Текст книги "Каюр (СИ)"

Автор книги: Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

   Мы помолчали, глядя на него – во всяком случае, я – почти с неприязнью.

   – Ну, как вы? – появилась из-за его плеча Сусанна. Казалось, она искренне мне обрадовалась как доброму знакомому. – А мы – только что. На нас напал ураган, нападал снег. Мы сами чуть не попадали. И почему нельзя парковаться ближе?

   – Да какой ураган – так, метелица, – сказал Алик. – Ты, радость моя, погуляй пока.

   – Я только поздороваться забежала, – ещё раз улыбнулась Сусанна и исчезла.

   – Ну, так ты и есть наш пресловутый гибрид? – обратился Алик к Накиру. Меня он "узнал", а что касается Накира, то его фанк, повторяю, не фиксировался. – Могли бы тебе обличье интереснее подобрать.

   Если Алик и был заинтригован встречей с этим полусобой, то виду не подал. Держался он со своей обычной развязностью.

   – Тебя не спросили, – буркнул Накир.

   – Тут я промашку дал, не позаботился. Честно говоря, не верил, что ты получишься. Ну-ка, скажи, как я зову про себя Полозкова?

   – Помазок, – сказал Накир.

   – Точно, – ухмыльнулся Алик, возможно, Викторовичу, который, конечно, теперь узнает об этом прозвище. – А ту девчонку, ради которой я киберу мозги вынес?

   – Не вороши этого, не томи свою душу во мне, – шутовски, в стиле Алика, взмолился Накир. – А впрочем, Галей.

   – А где у Гали была ее знаменитая родинка?

   Накир опять оживился, он столь же охотно пустился в воспоминания с Аликом, как минуту назад со мной. Я еще от умиления не отошёл. Тем не менее, прислушивался со вниманием, одновременно пытаясь усвоить, или хотя бы поставить себе ряд вопросов, такие, как: насколько органично нейронный клубок Торопецкого вплетается в нейронную сеть Павлова? Мы в Накире – психически независимы, или сознание двоится в нем? А если зависимы, то как? Враждебны или дружны? И кто захватчик, кто добыча? Кто в нем превалирует, то есть более эготичен – Алик? Я?

   – А как звали нашего пса, помнишь?

   – Не-а. Забыл. Дедушка Маразм, знаешь ли.

   – Маразм? У меня два раза маразм был. Но породу хоть помнишь?

   Это ж опыт двух жизней, в сумме лет двести, я думаю. Наши конфигурации переплелись. Всегда ли он различает, где моё, где Аликово?

   – Породу... Да, вспомнил: ризеншнауцер, Шварц.

   – Ну что ж, можно сказать, что мы бегло друг друга удостоверили, – сказал Алик.

   – Да, ты моя полноправная половина, – согласился Накир.

   – Что ж, будем дружить. Как говорил мой повар-француз: пуркуа бы не па? Присоединяйся к нашей дружбе, каюр, – предложил Алик. – Мы ведь теперь повязаны, мы ж с тобой родственники через него. – Он кивнул на Накира: небрежно, пренебрежительно почти. – У меня тут мысль возникла на днях: а что если все базы между собой связать, объединить всё человечество в одно мегасознание? И разумеется, этот сверхразум как-нибудь активировать. Представляешь, что можно замутить при такой соборности? Сколько всего можно объять этой сферой сверхразума? Индивидуальная база, например, твоя или моя, будет всего лишь нейрон этого супермозга.

   – И кто в этой метабазе главным будет? – спросил я. Я не стал ему говорить, что такое не только приходило мне в голову, но даже было опубликовано в бытность мою в Силикатном.

   – Думаю, что лобные доли, – сказал он. – А точнее – неокортекс. Я непременно тебя в эти доли возьму. Часть баз составят нам мозжечок, ответственный за рефлексы, где плотность нейронов так велика. Часть пустим на строительство ретикулярной формации, мозолистого тела и прочих структур. Лузеры – отравленные, убитые клетки.

   – Кстати о лузерах, – сказал я. Что долго так в лазарете торчал?

   – Ну, не по своей прихоти, – уклонился Алик. – А тебя, – он обернулся к Накиру, – здесь вытаскивали и воплощали?

