Текст книги "В объятиях злого рока (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 32. Что ты прячешь?
Я поднялась на зубчатую башню, готовясь столкнуться с чем угодно, только не с Гликерией, завернутой в два флисовых пледа, сидящей в позе лотоса и мирно попивающей чаёк из термоса. Всё это она проделывала за решеткой, с олимпийским спокойствием и поразительным присутствием духа. Словно клетка – неотъемлемый реквизит ее ежедневных чаепитий.
Вот у кого стоило бы поучиться оптимизму: даже если тебя посадили в клетку, это не повод отказываться от маленьких радостей и объявлять жизни бойкот.
– О! – помахала она мне. – Привет-привет!
На ее конопатой мордашке расцвело безоблачное дружелюбие. Никаких вам кровожадных оскалов. Никаких поползновений меня придушить. Сейчас она выглядела вполне как здравомыслящий человек. Подозрительно.
– А-а-а… Э-э-э… – протянула я. Весьма содержательно. А сколько экспрессии! Сколько невысказанных чувств!
«Гликерия, ты не мерзнешь по ночам?»
«Хорошо питаешься?»
«Не скучно тут одной?»
«Ты выздоровела насовсем?»
Что сказать, молодец, Сафро. По дисциплине "Речь разговорная, доходчивая" ты только что набрала десять баллов из десяти.
– Временно мне придется посидеть здесь. Приходил твой парень. Он объяснил, что… – как там было? – "клетка принесет существенную пользу моему организму", – процитировала Гликерия, источая такую кротость и радушие, что смотреть тошно. – Я, как это… На карантине.
Ага! Вот, значит, почему у нее настрой философский! Возьми первого встречного олуха, внуши ему, что любой абсурд под твоим авторством пойдет ему на пользу – и можешь смело вить из него веревки. Стратегия Тай Фуна была поистине безупречна.
Кстати, а что там Гликерия изволила ляпнуть насчет наших с ним отношений?
– Парень? И вовсе он мне не парень! – возмутилась я.
– Ну, знаешь… Со стороны виднее. Когда определитесь с датой свадьбы, не забудь пригласить меня! Обожаю шумные праздники, – мечтательно улыбнулась подруга.
– С чего ты взяла, что моя свадьба будет шумной? – опешила я и хлопнула себя по лбу. Тьфу! Ловко провела, рыжая бестия! – С чего ты взяла, что она вообще будет? Я не собираюсь выходить за Тай Фуна замуж. Скорее костьми лягу, чем соглашусь, понятно?
И какая мурена меня укусила? С чего вдруг столько эмоций?
Я топнула ногой и разбежалась, чтобы нырнуть в портал, ведущий к башне Парадоксов. Право слово, пусть бы Гликерия по-прежнему буйствовала в дружественном окружении не-совсем-живых и оставалась невменяемым чудищем, которое при всяком удобном случае покушается на убийство.
В башне меня, как обычно, окутали ароматы гвоздики, муската и кардамона. Мягко светили канделябры. Тяжелые драпированные портьеры на сводчатых окнах не давали солнцу и шанса пробиться внутрь.
За роялем не было ни души. Только что ведь играл. Куда подевался, окаянный?
Чутьё не подвело: если его нет на стуле, значит, он роется на полке. Третьего не дано. И точно: стоило мне прокрасться вдоль стеллажей, как в тени мелькнула его статная фигура.
Завидев меня, Тай Фун быстро засунул какой-то листок между нотными сборниками и повернулся вокруг своей оси слишком уж поспешно, будто его на месте преступления застукали.
– Зачем пришла? – спросил он. Его аристократичную физиономию немедленно застелило холодом.
– Письмо отправить! – тут же нашлась я и, натянув неловкую улыбочку, припустила в дальний конец зала, где в простенок между окнами был втиснут письменный стол.
В ящике стола обнаружились конверт с авторучкой. А бумага оказалась вся исписана с одной стороны: она была сплошь усеяна нотами, а ноты, в свою очередь, нещадно перечеркнуты карандашом. Очевидно, Тай Фун взялся сочинять музыку, но здорово в себе разочаровался.
Уф, надеюсь, он не осерчает, если я воспользуюсь одним из его черновиков.
