Текст книги "Письма с войны (ЛП)"
Автор книги: hunnyfresh
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)
– Она же себя угробит, – мрачно вздохнул Кен. Хольт ничего не ответил, но по его лицу видно было, что он согласен с товарищем.
– Вам двоим, что, делать нечего? – проворчал Карбера, стягивая Фреда с капота и толкая их к выходу с площадки. Прежде, чем уйти, Кен еще раз оглянулся на блондинку, вздохнул и, выплюнув бычок, старательно втоптал его в землю.
Карбера пошел к Эмме, позвав её по имени задолго до того, как подойти. Последнее время девушка дёргалась даже от малейших прикосновений, и сержанту вовсе не хотелось почувствовать себя боксёрской грушей. Она резко развернулась, настороженно глядя на него, и чуть отодвинула грушу так, чтоб она разделяла их. Поза девушки была защитной, левая нога чуть выставлена вперед, правая рука напряжена и приподнята для хука. Эмма обвела глазами открытый двор, ища пути к отступлению.
Синяков на лице девушки не было, они сошли пару месяцев назад, но шрамы останутся навсегда. Карбера был суровым солдатом и почти никогда не разговаривал с подчиненными. Его дело – отдавать приказы, их дело – выполнять. Он потерял многих в боях и патрулях, но сейчас, глядя на Эмму, впервые винил себя в том, что подвёл одного из лучших своих бойцов.
– Почта, – пояснил он, доставая из кармана несколько конвертов. Девушка на секунду расслабилась, глядя на конверты, как ребенок, получивший золотой билет на шоколадную фабрику. Всё ещё настороженная, она подалась вперед и протянула ладонь. Она больше ни к кому не притрагивалась и явно не собиралась начинать делать это сейчас.
– Спасибо, – пробормотала она, когда Карбера опустил конверты ей на ладонь.
– И Свон?
– Да, сэр?
– Ты возвращаешься домой в следующем месяце.
Впервые за несколько месяцев в её глазах появился блеск, как будто девушка обрадовалась чему-то, кроме писем. Эмма не улыбнулась, не подпрыгнула от радости, но её глаза, осветившись надеждой, сменили оттенок миртовой листвы в пасмурный день на нефритовый. Впервые за несколько месяцев.
– Спасибо, сэр, – тихо сказала она.
* * *
Карбера кивком отпустил её, и Эмма отступила на шаг, прижав письма к груди. Ещё раз оглянувшись на сержанта, смотрящего ей вслед, она быстро пошла к своей палатке и присела на койку.
Пальцы подрагивали от нагрузки, полученной во время напряженной тренировки, и от волнения. Почерк Реджины улыбался ей, удерживая её на земле. Если и есть в этом мире что-то хорошее, всё оно заключается в этих письмах, которые напоминают Эмме, что по ней скучают, её любят, что на земле есть место, где она всегда будет в безопасности. Блондинка поддела клапан конверта, открывая его, и мягко улыбнулась, когда ей на колени выпали две фотографии. На первой Генри улыбался в камеру, показывая два больших пальца. Мальчишка был аккуратно подстрижен, хотя, конечно, волосы всё еще были длиннее, чем хотелось бы Реджине. На нем были новые джинсы и рубашка, в них он выглядел, как настоящий маленький мужчина. У ног лежал армейский рюкзак, из которого выглядывал Рекси-младший. На втором снимке они с Реджиной позировали перед входом в начальную школу. Брюнетка присела рядом с сыном. На этом фото Миллсы с их сияющими улыбками были так поразительно похожи, что хотелось послать генетику ко всем чертям.
Его первый день в школе.
Слеза упала на конверт, и Эмма поняла, что плачет. Она так много пропустила, но Реджина и Генри ни разу не исключили её из своей жизни.
Она положила фотографии на колени и вытащила письмо.
Сентябрь 6, 2005.
Здравствуй, любовь моя,
Знаешь, сегодня я впервые в полной мере поняла, что ты – мой голос разума. Мы с Генри пришли в школу, и я хотела остаться с ним на весь день. Конечно же, меня оттуда выставили. Я буквально слышала, как ты говоришь мне, что всё в порядке, и мы заберем его позже. «Позже» – это так долго. Я сделала много фотографий, но они не влезли в конверт, так что ты увидишь каждую минуту наших первых сборов в школу, когда приедешь домой.