   Ну конечно! Наверняка у Гартамонова свой лазарет! Иначе как обеспечить секретность того же Накира, не говоря уже о предстоящих нам воплощениях? Я решил, что сегодня же поговорю с ним насчет этого.

   – А помнишь твое томление по девчонке из 8-го В? – спросил Накир, который никак не хотел останавливаться

   Он же знает всю мою подноготную! Самое сокровенное, камерное! Впору покраснеть и насупиться. Этак недалече до личных обид.

   – Давай не будем про это, – сказал я.

   Томление имело место. Однако в силу различных причин я предпочел бы про это забыть. И забыл, кажется.

   Никак не могу привыкнуть, что я не один. Что меня, если можно так выразиться, уже двое. Вот только Алик на нем повис и мешает ему оставаться всецело мной. В сущности, Накир – это я с плюсом. Если Алика можно плюсом назвать. Скорее, с придурью.

   – Выкладывай! Выкладывай про него всё! – вскричал Алик.

   – Или твою кражу из учительской, в которой ты так и не был никогда уличен? – Он обращался к Алику, и на этот раз в нем злорадствовал я.

   – А вот это точно не нужно! – запротестовал тот.

   – Или как с Быдлосом, оба пьяные, прохожих грабили на Цветном?

   Меня категорически не устраивал такой мезальянс. Я бы, конечно, предпочел Эйнштейна к себе подмешать. Или, в крайнем случае, братьев Стругацких. И почему затесался меж нами именно этот авантюрист? Привнес свой жуткий житейский опыт с кражами и разбоем. Как бы и меня не наградил своей подлостью.

   – Обнаглел этот лошак, – сказал Алик с досадой. – Наше былое себе в голову вбил и возомнил равноправие. Ты всего лишь жалкий плагиат, понял?

   Служба в привилегированном учреждении сделала его высокомерным. Однако и Накир состоял из тех же причуд. С примесью моих, впрочем.

   – Имей в виду, я еще не всё про тебя высказал, – пригрозил он.

   Ощутимо повеяло холодком.

   – Если помнишь, четыре года назад, в Киеве... – начал Алик.

   – Не стоит это копать. О себя уколешься, – хладнокровно пресёк Накир.

   – А в прошлом году, когда взяли ...

   – Осторожно. Там тоже ты.

   Эмоциогенная ситуация усугублялась. Я бы мог ее разрядить, развести противников по углам, а потом подумал, пусть, интересное приключение получается, может, в запале что-нибудь важное сообщат.

   Однако этот борей, переходящий в бурю, пресек Джус. Он вошел и сказал:

   – Кончайте дискуссию. Пол, дураки, пятого. Обед стынет.

   Я заметил, что к обедам в этом доме относились с почтением. Вот и Джус перенял хозяйскую рачительность насчет кормления и даже в качестве превзошел. Тем не менее, я был немного сердит на него. Такую ссору сорвал.

   – Да, и чья там женщина бродит? – спросил он. – Или ничья?

   Далее произошел обед, который, несмотря на присутствие новых лиц и в особенности Сусанны, мне не особо запомнился.

   Разумеется, такую тему, как собственное убийство, я не мог обойти. Я весь вечер искал случая отбить от стаи и зажать где-нибудь в уголке Алика или Накира. Наконец, один из них, Алик, дал себя ухватить за рукав и припереть к стене в коридоре.

   – Расскажи-ка мне, друг любезный, – сказал я, – как вы меня убивали.

   – Обыкновенно. – Он вежливо высвободил руку и пригладил рукав. – Всадили по пуле в тело и бросили в воду.

   – А трип, микс? Каким образом это происходило?

   – Мы как раз обсуждаем. Мы обсуждаем, как удобнее вписать эту информацию в твой мозг. Ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, тем более от такого трепача, как я, не так ли? А еще лучше – самому пережить.

   – И когда состоится кино? – спросил я.

   – Пишем сценарий, – сказал он.

   Большего ни от него, ни от Накира, я добиться не смог. Я обратился к Гарту, сказав, что опыт микса мне крайне необходим. Для сценария.

