Текст книги "Провалы (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Джон чувствует, как кровь приливает к голове, а щеки пылают.
– Не смей! – предупреждает он: – Просто не смей. Не лезь, это не твое дело, ты не имеешь права… – шипит Джон.
Рука внезапно утрачивает твердость, лезвие ножа соскальзывает на палец, оставляя на коже глубокий порез. Его вскрик больше похож на всхлип, Джон сует палец в рот и начинает сосать, пытаясь таким детским способом остановить кровь. В душе царит мертвецкий холод, а руки ходят ходуном, настолько его дезориентировали слова Шерлока.
– Прости, прости, – бормочет невесть как оказавшийся рядом Шерлок, хватает Джона за руку и тянет к раковине.
Вода с шумом вырывается из крана, поливая все вокруг, а не только палец, радужными брызгами. Джону хочется заплакать, и вовсе не из-за боли от пореза, а из-за того, как стремительно разрастается боль в груди. Шерлок суетится рядом, хлопает дверцами шкафов в поисках аптечки, находит, наконец, упаковку пластыря и отрывает одну пластинку. У Джона совсем нет сил спорить с Шерлоком, поэтому он позволяет тому делать со своим порезом все, что заблагорассудится, отстраненно наблюдая за его манипуляциями. Палец, наконец, заклеен бактерицидным пластырем, но Шерлок все еще держит в своих руках его руку, не отпуская.
– Прости, прости, – бормочет он лихорадочно, – я не должен был. Просто… Ты не бросил меня на улице, спас от смерти, разрешил остаться, ничего не спрашивая, даже нотаций не стал читать, почти, а я… Ты… … – не договорив, он с совершенно отчаянным видом прижимается своими губами к губам Джона и принимается его целовать, крепко вцепившись пальцами в рукава джоновой рубашки.
Джон по-прежнему ничего не чувствует, позволяя себя целовать, даже приоткрывает рот под напором Шерлока, и вот уже его язык, и губы, и зубы занимаются яростным изучением Джона. Но сердце Джона все еще заморожено, никакого возбуждения, слишком болезненны воспоминания, о которых напомнил неосторожными словами Шерлок. Шерлок пока еще не замечает холодности Джона, слепо шарит руками по его телу, стараясь забраться под рубашку, тычется вставшим членом ему в бедро, стонет и мычит в рот. И только когда его руки находят ширинку Джона, Джон приходит в себя и с ужасом отдирает от себя Шерлока. Шерлок еще не понимает, что происходит, цепляется за него и все тянется и тянется руками, ртом, всем телом к Джону, но понемногу приходит отрезвление, и в какой-то момент он сникает, обмякнув. Почувствовав это, Джон отпускает Шерлока и тот, словно полупустой мешок оседает на пол. Между ними восстанавливается тишина, только на сей раз не уютная, а скорее напряженная и нервная. Шерлок тяжело дышит, вытянув ноги и привалившись к стене, с болезненной обидой смотрит на Джона и молчит. Джон тяжело вздыхает и садится рядом, стараясь не касаться его, но кухня слишком мала для двух мужчин, и их плечи и бедра находятся слишком близко. Опасно близко. Они сидят, не двигаясь, слушая дыхание друг друга, молчат. В духовке шипит цыпленок, из плохо закрытого крана капает вода, тихо о чем-то вещает невыключенный телевизор, а за приоткрытым окном ссорятся соседи.
Первым приходит в себя Джон. Он осторожно поворачивается к Шерлоку и, тщательно подбирая слова, произносит:
– То, что только что было… не должно повториться. Я понимаю, возможно, ты испытываешь ко мне чувство благодарности и таким образом хочешь сказать спасибо, но мне этого не нужно. То, что я сделал, я сделал бы для любого, оказавшегося на твоем месте. Это моя работа, – он на пробу вопросительно смотрит на Шерлока, стараясь поймать его реакцию, но Шерлок молчит, превратив свое лицо в непроницаемую маску. – Хорошо, Шерлок? – Джон легко касается его рукой, стараясь привлечь внимания и добиться хоть какой-то реакции.
