Текст книги "Письма с войны (ЛП)"
Автор книги: hunnyfresh
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)
– Генри! – испугано ахнула Реджина и присела, пытаясь поднять его и одновременно сохранить равновесие.
Малыш скривился, заливаясь краской, и Реджина знала, что за этим последует. В следующую секунду его рот широко раскрылся, и каток огласился громким воплем. Заливаясь слезами, он забрался к маме на руки. Реджина легко притянула его к себе и встала, но ехать по катку с плачущим ребёнком на руках было сложнее, чем бежать марафон на шпильках. Она была единственной, кто шел к выходу, остальные десятеро детей и их родители неуклюже катались. Едва успевая извиниться, Миллс объезжала их, держась ближе к бортику. Наконец, они с Генри подошли к трибунам.
Мальчик всё еще плакал, держась за запястье. Усадив его на скамью, Реджина взяла его за руки, испуганно осматривая:
– Где болит, дорогой?
Он протянул руку, показывая покрасневшую ладошку, и брюнетка мысленно отругала себя за то, что не заставила сына надеть перчатки.
– Хочешь, пойдём домой?
Генри покачал головой, постепенно успокаиваясь; шумно вздохнув, он утёр нос тыльной стороной ладони.
– Уверен? Тогда, может, чуть-чуть посидим?
Он снова покачал головой, уже более уверенно и, насупившись, быстро вытер слёзы, стараясь показать, что он в порядке и может вернуться на лёд.
– Генри, я знаю, что ты уже большой мальчик…
– Я смогу, – решительно перебил её Генри. Он произнёс это таким не допускающим возражения тоном, что ни у кого в этот момент не возникло бы сомнений в том, чей Генри сын. Реджина не смогла сдержать лёгкой, полной материнской гордости улыбки.
Кивнув, она помогла ему встать. Крепко взявшись за мамину руку, Генри аккуратно ступил на лёд и ухватился за бортик. Большинство детей катались, держась за пилоны, а те, кто стоял на коньках не впервые, катались по кругу, держа родителей за руки. Пара человек в центре катка скользила по льду, опустившись на колени.
– Вот так, – подбодрила Реджина сына, преодолевающего миллиметр за миллиметром.
Он поскользнулся и упал на колено, но не разрешил ей поднять его, вместо этого Генри схватился за бортик и, покачнувшись, поднялся сам, гордо улыбнувшись. Реджина ехала впереди, повернувшись к Генри лицом и протянув ему руки, маня за собой. Внезапно она вспомнила, как когда-то вот так же учила своего девятимесячного сына ходить. Брюнетка улыбнулась этим мыслям. Удивительно, как, казалось бы, самые незаметные моменты превратились в самые дорогие воспоминания.
– Помедленнее, Генри. Не спеши.
Увидев, как Генри отпустил бортик, Реджина едва не закричала, но сдержалась, когда малыш, выставив вперед одну ногу, сосредоточено сморщив нос, медленно поехал к ней. На секунду он потерял равновесие и покачнулся, но ему удалось устоять на ногах. Однако внезапное движение придало его туловищу импульс и остаток пути в объятия мамы он пробежал бегом.
– Я сделал это! – радостно воскликнул он, обнимая её за шею.
– Да, ты сделал это, – просияла Реджина, звонко чмокнула Генри в щеку. – Ещё разок?
К концу часа Генри самостоятельно объехал каток, упав всего пару десятков раз. Он очень гордился собой, а Реджина радовалась не только его успехам, но и тому, что всё обошлось без отрезанных пальцев и рук, учитывая, насколько у коньков острые лезвия. Она только немного помогла ему спуститься с катка. Когда они вместе с остальными шли в раздевалку, после которой должны были отправится в кафетерий, который Тина заказала для них на время ланча, Генри вдруг спросил:
– Мы расскажем Эмме, что я научился кататься на коньках?
Реджина на секунду замерла, стараясь не показать эмоций, моментально накрывших её при звуке имени солдата. Она не должна показывать сыну ничего кроме радости. Миллс так переживала из-за их с Эммой стычки, что даже не подумала, как может отразиться на Генри возможное исчезновение девушки из их жизни. Это нервировало её, пугало и волновало одновременно.
