Текст книги "Каюр (СИ)"

Автор книги: Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

   – Попробуй к маршалу Жукову подключиться, – искренне посоветовал я.

   – Жуков? Кто такой?

   – Тоже военный. Но без усов. Нанес Гитлеру ряд поражений. Может, и из твоей головы его выбьет.

   – Думаешь, поможет?

   – А что? Может, этот Гитлер подобен вирусу, а Жуков антивирусом тебе будет.

   – Да-а, они такую битву развяжут, а поле битвы – моя башка. Нет, уж лучше я его сам постепенно вытесню, – пообещал себе таксист и предположил. – Наверно, из-за побочных явлений и запретили эти зловредные випы. Они и утекли в Альтернет.

   Я и сам регулярно пользовался Альтернетом. С тех пор, как ввели цензуру, запрещенное не исчезло, а ушло по-тихому в параллельную сеть.

   – Секретные серверы. Спайки с легальной Сетью. Посредством серии ссылок выходишь на спайку, покупаешь пароль, – бормотал таксист, просвещая меня попутно. – Реальный бизнес на виртуальном мире... Ахтунг! Ах, чтоб тебя! Доннерветтер! – взревел он, едва не боднув тронувшийся со стоянки седан, сам же за разговором его проворонив. – Стоп-машина. Дальше продолжай движение без меня. – Он остановил машину, максимально близко подобравшись к воротам в парк. – Я подожду?

   Я вылез. Вошел в парк.

   Слева возник силуэт Нарушителя. Он двигался краем аллеи, не отбрасывая тени, не оставляя следов на свежем снегу.

   – Не нравится мне этот таксист, – сказал он. – Что ты с ним собираешься делать?

   – А что-то надо? – сказал я.

   – При нынешних ценах на информацию трудно удержаться от любознательности. И от того, чтоб ее кому-то не слить.

   – Думаешь, любопытствует?

   – Интересное у тебя приключение. Может закончиться катастрофой для тебя или для мира.

   Проглянуло солнце, сообщая о том, что весь снег на сегодня выпал.

   – Что иногда одно и то же, – закруглил свою мысль Нарушитель.

   Парк повеселел. Заискрились ели, зарябили тени от них. Было не холодно. По Цельсию – минус пять. Зиму я, кстати, люблю. Даже в минус тридцать.

   Человечьих следов на аллее не было – только птичьи почерки. Либо с тех пор, как Бабка прошла, их снегом засыпало, либо она вообще в другие ворота вошла. Возможно, силуэт, отдаленный настолько, что выглядел не больше любой из ворон, которых было вблизи в изобилии, принадлежал ей. Я себе попенял, что не подъехал с другой стороны, ибо сближаться нам с ней придется минут десять. Или все двадцать, ибо эта особа и не подумала двинуться мне навстречу.

   Нарушитель отдалился, но совсем не исчез. Ошивался неподалеку, оживляя пейзаж.

   По мере сближения пропорции от первоначальной вороньей величины выросли до размеров знакомой мне интересной девицы, а от вороньего в ней осталось только черного цвета волосы да того же – пальто, на воротник которых эти волосы ниспадали прядями-перьями. Голова ее была непокрыта. На плечах лежал прилипчивый снег. Платочек или косынку она сняла, как только прошел снегопад, и теперь, полускомкав, вертела в руке, жестикулируя в такт тому, что говорила.

   – Нет-нет! Это любопытно! – первое, что услышал я, но вряд ли это относилось не ко мне.

   Внешне она не изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз. Да и вообще принадлежала к тем немногим, что довольным своей внешностью. Мигрируя из тела в тело, она ничего не меняла в лице, сохраняя подобие тех черт, которыми ее наделили родители.

   Я на ее месте тоже ничего не стал бы менять: черты были весьма приятны, хотя глаза в данный момент закрывали очки. Но не от солнца и снега, который блистал так, что я тут же вспомнил, что время сейчас за полдень, так что, пожалуй, к Гартамонову вовремя не успеть

   Очки были со встроенной офисной функцией. Чем занимались ее глаза, в какие пялились мониторы, с кем были в визуальной связи? Может, просматривали документы, а может, за кем-то шпионили – другими глазами, одной из её агентш. А скорее всего, осуществляли визуальный контакт с какой-то из них, догадался я, подойдя ближе.