Шерлок вздрагивает, поспешно кивает и немного отодвигается (хотя кажется, что отодвигаться просто некуда), будто ему тяжело находиться в непосредственной близости от Джона. Джон его понимает, ему и самому это тяжело. Он с трудом встает на ноги и предлагает Шерлоку руку, чтобы помочь подняться, но Шерлок качает головой и легко поднимается сам. Они расходятся по своим углам: Джон к столу и забытым помидорам, Шерлок к пульту и телевизору. Джон старательно берет себя в руки и принимается готовить салат. Конечно, теперь он крошит помидоры без прежнего вдохновения, скорее механически, стараясь занять себя работой, чтобы заглушить настырно лезущие в голову мысли. Он даже принимается фальшиво насвистывать какую-то простенькую мелодию, не то Битлз, не то Роллинг-Стоунз, и эти нехитрые уловки, кажется, помогают. Душа размораживается, боль в грудной клетке постепенно уходит, даже руки уже не трясутся – помогла нарезка помидоров. Когда-то миллион лет назад, когда Джон планировал стать хирургом, именно на помидорах он оттачивал свое умение владеть ножом. За помидорами в салатник отправляются огурцы и зелень. Затем Джон готовит заправку, заливает ею овощи и все перемешивает. В качестве гарнира к цыпленку он достает зеленый горошек. Открывая банку, Джон старается не думать о сидящем за спиной Шерлоке, но это невозможно. Парень невероятно талантлив в своей наблюдательности, скорее всего он проделал с ним тот же фокус, что и с людьми из очереди, и пусть напоминание о прошлом для Джона стало настоящим кошмаром, он все равно не перестает в душе восхищаться Шерлоком. Оттого вдвойне обидно из-за наркотиков. Но кто такой Джон, чтобы читать ему мораль – он в себе-то разобраться не способен. Кто из них двоих больше отравляет свою жизнь – Шерлок, который колет героин, или Джон, который постепенно становится похож на отшельника в своем неприятии собственного «я». Джон бросает быстрый взгляд на электронные часы и достает цыпленка из духовки. Цыпленок, определенно, готов. Аппетитно поджаренная корочка сочится соком, пока Джон разделывает его на блюде с помощью специальных ножниц. Он убирает со стола лишние продукты, стелет салфетки, достает широкие тарелки с подсолнухами, которые ему также подарила Гарри и которые, он был в этом уверен, никогда не понадобятся. Сервируя стол, он испытывает наслаждение. Да, это воспоминание из прошлой жизни, о которой так некстати напомнил Шерлок, но это приятное воспоминание, от него сердце почти не ноет. Джон достает из холодильника сок, с удовлетворением оглядывает стол и зовет Шерлока. На самом деле он не уверен, что Шерлок не ушел – слишком тихо за спиной, но оборачиваться и проверять Джон не собирается, иначе его самообладание разлетится на куски. Сосредоточившись на самоконтроле, Джон вздрагивает, ощутив теплое дыхание на своей шее – определенно, нарушение личного пространства, но Шерлок уже садится напротив Джона, с некоторым вызовом вглядываясь в него. Джон виновато улыбается и почти вопросительно произносит:
– Приятного аппетита?
Шерлок тяжелым взглядом сверлит Джона, возможно, он ждал отповеди за свое поведение или чего-то еще, а Джон опять обманул его ожидания. Тем не менее, в конце концов, он все же кивает головой и тихо откликается:
– Приятного.
Оба принимаются за еду, иногда бросая друг на друга настороженные, но доброжелательные взгляды, стараясь обходить стороной недавний инцидент.
