Текст книги "Каюр (СИ)"

Автор книги: Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

   – Классика в сравнении со мной не выигрывает, – сказал я.– Каким бы не было хитрым химическое вещество, но я хитрей. Понял? Скорей сродни сновидению, а не химическому воздействию.

   – Я, кого на ночь поем, тот и снится. Вот и весь преформанс. – Он произнес последнее слово на французский манер. – Если кролик тушеный в капусте с клюквенной ягодой, то кролик, клюква. Если колбаса, то ингредиенты ее. Причем не те, которые на сопроводиловке обозначены, а те, что в действительности туда попадают. Недавно вот крысу во сне увидал.

   – Вот что губит наши тела, – сказал я. – Телопроизводители должны бы протестовать. А что касается меня и твоего босса – взял бы и отговорил его.

   – Я пытался. Тем более, что он и сам до недавнего времени был большой скептик в этом вопросе. Право не знаю, что на него нашло. Взял бы отпуск, да заграницу. А то – к жулику.

   Я не собирался с ним спорить до посинения, вплоть до метафизического устранения проблемы как таковой.

   – Кому и задница – заграница, – сказал я столь же отчетливо, сколь и учтиво. – А чтобы мне неповадно было, надо, чтоб он сам не повадлив был.

   Мой же водитель учтивостью пренебрег.

   – Вылезай, – не удержался от грубости этот вышколенный слуга.

   Мог бы и ближе к подъезду подъехать, его VIP-статус позволял подрулить вплоть. Но я с ним спорить не стал. Вылез на дальней стоянке и направился ко входу в отель, огибая авто, мото и вело под моросящим дождем.

   – Значит условились? В половине второго, – повторил Гарт. – Я в это время обедаю.

   Было начало двенадцатого.

   – Условились, – согласился я.

   Он отключился. Надо предварительно переговорить с Ягой. Наверняка у нее что-нибудь есть на Гартамонова. Занятый своими мыслями, я даже не спохватился насчет адреса, который Гартамонов мне не назвал, а я не спросил.

   – Фердамте шайсе, – выругался по-немецки таксист. – Значит, бордель отменяется?

   На улице Мироздания? Мое воображение отказывалось воспринимать химер, которых он мне описал. По крайней мере в сексуальном плане. Лет тридцать назад Мирозданием называли заброшенный квартал, где находили приют всякие люмпены: лузеры, запрещенные проститутки и лохматые, словно йети, бомжи. Зимой из разорванных коммуникаций валил пар, улицы были завалены рухлядью. Противотуманные фары, противотанковые буфера – без специальных подвесок в тот район лучше было и не соваться. Сейчас его снесли. Проституцию легализовали. А на месте руин воздвигли новое Мироздание – с комплексом все тех же услуг. И остались те же признаки, призраки. И пар валит, и йети бродят. И представительницы профессии пристают. Занимаясь свойственным им делом. Хочешь меня в...ть или убить, красавчик? Хочешь, сама убью?

   Простота хуже проституции. Нынче нет ничего криминального в том, если она вам даст – лишь бы не до смерти. Некоторые покупались на двойной, а то и тройной трип: умирание, женщина, плюс кокаин. Забывая (а может наплевав на все) про систему наблюдения, бесстыдно и бесстрастно фиксирующую соития. Убивать и принимать смерть нигде нельзя, но в этом квартале – категорически. Говорят, что на Мироздании депо отрабатывает систему тотального наблюдения. Дает нам к ней притерпеться, прежде чем на всеобщее мироздание распространить. Может поэтому этот проститаун в простисити разросся уже.

   Я набрал номер Старухи. Она же Бабка, она же Яга. Сказал, что есть для нее работа, нужно кое-кого найти. И может быть, у нее есть что-нибудь эксклюзивное на Гартамонова?

   – Читай. – Она через секунду скинула мне несколько файлов. – Насчет встретиться – в парке на Еловой аллее.

   – Когда?

   – Я уже здесь.

   – В парк, – сказал я водителю. – К южным воротам.

   – Шайсе , – повторился таксист и немедленно развернулся. Под носом у встречных, демонстрируя чисто русское презрение к разуму и ПДД.