– Конечно, расскажем, дорогой, – наконец ответила она.
– Мы можем вместе покататься, когда пойдет снег, а потом можем слепить снеговика, и сделать снежных ангелов, и выпить горячего шоколада, и поесть снега, – оживлённо тараторил малыш, пока мама, усадив его на скамью, снимала с него коньки. Услышав последнюю фразу, Реджина вопросительно посмотрела на сына, но Генри был слишком взволнован и не заметил этого. – Я куплю ей коньки на Рождество, и мы пойдём кататься!
– Да? – весело переспросила Реджина.
– Ага, – упрямо кивнул головой Генри.
Раздался хлопок, а потом еще три подряд, это Тина привлекла внимание детей. Все они разом оставили свои занятия и как по команде повернулись к ней.
– Так, детишки, кто хочет горячего шоколада?
Оказалось, горячего шоколада хотели все, и малыши радостно потянулись за Тиной, ведя следом родителей. В кафетерии они сидели за столиком, и пока Генри потягивал из пластикового стаканчика горячий шоколад с зефирками, Реджина была предоставлена собственным мыслям, а значит, как обычно в последнее время, волновалась за Эмму и ругала себя. Особенно зло Миллс напустилась на себя сейчас, осознав, что в случае разрыва со Свон разбито будет не только её сердце. Эти мысли скручивали её внутренности страхом.
Реджина всегда стремилась быть лучшей во всем и гордилась этим. Мать прививала ей это стремление с самого детства, и с возрастом Реджина Миллс превратилась в законченную перфекционистку. Находчивая, хитрая, страстная – список качеств, которыми она обладала, был велик.
Но теперь, сидя в комнате, полной гиперактивных детей и оживлённо общающихся между собой дружелюбных родителей, она чувствовала себя отвратительно.
На следующий день после ссоры она получила от Эммы письмо, написанное около месяца назад. Эмма писала, что она в порядке. Реджина перечитывала его снова и снова, как будто письмо могло сказать, что девушка простила её. Это было глупо, но брюнетка была в отчаянии.
Эмма говорила в своем послании:
Хэй.
Я знаю, что давно не писала, но я всё ещё здесь. Мы провели операцию, ну, знаешь, из тех, которые показывают в боевиках. Только как бы в 3D формате, с трясущимися креслами и всё такое. И страшнее, чем в кино. Но я в порядке. Получила пару порезов и царапин, но ничего серьёзного. Просто хотела рассказать вам с малышом. Больше тебе, конечно. Не рассказывай Генри.
Я так скучаю по тебе.
Твоя Эмма.
Её солдат никогда не могла похвастать аккуратным почерком, а теперь, увидев, как прыгают и наезжают одна на другую строчки, Миллс поняла, что Эмма была нездорова, когда писала ей. Девушка забыла о собственной слабости и боли, чтобы только рассказать Реджине, что с ней всё хорошо, успокоить её. От этой мысли чувство вины, не дававшее мэру уснуть, увеличилось раз в десять.
Ситуация осложнялась и тем, что у Реджины не было никакой другой возможности связаться с Эммой. И пока блондинка не решит еще раз попробовать перекричать помехи в телефонной трубке ради звонка в Сторибрук, Реджина будет пребывать в неведении.
Это сводило Реджину с ума, и это полностью её вина.
Большую часть времени Реджина пыталась успокоиться. Это не разрыв. И наверняка это не последний их разговор. Эта расстроенная, брошенная сгоряча фраза вовсе необязательно приведет их к разрыву. Конечно, учитывая, как Реджине «везёт» по жизни, этот их с Эммой разговор вполне мог быть последним. Но жизнь ведь не может быть так жестока, правда? Женщина с трудом глотнула, пытаясь заглушить пессимистичный голосок, напоминающий, что жизнь обычно жестока к ней, а мир иногда просто ужасен.
Она даже не знает, кто они друг другу. Что, если белокурый солдат просто выбросит её письмо, не читая? Подумав об этом, Реджина начала волноваться вдвое больше. Нет, твердо сказала она самой себе. Нет, у них всё будет хорошо. Это просто маленькая стычка. Ничего такого, с чем бы они не могли справиться.
