Текст книги "Сова (СИ)"

Автор книги: Forzill

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

– О чём же она будет писать, если за Сириусом не значится ни одного любовного скандала?

– Если мы о них не слышали, не значит, что у него их не было. Уверен, Рита побежит рассматривать всех окрестных щенков, доказывая распущенность нравов потомственных аристократов.

– Или припишет ему роман с Люпином.

– Хватит! – неожиданно рявкнул Невилл. – Вы говорите о наших друзьях... О людях, которые погибли... За то, чтобы мы жили... А вы несёте какую-то чушь!

– Значит, если бы они были живы, болтать про них не запрещалось? – иронизировал Фред. – Ещё один минус смерти: людям запрещается веселиться за твой счет.

– А тебе бы только... Хохотать до упаду? – Невилл, пошатываясь, встал.

– Вовсе нет, – ответил Фред. – Порой бывает, что я уже упаду, а все ещё хохочу. Без шутки, знаешь, и жизнь не мила. Кто, как не Фред Уизли знает цену хорошей шутке? Даже если и черной! Ой... – он притворно ужаснулся. – Кругом авроры, я совсем забыл. За неимением чёрных магов, они скоро будут ловить сторонников чёрного юмора.

– Фред, ты перегибаешь, – заговорил Рон.

– Помолчи, Рон. Мне очень интересно узнать мнение самого пьяного аврора всей магической Британии. Сколько ещё он будет бороться со злом внутри себя, заливая его спиртным из разных бутылок?

– Аврорат я не брошу, – еле ворочая языком заявил Невилл. – В память об отце... И о матери.

– Они умерли, Невилл, – напомнил Джордж. – Им нет никакого дела до того, где тебя Мерлин носит.

Невилл как-то со скрежетом засмеялся, почти закрыв глаза:

– Думаешь, раньше было? Я надеялся... Хоть слово... По-человечески! А теперь все, – он сделал какой-то непристойный жест. – Надежды нет.

– Нахрен надежду! – выплюнул Фред. – Делай то, что тебе нравится! К чёрту аврорат!

– Фред, а ты? – подала голос Ханна. – Почему ты сидишь тут с нами, даёшь дельные советы в четвёртом часу утра? Разве тебя не ждут дома?

– Мы с малышом Ронни отмечаем важное событие в жизни «ВВВ» и с моими друзьями мой день рождения!

– Может, ты сам не хочешь работать в магазине, поэтому уговариваешь нас бросить работу? – настаивала она.

– Неправда, – заявил Фред. – Тебя я не уговаривал. Ты сама знаешь, что эта работа – тот ещё помёт пьяного докси.

Он был как-то страшно серьезен и зол. Все смотрели на Фреда с нескрываемым удивлением – в его глазах играла и переливалась не шуточная, смешная и строгая, а безысходная, какая-то волчья горькая ярость. Он и сам был больше поход на рыжего волка – взлохмаченного, с ходящим вверх-вниз загривком. Ханна втянула голову в плечи, а Рон спрятался за кружкой, на дне которой ещё что-то плескалось.

– Ну, а если кому-то интересно, как я отношусь к работе в магазине, то вот мой ответ: я обожаю эту работу, и без нее не могу даже представить своей жизни. И жену я боготворю. Потому что боги – они далеко от нас и я хочу, чтобы моя жена, такая идеальная и хорошая тоже была далеко от меня. А рядом я хочу видеть Мари, о которой уже столько лет никто из вас и вспомнить не удосужится. Вот только она теперь магл и ушла отсюда. И я слышу как вы говорите о Филче и понимаю, почему.

Джордж с тревогой смотрел на Фреда. Он говорил сухо и злобно, и это беспокоило его куда больше, чем само содержание.

– Ты не любишь Анджелину? – спросил Джордж внезапно.

Фред поморщился.

– А что, любить и видеть недостатки нельзя?

– Можно. Но лучше не злоупотреблять.

– Возможно, у тебя как-то иначе, но у меня круглосуточной любви не получается! Я полюблю ее через… – Фред посмотрел на часы, – уже довольно скоро. Где-то в промежутке между этим праздненством и открытием магазина. Так что не беспокойся!