   – Потом, братец, потом, – отмахнулся он. Последнее время он был чрезвычайно занят, и даже за столом стал реже бывать.

   На мой вопрос относительно лазарета сначала выразил недовольство, потом велел Викторовичу мое любопытство удовлетворить.

   Однако в подвал, в инкубатор, куда мне хотелось больше всего, Помазок меня не пустил.

   – Еще заразу какую-нибудь занесешь, – сказал он. – Я и сам туда редко заглядываю.

   Что касается повивальных машин (как он назвал восстановительную аппаратуру), то она была аналогична той, что на Острове. Только анька была миниатюрней, на двенадцать персон. Я обратил внимание на ряд горшков, стоявших в нише над дверью в анимационную. Оказалось, что это урны с прахами предыдущих тел.

   – Чьих тел? – спросил я.

   – Хозяина, – ответил Викторович.

   Всего горшков было пять. Значит, не менее пяти ходок. И тут врал.

   Моё расположение к Накиру сильно поколебалось, когда однажды я услышал (случайно), как он говорил Алику:

   – Монету... Золотую... Затырил и утаил от друзей.

   Я замер, прислушался. Это он на меня наговаривает? Если он о той самой, что ныне при мне, так она медная. Чего доброго, этот Накир захочет проверить, до сих пор ли она в тайничке. Тогда непременно обнаружит следы недавнего вскрытия. Но он тут же успокоил меня.

   – А где спрятал – не помню. Хоть ты меня убей

   – Ценная вещь? – спросил Алик.

   – Ценная конечно. Раритет. Но не в этом дело. Он ведь и нас кинуть может. Он же с детства такой.

   Вот гад, возмутился я. Он не мог не знать, каких душевных мук мне это потом стоило. Было такое чувство, будто меня предали. Однако на Алика этот случай из прошлого впечатления не произвел.

   – А ты сам – в универе – помнишь? Ну, хорошо, не ты – я...

   И он, прильнув к уху Накира, едва ль не всхлипывая от распиравшего его смеха, напомнил ему:

   – Через окно... Масальский на шухере... А куда их потом? Продать проблема – такой размер...

   Их собственные подленькие припоминания и сопутствующее хихиканье я слушать не стал.

   Позже Накир так же естественно и простодушно – разумеется, наедине – мне доложил, что Алик стучит. Ты, мол, будь с ним поосторожней. Он привёл три-четыре примера. Я его выслушал почти брезгливо.

   И кстати, что у него с совестью? Чья она, Алика или моя? Я, как мне с моей совестью свойственно, тут же отнесся к этой этической проблеме всерьез. Не исключено, подумал я, что двуличность Накира вполне искренняя. Что таково свойство этих двуумных натур. Однако что ожидать от него поминутно? Сегодня он мне симпатичен, а завтра подл. Как выстраивать с ним отношения? Нет, надо крепко подумать, прежде чем штамповать этих ублюдков. Во мне одном-то всего понамешано, а тут – два.

   Я ему в шутку сказал:

   – Может нам с тобой вернуться к старой профессии? Романы писать? Будешь прорабатывать отрицательные характеры, у тебя получится.

   – Романы? Вряд ли, – сказал он. – Это твой невроз. Не надо его мне навязывать.

   А в один прекрасный день они оба – Алик, Накир – исчезли.

   Я спросил, Гарт ответил: у них есть другие обязанности помимо того, чтоб нам тут мозолить глаза.

   Пока я удивлялся Накиру, Джус выстраивал отношения с Сусанной.

   – Девушка с такой геометрией... такая красивость..., – при каждом удобном случае ласкался он. – Будь я львом-людоедом, я бы вас в первую очередь съел.

   Мой зам по куртуазности и кулинарии времени зря не терял.

   – Ну что вы, – отвечала Сусанна, – красивость – это просто учтивость по отношению к вам. Многие обходятся так, без учтивости, не могут или не хотят. Кстати, что с вашей учтивостью, никак не пойму?

   Время от времени в замке появлялся Лесик.

   – Как собака? – не мог не побеспокоиться я. Помнится, во время схватки мне пришлось ее слегка придушить.

   – Собака? Ушла к другому, – сказал он.