   – Прельстить – значит привлечь. Колебания – матерь мытарств, – говорила Бабка в пространство. – Пора бы тебе, милочка, в свои восемьдесят четыре развязнее быть. Так что подбери свои сиротливые сопли и приступай. Усыпи его разум, разбуди страсть. Полномочия – все твои. Образ действий – вплоть до коитуса. Будь раскованной и нахальной, как предпоследняя проститутка. Предпоследняя – потому что последняя – я. И я очень его хочу. У меня тут тоже клиент, – закончила она инструктаж. – Пока.

   – Новенькая? – догадался я. – По Гарту работает?

   – Ах, нет. У меня и без тебя забот хватает. Продаем информацию, покупаем информацию. Скрытое наблюдение, расследования, политический и промышленный шпионаж, шантаж. Агентство "Феи и грации" к вашим услугам, – автоматически отбарабанила она свой рекламный буклет.

   А так же соблазнения, совращения, провокации, дезинформация, компромат – мог бы добавить я, однако только сказал:

   – Шантаж – грязное дело.

   – Не грязнее твоих мокрух, – ответила шантажистка. – Да и что – мораль? Мы же не демографичны. Что нам, негодным для материнства, с этой моралью делать?

   Я все же надеялся, что хоть какие-то остатки этики у этих женщин сохранились. И меня не кинут, и лишнего не соврут.

   Мне уже приходилось с этими феями дело иметь. Я даже помнил некоторые агентурные данные этих граций. В частности имена, схожие с кличками самых пропащих шлюх, что имели хождение по улице Мироздания: Пакля, Рюха, Лапша, Гутя, Растяпа, Тёмная и т. п. В этот притон информации стекалось все, что достойно внимания. Кем бы ни был вербуемый информатор или потенциальный объект, шансов соскочить с крючка у него не было. И в данном случае неважно, что от него хотят. В любом случае эти разведчицы и развратницы своего добьются. Соблазнение делом и словом, телом и деньгами. Обольщения и угрозы, подкупы и шантаж. Самая необоримая оборона рухнет, рассыплется в прах. Пронырливые, бесстыжие, хлопотливые, настойчивые, хваткие, настырные, ласковые. Накинутся резво и ревностно роем мясных мух. Вцепятся, как натасканные на оленя суки. Вопьются, словно пиявки. Совратят, растлят, соблазнят, запугают, запутают. Не оставят в покое и на минуту, теребя, дразня, провоцируя. Оплетут паутиной, смоченной липкой слюной, и жертва, барахтаясь, только больше запутывается в их сетях. И уже из недвижного и беспомощного кокона высосут своими хоботками все, что им требуется.

   – У тебя в штате всё девки одни? – спросил я.

   – И совсем не одни. Они со мной. А что касается половой принадлежности, то нынче каждый волен выбирать себе тело в соответствии с собственными капризами. Хотя в работе для меня, конечно, предпочтительней люди с женским типом психики.

   – Что значит – конечно? – переспросил я немного обиженно.

   – Девки пронырливей. И любопытней – прирожденные сплетницы. Вспомни картинки из своей первой жизни: старушки на скамейках, кумушки, склонные все подмечать. Любопытство к интимному – у женщин эта страсть в подсознании. И плюс к этому, многие из моих в свое время на Мироздании промышляли. Из подобных, кстати, лучшие добытчицы информации получаются. Переориентировать девочек с продажной любви на высокооплачиваемое любопытство, дать им новую жизнь – чем не благодеяние?

   – Чтоб на развалинах разврата информационную империю соорудить, – добавил я в перечень ее благих дел.

   – Чем, нам, старушкам заполнить досуг? – сказала империалистка. – Раньше престарелые дамы детективы пописывали да почитывали. А теперь мы в реале спай-стори творим. То есть используем страсть старушек к детективным историям. Сами себе и Марпл, и Агаты Кристи. Экшн, саспенс, хоррор, детектив с элементами триллера, да и лав-стори от случая к случаю. Так кого ты там потерял? – перешла к делу Яга.

   – Что там о Моравском?