   Одна папка была с фотографиями. Текстовый файл содержал подробную биографию Гартамонова. Я с некоторым удивлением отметил, что в дорубежном периоде за ним числятся такие профессии, как фотограф, учитель физкультуры, прораб. То есть он далеко не смолоду угодил в менты, а по зрелом размышлении, почти что в тридцатилетнем возрасте. Поздно начал карьеру, которая, тем не менее, удалась. Возможно, чья-то дружеская рука тащила его по служебной лестнице. Я мельком проглядел подробный, с датами и служебными выписками, карьерный рост – вплоть до первой реинкарнации – которых, кстати, было еще две. Причины – дефект тела. Ну уж, не поверил я, будучи производителем, мог бы и более совершенные туловища себе подбирать.

   А что семья? Остались ли отпрыски? В тексте значилось: по-видимому, связь с родственниками, перевалившими рубеж, не поддерживает. Ну а в наше время брак, по сути, сделался фикцией, годной лишь для того, чтобы обосновать и юридически поддержать имущественные претензии супругов друг к другу, так что обзаводиться такой обузой никто не спешит. Не обзавелся и Анатолий (Семенович).

   Образование. Да он у нас просто образец образованности. Педагогическое, милицейское – это в той жизни. В нынешней – естественнонаучное (биолог), плюс в добавление к милицейскому закончил Академию СИН.

   Из служебной характеристики: всегда добивается намеченной цели. Решителен. Тверд. Нелицеприятен. Последнее то ли в похвалу, то ли в хулу. Благотворительность, пожертвования, заслуги пред пенитенциарной системой, награды и пр. Фабрикацию тел со дня вступления в должность оставил. Из имущества – то, что доступно всякому: дом, пара машин.

   Пристрастия: живопись, литература.

   Я рассмотрел фотографии: их было три, после каждого воплощения. Лица были совершенно разного типа, однако, как я уже и раньше на других лицах неоднократно отмечал, им было свойственно нечто, что роднило их, сообщало общие черты. Что говорило в пользу того мнения, что со временем тела приобретают черты хозяина.

   Пока я рассматривал фотографии, пришел еще файл: ментовские фото Гартамонова, дорубежное, в мундире и полных регалиях. Следом – Бабкин звонок.

   – А что за дело у тебя к нему? – поинтересовалась она.

   – Это у него ко мне, – сказал я.

   – В чем конкретно корысть? Опять мокруха? Делегировать генерала в мир иной?

   – Возможно. Однако твоя информация гроша не стоит. Все это общедоступно и ни от кого не секрет.

   – Я знаю, – сказала она. – Но ты погоди, я только начинаю искать, это из правого кармана инфа. Я и в левом пошарю, у тебя еще накопитель вскипит. Да ты хоть знаешь, что в общих списках реинкарнированных его нет? Между прочим, в этом может кто угодно самостоятельно убедиться. И ты в том числе. А раз ты такой лентяй, то за это сообщение я с тебя троекратно сдеру.

   Это могло означать только то, что Гартамонов раньше всеобщего ППЖ рубеж пересек. То есть до того, как им наладили строгий учёт. Что он такой же, как я, экспериментальный. Или вообще нелегал. Зачем же он мне соврал, "что как все"? А впрочем, что иметь в виду под этим как все? Да, как все. Только по отдельному эксклюзивному списку. Для генералов и других особо важных персон. Хорошо бы на этот список взглянуть. Я так вообще ни в каких списках не значусь.

   – Да, и кажется твой Моравский нашелся, подал фанк. Восемь минут мы его держали, а потом он опять исчез. Ничего не понимаю: то ли его воскресили и тут же опять дезактивировали, то ли... Нет, не буду строить предположений. Местоположение определить не удалось.

   Каспар! Я однако взял себя в руки.

   – Почему?

   – Чёрт, не знаю. Он под защитой. Поисковик выдаёт около сотни координат, в том числе на лунной поверхности.

   Таксист раздвоился, разместив двойника справа. Который обернулся и перед тем, как растаять, сказал:

   – Ни хрена себе, а?

   Это было уже третье с утра, если не четвертое явление Нарушителя.