Я сама не своя. Ты там, а Генри в школе, и я, кажется, пропустила презентацию, посвященную зонированию города, но мне всё равно. Я скучаю по вам обоим так сильно, что даже стыдно сказать.
Генри пошел в школу. Это пока не слишком отличается от садика. Правда, не слишком. Но это же школа. Мы уже не сможем просто забрать его оттуда только потому, что я убедила тебя покататься на лошадях. Хотя ты, конечно, будешь настаивать, что нулевой класс вовсе не обязателен. Но в этом есть свои плюсы. Ты будешь рада, что Генри всё-таки пошел в школу.
Знаю, что ты не хочешь подымать шум вокруг того, что произошло, но ты уже знаешь мою позицию по этому поводу. Просто не забывай, что у тебя есть дом, где ты в безопасности, и если ты чувствуешь, что тебе будет проще отпустить эту ситуацию, я поддержу твой выбор.
Мы ждем твоего возвращения домой.
Я люблю тебя.
Реджина.
Эмма улыбнулась, хотя тоска по дому терзала её так, что было физически больно. Она знала, что должна была рассказать Реджине о том, что сделал Спенсер. Первое время она была слишком загружена, и у неё не было времени позвонить, а написать об этом девушка просто не смогла, это было выше её сил (к тому же, совсем не хотелось увековечивать это происшествие на бумаге). Но, когда она позвонила Реджине той ночью, у неё был кто-то, чтоб плакать с ней вместе, поддержать её и сказать, что она не виновата в том, что случилось.
Во время их следующего разговора Реджина выразилась весьма ясно, сказав, что хочет засадить её бывшего командира в тюремную камеру в Гуантанамо. Но Эмма отговорила её, и брюнетка вновь проявила терпение, она всё еще пишет ей, шлёт письма и рисунки, которые прогоняют ощущение того, что весь мир пялится на неё. Эмма не может, блять, дождаться своего возвращения домой. Внезапно Свон поняла: она будет дома к Рождеству.
Если Реджина может пытаться сохранить чувство нормальности, значит, и Эмма сможет. Настроение у девушки уже улучшилось, и в голове созрел план. Посмотрев на фотографии своей семьи, она поцеловала их и спрятала снимки и письмо в конверт, а конверт в рюкзак. Достав чистый лист и карандаш, она склонилась над книгой, которую использовала, как подставку.
Октябрь 12, 2005.
Почему тебе можно называть меня «моя любовь», а стоит мне обронить «детка», и всё, все демоны ада вырываются наружу? У тебя теперь новое прозвище, тыковка. Хотя «сладкие щёчки» тоже подойдёт.
Господи, почему Генри так торопится расти? Он мне обещал, что не будет расти, пока я не вернусь. На этих фотографиях он выглядит таким большим. Он же уже почти достаёт тебе до талии. И, справедливости ради, нулевой класс не обязателен. В любом случае, мы еще успеем повеселиться все вместе.
Я знаю, что ты меня поддержишь. Я ценю это и люблю это в тебе. Но я просто хочу забыть о том, что случилось. Мне уже сказали, что это не самый здоровый выбор, но всё же. Я собираюсь узнать, можно ли мне остаться в Штатах до конца службы, так что всё будет хорошо.
Кстати говоря, я скоро еду домой. Где-нибудь к Новому году или, может, к середине февраля. Так что не занимай День святого Валентина. И ночь тоже.
Крепко обними и поцелуй от меня Генри. Следи, чтоб он делал всю домашку и общался с другими детишками. Целую и обнимаю тебя.
Я люблю тебя.
Эмма.
Нил вошел в палатку, кивнув в знак приветствия, как раз, когда она дописывала свое имя. Присев на соседнюю койку, он начал накладывать мазь на обожженную руку. Теперь, после месяцев лечения, она выглядела куда лучше, чем вначале, и шрамов стало гораздо меньше.
– Ты слышала?
– О чем? – отозвалась она, засунув письмо в конверт и облизав полоску клея на клапане.
– Разговоры о том, что какого-то важного пленного надо перевезти через всю страну, и нас на это подписали.
