Текст книги "В объятиях злого рока (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Мира принадлежала к разряду тех, кто масштабно грустит и умело распоряжается своим одиночеством в периоды душевных неполадок. Она замахнулась клюшкой резче, чем следовало, и выполнила свинг, отправляя мяч к красному флажку на шесте. Результат плачевнее некуда.
– Уровень стресса, – сказал Тай Фун, приблизившись, – зашкаливает. Эффективность от таких ударов нулевая.
Мира вздрогнула и повернулась к нему вполоборота. Сумасбродно-отважная, с кругами под глазами – свидетелями запущенной бессонницы. Весь ее всклокоченный, обреченный вид говорил о том, что она готова к апокалипсису прямо сейчас. «Конец света разразится с минуты на минуту. И не пытайся меня переубедить».
– Ты напряжена и сбилась с правильного ритма, – диагностировал Тай Фун, подступая ближе. И взял ее дрожащую руку в свою – теплую и крепкую. – Давай научу, как надо.
Рукоятка клюшки оказалась в двойном захвате, и Тай Фун приступил к восстановительной терапии. Принять верную стойку, качнуть клюшкой перед началом удара и отвести ее плавным движением. Хорошо, когда есть мяч для гольфа, на который можно замахнуться. По которому можно бить. Который уносит за грань вселенной все твои тяжеловесные, растревоженные мысли.
Хорошо – в одиночестве. Но если рядом друг, способный докопаться до сути, – с другом лучше.
– Почему ты не боишься замка? – спросил Тай Фун после пары сносных ударов. – Ведь он слеплен из того же теста, что и ты.
Мира вдруг швырнула клюшку на траву и вцепилась в лацканы его пиджака. Глянула пронзительно в самую душу. В душе было на удивление прибрано и просторно. Такое обычно, едва заселившись, вытворяет любовь.
– Не уходи. Не оставляй меня, ладно? Иначе не-совсем-живые, как пить дать, разберут меня на запчасти.
Она поджала губы в траурную скобу и для наглядности с выражением чиркнула ногтем себе по горлу.
Тай Фун от столь категоричного требования часто заморгал и с трудом подавил в себе желание дать дёру. Не по-мужски это как-то. По-мужски – подставлять плечо и сносить все тяготы бок о бок с теми, кому ты обязан жизнью. Странное чувство. И с какой такой стати он обязан жизнью Мире?
Ответ вихрился в уме смерчем, задевая сердце. В воронку смерча никак не удавалось заглянуть.
– Не пропадай, – слёзно попросила Мира. – Когда ты в замке, он словно бы добреет. Есть в тебе что-то особенное. Родное.
«Частица меня», – чуть было не добавила она, но поспешно прикусила язык.
Не надо ему знать. Ну правда, незачем ворошить прошлое. Спасла и спасла. Подумаешь, великое дело! После взрыва в лаборатории, когда разверзлась дыра в межпространство, Мира вышла из нее безликой сущностью и даровала Тай Фуну каплю потусторонней энергии – энергии целительной, пробуждающей от смертельного сна. Но тот решил, что выкарабкался лишь благодаря стараниям Каролины. Потому что Каролина действительно много сделала. Потому что именно она склонялась над ним, когда он очнулся.
– В полнолуние, – сказала Мира подавленно, – неведомая сила очень настойчиво зовет меня назад. А когда ты поблизости, зов слабеет. Становится как комариный писк в отдалении. Комар кружит по комнате в надежде испить кровушки, но никак не может до меня добраться, потому что я лежу на кровати под защитной сетью. Образно говоря.
– Защитная сеть – это я, значит, – усмехнулся Тай Фун. – Так может, и вовсе из кровати не вылезать, в полнолуние-то?
Брови Миры сложились домиком.
– Издеваешься, – вымученно улыбнулась она.
Я злостно подслушала их разговор, притаившись в кустах самшита (кустики мои ненаглядные, вот всегда-то вы растёте в стратегически важных местах!). Знаю-знаю, подслушивать – вредная привычка. Искоренить бы ее. Но привычки на то и вредные, что от них нипочем не отделаться.