"Привет, Риваль! – написала я на обороте. – Знаешь, Гликерии так понравилось Сапфирное море, что она купила билет на паром и уплыла в далёкие края. Так что даже не вздумай ее искать. Просто подожди".
Да уж, не сильна я в эпистолярном жанре. Такое себе сочинение первоклассницы. Если уж врёшь, надо врать поуверенней. А у меня, как назло, фантазия иссякла. Размышления раз за разом скатывались к другой теме: почему Тай Фун стал вдруг таким сдержанным, таким… остывшим? Когда из него успели сделать замороженный полуфабрикат? Сначала унизил на занятиях, теперь вот арктическим океаном прикидывается. Мистер Недоразумение, чтоб ему икалось! Что он, интересно, на полке пытался спрятать?
Итак, воображение у меня кончилось, зато обострилось хроническое любопытство. Тай Фун как будто куда-то ушел, и я тихонько пробралась назад, к стеллажам. Куда он запихнул тот лист? Что там было?
Пахло слежавшейся бумагой и свежезахороненными талантами. Я ворошила пыльные сборники, вытаскивала, ставила назад. Так погрузилась в незаконные раскопки, что не заметила, как шорохи приобрели зловещий оттенок, а в углах сгустилась тьма.
Тай Фун в своем черном профессорском балахоне словно из воздуха выпрыгнул, и меня чуть не хватил инфаркт. Дать вам, что ли, новое прозвище, мистер Смерть?
Я погорела на своем любопытстве и отскочила от профессора, как дрессированный кролик. Но он меня догнал и оперативно оттеснил к стене. Вжалась я в нее уже без посторонней помощи. Этот его пронизывающий взгляд жалил, как бахрома медузы.
– Так-так, роешься в чужих вещах. Уголовный кодекс, статья "Мелкое хулиганство", – пристально рассматривая моё лицо, диагностировал Тай Фун и галантным жестом обнял меня за талию. – Вижу в твоем воспитании серьезный пробел. Когда будем восполнять? Ты в курсе, что изменилась не в лучшую сторону? Вот уже который день будто сама не своя.
– Твоё поведение тоже вызывает вопросы, – парировала я. – В академии – что это было? Зачем тебе понадобилось выставлять меня на посмешище? Каюсь, умом я не блистала, но нельзя ли было как-то поделикатнее?
Знаток уголовного кодекса на минуту оттаял. Его точёное, высеченное из льда лицо заметно смягчилось.
Ну давай же, дорогой человек, проясни, с какого перепугу ты так грубо со мной обошелся?
– Я заметил в тебе изъян, – лаконично отозвался тот. – И хотел посмотреть, как он проявит себя в стрессовой ситуации.
– И-и-и?
– И к сегодняшнему дню на твоем счету уже несколько необъяснимых эпизодов, – вздохнул Тай Фун. – Не знаю, что конкретно их спровоцировало. Но, боюсь, ночные полёты – только начало. Ты перестаешь себя контролировать, Сафро, и мне это очень не нравится.
– Запрешь меня в клетке, как Гликерию?
– Вообще-то, под замок ее поместила именно ты. Но если понадобится, да, запру. Ради твоего же блага.
Я кособоко улыбнулась, и эта гримаса стоила мне последних крупиц самообладания. А далее последовало позорное бегство из башни, кутерьма разноцветных пятен на периферии взгляда и солёные слёзы, сдерживать которые не было никакого желания.
Значит, вот оно как? Все его сладкие речи о любви – сплошной фарс. Для него я кто-то вроде подопытной зверушки. Ее можно оскорбить у всех на виду, на нее можно наорать, чтобы затем проверить уровень какого-нибудь опасного вещества в крови. Ее можно запросто изолировать, если что-то не заладится.
Это потом уже, на улице, глотнув свежего воздуха, я сообразила, что сваляла дурака. Тай Фун не сказал ничего ужасного – лишь правду, рассудочную, обнаженную правду. А я приняла ее в штыки.
Мы с ним были как два камня, которые трутся друг о дружку: скрежет – заслушаешься, искры – загляденье. Но в результате, после такой вот абразивной обработки, мы наверняка станем идеальной парой.
