Текст книги "Провалы (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Но я не собираюсь умирать, – сердится тот, – я пользуюсь качественными препаратами и одноразовыми шприцами. Да вообще я давно не…
– Однажды ты умрешь, – повторяет устало Джон. – И это произойдет скоро при твоем образе жизни. Это я как врач говорю. Я не хочу прикипеть к тебе душой, прости.
Шерлок открывает рот, чтобы что-то возразить, но не произносит ни слова, лишь продолжает сверлить взглядом Джона.
– Тебе домой пора, уже поздно, – напоминает Джон, – я дам ключи. На сей раз обойдемся без отмычек.
– Я не хочу там быть без тебя, – сердится Шерлок. – Я здесь останусь.
– Но это больница, – беспомощно возражает Джон. – Здесь нельзя находиться посторонним.
– А ты не говори никому, – предлагает Шерлок. – Ложись, отдыхай, я посторожу твой сон, – и это звучит странно, но мило.
Джон некоторое время просто смотрит на него, но потом сдается и закрывает ординаторскую изнутри на ключ, чтобы кто-нибудь из медперсонала случайно не вошел. Шерлок пересаживается за стол Джона и что-то ищет в интернете, включив рабочий ноутбук. Джон застилает диван простыней, достает плед и подушку. Он знает, что если что-то случится, его разбудят, поэтому снимает обувь и ложится. Засыпает Джон почти мгновенно, не успев побеспокоиться о том, где будет спать Шерлок. Он спит без кошмаров, а когда просыпается под утро, чувствует тепло навалившегося на него тела и тяжесть шерлоковой руки на груди. Джон должен бы возмутиться, растолкать и выпроводить этого нахала, но вместо этого кладет свою руку поверх его и снова засыпает. Спать без кошмаров – приятно, а делить постель с Шерлоком – странно, и тоже приятно. Они просыпаются одновременно и некоторое время просто лежат, прислушиваясь друг к другу. Дыхание Шерлока щекочет Джону шею, а его рука обещает покой и безопасность, словно они поменялись ролями. Молчание между ними уютное и непринужденное, они понимают друг друга без слов. Первым встает Шерлок, за ним поднимается Джон.
– Пойдем, я провожу тебя домой, – предлагает он, не глядя на Шерлока.
Шерлок молчит, приглаживая перед зеркалом свои кудри и смотрит, смотрит на отражение Джона. Джон надевает куртку поверх медицинского костюма. Они выходят из социальной помощи никем не замеченные, и идут по пустой улице. В автомате покупают кофе и некоторое время стоят и пьют теплую бурду из пластиковых стаканчиков, глядя друг на друга. «Два идиота», – решает Джон и фыркает. Шерлок вздергивает вопросительно брови и улыбается в ответ. Выбросив пустые стаканчики, они вновь идут по улице, сталкиваясь плечами, задевая друг друга руками, и это восхитительно, находиться так близко и тесно. Иногда они переглядываются и обмениваются легкими улыбками – состояние эйфории наполняет Джона. Около дома они останавливаются.
– Ну, дальше ты сам, – неловко говорит Джон и взъерошивает пятерней свои коротко стриженные волосы.
Шерлок смотрит на него, склонив голову на бок, а потом неожиданно приглаживает его ежик своей ладонью. От касаний его тонких пальцев к коже головы, Джона бросает в жар, он смущается и отворачивается.
– Когда тебя ждать сегодня? – спрашивает Шерлок насмешливо.
И Джон, не задумываясь, отвечает:
– Постараюсь не задерживаться. Что-то купить в магазине?
И Шерлок на автомате отвечает:
– Молока.
Уже на подходе к социальной помощи, Джон понимает, что они говорили как ПАРА. И это не казалось неправильным. Это было нормально. Определенно, Джон мог бы к такому привыкнуть.