– А почему бы тебе вообще не съехать из замка? – выдвинула предложение я, стараясь не показаться грубой. – Поселиться, скажем, в походном мобиле…
Честное слово, никогда не видела таких квадратных глаз у людей, перед которыми я появлялась из кустов. Тай Фун и Мира – первые.
Мира с квадратными глазами отрицательно помотала головой.
– Межпространство не даст мне покоя! Прослойка между измерениями прохудилась, сгустки материи плодятся как сумасшедшие. Ты и сама видела: они уже в академии. Что может их остановить? Здесь я хотя бы в относительной безопасности, – сказала она и затравленно оглянулась на своего новоявленного телохранителя.
Я смолчала, но дала себе обещание, что обязательно, всенепременно заклею эту спрутову прослойку между измерениями хоть малярной лентой, хоть чем. Ради подруги? Конечно. Ради того, чтобы она больше не нуждалась в Тай Фуне. Чтобы перестала цепляться за него, как за спасательный круг.
Пока мы втроем торчали на поле для гольфа, дворец иллюзий заскучал и ударился в авангардизм. Причем трехмерный. На выходе из пространственного тайника нас ждала инсталляция под авторством шизофреника, укушенного вдохновением. Геометрия слетела с катушек и впопыхах выстроила своих подопечных без всякой связи с логикой. Дьявольский камертон – оптическая иллюзия трезубца – враждебно наставил на нас не то бруски, не то цилиндрические стержни. Под арочными сводами на цепи медленно вращалась латунная многолучевая звезда. Невозможный треугольник – стоило глянуть на него под другим углом – тотчас раскрыл нам карты: «А я и не треугольник вовсе, нате-ка выкусите!»
– С ума сойти! – поёжилась Мира и, обняв себя за плечи, побежала вперед, прочь из этого музея современного искусства.
Она до сих пор была как на иголках, и я очень надеялась, что сегодняшняя встреча с Гликерией обойдется без истерик, битья тарелок и потери сознания. Потому что Гликерия та еще штучка.
К счастью, обошлось. Едва завидев енота, Мира пришла в умиление. Енот, завидев Миру, почуял в ней неизведанное, пришел в ужас и шустро ускакал от греха подальше. Мира, разумеется, рванула за ним. Она проехалась по луже воды, которую У-Ворюга собирался превратить в ручей для традиционной стирки ценных бумаг. И благополучно ускользнула от светской беседы в смежные необитаемые апартаменты.
Оттуда донесся грохот не устоявшей мебели, а чуть погодя – когда сущность из межпространства сграбастала енота – возня и озорной смех. Два опасных психа объединились! Спасайся кто может!
Сей акт самовыражения гостья оценила по достоинству. Соревноваться с Мирой в эпатаже у нее не хватило бы смелости. Так что Гликерия лишь вздохнула и с изрядной толикой зависти спросила:
– Она у вас всегда такая пришибленная?
– Только в полнолуние, – блеснул остроумием Тай Фун. Его неожиданно игривая улыбка тоже блеснула – в солнечном луче, который прорвался сквозь гардины.
Впрочем, его быстро осадили.
– Костюмчик не ахти, – цокнула языком Гликерия и бестрепетно тряхнула копной рыжих кудряшек, отгоняя муху. – Глядя на вас, хочется плакать и слать вашей родне ящики с гуманитарной помощью. У вас ведь есть родня?
– Брат, – опешил Тай Фун.
– Брат – это не то, – по-взрослому занудно изрекла она. – Вам бы жену.
Я тоже порядком растерялась. Как так? Гликерию что, не пленил его бархатный голос? Не взяла за горло красота, выворачивающая душу, как вор – карманы? Не опалил костер, полыхающий на глубине его глаз? Лично мой здравый смысл в последние дни сгорал на этом костре быстрее, чем солома.
А потом я вспомнила, что через месяц Гликерия собирается замуж. За одного из братьев Мадэн. Не за того, кто владеет географическим обществом и шлет всех подряд в аномальные зоны. За другого – который вечно протирает штаны у себя в ангаре, переделанном под авиаремонтную мастерскую. Совсем скоро ей под венец, а потому долой легкомыслие! Практичность и снобизм, чувствуйте себя как дома!