После ужина Джон моет посуду и заваривает чай. Шерлок возвращается на диван к телевизору, но на экран не смотрит, исподтишка наблюдая за Джоном. Джон достает для Шерлока чашку из подсолнечного сервиза Гарри и наливает чай. Он не спрашивает, какой предпочитает Шерлок. Почему-то уверен, что Шерлок пьет с сахаром без молока. Себе Джон кладет в чай лимон, как когда-то миллион лет назад он пил по вечерам в другом месте и с другим человеком. От воспоминаний Джон морщится и осторожно присаживается в дальний конец дивана, чтобы не касаться Шерлока даже случайно. Они пьют чай (вероятно, Джон угадал, потому что возражений от Шерлока не поступает), уютно молчат и пялятся в экран на какую-то голливудскую поделку. Шерлок выключил звук, и от этого в комнате воцаряется спокойствие и тишина – приятное и нужное сочетание. Джон отпускает себя и позволяет глазам закрыться. Рука, сжимающая чашку, расслабляется. Когда в следующий раз он открывает глаза, то понимает, что лежит на диване, раздетый до боксеров и футболки, укрытый пледом, под головой подушка, а в комнате темнота. Он моргает, соображая, как так получилось, что он заснул за чаем, приподнимается на локтях, чтобы увидеть время на кухонных часах – четверть третьего, и всматривается в почти непроницаемое пространство вокруг. Он ничего не видит и не слышит, ощущая себя слепым и беспомощным, поэтому осторожно спрашивает:
– Шерлок? Ты здесь?
Совсем рядом, внизу, слышится какое-то шебуршание, а затем голос Шерлока, ни разу не сонный, тихо отвечает:
– Я здесь. Спи.
– Ты на полу? – волнуется Джон.
По законам гостеприимства, он сам собирался спать на полу, это обстоятельство беспокоит его.
– Я постелил себе, все нормально, не переживай, – успокаивает его Шерлок. – Мне вполне удобно.
Джон понимает, что это ложь, вчерашнюю ночь он имел возможность в этом убедиться, но сил подняться с дивана или начать спорить в себе не находит. Он закрывает глаза и вновь проваливается в сон без сновидений. Отсутствие кошмаров и в этот раз – приятное разнообразие. Утром Джон просыпается одновременно с будильником и некоторое время приходит в себя. Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на Шерлока, обнаруживает, что того уже нет. Джон встает и обходит всю квартиру, хотя данные действия явно излишни – спрятаться здесь негде. Что ж, Джон согласен, что так будет лучше, Шерлоку нечего тут делать, это совершенно не его стихия. Он не подходит джоновой квартире, как чайка или беркут канареечной клетке. Джон встает, принимает душ, бреется, одевается, готовит себе кофе, быстро возвращаясь к привычному статусу одиночки. Джону всего двадцать шесть лет, но иногда он напоминает себе старика. Пусть его раны не телесные, но покалеченная душа давит и сковывает его. Он давно уже не чувствует себя цельным и свободным, и это нормально, потому что Джон подобное дерьмо заслужил.
На работе день начинается с реанимации пациента. Пациент – худой тридцатилетний парень без определенного места жительства и занятий, страдающий запущенной стадией рака желудка. У него жуткие боли, но в приюте нет сильных обезболивающих, способных их унять, а у самого пациента нет ни страховки, ни документов. Возможно, перерезать вены – выход для всех из этой патовой ситуации, но Джон не может позволить ему умереть. Зашивая порезы на венах, Джон думает, что парень и сам, на подсознательном уровне, умирать не хочет, иначе бы он порезал себе вены ночью, когда бдительность персонала притуплена. Джон пытается как-то ободрить парня, с тоскливым мученическим выражением разглядывающего потолок. Он рассказывает о тех немногих случаях, когда рак отступал от больных на последних стадиях. Он говорит о необходимости бороться и верить, но в первую очередь сам в свои слова не верит. Трудно бороться, когда изнутри человека разрывает боль, невозможно верить, когда вся жизнь – сплошной ад. Закончив перевязку, Джон делает запись в медицинскую карту и журнал назначений, тихо инструктирует медсестру и уходит. В кабинете начальства уже созван небольшой консилиум из главной медсестры, Гарольда и мистера Биннера. Мисс Смит сегодня не работает, и это обстоятельство радует Джона, слишком уж эта дама не добра к их пациентам. Что делать с несчастным суицидником, начальство не знает. Гарольд отмалчивается, мистер Биннер благодушно рассуждает о медицинской реформе, а Джон вызывается созвониться с несколькими хосписами, которые могли бы принять больного. Начальство дает добро, и Джон отправляется в ординаторскую, где его настигает Гарольд.
