Текст книги "Ранний старт 4 (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– В курсе, – чуть улыбается экзаменатор.

– Ну вот. А у нас, олимпиадников по математике, поиск решения методом подбора считается даже не моветоном, а крайней формой падения и позора.

– Так…

– И что я вижу на первых страницах учебника и слышу на первых лекциях? Выводится дифференциальное уравнение, а затем говорится, что его решением является гармоническая функция. Ни вывода этого решения, ни даже каких-то прикидок. Вот уравнение, а вот – ответ. Я даже порылся в других учебниках, заглянул на другие страницы. Ничего. Или я ошибаюсь, и где-то спрятаны эти замечательные выкладки?

– Нет, не ошибаетесь.

– Об этом и говорю. На мой субъективный взгляд, голимое позорище.

– Это всё?

– Нет, конечно.

Далее начинаю распространяться об одном хитром месте. Минут пять. Затем подытоживаю:

– Ну выяснили мы, что одна хитрая функция по значению больше другой на каком-то промежутке. Дальше что? А ничего. За ради любопытства пролистал учебник до конца. Бесполезно.

Препод чуть не хохочет. Такая реакция меня здорово удивляет. Нахально в глаза опускаю ниже плинтуса его предмет, а он веселится.

– Ладно, Колчин. Мы выяснили, что вам не нравится. Но что-то вам понравилось? Или ничего?

Раздумываю с минуту. Тщательно изучаю потолок, не написано ли там чего полезного.

– Нравится то, что курс носит явно выраженный прикладной характер. Колебания, волны, там везде возникают эти уравнения и с ними продуктивно работают. Но вот, например, мы изучали ТФКП – и что? Тоже стройный и выверенный курс. И где применяют эту ТФКП, все эти полюса и интегралы по контуру? Для меня загадка.

– В газодинамике, гидродинамике, квантовой механике, – с улыбкой ответствует препод.

– Неплохо бы говорить об этом на лекциях, – незамедлительно втыкаю шпильку. – Нам до этих дисциплин ещё далеко.

Преподу плевать. Шпилька-то по адресу Рожкова Валерия Васильевича.

– Ладно, Колчин. Интересно с вами беседовать, но другим тоже надо внимание уделить.

Подписывает и бросает зачётку передо мной. Беру, ухожу. На выходе оглядываюсь, вскидываю кулак вверх и приветствую оставшихся:

– Но пасаран!

Под построжавшим взглядом Марковича выныриваю из аудитории на волю. Это мой финальный аккорд в длинной экзаменационной композиции.

– Ну? – меня встречает горящими глазами Люда. – Сдал? Как? – не дожидается ответа, выхватывает зачётку. – Поражаюсь я тебе, Колчин. Какой бы предмет ни был, у тебя один ответ – отлично.

– Чего городишь? Маркович мне четыре поставил, – возражаю разочарованно.

– Перегрелся? – на лоб ложится прохладная девичья ладошка. – Температуры нет. Где здесь четыре?

Перед моими глазами распахивается моя же зачётка. Не понял! Он же «хорошо» грозился поставить! Нет. Красуется «отлично».

– Да? – меня одолевает некая вялость. – А мне сказал, что больше четырёх поставить не может.

Перепутал? Да какая мне разница⁈

– У-ф-ф-ф! Я пошла! – Люда решительно распахивает двери, но входит уже робко.

Вера уже там. Подожду в кафе. Меньше часа их мучить не будут.

20 июня, пятница, время 18:20.

МГУ, ДСЛ, комната Люды и Веры.

– Ты что-то тихий сегодня, Вить? – замечает Людмилка.

– Давай винишка капельку? – предлагает Вера.

Девчонки сдали ММФ, вытянули на четвёрку. После обеда сходил и купил им тортик и так, по мелочи. С вином они сами сообразили, я что-то не догадался. Отмечаем сдачу экзамена. Для меня финальный, для фрейлин – предпоследний.

– Жалко, что уезжаешь, – вздыхает Люда. – Помог бы нам с ТФКП.

– Да, – поддерживает Вера. – Что ж ты так поспешил с ним? Теперь бросаешь нас.

– Да перестаньте, – отмахиваюсь. – Главное – запомнить, что там во всех формулах вечно таскается этот множитель два-пи-и. Не будете забывать затыкать им все дыры – трояк уже обеспечен.

