Текст книги "В объятиях злого рока (СИ)"

Автор книги: Julia Candore

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

И неизвестно, сколько бы я так сидела, если бы невесть откуда не появилась Гликерия, не тронула меня за руку и не увела к себе в гостиничный номер.

…Дело близилось к зиме. Гликерия отложила замужество, сославшись на то, что хочет остаться со мной, ибо негоже бросать подругу в тяжелые времена. На удивление понятливый жених с новостью примирился. "Но весной все равно не отвертишься, – заявил он. – Как миленькая, пойдешь под венец".

Еноты повзрослели, набрались ума-разума и сбежали на волю, в дикую среду, создавать полноценную ячейку великого енотьего общества. Сезон туристов закончился, и зарядили дожди. На море участились штормы, город поскучнел и как будто насупился, втянул голову в раковину, ушёл в себя до весны.

Я куталась в плед, глотала ромашковые чаи с лепестками, прилипающими к нёбу. А дожди всё шли, и шли, и шли. Выстукивали на отливах свой реквием по Тай Фуну, по моему прогрессорскому дару, по Мире, которая до сих пор не вернулась из межпространства. По всему, что было мне так дорого и что я не умела ценить.

Дни протекали вяло. Они сливались в сплошную серую массу, нестерпимо похожие друг на друга. Впрочем, кое-какой проблеск всё же случился. Сюрпризом стал тот факт, что гостиница "Счастливый Моллюск", где нам с Гликерией столь любезно предоставили комнаты, оказалась собственностью Фараона.

Однажды он нагрянул в нашу тоскливую обитель с целой корзиной козинаков, имбирных пряников и конфет с вишнёвой начинкой. Следом в номер тут же протиснулась в шуршащей юбке Каролина – со своими излюбленными банками кофе и запасом горького шоколада на год вперед.

Мы устроились за круглым столиком, на фоне истекающего дождём неба. И пока Каролина учила Гликерию готовить кофе с шоколадом, Фараон виновато сознался, что он-то и есть владелец "Счастливого Моллюска".

– Надеюсь, это не доставит тебе неудобств, – пробормотал он, глядя исподлобья и с хитрецой. – Мол, богатенький меценат удружил жильё за красивые глазки и всё такое… Не опасаешься, что слухи поползут?

– Да что ты! – отмахнулась я. – У меня депрессия, мне не до того. И я очень признательна, что ты нас приютил. Не знаю, где бы я взяла денег на проживание при нынешних-то обстоятельствах. Не слухи – так сама бы поползла, на паперть, подаяние просить.

Из академии Светочей Прогресса мне, как вы понимаете, пришлось отчислиться. Хотя ректор был против. Некоторое время я допекала его, чтобы он собрался и починил уже машину времени. (Вообразите на минутку радужную картину: рвануть в прошлое, переписать историю, залепить дыру в межпространство и вернуть Тай Фуна. Соблазнительная перспектива, не правда ли?).

Я обивала порог ректорского кабинета, настаивая, умоляя, пуская в ход (о ужас!) угрозы и слабенький шантаж. Бесполезно. Иридиус Младший заявил, что не полезет к этой доисторической ящерице даже под дулом пистолета.

Так и не добившись ничего путного, я смирилась, забрала документы и переключилась в режим затворницы, чтобы со спокойной совестью предаться апатии.

В отеле Фараона были чистые светлые коридоры, просторные комнаты в стиле модерн и зеленые фикусы в кадках. Повсюду царила атмосфера лёгкости, элегантности и дружелюбия. Постояльцы, с которыми я сталкивалась в лифте или около номеров, поголовно источали оптимизм и доброжелательность. Чего не скажешь обо мне, мрачной и угрюмой, как привидение на кладбище.

Несколько раз в гостиницу пытался прорваться Арсений – живой, невредимый, межпространством не порабощённый. Наверное, извиниться хотел за своё свинское поведение. Глаза б мои его не видели, если честно.

Фараон поистине мудро распорядился на его счет и предупредил службу безопасности о возможном вторжении. Арсению еще в холле, у стойки администратора, давали от ворот поворот. И выпирали за дверь – иногда вежливо, а иногда после тесного знакомства с кулаками охранников.

Не возьму в толк, почему я так долго откладывала прочтение письма, которое передала мне Каролина. Боялась еще больше расклеиться? А дневник Тай Фуна – о нем я тоже начисто забыла. Из чувства самосохранения забыла, чтобы не бередить и без того плохо зажившую рану.