   Как я впервые им обзавелся, сейчас расскажу.

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВЫХОД

  Не знаю, отмечал ли уже кто-либо, что главная характеристика жизни – это отъединенность? Не облекай нас тонкая пленка плоти, мы бы погибли. Человек существует, лишь пока он отделен от своего окружения. Череп – это шлем космического скитальца. Сиди внутри, иначе погибнешь. Смерть – разоблачение, смерть – причащение. Слиться с ландшафтом – дело, может быть, и приятное, однако тут-то и конец нежному эго.

  (В. Набоков)

   Меня поселили в пансионе "Бедная Лиза". Здесь жили люди, так или иначе нуждающиеся в присмотре, имеющие проблемы с социальной адаптацией, с фобиями и психотравмами, словом, такие же малохольные, каким был после трипа с Каспаром я. Многие – отбывшие уголовное наказание, то есть восстановленные из чмо. От гостиницы пансион отличался разве что тем, что был на содержании государства. Здесь был бассейн, спортивные площадки, кафе, столовая, дежурила медсестра, постоянно проживал социальный работник-психолог, к зданию прилегал парк.

   Общение с себе подобными я свёл до минимума. Не хочу никого видеть, не хочу ничего хотеть. Сила воли совсем на нуле, туго думается. Словно взял билет в плохое кино, а обратный не выдали. И даже если вернуть билет, из зала не выпустят. Я всё ещё есть, или меня уже нет? Не приведи Господи зависнуть так.

   Время тянулось медленно. Словно кто-то его специально тянул. Рвение времени не подстегнул даже визит следователя. Он задал несколько вопросов насчёт наших с Каспаром баталий, дал мне кое-что подписать. Дело они свели к банальной драке. Это меня устраивало. На мои вопросы о Каспаре – где он и что ему светит – ничего определенного не сообщил, ссылаясь на тайну следствия.

   Джус, покидая лазарет, оставил мне свой адрес и телефон, но я и не подумал связаться с ним, пассивно влача свое "негативное существование", как выражался наш пансионный психолог. "Негативное воображение" – тоже его термин и относился ко всякому представлению о мироздании, отличному от щенячьего.

   Этот социальный работник беседовал с каждым из нас дважды в неделю. Бесед со мной у него успело состояться всего три. Он к месту и не к месту вставлял своё "негативное", а также множество английских словечек, полагая, что это смешно.

   Начинал он всегда одинаково:

   – Что-то у вас с лицом. Мало в нем смайлу, хе-хе.

   Или:

   – Что вам угодно из еды и удовольствий? Какие напитки? Кофе для вас негативно, но есть новинка: превосходный витаминизированный грейпфрутовый джус, хо-хо...

   Он словно мне напророчил. В тот же день, всего пару часов спустя после последнего "хо-хо" социальщика в моей комнате появился живой и не грейпфрутовый Джус.

   – Чтоты-чтоты-чтоты! – вскричал он вместо приветствия, сопровождая восклицание жестом, словно сраженный моей неземной красой или величием. – Почему не объявился? – почти что кричал он. – Я ж не знаю ни фанка, ни адреса! Ни телефонов твоих, ни почт! Я же хороший адрес тебе дал! Сейчас я по другому живу адресу, не такому хорошему, – немного иным, менее жизнерадостным тоном добавил он.

   Галкин Юрий Иванович – под этим именем, согласно идентификатору, он числился в Реестре. Имя банальное. Я даже был несколько разочарован, я думал, у него что-то вроде Мкртчан или Шатиришвили. Разочарован? Значит, было куда. Я-то считал, что нахожусь на последнем уровне разочарованности – жизнью, собой, вообще.

   Пребывая в оном унынии, я физически не мог что-то выдумать и соврать, и я сказал, как оно и на самом деле было. Что в нынешнем своем состоянии не склонен к общению. Мол, не троньте меня, отстаньте. Пусть лежу.

   – Я знаю, как тебе помочь и помогу, – сказал Джус. – Мы с этим справимся. Тебе нужен коррекционный трип. Вещи можешь не брать. Поехали...