– Трояк не хотелось бы… – морщится Люда.

– Лёгкий курс, легче только линейная алгебра. Поднажмёте, легко на четвёрку сдадите. Но замахивайтесь на пять, вдруг проскочит.

– Налить ещё?

Отказываюсь. Я в том счастливом и нерастленном возрасте, что мне для слабого опьянения хватает выпитых двадцати граммов.

– Когда уезжаешь? – спрашивает Вера, но смотрят обе.

– Не знаю. Завтра, наверное. Надо посмотреть расписание, позвонить отцу… выпить чашечку кофе, принять ванн-гну…

Последние слова выпрыгивают сами. Девушки смеются, а мне не хочется даже улыбаться. Пойду-ка к себе, предамся бездумному валянию на кровати.

22 июня, воскресенье, время 18:15.

Синегорск, у дома Колчина.

– Ровно восемьдесят четыре года назад война началась, – дата навевает. И главное, тоже воскресенье.

Интересно, а сколько надо лет, чтобы дни недели начали идти в том же порядке? На вопрос самопроизвольно включается внутренний искин. Каждый год сдвигает день недели на сутки вперёд, потому что триста шестьдесят пять при делении на семь даёт остаток – единицу. За каждые четыре года – сдвиг в пять дней, потому что каждый четвёртый год – високосный. Лучше считать такими циклами, по четыре года. И нужно, чтобы сдвиг делился на семь, тогда получаем совпадение дней недели. Поэтому нужно семь циклов. Каждые семь циклов, то есть двадцать восемь лет, дни недели начинают совпадать по числам.

Далее. Двадцать восемь на три равно восемьдесят четыре. Бинго! Потому и совпадает день недели, что число лет кратно двадцати восьми… останавливаю искин, которые намеревается полную формулу нарисовать.

У, блин! Все расчёты проходят с быстротой молнии. Не больше двух раз моргнул, как ответ готов. Мой искин меня иногда самого пугает.

– К чему это ты? – лениво удивляется Димон.

Мы втроём, братья Ерохины рядом, сидим на своей лавочке. Рядом резвится малышня со щенком-подростком. Димон уже сказал, что это один из внучатых или правнучатых потомков покойного Обормота. От зрелища детские игры сердце пронзает непонятная тоска – детство кончилось. Что ж ты так рано ушло? Мне ведь всего пятнадцать!

Тимоха, заметно раскабаневший, всё больше помалкивает и рассматривает меня с лёгкой насмешкой.

– Разъехались все, – делится новостями Димон. – И Катюша, и Зина. Про Сверчка не знаю, пару дней назад приехал с какого-то конкурса…

– На море вчера уехали, – размыкает уста Тимофей.

– Ага, – соглашается Димон. – Ну и другие одноклассники кто куда. Варьку недавно видел, но щас не знаю. Полинка…

Димон спотыкается.

– Кароч, тоже куда-то умотала. И эта, Вить…

– Не жуй, ля, говори прямо! – Тимоха смотрит с осуждением. – У неё ж этот, танцорчик-партнёрчик, как его, Антон, во! В общем, видели мы их вместе несколько раз. И не на концертах, где они отплясывают.

– Ты ничё не говорил, Вить, а то бы мы ему…

Очередная режущая по сердцу новость. Предсказуемо. Меня нет, рядом симпатичный парень, да не из простых. Слово за слово, улыбка за улыбкой. Почти невозможно не сблизиться с человеком, который постоянно держит тебя за талию, а то и за другие места. На которого привыкла опираться, сначала в танце, а потом и не только.

Отмахиваюсь от невысказанного предложения Димона. По виду равнодушно. Не хватало ещё. Они ему морду набьют, а его папаша полицию района на уши поставит. И здравствуй, небо в клеточку.

На столике валяются две пары боксёрских перчаток. Тренировочные. Подарок братьям. Ещё одна пара зарезервирована для Зиночки. Девчонкам модных журналов накупил. Кирюшке, который вчера висел на мне полчаса, не слезая, годовой набор журналов «Русский космос». Мачехе… о, тут отдельная история. Слегка запинаясь, по телефону папахен поведал, что ей захотелось какие-то супертонкие колготки. Только плечами пожал, в охапку фрейлин – и в магазин. Соответствующий.