Все любят пятницу – это последний рабочий день недели, преддверие выходных, а еще в пятницу короче сам рабочий день и в пятницу вечером многие служащие любят посидеть в пабе. Все любят пятницу. Джон ненавидит пятницу. Он ненавидит пятницу потому, что в выходные ему предстоит встреча с сестрой. Как правило, эти встречи проходят в пабе, и Джону приходится так нажираться, что потом он не помнит себя. Он не любит состояние опьянения, но делает это для сестры. Гарри – алкоголичка, причем со стажем, с перерывами на лечение и ремиссию. Сейчас у нее тяжелый период, и она пьет запоем. Если в течении недели еще держится, то на выходные срывается так, что кажется, однажды она просто умрет от того, что ее кровь заменит алкоголь и сердце перестанет биться. Джон мог бы махнуть рукой, но сестра после смерти родителей единственный родной человек, кроме того Джон искренне ее любит. Он не может ей позволить, чтобы она надиралась в неизвестном месте и в неизвестной компании. Он должен за ней приглядывать, и, конечно, составлять компанию, чтобы иметь возможность за ней присмотреть. Это единственное условие Гарри, в любом другом случае она просто уходит, и найти ее не представляется возможным. Характер у сестры просто отвратительный. Джон порой удивляется, почему Клара ее терпит, и приходит к выводу, что это любовь. Они уже столько раз ссорились и расходились, что Джон даже не спрашивает при встрече, вместе они или раздельно сейчас. То, что Гарри живет отдельно, не значит, что скоро они не съедутся опять, а то, что они живут вместе, в свою очередь не означает, что завтра не разбегутся в разные стороны. У этих двух девиц какая-то садистская фиксация друг на друге, и если бы Джон миллион лет назад не испытал что-то подобное, он бы в жизни не поверил в их искренность. Поэтому он не хочет пить по вечерам с Гарольдом. Дело не в самом Гарольде, просто Джону хватает алкоголя с сестрой. Джон не любит пятницу.
Передавая смену, Джон про себя удивляется, как так ему повезло, что за всю ночь ни разу не подняли. Но это факт – при Шерлоке проходят не только кошмары, но и катаклизмы куда-то испаряются. Хотя… здесь возможно играет свою роль совсем другой фактор. Шерлок сам – катаклизм, масштабный такой, который вытесняет собой все мелкие неприятности. Джон обещает себе подумать над этим потом. После сдачи дежурства Джон отправляется в ординаторскую, где его ждет Гарольд с кофе. Балкон приглашающе открыт, Гарольд уже в своей неизменной синей форме. Джон усмехается, протискиваясь сквозь узкую дверь на балкон. На улице сегодня довольно прохладно, поэтому приходится набросить на себя куртку. Изо рта выбивается пар, с неба капает редкий дождик, дует ветер, и даже птицы не летают, предпочитая переждать непогоду где-нибудь в укрытии. Гарольд смеется, демонстрируя великолепную улыбку, а затем рассказывает неприличный анекдот про двух геев. Джон смеется, хотя не очень любит пошлятину, но анекдот действительно смешной, а когда, отсмеявшись, он смотрит на Гарольда, то видит за доброжелательной улыбкой холодный изучающий взгляд. От этого становится неуютно, Джон ежится и отворачивается, размышляя, что из себя представляет Гарольд.
– Скажи, – невольно вырывается у него, – а почему ты ушел из клиники? Ты же понимаешь, что для врача после больницы наша социальная помощь – шаг назад, а не вперед. Почему?
Гарольд вздыхает, и его взгляд становится тоскливым.
– У меня возникла интрижка с коллегой. Об этом узнал главный, ну и пришлось уйти по несоответствию. Спасибо, что сюда взяли.
– Главный был мужем твоей коллеги? – осеняет Джона.
Гарольд морщится:
– Что-то вроде, ты очень прозорлив.
Они допивают кофе в молчании и расходятся по своим делам. Джон идет к Зои, чтобы вновь окунуться в мир простуд и вывихов.