Пока Фред говорил, Невилл, забытый всеми в вертикальном положении, покачнулся и грохнулся на пол, прихватив с собой стол, и разбив всё, что стояло на нём, а также половину лица.

– Невилл! – семикратно отразилось от стен «Дырявого котла».

Джордж вытащил его из-под обломков, Алисия попыталась остановить кровь, хлещущую из порезанной щеки. В суете никто не заметил как хлопнула аппарация и Фред исчез, даже не прихватив болтавшуюся на крючке мантию…

– Ему бы отрезвляющего, – посетовала Алисия. – Ханна, у вас тут есть что-то подобное?

– Понятия не имею, – чуть не плача говорила она. – Может, его в Мунго?

Как по волшебству, Невилл открыл глаза и заревел раненым медведем:

– В Мунго?! Рано мне ещё в Мунго, – с трудом поднялся, отпихивая от себя руки Ханны, и поковылял к двери, бросив на ходу: – Не дождетесь!

– Невилл!

Ханна бросилась вслед за ним, но тут раздался голос Тома:

– Аббот, стоять!

– Чего еще? – в негодовании повернулась она.

– Вначале наведи-ка тут порядок, а потом сматывайся среди ночи. А то не видать тебе ни работы, ни ночлега.

Казалось, Ханна готова прямо сейчас послать всё к Мерлину одним махом. Но хаффлпафское воспитание дало о себе знать. Она медленно достала палочку и вернулась обратно.

– Мы тебе поможем, – сказал Джордж, восстанавливая сломанный Невиллом стол.

– Сейчас за один миг тут порядок наведем, – присоединился Рон, убирая лужу из первосортного коллекционного огневиски, которое знавало самого короля Георга.

Ханна принялась собирать осколки, тихонько шмыгая носом.

Вдруг посреди ночи в опустевший бар влетела скоростная сова и бросила письмо в руки Рона. Он побледнел.

– Громовещатель? – изумился Ли. – Открывай скорее! Сейчас загорится!

Рон наспех сорвал печать и письмо неожиданно завопило голосом Гермионы:

– Где тебя носит?! Где вас всех носит?! Ты обещал быть дома в 10, я себе места не нахожу, Рональд Уизли! Джордж и Алисия, Мерлин вас подери, если вы тоже там – вы вообще знаете, что Флер не может уложить сразу четверо детей одновременно??? Если у вас нет совести, то должен быть хотя бы здравый смысл!

Затем письмо загорелось и растаяло горсткой пепла. Тут же пристыженные Джордж и Алисия, с негромким хлопком, взявшись за руки, аппарировали домой, наскоро попращавшись с застывшей компанией. За ними, наскоро и скомканно попрощавшись, вышли Ли и Кэтти, явно чувствующие себя крайне неловко и не понимающие, что им теперь говорить незнакомой в сущности официантке… Последними аппарировал Рон, он успел крикнуть что-то вроде:

– Извини.

Ханна осталась наедине с разбитыми бокалами, сломанной мебелью и разлитым виски. Без сил опустилась на уцелевший стул, и заплакала. Она не помнила, сколько так просидела, когда на её плечо опустилась морщинистая рука.

– Хватит тебе уже рыдать над пролитым огневиски, – попытался утешить Том. – И бегать среди ночи за пьяницами, которым до тебя нет дела, тоже не стоит. А то вон, – он кивнул в дальний угол, – закончишь как Филч. Давай-ка, приберись здесь, да иди уже спать. Поверь мне, старому дураку, если следующие десять лет ты будешь хорошей девочкой, тебе потом будет приятно об этом вспомнить.

Ханна кивнула, подняла палочку и тихонько произнесла:

– Репаро.

*

Ночью начался дождь. Влажный и тяжелый, он медленно, будто бы нехотя, опускался на землю крупными и грязными брызгами. Фред сердито покосился на зависшую казалось прямо над его головой тучу, и с досадой вспомнил мантию, болтающуюся на крючке в «Дырявом котле»… С другой стороны – мантия была бы не лучшим спутником в прогулках по магловским кварталам. Когда-то Фред бродил по ним в слепых и в общем-то глупых попытках случайно столкнуться с Мари. Сейчас же это в общем-то превратилось в пустую и бессмысленную привычку. Капли больно ударяли по носу, а на очки налипали цепкие кляксы воды, полностью закрывая видимость. Фред решил – может это и к лучшему и с радостью натыкался на все подряд – от случайных прохожих до дорожных знаков. Пару раз под его ногами даже грохотала водосточная труба, но не там, где он ее задевал, а выше. Из нее сыпался мусор.