   Выйти из дому, куда-то отправиться было для меня великой проблемой. Тем более в место столь отдаленное, как трип. Но Джус напирал очень бойко, как будто выгодного клиента цеплял.

   Я сказал, что еще не успел после последнего воплощения уладить свои денежные дела. Коррекция, вероятно, чего-то стоит.

   – Стоит, – сказал он. – Но с тебя – ни гроша.

   Я не очень верил в исцеление, я даже не был уверен, что это мне нужно, и пошел на поводу у Джуса скорее из-за своей пассивности, чем по желанию – в последнее время их у меня просто не было.

   – Да и чего тебе бояться в твоем состоянии? Хуже не может быть, – применил он последний довод.

   Избавил от одного трипа, чтобы отправить в другой. Спас от убийцы, чтоб самому меня укокошить. В конце концов, я ему жизнью обязан. Так пусть же возьмет эту жизнь.

   Так я оказался в его огромной машине. В таком внедорожнике можно было, пожалуй, жить.

   Мой пансион располагался в восточном спальном районе. Через пять минут мы выехали за кольцевую.

   – Мы что в другой город едем? – забеспокоился я.

   – Нет.

   – Но – к выезду?

   – Гляди-ка... – Он сбавил скорость.

   Впереди, в полукилометре от нас, случилась авария. И вероятно, со смертельным исходом, судя по наличию на месте происшествия демполовской спецмашины.

   Дешевенький автомобиль был разбит вдребезги от удара в ажурную металлическую опору неизвестного назначения, которую то ли монтировали, то ли демонтировали: рядом стояла монтажная автовышка. Я успел разглядеть на металле кровь.

   – Неприятность, – посочувствовал я.

   – Перф, – презрительно фыркнул Джус. – Причем примитивный. Постановочная авария, – пояснил он, увидев, что я не врубился. – Недаром полицай от депо крутится. И машину нашли, какую не жалко. И монтажники кстати, подтвердят неумышленность.

   Миновав переезд, мы съехали на грунтовую дорогу и продолжали движение вдоль трехметровой бетонной стены, сверху украшенной витками колючей проволоки. Несмотря на столь внушительные заграждения, это не был режимный объект. Насколько я знал, территория принадлежала мусороперерабатывающему комбинату. За стеной застыла стрела подъемного крана. Виднелась верхушка какой-то башни. Горьким дымом испражнялась труба.

   Мы доехали до угла, грунтовка пошла дальше, а мы свернули параллельно восточной стене на еле видимую колею. Проехав метров пятьсот, Джус заглушил мотор.

   Перед нами расстилался пустырь, напоминавший бежевую портянку, брошенную в траве. С дальнего краю портянки стоял на трех колесах, а вернее на ободах, строительный бытовой вагончик. Вместо четвертого колеса была подставлена чурка. Рядом с этим ободранным зеленым вагоном рос не менее ободранный и зеленый клен. Слева от вагона была все та же стена, справа – поле дикорастущих подсолнухов, сзади рос и процветал бурьян, а прямо перед вагоном затормозили мы. Кроме того, часть пустыря занимала новенькая цистерна, очевидно, с водой и, очевидно, подогнанная совсем недавно. Нам навстречу выбежали собаки.

   – Приехали, – сказал Джус.

   Я, с большой неохотой отправляясь в путь, ожидал увидеть офис колдуна, атрибуты его могущества, а увидел убогую конуру и бородатого человека, выходящего его из подсолнухов и подтягивающего замок на штанах. От вида этих жизненных неудобств неохоты прибавилось. Мне захотелось обратно в "Бедную Лизу". Я бы даже общество психолога предпочел, чем этих двоих. Блестящий Джусов автомобиль выглядел посланцем другого мира.

   – Ты что, отшельник? – спросил я Джуса.

   – Чтоты-чтоты-чтоты! – возразил он.

   – А это кто? Ассистент?

   Волосатый как раз запнулся о кусок проволоки и нагнулся, чтобы распутать ее.

   – Каюр.

   – А ты тогда кто?

   – Ассистент, – сказал Джус.

   – Джякус, – сказал волосатый, расстреножившись и подойдя. Именно так и произнес, через "я".