   – Более ничего.

   – Тогда вот что, – сказал я. – Мне нужно найти одного человека.

   – Найдем! Это моя профессия! Даром не дам, но и дорого не возьму. Дай-ка мне Тёмную! – велела она виртуальному секретарю. – Тёма, прикинь, это клиент. – На том конце связи Тёмная через офис-протез Бабки всмотрелась в мое лицо. – Ему надо найти одно существо.

   – Два! – неожиданно для себя спохватился я. Алик-Накир вдруг тоже стал мне интересен. Куда, например, направился после допроса? Или все еще, не выходя из Депо, над моим "делом" корпит?

   – Два, – повторила за мной Яга. – Параметры?

   Я скинул на ее узнаватель фанки этих ребят. Она переправила их Тёме.

   – Имена?

   Я назвал те, которыми они мне были представлены.

   – В первую очередь – Лесик, – попросил я. – То есть, Петров.

   – Тёма, слышала? Прощупай прямо сейчас. С максимальной дотошностью. То есть, где он, с кем и чем занимается. Какая под ним женщина, какая под ней кровать, и что за соперник под кроватью прячется. Тёма – мой лучший поисковик, – сказала она, отключив свой вирт-кабинет. – Я ее только самым важным клиентам сдаю.

   – Ко мне в лазарет слухи дошли, что твой бордель разогнали, – сказал я. – А бандершу пытались пустить по рукам.

   – Если ты имеешь в виду офис на Беляева, то его больше нет. Депо совсем оборзело. Если раньше обменивались информацией бит на бит, то теперь требуют сливать им все, что ни добудем. Ну я и объявила им голодовку: перестала кормить. А они нас разогнали. Так что офис теперь всегда со мной. Но я даже им благодарна за это. Контору прикрыли, бизнес – нет. Выяснилось, что виртуально работать удобней. Мы стали неуловимей и неуязвимей для них. Если хотели держать нас на поводке, то не надо было им этого делать.

  При всем при том мы с этими паровозиками продолжаем плотно сотрудничать. Обмениваемся информацией, но уже на моих условиях. А официально нас больше нет.

   Действительно, на кой чёрт им офис? Вся информация многократно продублирована и рассредоточена по сейфам и серверам. Оборудование – по карманам и автомобилям.

   – А что у тебя? – спросила она. – Я гляжу, ты в миноре?

   – Я в ужасе.

   – Ужас – это, скорее, мажор.

   – Я всё насчёт Гартамонова.

   – Работаем. Однако материал ценный. В смысле, дорогой. Во-первых, мне это обойдется не даром. Придется за него несколько гиг слить. Во вторых, девчонкам гонорары за героизм. Ну и очень нужны денежные средства.

   – Слово средства предполагает цель.

   – Цель одна: расширение бизнеса. В перспективе – грации без границ. А кто мы без гроша? Грации нон грата.

   – Ты и так настоящая империалистка, – польстил я.

   – Да какая империалистка? Так, пастушка, клиентов пасу. Мир нашпигован шпионами. Мы, простодушные пастушки, пытаемся не отстать. Берем от жизни всего понемногу: деньгами, инфой.

   – Знание – сила, – продолжал я поддерживать разговор.

   – Инфа – тяжкая ноша. Иные сведения сводят с ума. Баллада об информации, если я начну ее излагать, будет весьма драматична. Ага... Пошел душок о твоего Петрова... Запеленговали. Павлов пока не чипится... Иногда даже страшно становится, столько всего знаю. Вот во что может вылиться любовь к сплетням.

   – Тогда тебе наоборот, завязывать надо.

   – Иногда тоже так думаю. Обменять банк данных на банк баксов, открыть спай-шоп в другом полушарии или детективы писать. Надо же как-то провести бесконечность. Но скучно ведь. И потом: продай я сразу всю информацию, она обесценится. Тот же Гарт...

   – Подписываюсь на весь блок новостей по этой теме, – перебил я.

   – Если сольешь какой-нибудь интересный матерьяльчик – скидку сделаю.

   – Какого рода матерьяльчик тебя интересует?

   – Всяческая необычка. Например: зачем тебе знать о нём.