Эмма закатила глаза:
– Опять нам быть няньками?
– Ну, да, няньками, только гулять с подопечным по минным полям и под дождём из пуль. Ах, да, еще отбивать атаки тех, кто точно захочет его освободить от нашей заботы.
– Ты опять смотрел «Спецназ города ангелов»?
– Нет, ну, а что? Мишель Родригес горяча.
– Ага, а ещё она лесбиянка.
– Да ладно! Быть не может! – недоверчиво воскликнул Кэссиди. – У тебя, что, встроенный гейдар что ли?
Блондинка усмехнулась, покачав головой:
– Сколько это займёт? Две недели, думаю, потолок.
Нил кивнул:
– Выдвигаемся, говорят, в начале ноября. Им нужно время, чтоб всех нас проинструктировать о неразглашении информации, показать нам маршрут и подготовить к возможным угрозам.
– Можно подумать, самого Усаму повезём.
– Ну, может этот парень – его правая рука? – пожал плечами Нил.
Она кивнула, поднимаясь с койки:
– Это будет моя последняя операция перед отъездом домой.
Парень улыбнулся, закручивая тюбик:
– На этот раз мы успеем к рождественскому ужину.
Эмма улыбнулась в ответ, впервые по-настоящему улыбнулась за эти месяцы:
– Начинаем считать дни.
* * *
Декабрь 28, 2005. Сторибрук, Мэн.
В этом году Рождество было особенным, хотя Реджина не могла точно сказать, почему. Может, потому, что первый раз Рождественская вечеринка прошла гладко, и Генри не заплакал, сидя у Санты на коленях, так что у них в альбоме, наконец, появилась нормальная фотография с Санта-Клаусом. Может, потому, что выпавший снег укрыл город толстым белым одеялом, и Генри уговорил маму пойти гулять и рисовать снежных ангелов. Реджина, кстати, поймала сына на попытке есть снег. Может, дело было в радостном лице Генри, когда он обнаружил под ёлкой подарок с подписью «От Эммы» (кассету с «Фантастической четверкой», потому что Реджина выполнила полученное домашнее задание и узнала, кто такая Невидимая Леди). Малыш обежал весь дом в поисках блондинки и, не найдя никого, спросил, где она. Реджина ответила, что Эмма всё еще на работе и специально попросила Санту привезти ему подарок от неё. В каком-то смысле это была правда, и сюрприз, который Генри получит, когда Эмма вернётся домой, стоит того, чтоб подождать.
Конечно, это была главная причина радости Реджины в это Рождество. Эмма скоро будет дома. Через сорок восемь дней, если быть точной. Брюнетка считала дни до возвращения солдата, и Эмму уже ждал идеальный подарок. На Рождество или на День святого Валентина, но Реджина была уверена, что Эмма будет в восторге.
Альбом, наполненный фотографиями и сувенирами, рассказывающими о времени, проведенном порознь. В письмах всего не расскажешь, а этот альбом поможет наверстать упущенное. Реджина уже распечатала фото с рождественской вечеринки и записала последний летний концерт Генри в садике и его первый школьный утренник на диски. Их она тоже вложит в альбом. Она не могла дождаться, когда сможет вручить подарок Эмме.
– Мамочка! – донесся с кухни голос Генри. Мальчик должен был уже надеть фартук. Реджина вышла из кабинета и, пройдя на кухню, увидела, что Генри уже стоит на стуле и пытается раскрыть пакет с мукой. – Не работает, – сообщил он.
– Давай-ка посмотрим на твои мускулы, – Генри улыбнулся и напряг руку, как учил его дядя Август. На месте бицепса вздулся маленький бугорок.
– Хорошо, – похвалила Реджина, – ты скоро будешь сильнее, чем Август.
Они вместе открыли муку, которая потихоньку сыпалась на стол, так что вокруг пакета образовалось белое кольцо.
– Можно, мы сделаем много-много печенек?
– Много-много? – переспросила Реджина. – А у тебя животик не заболит?
– Но, – возразил Генри, – к нам ведь придут дядя Август, и тётя Руби, и тётя Кэт, и мистер Дэвид.