– Зачем, Джон? – спрашивает он. – Ты же понимаешь, что это капля в море. Всем не поможешь, а уж нашему парню и подавно. Он уже мертв, и сам это знает, – Джон кивает, отыскивая в справочнике телефон ближайшего хосписа. – Куда как благороднее было дать ему умереть. Он сам выбрал такой финал, нужно уважать волю умирающего…
Джон резко поднимает руку, призывая Гарольда к молчанию.
– Воля умирающего – результат помешательства от боли, – излишне резко говорит он, как бы споря с самим собой, поскольку некоторые из крамольных высказываний Гарольда приходили в голову и ему, – мы не можем лишить его последнего шанса на выздоровление.
– В хосписе? – Гарольд насмешливо приподнимает бровь. – Это место где умирают, а не выздоравливают.
– Всегда есть время для чуда, – бурчит Джон, снимая трубку телефонного аппарата.
– И это говорит врач, – качает Гарольд головой. – Кстати, а с кем ты вчера разговаривал после работы? Длинный такой парень в пальто…
Джон открывает и закрывает рот, не в силах рассказать ему о Шерлоке, это кажется слишком личным. В нем поднимается волна неприязни к Гарольду с его безупречной и жестокой логикой, с его ироничным отношением к серьезным вещам, с его самодовольством. Поэтому Джон просто набирает номер и прикладывает палец к губам, призывая к молчанию. Гарольд еще некоторое время ждет продолжения разговора, но, видя, что Джон не намерен дискутировать, пожимает плечами и уходит. А Джон ввязывается в длительные и утомительные переговоры с хосписом и чиновниками от медицины. К концу дня Джону все же удается выбить для их пациента место в одном из хосписов Лондона. Пока договоренность в силе, Джон, не мешкая, готовит парня к транспортировке, выпрашивает у начальства машину и просит сопровождающих. В итоге Джону приходится ехать самому. Пациент беспокоен и нервозен, а Джон устал и издергался. За сегодняшний день он не принял ни одного пациента, но чувствует себя половой тряпкой, которой вымыли пол в свинарнике, а потом отжали и выбросили на помойку. Хочется себя пожалеть, однако сначала нужно устроить пациента. Джон долго ждет в приемной начальство хосписа, потом опять начинаются длительные телефонные переговоры, и лишь после этого парня забирает молоденькая санитарка. Джон желает ему выздоровления, не глядя в глаза, и смотрит вслед на сгорбленную худую спину, которая внезапно вызывает в нем воспоминание о Шерлоке. Затем Джон еще некоторое время проводит в кабинете руководства хосписа, утрясая последние формальности, и только после этого уходит. Джону хочется домой, его рабочий день уже закончен. Он даже хочет попросить шофера довезти его до дома, но передумывает. Нужно отчитаться о результатах поездки перед своим руководством, и потом он оставил на работе сумку с ключами от квартиры.
Когда Джон ждет машину, подставив лицо холодному ветру, его окликает приятель по университету Генри. Генри был глуповатым, но старательным студентом, с которым Джон пересекался в общей компании. После выпуска их курса, Джон практически ничего о нем не слышал. Сейчас Джон с удивлением разглядывает новенькую военную форму, отмечая светящиеся маниакальным блеском глаза и вибрирующий от восторга голос старого приятеля. Генри, едва не расцеловавшись с Джоном, что вводит последнего в некоторый эмоциональный ступор, начинает рассказывать о том, как завтра улетает в Афганистан, и сюда пришел попрощаться с умирающей теткой. Джон все не может взять в толк, отчего умирающая тетка и Афганистан вызывают в нем такой неуместный восторг, но Генри и не думает скрывать то, что у него накопилось на душе. Он вываливает на Джона массу информации о своих не очень удачных опытах работы в нескольких лондонских больницах, о надоедливых пациентах и скучных коллегах, о том, что армия стала для него способом со всем этим покончить, о надеждах на подвиги и приключения. Джон слушает Генри, не перебивая, отмечая про себя, что за последнее время тема армии и войны всплывает в разговоре с ним уже второй раз, удивляется инфантильности великовозрастного приятеля и мечтает о машине. Ему не хочется продолжать разговор, Джон морально к этому не готов. Спасительный служебный автомобиль наконец подъезжает к крыльцу, и Джон торопливо прощается с Генри, желая тому доброго пути и легкой службы.