   Я подумал: стоит ли? И не раздавал ли каких обещаний, препятствующих некоторой огласке? Вроде нет, Гарт сам советовал близких предупредить. В конце концов, друзей и близких у меня не так много. Просил о перфе не раскрывать? Но и я не просил меня убивать. И потом я – в порядке самозащиты. А он – неизвестно зачем. И я рассказал. Не все конечно.

   – А на перфе тебя кинули? Было? – спросила Яга.

   – Откуда знаешь?

   – Слышала от любезных людей.

   Наверняка у неё и на меня инфа есть, и мной приторговывает. Взглянуть бы на это своё в доску досье – вот где правда во всех подробностях. Не то, что в депо.

   – Торгуете тайной исповеди? – сказал я.

   – Будьте со мной искренни – истиной к вам вернусь. Что-то происходит вокруг Гартамонова – кое-где, кое-как. Интересные факты выстраиваются, события случаются, складываются обстоятельства. Мне этот чиновник начинает не нравиться. В общем, репа пошла пятнами. А тут ещё ты. Так что с удовольствием примем твои свидетельства – к нашему сведению. В конце концов, рыночные отношения никто не отменял. А что такое эр-о? Взаимовыгодное вымогательство. Значит так: информация ищется, скину на твой ящик. Подберём документы, свидетельства, систематизируем тщательно и щепетильно... Пришло от Тёмы. Петров. В данный момент в радиусе действия сто четырнадцатого ретранслятора. Это в северной части города. Кто у нас там ближе всех к северу? Пакля? Пусть определит адресно. Павлов... В лазарете.

   – Что значит в лазарете? – не поверил я.

   – Восстанавливается, очевидно.

   – Не может быть!

   – Я всего лишь смиренная приемница информации. Не искажать же факты в угоду тебе.

   А как же Накир? И потом, мне же показания Алика зачитывали. Хотя, что показания – фальшивка, фарс.

   – Такова была картина печали, – сказала Бабка. – Попробуем картину радости изобразить. Тёма, что у тебя от Пакли? Улица Ивана Ефремова, 27. Он сейчас там. Квартира тридцать вторая, первый этаж. Что, перф поставишь ему?

   – Как получится, – зря не медля, начал прощаться я. – Деньги с кошелька заберёшь. Еще увидимся.

   – Может, увидимся. А может, не увидимся никогда.

   – Никогда – это слишком долго, – бодро сказал я.

   Она вернулась в свой виртуальный офис. А я пустился стезей Тезея, подхватив брошенную Ариадной нить.

   Итак, Ефремова, 27. Дом был девятиэтажный. Я решил, что мне нужен второй подъезд.

   – Он не опасен, дизер ферфлюхтер герр? Дать тебе шокер? – спросил таксист.

   Я взял.

   Двери оказались не заперты, так что стучать я не стал. Квартирка была однокомнатная, в два окна. Я ее охватил одним взглядом. Лесик выставлял на стол закуску. Кроме него присутствовал знакомый мне пёс. И кактусы, кактусы, кактусы. На подоконниках, полках, полу. На единственном столе, на одном из всего двух стульев. На другом расположился кот. Йорик поднял голову и насторожился. Кот не обратил на опасного гостя никакого внимания.

   – С новым телом! – идентифицировал меня Лесик, не сочтя нужным изображать удивление. Сам он оставался при своем. – Да здравствует оно во веки веков! Да здравствуют наши здравоохранительные органы! Нынешний внешний вид вам идет. Я так и знал, что искать меня будете.

   – Поэтому и скрывался?

   – Вот те на! Протестую! С чего бы мне скрываться от вас? Я и сам под подпиской. Из-за мертвого копа, убитого мной.

   – Почему телефон молчит?

   – Так это был одноразовый номер. Действительный только на момент нашей сделки. Которая, кстати, не по моей вине, сорвалась, в то время как деньги проплачены. Выбросил я телефон. Я вот тут обедать собрался. Садитесь. – Он смахнул со стула кота. – Тело есть, тело ест, тело будет есть.

   – Я уже дважды позавтракал. И второй раз тоже за казенный счет.

   – Ну, тогда я, если не возражаете, перекушу.