Реджина подавила улыбку, услышав, как Генри настаивает на том, что Дэвид просто «мистер», а не часть их импровизированной семьи, которая почему-то уживалась вместе. Она поцеловала сына в макушку, подумав, что не может, да и не хочет винить его за такую логику. Брюнетка мысленно услышала голос Эммы: «Когда он еще побудет ребёнком, Реджина? Позволь ему поесть сладостей».
– Думаю, ты прав, но тогда ты должен съесть все овощи за обедом.
Он насупился, видимо, обдумывая сделку:
– Только морковку?
– Все.
– Морковку с кукурузой?
– Все, но я заменю цветную капусту горошком.
– Ла-а-адно.
Он повернулся к стойке и, набрав в мерную чашку муки, высыпал её в миску. Они вместе готовили тесто, и сердце Реджины преисполнялось гордости от того, каким самостоятельным растёт её сын. Он сделал всё почти сам, ей осталось только включить духовку и посадить в неё противень. Генри начал даже ровнять края печенья, когда увидел, что у мамы ёлочки и снеговики получаются аккуратнее.
После того, как печенье отправилось в духовку, её маленький принц даже помог ей убрать. Поставив стул рядом с раковиной, он сам собрал и опустил в мыльную воду всю посуду.
Печенье пеклось, и Генри смотрел, как оно подрумянивается, сидя возле кухонной стойки, когда в дверь постучали. Предупредив сына не притрагиваться к горячей плите, Реджина сняла фартук и направилась в прихожую, по пути глянув на часы.
Тина уехала из города, чтоб повидаться с семьёй, Ноланы придут только завтра. На короткий миг брюнетка представила, как открывает дверь, и она видит своего солдата с сумкой, рюкзаком и самодовольной ухмылкой на лице. Конечно, Эмма могла соврать насчёт даты приезда, чтоб сделать сюрприз лучше, Реджина в этом уже убедилась, но, поворачивая дверную ручку, она подавила в себе надежду. Если за дверью кто-то другой, ей не придется разочаровываться.
На пороге стояла не Эмма. И не Тина, не Ноланы или Руби.
Она придержала дверь, когда увидела военного, одетого в парадную форму. На груди висела медаль, на рукаве шеврон, подбородок обожжен слева, и ожог спускается на шею. Правая рука на перевязи. Реджина знала в лицо всех жителей города, но этого человека точно видела впервые.
– Чем могу помочь?
Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут же закрыл его и медленно стянул с головы фуражку:
– Здравствуйте, мэм. Вы Реджина Миллс?
Реджина нахмурилась, чувствуя, как сердце забилось быстрее:
– Что такое?
Мужчина снова открыл рот, но скрип снега за спиной отвлёк его, и он обернулся. Реджина посмотрела на дорожку. К дому шел Август, тоже одетый в парадную форму, и даже на расстоянии можно было увидеть скорбь на его лице.
– Август?
– Реджина, – тихо поздоровался он, поднявшись на ступени. Лицо Бута было бесстрастным, но покрасневшие глаза говорили о многом.
Грудь сдавило, как стальным обручем, ком в горле не давал дышать:
-Что происходит?
Мужчина с ожогом скорбно опустил голову, но тут же поднял её, глядя Реджине в глаза. Брюнетка хотела отвести взгляд и, сделав это, увидела, что ожог тянется до тыльной стороны левой ладони. Паззл сошелся.
– С прискорбием и глубочайшими соболезнованиями…
– Нет!
– Я должен уведомить вас…
– Молчи!
– Реджина.
– Что капрал Эмма Свон…
Реджина попыталась захлопнуть дверь, но Август не позволил. Он прижал её к двери, обхватив сотрясающиеся от рыданий плечи, и мягко опустил на пол, не дав упасть.
Нил закрыл глаза, по обожженной щеке покатилась и упала на порог слеза.
– Стала жертвой войны.
Глава 19
– Одну тебе, – Генри положил печенье на салфетку перед Августом и бросил щедрую горсть на свою тарелку, – и одну мне.
Август пытался, правда всеми силами пытался искренне улыбнуться ребенку, но не смог. Он не мог улыбаться, зная, что Реджина рыдает в кабинете, оцепеневшая от горя и гнева, после того, как Нил всё рассказал. Он знал это чувство, знал, как цепенеет рассудок. Как-будто тебя бросили в Ледовитый океан посреди зимы, и тебе приходится плыть сквозь леденящую тьму, чтоб спастись. Но холод высасывает воздух из твоих лёгких, не давая даже шанса.