С папахеном ещё легче. Ему любые железки в радость. Набор свёрл для бетона и камня привёл его в полный восторг.

– Поспаррингуем, Вить? – Тимоха предвкушающе показывает глазами на перчатки.

– Вить… – Димон затыкается под взглядом брата, но после паузы говорит: – Тимка второе место по области взял. С ним щас бесполезно.

– Даже не собираюсь, – детство кончилось во всём. – Для меня, Тимофей, сейчас голова – главный инструмент в жизни. Не для того она, чтобы по ней стучали.

Димка с облегчением выдыхает. Насмешка в глазах старшего брата растёт. Это что, у здорового семнадцатилетнего парня, уже закончившего школу, до сих пор детство в одном месте играет? Всплывает вдруг в голове один факт: в Москве скоро год, но ни разу не подрался. Ещё один факт в пользу взросления? Взрослые люди по-другому проблемы решают. Обычно.

– Ты килограмм на десять тяжелее, целенаправленно занимаешься рукопашкой, это у тебя уже профессиональное. А я кто? Я – студент МГУ, ботаник.

– Боишься? – Тимофей улыбается.

– Тим, это тебе надо бояться, – начинаю стирать улыбочку с его лица. – Если победишь, что всем скажешь? Что ты справился с хлипким студентиком, ботаником, на десять килограмм легче тебя и на два года моложе?

– Не такой уж ты и хлипкий, – бурчит старший Ерохин, лицо которого поспешно покидает улыбка.

– По сравнению с тобой – хлипкий. А если проиграешь? Или хотя бы ничья? Позору не оберёшься. Над тобой весь город смеяться будет. Хочешь зашквариться?

По лицу видно, очень не хочет. Куда тогда лезешь? Не, у меня есть шансы, я в форме, но тут особый риск, о котором и говорю.

– Проиграть для тебя – позор голимый. Поэтому что?

– Что?

– Ты будешь стараться выиграть любым способом и наверняка нанесёшь мне травму. Или мне придётся это сделать. Вот что ты сейчас предлагаешь. Кровопролитие между друзьями, делаю небольшую паузу и продолжаю уже жёстко: – Так что притухни и не скалься! А не то в лоб получишь прямо сейчас. И Димон мне поможет. Чемпионом он себя, бля, почувствовал.

Димка как-то затаённо улыбается, стараясь не глядеть на брата. Вполне возможно, его тоже достаёт.

– Да ладно, чё ты… – Тимофей скучнеет.

И взгляд мой правильно расшифровывает. Он такой – особый, когда отмечаешь уязвимые точки, направление возможных ударов и противостоящих блоков. Тимофей легко распознаёт этот особый взгляд. Чего бы не распознать, у него самого такой же. Только у меня он появился на год-два раньше.

– Чуть не забыл! – вдруг орёт Димон. – Касима же нашли!

– Живого⁈ – на радость братьям мои глаза лезут на лоб.

– Нет! Прикинь, трупешник его нашёлся. У него дачка была на отшибе. Ну, норка, понимаешь? Вот туда он заныкался, да там же, видать, и загнулся. От чего – не знаем. Менты, небось, сами не знают, только морды гнут.

– Чё ты ему сделал, так и не сказал… – упрекает Тимоха. – Как не друзья мы тебе вовсе.

– Тайна следствия же, – развожу руками.

– Ой, ладно! Столько времени прошло! – братья дружно вперяют в меня горящие глаза.

Чешу репу, вспоминаю. Потом решаю, что дело за смертью главного подозреваемого наверняка в архиве. Опять же, тайна следствия должна соблюдаться, только пока дело не закрыто.

– Н-ну!!! – изнемогают братья.

– Помните, шило я всегда таскал? – принимаюсь за короткий рассказ. – Вот в глаз ему и воткнул. Да так, что оно там застряло. Поэтому я и удивился, что он жив остался.

Братаны потрясённо замолкают. В глазах Тимофея вижу вернувшиеся обратно пиетет и уважение. А то ишь, возомнил! Ладно бы, прибил Витёк кого-то мимоходом. Но при этом ещё и сухим из воды выскочил. Прямо по тосту: чтобы у нас всё было, но ничего за это не было.

Глава 7
Каникулы

23 июня, понедельник, время 10:15.