   Он вскрыл пластиковую коробку с готовым обедом и ухватил двумя пальцами кусочек мяса. Кот и пес придвинулись ближе, причем Йорик оказался от меня на расстоянии в полпрыжка, загородив собой Лесика.

   – Нам надо сговориться, как со следователями себя вести, – сказал я, делая вид, что верю ему. – Где Алик?

   – Алик? Алика еще не собрали.

   – Тебе что, не зачитывали его показания?

   – Не-ет...

   – Либо он их еще до болота сочинил, либо их сочинил этот следак. Тот, что Накиром представился. А тебе такой Гартамонов Анатолий Семенович знаком?

   – Ну кто же про него не слышал.

   – А лично не знаком?

   – Ну, вы даете! Кто он, и кто я.

   – Знаешь, у меня в голове изрядная лакуна. Вот дошли мы до озера, отдал я вам револьверы, а дальше не помню. Думается, кто-то трафик срубил. Расскажи мне, что далее было. По порядку. По-честному. Не ту туфту, что ты дознавателям всучил.

   – Да, – согласился Лесик. – Нам надо действовать заодно. Слушайте.

   Наверняка у него в квартире прослушка. И он знает об этом. Жизнь агента прозрачна. Знает, но не предупредил. Значит, опять врать будет.

   Он с минуту поразмышлял, однако не нашелся, что соврать, и изложил то, что я уже слышал от Накира. Что ж, я хотя бы убедился, что Лесик с этой версией тоже знаком.

   – Нас замели. На мне коп мертвый. Таскали. Заставляли письменно излагать.

   – И кто допрашивал?

   – Показал документы на имя Саламандра Самойлова. А другой, весёлый такой, назвался Кассандром, прикинь? Не допрос, а обсос и комедия дель арте.

   – А собаку кто приручил?

   – Это собака Алика. Вот из карантина выйдет, заберёт.

   – Если это ваша собака, то зачем с собой её взяли? Собирались забрать в трип? Или никакого трипа не предполагалось, по крайней мере, для одного из вас?

   – Ну... Наверно с собой. Вот Алик объявится, у него и спросите.

   – Я давно живу. И считал до этого, что у меня не мозг, а детектор лжи. Только тот, кто живет столько же и так же натаскан на противоречиях, может меня ввести в заблуждение. Как же вам удаётся за нос меня водить?

   – Ну...

   – Насколько плотно сотрудничаешь с Гартамоновым? С депо? Какова истинная цель этой затеи с трипом? Если стесняешься при прослушке, давай выйдем на воздух. Хотя что толку. Чип с передатчиком наверняка у тебя где-то под кожу вшит.

   – Эй-эй? Ты чего взбеленился? Разве я тебя как-то подвел? Выгородил тебя полностью. Все на себя взял. И копа, и организацию этого похода на болото.

   – Ворон ворону глаз не выклюет.

   Я достал шокер.

   – Делаем так. Я сейчас вырубаю твою живность. Потом тебя. И увожу в безопасное место, где отправляю в такой бэд, из которого ты уже никогда не выберешься. Будешь лузером коротать вечность.

   Угроза бэдом. Это серьезно.

   – Животных не тронь, – сказал Лесик. – Ты их насмерть убьёшь на хрен.

   Кот между тем снова вскочил на стул и ворочался, устраиваясь поудобней.

   Я сделал шаг, Лесик попятился, попытался сесть – сначала на кота, потом на кактус.

   – Что было после отключки? – наступал я. – Куда подевался трафик? Что за подстава за всем этим кроется? Какие дела у вас с Гартом? Кто такой Накир? Уж очень он на Алика смахивает, но явно не он, ибо тот еще в лазарете! Кто – Мункар?

   – Хорошо, – сказал Лесик. Такое впечатление, словно он получил разрешение свыше. – Я тебя убил. Зачем? Было задание. От кого? Ты прав, от Гарта. Кстати, мы сейчас едем к нему, он заждался.

   – Что затевает Гарт конкретно против меня? Зачем я ему нужен?

   – У него и спросишь.

   – Я еще подумаю, ехать ли мне к нему или на дно залечь.

   – Что ж, думай. Собаку не тронь, а? И кота, – снова замолвил он за своих любимцев.