   Як Яковлевич Устюжанин, выдал его имя идентификатор.

   – Тыр... Торопецкий, – почему-то запнулся я.

   От Джякуса не укрылась моя заминка, он несколько пристальней посмотрел на меня. Впрочем, это любопытство очень скоро разъяснилось: он сам иногда заикался и, бывало, нес околесицу.

   Первые впечатления от личности Джякуса были не очень лестными для него. Его неопрятный вид и плохие манеры не производили благоприятного впечатления. А проблемы с речью были вызваны, как он утверждал, техническими неполадками в правой височной доле.

   Его крупное тело, явно рассчитанное на впечатление силы, уже начало оплывать, из чего я заключил, что либо он им давно пользуется, либо собирается его менять, поэтому и забросил заботу о нём. Об его увлечении старыми кинофильмами я узнал в этот же день, так что мне не составило труда догадаться, с какого культурного героя скопировал он свою плоть. Лицо еще хранило черты оригинала, хоть и пряталось за бородой.

   – Пы...саблю п..привез? – приступил он к Джусу.

   – Нет.

   – Па...пачиму?

   – Па...таму, – передразнил Джус. – Скажи спасибо, что еду привез. А то б питался собаками.

   Он выгрузил из багажника коробки, очевидно, с закупленной в городе едой, отнес в вагончик. Кое-что сложил в холодильник – мне было видно в открытую дверь.

   Я слышал мнение, что сознание – лишь поставщик информации для бессознательного. Однако не все, что проходит через органы чувств, непременно осознается. Равнодушный, погруженный в себя, я был тогда не весьма наблюдателен. Тем не менее, мелочи жизни, минуя сознание, так или иначе проникли через мой мозг в базу. И после нескольких встрясок, обусловленными последующими инкарнациями, выплыли на поверхность сейчас. Так что многое из тех событий тридцатилетней давности я ныне помню лучше, чем помнил тогда.

   Центром этого микроскопического мироздания был вагончик. Он был почти идентичен тому, в котором едва не состоялось моё сожжение. Позже Джякус мне объяснил, что он специально выбрал такой. Так что поселились мы здесь не из презрения к цивилизации, а из терапевтических соображений.

   Войдя внутрь, посетитель сразу же упирался животом в холодильник, который стоял напротив двери и как бы делил помещение на две части. Половину левой занимала кровать, формально напоминавшее пластиковое солдатское ложе, какими с недавних пор стали оборудовать и наши казармы. Только эта была просторней. К стене был присобачен средней величины монитор, на котором мой предполагаемый душевный целитель просматривал свои фильмы (иногда до восьми в день). В правой части вагончика стояла широкая деревянная лавка и стол – видимо, здесь потреблялась снедь. На лавке лежало аккуратно сложенное новенькое одеяло и свежайшие постельные принадлежности.

   – Жить будешь здесь, – сказал мне Джякус, мотнув головой вправо. – Тыр, – иронически произнес он и добавил, – Карпенко.

   Джус, очевидно, жил в автомобиле.

   – Но... мне надо быть дома, – вяло возразил я.

   – А что у тебя дома? Тараканы не кормлены?

   – Наблюдение... Соцработник... – сопротивлялся я.

   – Неб... не беспокойся, здесь он тебя не найдет.

   – Пусть думает, что ты из дому ушел, – добавил Джус.

   – Какой-то он полуспущенный, этот Тыр, – резюмировал Джякус, сообщая догонщику итоги знакомства со мной. – Д...думаю, что ты прав, надо его переубедить.

   Меня? Переубедить?

   – Чтоты-чтоты-чтоты! Он сказал: переубить, – уточнил Джус ремарку маэстро.

   Быть иль не быть? Убийственный вопрос.

   За пару дней я свел более близкое знакомство как с Джякусом, так и с местностью, выбранной им для "последних дней" – так называл Джус эти действительно последние летние дни, предшествующие визе. Звучало щемяще грустно. Я никогда не вернусь в это тело, не взгляну этими глазами на мир. Смерть вырвет из мира живых это тело и бросит червям. Грудь порастет травой. Подмышками мыши поселятся. В прорванную телесную оболочку набьются жуки. И я впадал в депрессию.