По правде говоря, такие перемены в подруге мне ох как не нравились. Следовало срочно вернуть прежнюю Гликерию, пока эта новая, усовершенствованная модель не принялась на каждом шагу высокохудожественно грохаться в обморок, сооружать у себя на голове сложные небоскребы, выготавливать сложные блюда и изъясняться сложным языком, окончательно переродившись в меркантильную сволочь.
– Идем, – сказала я и потянула ее за руку. – Покажу тебе башенки.
Загвоздка состояла в том, что я не могла взять в толк, как до этих самых башенок добраться. Они висели в воздухе над прослойкой тумана и изо всех сил демонстрировали, что к сверхъестественным выкрутасам замка абсолютно не причастны.
Каменная лестница, исписанная замысловатыми золотыми закорючками, штопором вкручивалась в потолок. Туда мы с Гликерией и направились. И взбирались по ступеням долго и мучительно. И Гликерия, которая метила в дамы благовоспитанные, кривилась как от зубной боли и разражалась потоками отборного сквернословия.
– Сколько еще топать? Я себе все ноги стёрла! – Далее шло непечатное выражение. – Зачем я полезла с тобой на это орудие пыток?!
В прошлой, беззаботной жизни она обула бы мягкие башмаки, скакала бы по ступенькам горной козочкой и хохотала, как ненормальная. В новой жизни у нее были каблуки, неудобные колодки, тяжелые подолы и убеждения.
Но мы всё-таки добрались до вершины.
Наше изматывающее восхождение увенчалось зубчатой башней – огромной, черной, будто обугленной короной двуличного короля, который с виду паинька, а на деле жестокий завоеватель с замашками изувера. Что ж, смиримся с мраком, ведь тем разительней контрасты. У Гликерии, по застарелой привычке, тотчас отвисла челюсть, а в зрачках зажглось по задорному огоньку.
– Водопа-а-а-ады, – зачарованно протянула она.
Ну да, главного-то я не сказала. В промежутках между зубцами медленно текли водяные зеркала. Голубоватая вода явно магического происхождения струилась с неразличимой высоты, ниточками затекала в швы между антрацитовыми камнями и выдавала загадочные вспышки разной интенсивности: по дюжине в минуту.
Интересно, а не грозит ли нам затопление? И что случится, если сунуть в зеркало палец?
Второй пункт Гликерия привела в исполнение, пожертвовав благоразумием в пользу науки.
– Зашибись! – высказалась она, вынув палец из текучего зеркала. Видок у нее при этом был такой, словно ей только что пообещали вечную жизнь и горы золота в придачу.
До чего же всё-таки действенный метод – забраться повыше с подругой, которая задалась целью стать нормальной. Мне впервые было приятно наблюдать, как крыша у человека съезжает назад, на законное место, как сквозь эту крышу вновь становятся видны небеса, перелетные птицы и верхушки шатающихся елей.
– Слу-у-ушай, – взволнованно сказала Гликерия. – Да ведь это же порталы!
Она шустро отвязала длинный пояс своего платья, вручила мне один конец, а другим основательно замоталась и закрепила удавку тройным узлом. Такое себе снаряжение.
– Если упаду, не порвется, – пояснила она. – Держи крепко!
И прежде чем я сообразила, что затевает эта оригиналка, она взяла разбег и с оглушительным визгом сиганула в ближайшее зеркало, не дожидаясь чуда. Я вцепилась в конец пояса мертвой хваткой. Но тянуть не пришлось. Никто не упал, никому не потребовалось вызывать экстренную службу. Какое облегчение!
Пояс протянулся перпендикулярно зеркальной глади и ощутимо дёрнулся. Гликерия на той стороне звала меня за собой.
Я попалась на крючок собственного любопытства, и теперь не оставалось ничего другого, кроме как ввязаться в авантюру вслед за Гликерией и шагнуть в водопад.
И тотчас я ощутила покалывание во всем теле. Иглотерапия, не иначе. За иглотерапией последовала ароматерапия. Кто-то не пожалел древесного парфюма и эфирного мандаринового масла. Щедро распылил праздничный коктейль мне в лицо, да так, что я даже расчихалась. А перед глазами колыхалась лазурь. Вспыхивали и гасли нежно-голубые созвездия. И я плыла в этом бесконечном океане, дивясь спокойствию, что разливалось по телу.