Слёзы высохли, остатки скудоумия выветрились в момент, и у меня возник резонный вопрос: куда подевали тот образец рассудительности, ту благоразумную Сафро Шэридон, у которой была голова на плечах? Больно уж я стала обидчивая да впечатлительная. Хорошо, хоть не высказала Тай Фуну вслух всё, что думаю. Иначе разругались бы в пух и прах.
Подозреваю, где-то в реестрах Мироздания числится закон цепной реакции: ты ведешь себя странно – и люди вокруг тебя тоже начинают творить странности, чисто по инерции.
День обещал быть тихим и безоблачным. В высоком чистом небе скользил воздушный шар. Не зная усталости, на заднем дворе громыхала железяками Мира. А на травке, у крыльца, балдел У-Ворюга – дюжина килограммов вредности и откровенного нахальства. Ушастый жулик наверняка совершил несанкционированный набег на кладовку и сожрал всё, что только можно сожрать. Он разлёгся пузом кверху, демонстрируя свою уязвимость и где-то глубоко в енотьей душе уповая на то, что принцип "лежачих не бьют" всё еще действует в этом жестоком мире.
"Сафро, не наказывай меня! Я беззащитен, Сафро", – умоляли его хитрющие глазищи.
Этот пакостник в маске отточил свое актерское мастерство до такой степени, что мог легко воздействовать на целые толпы, вызывая массовое умиление.
Меня-то, конечно, столь низкосортными фокусами не проймешь, но сегодня не было решительно никакого настроения делать из енота отбивную. Я взяла себя в руки и вернулась в башню, чтобы завершить начатое. Прекрасный в своей одержимости, Тай Фун так увлеченно играл на рояле и так старательно не замечал ничего вокруг, что почувствовать себя пустым местом для меня оказалось проще простого.
Я невидимкой прошмыгнула к столу, дописала письмо и отправила его по адресу в контейнере пневмопочты. После чего так же незаметно прошмыгнула обратно и через портальное зеркало переместилась на вершину башни-короны.
Гликерия в клетке лежала, как убитая. Ее затылок покоился на стёганой подушке, пледы были разбросаны, а термос, открытый, валялся в ногах, и из него вытек весь чай.
Сердце у меня упало. Совсем недавно эта милая восторженная оптимистка строила планы, мечтала и улыбалась, а теперь… Теперь она вновь превратилась в застывшую восковую фигуру, которая ничего не чувствует и выполняет лишь то, что прикажет ей межпространство. Обманчивая летаргия.
Одиночество и бессилие уже готовы были броситься на меня из пустых портальных зеркал, но я проворно сбежала вниз по винтовой лестнице, пулей вылетела из крайнего левого туннеля и припустила на улицу, к Мире.
Там психовала капсула Фараона. Она ни в какую не желала, чтобы ее отремонтировали до конца. У нее, как у всякой уважающей себя личности, просто обязан был остаться хотя бы один изъян. Пускай, что ли, фара перегорит, ну? Или пусть мотор слегка барахлит при осадках. Что вам, жалко, в самом деле?
Но Мира была непреклонна. Она с яростной целеустремленностью устранила все неполадки, какие только смогла обнаружить. Отрегулировала бортовую систему, настроила датчики – и сама стала другой. Как будто починила заодно и себя. Будто окончательно убедилась, что для нее нет ничего невозможного. Повзрослела, набралась опыта, обзавелась новым взглядом на жизнь и новыми глазами – сверкающими, как отшлифованный обсидиан, с неугасимым огнем на глубине зрачков.
– Сафро, как хорошо, что ты здесь! – воскликнула она и подозвала меня уверенным жестом. – Давай устроим небольшой дождик. Финальная проверка, так сказать.
На финальную проверку притопал Фараон, хотя его не звали. И мы бы его, конечно, проигнорировали, но он так упорно ломился в ворота, что пришлось открыть.
Бежит-Орёт мигом прискакал к хозяину и принялся бешено путаться под ногами.
– Надо же, а я про него и забыл! – признался тот.
Так мы ему и поверили. Этого мохнатого гада, даже если захочешь, не забудешь. За то время, пока Мира мучилась с капсулой, опоссум умудрился слопать у нас на участке всех мышей, подчистую извести улиток и обратить в бегство местных достопочтенных пауков.