Но похоже, настала пора вскрыть этот гнойный нарыв.

Глава 39. Помни обо мне

Я разрезала конверт канцелярским ножом и достала оттуда хрустящий, сложенный вчетверо лист. Поднесла к носу, втянула аромат хвои, вересковой пустоши и океана. Зажмурилась и представила: он здесь, со мной. Он никуда не пропадал и всё это время стоял за моей спиной.

Я открыла глаза – и реальность обернулась колючим пледом у меня на плечах, Гликерией, которая заваривает чай на небольшой встроенной кухне. Дождем, струящимся по водосточной трубе.

И стало вдруг так невыносимо больно, словно кто-то вцепился в меня когтями и вырвал кусок души.

Ладно, не будем тянуть. Что же там, в письме?

"Родная моя Сафро. Сейчас ты, наверное, ненавидишь меня больше, чем когда-либо, – беглым неровным почерком писал Тай Фун . – Прости за то, что лишил тебя дара. Но иного пути я не видел. Избавить тебя от межпространства, изгнать его из твоего тела – вот то единственное, ради чего я пошел на столь отчаянный шаг. Сначала я думал, что если не скажу тебе, зачем так подло поступил, ты разозлишься на меня и сможешь отпустить с лёгким сердцем. И за это тоже прости. Потому что любовь – не то чувство, которое можно выбросить на помойку, как ненужную вещь.

Я пишу тебе прощальное письмо, и с каждой минутой мне становится всё хуже. Межпространство завладевает моим телом, стремится поработить волю. Я сражаюсь из последних сил и надеюсь, что смогу оставаться собой до самого конца.

Наверное, сейчас ты проклинаешь меня, Сафро. Но поверь, если бы кто-нибудь отмотал время назад и история повторилась, я бы снова забрал твои способности, превратился бы в сверхчеловека, лучшего из лучших. Чтобы межпространство взяло под прицел меня. Чтобы ты стала свободна.

Потому что я люблю тебя. Действительно, всем сердцем люблю.

Пусть эта любовь будет повсюду. Ты отыщешь ее в цветущих деревьях персика, в шелесте волн и крепком вечернем ветре. Пусть она подарит тебе крылья.

А я буду молить небо, чтобы оно дало нам шанс. И однажды – не сомневайся – однажды я приду к тебе с тёплым бризом, с ночным звездопадом, с первым весенним дождем.

Только прошу, помни обо мне".

Пока я читала, Гликерия звонко размешивала ложечкой сахар в чае. Она отвлеклась от сего занимательного действа, чтобы сообщить, что я опять хлюпаю носом.

Да, спрут тебя дери! Опять! Пятый, чтоб его, раз за сутки. Такими темпами не замечу – превращусь в профессиональную плаксу. Тай Фун бы не одобрил.

Я решительно выбралась из кресла и потянулась к дневнику. Развернув его на последних страницах, вчиталась в скачущий шрифт.

«Замок иллюзий проявил необычайную покладистость и по первому же запросу предоставил мне записки некоего доктора Мерри-Шелтона, который занимался изучением прогрессорского дара. В записках говорится, что если светоч прогресса, перешедший на новую стадию, пожертвует жизнью ради любимого человека, то и он, и его партнёр проживут невероятно долго и будут неуязвимы. Насколько эти сведения точны, остается лишь гадать».

То есть, вероятность того, что Тай Фун выживет в этом проклятом смежном измерении, всё-таки есть. Ничтожная, микроскопическая вероятность.

Но как – скажите мне – как же он мог вот так сходу, руководствуясь лишь одним, непроверенным источником, взять на вооружение сомнительные факты?

Ну точно, псих!

Этого отрывка мне хватило с лихвой. Я захлопнула дневник и забралась обратно в кресло, поджав под себя ноги. Накрылась пледом, уронила голову на руки – и давай реветь.

Меня переполняло столько противоречивых чувств, что я готова была взорваться. Злость, обида, жалость к себе. Но этих славных приятелей с большим отрывом перевешивало лютое бессилие, от которого хотелось выпустить когти и драть, как одичавшая кошка, секцию, обои, занавески – всё, что попадется под руку.

Я-то надеялась, мы с Тай Фуном всегда будем вместе, как патроны в обойме. Я и мысли не допускала, что он может взять – и испариться из сюжета.

Воспоминания о нем день и ночь жгли меня калёным железом. Вот он заплетает мне косу. Вот играет на рояле. Вот мы стоим на утёсе, генерируя фейерверки…

Я так изнывала без него, что мечтала обратиться в камень. Лишь бы мучения прекратились. Лишь бы боль от утраты перестала меня терзать.