Океан схлынул резко и непредсказуемо. Оп! – и я барахтаюсь на берегу. Условно барахтаюсь, конечно. Меня быстренько втянуло в другой водоворот. Куда более шумный и яркий. Огни мигают, музыка гремит, фиолетовый шар под потолком знай себе, вертится.
Да, я попала прямиком на дискотеку. И с Гликерией мы тут были не одни.
Глава 12. Чудища и чемоданное настроение
Играла губная гармошка. Взрывались ударные. Имитируя горный поток, колдовски пел варган.
Бесилась скрипка, сходили с ума цимбалы.
Заходились в шаманской пляске чудища.
Их было чуть больше двух дюжин. Подобия грозовых туч, сбитые из монотонно-серого плотного тумана, они напоминали ожившие тени.
Эти тени ни секунды не стояли смирно. Тут и там мелькали то ветвистые оленьи рога, то хохолки и птичьи лапы. У некоторых из головы будто деревья росли. Другие могли похвастать ушами пустынных лис. Проскакивали уши зайца и рыси. Лапы трех– и четырехпалые. Глаза-пуговки, острые вытянутые носы.
Были здесь и существа, похожие на филина. Были и гладкие, и те, кто отрастил мохнатую шубку из грифельного тумана. А иные рассекали над головами, совсем как привидения – молча, отрешенно, по своим таинственным нуждам.
Один такой раздутый призрак без глаз и носа наткнулся на нас с Гликерией – и тотчас прошел насквозь. И я уже приготовилась истошно визжать от ужаса, как вдруг неожиданно отлегло. В углу башни я заметила сваленные в кучу саквояжи – с туристическими наклейками, бирками и прочими опознавательными знаками.
До чего же буднично и заурядно! А то, что саквояжи скалятся и рычат, так это ерунда и, вообще, дело десятое.
– Йей! – вскричала Гликерия, у которой отлегло не меньше моего. – Айда веселиться!
И, воздев руки с оттопыренными указательными пальцами, бочком вклинилась в гущу созданий мрака.
Ее кураж расценили как агрессию.
Чудища всей толпой дружно отхлынули к противоположному концу дискотечного зала и уставились на нас, моргая глазами-пуговками, шевеля ушами и спесиво морща носы.
Свет по-прежнему мигал, потолочный шар-отражатель продолжал беззаботно вертеться, отбрасывая на стены световые пятна.
А музыкальные инструменты разом затихли. Только трещотке было плевать на протест. Она трещала, пока не высунулась из толпы пушистая теневая лапа – чересчур уж длинная – и не стукнула по ней с чувством некоторой досады.
– Вы кто? – спросили у нас глухим голосом.
– Мы-то? – не растерялась Гликерия. – Мы люди. А вы кто такие и откуда взялись?
Чудища зашептались между собой, но так и не договорились, кого отрядить на дипломатические переговоры.
– Мы на поезде прибыли, – буркнуло создание с оленьими рогами.
– У-ху нас съезд, – вставил туманный филин. – Скоро у-ху-едем.
– Межпространство, – вздохнул графитовый лис. – Велит возвращаться. А мы против.
– Мы ищем смысл жизни, – промурлыкал обладатель ушей с кисточками, изогнувшись на задних лапах. – Пока безуспешно. Почва зыблется.
– Здесь безопасно, – прогудел гладкий, как коленка, призрак. – Но мы не уверены, что нас здесь примут.
Гликерия – беззастенчиво-рыжая и наглая, когда припрёт, – взяла на себя слово вместо меня, Миры и Тай Фуна.
– Примут! Еще как примут! Куда денутся, да? – И с лукавым прищуром обернулась ко мне.
– Места много, – пожала плечами я. – Что поделаешь, оставайтесь.
Ох, как тут припустили барабаны! Как расщедрилась на пассажи скрипка! Чудищ вынесло обратно, в центр зала. Они возликовали и принялись отплясывать чудовищней прежнего. А с ними вместе завертело и нас с Гликерией.
– Эй, а что такое межпространство? – успела спросить она, прежде чем ее утащил к себе в пару безликий кавалер с рогами лося.