– Присоединяйся, Джон, – радостно кричит ему вслед Генри, но Джон точно знает, что никогда добровольно не сунет голову в петлю – армия для него всего лишь способ свести счеты с жизнью, он выживал не для того, чтобы сдаться и расписаться в своем бессилии.
На работе переговоры с руководством затягиваются до глубокого вечера, поэтому Джону приходится возвращаться домой по темноте. Он вновь выбирает короткую дорогу, на сей раз обходясь без пострадавших на своем пути. Глаза слипаются, желудок обиженно подвывает, требуя к себе внимания, ноги едва передвигаются, сумка оттягивает плечо. Джон тяжело поднимается по ступенькам на свой этаж, а потом долго шарит в карманах в поисках ключей. На лестнице темно, хочется скорее в квартиру. Едва Джон об этом думает, дверь распахивается, и на пороге возникает Шерлок в спортивных штанах Джона и его же футболке. Его уютный домашний вид столь приятен Джону, что он лишь улыбается и устало трет глаза.
– Как ты сюда попал? – спрашивает он, переступая порог.
Шерлок забирает у него сумку, стягивает куртку и подталкивает к дивану.
– Отмычками воспользовался, – отвечает сердито, протягивая домашние тапочки.
– И почему я не удивлен? – тихо смеется Джон, откидываясь на спинку дивана – представление о роде занятий Шерлока несколько размывается.
– Ты почему так долго? – требовательно спрашивает Шерлок и опускается на пол, рядом с диваном, собираясь расшнуровывать ботинки.
– Ты что, – возмущается Джон, отталкивая его руки, – я сам. Сейчас, только дух переведу.
– Сиди уже, – продолжает сердиться Шерлок и все же снимает с Джона ботинки. – Так где ты был?
– На работе, – вяло отвечает Джон, – пациента отвозил в хоспис. Долго договаривались. У него не было документов, – он начинает заваливаться на бок и уже закрывает глаза, но Шерлок не дает.
Он придерживает его, приобнимает за плечи и шепчет на ухо, по мнению Джона слишком интимно:
– Не спи, сперва еда. Когда ты ел последний раз?
– Утром? – предлагает в качестве варианта ответа Джон и заслуживает очередной сердитый взгляд Шерлока, который без церемоний вздергивает его на ноги и тащит к столу.
На кухне Джон приходит в себя и уже самостоятельно моет руки, попутно удивляясь накрытому не без изящества столу с омлетом, салатом и горячими гренками. Джон с удовольствием ест, разглядывает Шерлока и даже подтрунивает над его успехами в кулинарии. Шерлок ест мало, но весело отбивает словесные подачи Джона и целенаправленно откармливает последнего всякими витаминизированными полезностями. После того, как все съедено, Шерлок отправляет Джона в ванную, а когда тот возвращается, в своем махровом халате и шлепанцах, диван уже заправлен постельным бельем, а рядом стоит резиновый надувной монстр, именуемый в телевизионных рекламах гостевым матрасом.
– Откуда? – изумляется Джон.
– Купил, – кратко отвечает Шерлок, и, не давая Джону пуститься в дискуссии, выпутывает его из халата, подталкивая к дивану. – Спать, – коротко приказывает он, и Джон охотно повинуется.
Уже забравшись под одеяло, он закрывает глаза и сонно улыбается:
– А как же поцелуй на ночь?
Со стороны Джона это не очень удачная шутка, но отчета в этом он себе не отдает, пока не ощущает на щеке теплое дыхание Шерлока, а затем легкий, задерживающийся дольше, чем положено поцелуй. Дыхание срывается, он хочет что-то возразить, разозлиться, но Шерлок прижимает палец к губам Джона и произносит:
– Ш-ш-ш-ш! Просто спи!