Сегодня мало пациентов, и Джон с Зои решают сходить пообедать. Когда такая возможность выдается, они выбираются в небольшое кафе недалеко от работы. Зои заказывает у темнокожей официантки с осветленными волосами вафли и кофе, Джон выбирает чай и яичницу с гренками. Пока они ожидают свой заказ, Зои рассказывает Джону о том, как ездила на выходные к сестре в Сассекс. Зои милая, но глуповатая девушка, она совсем не напрягает Джона, которому даже не приходится вслушиваться в то, что она говорит. Достаточно просто кивать и улыбаться. Он так и делает, а на самом деле углубляется в вспоминания о сегодняшнем утре, и на его губах блуждает мечтательная улыбка. Он не понимает, отчего чувствует себя так хорошо, но ничего не может с собой поделать и продолжает глупо улыбаться. Приносят заказ, и Джон с удовольствием принимается за яичницу. Зои уминает вафли и почти сразу вымазывается смородиновым джемом. Джон на автомате протягивает руку, чтобы салфеткой вытереть с ее лица вязко-малиновые капли, как сделал бы с ребенком, а когда после этого глядит в окно на улицу, натыкается на злой и пронзительно-болезненный взгляд Шерлока. Шерлок стоит за стеклом, прямо напротив столика Джона и Зои, и смотрит на них бесконечно долго. Краска заливает щеки Джона, будто он сделал что-то плохое, хотя на самом деле его отношения с Зои не выходят за рамки профессиональных, но Шерлок, похоже, так не думает. Он вжимается лбом в стекло и несколько раз стучит по нему кулаками. Зои перестает есть и с удивлением смотрит в окно, а затем переводит непонимающий взгляд на Джона.
– Господи, – произносит она, – какой-то ненормальный! – а когда Джон, не отводящий глаз от Шерлока, молчит, не обращая внимания на его слова, она протягивает свою наманикюренную ручку и легонько трясет его за рукав.
Этого становится достаточно, чтобы Шерлок сорвался. Он что-то говорит, но за толстым стеклом Джон не может разобрать слов, а потом со всей мочи бьет по стеклу кулаками, отчего стекло даже не вибрирует, в бессилии отрывается от него и уходит, взметнув полами своего пальто. Джону хочется побежать за ним следом, но он этого не делает, продолжая сидеть за столом и сжимать в руках вилку.
– Вы его знаете? – неожиданно спрашивает Зои, но Джон лишь качает головой – скорее всего, после подобной вспышки ревности, вечером Джона дома ждать никто не будет.
Возможно оно и к лучшему. Весь день у Джона все валится из рук. Он срывается на пациентов, на Зои, на Гарольда, и с трудом дожидается конца рабочего дня. Заходить никуда не хочется, но, помня об утреннем обещании, покупает молоко. Дома предсказуемо никого нет. Черный проем коридора встречает Джона холодом и необжитостью, а резиновый монстр напротив дивана словно издевается. Джон с горечью усмехается тому, насколько быстро он привык к присутствию Шерлока в своей жизни. На автомате он переодевается, кипятит чайник, но даже не заваривает чай, достает из холодильника бутылку йогурта и залпом выпивает ее. Телевизор раздражает, электрический свет режет глаза. Наконец Джон просто выключает свет и, не застелив желтый плюш, падает на него. Некоторое время он таращится на резинового монстра, а затем закрывает глаза и засыпает. Джон спит мучительно и долго, а просыпается от того, что ему становится тяжело и жарко.
– Ш-ш-ш, – шепчет на ухо обнимающий и навалившийся сверху Шерлок, – это я, тихо.
Джон замирает под его руками, чувствуя учащенное биение сердца, а еще что-то такое неуловимое, что говорит об изменении в Шерлоке. Чуть позднее он понимает, что Шерлок под кайфом, хотя прямых доказательств нет. Шерлок почти заснул, придавив Джона, но Джон даже не пытается его скинуть с себя, лишь обнимает, чтобы он не упал. Джон не спит и думает о том, что Шерлок все же вернулся. Пусть под кайфом, не сумев справиться со страхами и ревностью, но вернулся. Джон осторожно поворачивается, поднимает руку и зарывается пальцами в мягких кудрях. В груди разливается нежность, а губы расползаются в дурацкую улыбку. Не осознавая того, что делает, Джон почти невесомо касается губами кожи Шерлока и втягивает в себя его запах. Джон уверен, что теперь никогда его не забудет и узнает из миллиона. Ему и страшно, и хорошо от нахлынувших чувств. В глазах начинает щипать, и тогда Джон их просто закрывает – не время плакать. Сон приходит медленно, но неотвратимо, словно накатывает океанская волна, накрывает с головой и утягивает на дно, без кошмаров прошлого и нехватки воздуха. На дне вместе с Шерлоком уютно и комфортно, Джон готов остаться там навеки.