Пока он скакал вокруг Фараона, во двор аккуратненько просочился незваный гость под номером два – Иридиус Младший. Его лихо закрученные усы свидетельствовали о самоуважении и твердости духа, клетчатый костюмчик сидел, как влитой, а отутюженные модные брюки, казалось, только и ждут какой-нибудь вечеринки, чтобы станцевать танго.
Жаль было такого мочить.
Но что поделаешь? От меня требовалось развести сырость, чтобы протестировать капсулу. И я немного перестаралась. С водой у нас всегда были сложные отношения. Что ни эксперимент в ментальной лаборатории – то непременно потоп в масштабах загородного дома. И почему я сейчас об этом забыла?
С моей лёгкой подачи небосвод треснул, и вместо скромного контрольного дождика, на капсулу (и на всех нас) низверглись потоки образцового водопада. Капсула испытание выдержала достойно. Как только начался ливень, мы с Мирой забрались внутрь, завели мотор – и воспарили над грешной землёй, светя всеми фарами сразу.
Куда менее достойно испытание прошел ректор. По прогнозу осадков не ожидалось, и зонта он с собой не брал. Ректора скукожило. Он прикрыл голову руками и хотел было отойти к воротам, где имелось какое-никакое укрытие. Но споткнулся об У-Ворюгу, который приполз поглазеть, чем мы тут занимаемся.
Енот отскочил, Иридиус Младший шлёпнулся на траву, и Фараон, который за всем этим наблюдал, согнулся от хохота. Лично ему – что в дождь, что в солнце – хохоталось одинаково беззаботно.
– А что у вас за дракон в подземелье ворочается? – спросил он у ректора, помогая тому встать.
– Дракон? В подземелье?? – вытаращился Иридиус Младший.
Он знать не знал ни о каком драконе.
Дождь кончился, небо расчистилось от внезапно набежавших туч, и Мира посадила капсулу, как заправская лётчица. После чего отправилась инструктировать Фараона. Он даже не догадывался, какой удивительный аппарат изобрёл.
– Материя межпространства, – сказала Мира, – принимает рецепторы на капсуле за часть себя. Ее "иммунитет" на них не реагирует, поэтому материя легко с ними соединяется и не пытается проникнуть внутрь.
– Ондатра сутулая! – выругался Фараон. – Это что ж, я гений, выходит? Да якорь вам в глотку!
– А вы, между прочим, мою гениальную капсулу украли, – попенял он ректору. – Украли и спрятали.
– Да не крал я ничего! – возмутился тот. – Напраслину возводите, уважаемый!
"Уважаемый" забрал опоссума и слёзно попросил нас принять капсулу на хранение, ибо у него в гостиничном номере и даже в обоих барах вместе взятых далеко не так просторно, как в нашем восхитительном замке. А потом плёлся за ректором по пятам, до самой академии и всю дорогу поражался тому, как можно ничегошеньки не помнить о своих коварных злодеяниях.
По-хорошему, Фараону стоило бы брать почасовую оплату за услугу "заговариваю зубы". Ректор ведь наверняка не просто так к нам наведался, а по какому-нибудь щепетильному вопросу. Например, чтобы отчитать нас, тунеядцев, за то, что мы сачкуем без веской причины, и припугнуть отчислением.
А причина была. Причем настолько веская, что и врагу не пожелаешь.
Глава 33. Зовите экзорциста
Дворец иллюзий вытворял, что ему вздумается. Бесстыдник! Как только ночь опустилась нам на плечи, он взял и без спросу зарастил разбитый витраж, будто рану какую. Узор поменялся: вместо осенних кленовых листьев – пламя костра.
Мне хотелось разбить все окна в этом спрутовом замке, чтобы у нас круглосуточно гуляли сквозняки. Пока я спала, это желание загрузили в меня, как перфокарту в разностную машину. Воздуха катастрофически не хватало.
В предрассветный час я резко распахнула глаза и ощутила, как вскипает в жилах кровь. Меня больше не существовало – был кто-то другой. Дерзкий, амбициозный, отчаянно-сумасбродный. Это он заставил меня проснуться, взлетел, управляя моим телом, и тут же запутался в балдахине. Но быстро овладел ситуацией и сорвал атласные занавеси, швырнув их в Тай Фуна, который уже был на ногах.