И Джон действительно засыпает через несколько мгновений. Он просыпается среди ночи от собственного крика после кошмара, и почти сразу ощущает тяжесть чужого тела рядом.
– Подвинься, – командует Шерлок и обнимает его рукой, – спи, кошмаров больше не будет.
Джону хочется сказать, что спать с ним он тоже не будет, что кошмары все равно придут, они приходят каждую ночь, что все нормально, он привык и теперь до утра не сможет уснуть, но вместо этого обнимает Шерлока в ответ и почти сразу засыпает. Он спит спокойно до звонка будильника, а когда просыпается, Шерлок готовит на кухне завтрак. Джон должен испытывать неловкость от прошедшей ночи, ему хочется объяснить Шерлоку еще раз, что не стоит выражать ему благодарность таким способом, но предостерегающий взгляд прозрачных в темных ободках глаз удерживает готовые сорваться с языка слова. Джон молча плетется в ванную, затем на кухню, где перед ним почти мгновенно появляется тарелка с овсянкой. Пораженный, Джон молча все съедает, и лишь после этого благодарит Шерлока. Вместо ответа, Шерлок спрашивает Джона, когда он придет домой, и, рассказывая о сегодняшнем ночном дежурстве, Джон думает о том, что мог бы привыкнуть к тому, что его ждут. Мысль пугает, но в то же время радует. Как никогда Джон чувствует себя живым и нужным.
Утренний кофе с Гарольдом проходит привычно и мирно. Гарольд рассказывает очередной анекдот, Джон смеется и отвечает какой-то глупой шуткой. В голове все вертится недовольное утреннее бурчание Шерлока по поводу дежурства, и Джону смешно, потому что именно так ведут себя молодые жены. Гарольд поворачивается к Джону в пол-оборота, отрываясь от созерцания полупустой стоянки, и спрашивает:
– Скажи, ты всегда знал, что будешь врачом?
Джон удивленно вскидывает глаза:
– Я решил поступать в медицинский в последних классах школы. Это было не очень обдуманное решение, но я почти сразу понял, что угадал верно. А ты?
Гарольд пожимает плечами:
– Мое будущее создали родители, а мне оставалось плыть по течению. А не жалеешь, что не попал в большую медицину? – он запинается, прежде чем продолжить. – Вряд ли ты мечтал бомжам температуру мерить и насморк лечить?
Джон горько усмехается:
– У меня были неплохие шансы стать хирургом, я собственно к этому и шел, но обстоятельства… – Джону все еще больно думать об упущенных возможностях, но он уверен, что все сделал правильно тогда, миллион лет назад: – В общем, я ни о чем не жалею. Здесь я на своем месте: облегчаю страдания и приношу успокоение. Наверное, это вершина того, о чем может мечтать врач.
– Ты идеалист, – смеется Гарольд, – я даже не ожидал. Послушай, Джон, может быть мы вечером…
Джон понимает, что хочет предложить ему Гарольд, но в пиве по вечерам после работы он не заинтересован, поэтому, не давая тому закончить фразу, поворачивается в сторону ординаторской и открывает дверь, чтобы поприветствовать мистера Биннера. Гарольд от досады морщится, но замолкает, и это вполне устраивает Джона. Они расходятся по рабочим местам. Джона ждет прием и Зои, а Гарольд отправляется на обход.
День выдается на редкость суматошный – четверг всегда такой. По средам в парочке местных пабов раздают бесплатно просроченную выпивку, после чего на следующий день социальная помощь испытывает на себе наплыв пострадавших от некачественного алкоголя. Джону как всегда не хватает времени, чтобы пообедать, настолько он популярен среди страждущих и обездоленных. К вечеру поток отравившихся иссякает. Зои прощается и уходит домой. Джон мечтает о стаканчике кофе и диване в ординаторской, но так и не доходит до него, сталкиваясь в коридоре с уходящим домой Гарольдом. Они немного болтают на отвлеченные темы, рассуждая, как можно прекратить порочную практику раздачи некачественного алкоголя. Этот разговор ведется каждый четверг и не приводит ни к каким результатам – владельцу этих пабов выгоднее привлечь население дармовой выпивкой, чем вылить ее в унитаз. Впрочем, возможно, они просто не видят всей хитрой комбинации. Гарольд, перед тем как двинуться на выход, замирает, будто решается вновь озвучить свое предложение, и Джон поспешно прощается. Он не хочет обижать его, но и зависать в пабах по вечерам тоже не желает. Вечерний обход он совершает лишь на голом энтузиазме. Потом некоторое время проводит в компании медсестры ночной смены, обсуждая с ней назначения, и только после этого направляется в ординаторскую. Он опять за весь день ничего не поел. Остановившись у автомата, некоторое время размышляет, не купить ли шоколадный батончик, но в кармане нет мелочи, и Джон входит в ординаторскую, так и не запасшись ничем съедобным.