Утро третьего сентября наступает всегда одинаково, со звонка Майка Стемфорда. Каждый год, после миллиона лет назад, Джон старательно забывает об этой дате, а Майк с садистской настойчивостью напоминает. Еще нет восьми утра, и Шерлок спит, уткнувшись носом Джону между лопаток. Звук мобильного противно тренькает, заставляя Джона открыть глаза. Надежда, что треньканье прекратится, ослабевает с осознанием того, по какому поводу и кто именно звонит. От этого настроение портится, Джон выбирается из цепких объятий Шерлока и босиком, так и не найдя свои тапочки, добирается до забытого на кухне мобильного. Звонит, естественно, Майк, и Джон устало и обреченно отвечает:
– Слушаю.
– Привет, – говорит Майк, – ты придешь?
– Приду, – Джон закрывает глаза на зарождающуюся в голове боль.
– Там же в шесть вечера, – сообщает Майк, помолчав.
– Я помню, – кивает Джон, он надеется, что Майк попрощается, но тот все же участливо спрашивает его про самочувствие.
– Ты как?
– Все нормально, спасибо, Майк, – больше всего на свете Джону хочется прекратить этот разговор, и, возможно, Майк это понимает.
– Ну, тогда до встречи, – говорит он.
– До встречи, – соглашается Джон и нажимает отбой.
Некоторое время он просто сидит за столом с бессмысленным видом, а затем находит в справочнике телефона абонента «Гарри» и вызывает его.
– Джон, ты в курсе, который час? – сонно, хриплым после похмелья голосом отвечает Гарри.
– Прости, – бормочет Джон, – просто хотел отменить нашу сегодняшнюю встречу.
– Третье сентября? – понимающе протягивает Гарри.
– Ты помнила? – удивляется Джон. – Почему мне не сказала?
– Надеялась, что на этот раз тебе не напомнят, – честно признается она. – Ладно, тогда увидимся завтра, – заканчивает она разговор и зевает.
– Только обещай, что без меня ты в паб не пойдешь, – спешит сказать Джон, но Гарри уже предусмотрительно отключается.
Джон некоторое время слушает короткие гудки, а затем кладет телефон на место. До шести часов еще много времени, и Джон не знает, как сделать, чтоб было не так больно. Он всерьез размышляет, не выпить ли снотворного, но боится, что не сможет проснуться вовремя, когда над ухом раздается виноватый голос Шерлока:
– Прости за вчерашнее. Я был не в себе… Больше этого не повторится.
Джон поворачивается и некоторое время разглядывает помятого и взъерошенного Шерлока – оказывается, он просто забыл о нем, когда ответил на звонок Майка. Джон слабо машет рукой:
– Забудь, – и тускло смотрит в серое за дымкой тумана окно.
– Кто звонил? – осторожно спрашивает Шерлок, прислоняясь задницей к подоконнику и обхватив себя руками, будто ему холодно.
– Старый друг, – машинально отвечает Джон, продолжая рассчитывать дозу снотворного.
– Я видел тебя вчера с девушкой, – вдруг выпаливает Шерлок – похоже, его до сих пор не отпустила вчерашняя история, и Джон даже не удивлен.
– Это Зои, моя медсестра, – ровно отвечает он, – мы просто коллеги, ничего серьезного. Тебе не о чем волноваться.
Шерлок кивает и все же с беспокойством смотрит на Джона. Джон старательно не замечает его взгляда, вспоминая, какое снотворное есть в его аптечке.
– Будешь кофе? – пробует растормошить его Шерлок, но Джон лишь качает головой и тянется за аптечкой.
– Что ты делаешь? – прежде чем спросить, Шерлок некоторое время наблюдает за тем, как Джон перебирает препараты.
– Пытаюсь пережить этот день без потерь, – честно отвечает Джон. – Мне нужно заснуть и проснуться около пяти.
– Зачем? – тут же спрашивает Шерлок. – В смысле, зачем заснуть?
– Затем, чтобы не натворить непоправимого, – отвечает Джон. – Я не хочу сорваться и кого-нибудь обидеть, но это вполне возможно сегодня. Мне просто надо отключиться на некоторое время.
– Тебе хочется на меня наорать? – вкрадчиво спрашивает Шерлок, приближаясь к Джону почти вплотную.