Тай Фун уклонился. Впопыхах вбежала в комнату Мира.
"Какие замечательные экземпляры! – подумалось мне. – Берём!"
Я отрастила из-под ногтей желейные тяжи, как паук выделяет паутину. Взмахнула рукой – и тяжи поделились на фрагменты. Не-совсем-живые. Кажется, глупые людишки зовут их именно так. Они тратят слишком много времени на слова. Дают имена вещам, которые их не касаются. Строят теории, сочиняют небылицы. И бесконечно чешут языком.
Наше правило: меньше слов – больше дела. Весь мир должен принадлежать нам!
– Нам – это кому? – робко подала голос малышка Сафро. В последний момент она успела схорониться под диафрагмой, и оттуда ее было нипочём не выманить. – Оставь в покое мою подругу, слышишь? Не трогай Миру! И Тай Фуна не трогай!
– Ты ведь любишь его, не так ли? – глумливо прозвучали в голове скользкие шепотки. – Как тебе идея – уничтожить любовь всей твоей жизни?
Малышка Сафро сопротивлялась изо всех сил, но тот, кто подчинил меня своей воле, оказался стократ сильнее. Дикое, необузданное счастье затмевало остатки разума, перекрывая человеческое. Переиначивая меня. По ложке выскабливая мою личность, как выскабливают мякоть из спелых плодов.
Когда я направила сгустки материи к Тай Фуну и Мире, во мне уже расцветало что-то яркое и сияющее, бескомпромиссное. Чудовищное.
Кажется, Мира прибегла к помощи прибора Каролины – не того, который ломается после первого использования, а улучшенного. На меня понеслась резонансная волна, и мне бы тут, по идее, отрубиться. Но ультразвуковые частоты лишь ненадолго вывели потустороннего интервента из равновесия. Сгустки материи полопались, а я, как искусно управляемая марионетка, боком, на всех парах влетела в витраж с костром.
Посыпалось стекло, по виску потекла струйка – пота? Крови? Боли не было совсем, будто мне лошадиную дозу анестетика ввели.
Был чистый восторг.
В дымке на горизонте красным угольком тлело солнце, высокие перистые облака розовели, озаряясь лучами рассвета. Сердце гремело в груди, выстукивая завоевательный марш.
Инкубационный период только теперь кончился по-настоящему. Тогда, на башне, межпространственный вирус меня всё же настиг. Я претендовала на роль телохранителя для Миры, пыталась вылечить Гликерию, но не уберегла саму себя.
Что, Сафро, говоришь, твоя душа – монолит? Ха! Какое безосновательное заявление! Трещины, шероховатости, дыры – всего этого добра там оказалось навалом.
Прямо сейчас межпространство внутри меня ликовало. Мне безумно нравился этот мир: и светлеющее небо, и ветер, который несется навстречу, словно пылкий возлюбленный спустя годы разлуки. Во рту блуждал терпкий привкус свободы. От крошечной земли далеко внизу занимался дух. Во власти новой силы я чувствовала себя невероятно наполненной и счастливой. И я смеялась, смеялась, смеялась.
Нет, не так. Во мне смеялось межпространство. Именно оно растягивало мои губы. Оно вызывало спазмы и конвульсии, насыщая организм кислородом. Покинуть моё тело? Нет, что ты! Умоляю, оставайся навсегда!
Как только до меня дошло, во что я вляпалась, захотелось умереть.
Но кто же мне позволит?
Ты сам не осознаёшь, насколько ты драгоценен, пока не потеряешь себя – в липкой трясине чужих желаний и честолюбия. В чужой реальности, которая способна укорениться в душе, точно ядовитый сорняк.
Я летела по бескрайнему небу, в обнимку с ветром, и чувствовала, как по губам змеится не моя улыбка, как сверкают самоцветами не мои глаза. Как бежит по артериям и зажигает щёки поток чужеродного жара. А из черепной коробки ураганом выдувает все заботы и посторонние мысли. Они уносятся прочь, радужно блестят маслянистой плёнкой и лопаются, как мыльные пузыри. И эйфория – ничем не мотивированная, возмутительная эйфория – согревает стылый осенний воздух вокруг меня.