По Мире я тоже скучала, куда же без этого. Но Мира отправилась покорять межпространство в капсуле, так что надежда на ее возвращение всё же теплилась в груди. За рассудительность ей бы стоило присудить первое место, тогда как Тай Фун не занял бы даже последнего.

С его уходом по мне будто плугом прошлись, разрезали душу на кусочки, перевернули верхние слои нервными отростками наружу, когда страдания причиняет даже самая незначительная мелочь. Я таскала счастливые воспоминания за спиной, как парашют, уповая на то, что в момент падения этот парашют не даст разбиться.

А Каролина, Гликерия и Фараон носились со мной, как с принцессой. Особенно Фараон. Я видела его искренность, но не могла ответить взаимностью. И Фараон, к его чести, отличился редкостной понятливостью.

Когда я не на шутку захандрила, он заявил, что исполнит любое моё желание. И я попросила пианино.

Он добыл пианино тем же вечером – старенькое, расстроенное, с лопнувшим лаком на крышке. Нанял мускулистых парней, чтобы они затащили его в номер, и затеял ремонт по звукоизоляции.

"Ничьи нежные ушки, – подпустил иронии Фараон, – не должны пострадать".

Потом позвали настройщика.

А потом – бедная Гликерия, вот ей испытание для нервов! – я днями напролёт разучивала "Игру воды" (благо, семь классов музыкальной школы позволяли). И надеялась, смутно надеялась, что эти звуки прикоснутся к Вселенной и приведут ко мне Тай Фуна, в какое бы измерение его ни занесло.

Я верила, что когда-нибудь он придет, раскритикует моё мастерство в пух и прах, укажет на ошибки и сядет плечом к плечу, чтобы научить, как правильно.

Необходимость регулярно питаться и хоть изредка выходить на улицу мой мозг предпочел игнорировать. Гликерия готовила овсяную кашу на молоке, чуть ли не силой запихивала в меня по чайной ложке, и укутав, как беспомощного ребенка, выводила на прогулки.

Принцесса. Какое верное сравнение, если подумать! Я почти не замечала окружающих и была заключена в себе, как принцесса в неприступной башне, за мутным стеклом. И мир казался мне сплошной выцветшей фотографией. За исключением некоторых нюансов: в каждом встречном я невольно искала тонкий след Тай Фуна. И испытывала горькое разочарование, не отыскав.

Переломный момент наступил внезапно. В тот день, помнится, впервые за долгий срок курортный городок завалило снегом. Я вышла из гостиницы, подставила снежинкам ладонь в перчатке – и поймала, как мотылька в сачок, детское восхищение. Оно вырвалось из моей загрубевшей души, взмахивая многоцветными крылышками. И я решила: хватит. Заканчиваем страдать.

Тай Фун пророс в меня корнями, и когда его с корнем вырвали, мне, понятное дело, пришлось несладко. Но спустя какое-то время я начала уставать от серости и безысходности, куда сама же себя заточила. Мне надоело быть башней, где заключена принцесса. Может, пора отпустить узницу на все четыре стороны?

Слышишь, малышка Сафро? Вылезай оттуда! Ты же в курсе, что ты волшебница, да? Не в курсе? Ну так прими к сведению: у тебя есть дар, которого не отнять. Ты способна меняться, а значит, можешь всё.

Оглянись! Надо ценить, что имеешь. Нечего киснуть. Развивайся, расти над собой. Будь Тай Фун здесь, он не одобрил бы твою депрессию.

Тай Фун вернется.

Я поверила в это, как верят в снег, как верят в то, что сахар сладкий, а завтрашний день непременно придёт.

Теперь я почему-то не сомневалась: он делает невероятные попытки, чтобы вернуться. Он стремится ко мне всей душой. Прокладывает курс по звездам. Бредет по краю, изобретая мыслимые и немыслимые способы вырваться из межпространства.

В свой самый чёрный час я взяла на себя смелость переодеться. Примерить для разнообразия надежды вместо горестей. И убедить себя наконец: Сафро Шэридон снова сможет цвести.

В тот холодный зимний день, когда пошел снег, я взглянула на небо и вспомнила слова Тай Фуна.

"Занимай мысли высоким, – посоветовал он как-то раз перед сном. – Меть, пожалуйста, в облака", – так он сказал.

Почему бы не последовать его совету?

Ведь мне до сих пор безумно хотелось летать.