Но что, если её снова ранит? На этот раз тяжело? Что, если…
– Ты не взяла свой какао, – к их столику подошла Тина, протянув задумчивой брюнетке большую дымящуюся кружку.
Реджина моргнула, замечая присутствие Тины, и вежливо покачала головой:
– Нет, спасибо, я не большая поклонница горячего шоколада.
– К сожалению, сидр только что закончился.
– Даже если бы был, я сомневаюсь, что он сравнится с моим.
Воспитательница улыбнулась и, отпив из своей кружки, кивнула на Генри, сидевшего за столиком в окружении двух девочек:
– Кажется, из него растёт тот ещё дамский угодник.
Реджина нахмурившись, закатила глаза, но чуть поднявшиеся уголки губ говорили, что комментарий Тины брюнетке не так уж неприятен.
– Решила поиграть в фею-крёстную?
– Я просто констатирую факт, – легко откликнулась мисс Белл, и Реджина засмеялась, понимая, что это правда. – Держу пари, он из вас с Эммой верёвки вьёт.
Услышав имя солдата, брюнетка резко замолчала.
– Эй, что случилось? – Тина подвинулась ближе и понизила голос, оберегая их разговор от лишних ушей.
На лице Реджины моментально появилась привычная маска, и мадам мэр упрямо покачала головой:
– Не понимаю, о чем ты, дорогая.
Тина задумчиво поглядела на неё и нахмурилась, улыбнувшись почти озадачено:
– Я думала, мы, вроде бы, подружились.
– Вы учитель Генри.
Тина закатила глаза и встала:
– Ладно, мисс Миллс.
Реджина нахмурилась, глядя, как Тина подошла к столику, за которым сидел Генри, чтоб спросить детей, понравилось ли им кататься. Её всегда удивляло, как эта миниатюрная женщина может тратить столько энергии, занимаясь с малышами, а вечерами заботиться о мальчишках Пэн практически вместо их опекуна. Тина делает так много, а Реджина едва говорит с ней. Она не станет винить воспитательницу, если та оставит свои попытки завязать разговор. И Тина была права, за последний месяц они стали если не подругами, то почти приятельницами. Реджина не знала, почему настойчиво отталкивает от себя всех. Была ли это склонность к умалению собственного достоинства или нечто врожденное? Единственное, что было для Миллс очевидным, это то, что на этот раз ей не плевать на последствия.
Женщина глубоко вздохнула, добавив Тину Белл к списку людей, которых она обидела зря, и отпила горячего какао.
* * *
Генри не терпелось похвастаться Августу своими успехами, и вечером Реджина позвонила сержанту.
– Я научу тебя кататься на коньках, дядя Август, – решительно объявил Генри.
Мужчина усмехнулся:
– Не знаю, малый, а если я не смогу за тобой угнаться?
– Ничего, – успокоил мальчик, – я тоже сначала медленно катался, но теперь я катаюсь очень-очень-преочень быстро.
– Очень-преочень быстро? – переспросил Август.
– Угу, я сам объехал весь каток!
– Ни фига себе! Смотри, пацан, другие дети начнут тебе завидовать.
Генри довольно хихикнул:
– Я в школе сделал подарки для мамы с Эммой.
Реджина навострила уши. Ей Генри об этом ничего не говорил, хотя обычно рассказывал о том, что делает в садике, в мельчайших подробностях. Вот и сейчас она сидела рядом с ним, слушая, как Генри взахлёб рассказывает Августу про поход на каток. Конечно, они были там вместе, но Реджина просто любила слушать рассказы Генри.
– Только тс-с-с, – мальчик приложил палец к губам, будто Август мог его видеть, – это секрет.
– Я никому не скажу, – серьёзно пообещал Август.
Реджина положила ладонь на спину сына:
– Попрощайся с дядей Августом, дорогой, тебе почти пора идти в ванную.
Генри недовольно выпятил нижнюю губу, но спорить не стал и, попрощавшись с Августом, передал трубку Реджине. Держа телефон в одной руке, она сняла Генри с высокого барного стула, спуская его на пол. Тут же позабывший своё недовольство мальчик сразу убежал, чтобы успеть еще немного поиграть.