Окаймленный пальмами курорт Серренга – чистенький, красивый, будто бы игрушечный – расстелился в зоне видимости. И я, как выпущенный снаряд, прямой наводкой пошла на снижение.
«Этот мир чрезвычайно хорош. Существа, что его населяют, настоящие произведения искусства. Все они должны принадлежать нам».
Ох, похоже, инфекция из смежного измерения оказалась той еще алчной заразой. И речь, судя по всему, шла о людях.
Целая вечность потребовалась мне на то, чтобы пробраться лазутчиком в собственное сознание и попытаться помешать. Но на моем похвальном намерении был поставлен жирный крест. Внутри уже орудовал потусторонний агрессор. Он взломал ментальную лабораторию, сменил пароль (сколько ни лезь из кожи вон – верную комбинацию не подобрать) и теперь с профессионализмом виртуального пирата перестраивал систему под свои нужды.
Меня спустили с неба на невидимых нитях и против воли установили на площади Девяти Истин, будто я какое-нибудь артиллерийское орудие. Ноги намертво вплавлены в мостовую, с пальцев веером срываются потоки тягучей субстанции.
А позади в прозрачной тишине утра брызжет фонтан, распеваются беззаботные птицы, искрится и бликует море. А люди… Нет, люди, что вы делаете? Закройте окна! Не смейте выходить за дверь! Подумаешь, учёба ждет! Подумаешь, на работу пора! Никуда вам не пора. Кто-нибудь, срочно введите чрезвычайное положение. Посадите горожан под домашний арест. Замуруйте их в домах, чтоб и щёлочки не осталось! Я же их прикончу…
Прикончу? О да! С превеликим удовольствием!
Сколько жителей насчитывается в этом тухлом городишке? Пара тысяч? Поделим их численность на ноль! И неважно, что на ноль делить нельзя. Сегодня я нарушаю правила и срываю внутренние запреты.
Хлопаю в ладоши – и жестом фокусника растягиваю клейкие тяжи. Больше сгустков! Еще больше! Плодитесь, родимые. И отправляйтесь-ка, голубчики, на пир.
Голова у меня образцово-чугунная. Ни одной путной мысли – сплошной туман. Я действую на каком-то автопилоте и не в силах остановиться. Хотя где-то глубоко внутри пойманной птицей бьется понимание: это неправильно, преступно. За такое и смертного приговора мало.
Вот простирается моя рука, за ней другая. Пускаются в полёт и рвутся на части полупрозрачные тяжи материи. Набухают в воздухе не-совсем-живые. И в огромных количествах устремляются по улицам прочь. Точно я гейзер, а они – большие, ну очень большие брызги.
Их концентрация на единицу площади прямо-таки зашкаливает. Кажется, за один только приём я синтезировала дневную норму клякс. Арсений бы обзавидовался.
Кстати об Арсении… Помянешь лихо, а оно тут как тут. Точнее, он. Стоит вдалеке, прочно припаян с того конца. Скалится, неприлично радостный, точно в лотерею выиграл. Щурит свои огненные глаза. И технично производит на свет кляксы, одну за другой. Переплюнуть меня вздумал?
Конкурент. Убрать конкурента! Сегодня я твердо намерена побить все рекорды. И тебя побью, обезьяна ты лысая, если будешь меня нервировать. Впрочем, уже нервируешь. Пропади! Сгинь!
Хе-хе. Обезьяна. Вот ловко у меня выходит аналогии проводить! Правда, пока что наша мартышка не совсем лысая. Но это поправимо. После сегодняшней экскурсии в преисподнюю полысеет, как пить дать.
Несколько моих верноподданных клякс, перебирая ложноножками, мчатся к Арсению, облепляют его абрикосовым желатином. И нахал растворяется, словно его только что переварили. Оп! – и угробили парня. Красота!
Эй, а вы там чего застыли? Да-да, к вам обращаюсь. Уселись по ту сторону, наблюдаете за мной исподтишка и думаете, что спрятались? О-о-о! Как бы ни так.
Сидеть, бояться! Сейчас я и вас поглощу!