Синегорск, квартира Колчиных.

– Запоминать надо, Кир, – учу брата играть в карты – в банального дурака.

Мой искин не даёт покоя ни мне, ни людям. Играть мне сейчас предельно легко, вижу все карты, запоминаю отбой, запоминаю принятые противником. В голове всё отражается на экране, похожем на компьютерный.

Этому же учу брата. Разговариваем на французском, мне практика нужна как бы ни больше, чем ему. Только что посмотрел его школьные дела. Учебники, дневник с итоговым табелем за пятый класс. Вроде всё нормально, но кое-что мне не понравилось. И дело не в учёбе.

Учу его, прямо визуализируя всю таблицу карт. Для этого понадобилась вторая колода. И для начала используем только номерные карты, с шестёрки до десятки. Кир должен приучиться держать в голове всю картинку. Сразу не выйдет, вот мы и тренируемся.

Таблица лежит рядом с Киром, то и дело он глядит на неё, вносит изменения.

Иногда перемножаю в уме четырёхзначные числа. Давно могу это делать, работаю на скорость. Может показаться глупостью, ведь привёз с собой кое-какие учебники и умные книжки. Но разве этот надоедливый перец по прозвищу Кир даст мне спокойно над ними поработать? Нет, это выше его сил. Вот и сижу на двух стульях: занимаюсь и братом, и собой. Принцип обязательности утренних интеллектуальных напряжённых усилий надо соблюдать строго. Я уже имею от этого неплохой профит от выстроенного внутреннего компьютера.

Мотивация.

Главная мотивация моей учёбы в том, что я уже пытаюсь если не сконструировать, то наметить принципы работы новых ракетных движков. Топливная пара – это, безусловно, водород-кислород. По простому основанию: я намереваюсь строить космический флот, который будет летать по всей Солнечной системе. Но что-то я не слышал о месторождениях нефти в космосе, чтобы добыть керосин. Метан, правда, есть, но везде ли? Поэтому безнадёжно устаревший диметилгидразин, да ещё несимметричный, даже не рассматриваю. Представляю, во сколько трудов и финансов обойдётся строительство завода по производству гептила на Луне.

Мои усилия в этом направлении дают неожиданный результат. Нынешний уровень развития движков на банальном принципе сгорания и выбрасывании струи раскалённых газов достиг непреодолимого потолка. Не, преодолеть его можно, но надо менять принципы работы ракетных движков. Тот же ядерный двигатель или семейство электрических (ионные и плазменные).

Традиционные движки достигли своего потолка, на настоящий момент уровня четырёх с половиной тысяч метров в секунду удельного импульса. Это примерно соответствует температуре в камере сгорания – те же четыре тысячи градусов. Даже не понимаю, как этого добиваются, ведь потолок как раз в том, что уже при двух тысячах градусов продукт сгорания, вода, начинает разлагаться на кислород и водород. С поглощением энергии, а значит, с понижением общей температуры.

Но как добиться повышения процента полезной нагрузки раз в пять, уже знаю. На тех же самых движках это можно сделать. Принципы понятны, конкретной реализацией займусь после МГУ.

Бью атаку Кира, обновляю карты.

А не полазить ли мне по сети? Нельзя ли разделить азот и кислород по магнитным свойствам. Зачем? А надо мне… создание нового ракетного движка тот ещё квест. Невидимый миру, но много сложнее простонародных компьютерных.

Через четверть часа бракую идею. Оба газа – парамагнетики, то бишь слабо намагничивающиеся вещества. Причём коэффициент намагничивания микроскопический: две миллионные доли у кислорода и на пару порядков меньше у азота. Чтобы разделить газы на этом свойстве, нужно сгенерировать магнитное поле запредельной мощи. Наверняка это обернётся сложным и громоздким оборудованием. В отбой!

Диффузионный способ? Тоже не прокатит, молекулы слишком малы, это не гексафторид урана с атомным весом почти в триста пятьдесят единиц. Разделение урана таким способом прокатывает и то – с микроскопическим кпд. В отбой!

Наверное, пройдёт самый примитивный способ – по температуре сжижения. Кислород сжижается при –183о С, азот при –196о С. Примем за базовый вариант…

– Я выиграл! – Кир взрывается восторгом. – Давай ещё!

