодвигая миску с мясным салатом. И думала, что завоевать всеобщее признание можно, только если ты такой же нужный, уникальный и неповторимый, как Вековечный Клён.
Она думала о том, что больше не будет ныть и убиваться, пока вместо нее восхваляют кого-то другого. Потому что это энергозатратно. Потому что сохранность ее маленького мира гораздо важнее погони за престижем.
А Клён в образе человека сидел с ней рядом, поглаживал ее по плечу и всем своим нутром чуял: грядёт беда.
***
Пелагея и Ли Тэ Ри лежали друг на друге. В спальне, куда из-за штор не пробивались лунные лучи и где единственным осветительным прибором была неверная мигающая гирлянда, подвешенная на стойках для балдахина. Пелагея время от времени делала попытки вырваться. Но куратор держал крепко.
– Скажи честно, ты почему меня боишься? – спросил он.
Пелагея издала тяжкий вздох, подползла повыше и пристроила подбородок у эльфа на плече.
– Так ведь вас все боятся, – пробормотала она в шёлковое покрывало.
– Неправда, – притворно оскорбился куратор. – Меня, вообще-то, все любят. А кто не любит, тот просто еще не осознал обратного.
– Ну и самомнение у вас! – фыркнула Пелагея.
Ли Тэ Ри под ней сдавленно рассмеялся.
Напряжение понемногу спадало. Больше не хотелось прятаться и убегать. Да и куратор вроде как не был настроен на романтическое продолжение (то самое «романтическое», от которого мурашки по коже).
Она уже почти расслабилась, когда он внезапно обхватил ее за плечи, перекатился с ней по покрывалу и уложил на спину, а сам выжидающе навис, блестя глазами в полумраке.
– Ик! – сказала Пелагея, от испуга выпучившись на куратора. И снова: – Ик! Ик!
Проклятая икота!
Ли Тэ Ри на это интригующе улыбнулся – и встал.
– А теперь давай немного поэкспериментируем – сказал он, как ни в чем не бывало расправляя полы парчовой мантии. – Поднимайся.
– Ик! – ответила Пелагея. – Что еще за эксперименты?
– Помнишь, что случилось в колодце, куда тебя принесло против воли? Давай попробуем повторить.
Ли Тэ Ри до сих пор казалось, что он в каком-то сказочном сне. Счастье представлялось эфемерным, слишком нереальным. Вот-вот просочится сквозь пальцы.
В уме копошились гадкие сомнения: «Что если не она? Что если ты, дружок, обознался?»
Но он привык доверять своим чувствам, снам и знакам свыше, поэтому гнал неуверенность прочь: это она, точно она. Впрочем, даже если бы Пелагея просто была собой, без всяких личных трагедий в анамнезе, он бы всё равно ее полюбил.