Когда пять дней назад ему сообщили о том, что случилось, сердце Августа наполнилось ужасом, и когда он смог связно мыслить, его первой мыслью было: «Я остался один». Второй: «Как я скажу Реджине?» Он едва удерживал на плаву самого себя, он утянет её на дно, им не доплыть до берега.
Но скорбь не любит одиночества.
Собравшись с мыслями, Август подошел к телефону, но, подумав, отказался от этой мысли. Телефонный звонок? Даже он не настолько жесток. Он ведь собирался ехать в Сторибрук. Только и представить не мог, что причина будет такой. Не такой она должна была быть. Господи. Эти праздники будут полны пустоты и отчаяния. Нил попросил его подождать пару дней. Сказал, что должен сам сообщить Реджине. Бут наорал на него, спрашивая, как бы он себя чувствовал, если б что-то случилось с Тамарой, а ему не сообщили бы об этом сразу. Обрадовался бы он, если бы узнал о рождении дочери недели спустя? Нил не нашелся, что возразить, но сержант выполнил его просьбу. И Август никогда никому не признается в этом, но он был благодарен Кэссиди за эту передышку, за дни, в которые он мог хоть немного свыкнуться с мыслью, что Эммы больше нет.
Наступило и ушло Рождество, и звонок Миллсов в Сочельник остался без ответа, позже Реджина получила от Августа сообщение, что он был занят, но скоро приедет в Мэн. Со скорбью и пеплом в подарок, думал мужчина, топя свое горе и неверие в бутылке виски. Напиваясь, он надеялся, что эта ночь никогда не кончится, потому что, черт возьми, он не может увидеть убитую горем Реджину. Он просто этого не вынесет.
Он был прав.
Всего виски в мире не хватит ему, чтоб забыть, как брюнетка рыдала в его руках у открытой двери особняка, как плач сотрясал её тело, как дрожали ссутулившиеся плечи, и как резко охрип, огрубел бархатистый голос.
Почти час прошел прежде, чем Реджина успокоилась достаточно, чтоб можно было отвести её из прихожей в кабинет. И еще полчаса потребовалось, чтоб уговорить женщину выслушать Нила. Она кричала на них, требуя, чтоб они убрались из её дома, катились, черт подери, с глаз долой, но когда из кухни выбежал Генри, торопившийся сказать маме, что печенье готово, и, увидев дядю, радостно закричал:
– Дядя Август дома! – Реджина снова не выдержала.
– Ты будешь есть, дядя Август? – Генри с молочными усами под носом показал на нетронутое печенье.
Мужчина покачал головой и пододвинул печенье к малышу:
– Нет, забирай.
Генри радостно жевал печенье, не зная, что их с матерью мир разрушен, и Реджина готова выть от отчаяния.
* * *
Нил смотрел, как Реджина наливает себе виски. В третий раз с тех пор, как они вошли в кабинет. Она посмотрела на диван, на котором он сидел, побледнела и, зажмурившись, резко опрокинула стакан. Нил тоже не отказался бы выпить. По правде говоря, он чувствовал себя так, что не прочь был бы уговорить полбутылки. Мысленно мужчина отругал себя. Эмма была его другом. Она сделала бы это для него. И он сделает это для неё.
Реджина подошла к дивану и, поставив стакан на столик, наполнила его снова. Жидкость перелилась через край, и, судя по всему, в другой ситуации брюнетка огорчилась бы, переживая за ценную древесину. Но она просто забилась в угол дивана со стаканом в руках. Нил хотел сказать, что ей не нужно так убиваться, сказать что-нибудь, лишь бы разбить эту напряженную тишину, но кто он такой, чтоб говорить этой женщине, как вести себя, получив такой сокрушительный удар? Миллс крутила стакан в руках, избегая смотреть на него. Шея напряжена, неестественно прямая спина, на лбу бьётся вздувшаяся венка. Нил видел, что все её силы уходят на то, чтоб не разрыдаться снова. Перед ним, почти незнакомцем, горевестником. Её решимость таяла с каждой минутой, хотелось закрыть глаза и отмотать время назад, но она так старалась оставаться сильной, и Нил уважал это.