Остальные сгустки меж тем проникают в окна, пробираются в замочные скважины, просачиваются лазейками сквозняков. Обволакивают каждого жителя в городке, и растворяют, без устали растворяют, настигая добычу даже в самых укромных уголках.
И у меня перед глазами распахивается экран в иное измерение: плененные жертвы – немые, испуганные, увязшие в полупрозрачной жиже – чьими-то невидимыми лапами распределяются по изнанке Вселенной. Как марки в альбоме – каждая в свой кармашек. Их перекладывают, сортируют, располагают поудобнее в аморфной студенистой пустоте. Но почему это выглядит так знакомо? Будто… Будто кукольная коллекция на полках – та, что я обнаружила в комнате у Миры.
При взгляде на куда более обширную коллекцию – человеческую – у меня возникает необъяснимое злорадное удовлетворение. Словно цель, к которой ты шел так долго и утомительно, наконец-то достигнута. Вернее, почти достигнута. Остался сущий пустяк.
А межпространство, оказывается, перворазрядный коллекционер! Тех, кто ему не сопротивляется, оно перемещает к себе со всеми потрохами. А тех, кто убегает или пытается дать отпор, делает своими сосудами. Переносчиками. Наглядный пример перед вами.
В мозгу на секунду-другую прояснилось – словно вату, которой его набили, начали вдруг по кусочку вынимать. Если сгустков материи много, подумалось мне, противиться им невозможно. Они просто обволакивают тебя целиком – и похищают в другой мир. Я же лишь коснулась омерзительной кляксы – и только потому избежала худшей участи.
Хотя что считать худшей участью – вопрос дискуссионный. Сейчас я скорее предпочла бы исчезнуть, чем стать убийцей. За полдня в сокровищницу межпространства переправились практически все жители курортного городка. Теперь они надежно заперты в сахарном сиропе вечности.
"И всё благодаря тебе!" – подсказывают гнусные шепотки в голове, причем почему-то голосом Фараона.
Правильно, благодаря мне. Точнее говоря, из-за.
Моральные терзания дежурили неподалёку, чтобы наброситься и искромсать меня, как только представится случай.
И он представился. В ум прокралась и окрепла кристально-ясная мысль: после того, что я натворила, мне и подавно не стоит жить. Разве ж это жизнь? Это болото какое-то. Как отсюда выбраться? Где здесь кнопка самоликвидации? Почему нельзя нажать на "отмену" и всё прекратить?
Вражеский захватчик неспроста подвёл меня к крайней черте. Он знал, чего хочет, и, не дожидаясь исхода поединка (совесть задушит меня или я задушу совесть?), направил диалог в конструктивное русло.
"Предлагаем сделку. Равноценный обмен. Ты по доброй воле приходишь к нам, а взамен мы возвращаем всех этих дефектных людишек на родину. Ну так как, по рукам?"
"Дефектных?" – удивилась я.
"Им далеко до тебя, Сафро, – льстиво отозвалось межпространство. – Ты светоч-бивалент, притом не простой, а отшлифованный. Само совершенство. Придешь к нам – и заурядные экземпляры отправятся обратно в свои жалкие скорлупки. Ты же понимаешь, разумная ты наша, мы не гонимся за количеством. Значение имеет только качество. Мы перебрали достаточно существ, чтобы убедиться: нет никого лучше тебя. Решайся, Сафро. Тебе только и нужно, что сесть в поезд, идущий в бесконечность, и озвучить координаты лаборатории, откуда мы проникли в ваш мир. Проще не бывает".
Мне пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы прогнать мерзкие шепотки из своей головы и упорядочить хаос, который там воцарился.
Межпространство наконец-то затихло. Оно сделало своё пакостное дело, пропустило мои нервишки сквозь мясорубку стресса и улеглось на дно моего сознания, как убегающее молоко, которое оседает, если выключить под кастрюлей огонь.
Межпространство – настоящий шантажист и льстец. Когда тебе откровенно заявляют, что ты само совершенство, волей-неволей возгордишься. Правда, мне-то как раз гордиться нечем. Какой прок от совершенства, если оно работает на твоего врага? Меня, всю такую эталонную, хотят шантажом заманить в небытие.