И все же даже так идти Фреду нравилось Ночью можно было никуда не торопиться. Пока на улицах не было прохожих, а любопытные жители не выглядывали из-за занавесок, можно было насладиться этим мягким и размеренным, почти церемонным планированием. И все же сегодня он не должен был быть здесь – в китайских кварталах Лондона, где пахнет сушеной капустой, острыми соусами и дешевыми надеждами, он должен был быть дома, есть лакричные пироги и смотреть кино или сидеть шумной компанией в баре. Но он снова не смог, просто не смог остановиться – Филч, Ханна, Невилл, вся эта атмосфера и эти разговоры – все было один к одному…

Фред знал, в нем наверняка говорил алкоголь. На следующий день утром скорее всего будет болеть голова. Весь день по пятам его будет преследовать чувство, словно его голова – жестянка из далёкого детства, обычно прячущаяся на кухонной полке за как две капли воды на неё саму похожими банками, наполненными манкой и гречкой, в которую мама усердно складывала кнаты, и из которой сам Фред иногда таскал несколько монет, чтобы купить пару конфет. Но больше всего ему нравилось просто трясти банку и прислушиваться к звуку – набита она была так плотно, что монетки уже не звенят, а только отдаются приглушённым металлическим покашливанием. Банка тяжёлая, и голова наутро тоже будет тяжёлая, а пока… Пока Фред, уже изрядно продрогший, занырнул в ближайший ресторанный подвальчик.

Едва зайдя – Фред наугад ткнул пальцем во что-то цветное в обляпанном меню, чтобы занять неумно вьющуюся рядом словно сороконожку молодую с раскосым взглядом официантку. Присев у бара и расслабившись, Фред наконец успокоился – он сидел и раздумывал, что в его жизни пошло не так, что свой 30-летний день рождения он встречает с острыми куриными крыльями и машущим позолоченной лапкой игрушкой-котом.

Фред с потаённым удовольствием отмечал, что его внутренний голос начинает озвучивать мысли тембром Мари. И все же вызвать в голове ее лицо было всё так же сложно: он помнил непослушные волнистые волосы, почти медные в морозном солнечном свете; он помнил ее неровные зубы, – клыки чуть длиннее остальных; он мог точно нарисовать себе крапчатые глаза в обрамлении пушистых ресниц, отбрасывающих мягкие тени на высокие скулы; он отчетливо воображал себе яркий красный от помады рот, который невнимательный водитель легко мог бы принять за сигнал светофора.

Но собрать все в единую картину никак не выходило ни пять лет, н

и год назад, не выходит и сейчас. Так что, увидев эти непослушные волнистые волосы в какой-то сложной локонной укладке совсем рядом, он только усмехнулся – надо же, наверное и у Мари были бы такие же, встреть он ее сейчас – густые и усмиренные. Не среагировал он и на кажущиеся смутно знакомыми плечи в какой-то болотно-желтой рубашке. И только после тихого, едва различимого среди тысячи квакающих голосов поваров и официантов, ее «Можно счет?» Фред дернулся и весь обомлел. Пространство будто уступило, молча признавая свою ненадобность, и остался только темный тоннель, в конце которого была она, не очень заинтересованно ковырявшаяся палочками в лапше. И Фред замер.

Мари сидела и ковыряла палочками в почти съеденной лапше. Сегодня было 1 апреля – день рождения близнецов. Не то, чтобы Мари отсчитывала или вспоминала как-то. Но отрывной календарь и абсолютно глупые попытки коллег разыграть друг друга на работе, заключавшиеся в основном в замене чернил в ручке (они были черные, а стали… надо же! Черно-синие) и глупом хихиканьи, не давали вычеркнуть из календаря день рождения лучших друзей. Хотя вряд ли лучших теперь – снова эти громкие слова, уж они-то точно так не считают. Так вот как-то так, шаг за шагом и вышло – старые друзья побрели своей дорогой, новых так и не нажила. В Лондоне у Мари был только один родной человек. Старик-отец. Отцу было уже много лет. Пятьдесят… шестьдесят… семьдесят… – для Мари разница уже давно смазалась. Маленький, сухой, смуглый, обросший белой щетиной, он состоял из одних костей и обтягивающей их кожи.