Вечером.

Дожидаюсь, когда Кир умчится после ужина на улицу. Вот и настаёт удобный момент.

– Скажите, дорогие родители, с какого рожна⁈ – сам не хочу, но голос становится неприятным.

Вероника округляет красивые глаза, папахен тоже чуть вскидывается. С мачехой установились настолько ровные отношения, что она даже расцеловала меня при встрече. Я поразился и чуть не прослезился.

– С какого рожна Кир не занимается ни в одном кружке и ни в одной секции? Среди моих друзей нет ни одного такого. Кто-то в секции дзюдо тренируется, кто-то в музыкальную школу ходит.

– А куда нам его? – всплёскивает руками Вероника. – Мы спрашиваем, он ничего не хочет.

– Кир – птица гордая, – соглашаюсь, принимая чай, – пока не пнёшь, не полетит. Тогда, пап, таскай его на работу, когда машину ремонтируешь. Пусть помогает и приобщается. Хоть чему-то научится. Конструктор ему какой-нибудь сложный купите… блин! Сам не сообразил!

Накал разговора тут же спадает.

– Летом всё равно не до того, – начинает рассуждать папахен. – На выходных отвезу вас в Березняки, там речка, лес. Отдохнёте как следует…

28 июня, суббота, время 20:10.

Село Березняки.

– Санечка-а-а-а! – вопль бабушки при виде любимого племянника служит триггером цунами, мгновенно затопившем всех нас троих.

Успеваю только заметить, как серо-полосатый кот, мирно дремавший на парапете крыльца, с коротким мявком превращается в серую молнию и исчезает. Меня чуть не сшибает с ног ураганный удар девичьего восторга. Причитания бабушки, звонкий голос Кира, все остальные звуки становятся посторонними, как шум телевизора. Посторонними и неважными, потому что рядом с моим сердцем учащённо колотится девичье, пытаясь пробиться ближе через пружинящую уже совсем не подростковую грудь.

Смущение настигает Алису сразу после того, как она впечатывает поцелуй в районе губ. Что действует на меня почти как контрольный выстрел. С трудом восстанавливаю равновесие на одеревеневших ногах. И с ещё большим трудом выныриваю из Алискиных глаз, оставив там, в глубине, все мысли, сожаления и воспоминания. О Полинке и других Синегорских девчонок, университетских девчонках и Кире Хижняк… а это кто такая?

– К-хм-м, ты выросла… в другом месте я тебя мог и не узнать… – звуки собственного голоса глушатся звоном в ушах от мощного кровотока.

Порозовевшая девушка – девочка остаётся в недалёком, но прошлом, – чуть улыбается и треплет за волосы Кира. Тут наступает время смены караула, и меня берёт в охапку бабушка, а папахен бережно обнимает Алису.

«Человека со слабым сердцем такая бурная встреча может и убить», – думаю во время переноски тяжестей в дом. Штучки папахена, он нарочно не стал заранее предупреждать о приезде. В какой-то степени он прав, неожиданная радость кратно сильнее ожидаемой.

Подумывал сразу из Москвы сюда рвануть, мне так даже легче было бы, пусть и дальше ехать. Но мои обиделись бы. А ещё, кроме удобства прибытия на машине, не надо думать о подарках. О них позаботилась мачеха. Ей, как женщине, легче. Я даже не знаю, что там в пакетах.

Нас всех троих чуть ли не с порога отправляют в баню. Нам только дров подбросить и водный баланс восстановить. Наши женщины как раз оттуда пришли и чаем на веранде баловались.

– Ты бы так не резвился, – осуждаю папахена, который щедро плещет на злобно зашипевшую каменку.

И спрыгиваю на пол, где уже спасается от жары Кир. Папахен самодовольно посмеивается:

– Хлипковаты вы ещё для настоящей бани!

– Во-первых, сначала не про баню, – натираю мочалкой тощую Кирову спину. – Такими внезапными сюрпризами ты бабулю в гроб вгонишь. Стресс, даже положительный, это стресс. Сердце схватит – и капут. Чё будешь делать? Дом продавать? Переезжать сюда?

Папахен задумчиво нахлёстывает себя веником. На лице написано: «Как-то я об этом не подумал».

– А что во-вторых?