– Здравствуй. – тихо поздоровалась Реджина, одновременно прислушиваясь к возне Генри в игровой комнате.
– Ты в порядке? – не стал ходить кругами Август. – Вы, ребята, обычно звоните по воскресениям.
– Извини, – торопливо ответила женщина, – я не хотела нарушать твои планы.
– Нет, всё хорошо, – тут же заверил Бут.
– Я понимаю, что уже, наверное, поздно, и у тебя могут быть другие планы, но мы будем очень рады, если ты приедешь к нам на праздники. Думаю, Мисс Лукас тоже будет в городе, – последняя фраза вполне могла бы прозвучать, как дружеское подшучивание, если бы не серьёзный тон Реджины. Из-за него её предложение больше походило на официальное приглашение. Впрочем, если Август и заметил некоторую натянутость, то промолчал, всё равно тронутый её щедростью.
– Спасибо, – искренне поблагодарил он и хохотнул, скрывая эмоции. – Жаль, Эмма не может приехать, а то вся семья была бы в сборе.
– Мы поссорились, – Реджина даже не дала Августу договорить, долгие недели молчания убивали её, а мэр не привыкла ждать. – Август, как я могу связаться с ней? У тебя ведь есть какие-то свои каналы? – добавила она в отчаянии.
Мужчина глубоко вздохнул:
– Есть, но не для тебя.
– Что ты хочешь этим сказать? – моментально ощетинилась брюнетка.
– Реджина, – Август говорил, медленно подбирая слова, – армейскому начальству известно, что у Эммы Свон нет семьи. Нет друзей. Она идеальный солдат, из тех, кто, надевая жетоны на шею, теряют имя, становясь на бумагах просто номером социальной страховки.
– А ты? Ты можешь её найти? – Миллс взъерошила волосы, приводя в беспорядок идеальную причёску. – Мне нужно… Она должна узнать, что я сожалею. Она, наверное, в ярости из-за того, что я ей сказала. И наверняка не хочет обо мне слышать…
– Реджина, – спокойно перебил Август, не давая женщине возможности накручивать себя дальше, – я посмотрю, что можно сделать.
– Что, если с ней что-то случится? – почти обреченно спросила Реджина.
– Не беспокойся об этом.
– Как я могу об этом не беспокоится?
– Слушай, ребята знают, что мы с Эммой вроде брата с сестрой. Если с ней что-то случится, меня тут же найдут и сообщат об этом. Армия всегда уведомляет родных о происшествии раньше, чем информация просочится в СМИ.
Проглотив ком в горле, Реджина кивнула и прислонилась к стене, пытаясь собраться с мыслями. Через несколько секунд она кивнула более уверенно:
– Ладно. Хорошо.
– Расслабься, – отозвался Август.
– Ты не спросишь, из-за чего мы поссорились?
– Нет.
– Почему?
– Потому, что это не важно, – услышав его ответ, женщина недоуменно прищурилась. – Что бы это ни было, у вас двоих всё будет в порядке.
– Откуда ты знаешь?
Август издал сухой смешок, Реджина не слышала раньше, чтоб он усмехался так. В этом смехе не было обычного, присущего Буту веселья или многозначительности. Он звучал почти горько.
– Я был там, помнишь? Не важно, как сильно ты злишься на тех, кого любишь, пока ты там, ты постоянно мечтаешь о том, чтоб вернуться домой.
* * *
Декабрь 16, 2004. Ирак, местоположение неизвестно
– Вы заметили, Спенсер появляется только тогда, когда что-то идет не так? – громко спросил Нил. Сморщив нос, парень осматривал ветхий, насквозь прошитый пулями автомобиль. Весь салон машины был заляпан кровью.
– Угу, а стоит нам отличиться, так он тут же оповещает всех, что мы под его началом, – откликнулся со своего места Фред.
Они находились в одной из заброшенных деревень. Они часто встречались здесь, эти поселения-призраки, оставленные жителями, испугавшимися войны, постоянных обстрелов и бомбежек. Единственным свидетельством того, что здесь когда-то жили люди, были пустующие каменные и глинобитные дома.