   Однако, пора было представить заказчику варианты. Сколько у нас времени на подготовку, я не знал. Я решил, наконец, добиться от Гарта ясности с датой большой прогулки.

   – Когда изволите совершить путешествие? – спросил я его.

   – Конец мая – начало июня. К этому времени закончу дела.

   – Зачем же вы меня так рано прибрали к рукам?

   – Чтоб был на виду, – сказал Гарт. – Чтоб не отвлекался на другие проекты и...

   – Ах, и меня возьмите. Будет марьяж со мной, – сказала Сусанна.

   – ... и на похождения, – заключил Гарт.

   Эта Сусанна с присущим ей телом всё более пленяла меня. Не знаю, сравнивал ли кто-либо до меня плоть с этажеркой, где разместились похоти человеческие: чресла – чрево – чело. Но эти бесы любезны и мне, и ныне превалировал нижний бес.

   Эта генно-модифицированная женщина (ГМЖ) в точности соответствовала моему идеалу. Я думаю, что Накир, зная мой тип, не случайно именно это тело привел тогда на дознание. Однако кроме тела, было в ней что-то еще. Возможно, наши фанки оказались близки по частоте и амплитуде.

   Как-то она проговорилась, что в первой жизни была дурнушкой. Я всегда подозревал, что дурнушки более сведущи в чарах. Идентификатор раскрыл ее имя: Ирина Фёдоровна Сусанина. Не из тех ли Сусаниных, чей отдаленный предок ляхов в болото завел? Есть на этот счет опера, "Жизнь за царя". И кто тогда царь? Гарт? А болото? Хованское? И почему Гартамонов с его враждебностью к сексуальному (вероятно, заказывая свое тело, велел выставить любовную страсть на минимум или вообще убрать), все-таки ввел ее в свой дом?

   Я не исключал того, что она по его настоянию шпионит за мной. Что не помешало нам немедленно впасть в блуд, заняться этой формой любви к сущему. Безусловно, я совершил бы и предложенный ею микс. Я этому браку не враг.

   Я был уверен, что дом полон подглядывающих устройств, ее это беспокоило меньше, но все же, поразмышляв и прикинув, мы решили, что укромней всего нам будет в библиотеке, по крайней мере, там можно укрыться меж рядами книг. Чтобы лишь гулливеры да жюливерны независтливо пялились со стеллажей. И чтоб сверху падал том Розанова, раскрываясь на динамической фразе.

   Так ненадолго я обрел почти что гармонию, общей площадкой объединив две страсти во мне: к женщине и литературе.

   – Была у нас быль без вас, а теперь сказка начнется, – ворчал Викторович.

   – Отпирайте етажи, будут нынче кутежи, – забавлялся Накир, словно подслушал меня насчет этажерки.

   Имя ее библейское (вернее, прозвище) добавляло пикантности. Кстати, я и не думал, что Гарт библиофил. Хотя, может, это с его стороны просто вложение денег. Старинные бумажные книги нынче в большой цене.

   Я ошалевал лишь в ее присутствии, но стоило нам разойтись, как и очарование блекло. Это было удобно. Поиграл – поставил на полку. А с этажерки другого беса достал.

   Джус, угождая Сусанне, превзошел себя в угощеньях. Всякие всячества не сходили у нас со стола. На меня же глядел враждебно. И не оставлял попыток хитростью и холуйством добиться от нее любезностей. Я даже стал опасаться, не предаст ли он меня из-за этого в решающий момент. И сделал заметку на будущее: при очередной его инкарнации надо б и его аппетиты на минимум вывести. Чтоб установили влечение на уровне лет пятидесяти – когда бес не так теребит, и уже умудрен, и не прельстить обманом. Организовать через Джякуса, однажды он уже смог.

   Ужинали мы, как правило, впятером. Гарт, Викторович, мы с Джусом и Сусанна. Иногда присоединялся Вадим. Но он большей частью находился в разъездах.

   Беда с этим Вадимом. Я однажды по какой-то надобности заглянул к нему в комнату, но его не застал. Голос его звучал в коридоре: он о чем-то спорил со своим непосредственным начальником, Викторовичем, и я присел его подождать.