Отец каждый день наливал ей, пришедшей с работы, чаю в железную кружку с отбитой эмалью. Он молчал, и Мари молчала. Он сидел рядом, и ей казалось, что две тоски тянут навстречу друг другу руки. В тоске было что-то тупиковое, неразрешимое. Нужен был кто-то третий, вмещающий и Мари, и отца ее, и их маленькую угловую однушку, и кипяток с ошметками накипи.

Дни превратились в солоноватый огарок. Так текла жизнь. Время листало календарь. Холодно и беспристрастно приближало зрелость, а затем и тихую старость.

И только лапша в забегаловке «У Фо» всегда была горячей и острой.

Мари вздохнула и закрыла глаза. Это было место, где она разрешала себе лечь на волны и покачиваться в море памяти как бумажный кораблик. В голове была цветастая лоскутная куча-мала из воспоминаний, обрывков слов и прикосновений, наскоро сшитая крупными и грубыми стежками.

День ото дня в этих воспоминаниях отличались разительно. Казалось, что они вырваны из совершенно разных жизней ни капли друг на друга не походящих Мари, и не находится ровным счётом ничего единого в этих днях, которые почему-то теперь выстроились в существующей хронологии, и нынешняя она вынуждена проживать их именно в таком порядке.

Но вдруг хронология покачнулась, падая к чертям, покачнулась таким простым и таким неожиданным сейчас для нее.

– Сова?

Мари зажмурилась. Фред. Никогда не могла бы перепутать их голоса. Даже друг с другом, не то, чтобы с чужими.

Он все что-то говорил ей, сам себя перебивая, хватая ее руки, водя ими из стороны в сторону, кружа. Он все говорил и говорил – о своей жизни, о Хогвартсе, о их сегоднящнем праздновании в «Дырявом котле».

Это все был для нее шум – ослепительный красивый шум, который просто нужен, чтобы заполнять пространство – чтобы не утонуть в пучине вращающегося, извивающегося вокруг них прошлого. Мари смотрела на Фреда невидящим взглядом – на Фреда, который … Который был все тем же за этими стеклами и ободками очков. Как будто они его и заморозили, оставили летать солнечным зайчиком по комнате. И казалось, что морщинки под глазами, растекающиеся по всему лицу, утратившие былую детскую топорщистость и пушистость волосы, щетина, переходящая в россыпь веснушек, и взрослое мужское тело – все это налипло на него за жизнь и стоит только хорошенько потереть под горячей водой его лицо как оттуда выступит знакомый ей Фред – дурашливый, несуразно стриженный и по подростковому худоватый, похожий на эльфа из сказок, который прячет вещи других людей, на самом деле очень умный и добрый.

И он казался ей таким смешным, таким невероятным среди всей это взрослой суеты вроде аренды квартиры, проблем с отсутствием высшего образования и унылой работы клерка. Он был Питером Пэном, рыжим, взрослым и щетинистым, мальчиком, который отказался взрослеть. Когда мы были детьми, мы думали, что все вырастем такими Фредами. А теперь Мари понимала… она вдруг стала той самой взрослой, которая раздражается, что дети слишком много фантазируют да и вообще испачкали только постиранные белые гольфы – она теперь видела реальный мир и то, что ей нужно сделать. И понимала, чуть не воя, что не стала Фредом. Она стала Перси Уизли, и это было нормально. Пыталась сделать лучшее, из того, что могла, чтобы выжить, берегла свои границы в этой суматохе, и не чувствовала себя за это виноватой перед младшей-ней. Быть Перси Уизли оказалось – вполне нормально.

Фред все еще сбивчиво что-то рассказывал, спрашивал, даже не получая ответа снова что-то рассказывал как вдруг… Мари аккуратно соскользнула с барного стула и, повесив на плечо какую-то потрепанную сумочку, явно намерилась направиться в сторону выхода

– Мне завтра вставать на работу и… было приятно увидеться.