А затем солнце и луна слились воедино. День смешался с ночью в пропорциях достаточных для того, чтобы опьянить и запутать. Не было ни забот, ни судорожной беготни мыслей. Музыка гремела, свет вспыхивал и отражался. В зрачки заползал блестящий туман, стирая воспоминания, от которых нет никакого толку.
Я ни о чем не жалела. В конце концов, ты слишком многое теряешь, если хотя бы изредка не теряешь голову.
Мы выбрались из водного портала, смутно прикидывая, какое сейчас число, месяц и год. Нас изрядно шатало.
– Давай в другую башню, – пробормотала Гликерия. – Спать хочу, хоть убей.
И наугад поковыляла к следующему текучему зеркалу.
– Погоди, – сказала я.
Посередине обугленной "короны" ни с того ни с сего материализовался указатель. Расправленные веером деревянные стрелки были пусты. Межпространство милостиво предоставило мне иллюзию выбора. Мол, назови сама, как душе угодно. Стань первым человеком, раздающим имена в новом мире.
Я вооружилась кистью, которая стояла тут же, в ведерке с тушью, и, немного поразмыслив, вместо "Хамелеона", который сюда так и напрашивался, написала на стрелке: "Забыться". Глаголы шли дискотечной башенке куда больше, чем существительные. Если вы понимаете, о чем я.
Гликерия почувствовала себя как рыба в воде ровно со второй попытки. Портал, выбранный наобум, привел нас в химическую лабораторию чьей-то мечты.
– Ах! – сказала Гликерия.
А потом еще:
– Ого!
– Умереть не встать!
И пиратское ругательство, от которого уши у меня оперативно свернулись в трубочку.
Означало это лишь одно: Гликерия на седьмом небе от счастья. Ну а что? Она, как-никак, штатный химик в географическом обществе. Страсть к экспериментам была у нее в крови. А обилие всевозможных реактивов и приборов делало ее до ужаса сентиментальной.
Кроме того, представьте себе башенку, которая изнутри выглядит как резная шкатулка. Вот буквально: что ни полка, то филигранная резьба по дереву с претензией на мировой шедевр. Что ни гобелен – то врата в иную реальность.
Вообразите стопки толстых книг, приминающие красную драпировку на столах. Аккуратные светлые лесенки с резными балясинами. Пуфы родом из старины. Сундуки, флакончики, колбочки, пузырьки и прочие занимательные резервуары с не менее занимательным содержимым. Добавьте сюда загадочное верхнее освещение, немного душистой зелени в горшках, пару паучков, всеми нами горячо любимых.
Помножьте перечисленное на ту самую страсть в крови – и на выходе вы получите химическую реакцию, которая произошла у Гликерии в мозгу.
– Решено! Бросаю работу! – заявила она, сияя сумасшедшей улыбочкой от уха до уха. – Буду здесь жить и ставить опыты, пока не помру!
Она затолкала свою усталость куда подальше и, приплясывая от нетерпения, дружелюбно выпроводила меня за дверь (точнее, в портал).
Снаружи нещадно лил дождь – злой и колючий. Он смывал надпись с указателя "Забыться" и остатки моих сил с ослиным упрямством исполнителя, который слушается чужих приказов, но никогда не использует по назначению собственный ум.
Пока я дотопала до винтовой лестницы, вымокла до нитки. Давненько же со мной такого не было! Разбита. Выжата, как лимон на плантации у Каролины. Завалиться бы на первый попавшийся диван да как следует вздремнуть.
Я спускалась по спирали, истекая дождем. В замке иллюзий звучало фортепиано. У нас что, клавишный призрак завелся? И с каких это пор меня так усыпляет фортепианная музыка?
Впрочем, сейчас меня усыпляла абсолютно любая сложносочиненная галлюцинация. Презрев водные процедуры и чистку зубов, я кое-как доползла до осенней комнаты, бухнулась на кровать под балдахином и, к своему огорчению, не обнаружила на ней Тай Фуна. Где же вы, мой невероятный мистер Снотворное? Вечно где-нибудь ходите, когда мне нужна ваша крепкая рука… Чтобы взбить ее как подушку.
Второй день отдыха прошел чуть менее бездарно. Гликерия запорола какой-то там химический эксперимент, решила, что с нее довольно, и изъявила желание посетить местный пляж.