   На столе лежала тетрадь в клеенчатом переплете, уже одно это возбудило мое любопытство, ибо тетрадями, да и вообще бумагой мало кто в наше время пользуется. Я раскрыл ее. Выхватил несколько фраз.

   "По внешности не сориентируешься. Вопрос крови абсурден. Нужны новые – несомненно, ментальные – критерии для определения расовой принадлежности. А пока уместна презумпция: всяк виновен и считается чмо, пока чудом не докажет обратное... Кто не дожил, кому еще интересно жить, тот и после смерти будет существовать", – ликовал Гитлер в его голове.

   Я бегло просмотрел рекомендации по новому мироустройству.

   Классическими телами будут представлены только деятели Департамента, рыцари Долга. Разве что воинов несколько модифицировать, добавив несокрушимости. Вольные граждане, принадлежа сфере услуг, будут облечены в чмо. Включая меня, подумал я с очевидным опасением за свою судьбу.

   Причем, ввиду необратимого разделения труда и все более узкой специализации актуально создание наиболее адекватных профессии модификаций. Ариэлям – крылья, ихтиандрам и водолазам – жабры с ластами, парикмахерам – руки-ножницы, рабочим сборочного конвейера – пальцы-гайковерты, официантов и продавцов этот находчивый компрачикос предлагал штамповать с несмываемыми улыбками на лице. Представителей интеллектуальных профессий наделять максимально большими мозгами, если придется, то и в ущерб прочему туловищу. Предусмотрев возможность объединения в авральных случаях группы сотрудников или даже всего офиса в общую сеть. Это уже напоминало супермозг, упомянутый Аликом. Впрочем, я был в самом начале тетради, возможно дальше и о сверхразуме будет.

   Можно их и по цвету сделать различными. Пусть офисные работники будут с зеленоватой кожей. Физики – синенькие, лирики, включая литераторов и сценаристов – лимонно-желтые. Сельхозпроизводители – черноземного цвета, рабочие – всех оттенков коричневого в зависимости от тягот труда.

   Впрочем, не всё у нашего утописта было узко специализировано. Отдельным профессиям и прослойкам дозволялось быть широкого профиля. Проститутки, например, могли бы и другие услуги оказывать. Снять головную боль, прочесть небольшую лекцию, не говоря уже о таких присущих профессии ремеслах, как оздоровительный либо эротический массаж. Он и название им изобрёл – мультитутки.

   Вероятней всего, про новый бордель на Мироздании Вадик в тот раз врал. Но эта мечта у него на полном серьёзе. И ведь не боится старинной истины, неоднократно продемонстрированной историей и литературой, да и тем же кино: тот, кто высунется со своей нетрадиционной мечтой – от мечты и погибнет.

   "Внешность чмо оказывает существенное влияние на его личность. Бытие определяет сознание, так? Если будешь влачить крокодилий хвост, то и чувствовать будешь себя отчасти рептилией".

   А еще этим хвостом можно драться, добавляет инженер ниже.

   "Власти над миром невозможно достичь без образцовой дисциплинированности. Поэтому придется ввести не только смерть (Tod), но и Schmerz (скорбь)".

   Слово Schmerz имеет и другие значения. Например, боль. Что с Вадимом не все в порядке, я догадался неделей ранее, но и предположить не мог, что он во властелины метит. Однако, эта запись тому свидетельством. Налицо, как немцами говорится – unbedingter Vorsatz, прямой умысел. Я представил себе Вадима во главе мировой империи, в окружении мультитуток с сиськами на спине. Наделенных сегментом власти, уполномоченных к управлению. Тихий немецкий ужас.

   Похоже, что Гитлер, в его башке далеко зашел. Захватил новые территории, овладел лобными долями, контролирует неокортекс. Вплотную приблизился к гипоталамусу. Даже у меня по мере прочтения стал вертеться в башке немецкий романс – Ах, ду либер Августин.

   Вошел Вадим. Увидел раскрытую тетрадь, но не рассердился. Молча взял ее у меня и бросил в ящик стола.

   – Тоже фантастику пишешь? – спросил я.

   Он и тут промолчал.