   – Прежде чем к Гарту, ты поедешь со мной в одно место, где подробнее поговорим, без свидетелей, – сказал я, подступая к нему с шокером.

   Я был полон решимости. В голове промелькнул план ближайших действий. Вырубить, выволочь, загрузить в такси. Но был сужден другой сюжет. Шокер, во-первых, не сработал. Тогда я с голыми руками бросился на их всех, собака бросилась на меня, мы втроем сцепились в один клубок, рвя и рыча.

   – Постой-постой, вир махен дас цузаммен!

   Мне удалось обернуться к двери. Из прихожей появился таксист.

   – Ну что, написал прошение о пощаде? – спросил он.

   – Пса вырубай! – крикнул я, увидев у него глушилку.

   Но вместо того, чтоб вырубить пса, он меня вырубил.

   В такси я частично очнулся. Попытался заговорить.

   – Может, совсем его отрубить, чтоб не болтал? – спросил таксист.

   – Да, пожалуйста, – согласился Лесик.

   – Ты не сердись, – сказал водитель. – Уж такая такса в нашем такси.

   И вырубил меня повторно.

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ГАЛЕРЕЯ

  Мертвецы недурные смесители, это, по крайности, точно.

  (В. Набоков)

   – Вы крадете мои сокровища! – вскричал мне навстречу Гарт. – Время мое бесценно! И хоть ныне они несметны, впредь, однако, не сметь!

   Голова у меня немного гудела, приходилось долго искать слова. Найти их никак не удавалось. Тем не менее, я что-то протестующе промычал.

   – Вздор! – возразил моему мычанию Гарт. – Хронокрад! Я вам на какое время назначил?

   На нем был очень строгий костюм, как будто он собирался делать нежелательные визиты. Или принимать просителей¸ которым требовалось отказать.

   – Извини, пришлось тебя дезактивировать, – сказал Вадим.

   – Прш... прщщ..., – прошипел я. Мне понадобилось время, чтобы справиться с речью. – В послу...шании... не искушён.

   – Где уж вам... – немного смягчился он. – Где уж вам к обеду поспеть, коль добирались таким окольным путем.

   "Доберемся, дай срок", – сказал в моей голове Нарушитель зловеще.

   – Однако все дороги ведут ко мне, – продолжал Гарт. – Во всяком случае, ваши.

   Я с ним спорить не стал, тем более, что так покамест и было. Осмотрелся, стараясь не особо вертеть башкой.

   Комната оказалась размером с банкетный зал. Середина ее была совершенно пуста, словно накануне освободили место для танцев. Мебель простаивала вдоль стен. На заднем плане шевелился Викторович, собирая с продолговатого стола обеденные останки. Приборы были выставлены в расчете на двух персон. Второй комплект остался нетронут. Одна из персон, к обеду не явилась: очевидно, я.

   – Так что обед простыл, но вам подадут свежий, – сказал Гартамонов. – В наказание за опоздание будете обедать один. Или Викторовича посадите напротив себя.

   – Меня уже в Департаменте накормили, – сказал я. – Так что благодарю.

   – И у меня поел, – сказал Лесик, хотя, насколько мне помнится, там всё съестное было по стенам размазано. – Если я больше не нужен, шеф, то пусть Вадик меня домой отвезет. У меня там тоже суп стынет.

   – А я так не обедал вообще, – сказал таксист, Вадик.

   – Вот видите, вы и нашим сотрудникам обеденный перерыв испортили. Езжайте, ребята, обедайте, – отпустил опричников Гарт.

   – Они вашими сотрудниками не представились, – сказал я. – Кстати, того, что назвался Аликом, очень хотелось бы повидать. – Петров? Павлов? У меня в голове опять всё перепуталось.

   – Сделаю все возможное. И зря вы обратились к этой болтушке Ягинской. Эти маты-хари вам наплетут. Я бы и сам все рассказал чистосердечно.

   – Для начала спровоцировав наезд Департамента? – спросил я.

   – Если б я захотел спровоцировать, то действовал бы более простецким и эффективным образом.

   – Чем объясняется тот факт, что я умер? И почему не помню конца эпизода?

   Но он, казалось, не обратил на мои вопросы внимания.