В группу входило пять человек, включая их нового сержанта, Денни Карберу. Подтянутый латинос отличался волевым подбородком и крепким желудком. Та их операция, по задержанию Аль-Джамиля, и без того тяжелая, теперь обросла слухами и превратилась для тех, кто там не был, в нечто вроде страшилки, которой пугают друг друга желторотики. Ещё бы, столько мирного населения погибло. Так вот, по слухам, Карбера, бывший среди тех, кому пришлось разбирать завалы и убирать искалеченные и изуродованные тела, единственный смог удержать свой завтрак в желудке. Он действительно тогда даже глазом не моргнул.
Эмма разгребала листы металла, бывшие когда-то крышами домов. Она чувствовала под пальцами пулевые отверстия, и они казались девушке огромными, как пропасть Большого Каньона. Свон было грустно, было жаль людей, живших здесь. Эти листы металла, защищавшие дома от дождя, от палящего солнца, от ночной сырости, они казались людям надежным укрытием. Владельцы домов верили, что под этими крышами они в безопасности. Так ребенок верит, что, если он спрячется под одеяло, Бугимэн не достанет его. А оказалось, что этот, такой надёжный с виду металл не может никого защитить, и Бугимэн оказался сильнее детской веры.
Под обломками лежала обгоревшая и порванная самодельная кукла. Она как будто тоже искала убежища от того хаоса и ужаса, с которыми столкнулся её маленький владелец. Чувствуя, как к горлу подступает желчь, блондинка подняла её. Голова игрушки запрокинулась, повиснув на двух нитках. Перед глазами Эммы тут же появился силуэт ребенка, неподвижно лежащего на щебне, такого же бездыханного, как соломенная игрушка, зажатая в её пальцах. Эмма крепко зажмурилась, пытаясь прогнать видение.
Господи Иисусе! Есть вещи, которые, к сожалению, невозможно забыть.
– Свон! – окликнул Карбера. Кукла упала, мягко стукнувшись о металл. – Разбуди Кеннеди и иди отдыхать.
– Есть, сэр! – кивнула девушка и, бросив последний взгляд на куклу, пошла к находившемуся через дорогу почти уцелевшему дому. Кеннеди лежал в тени навеса. Эмма потыкала его носком ботинка, чтоб разбудить.
Он дернулся, просыпаясь, и тут же зажмурился, ослеплённый бликами солнца на белом песке.
– Не похоже, что уже час прошел, – пробурчал парень, прикрывая глаза ладонью и подтягиваясь.
– Привыкай, – блондинка плюхнулась рядом с ним. – А ты что думал, что успеешь поесть индейки в этом году?
Кеннеди искоса глянул на неё. В глазах у него было больше разочарования, чем досады.
– Эх, мои родители такую бы вечеринку закатили, вернись я домой к Рождеству, – протянул он, затаскивая лежащую рядом винтовку к себе на колени.
– Охотно верю, – сухо отозвалась Эмма.
Кен помолчал с минуту и тоскливо добавил:
– Это место – настоящий ад.
– Ага, – согласилась Эмма, она сняла винтовку и положила её рядом, и теперь пыталась устроиться поудобнее, – но для многих людей это дом.
– Они просто двинутые.
– Ты пошел в армию, – отозвалась она. – И кто здесь двинутый?
Кеннеди усмехнулся и, поднявшись на ноги, пошел к остальным. После обнаружения деревни, Карбера по рации доложил об этом, и Спенсер приказал им оставаться на месте. Ни больше, ни меньше. Видимо, Спенсер не доверял их сержанту. Так что они разбирали завалы и наблюдали, ожидая прибытия начальства.
Хотя раньше Эмма могла спать где угодно, на диване, на заднем сидении жука, просто на земле, последнее время ей никак не удавалось как следует отдохнуть, и не важно, сколько раз ей приказывали. Вот и сейчас, сделав глоток из фляги, она просто сидела, прислонясь спиной к стене. Стоило ей хотя бы задремать, ей тут же начинали сниться жена Хусейна и его сын, лежащие на земле лицом вниз. Спенсер аплодировал ей, когда хвалил за устранение угрозы, но какой ценой? Для него это того стоило, а Эмма слышала ночами детский плач. Хуже всего бывало, когда в её снах на месте тех женщины и ребенка оказывались Реджина и Генри. Изломанные, окровавленные, лежащие на земле, и Эмма видела, как медленно угасает последний проблеск надежды в карих глазах. После таких снов она вскакивала в холодном поту и не могла заснуть по нескольку дней.