   Счастье не всем дано, но уж кому дано, у того не отнимется. Вадим объявил Сусанну белокурой бестией и стал поклоняться ей. И даже считал, что она притягивает удачу, оттягивая ее от других. Сусанна от такой чести не знала куда деваться.

   Себя он называл то Зарёй, то самим Заратустрой.

   – Ты, Вадя, закончишь в зеленой комнате. Ешь лучше сёмужку, – увещевала она, подливая ему грибного соусу.

   Но Вадим капризничал и вылезал из-за стола:

   – Честь имею отойти ко сну.

   Сам же не спал. Результатом бессонной ночи явилось письмо, однако Гитлер схитрил, или иной черт его за руку дернул, но вместо письма он отослал ей черновик. Где было на полях, например, следующее: Раз раз проба пера. Рисунок мультитутки тем же пером и безысходное заключение: Можно убиться об эту блядь!

   Однако вернемся к сценариям. А то уже и Вадим подстёгивал: "Арбайтен, ребята, арбайтен".

   У меня к этому времени набралось несколько обкатанных штучек: Гибель Чапаева, Казнь Людовика Шестнадцатого, Отравление Сократа, Каменный Гость. Кроме того: Врачебная Ошибка, Несчастный Случай, Молния в Полночь, И Ты, Брут. А так же: Китайская Шкатулка, Египетские Ночи, Гладиатор. Вдобавок к этому: Астронавты в Астрале, Миссия на Марс, Через Вселенную. И наконец: сюжет по мотивам старинного фильма, где главного героя сперва похищают, а потом оглушают выхлопной трубой. Благо Джус отлично подходил на роль одного из персонажей.

   Я предложил их на выбор Гарту, тем более, что декорации и реквизит уже были готовы, где-то хранились, о чем должен был ведать Джус. Но Гарт решительно отверг все варианты, даже не вдаваясь в детали того или иного перфа.

   – Я вправе рассчитывать на что-либо эксклюзивное, – резонно и немного сердито заметил он. Не стоит, мол, забывать, кто авансирует авантюру.

   Когда-то в ходу был термин – эффект спускового крючка – когда посредством подсовывания субъекту виртуальных событий – фильмов, игр – снимали у него внутреннее напряжение. Еще раньше это были религиозные радения, музыкальные представления, спортивные зрелища да всяческие протестные движения. Перф выполняет то же самое с последующей переориентацией внутренней энергии в русло, необходимое для катарсиса. Подход строго индивидуален. Хотя в данном случае я нужен скорее не как каюр, а в качестве материала для микса.

   Приходилось это учитывать. Ничего подобного мне ставить еще не приходилось. Участвовать – да, если Гарт и его сообщники мне не врут. Поэтому мне был крайне необходим опыт последнего трипа.

   Добавить в меня этот фрагмент технически невозможно. Даже если где-то сохранилась база с моей полной неусеченной конфигурацией. Ничего не стоит ее воплотить, предварительно умертвив меня нынешнего. Но тогда другой фрагмент моего прошлого – от болота до текущего момента останется для меня тайной, и опять новый "я" будет мучим неведением.

   – Я дал задание Павлову, – сказал Гартамонов. – И этому... Накиру. Окажут вам соответствующее содействие.

   В кои-то веки он сегодня никуда не спешил. Воспользовавшись этим, я спросил его про Красный Дом, давно ли и на каких условиях он владеет им?

   Как давно, он не помнит, но, кажется, пару лет. Прикупил по случаю, но толком еще не обследовал: недосуг, да и не любопытен по части развалин и всякой ржавчины. Жилым является лишь этот дом – много ли двум-трем персонажам надо?

   Он и сам то и дело проявлял любопытство. Вопросы его имели характер практический.

   – Нельзя ли оттуда исследовать чей-либо внутренний мир? Прослушать, посредством рассмотрения и анализа мыслеформ, излучаемых личностью? Как вариант дешифрования чужого сознания. Повлиять на кого-нибудь с целью принятия нужных решений? Внушить, перепрограммировать, зомбировать в конце концов? Если есть какой-нибудь Вий того света, что видит детали этого, то надо связаться с ним.