– Хуже, – Джон не поднимает на него взгляд, продолжая копаться в аптечке, – мне хочется тебя ударить.
– Именно меня? – уточняет Шерлок.
– Просто ты рядом, поэтому тебя, – объясняет Джон и, наконец, просит: – Не доставай меня сегодня. Это плохой день. Я не смогу сдержаться.
– Ладно, ладно, – соглашается Шерлок, отступая на несколько шагов, а потом интересуется: – Как на счет того, чтобы прогуляться в парке?
– Ты, блядь, не слышал, что я сказал? – рявкает Джон. – Просто. Оставь. Меня. В покое.
Последние слова он произносит четко и раздельно, а кулаки сжимаются и разжимаются в бессилии и злобе. Шерлок некоторое время изучает его, а потом неожиданно сгребает в охапку, прижимая к себе. Джон начинает биться в его руках, стараясь выбраться из плена, сопротивляясь и руками, и ногами, и даже головой, но Шерлок держит крепко и только что-то ласковое бормочет в мечущуюся короткостриженную макушку. Джон постепенно затихает, словно опадает, плечи поникают, а руки повисают вдоль тела, как плети. Шерлок еще некоторое время держит его, а затем отпускает и тихо произносит:
– Одевайся, мы идем в парк.
Джон не знает почему, но слушается его. Боль не исчезает, она словно заслоняется заботой и вниманием Шерлока. Джон чувствует, как ярость внутри усмиряется и засыпает, и это, пожалуй, хорошо.
Они действительно идут в ближайший парк, где гуляют по пожухлым газонами и лужам, под холодным ветром и моросящим дождем. Джон подставляет свое лицо каплям дождя и радуется, что лицо мгновенно становится мокрым – так он может скрывать от Шерлока глупые слезы. Шерлок отворачивается, благородно не замечая, как Джон плачет, и за это Джон ему благодарен. Они не говорят друг другу ни слова, просто идут рядом, сталкиваясь руками и плечами, и постоянное движение вперед наконец-то успокаивает Джона. Они проходят весь парк и попадают на улицы Лондона. Идти вдвоем, сквозь толпу праздношатающихся под дождем идиотов также хорошо, как по пустому парку. И Джон готов так идти с Шерлоком вечно. Они покупают в кафе хот-доги и едят на ходу, а затем продолжают идти вперед, не задумываясь над маршрутом. Ноги гудят, мышцы приятно ноют, а руки и носы замерзли до посинения, но они продолжают идти. Джон приходит в себя, когда видит на одном из домов электронные часы, показывающие без четверти шесть. Он вздыхает и ловит такси. Шерлок ни о чем не спрашивает, просто сидит рядом и иногда касается своими пальцами запястья Джона. Эти прикосновения успокаивают. Когда такси останавливается около дома, Джон отдает Шерлоку ключи и тихо произносит:
– Я буду поздно.
Прежде чем выйти из машины, Шерлок долго и с сомнением смотрит на Джона, а затем кивает каким-то своим внутренним мыслям и открывает дверь. Джон провожает его взглядом, и лишь убедившись, что Шерлок вошел в подъезд, называет таксисту адрес паба, где его ждут ребята. Всю дорогу Джон думает о том, что пережил этот день. Пережил с помощью Шерлока. Джон благодарен ему за это. Более чем благодарен. В паб он приезжает с опозданием.
Майк Стемфорд, Робби, Пол и Дин уже сидят за дальним столиком. Перед ними стоит череда пустых стаканов, бутылка бренди, пиво, орешки и еще какая-то бестолковая закуска. Они переглядываются, когда видят идущего к ним Джона, молча пожимают ему руку, перекидываются ничего не значащими фразами. Прислоненная к бутылке бренди, черно-белая фотография Эндрю смотрится инородно в этом хаосе алкогольно-закусочного однообразия. Джон невесомо проводит пальцем по матовой поверхности фотоснимка, с которого Эндрю улыбается самой своей лучше беззаботной и доброй улыбкой. Комок горечи подкатывает к горлу, и Джон опрокидывает в себя первую порцию бренди.
– За Эндрю, – говорит Майк, следуя примеру Джона.
– За Эндрю, – нестройно подхватывают остальные.