– Что произошло? – голос Реджины был охрипшим от слёз, она смотрела на него, вцепившись одной рукой в стакан, а другой прикрывая живот в бесполезной попытке защититься. В покрасневших, без следа макияжа, широко распахнутых глазах застыли ужас и мольба. Женщина хотела знать всё, до конца, но отчаянно надеялась очнуться от этого кошмара.
Нил отвёл взгляд и зажмурился, пытаясь заглушить внутренний голос, постоянно задающий тот же вопрос. Он преследовал его, не давал спать ночами, разрывал изнутри на части: «Что произошло? Когда всё пошло наперекосяк?»
Он открыл глаза.
– Все должно было быть просто, – голос был бесстрастным. – Относительно. Мы должны были просто перевезти пленного и вернуться домой к Рождеству.
– К Рождеству? – хрипло переспросила Реджина. Она поставила виски на стол и обняла себя двумя руками.
Нил кивнул:
– Наверное, раньше. Нас должны были отправить по домам сразу после этой операции.
Реджина зажмурилась, и по бледной щеке покатилась одинокая слезинка. Лицо исказилось от боли, которую она пыталась подавить. Женщине потребовались все её силы, чтоб рыдания, клокотавшие в горле, вырвались наружу одним лишь хриплым вздохом. Карие глаза распахнулись, когда Нил сказал:
– Она меня спасла.
* * *
Нил сердито заворчал, когда грузовик подпрыгнул на каменистой дороге. Он, конечно, «за» путешествия обеими руками. Однажды, например, они с Тамарой отправились аж на Миссисипи ради семейного праздника. Она даже не хотела ехать, но Нилу удалось её убедить, что пора ему познакомиться с семьёй будущей жены и попробовать знаменитые кукурузные хлебцы Мамы Бенджамин. Нет, Тамара честно предупредила его, что он об этом пожалеет, и восемь её здоровенных кузенов-баскетболистов, по шесть футов росту в каждом, умеющие стрелять так же метко, как попадать мячом в корзину, сделали всё возможное, чтоб Кэссиди и вправду пожалел о поездке. Парень чувствовал себя совершенно неловко и не в своей тарелке, как голый на демонстрации. Но к концу уикенда Мама Бенджамин уже пекла ему хлебцы на дорожку, а кузены хлопали по спине, говоря, что обязательно ждут его в следующем году. Так что оно того стоило.
Но здесь, ехать по каменистому плато днями и ночами напролёт, когда пейзаж за окном изредка разбавляют только силуэты гор и заброшенные деревни… Такая дорога – настоящая пытка.
Монотонность сводила с ума, да еще и пленный, Муххамед, худощавый мужчина, чьего лица Кэссиди не видел, потому что почти всегда его скрывала мешковина, оказываясь в его грузовике, либо вёл себя до жути тихо, сидя неподвижно, как мёртвый, либо непрестанно напевал какой-то странный гимн. Нил уже мог бы повторить его наизусть, хотя не понимал ни слова. Парень даже подумывал, что это что-то вроде заклятия. Честно говоря, он бы не удивился.
Но это было далеко не самое худшее.
В тот день в палатке он был прав, они будто оказались героями «Спецназа города ангелов». Не ожидай они нападения со всех сторон каждую минуту, он бы толкнул Эмму локтем и обязательно сказал бы: «Я же говорил». Поездка по стране, которая должна была занять всего пару недель, обернулась полосой препятствий. Большинство атак были явными: боевики так стремились освободить пленного, будто он был самим Пророком. К ним просто подъезжала машина, полная вооруженных мужчин, и они оказывались под градом пуль и оскорблений. Другие были хитрее: пожилая женщина, сидящая на обочине рядом со сломанной телегой. Они останавливаются помочь, и откуда не возьмись появляется толпа молодых ребят, иногда даже подростков, с оружием, гранатами и мачете. К счастью, им удавалось отбивать эти атаки, а потом отряд просто ждал, пока кто-нибудь приедет, и уберет трупы. Со временем Нил научился думать о таких моментах этой поездки и их последствиях просто как о бардаке.