   К подобным темам я был настроен скептически. Нельзя сказать, что мне самому подобное не приходило в голову. Да и прочие клиенты интересовались. Разочаровывать его я не стал. Может он, посредством микса со мной хочет найти ответы на эти вопросы? И, что не видно мне, ему откроется?

   Ясно, что цель этого предприятия – присвоить информацию, которой владею я. Как присвоил ее Накир. Я был в сомнении. Надо ли отдавать свое я другому? Зачем мне это новое мы? Однако любопытство было сильней. Ладно, там видно будет. Может, как-нибудь извернусь и от этого марьяжа уйду. Я все-таки более опытный ходок, чем мой клиент, Гарт, и теперь врасплох меня не возьмешь. А без меня никакого мы не будет.

   – Или оставить там маячок, метку, видеоглаз? Нарушитель – что он? Как его можно использовать практически? Можно ли оттуда заглянуть в будущее? Есть ли такая оптика, позволяющая заглядывать в завтрашний день? А узнать правду о прошлом? – продолжал свои вопросы Гарт.

   Я даже подумал, что при таком обилии вопросов мы могли бы взять за основу сценария диалоги Платона – "Пир" или еще что-нибудь. С привлечением интересных собеседников, которые разовьют эти темы и возможно дадут ответ. Тут мне в голову пришел Джякус, который, помнится, косноязычно, но упорно, эти темы муссировал. Да и для моральной поддержки привлечь его было бы целесообразно. На случай козней против меня еще один союзник не помешает. Заручиться его согласием не составит труда. Бесспорно, он заинтересуется темой миксов.

   Я сказал о нем Гарту.

   – Кто такой?

   – Мой учитель. Не исключено, что он ответит на некоторые ваши вопросы.

   – Почему я его не знаю?

   – Он лет тридцать, как отошел от дел. Впрочем, вы о нем наверняка в другом качестве слышали. Это знаменитый балетный постановщик (я назвал сценическое имя Джякуса).

   – Чем меньше людей знает о нашем проекте, тем лучше, – сказал Грат. – Зачем нам привлекать кого-то со стороны?

   – Поставить смерть – это порой целый спектакль, с антуражем, актерами, музыкантами, танцовщицами. Он нам будет очень полезен. У него можно будет разжиться реквизитом. И таким образом уменьшить цену церемонии.

   – Себестоимость такого события не имеет значения.

   – И если потребуются подтанцовки...

   – Он надежен? Впрочем, я сам наведу о нем справки, – сказал Гарт.

   – У него в апреле сезон кончается, – сказал Джус, когда я ему намекнул о возможном участии Джякуса.

   Через пару дней Гарт сказал:

   – Я навел справки о вашем учителе. Я подумаю. И... и что вы скажете, если темой перфа будет Тайная Вечеря?

   Назначив на роль Спасителя, конечно, себя? Однако ж у него амбиции!

   Я как раз сегодня хотел предложить Пир. Но не вполне платоновский, а скорее на русский лад, с бабой Ягой во главе стола, Горынычем и Кощеем. С излияниями, обнимками, клятвами, уважениями, дракой и примирением. Музыкальное сопровождение: классический Чайковский или старый добрый фольклорный эмбиент. Декорации расписать под избушку бабы Яги.

   – Знаете, мне нравится, – сказал Гарт. – Это сгодится как вариант на будущее. Но на это раз все же хотелось бы Вечерю. Евхаристия, но без пьянки. Преломление хлебов, но не хребтов. Вечеря, но без креста. Пусть меня прямо во время трапезы укокошат. Музыка, безусловно, классическая. Однако Чайковского замените Мусоргским.

   – Что ж, вы заказываете музыку...

   – И все остальное. Да! – воодушевился он. – Соберем за одним столом персонажей русской истории! Бренды России! Вы будете моими апостолами: загримируетесь соответственно: Ленин, Иоанн Грозный, Пушкин, Сталин, Толстой...

   – Я б сюда еще Гитлера воткнул, – сказал я, – без него история России не полная. Благо и Вадик совсем уже в роль вошел.