Через десять минут девушка открыла глаза, оставив попытки заснуть. Она огляделась: Нил с Кеннеди только что зашли в здание, стоявшее восточнее, Карбера расчищал здание напротив, Фред всё еще на своем наблюдательном посту.
Вздохнув, Свон достала из нагрудного кармана пару фотографий. Сейчас у неё не было возможности вешать на стены фотографии или рисунки, и даже Рекса пришлось убрать в ящик с одеждой, но с этими двумя снимками она не расставалась. На одном были они с Реджиной, второй был со дня рождения Генри, тот, где они втроём стояли у лестницы. Фотографии успели порядком обтрепаться по краям, линии, по которым они были сложены, четко проступали на бумаге.
Десять дней назад она была слишком расстроена, чтоб найти утешение в этих фото, но, немного успокоившись, Эмма мысленно настучала себе по голове за то, что такое могло прийти ей на ум. День, когда она не сможет посмотреть на их фотографии, станет днём её смерти. После разговора с Нилом ей полегчало, хотя после того, как Эмма призналась, что завидует ему, блондинке первое время было неловко смотреть другу в глаза. Но Нил об этом разговоре не вспоминал, и Эмма была ему благодарна и за это тоже.
Она так привыкла быть одна, что теперь, девушке не верилось, что кто-то может беспокоиться о ней. Эмма злилась всего день, а потом начала ужасно скучать по ощущению тепла, которое согревало её, когда они с Реджиной сидели в обнимку на диване, и по тому, как Генри обнимал её за шею, лёжа у неё на спине во время утренних отжиманий. Конечно, им с Реджиной надо будет поговорить, когда Свон вернется домой, но у неё наконец-то появились близкие, и придется привыкать к тому, что они за неё переживают. Всё ещё сложнее из-за того, что Эмма вечно то в патрулях с отрядом, то на дежурствах. У неё просто нет ни времени, ни возможности написать Реджине. А о том, чтобы дозвониться в Мэн отсюда, даже и речи быть не может.
Она просто надеялась, что Реджина больше не злится на неё. Эмма кочевала с места на место всю свою жизнь, но в этот раз она не была готова отказаться от того, что обрела в Сторибруке. Если Реджина устала быть за неё в ответе, блондинка поймёт, в глубине души она готова к этому, это уже въевшаяся в кровь защитная реакция. Тем более, что, поразмыслив над их небольшой ссорой, Свон поняла, как, должно быть, перепугалась Реджина. В конце концов, ещё неизвестно, кому тяжелее: солдатам, рискующим жизнью, или их любимым, которым остаются только ожидание и неизвестность.
Тишину нарушили скрип шин по гравию и рёв мотора. Большой грузовик мягко затормозил, и Эмма закатила глаза, увидев, как Спенсер выходит из пассажирской двери.
Из кузова выскочили солдаты, и без разговоров начали выгружать привезенную провизию и осветительное оборудование.
– Свон! – она была первой, кого увидел Спенсер. Остальные только подходили к навесу. Эмма торопливо встала, пряча фотографии в карман, но в спешке выронила одну, и снимок, на котором она была с семьёй, полетел на землю. Девушка не успела его поднять до того, как носок тяжелого армейского ботинка придавил фото, впечатывая его в пыль. – Что это?
Эмма выпрямилась, глядя прямо перед собой. Спенсер убрал ботинок и, нагнувшись, поднял измятую, пыльную и запачканную копотью фотографию. Только почувствовав головокружение, Эмма поняла, что перестала дышать. Спенсер внимательно разглядывал фото, с удивлением отмечая, как сильно девушка с сияющей улыбкой и лучащимися счастьем глазами на фотографии отличается от хмурого напряженного солдата, стоящего перед ним.
Жестко глянув на подошедших солдат, Спенсер отослал их. Пульс Эммы подскочил, но внешне она была совершенно спокойна.
– Это ваше, солдат, – он протянул ей фотографию, но отдавать явно не собирался.