. Фред тут же перегородил ей дорогу, пылко размахивая руками.

– Нет! Нет, ты не можешь уйти! Не сейчас. Я нашел тебя, я так долго тебя искал… Ты наоборот должна сейчас развернуться и пойти со мной и…. Наша банда должна быть в сборе снова сегодня! Особенно сегодня! Ты только подумай, как все обрадуются, Джордж, Алисия тоже обязательно, и Ли Джордан.

Мари вздохнула глубоко, будто и Фред и эта кафешка и весь мир вообще были для нее – не больше, чем какой-то мыльный пузырь, который забавно вертится, отдаляясь куда-то в небо… Вздохнула и подняла на него взгляд. Фред со всей силы наделся рассмотреть в нем что-то, что угодно – хоть ненависть, хоть обиду на него. Но глаза ее, хмурые перепелиные глаза, выражали только усталость.

– Банда? Знаешь, что для меня эта компашка, Фред? Вот из кого она состоит – женатая пара, которая ждет третьего ребенка и которую я больше не увижу, мои школьные друзья, которые узнали, что я сквиб и теперь будут сочувственно смотреть этими своими сопереживающими глазами, а еще, конечно, парень, с которым я могла бы быть счастлива до конца своей жизни рядом с прекрасной волшебницей-женой, а теперь капитаном команды по квиддичу, мой любимой, черт возьми! И сквиб, который трудится в адвокатской конторе, пьет кислый кофе утром и копит деньги на подержаную машину и лечение отца. Кому в своем уме придет назвать эту группу людей бандой???

Фред взрывается – он понимает, это последний шанс. Пусть он ей не нужен, это ничего, это, черт, ничего! Сколько вещей она раньше таскала в своем рюкзаке просто потому что не решалась, забывала или просто ленилась выбросить. Почему он, Фред, не может быть хотя бы одной из таких вещей?

– О… Ну и что теперь, Мари? Это все закончится? Наша дружба закончится? Я только нашел тебя, а ты хочешь снова уйти?

Фред сжимается, словно в ожидании удара, жмурится так, что на обратной стороне век расцветают и в одно мгновение умирают неоновые цветы. У них кислый запах, металлический привкус, и трескучий, электрический звук, когда они распадаются ослепительными искрами.

Она прикладывает свою прохладную почти стеклянную руку к его горячей щеке и Фред вспоминает ее свадьбу, щека будто плавится и растекается от ее прикосновений. Но Мари улыбается, Фред видит, ей тоже горько – как горчит хороший кофе, так и сейчас горчат ее слова.

– Никогда не будет так, как раньше, Фредди. И не может быть. И … это не должно быть чем-то грустным. Так много прекрасного случилось и так много прекрасного сейчас происходит в нашей жизни. Мы должны быть благодарны за это. Но… то время, когда мы с вами зависали в квартирке над магазином, были молодыми и глупыми… Это кончилось. И мне нужно идти… Спокойной ночи, Фредди.

Мари говорит тихо и печально, и это её тихо и печально внезапно остро резонирует у Фреда где-то на уровне диафрагмы, не давая ответить, давая только эхом повторить, смотря, как она, не оглядываясь, бежит в сторону выхода…

– Спокойной ночи.

Мари кутается в пальто. Нужно успокоить свой организм – посчитать, почитать про себя стихи, что там еще советуют… Завтра снова начнется ее самая обычная, магловская жизнь, в которой нет таких глупых случайных встреч из мыльных опер, нет Фреда Уизли, Джорджа и Алисии, нет Ли Джордана. В ней нет никого и ничего. Мари думает – в ее жизни нет им места, а про себя горько понимает, это ей нет место в их…

Но тут из все еще светящегося уже несколько лет прошлогодними новогодними огоньками входа в китайский ресторанчик выбегает силуэт – не сразу Мари понимает, что это Фред. Она его и у бара не сразу узнала – белая идеальная рубашка, роговые очки… он выглядел бы очень солидно, если бы не так сумасшедше – оправа чуть покосилась, у рубашки не хватает пары пуговиц, а галстук с фирменным «ВВВ» перекрутился вокруг шеи. Фред кричит ей, машет, чуть ли не спотыкается в попытке ее догнать, хотя она и не идет вовсе. Стоит и хохочет, почему-то это так смешно, а Фред похож на анимированного персонажа, смешно перепрыгивает через лужи и пробирается сквозь дождь, пытается перекричать его холодные потоки и гудящие водосточные трубы.