Увидев на продавленном служебном диване Шерлока, сидящего по-турецки и с увлечением читающего истории болезни, оставленные кем-то из докторов, Джон едва удерживает в себе удивленный возглас.
– Ты откуда здесь взялся? Как сюда попал? – пораженно спрашивает он, закрывая за собой дверь и подходя ближе к Шерлоку.
Тот, ловко игнорируя заданные вопросы, молча кивает на стол, где стоит китайская еда в бумажной упаковке.
– Откуда деньги? – интересуется Джон, принюхиваясь – пахнет аппетитно. Завтрак и ужин Шерлок готовил из продуктов, найденных в холодильнике, но китайская лапша – совсем другое дело.
– Не волнуйся, не украл, – откликается Шерлок, продолжая листать историю болезни. – Ты ешь, ешь, – говорит он, иногда поглядывая на Джона, – за весь день даже кофе не выпил.
Качая головой на невероятную проницательность Шерлока, Джон берет контейнер с лапшой и садится рядом на диван.
– Вообще-то это врачебная тайна, – замечает он, кивая на истории болезни, но Шерлок игнорирует его, продолжая изучать документы.
Джон ест молча, размышляя, зачем на самом деле пришел Шерлок, и что может означать то, что он принес еду. В конце концов, Джон приходит к выводу, что дело в благодарности за спасение. И это его категорически не устраивает. Очистив от лапши контейнер, он удовлетворенно вздыхает и решает поговорить с Шерлоком, чувствуя себя при этом отчаянной домохозяйкой.
– Нам надо объясниться, – сообщает он Шерлоку драматическим шепотом, чтобы не привлекать внимания дежурной сестры.
– Ты уверен? – Шерлок сидит рядом, не проявляя энтузиазма, и это еще больше убеждает Джона в том, что он совершает ошибку – «если надо объяснять, то не надо объяснять» – любимая формула кого-то из белой эмиграции как нельзя кстати подходит обстоятельствам, и тем не менее Джон решается на разговор.
– Прошлой ночью мы спали вместе, а сейчас ты принес мне еду, – начинает он издалека, и Шерлок издает приглушенное фырканье, соглашаясь.
– Похвальная наблюдательность, Джон, – иронизирует он, яростно перелистывая страницы. – Мы и правда спали вместе, я даже обнимал тебя, и именно поэтому тебя не мучали кошмары.
– Я не о том сейчас, – начинает Джон и обрывает сам себя, изумленно глядя на Шерлока. – Тебе не кажется, что ты несколько самонадеян? – говорит наконец он, обретая дар речи.
– Нет, – отрезает Шерлок. – Совершенно очевидно, что тебя с завидной регулярностью последние несколько лет мучают кошмары. Вчера, когда я тебя обнял, ты спал прекрасно, о чем свидетельствует здоровый цвет кожи и отсутствие синяков под глазами. Ну, если не считать тот факт, что ты не кричал и не махал руками во сне. И это несмотря на то, что спал ты немного меньше положенного в среднем для мужчин твоего возраста.
Джон нервно вздыхает и, не давая себя сбить с намеченного разговора, возвращается к интересующей его теме:
– Сейчас я говорю не о своих кошмарах, а о том факте, что мы спали в одной постели. Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Шерлок, мне не нужна благодарность от тебя… Тем более в такой форме, – Джон старается говорить твердо и убедительно. – Я никогда не ждал, что со мной будут расплачиваться натурой. Я вообще не жду благодарности от пациентов. Так что прекрати вести себя как моя женушка, – Джон спотыкается, но все же продолжает обличительную речь. – В общем, не нужно всего этого, – заключает он, почти успокоившись после внезапной эмоциональной вспышки.