Риваль Мадэн – терпеливый жених Гликерии, основоположник эры самолётов и брат моего бывшего шефа в географическом обществе – подсуетился и по знакомству выхлопотал для меня местечко в училище авиаторов, которое располагалось от курортного городка буквально в двух остановках монорельса.

Он замолвил словечко за "непутёвую Сафро", чтобы меня приняли в разгар учебного года. Я взяла у Фараона в долг небольшую сумму (" Дарю, можешь не возвращать! "), прикупила очки воздухоплавателя, лётный шлем. Успешно прошла врачебно-лётную экспертную комиссию и вплотную взялась за учёбу, чтобы побыстрее распробовать небо на вкус.

Теперь в моём мире были лишь самолёты, прогулки у моря во время перерывов и разбор "Игры воды", где можно было сломать мозги.

Шла первая весна. В городке Серренга кружили чайки, носились стаи белых голубей и вовсю таяли аномальные сугробы.

Я мысленно взывала к Тай Фуну, потому как была уверена: моя способность считывать его мысли всё еще при мне. Тай Фун не отвечал.

Миновал год. Гликерию мои музыкальные упражнения, похоже, вконец доконали. У нее даже глаз дёргаться начал – в ритме азбуки Морзе. Она пулей выскочила замуж за Риваля, лишь бы побыстрее от меня съехать.

– Вижу, ты в норме, – сказала она напоследок, толкая перед собой тяжеленную сумку на колёсах, с платьями и безделушками. – Кризис преодолела, цветешь и пахнешь. Так что я, пожалуй, отчаливаю. А ты, смотри, береги себя. И пиши, если что.

Она практически заменила мне семью, и мне было очень непросто с ней расстаться. Но теплые дружеские встречи с Каролиной и Фараоном по-прежнему никто не отменял.

Так – по горло закопавшись в учёбе, нотах, ничего не значащей болтовне за чашечкой кофе в очередном изысканном ресторанчике – я провела еще один насыщенный год. Научилась поднимать в воздух модель маневренного компактного биплана "А-44-Эс-Тэ", добилась более-менее сносного пилотажа и освоила выполнение нескольких простейших фигур.

Боль от утраты притупилась, но не утихла окончательно. Иногда по вечерам на меня нападала старая приятельница Ностальгия в паре со злодейкой Хандрой. И тогда я, словно какая-нибудь разведчица, задёргивала шторы, выключала свет и настраивалась на частоту номерной радиостанции, чтобы уловить в эфире Мироздания тот самый, таинственный сигнал, зашифрованное послание, понятное только мне.

Сигнала не поступало. Но я не собиралась так легко сдаваться.

… Вторая весна теснила вторую зиму. Больше двух лет прошло с той поры, как Тай Фун и Мира отбыли в межпространство. Слишком долго, скажете вы? Не так уж и долго, отвечу я, если живешь всего на одну четверть вместо положенных четырех.

За окном разыгралось ненастье. Я коротала вечер в уютном гостиничном номере и попивала кофе, а ветер снаружи трепал пальму так свирепо и неистово, словно пальма была моей жизнью.

Интересно, думала я, каково в такую погоду самолетам? Как там Тай Фун?

Я позвала его – и неожиданно услышала ответ, слабый, едва различимый в вое ветра. Почудилось? В последнее время от кофе меня клонило в сон. Так может, я уже сплю?

На грани реальности и сна мне представлялось, будто я сделана из листовой меди и погнуть меня проще простого. А потом из меня делают проволоку, и я становлюсь телеграфной линией меж двух городов. Чтобы отныне один город всегда знал о том, что творится в другом…

Утром сигнал окреп. Я проснулась и свалилась с кресла, в котором задремала. Солнце рисовало карамельно-розовую полоску на стене. А в голове у меня отчетливо звучали мысли Тай Фуна. Мама дорогая, да он рядом, он совсем близко!

Презрев завтрак, я в спешке натянула на себя кремовое платье в оборках, которое бережно хранила в шкафу как память о Мире, и бегом бросилась на улицу, к канатной дороге. Напряжение пружиной закручивалось в груди. В таком взвинченном состоянии сидеть сложа руки и ждать у моря погоды было решительно невозможно.

Глава 40. Все счастливы – и запятая

Природа полностью пробудилась от летаргии. Мокрый от ночного дождя, на совесть проветренный курорт упивался зарёй. Распускалось и благоухало всё, что только может распускаться и благоухать.