   – Я вас сейчас оставлю, у меня на это время другим людям назначено, – сказал он. – Я ведь служу, продвигаюсь по служебной лестнице. Сами виноваты, надо было ехать ко мне сразу после звонка, отобедали бы без обид. А сейчас мне пора. Вы можете, конечно, тоже уйти. Вы не задержаны, а мой дом – не тюрьма. Но уверен, что у вас накопились вопросы. Я догадываюсь, какие. И даже знаю ответы на них. К вашим услугам буду не ранее, чем через два часа. Обговорим, обнегодуем. А пока вас Викторович развлечет. Подаст меню. Доставит заказанное. Не пренебрегайте вином: оно у меня отменное. Советую скоротать это время в моей студии: это поможет вам адаптироваться, создаст подходящее настроение для наших бесед. Викторович, проводите гостя в студию и будьте при нем. Вы же развлекитесь пока. Полистайте мои коллажи. Всмотритесь в полотна: они не совсем бездарны. Есть забавные, от мрачных мыслей вас отвлекут. Ну да сами увидите. Думаю, мы будем друзьями.

   – В другой раз, – всё еще мрачно сказал я.

   – Что ж, до другого раза.

   Он отбыл.

   – Пройдемте, – сказал секретарь.

   Возможно, что во вверенном Гартамонову ведомстве и царил идеальный порядок, но в его живописи был, безусловно, бардак. Нет, в помещении было чисто: вымыто, выметено, сор вынесен из углов, а картины располагались в соответствующих местах – по стенам и стендам. Наброски, выполненные на бумаге, разноформатными кипами лежали на просторных столах. Картоны крепились к вертикальным стойкам – так, чтоб их можно было листать.

   То есть внешне все выглядело вполне пристойно – как в вернисаже. И тем не менее, впечатление беспорядка и даже разнузданности не оставляло. По крайней мере, на первых порах. Сумасшествие было в голове рисовальщика.

   Словно здесь маньяк или людоед погулял, подумалось мне, пролиставшему пачку рисунков, изображавших части человеческих тел. Однако подобие этих органов человеческим было весьма приблизительным, вернее, они были намеренно искажены приданием животных или мифических или даже растительных черт. К иному лицу лепился поросячий нос, рука имела признаки кошачьей или драконьей лапы, а одну из голов украшал петушиный гребень, причем несколько вариантов этого гребня я нашел на другом листе. Несоединенные в организм, оторванные от тел, эти органы выглядели, словно детали трансформеров. Ничего забавного в этих набросках я не нашел.

   – Странное хобби, – сказал я.

   – Что вы имеете в виду? – спросил Викторович.

   – Всю эту живопись, что же еще? Анатомический театр, если угодно.

   – Это не живопись. И тем более не театр. Это комплектующие для челомутов. Хотя хобби, конечно. Но не сказать, что странное. В нашей системе дебатируется вопрос об ужесточении наказаний. Предполагается наказание безобразием сделать еще более невыносимым для субъекта. Особенно – за самовольный летальный исход или содействие оному. – Здесь он на секунду склонил голову, как бы отмечая мою причастность последней статье. – Так что все эти наработки в скором времени могут оказаться востребованы.

   Я вспомнил разглагольствования таксиста Вадима о борделе с гарпиями и химерами. Неужели, пока я в лазарете был, завелось и такое?

   – Такое впечатление, что я в лазарете не сорок дней, а сорок лет провел, – сказал я. – Столько всего нового. Похоже, придется проститься с профессией. Не хотел бы я иметь в качестве наказание такое туловище или лицо.

   – Не отчаивайтесь. У босса есть планы на ваш счет.

   У Бога, вероятно, тоже были. Да махнул на меня рукой Бог.

   – А именно? – спросил я.

   – Вам понравятся, – обнадежил Викторович.

   – Имейте в виду оба, в живописи я не силен. Конечно, приходилось нанимать рисовальщиков, чтоб расписать декорации.

   – Мне поручено вас развлекать – я развлекаю. Не более того, – сухо сказал Викторович, заподозрив, наверное, колкость в моих словах, которой не было – Я вас покину на пару минут.