Некоторое время они сидят молча, не глядя друг на друга, вяло жуют орешки и гоняют по столу пустые стаканы. Приходит уставшая официантка и забирает ненужную посуду. Пол заказывает воды, Робби просит чипсов. Джон молча выпивает еще одну порцию обжигающей жидкости, но его все никак не отпускает. Боль в груди подняла голову и теперь рвет душу когтями. Джон вспоминает такой же дождливый и хмурый день миллион лет назад, и от этого узнавания становится совсем хреново.
– Как ты? – Дин сжимает руку Джона. – Джон, как ты?
Джон силится улыбнуться, но вместо этого губы раздвигаются в дикую гримасу боли и страха.
– Я плохо, Дин, плохо, – признается он хрипло и беспомощно оглядывает друзей.
Пол сочувственно хлопает Джона по плечу, Майк понимающе молчит, Робби наполняет Джону третий стакан.
– За Эндрю!..
Они сидят в пабе до закрытия, пьют бренди, заливают его пивом и ничего не говорят. Иногда выходят покурить и проветриться, и тогда позволяют себе обменяться несколькими ничего не значащими фразами о настоящем, но все равно мысли возвращаются к Эндрю. Его любили все, и потому каждый переживает гибель друга как личную потерю. Джон не одинок в своем горе, но он одинок в чувстве вины. И эта вина накрывает его беспросветной болью и тяжестью. Никто из собравшихся не упрекает Джона, но все они знают о его вине, и от этого лучше не становится. Алкоголь не может заглушить боль утраты и вину за содеянное, и потому Джон вливает в себя стакан за стаканом в надежде достичь хотя бы просто милосердного забвения. Этого не случается. Раньше отключается Робби, которому ребята вызывают такси и отправляют домой. Дальше наступает череда прощаний и ничего не значащих обещаний иногда звонить. Пол и Дин уходят вместе. Джон думает, что они пойдут сейчас в клуб или еще куда-то, чтобы продолжить напиваться. Майк спешит домой к жене, Джон машет ему рукой, пока его такси не уезжает. Когда Джон остается один у закрывшегося паба, то некоторое время размышляет, а не пойти ли куда-нибудь еще – он недостаточно нетрезв, чтобы не думать, но все же Джон решает отправиться домой – мысль о том, что его ждет Шерлок, свербит где-то на заднем плане и не дает пуститься во все тяжкие. Джон ловит такси по дороге домой, и добирается без происшествий. Его не тошнит, не штормит и даже не качает, он вполне трезв, чтобы подняться до своего этажа самостоятельно, однако перед дверью прислоняется спиной к стене и не двигается. Смог бы он простоять так до утра? Джон всерьез размышляет на эту тему, когда дверь неожиданно распахивается и на пороге появляется встревоженный Шерлок. Некоторое время он молча смотрит на Джона, оценивая урон, нанесенный душевному состоянию, по внешнему виду, а затем втягивает его в квартиру и обнимает. Это глупо, бессмысленно радоваться, теплу и запаху Шерлока – у них определенно нет будущего – но Джон радуется, вжимаясь в него, вдыхая его запах, зарываясь носом куда-то в выемку между шеей и плечом. Они стоят в коридоре и обнимаются, а потом Шерлок поднимает ладонями лицо Джона и осторожно целует.