   Как я узнал, ранее здесь проживали двое бомжей, Вася и Витя, Власов и Батюшкин, и вагончик был арендован Джусом всего неделю назад – специально, чтоб трипануть. Аренда кончалась 10-го сентября.

   Бомжи щедро усеяли поле бытовым мусором. Весь этот трэш был вынесен прочь за отдельную плату теми же Васей и Витей. Пластик, бумага, тряпье, даже плевки – всё было изгнано, кроме собак. Они носились, нося население в шерсти, лаяли и ластились.

   – Их наши хозяева на гуляш выращивают, – сказал по этому поводу не чуждый кулинарии Джус.

   События собачьей жизни отмечались широко и с размахом. Новости обсуждались на всю окрестность. У собак другие новости, нежели у людей. И понятия о приличиях. Так пёс Шарман без тени стыдливости покрывал сучку Шавку, не позаботившись прикрыться кустарником. Обычное собачье дело. Как говорится: Гав!

   Больше своры собак досаждали мухи. В конце августа в подобных местах их всегда бывает особенно много.

   Бомжи любовно именовали свое убежище "Яром", Джус – презрительно – "Ямой". Соответственно, арендные выплаты, запрошенные Витей и Васей от предложенных Джусом отличались в разы.

   На вагончике углем головешки было аккуратно выведено: "Это нелегко, ибо нелепо. Но возможно, ибо хочу". И ещё: "Красота – страшная шлюха. Эта шлюха погубит мир". Всё это представляло, по-видимому, перифразы религиозных мыслителей прошлого.

   Посреди площадки, которую Джус называл портянкой, лежал валун, весь в прожилках и пролежнях. Джус его окрестил Горячим Камнем. Своей плоской поверхностью он напоминал древний жертвенник.

   За вагончиком рос какой-то особенный, горбатый бурьян, словно луг пытливой козы, поросший вопросами. Он занимал всю северную часть пространства – вплоть до, собственно, ямы, которую и имел в виду Джус, давая имена окрестным вещам. Бомжи почему-то считали, что этот овраг – искусственного и очень давнего происхождения.

   – В.. времен раннего неолита, – сказал Джякус. – Раньше там добывали камень, а потом – камень о камень – огонь.

   В доказательство шлепал ладонью по Горячму Каменю, который действительно уже через пару часов после восхода солнца бывал довольно горяч. Будь я сам времен неолита, я бы посвятил этот камень любимому божеству и назначил его местом для жертвоприношений. Джякус любил возлежать на нем.

   Что представляло собой Заовражье, я так и не узнал.

   Поскольку уборной не было, то за малой надобностью приходилось отправляться в бурьян, за большой – в подсолнухи. Подсолнухи уже созрели и почти все оказались выклеваны воробьями.

   Стена была тоже в рисунках и надписях. Рожицы – две забавные и одна злобная, геометрические фигуры, следы подошв, два человеческих контура в полный рост – там, где геометры приперли друг друга к стене и обвели мелом, а меж ними сползала в траву со стены моя тень. Я сам, словно тень Аида, стоял перед стеной, глядя на эти субтитры судьбы, сплошь нецензурные, в числе которых – лаконичное соглашение на аренду вагончика: "Договор до 10 (десятого) и жалованье как надлежит".

   По стене из недр предприятия спускался электрический кабель, арендованный у электриков тоже ориентировочно до десятого. Заводской бетонный забор сомнений и вопросов не вызывал, в отличие от ближнего Заовражья и дальних стран за полем подсолнухов.

   Жить под забором мне не приходилось еще.

   – Привыкай, Ходя, – сказал Джякус.

   Так к моим многочисленным псевдонимам прибился еще один.

   Этот Джякус оказался со странностями. У него, например, бывали вспышки гневливости, и он мог ни с того ни с сего наброситься с руганью. А еще он путал кино и действительность, и однажды сказал:

   – Наверно этот Шурик дохлый уже. Интересно, где сейчас эта машина времени?

   Я-то знал, что он имеет в виду. Этот фильм, ныне надежно забытый, я в свое время раза четыре смотрел. Помнится, сами авторы сочли свою выдумку столь нереальной, что предпочли объявить сном.