Точные координаты Тай Фуна было не установить. И мне потребовалась недюжинная смелость, а также ловкость, изворотливость и прочие ценные в воровской среде качества, чтобы пойти на риск, пробраться в училище и угнать тренировочный самолёт. Вылететь из лётной школы, когда ты без пяти минут полноценный авиатор – это ж просто за гранью добра и зла! Я очень надеялась, что за сегодняшний беспредел мне не влетит.

Взмыв ввысь на любимом биплане, я отправилась на разведку, закладывать широкие круги. В открытую кабину задувал ветер, грело солнце, небо в барашках облаков набирало яркость. Вскоре зона поиска сузилась. Моё сердце стучало, как сумасшедшее. Может, комиссия что-то напутала и, по медицинским показаниям, мне нельзя в пилоты?

Я заметила его на лугу. Он шагал по тропинке мимо того места, где когда-то стоял дворец Миры.

Нет, я не могла обознаться. Это совершенно точно был Тай Фун. Пока я шла на снижение, он успел дойти до города и теперь двигался в направлении гостиницы, как самонаводящаяся торпеда. Неужели кто-то сказал ему, где я живу?

Выбравшись из кабины, я насилу его догнала. Окликнула хриплым голосом. Согнулась, чтобы отдышаться. А когда вновь приняла вертикальное положение, Тай Фун уже энергично шагал ко мне, по идеально ровной траектории, сквозь цветущую улицу. Всё такой же невообразимый, ничуть не утративший своей притягательности, стоящий в одном смысловом ряду с существительными "катастрофа" и "эйфория". Мистер Безрассудство, ты ли это?

Он подбежал, поймал меня в объятия и закружил над землей. Его радужку заливало золото. Острые скулы, художественно очерченная линия губ, забранные назад эбонитовые волосы – я смотрела на него, жадно впитывая каждую деталь, и не могла насытиться.

Мой официальный мучитель, мой драгоценный кошмар, ты наконец-то пришёл…

Находиться с ним рядом было всё равно что сидеть возле костра: лицо горит, глаза щиплет от слёз.

Этот костёр явился из ниоткуда, чтобы раз и навсегда сжечь мосты в уныние, чтобы ворваться в моё сердце, дотла спалить стены и впустить внутрь живительный свет. Если верить тем сомнительным исследованиям, о которых я прочла в дневнике, Тай Фун выжил лишь потому, что стал неуязвим – благодаря любви, истинной любви ко мне.

– Ты знаешь, а я наизусть выучила "Игру воды", – пролепетала я невпопад. – И скоро получу лицензию лётчика.

– Сафро… Сафро… – Он прикасался к моему имени с трепетом, как касаются едва распустившегося бутона. Чтобы не оторвать ненароком ни единого лепестка. – Я до безумия скучал. Прости меня, родная. Сегодня я верну твой дар с процентами, – пообещал Тай Фун.

Отстранился, чтобы вглядеться в мое лицо. И накрыл губы бережным поцелуем.

Вокруг нас тотчас вспыхнули тысячи мелких молний. С ликующим шелестом хлынул с небес слепой, пронизанный солнцем дождь.

И Мира, которая затаилась в кустах, чтобы устроить мне сюрприз, ощутила такой невероятный прилив радости, что просто не могла не рассмеяться.

"Эй, Сафро! Я вернулась! – хотела крикнуть она. – Я сотворила для межпространства целый новый мир. Нет, десятки миров! Я создала их, как создавала комнаты в замке иллюзий. И если бы ты не разглядела мой талант, ничего бы у меня не вышло".

Здесь Тай Фун конечно бы возразил: он ведь тоже внес немалый вклад в создание новых миров. Это без него у Миры бы ничего не вышло. Обмен энергией, роль резервуара для суперспособностей… В общем, долго объяснять.

А сейчас он был немножечко занят, чтобы возражать и пускаться в объяснения.

Мимо нас то и дело проходили люди, спешащие по своим делам. И как только их догоняли искры, на них нападало безудержное веселье.

Причина веселья была довольно проста.

Когда мы целовались, все в радиусе пяти километров становились безоговорочно счастливы.

– Выйдешь за меня замуж? – с придыханием спросил Тай Фун, прерывая мучительно прекрасный поцелуй.

Я не поверила ушам. Уткнулась лбом ему в грудь.

"Нет. Не знаю. Да". Вероятно, это значило "да".

И Мира, которая пряталась за кустом, и все эти случайные счастливые прохожие – все они знали наверняка: продолжению – быть.

КОНЕЦ