   Он еще раз кивнул и быстренько удалился, словно опасаясь наговорить лишнего. А я вернулся к картинкам.

   У меня не было никакого сомнения в том, что все они выполнены вручную. Хотя свое место в студии занимал монитор с присущим ему железом и соответствующей графической софт-начинкой, и может быть даже такой, какой еще и на рынке-то нет.

   Часть студии занимали полотна, где предметом авторского внимания были всяческие человечки, выполненные в полный рост. Изображения были, конечно, голыми, ибо целью автора было пофантазировать на тему всяких телесных уродств, а не прикрывать их одеждой. Многие из них (а некоторые и совсем) не были антропоморфны, и даже в качестве чмо выглядели экстравагантно. Девушка на курьих ножках и с рыбьей башкой, отчего казалось, что она в косынке (и к тому же циклоп). Баба Яга с хвостом в виде метлы, а метла – с фаллическим черенком, торчащим спереди в полной готовности. Или афишная тумба, анахроничная, цилиндрическая, с конической нашлепкой сверху и даже не без афиш, но что-то в ее "фигуре" или "афише" твердо указывало на то, что она живая и даже мыслящая. Так что слово "чмо" или "человечки" можно было заменить выражением "мыслящие формы". Причем казалось, что целью живописца было наибольшее разнообразие этих форм.

   В упорстве художнику нельзя было отказать. Варианты и вариации соперничали в разнообразии. Например, задавшись целью изобразить такую необходимую деталь чморганизма, как стопа, причем чтобы в ней непременно присутствовали утиная перепончатость, петушиная шпора и пальцы человечьей ноги, чмо-дизайнер выполнил на бумаге восемнадцать набросков, так и этак тасуя эти три атрибута в различных ракурсах и пропорциях. Я тут же обнаружил эту ногу (или, может быть, лапу) у одного из персонажей, приделанную к туловищу таким образом, чтоб ею в то же время можно было пользоваться как рукой. Доносить, например, ложку до рта или протягивать для знакомств.

   Пока все эти организмы оставались на холстах или картонах, выглядели они уродливо, но безобидно. Содрогало другое. Неужели это всерьез, то есть с намерением осуществить? До сих пор хвостатость или, например, трехрукость, курья нога или приапическая метла были законодательно запрещены, ибо нарушали природное чувство ориентации собственного тела в пространстве. Ведь рано или поздно срок заключения у наказуемого таким злом истекал, и человек возвращался в нормальное тело. Однако приобретенное ощущение, например, хвоста фантомно продолжало существовать и всячески мешало жить – не только выполнять движения, но и сидеть. Поэтому энтузиастам из ведомства наказаний было предписано ограничить полеты фантазий. А тут – вона какой разгул.

   И куда все это девать, если, конечно, и впрямь задумали воплотить? Ну ладно, некоторые чмо, то есть функциональные формы еще можно как-то использовать. Тумба, например, могла бы украсить сквер или театральный подъезд. Яга с метлой – тематический парк. Но ведь их было множество. Даже подумалось, что дизайнер намеревается превратить всю материю, до которой сможет дотянуться его кисть, в мыслящую. Что ж, достойная цель. Материя – союзник сознания. У меня был рассказ, в нем мир, в отличие от реального, нашего, был фантастически перенаселен. Преступность зашкаливала, в местах лишения свободы находилось четверть взрослого населения. Чтобы как-то решить проблему с колониями, разгрузить пенитенциарный бюджет, заключенных стали попросту уничтожать, скопировав предварительно их сознание на четырехтетрабайтовый жесткий диск. Диск помещался в сверхпрочный контейнер размером с кирпич и с подобием USB-ввода. Чтобы миллиарды "кирпичей" не валялись зря, из них стали строить здания – те же тюрьмы, а потом и жилые дома. Представляете, в стенах вашей комнаты, где вы спите или едите, томятся тысячи угнетенных душ. Я не люблю слишком мрачных финалов. Поэтому по окончании срока соответствующий кирпич отыскивали где-нибудь в Барнауле, личность з/к перекачивалась из него в новое тело, и бывший кирпич, то есть преступник, и закон, то есть его служители, расходились, взаимно довольные друг другом. Освободившееся пространство на диске занимал другой бедолага.