– А во-вторых, устойчивость к банному жару сильно зависит от массы и размеров тела. Это я тебе как физик говорю. Так что не вздумай с Киром так резвиться. Это я – умный, знаю, что нельзя, а он тебя послушает и тепловой удар схлопочет.

– Причём тут размеры тела?

– Ты в два раза массивнее меня, поэтому прогреваешься намного медленнее. Насколько, не могу сказать, считать надо. Но значительно. А Кир на твоём месте вообще мгновенно в цыплёнка табака превратится.

Просит поработать над ним веником. Мне как раз Кир заканчивает спину тереть.

– Сначала поводи… – папахен затевает инструктаж.

– Плавали – знаем.

Голове горячо, но терпимо. А когда разогнал веником скопившийся под потолком жар, стало совсем легко. Папахен кряхтит блаженно, мы с Киром хихикаем.

– Странные чувства испытываю, поднимая руку с веником на отца…

Папахен тоже ржёт.

После бани спим, как коней продавши.

29 июня, воскресенье, время 10:35.

Село Березняки, бабушкин сад.

Графики максвелловских распределений, пленяющие моё сердце своей красотой, закрывает ладошка с горкой соблазнительнейших клубничин. Уже мытых и очищенных. Не даю себе труда воспользоваться руками, я на них опираюсь, читаю лёжа. Ем прямо с Алискиной ладошки.

В конце процедуры девочка хихикает от щекотки. Хотя какая девочка! Уже сформировавшаяся девушка, на которую смотреть лишний раз опасаюсь, так хороша, что боюсь, на смех людям, слюна потечёт.

– Какие страшные книжки ты читаешь, хи-хи, – высказывает мнение с высоты своей сногсшибательной внешности.

Моя мощная воля мне отказывает, но я борюсь. Алиска сидит на пятках, свободно привалившись ко мне. Тактильных контактов не чурается, я для неё абсолютно свой. А вот меня её близость незнакомо волнует. Никогда такого не испытывал. Кира Хижняк? Сексуально спортивный интерес, с ней напрягало совсем другое. Кира – девушка не моего круга, что само по себе нестрашно в наш запутанный век. Хуже, что сильно более высокого.

Алиска проводит пальчиком мне по спине, и я тут же забываю обо всём. Кира? Кто это?

– Это очень умные книжки, гх-м, – сбиваюсь на хрип, прочищаю горло. – Я же умный! Вот умные книжки и читаю.

«А ты мне мешаешь», – выговорить не осмеливаюсь. Ни хорошее настроение, ни плохое, даже недомогание – ничто не в силах помешать мне погружаться в сложные теории. Кир давно нейтрализован. А вот это неуместное волнение мой искин почти парализует. Пытаюсь переключиться на посторонние мысли.

Папахен уехал с утра. Ему завтра на работу. Так что он улетел и, как Карлсон, обещал вернуться. В отличие от халявщика Карлсона оставил мне десять тысяч. Плюс к моему жалкому остатку тысяч в восемь. Предположительный заработок в местном хозяйстве несильно велик, рассчитывать на него не стоит.

– После школы куда пойдёшь?

Выпускной у Алиски уже прошёл, вот и спрашиваю о планах. Обнаруживаю, что никаких планов у неё нет.

– Работать в колхоз пойду. Бабушка ещё хочет на почту пристроить, но не знаю, получится ли…

– Учиться, выходит, не хочешь? Могла бы на лингвистический пойти, твой немецкий совсем неплох.

– Пять лет на лекции ходить? – Алиса смешно кривит лицо. – Не хочу. Тоска зелёная.

– Ну, колледж какой-нибудь, всё равно ведь хоть какая-то корочка нужна…

– Нашему хозяйству не нужна. Понадобится – на курсы отправят.

Нравоучительные разговоры прекращаются, когда Алиса снова начинает водить пальчиком по спине. Немедленно попадаю в плен коварной сладкой истомы. Небеса, дайте мне силы!

Они дают. На полчаса, когда Алиска, демонстративно оперевшись на меня рукой, выбирается из малинника за новой порцией клубники. С честью выдерживаю последний удар: бесцеремонно лезущее в глаза мелькание голых ног.

Обед.

Мой брат Кир демонстрирует шустрость необыкновенную. Граничащую со сверхспособностями. С утра умчался с местными друганами предаваться упоительным летним забавам, но за обеденным столом размещается раньше нас. Потрясающее чувство времени.