Целоваться с Шерлоком странно, но удивительно приятно, жизненно необходимо и невероятно возбуждающе. Джон стонет, не в силах оторваться от этого мягкого порочного рта, запаха кофе и горечи алкоголя, которой сам же и делится. Они целуются долго, в тесноте темного коридора, цепляются друг за друга, переплетаются ногами и руками, сталкиваются лбами, носами и зубами. Джон определенно перебрал, иначе почему бы он это делал. Его самоконтроль дал трещину, вступив в конфронтацию со страстью Шерлока, и теперь позорно капитулирует, вывесив белый флаг. Они каким-то чудом перемещаются в комнату, спотыкаются о резиновое чудовище и падают на диван, так и не расцепившись. Они даже не говорят, лишь стонут и рычат, стараясь дотянуться друг до друга, потереться, впечататься, влезть под кожу. Они не раздеты, Джон все еще в куртке, но уже без ботинок, хотя и не помнит, чтобы их снимал, а Шерлок в домашних штанах Джона и линялой футболке. Словно акробаты, они кувыркаются на желтом плюше, попеременно доминируя и тут же уступая первенство, вжимаясь и потираясь напряженными членами друг о друга. От ощущений, остро подкатывающих к горлу и сердцу, Джону хочется кричать, он чувствует, что последний раз был таким цельным миллион лет назад. Не самое уместное воспоминание, и чтобы его стереть, Джон с отчаянием набрасывается на губы Шерлока. Они кончают одновременно, позорнейшим образом в нижнее белье, а потом долго лежат, обнявшись, тяжело дыша и слушая сердцебиение друг друга. Они не размыкают объятий ночью, не размыкают объятий утром, и лишь когда Джону приходится встать по нужде, он выбирается из цепких длинных рук Шерлока. В ванной он решает принять душ и почистить зубы, абсолютно не рефлексируя по поводу случившегося. Джон не из тех, кто рвет на себе волосы после того, как все произошло. Он принимает себя и то, что совершил, понимая, что с этим придется жить дальше. Одежда подлежит чистке, душа лечению, тело вниманию. Джон выходит из ванной посвежевший и с изумлением обнаруживает Шерлока за столом кухни, где уже накрыт завтрак – тосты, вареные яйца и овсянка. Овсянка Шерлоку не удается, но Джон все равно съедает ее с удовольствием. После выпитого вчера, голова слегка болит, но он соображает вполне ясно, и вполне ясно видит, как волнуется Шерлок. Шерлок не сводит с Джона глаз. Шерлок молчит вместо того, чтобы тараторить как обычно с утра что-нибудь из собственных наблюдений, барабанит пальцами по столешнице и кусает губы. Завтрак проходит в молчании. Когда Джон варит кофе, Шерлок не выдерживает.
– Ты теперь со мной не разговариваешь? – тихо спрашивает он, а потом яростно, словно защищаясь, произносит: – Я все равно ни о чем не жалею. Хоть линчуй меня, это была самая прекрасная ночь. Неужели ты не видишь, как нам хорошо вместе? – злость плавно перетекает в умоляющий тон: – Джон! Перестань себя казнить, это же я все сделал. Все сам. Ты здесь не при чем.
Джон поднимает смеющиеся глаза на Шерлока и не удерживается от усмешки:
– Что сам, Шерлок? Ты сам с собой переспал? Без моего участия? – он тихо смеется и качает головой: – А мне казалось, я был несколько вовлечен в процесс. И очень заинтересован.
Глаза Шерлока затапливает облегчение, и он смеется вместе с ним. Атмосфера между ними становится легкой и приятной. Возможно, Джону действительно нужно принять то, что в его жизни появился Шерлок и просто жить?
Они проводят вместе все утро: завтракают, смотрят телевизор, прибираются в квартире. Джон первым предлагает убрать резинового монстра, и Шерлок с удовольствием демонтирует ужасное творение китайской промышленности. Они прячут то, что осталось от монстра после спускания воздуха, в шкаф, а затем радостно оккупируют желтый плюш, просто валяясь и болтая. Именно тогда, сжимая в своей руке руку Шерлока, Джон рассказывает ему о той жизни миллион лет назад.
– Ты был прав тогда, помнишь, когда я порезался? – говорит он тихо, глядя в глаза Шерлока – голова Джона покоится на его острых коленках, а пальцы Шерлока нежно перебирают его короткие пряди. – Я действительно снимал квартиру на последних курсах медицинского напополам с Эндрю. Мы вместе учились и были… – Джон сглатывает, раздумывая, как сказать правильно, и в итоге произносит: – состояли в отношениях. Может быть лучшие друзья, которые вместе спят, так вернее? – и после короткой паузы, продолжает: – Эндрю был звездой – красивый, умный, лучший студент на курсе, и я не знаю, почему он выбрал меня. Такого обыкновенного и ничем не примечательного меня, – Шерлок морщится на эти слова Джона, но молчит, и Джон ему за это благодарен. – Эндрю научил меня всему: дорожить дружбой, быть вместе, даже… – он смеется, – готовить. Нам правда было здорово вдвоем. Друзья завидовали. Эндрю все любили, он настолько умел покорять, что о ненормальности гомосексуализма рядом с ним никто не задумывался. Просто это же Эндрю, его хотели все. А он выбрал меня, – Джон замолкает.