   А в тот же день я услышал от него следующее:

   – В последнюю ходку я наблюдал казнь короля Англии. Кстати, никаких мушкетёров под эшафотом не было. Надо бы к Иван-Васильичу заглянуть.

   От всего этого исходил дешевый душок шарлатанства. Потом-то я понял, что он не просто валял дурака, а следовал своим представлениям, согласно которым особой разницы между вымыслом и реальным событием нет.

   Как лазо (то есть лазарь отпетый) он был убежден, что там (он тыкал большим пальцем себе за спину, словно имел там мощный надежный тыл), в мире ином, вымысел и реальность, галлюцинации и иллюзии существуют на равных правах. И более того, могут влиять на происходящее в этом мире и даже являться кое-кому в образах и намеках.

   Про намёки я и от Гарина слышал. До меня уже дошли слухи, что его прижало депо.

   Говорил он кратко, такими вот сомнительными сентенциями:

   – Всё относительно. Надо относительность эту в свою сторону нам обернуть.

   Или:

   – Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих.

   Испустив истину, надолго умолкал. Может это и значит нечто значительное, а может, не значит вообще ни черта. Доискиваться смысла у меня и сейчас желания нет. Да и поди разберись, где кончается Протагор и начинается Джякус.

   Этот кладезь премудрости дополняло, например, такое:

   – Что ты представляешь собой, Ходя? Индивидуацию. Редукцию вечной и всеобъемлющей сущности Торопецкого к конкретному и конечному Торопецкому-прим. Ты, Ходя, лишь вариант, одна из возможностей твоего бесконечного – в смысле возможностей – я.

   Бывая в совсем уж мизантропических настроениях, он полагал, что индивидуальность – это всего лишь убогое месиво из прошлого и настоящего, из надежд, эмоций и переживаний, рваных мыслей, стимулов и забот. И лучшее, что мы можем сделать, отойдя в мир иной – ...

   ... – уйти в окончательный расколбес, растворившись, как соль в воде или как вонь в воздухе.

   На тот момент я с ним был согласен. Человек энергичный устремлён в будущее. Прошлоядный питается воспоминаниями. Я совершенно потерял интерес к себе. Я бы предпочел опочить в нирване.

   На более продолжительные речи он раскручивался крайне редко. Но мог подолгу бормотать нечто нечленораздельное, часто запальчиво, не обращая внимания на моё присутствие.

   – Этот бормот у него вроде задушевной беседы. Это он с нарушителем разговаривает, – объяснил Джус.

   – Что ж это ангел хранитель ли? – спросил я.

   – Чтоты-чтоты-чтоты! Ни единой черточки. Скорее черт за левым плечом.

   Таким образом, мнение Джуса о нарушителях было прямо противоположно гаринскому.

   Сам он относился к Джякусу с некоторым презрением, но сомнению его высказывания не подвергал.

   – Мог бы славы и почестей для себя добиться. Да таланты мешают жить, – сетовал он.

   Уже двое суток прошло, а Джякус для моего исцеления палец о палец не ударил. А если ударил (как добавил бы какой-нибудь остроумец), то не попал. Я уже начал подозревать, что эти двое, Джякус и Джус – шарлатаны широкого профиля. Правда, их целей в отношеньи меня пока не угадывал. Ну а Каспар, он-то какие цели преследовал? Какая-то загадочная заинтересованность во мне просматривается у этих персон.

   Однако депрессия мало-помалу начала отступать. Терапия общением делала своё дело. Холерик Джякус, флегматик Джус да сангвинические собаки разбавляли мою меланхолию.

   На контакт я по-прежнему шёл неохотно. Особенно, если задавали вопросы, на которые я не любил отвечать.

   – Сколько тебе лет, Ходя? Из каких краев родом? Какими профессиями владел? – пытался меня активировать Джякус.

   – Лет мне вообще нет, – сказал я. – Этому телу всего около двух месяцев.

   – А как насчет прочего?

   – Может, обойдемся без этого?

   – Может быть. Я из любезности, а не из любознательности спросил. И где ты псевдоним такой подцепил – То-ро-пецкий?