– Витя! – возмущается уже ставящая перед ним полную тарелку Басима.

Ни слова не говоря, вытаскиваю Кира за шиворот и лаконичным лёгким пинком отправляю к умывальнику. Коротко вякнув, но без возражений, Кир послушно моет руки. Мы с Алиской на улице руки ополоснули.

– И раньше старших за стол садиться нельзя, – строгость изображать не надо, она сама всплывает.

Басима балует Кира, мачеха балует при попустительстве папахена, Алиса балует. Единственное организующее начало, слегка омрачающее безмятежность детства Кира, это я. Бабушка пытается защищать младшего:

– Я ж ему разрешила… – и замолкает под моим долгим осуждающим взглядом.

Лёгкую напряжённость развеивает Алиска:

– А ты у меня разрешения спросил? Ты же младше меня? – и дёргает легонько за волосы.

– Это как посмотреть. Ты только что школу закончила, а я уже на третий курс университета перешёл, – ухмыляюсь с ехидством. – И кто из нас старше?

Алиска показывает мне язык. Её универсальный и ультимативный ответ на мою логику любой степени беспощадности. До сих пор не придумал, как на это отвечать.

– На третий? – удивляется бабушка, расставляя перед нами тарелки. – Ты же вроде только в прошлом году поступил!

– Просто я время зря не теряю, бабушка, – зачерпываю ложкой сметану. – Как к олимпиаде разогнался, так до сих пор остановиться не могу.

Да и не собираюсь.

– К тебе друзья приходили, я сказала: после обеда освободишься, – Басима доводит оперативные новости.

– Они на Талой?

Бабушка подтверждает:

– Они всё время там.

База «Талая». После обеда.

Постояв полминуты на краю, спускаемся по длинной лестнице. Молодцы парни, озаботились. Даже перила есть, хоть и с одной стороны.

Спускаемся неторопливо, хочется впитать в себя все изменения. Шатёр в центре базы уже явно не из жердей, слишком ровные шесты. Брезентовое покрытие на уровне трёх-четырёх метров снабжено оконцами из какого-то прозрачного материала. Похоже, из оргстекла. Через речушку переброшен мосток, довольно широкий. На том берегу справа – пара аккуратных строений, назначение которых понятно по габаритам.

Увязавшийся за нами или возвращающийся к друзьям Кир на ходу пытается дотянуться до самых соблазнительных клубничин. Ребятам понравилась моя идея засадить откосы ягодами. Слева какие-то деревья, яблони или груши, пока маленькие. Эдем, а не база.

Примерно на середине спуска нас замечают. Сначала смотрят, а затем к основанию лестницы сбегается разновозрастная толпа человек в сорок, почти все присутствующие.

– Витёк!!! Приехал!!! Ура!!!

Для приветствования друзей поднимаюсь на несколько ступенек выше, мимоходом подзатыльником отгоняя Кира. Мелкий паршивец вознамерился погреться в лучах славы старшего брата. Величественным жестом а-ля Брежнев приветствую радостную толпу. Другим жестом останавливаю гвалт:

– Здравствуй, мой добрый народ! Я снова с вами, друзья мои!

Меня, нисходящего с лестницы, хватают крепкие руки и несут к вигваму. На подходе останавливаются и, поддавшись чьему-то провокационному выкрику, принимаются качать. Благосклонно принимаю восторг верноподданных.

После первого вала бурных восторгов меня усаживают на лавку, собираются вокруг, и начинается праздник общения. Мои гвардейцы, многие из которых окончили школу, выглядят внушительно. Сильные руки, широкие плечи, решительные лица. Красавчики, короче. Но как Тимоха на меня никто не смотрит. Это у нас в областном центре студентом московского вуза никого не удивишь, а здесь село. Я для них сейчас – столичный перец, не хухры-мухры. Учусь в самом главном университете страны, на факультете, одно название которого потрясает неискушённое провинциальное воображение.

«Факультет космических исследований», – слышу важность, с которой Кир громко шепчет прямо в открытые рты окружающих название моей альма-матер. Подозреваю, внушает уважение даже его способность без запинки произнести такие непростые слова. Это тебе не «Манька! Подь сюды!» или «Людк, а Людк!». Это, с-цуко, по-настоящему высшие сферы.