– Так точно, сэр, – бесстрастно ответила Эмма.
Спенсер приподнял бровь, на лице появилась неприятная ухмылка, больше напоминающая оскал хищника, травящего жертву. Эта ситуация явно забавляла его. Эмма всё еще стояла по стойке смирно, глядя офицеру в глаза и явно не собираясь ничего объяснять.
– Горячая штучка, – Спенсер провел пальцем по лицу Реджины.
Взгляд Эммы метнулся к фотографии, но голос остался таким же спокойным, а дыхание ровным:
– Да, сэр.
Он плотоядно ухмыльнулся, глядя на фотографию:
– Ох, я бы её объездил, – Спенсер сказал это тихо, как если бы это была просто мысль, высказанная вслух, но фраза явно предназначалась Эмме.
Девушка моргнула, но ничего не сказала.
Не дождавшись реакции, мужчина прищурился:
– А мальчишка…
– Мой крестник, сэр, – быстро перебила Эмма, забыв о субординации.
Спенсер посмотрел на неё, всем своим видом показывая, что не поверил ей, и снова с неприкрытым отвращением перевёл взгляд на фото.
Он наклонился к девушке так близко, что Эмма почувствовала его дыхание на своем лице:
– Выпрямитесь, солдат, – прошипел он, бросая фотографию ей в грудь.
– Сержант, – повернулся он к Карбере, – ваш отряд останется здесь вплоть до получения следующего приказа. Данные воздушной разведки позволяют предположить, что эта деревня – некий перевалочный пункт…
Дальше Эмма не слушала. Подняв и спрятав фотографию в карман, она изобразил на своем лице величайшее внимание к приказам Спенсера, но в голове у неё билась только одна мысль: «Что Спенсер знает? Что он понял?»
Так страшно ей не было с тех пор, как она была подростком. И единственное, чего ей хотелось, это оказаться дома.
* * *
Декабрь 27, 2004. Сторибрук, Мэн
– Ты вернешься за ним? – с надеждой спросила Реджина.
Эмма улыбнулась, покачав головой, светлые локоны слегка перепутались с тёмными прядями:
– Я вернусь к тебе.
Реджина усмехнулась, притягивая девушку к себе в страстном поцелуе. Они так близко, что она чувствует Эмму всем телом. Горячая ладонь скользит по спине, опускаясь на поясницу, и блондинка осторожно опускает её на кровать. Обнаженные ноги запутались в простынях, пальцы мягко ласкают изгибы тела, а дыхание так горячо, что, кажется, воздух вокруг плавится. Они на секунду разрывают поцелуй, только чтоб тут же начать его снова.
Брюнетка не может удержать довольный смешок, когда Эмма прикусывает её нижнюю губу и чуть тянет на себя. Цепочка горячих поцелуев опускается на шею, и Реджина откидывает голову на подушку, трепеща под этими мягкими губами.
– Я так давно хотела этого, – выдыхает Эмма, легко прикусывая кожу на ключице.
Дыхание Реджины сбивается. Путаясь пальцами в золотых локонах, она притягивает Эмму к себе. Они прислоняются лбами и просто смотрят друг другу в глаза. Воздух в комнате плотный от желания, кажется, еще секунда, и он начнет искрить.
– Правда? – карие глаза удивленно смотрят на девушку, и она приподымается, садясь на колени, и смотрит на брюнетку, нежно взяв её лицо в ладони.
– Реджина, ты мой лучший друг, – её улыбка такая яркая, что освещающий комнату ночник меркнет в сравнении с ней. Миллс хочет отвернуться, чтоб скрыть собственное смущение, но она не может не смотреть на сияющую Эмму. – Ты больше, чем друг, и с тех пор, как я это поняла, я почти ни о чем другом и не думаю.
Реджина испытывающе смотрит в зелёные глаза, ища намёк на ложь, но, не найдя ничего, кроме искренности, приподнимается и крепко целует Эмму, обнимает её и прижимает к себе, лаская загорелую спину.
Эмма не может сдержать стон, когда колено Реджины случайно упирается между её разведенных бедер, задевая возбужденную плоть. Она покрывает поцелуями смуглую шею брюнетки и сгибает колено, повторяя позу Реджины. Комната наполняется хриплыми, рваными стонами.