Они едут уже месяц. Грёбанный месяц! Он уже давно должен быть дома. Дома. Он должен будить Алию раньше времени и слушать ворчание Тамары. Через пару недель его девочке исполнится год, и он, кажется, пропустит и эту веху. Он уже был так близко к тому, чтоб увидеть дочь, он почти слышал, как она агукает, увидев его. А может, уже разговаривает? Тамара говорила, что их девочка начала потихоньку ходить и пытается говорить, но отдельные слова пока не получаются. Сам-то он поздновато пошел, но Алия ведь другое дело. Она точно не из тех детишек, кто делает что-то наполовину. Скоро она начнёт бегать, играть в футбол и пойдет на каратэ. И станет лупить всех мальчишек в округе. И всё равно будет папочкиной дочкой. Нил подпрыгнул, когда Эмма резко вывернула руль влево, следуя за грузовиком впереди по пескам пустыни. Кэссиди вздохнул. Да, кажется, он увидит дочку позже, чем надеялся.
Пейзаж убивал своим однообразием. Двигайтесь. Меняйте направление. Сбивайте их с толку. Вот, что приказывал Карбера. Враг легко отследит прямой маршрут. Петляйте, кружите на месте. Путайте след.
Они встречали другие отряды, чтоб заправиться и поменяться машинами, и снова ехали. Машины Хольта и Кена пришлось заменить, потому что их прошило пулями. На одной бронированную дверь разворотило Молотовым. Эта самопальная бадяга уже начинала по-настоящему бесить Нила.
– Надеюсь, этот парень стоит того, – проворчал Нил, услышав по рации голос Фреда. Он наклонился вперед, и сиденье заскрипело под его весом. Эмма передала ему рацию, не отрывая напряженного взгляда от каменистого грунта холма, на который сейчас взбиралась их машина.
- Мы меньше, чем в десяти милях от конечного пункта. Съезжаем с главной дороги. Следуйте за мной.
– Вас понял. Отбой.
– Наконец-то, – Эмма положила рацию на место. – Мы будем на месте до заката, сержант.
– Не спешите радоваться, – Карбера внимательно оглядывал дорогу. – Вы же знаете, что это значит, да?
– Что мы поедем домой, сэр? – с надеждой откликнулся Нил.
– Считай эти десять миль самым тёмным часом перед рассветом, Кэссиди. Готов показать, из какого ты теста?
– Так точно, сэр, – Нил сжал челюсти и напрягся, услышав озабоченный тон сержанта.
Оставалось десять миль. Меньше. Что могло случиться?
* * *
Почти три мили они ехали через полуразрушенную деревню. Нилу и раньше доводилось видеть заброшенные сёла, но никогда ещё они не были в таком состоянии. Здесь не было никаких признаков жизни, и если бы не старый, обветренный и источенный термитами указатель, который они видели две мили назад, никто никогда не догадался бы, что когда-то здесь жили люди. Во всей деревне был от силы десяток домов, наверное, жителей было человек пятьдесят. Наверное, раньше, дети бегали по этой дороге, женщины стирали бельё, взрослые молились. Но сейчас всё было разрушено почти до основания. Не осталось ни одного, пригодного к использованию. От ближайшего строения, например, остался угол из двух каменных стен. Одна из них опасно покосилась. От потолка осталась всего пара кирпичей.
Здесь не было ничего, кроме каменных стен, сухого песка и сломанных изгородей. Не было даже собак, которые выли бы, оплакивая потерю хозяев.
– Вы знаете, что здесь произошло, сержант? – Эмма краем глаза посмотрела на Карберу, следуя по колее, оставленной машиной Хольта.
Карбера покачал головой:
– Ну, могу предположить, что кто-то куда-то вляпался, и деревню разбомбили.
– Это во что ж нужно вляпаться, сэр, чтоб подвести под бомбёжку всю деревню?
Нил не получил ответа на вопрос. Эмма резко ударила по тормозам, и он качнулся вперёд, почти ударившись о переднее сиденье. Машина Хольта и Кеннеди стояла в нескольких дюймах впереди, мигая красным стоп-сигналом.
– Какого черта? – Карбера включил рацию.
– Мне кажется, я что-то заметил, – доложил Хольт. – Какое-то движение в северном секторе.
– Не позволяйте пленному высовываться, – проворчал сержант. – Мы пойдем, осмотримся.