– Давайте без меня, – сказала Мира со стеклянным взглядом. В последнее время она что-то повадилась стекленеть. Новый способ не разреветься? – Я ногу вывихнула. А всё ты-ы-ы, вредный енотище.
У-Ворюга был польщен. Назвали енотищем, да еще и вредным. Что это, если не признание его заслуг? Он ткнулся носом в ногу пострадавшей, хозяйственно сложил в гармошку сетчатый чулок на этой ноге и умчался в труднодоступные, неизученные уголки замка – пакостить.
Я припомнила свое утреннее пробуждение, огромную бурую сороконожку на полу спальни и пренеприятнейший момент, когда пришлось давить ее тапком. В отличие от пауков, сороконожек я боялась до ужаса. Может, сегодняшний "сюрприз" – тоже дело лап У-Ворюги?
Причастен енот или нет – а знак, как ни крути, плохой.
Тай Фун вошел в гостиную под руку с невозмутимостью. В рубашке с цветочным принтом и волосами, безупречно зачесанными назад (и прочно зафиксированными каким-то новомодным гелем). За ним, не отставая ни на шаг, ворвались свежесть, бодрость и прочие качества, которых мне иногда очень не хватало. Красавчик писаный, тьфу! А меня вчера одну почему бросил?
– На пляж? – спросил он, обводя присутствующих цепким взглядом. – Мира, что с ногой?
– Я… Э-э-э… – сказала Мира.
Тай Фун бескомпромиссно взял ее за плечи и усадил в кресло так тщательно, словно хотел удостовериться, что она не сбежит. Для пущей надежности он бы и ремнями ее примотал. Но ремней поблизости не нашлось.
Затем он обернулся ко мне, протягивая контрабандный кристалл. Ага, значит, добрался-таки до шкатулки!
– Лечи, – распорядился мистер Грабитель. – Я в тебя верю.
Фу, как высокопарно! А обнимашки? Что, никакой помощи? Всё самой!
Ну и ладно. Я надула губы, показывая, что обойдусь без подстраховки. И вызвала ментальную лабораторию.
Простые смертные, трепещите, пойте дифирамбы и падайте ниц! Перед вами Сафро Шэридон – потомственная целительница, способная силой мысли избавить вас от боли в суставах.
Перед глазами встал прозрачный подрагивающий экран – и никуда он не сдвинется, пока не прикажешь лаборатории убираться вон. Нижняя панель инструментов заслоняла некоторые детали интерьера. Впрочем, не критично. Я выбрала инструмент "Лупа" и оглядела пациентку бесстрастно и непредвзято, с профессионализмом лекаря, у которого за плечами стаж. Итак, что мы имеем? Сборище атомов и молекул, кости, мышцы, сухожилия – и смещение суставных поверхностей в районе щиколотки. Ага! Вот оно! Сейчас как возьму да как вылечу!
В моей ментальной лаборатории не было волшебной кнопки "Сделать всё хорошо". Тем не менее, операция на молекулярном уровне прошла на диво удачно. Похоже, вправлять вывихи таким вот нетривиальным методом – мое призвание.
Мира вскочила с кресла, светясь от счастья. Навернула по гостиной пробный круг и набросилась на меня с благодарностями. После чего мы вчетвером выдвинулись на утренний променад по узким живописным улочкам.
В городке царила легкая, звенящая безмятежность. Реяли флажки, крутились флюгеры, играла гармонь и шумела детвора. Открывались кондитерские, тренькая глиняными колокольчиками на дверях. Мальчишки в летних панамках набекрень раздавали свежие выпуски газет. Скакали по брусчатке пароэкипажи, а в пароэкипажах сидели расфуфыренные дамочки в шляпах размером с кольца Юпитера.
У Гликерии была довольно прозаичная цель: угрохать сбережения на сувениры и положить зубы на полку. Создавалось впечатление, что деньги жгут ей руки. Она носилась по магазинчикам так рьяно, словно ее покусали бешеные транжиры. Выписывала зигзаги, обрастала пакетами с логотипами, как затонувшая субмарина – кораллами, и попыталась было всучить часть своей ноши Тай Фуну. Но на этом моменте я сделала грозное лицо, уперла руки в бока и непримиримо заявила, что Тай Фун ей не мул для поклажи и не кляча почтовая. Пусть ищет носильщика в другом месте.