Реджина обвивает девушку ногой и с неожиданной для нее силой переворачивает, меняя их местами. Эмма удивлённо ахает, но Миллс только усмехается в ответ и медленно поднимает белую майку, легко пробегая пальцами по загорелому животу. Крепкие мышцы пресса напрягаются под этими дразнящими прикосновениями. Пальцы замирают, дойдя до груди, но не коснувшись её. Эмма нетерпеливо стонет и выдыхает:
– Реджина.
Её имя срывается с губ Эммы тихим шепотом, просьбой, молитвой, обещанием.
Когда Реджина проснулась, у неё болезненно ныло внизу живота, и было тяжело на сердце. Не в первый раз она прокляла себя за то, что в их с Эммой последнюю неделю они не решились зайти дальше поцелуев. Но, признаться, после таких снов больше всего её мучило даже не физическое желание. Она просто хотела обнимать Эмму, чувствовать её рядом, знать, что она здесь.
В день, когда Реджина усыновила Генри, она точно знала, что одиноким рождественским вечерам, в которых было много яичного коктейля и слишком много размышлений на тему того, что прошел ещё один год, а она снова одна, пришел конец. Но это Рождество опять принесло с собой ощущение пустоты – уже не только для неё, но и для Генри. Пустоты, которую точно смог бы заполнить один её знакомый белокурый солдат.
Перед рождеством мать с сыном были очень заняты, украшая дом. В их первый совместный праздник Реджина убедилась, что, хотя настоящие ёлки восхитительно пахнут, она предпочитает искусственное дерево. К этому выводу её подтолкнула склонность Генри тянуться к сверкающим гирляндам. Малыш постоянно кололся и царапался об иголки, а если не царапался, то пытался ободрать и сжевать хвою с нижних веток.
К тому же, было весело вместе собирать и наряжать ёлку. Генри смешил Реджину, играя с искусственным снегом, как котёнок с клубком.
Потом была ежегодная вечеринка в Ратуше, на которой мэр Миллс героически выдержала фотосессию, устроенную Сидни, а Генри, пользуясь тем, что мама занята, увлеченно таскал со стола пряники. Реджина даже извинилась перед Тиной Белл, одетой рождественским эльфом. Когда она подошла, воспитательница тепло ей улыбнулась. Чуть позже Реджина услышала, как Тина рассказывала об этом Руби, добавив, что Рождественские чудеса и правда случаются. В другой раз Реджина непременно сделала бы им замечание, но сейчас брюнетка просто насмешливо закатила глаза и не стала вмешиваться.
Время пролетело и наступил сочельник. Вечером Реджина битых полчаса гонялась за Генри по дому, пытаясь уложить сына спать. Одетый в пижаму малыш с тапочками-оленями на ногах катался по натёртому паркету, ловко увертываясь от мамы. В конце концов, он со смехом взбежал по лестнице и, влетев в мамину спальню, прыгнул в кровать. Когда слегка запыхавшаяся Реджина вошла в комнату, он уже лежал под одеялом с самой невинной улыбкой на лице.
– Сегодня ночью к нам придет Санта, – взволнованно прошептал он.
– Санта придет, только если ты заснёшь, – мягко сказала Реджина, ложась рядом. Она поняла, что уговорить Генри спать в своей комнате сегодня не удастся. Да и кто знает, как быстро он вырастет и устанет быть Маминым лучшайшим другом? Нужно проводить с ним время, пока это возможно.
Мальчик улыбнулся и, закрыв глаза, обнял её за шею:
– Я хорошо себя вёл, мамочка?
Реджина поцеловала его в лоб, гладя по спине:
– Ты самый лучший, солнышко.
* * *
Это рождество не принесло Генри радости, и сердце Реджины было просто разбито, когда она поняла, почему.
Как всякий нормальный ребенок рождественским утром Генри проснулся на рассвете, и Реджине стоило больших усилий уговорить его поспать еще часок. Конечно, малыш не смог заснуть, но, по крайней мере, еще сорок пять минут пролежал тихо и почти неподвижно. В конце концов, Реджина сжалилась над ним, и они спустились посмотреть, какие подарки положил ночью под ёлку Санта.