– Стой, Мари, ты должна знать, мне плевать на магию, слышишь? Мне плевать на все – на магию, на Энджи, на магазин! Просто приходи, просто вернись и поздравь меня с днем рождения!!!

Мари думает, что никогда уже не забудет этот лихорадочный, припадочный крик, шальные глаза, горячный румянец щек. Она уверена, что Фред спятил, окончательно слетел с катушек, и винит в этом себя. Она кричит куда-то в пенящийся от дождя воздух.

– Как-нибудь в другой раз, Фредди, как-нибудь в другой раз.

Но он уже словил ее руку.

– Я буду ждать. На крыше Биг Бена, слышишь? Хотя бы… Хотя бы как с тобой связаться.

– Я приду.

– Ничего не кончилось, я буду ждать и пока я буду ждать, ничего не кончится, как бы тебе этого не хотелось! Скажи сейчас нет и я пойду домой, я забуду все и буду с Анджелиной и буду жить в доме за городом, который она выбрала, буду…

Мари с силой вырвала руку и хохоча, побежала через дорогу, а по асфальту вслед, словно сопровождая ее как стадо пастуха, текли послушные потоки воды, в низких местах достигавшие середины голени, превращая решетки стоков в бурлящие омуты.

На середине проспекта, полного брызжущих водой автомобилей, Мари пришло в голову остановиться и крикнуть ему.

– А ты ни капли не изменился, Фред Уизли!!!

Фред ощутил как счастье растекается по нему как мед по кружке, когда они с Энджи готовили домашнее сливочное пиво.

– Ты не сказала нет! Ты не сказала!

Мимо снова пронеслась машина. Над ней вырос козырек воды. Фред торопливо закрыл рот и глаза. Остальное закрывать было уже бесполезно. Затем он запоздало кричал в сторону.

–Я буду ждать!!

И в ответ только машины подмигивали ему фарами, явно кокетливо воспринимая все на свой счет.

Когда он вышел из китайского квартальчика, утро уже окончательно наступило. Город спешил жить. Ворчащие и невыспавшиеся подростки открывали двери крохотных семейных магазинчиков, в переулки как в реки ныряли хмурые старьевщики, похожие на воробьев, и мелкие торгаши рыбьими зубами и лягушачьей икрой, и исчезали из виду на день, а спешащие на работу служащие министерства поправляли свои колпаки, в надежде, что в этот раз они не потеряют их по пути в потоке утреннего ветра.

На душе у Фреда было тухло, словно в стиральной машинке задохнулись забытые вещи. Он хмуро хлопнул дверью в Дырявый Колет, надо было забрать оставленную ночью мантию. На кабак уже бежала утренняя волна клиентов – продавцы из косого переулка, служители министерства, юные и праздно шатающиеся волшебнички. Все они как волна накатывали в маленькое помещение, слизывали с прилавков горячий драконий кофе в тыквенных стаканчиках «с собой» и снова откатывались обратно… Фред тут же заметил на вешалке свою брошенную фирменную фиолетовую мантию – она была похожа на опавшую и выброшенную на берег медузу. Надо было уходить, но он вдруг задержался… Эта пуффендуйка, Ханна кажется…

Фред подошел к барной стойке, и, барабаня по ней пальцами, постарался спросить с максимальной незаинтересованностью у замеченной им девушки, наскоро убирающей волосы со лба.

– Ханна, а ты вот говорила... Филч… Он ее дождется, как думаешь?

Ханна тихо хихикнула – совсем по девичьи, как хихикуют школьницы на святочном балу, а не 30-летние официантки после ночной смены.

– Ну… Фред, я думала ты и сам все понимаешь…

– Нет, я не понимаю.

– Оу… Ну то есть, я ведь это рассказала… знаешь, это же Филч и… Я не думала, что ты воспримешь это так серьезно.