   – А ты? Почему тебя Джякус зовут? – спросил его я.

   – Страх перед расколбесом, перед потерей индивидуальности – это своего рода агорафобия. В повседневной жизни ментально проявляется как боязнь широко и непредвзято мыслить, – сказал Джякус и замолчал.

   – А какое это имеет отношение к твоему погонялу?

   – Никакого.

   – А зачем сказал?

   – А зачем спросил?

   Я тогда у Джуса поинтересовался.

   – Не знаю, – сказал тот. – Когда я с ним познакомился, он уже был такой.

   Джякус оказался ровесником тысячелетия. То есть родился в двухтысячном году. Он еще из пеленок не выполз, когда я уже знаменитым был. Что ж, у меня были учителя и моложе.

   О человечестве он отзывался большей частью презрительно. Джус считал, что ему самому не помешала бы психокоррекция. Исправить конфигурацию, карму сменить. А то уж больно мизантропичен.

   – Выходит, напрасны труды Творца? – спрашивал Джус.

   – Труды туды, труды сюды... Творенью не впервой предавать Творца. Таково простисвойство всякой материи – от дерьма до элементарных нечестивых частиц. Атом есть элементарное существо... – Далее он "упадал в бормот", из которого ничего связного невозможно было извлечь.

   – Фонтан среброструйный, – презрительно говорил Джус и отходил пожевать. Холодильник у него в машине был свой. Впрочем, он никому не препятствовал в него заглядывать.

   Если что-то можно выразить прямо, то к чему параболы, аллегории, недомолвки, околичности, эзопояз? Долгое общение с типами, подобными Джякусу, утомляет и развращает ум. Возникает тоска по ясности. И чем человек пытливей, тем эта тоска острей. Я в ту пору не очень пытлив бывал, но тоски мне хватало.

   – Понять его можно только внезапно, – сказал мне на это Джус. – А размышлять над его высказываниями – только время терять.

   – Но ты-то его понял?

   – Иногда кажется, да. А иногда – что он сам ничего не понимает.

   Порой Джякус бывал более внятен.

   – Прошлое переходит в разряд ментального и продолжает существовать, – как-то сказал он. – Можно его заново пережить. Там, – он привычно ткнул большим пальцем себе за спину, где, по его мнению, географически располагался тот свет, да и вообще все существенно важное. – Там – у тебя тоже база. Причем всегда активированная и настроенная на тебя. Считай, что это твоя неуничтожимая сущность. Твоя личность – делегат твоей сущности, одна из её ипостасей, её представитель в мире сем. Производных от неё личностей много. Сущность – сумма всех твоих ипостасей. Личности – те же личинки, которые она откладывает по всему мультиверсу. Умер – вернулся к своей сущности, отошел к себе.

   – У тебя есть основания так утверждать? – спросил я. Сам я никаких предпосылок для подобных выводов не находил. А раз так, то зачем умножать сущности без необходимости?

   – Есть! – сказал Джякус. – Я так хочу!

   Только-то. Я предпочел бы более достоверное знание.

   Разумеется, не все его перлы мне запомнились. Да и в качестве примеров здесь аукнулись только те, что как-то откликнутся в дальнейшем.

   Ныне снисходительно смотрю на себя того, девяностолетнего.

   Джус состоял догонщиком при маэстро. К самому Джякусу он относился без пиетета и даже полупрезрительно. Возможно, потому что тот своим предприятием ни для себя, ни для Джуса материальных благ не стяжал. Кроме добивания, или догонки, то есть убийства каюра вдогонку клиенту (а часто и клиента, если каюр по какой-то причине не хотел руки марать) в обязанности Джуса входило следующее: первые контакты с заказчиком, люстрация его личности, если требовалось – составление договоров. После проработки сценария – отыскание и доставка реквизитов и орудий убийств, а так же зачистка события, то есть легализация смерти, маскировка под неумышленность. А в случае преследования со стороны властей – отмазка подрядчика и заказчика и приемлемое заключение по результатам следствия посредством связей, взяток, посулов, юридических ухищрений и если надо – угроз. Кроме того – кормление хозяина, а теперь и меня.