Я вспылила и, кажется, малость перестаралась, но Гликерия была полна неистощимого оптимизма и не особо-то обиделась на мой выпад. Ее поверхностная реакция была вполне объяснима: некогда мне желчью исходить. Я хочу вон ту подвеску и еще вон ту статуэтку. Ах, а шарфики какие замечательные! И брелок с ракушками. И… И…
Я мельком заметила снисходительное одобрение на лице Тай Фуна. Тень симпатии, след улыбки. Желание сдавить в объятиях, да покрепче.
Что поделать! День сегодня такой – избавительный. Я избавляю профессоров от не в меру наглых девиц. А не в меру наглые девицы избавляют меня от злодейских дочерей министра.
Да-да, в очередной лавке – на сей раз антикварной – Гликерия наткнулась на выскочку Мелинду Крокс, причем аккурат тогда, когда та рыла мне яму.
Глава 13. Всё запущено, дорогуша
– Утро доброе, – доверительно шепнула Мелинда, нависая над прилавком. – Я Сафро Шэридон. Держите мои документы. Не могли бы вы оформить в рассрочку вон то алмазное колье?
– Первоначальный взнос составит сотню невиев, – угрюмо отозвался сухопарый продавец.
Выскочка весьма неохотно рассталась со своими кровными (точнее, с кровными своего батюшки) и принялась заполнять договор.
Ее волосы были забраны в высокую прическу, в ушах болталось по сверкающей серьге с рубиновой вставкой. На щеках пылал искусственный румянец, да и вся она, в общем-то, казалась дешевой декорацией. Пока проверяли документы, Мелинда Крокс, словно кукла гуттаперчевая, гнулась туда-сюда, вертела головой чуть ли не по-совиному. В общем, всячески проявляла признаки беспокойства.
Завидев Гликерию, она улыбнулась так приветливо, что у той свело скулы.
– Всё запущено, – вздохнула Гликерия, беспардонно облокачиваясь на прилавок с нею рядом.
– Чего? – выпучилась дочь министра.
– Всё очень запущено, дорогуша, – повторила огненная бестия, придвигая к себе бархатную коробку и поддевая пальцем колье. – Кто-то у нас с логикой не в ладах. Мирных граждан подставляет. Подружка ты моя школьная, как же ты до такого докатилась, а?
– Да что вы несете! – воскликнула Мелинда на весь зал.
Продавец встрепенулся, поднял голову и отложил документы в сторону, приготовившись жать на кнопку тревожной сигнализации.
– Она, – гаркнула ему Гликерия, – насквозь фальшивая и вовсе не Сафро Шэридон! Я лично знаю Сафро. И ее знаю, – добавила она, переведя на Мелинду хищный взгляд. – Ласточка ты моя синеокая, я ж тебя сейчас на месте закопаю.
Девица отскочила и швырнула в продавца опровержением:
– Не слушайте этот бред! Я Сафро Шэридон! А она – вертихвостка и по ночам машет юбками в варьете! Оклеветать меня вздумала, гадина!
– Нарываешься, – процедила Гликерия, разминая пальцы перед решающим броском.
– Мымра крашеная! – выплюнула Мелинда, отходя подальше.
– А вот за крашеную ответишь.
Всё случилось так быстро, что ни первая, ни вторая стороны конфликта не смогли бы с уверенностью сказать, когда именно развернулись полномасштабные военные действия.
Гликерия молниеносно вцепилась Мелинде в прическу и попыталась расцарапать нахальную рожу. Мелинда столь же молниеносно сомкнула пальцы у Гликерии на горле и стала душить. Запела сигнализация. Набежали жандармы. Они разняли нарушительниц порядка пинками и ласковым словом, защелкнули на запястьях наручники и принудительно вытолкали за дверь, где поджидал забранный решетками фургончик.
Я приклеилась носом к витрине антикварной лавки, не веря своим глазам.
– Нет! – воскликнула я, когда Тай Фун всё-таки меня отлепил. – Гликерии нельзя в участок! В замкнутом пространстве без удобств она разгоняется до тотальной апатии всего за три с половиной секунды!