Как быть? Что ответить? Разброс вариантов невелик. Либо "да", либо "конечно да".
Я окончательно пришла в себя посреди пустынной площади, в самом центре опустевшего города. И схватившись за голову, рухнула на ближайшую скамейку.
Фонтан журчит, птицы поют, солнышко светит… Да как они смеют?! Они должны горевать вместе со мной.
Я стала монстром. Во мне вскрылась рана, которая никогда не заживет. Вокруг меня уже вовсю свиваются вихри проклятия, которое не снять.
Кому теперь журчит фонтан и кому поют птицы, если я всех уничтожила? Фонтан журчит и птицы поют, создавая иллюзию, будто всё хорошо. Наглые обманщики, совести у них нет. А солнце это, зачем оно старается? Выключись! Погасни, кому говорят!
– Ну-ну, будет тебе убиваться. Ты ж так не убьёшься, – сочувственно произнес Иридиус Младший, подсаживаясь ко мне на скамейку.
Я резко повернулась на звук голоса, и голову от шеи до затылка пронзила острая боль.
Похоже, адресованный солнцу приказ я отдала вслух. А еще вознамерилась всю свою прекрасную шевелюру выдрать. Клочья волос цвета вареной свеклы непостижимым образом обнаружились у меня в руках.
– Лихо вы вдвоем этот городок уделали. Ты и тот парень, – маслено улыбнулся ректор. – Не волнуйся, студентов академии я предупредил. Ввел режим повышенной готовности. Противник не пройдет.
– Вы что, меня не боитесь? – опасливо спросила я.
– Себя я больше боюсь, – отозвался тот. – Понимаешь ли, я, как и ты, карта меченая. Меня тоже завербовало межпространство.
Я уставилась на него, не веря своим ушам.
– Долгая история, не спрашивай, – отмахнулся он и тут же пустился в пространные объяснения. – Я заразился межпространством задолго до того, как началась всеобщая истерия с пропажами без вести. Помнится, в ту пору я был зеленым студентом и всерьез увлекался идеей перемещений во времени. Сконструировал механизм, запихнул его в динозавра. Не в живого, конечно. В того, которого ты видела под землей. Кстати, спасибо твоему приятелю, что напомнил. Сам бы я ни в жизни эту ящерицу допотопную не раскопал. Память дырявая. Мда, так о чем мы? Создал я, значит, машину времени. И перенесся в будущее. И наткнулся в будущем на твоего замечательного паренька.
– На Арсения? – уточнила я. – Он не мой…
– Ай, всё, – замахали на меня. – Не сбивай с мысли! Встретился я, значит, с этим негодником – и подхватил от него заразу неведомого происхождения. Я тогда еще не знал, что она зовется межпространством, зато испугался – не приведи спрут! Сиганул во временной машине назад в прошлое, только меня и видели. Запрятал машину куда подальше – и успешно про нее забыл. А сейчас она почему-то вышла из строя. Вчера вечером пытался дракона завести – и ничего, ноль по фазе. Он стал неуправляем, не слушается команд. Ощущение, что кто-то рядом с ним время останавливал.
В ироничном взгляде, направленном на меня, словно электрический разряд проскочил. Покаяться, что ли?
– Это моих рук дело, – созналась я. – Мне очень жаль. Но скажите, как…
– Как я все еще остаюсь собой? Давай объясню. Было тяжело, но мы с межпространством всё-таки нашли общий язык и худо-бедно сторговались. Иными словами, заключили сделку. Только вот отнюдь не на взаимовыгодных условиях. Договор наш состоял в следующем. Я предоставляю межпространству некоторую свободу действий, жертвуя размеренной жизнью, а оно, в свою очередь, не превращает меня в раба. Таким образом, мне удалось перенаправить внутренний необузданный поток в относительно мирное русло. Правда, на кое-каких условиях: клептомания – это раз, лунатизм – это два. А еще у меня память барахлит. Никогда не помню, какие кому делал гадости. Феноменальная забывчивость, мда. По этим трем пунктам межпространство издевается надо мной с особенной изощренностью. Вроде бы, не смертельно. А с другой стороны – сплошная морока. Хочется всё же быть адекватным человеком… Впрочем, чего нет – того нет.