– А я вот воспринял, но это видимо не важно. Ладно, счастливо тебе, дырявый котел... То есть в дырявом котле.

В это время дверь распахнулась и впустила в утреннюю духоту кабака потрепанного Невилла. Фред тут же кинул на барную стоуку мешочек галеонов и , не удосужившись их пересчитать наспех пробормотал “за все убытки” и, даже не попрощавшись с Ханной, аппарировал. Та всхлипнула и смела мешочек куда-то в сторону кассы, продолжая ронять сухие и горькие слезы вдруг выступившей так явно обиды.

– Не дури, – поддержал ее Невилл, подходя вплотную и кладя свою руку на ее.

– Это он идиот, – продолжил Невилл. – Он – дырявый котел, прогнивший, такой же, как и мы.

– Но мы хотя бы не отрицаем этого, – глухо отозвалась Ханна.

– Ну и где тебя черти носили???

Анджелина спикировала на него с порога, а Фред радостно ответил, целуя ее горячие обветренные губы и чувствуя, что очень благодарен ей за то, что она не переворачивает его сердце так, как могла бы перевернуть та оставшаяся среди дождя девушка.

*

Говорят, утром того же дня, выкинув очередной букет в мусорную корзину, Аргус Филч направился к выходу из Дырявого котла. В дверях он столкнулся с горбатой женщиной, весьма отталкивающей наружности.

– Смотри, куда идешь, старая ведьма! – в сердцах выругался он и вышел на улицу дожидаться Ночного рыцаря.

Она неуклюже повернулась и посмотрела Филчу вслед. Не то с тоской, не то с любовью.

Но мало ли о чём болтают?

Комментарий к Три дырявых котла Всех люблю, кто все еще со мной! Теперь точно знаю, что история закончится правильно. Признаться честно, очень хотелось в один момент кое-что переписать из уже задуманного, но наверное у каждого автора наступает тот момент, когда герои живут уже без твоей помощи и остается только наблюдать и иногда записывать. Так получилась эта глава.

Greg Laswell – Your Ghost

А вот эта песня, когда Фред замечает Мари

And There She Was – The Solids & John Swihart

https://pp.userapi.com/c836621/v836621115/18b24/lRI1BYuKO6U.jpg

А примерно такой образ в моей голове рисуется относительно Фреда в 30 –

https://pp.userapi.com/c849328/v849328842/8d75f/qVZhQFcvohY.jpg

====== Все, за что мы боролись ======

Комментарий к Все, за что мы боролись Дорогие господа и дамы, шутники и мародеры! Не расходимся и не панимуем. Разумеется, будет еще глава или две, но эта... Эта глава – тот эпицентр, который задумывался столько лет назад, что профессор Бинс мог бы упомянуть об этом на лекции между восстаниями Гоблинов номер N и номер N+1 и теперь даже как-то абсурдно понимать, что она написана и существует не только в моей голове, но еще и в оплетке слов на каких-то бежевых фикбуковских страницах. И все же. Мы это сделали и мы сделали это вместе! Мы достигли самого высокой петли этих горок и теперь нас ждет только мягкий путь вниз, чтобы осмыслить все, что тут происходило.

Поставлю-ка я к этой главе жанр сонгфик, хахах. Наслаждайтесь, дорогие, можно даже всплакнуть как я (только тихонько, про себя так, мы же не Плаксы Миртл в конце-то концов!) – The Walkmen – Heaven.

https://pp.userapi.com/c834104/v834104155/17fa7/XNxsOfpLIOU.jpg

https://pp.userapi.com/c834104/v834104155/1801f/3OP2MXUnbWg.jpg

P.S. А вот так выглядит моя Анджелина (чтобы мы все могли немного понять Фреда XD )

https://www.theplace.ru/archive/emanuela_paula/img/46339_EmanueladePaul.jpg

Дверь скрипнула и Фред тут же перекрутился на 180 градусов, чувствуя, как даже шея болит от ликующей улыбки, но...

– Это я.