Странно, но из сказанного Шерлок делает совершенно неправильный вывод:
– Так ты не хочешь со мной спать, потому что я мужчина? – удивляется он. – Но твои последние отношения, я имею в виду серьезные отношения, были как раз с мужчиной. Ты как минимум бисексуал…
– Откуда ты знаешь? – пораженно спрашивает Джон – в сердце опять начинает разливаться боль, которую Джон старательно пытается заглушить.
– Очевидно, – пожимает плечами Шерлок, – когда ты расплачивался кредиткой в магазине, я видел в твоем портмоне фотографию мужчины. Это не родственник, но это более чем близкий человек, с которым ты расстался… – Шерлок прикрывает глаза, пытаясь правильно рассчитать время расставания, но Джон не дает ему возможности продолжить.
– Нет-нет-нет, – восклицает он. – Мы не будем обсуждать мою сексуальную жизнь…
– У тебя нет сексуальной жизни, – прерывает его Шерлок. – Сейчас ты ни с кем не встречаешься! Почему ты не хочешь меня? Я искусный любовник, обещаю, останешься доволен, – он пытается убедить Джона в своей необходимости так же изящно, как телевизионная реклама домохозяйку в покупке моющего средства. – Я не требователен в быту, хорош в постели, я достаточно красив, чтобы меня не стесняться на людях, но даже если ты хочешь сохранить в тайне наши отношения, я пойму и не буду настаивать на публичности. Мы идеально подходим друг другу, Джон, – похоже, Шерлок искренне не понимает, почему он отвергает его и смотрит взглядом обиженного ребенка, даже губы надувает.
Это становится смешным. Джон качает головой и горько усмехается:
– Все дело в том, что ты наркоман, Шерлок.
– Ну и что? – Шерлок глядит на Джона в упор своими прозрачными глазами. – Если ты боишься преследований полиции, то я заверяю, что никогда не принесу наркотики в твой дом, и никогда не приду к тебе под кайфом. Секс только с презервативом, я никогда не подвергну твою жизнь опасности. Ну что, доволен? Можем теперь начать обниматься? Я хочу сделать тебе…
– Нет! – голос Джона звучит нервно. – Остановись! – он отодвигается в дальний конец дивана, чтобы длинные руки Шерлока, тянущиеся к нему для объятий, как щупальца осьминога, не достигли своей цели. Руки замирают на полпути, а затем безвольно падают на колени. Джон прочищает горло и продолжает, стараясь быть максимально спокойным: – Ты себя не слышишь? Насколько это нелепо. Люди не вступают в отношения ТАК. Только потому, что кому-то захотелось. Отношения, как правило, обоюдные. Но я сейчас даже не об этом, – Джон видит, что Шерлок категорически его не понимает, то ли сказывается разница в возрасте, хотя шесть лет вроде как не пропасть, то ли отличие в воспитании, то ли просто они слишком разные. Джон обдумывает и отвергает несколько общесоциальных причин невозможности их отношений, и выбирает самый главный, тот весомый аргумент, который твердым щитом из железа и бетона стоит между ними: – Ты – наркоман. И дело не в нежелании видеть тебя под кайфом. Самое главное в том, что, будучи наркоманом, однажды ты умрешь. Все умрут, с этим не поспоришь, люди смертны. Но ты умрешь рано. И это произойдет вне твоего желания. Я врач, я знаю, что говорю, – Джон сглатывает, но продолжает смотреть на Шерлока, в его удивительно светлые с темными ободками глаза. – Я не хочу привязаться к тебе, а потом хоронить тебя. Я не смогу еще ра… – Джон обрывает сам себя, не желая возвращаться к прошлой трагедии, – я не буду хоронить тебя, Шерлок. Просто не смогу это сделать, – Джон замолкает, потому что других слов для Шерлока у него больше нет.