   – Гитлер? – Он секунду подумал. – Что ж, пусть. Надо набрать двенадцать персонажей. Соответственно эти двенадцать ролей между вами распределить. Гарик – Гитлер. Викторович – Ломоносов или царь Пётр. А еще у нас есть вы, а у вас – ваш кавказский догонщик, да еще балетмейстер в перспективе. И этот, так называемый... да, Накир. Кроме того – Петров, Павлов...

   – Собака Павлова, – не удержался я.

   – Не хватит наших – рассмотрим с вами актеров со стороны. А впрочем, есть у меня... – Он не договорил.

   Он вынул блокнот и начал что-то быстро писать.

   – Вот вам полный перечень персонажей. Чтоб все у меня на вечере были. Подготовьте примерный кастинг.

   Он протянул листок. Персонажей было более, чем двенадцать. Из иностранцев только Гитлер и Наполеон.

   Я подумал: почему нет? Гитлер? Да он почти наш. Как и Наполеон. Ни одно истинно русское сознание без них не обходится. Слишком значимы для нашей самоидентификации. Да и забавно получится.

   – Ты думаешь, это забавно – потешаться над родной российской историей? – спросил Джус, когда я ему это все изложил.

   – Чепуха! – сказал я. – От истории не убудет. История смеется последней. Ты думаешь можно переиначить то, что у Бога в скрижалях записано?

   Итак, вариант выбран: Тайная Вечеря. Неожиданно для себя я увлекся.

   Я приступил к деталям, оставляя место для импровизации. Площадка: допустим, сад. Оборудование и реквизиты. Состав участников. Вместо актеров и декораций или наряду с ними могут быть трехмерные голограммы. Кино, слайды, музыка. Голографический театр, балет. Затевать помирушки так уж с размахом. Правда я не стал напоминать Гартамонову про орбиту да про Луну.

   – Задник я сам распишу, – сказал он. – Хочется умереть в своих декорациях.

   Работа над сценарием продвигалась своим чередом. Отпраздновали Новый Год. Настроение было, как в детстве, с предчувствиями.

   Вадим все больше превращался в Гитлера. К концу января его расизм немного оформился и занял четыре страницы тетради. Все мало-мальски мыслящее он разбил на четыре группы.

   В первую входили лазари, то есть испытавшие смерть и восстановленные в лазаретах; ортодоксы-гэфэ, ценные с точки зрения демографии; а так же випы, или в моей терминологии – конструкты (ну этот искусственный "разум" он из-за своего Гитлера в первую группу включил, решил я).

   Вторую группу составляли пока что гипотетические миксы.

   Третью – чмо как в био, так и в синти-телах, навороченные трансформеры (навёртыши) для производства различных работ, а так же безмозглые роботы (техносапиенсы) и прочие чудеса гомотехники.

   В четвертую входили болванки, подвергнутые воспитанию и обучению, неудачному, впрочем – попытки дать ментальное развитие искусственному телу, без натального периода и периода детства до сих пор не увенчались успехом; зомби (те же болванки, но со встроенным "поручением") и лузеры. Сюда же вошли девианты, маньяки и психи – так называемые консервы, что хранились в неактивированном виде на базах, но могли пригодиться для темных дел, самые оголтелые и неисправимые, коррекция которых невозможна пока. А так же фанки, полученные в результате неудачных экспериментов.

   "Пятнадцать пацанов на валын мертвеца! – как говорит мой шеф в минуты смятения".

   У меня профессиональная память на всякие литературные перифразы. Что-то подобное я уже слышал. Или читал. Нет, слышал. Остается припомнить, где. У меня было смутное предчувствие, что эта фраза имеет косвенное отношение к моей судьбе. Волына, синоним ствола, к тридцатым годам трансформировалась в валын – от слова валить, наверное. Весь вечер я ломал голову над этой фразой, в деталях разобрал период своей биографии двадцатых-тридцатых годов, однако ответ, как часто бывает, пришел только наутро.

   Выспавшись, я припомнил, как незадолго до Рубежа на Силзавод заглянул один из его кураторов, некто Гартман. Фамилия распространенная, особенно среди немецких философов. Я был, как обычно, заперт в своей палате. Но сквозь дверь слышал: разговоры, переполох. Потом дверь открылась, и вошел он. Внешность его я сейчас припомнить не смог. Столько всего минуло.