В дверях стояла Энджи. Он вновь залюбовался ей как все те годы, что они были вместе, как и каждый вечер, когда он возвращался домой – Анджелина была прекрасной, стройной и изящной – квиддич, как скульптор, с третьего курса создавал ее фигуру, – в длинной красной мантии, его бывшая жена была невероятной женщиной. И она подошла к нему, аккуратно присев на край крыши и расправив алую ткань, хлопающую на ветру. Она выдохнула, собралась с мыслями... Все же они не виделись с того раза, когда Фред сказал ей неделю назад, что так больше не может продолжаться, и снова переехал в квартирку над магазином, оставив Анджелине дом, сейф в Гринготтс и подписанное заявление о разводе.

– У меня было чувство, что найду тебя здесь.

– О, привет.

Фред улыбнулся ей. Анджелина поежилась – ее острые ногти машинально стучали по крыше.

– Я никогда раньше не бывала на такой высоте… знаешь, без метлы. Неподвижно. Просто сидеть. Все такое другое – как будто застывшее и спокойное, все вдруг сразу становится таким понятным, четким и очевидным. Я только сейчас поняла, что такое город сверху – всегда видела только пятна. Так и с нашим разводом – думала все, что не понимаю, почему это произошло, а теперь вот как по голове ударило. Наверное надо было только остановиться со всеми этими пирогами, ужинами и домашними вечеринками, да? И посмотреть правде в глаза.

Фред молчал и Энджи впилась длинными аккуратными ногтями в теплое железо под ее руками. Он протянул ей бутылку дешевого огневиски. На вкус оно было не слаще ругани Молли Уизли, а по запаху напоминало Кричера из старого дома Блэков.

Энджи отхлебнула солидно, как в школе на их вечеринках, и, хлопая Фреда по плечу, заявила.

– Меня только что бросили. Муж после стольких лет брака, такой идиот…

Фред подмигнул ей, делая глоток и снова протягивая бутылку.

– О, подруга, это хреново… Я ведь и сам только что расстался с женой.

Энджи разочарованно покачала головой и уставилась куда-то в дымчатый горизонт. И взгляд у нее стал такой же – с поволокой, через которую сверкали миндальные черные зрачки.

– Да, но со мной все в порядке. Это наверное самое ужасное – я даже не расстроилась… Я просто была не для него. История моей жизни.

Тут она развела руками, рискуя упасть, но Фред не заволновался – она была профессионалом своего дела, профессионалом высоты – красной птицей, парившей над ночным Лондоном. Фред боролся с желанием обхватить ее за талию и сброситься вниз – чтобы она расправила свои алые крылья и они полетели так, без метлы, без заклинаний, без фестралов и гиппогрфов.

– Каждый влюбляется и ведет себя глупо, и бестолково, и мило, и безрассудно, но не я. Почему я не хочу всего этого? Я хотела хотеть всего этого, Фред, правда. Я наверное не так сделана или что-то вроде того.

Фред притянул ее к себе. Это было так просто – обнять Анджелину, он знал ее, помнил ее ссадины на ребрах от каждого падения, руки сами ложились на ее талию, без мысли. Фред и сейчас обнимал ее без мысли. Внутри будто была пустота, плескался дешевый огневиски, голова слегка кружилась от сладкого знакомого запаха духов.

– Нет. Ты… Ты прекрасна.

Анджелина положила голову к нему на плечо. Он знал, что она тоже делает это дежурно.

– Может я просто холодная натура? Я помню, как в начале наших отношений ты так старательно пытался выглядеть полным идиотом для меня, а потом просто начал уходить, но… я не могла быть для тебя. Почему, Фред, почему я не могла? Тогда бы ты наверное не сидел бы сейчас тут.

Фред взлохмачивает ее идеальные тяжелые темные локоны. Нелюбовь просто… просто состоит из мелочей, которые, складываясь одна к другой, рано или поздно приводят в одну точку. Например, пауза, микроскопическая пауза перед каждой адресованной тебе улыбкой: лицевые мышцы приходят в движение, уголки губ поднимаются медленно, нехотя, и сразу же снова падают вниз, словно побежденные собственной тяжестью. Например, легкое, еле уловимое напряжение коленей, на которые ты взбираешься. Мгновенное, кратковременное оцепенение тела, которое ты обнимаешь обеими руками, секундная задержка дыхания – это не отвращение, нет, просто нелюбовь.