Все трое медленно выбрались из машины и огляделись по сторонам. Карбера молча указал на каменную стену к югу от них, достаточно большую, чтоб за ней могли укрыться трое или даже четверо. На окне болтались остатки деревянных ставен. Дальше, на северо-востоке, лежали валуны, темно-красные, как какая-то средневековая плаха. Может быть, на них действительно обезглавили предателя, ещё до бомбардировки, а может, просто ветер нанес на камни пыль с красноватой земли. Карбера предпочитал второе объяснение. Так было спокойнее.
– Что ты видел, Хольт? – спросил сержант, когда Фред вышел из машины и подошел к ним, оставив Кена с задержанным.
Фредерик показал на восток, туда, где стояли две покосившиеся, но всё еще красивые колонны. Кажется, раньше там была небольшая мечеть или, по крайней мере, почитаемое место.
– Я думаю, я видел там какое-то движение, сэр.
– Ты думаешь или ты видел? – Карбера взял бинокль и посмотрел в направлении, указанном Хольтом.
– Думаю, сержант.
Карбера опустил бинокль, и Нил хотел спросить, увидел ли он что-нибудь.
– Что бы это ни было, теперь там ничего нет. Давайте убираться отсюда, пока не стемне…
Водительское окно, рядом с которым стоял Фред, разбилось, брызнув осколками, и четверо солдат инстинктивно упали на землю. Выстрелов не было слышно, но пули выбили все стёкла в обеих машинах.
– Где они? – Карбера перекрикивал звон.
Ему не ответили. Стрельба прекратилась, свист пуль смолк, и наступила тишина.
– Чемберс? Ты живой?
– Так точно, сэр! – донеслось из машины. – И Муххамед тоже.
Сержант кивнул и посмотрел на Эмму, Нила и Фреда, которые, не шевелясь, распластались на земле.
– Спрячетесь за…
Пули зазвенели об обшивку автомобиля, и на этот раз Нил смог определить, с какой стороны стреляют. На северо-востоке, за колоннами, за стенами, везде, где только можно, прятались вооруженные боевики, скрывшие лица балаклавами, как какие-то домушники.
Нил пополз между машинами следом за сержантом, стараясь не порезаться о стекло. Через пару мгновений они уже сидели на земле за машинами, слушая, как лязгают о металл пули. Кеннеди выскользнул из машины, вытащив Муххамеда, и опустился рядом с ними. Пленный орал, зовя на помощь, но Чемберс заставил его заткнуться, ударив локтем в живот.
– Кто-нибудь видел, сколько их?
– Пятеро, может, шестеро, – предположил Нил. – Судя по выстрелам, они просто разделились.
Карбера решительно кивнул и, присев, вскинул винтовку:
– Давайте их уберем.
* * *
Стрельба и взрывы не прекращались до рассвета. У них не было времени поесть или глотнуть воды. Даже по нужде приходилось отходить не дальше, чем на фут. Лучше уж покраснеть и остаться живым, чем быть убитым от чрезмерной щепетильности. Карберу зацепило, когда брошенная Нилом граната взорвалась, и стена, служившая ему укрытием, рухнула. Но в суматохе взрыва им удалось перебраться в новое укрытие. Остатки стен, прикрывавшие их, были такими низкими, что им пришлось растянуться на земле. Стоило кому-нибудь поднять голову, противник тут же отвечал шквальным огнем. Так что они не могли даже отстреливаться, приходилось просто лежать, вжавшись лицом в землю, чтоб не попасть под пулю или фонтанчик каменной крошки.
Иногда огонь прекращался, и тогда воздух наполнялся жуткой тишиной. Более жуткой, чем стрельба. И в этой тишине они ждали. Действовать или реагировать. Нападать или обороняться. Нужно выбрать стратегию, которая позволит им вернуться живыми домой.
Когда солнце поднялось, Карбера приподнялся на локтях и оглядел свой отряд, все они лежали рядом, на расстоянии самое большее пятнадцать футов.
– Рассчитайся!
Кэссиди, Свон, Хольт, Чемберс. Даже Муххамед был жив-здоров в отличие от самих солдат, чьи голоса были охрипшими и напряженными. Долгая ночь закончилась, уступая место еще более долгому дню.