– Не хочешь, не говори, – произносит Шерлок, когда пауза затягивается, но Джон упрямо трясет головой и целует кончики пальцев Шерлока.
– Я должен рассказать, – говорит он. – Собственно и рассказывать то больше нечего. Мы только закончили университет, получили дипломы. Сумасшедшие каникулы на юге, вдвоем, Эндрю и я. Возвращение в Лондон. Мне подвернулась удача – предложили интернатуру у профессора Брауна в Бартсе. Это был мой шанс – я мечтал стать хирургом, был на этом просто помешан. А Эндрю мечтал делать добро. До некоторых пор я просто не понимал, к чему все идет. Хотел сделать ему сюрприз, похвастаться, что тоже чего-то стою, чего-то смог добиться, раз меня заметили и приняли. Но Эндрю видел другое будущее для нас. Когда он примчался возбужденный и заявил, что мы улетаем в Африку… Он записал нас…
– Врачи без границ, – заканчивает за него Шерлок и легко целует в губы.
– Да, – соглашается Джон. – Была мерзкая сцена. Я вспылил. Кричал, что у меня другие планы, что я не хочу зарывать свой талант в землю и ему не дам. Что ему надо больше думать о других, а не только о своих желаниях. Мы поссорились. Он выскочил из дома хлопнув дверью. Я предал его.
– Что произошло? – Шерлок очерчивает пальцами контур скул на лице Джона, его брови, разрез глаз, губы. – Он улетел?
– Нет, – Джон судорожно вздыхает – все же говорить об этом больно до сих пор. – Он попал в аварию в тот же день. Его сбила машина. Насмерть. Тупо сбила машина. Он не долетел до Африки.
– Третьего сентября? Это случилось третьего сентября? – голос Шерлока звенит гневом и болью.
– Ну да, третьего сентября, миллион лет назад, – Джон поворачивается боком и утыкается лицом в его живот. – Мы каждый год в этот день встречаемся с друзьями, а я каждый год забываю об этом дне, – шепчет он, щекоча губами и дыханием оголившуюся кожу Шерлока.
– Забудь, – выдыхает Шерлок, – ты не виноват. Ни в чем не виноват, слышишь? Это просто несчастный случай.
– Я предатель, Шерлок, – произносит Джон в его живот, боясь посмотреть в глаза, – я его предал. Ты разговариваешь с предателем.
– Чушь, – Шерлок крепко обнимает Джона и принимается беспорядочно целовать его в шею, плечи и макушку. – Ты самый лучший. Ты не можешь предать того, кто поверил тебе. В тебя. Ты мой, Джон. Ты создан для меня. Идеально мне подходишь, меня ты не предашь, а на остальных мне плевать. Мой… Джон… Мой…
Утро проходит в крепких объятиях, поцелуях и молчании. Они больше не говорят ни о чем. Вскоре после полудня Джон все же поднимается, чтобы приготовить обед, а Шерлок перебирается на кухню. Пока Джон режет овощи для ризотто, замечает первые признаки нервозности Шерлока. Тот совершает неосознанные движения, поглаживает сгибы локтя, чешет, не знает, куда деть руки… Джон прекрасно понимает, что весь вчерашний день, когда Шерлок был с Джоном, и потом, когда ждал его дома, он не кололся. Это для наркомана тяжелое испытание. И сейчас, кажется, наступает его предел. Джон не знает, каков временной интервал между дозами, но то, что Шерлок ради него растянул этот самый интервал, понимает ясно. Джон уже решил для себя, что не будет даже пытаться читать Шерлоку мораль. Также этим утром он уже решил позволить тому, что случилось между ними ночью, идти своим чередом. Кроме того, Джон признает, что как бы ни хотел не привязываться к Шерлоку, это уже случилось. Незнакомый парень стал за эту неделю самым дорогим и близким. Что будет дальше, Джон не знает. Вряд ли что-то хорошее, с учетом зависимости Шерлока. И то, что Джона ждет очередная боль, сомнений не остается. Джон просто хочет быть рядом с Шерлоком, чертовым наркоманом, убивающим самого себя. До самого конца. Он не уверен, что переживет этот конец, что не сломается, но почему-то внутри крепнет мировоззренческий фатализм.