– Не, ну а что – Москва? – отвечаю на высказанные и невысказанные вопросы из горящих глаз. – Красиво? Да, красивых мест много. Но таких, как здесь, всё равно нет. Вот в ресторане недавно был. Ну, любопытно стало, где пасутся столичные мажоры. Больше двадцати тысяч за ужин, правда за двоих.

– Со столичной штучкой? – с задорной завистью вопрошает Валера, старший второго взвода, условно говоря.

Перекрывает возгласы в стиле «Совсем зажрались!»

– Вроде того… – чувствую, что в подробности углубляться не надо, но Алиска сдвигает бровки. – В МГУ ведь разный народ учится, есть и очень непростые, а мне интересно, чем они дышат. Но ни в одном московском ресторане не подадут картошку, запечённую в костре. Или уху из свежевыловленной рыбы с того же костра.

– Или шашлык из зайца! – развивает тему Виталий, комвзвода-1.

А это что-то новенькое.

День в итоге проходит незаметно. К вечеру получаю ту самую запечённую в костре картошку и уху. Алиска домой уходит вместе с другими девчонками, ночевать на реке им невместно. И мы в их отсутствие трещим обо всём. Обсуждаем планы расширения базы, противопаводковые меры. Вигвам на зиму приходится снимать.

– Снегом заваливает и рвёт брезент, – поясняет «башибузук» Егор, которого не сразу узнал в дюжем парне.

– Вроде на такой крутизне снег не должен держаться?

– Наваливает метелью сугроб чуть не до вершины и давит, – объясняют все наперебой.

Понятно. И что, парням хочется зимних квартир?

– Иглу можно строить, – предлагаю опыт эскимосов. – Из снега и льда. Они, правда, невысокие обычно. Не больше человеческого роста. Но можно попробовать и большое построить.

Тема парней увлекает. Тут же начинают строить планы зимних охотничьих и рыбачьих снежных домиков. В лесу, на озёрах, реках. Талую, как место зимней рыбалки, бракуют. Мелкая слишком.

Вечер проводим продуктивно в смысле обмена идеями. И укладываемся спать. На мягком сене под грубым покрывалом и укрывшись какой-то случайной накидкой, засыпаю так, будто в яму проваливаюсь. И первое ощущение, нагрянувшее с утра – хорошо-то как! Впереди счастливые беззаботные месяцы!

1 июля, вторник, время 22:20.

Село Березняки, бабушкин дом.

– Витя, Витя… – в ухо льётся ласковый шёпот, даже во сне вызывающий в груди тёплую истому.

– А? Что? – выныриваю из сна, как из глубокого переполненного колодца.

Совсем близко к лицу мерцают глаза Алисы. Лицо щекочет свисающая прядь волос.

– Пойдём…

Она тянет меня с постели, иду за ней как бычок на верёвочке. Гоню подальше мысли, куда и зачем. Это я гоню, а тело уже знает. Алиска одета в ночную рубашку до пят, модель а-ля балахон.

В её светлице даже в полусумраке по движениям и голосу чувствую, что Алиса смущена.

– Вить, ты чего? Я для чего которую ночь окно держу открытым?

Искин полностью отключён, но что-то такое припоминаю. Жарко де, вот и приходится. Растерянно молчу, не из-за жары, значит.

Растерянность перерастает в столбняк, когда девушка решительно сдёргивает с себя балахон. Под ним ничего нет! Шаловливые мужские глаза помимо воли выхватывают качнувшуюся грудь. У-у-х! Судорожно сглатываю.

Пристально рассматривать неприлично, но отвести глаза не успеваю. Алиса решительно шагает и влипает в меня всем телом. Шею обхватывают ласковые руки, сердце выпрыгивает навстречу чуть не царапающим кожу твёрдым соскам.

– Ты сам сказал: подождём, когда мне семнадцать исполнится… – девушка тянет меня на кровать, чуть скрипнувшую под двойной нагрузкой.

Прекращаю по-дурацки отстраняться, глупо стесняясь прорывающей ткань плоти. Некуда отступать, позади твёрдая поверхность, спрятанная под матрацем. Алиска прижимается изо всех сил, пылающие глаза начинает застилать туманом.