В голове не укладывалось, что она будет в арестантской робе предаваться мыслям о смерти среди кислых физиономий, дрянной еды и облетевшей штукатурки.
– Поедем за ними и выясним, в чем дело, – внесла рационализма Мира, дотронувшись до моего плеча.
Я деревянно кивнула. А Тай Фун уже вовсю ловил на дороге паровой таксомотор.
Изначально мы планировали просочиться сквозь улочки на пляж и нежиться там на солнышке, слушая шелест волн. Но всё пошло наперекосяк. Планы рухнули, и снова из-за Мелинды. Сколько раз я себе повторяла: надо всегда готовиться к худшему. Голос разума возражал, что если готовиться к худшему, это худшее не замедлит и свалится на тебя, как аэростат с пробоиной в куполе. Вот всегда он, зараза эдакая, оказывался прав!
Когда мы приехали в отделение, нервы были на взводе – что у меня, что у Миры. Один Тай Фун – этот несокрушимый, психически уравновешенный зануда – сохранял хладнокровие. Хотя ему, скорее всего, было просто наплевать, выпишут Гликерии штраф или же и вовсе упекут ее за решетку.
Если начистоту, я ждала от нее чего-нибудь до жути эксцентричного. А потому немного разочаровалась, когда увидела ее на скамейке с чинно сложенными на коленях руками. Она пребывала на той стадии потрясения, когда мыслительные процессы отключаются, а жажда авантюр затухает напрочь. Впрочем, жизнестойкости ей всё равно было не занимать.
Сухопарый продавец ожерелий нас опередил. Он примчался на своём двухколёсном паропеде и уже успел принести Гликерии тысячу извинений, а блёклый жандарм из "шайки похитителей" – поднос с чашечкой чая. Прочие каратели беззакония наперебой уверяли, что вели себя по-свински и вот-вот встанут на стезю исправления.
Мелинда Крокс в уголке мрачно обкусывала губы. Правда выяснилась слишком быстро. И господин министр иностранных дел скоро явится за своей непутевой дочуркой, чтобы ее отчитать.
– Надо было больше волос из нее выдрать, – с чувством сказала Гликерия, как только мы откланялись и вышли на свежий воздух. – Ой! Мои покупки!
Все свои приобретения она благополучно оставила в антикварной лавке, когда нагрянул городской патруль.
– Вечером заберешь, – произнес Тай Фун тоном, не допускающим возражений.
Ему не терпелось прорваться на пляж и почувствовать себя, наконец, человеком. Шум прибоя, истеричные вопли чаек, пригоршни песка, просеянные сквозь пальцы, и соленый ветер в совокупности оказывают на организм превосходное седативное действие и надёжнейшим образом заполняют дыры в душе.
Гликерия придерживалась иного мнения. Ее глаза стремительно потемнели, словно кто-то внутри погасил свет.
– Хочу шторм, – мстительно пробубнила она, даже не подумав натянуть на свою угрюмость маску доброжелательности. – Хочу ливень и грозу. Тетушка Гроза вас всех уделает.
Поверьте, с данной версией Гликерии в подворотне лучше не сталкиваться. Шарахнет бутылкой по темечку – и заявит, что сами заслужили. Ее, беззаботно-солнечную, только что грубо макнули головой в пасмурную осень и даже не извинились. И похоже, с минуты на минуту она собиралась отбыть в свой собственный край, где вместо магнолий пышным цветом цветет меланхолия.
Тишина, отнюдь не торжественная, натянулась между нами упругой тетивой. Стыковку тетивы и стрелы, сам того не подозревая, своими варварскими интонациями обеспечил Тай Фун.
Мира испугалась, что стрела улетит не туда и вопьется в кого-нибудь не того, поэтому расторопно озаботилась вопросом купальных принадлежностей.
– Может, всё-таки вернуться? – прервала молчание она. – Не плавать же нам в одежде…
Тай Фун эгоистично пропустил ее реплику мимо ушей и лишь ускорил шаг.
На побережье был тот еще аншлаг – не протолкнуться. Отдыхающие забили море под завязку. Куда ни ткни, непременно напорешься на полуобнаженные телеса. Недалеко от ларька с жареной курочкой, растекшись по шезлонгам, под красно-белыми зонтами вялились наши давние приятели – Фараон и Каролина.
