Текст книги "Сова (СИ)"

Автор книги: Forzill

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

“Какое омерзительное зрелище я представляю”, – подумала Мари с невозмутимым выражением лица и добродушной улыбкой и поспешно спросила.

– Ну так… Как там Гермиона, Рон? Как Джинни, конечно? Рассказывай скорей, я вас всех не видела сто лет! Прошу, сегодня мой день и мне очень интересно.

Где-то за пределами этой беседы проходили танцы, менялись мелодии, а Гарри и Мари вспоминали минувшие дни, а также тех, кто эти дни как помогал пережить, так и наоборот.

С ней было непросто, с Мари Сарвон. Впрочем, как и всегда. Неожиданно Тео понял, что совершенно по-дурацки улыбается во весь рот. Остановившись у широких темных дверей, он беззвучно вздохнул, обращая искреннюю улыбку в холодную усмешку. Невербальное отворило перед Тео двери, он несколько раз глубоко вздохнул и твердым шагом направился к алтарю. Туфли жали, шейный платок давил на кадык. Скорей бы это все закончилось. Всякое там «согласен», «согласна», поцелуй, танец, а там можно будет закончить весь этот фарс.

– Нотт, – Гойл в темно-зеленом выглядел несколько похоронно. – Мои поздравления.

– Благодарю, – улыбнулся Тео.

– Совет да любовь, – Флинт из угла отсалютовал бокалом.

Свадьба была очень красивой и элегантной. И кажется, на ней был почти весь магический мир Британии, Франции и Италии. Когда Теодор вывел Мари на середину огромного зала в поместье Ноттов, девушка вдруг хихикнула, слегка спотыкаясь о легкий цветочный кружевной подол. А когда они начали танцевать, вообще тихо засмеялась. Он взволнованно наклонился к ней.

– Что-то случилось? Это все мой пиджак? Так и знал, что ты будешь смеяться…

– Конечно буду, что это – цвет болотной тины?

Он картинно вздохнул:

– Я бы предпочел называть его «благородный темно-зеленый».

– И все же это не по поводу костюма.

– Что же тогда?

– Помнишь ты приглашал меня на Святочный бал на четвертом курсе?

– Конечно помню. Ты отказала. – С досадой ответил Нотт.

– Да. Но пообещала, что соглашусь в следующий раз, думая про себя, что в следующий раз буду танцевать на балу, только если это будет моя свадьба!

– Что ж…Ты выполнила данное мне обещание. – Он усмехнулся. В свете луны, сияющей под магическим потолком, ее лицо казалось Тео прекаснее всех других. Несмотря на свои нелепые веснушки и родинки, непослушные локоны и бледность Мари была для него выражением истинной красоты. И он сжал ее руку в своей, сделай он так с кем угодно еще и это не значило бы ничего, но это была Мари Нотт, его жена. И Мари не вырвала ладонь, только крепко сжала в ответ руку Тео.

– И все же верни прежний цвет, темно-бордовый мне нравился больше. – прищурилась она.

– Не могу. Забыл контрзаклинание, – только пожал плечами Нотт и закружил ее по хрустальному залу, пока остальные смотрели на их танец, ожидая наконец продолжения банкета, и сдержанно хлопали.

В этот вечер со свадьбы Фред все же ушел. Но не домой к Анджелине. Он бесцельно бродил по темным улицам Лондона, его самой магловской части – центру. Суетливые туристы, огромные неподвижные вывески и асфальт … Начался дождь, Фред поежился, ох дурак, забыл опять это водоотталкивающее заклинание. Можно аппарировать домой или в Нору… Но вместо этого Фред зашел в магловский паб. Там точно не будет никого из знакомых.

За дверью оказалась узкая витая лестница, круто ведущая вниз. В полутьме он начал осторожно спускаться, и с каждым шагом звуки веселой музыки, перебиваемые заливистым смехом и голосами, слышались все громче.

Впереди, слева от лестницы, находилась барная стойка, и за ней шустро орудовал со стаканами и бутылками высокий парень в черном жилете с лиловой окантовкой, темные волосы блестели под висящей сверху яркой лампой, источающей голубоватый свет. Бармен помахал ему рукой.

– Эй, парень, заходи скорее! Арсенал играет и, клянусь, вот-вот завоюют кубок, паршивцы! Тебе повезло, у нас еще есть пара местечек!

Что за Арсенал? Какой кубок? А да ладно, какая разница… Фред сбросил с себя неуместный тут пиджак и сел за высокий барный стул. На большой черной штуковине, которую бармен называл «теле-визор» явно шла какая-то спортивная игра, прищурившись и поморщившись, Фред вдруг вспомнил, как Симус Финиган как-то пытался научить гриффиндорцев чему-то похожему, называл это футбол. У Ли неплохо получалось, Рон счел это глупым занятием, а под конец остались только Джордж, Мари и Джордан. Команда из них была ох какая… Мари постоянно падала, спотыкаясь о мяч, а его брат, подчиняясь инстинкту загонщика, пинал мяч в самые далекие кусты и недоумевал, что за ним приходится идти. Фред усмехнулся этим воспоминаниям. Сейчас тут шел явно тот самый футбол. И от нечего делать, Фред стал смотреть.

Матч быстро закончился, что вызвало бурную реакцию всех вокруг. Фред тоже порадовался, из вежливости, про себя не понимая, чему это он. Толпа начала расходиться и близнец заказал выпить, размышляя, чем же он планирует расплачиваться, и осмотрелся…

Бар тонул в интимном полумраке.

Справа, в глубине, располагалось несколько уютных столиков, совсем немного – шесть или семь. Над столиками плыл сигаретный дым.

Напротив, загороженная стойкой, находилась маленькая сцена, и на ней, слегка гундося, готовилась петь всклокоченная блондинистая певица.

Из узенького прохода, ведущего от лестницы куда-то вглубь, за стойку, то и дело выплывала высокая крепко сбитая официантка с подносом. Доносился аромат запеченной свинины в каком-то кисловатом пряном соусе.

И вдруг сзади отодвинулся стул.

– Виски, со льдом, пожалуйста. – Немного севший уставший голос.

Фред тут же узнал этот тембр, и, медленно повернувшись, увидел Малфоя младшего.

– Магловский бар? Ты серьезно? – ставя свой стакан, сказал Фред.

–А что, Уизли? Мешаю депрессировать? – В голосе Драко не было привычной злобы…Была бесконечная усталость. Он опрокинул стакан, даже не поморщившись, и глубоко вдохнул.

Фред улыбнулся.

– Почему же? Нисколько.

Он повернулся к бармену и громко сказал.

– Повторите, пожалуйста, для меня и моего товарища по несчастью!

Бармен наклонился к ним, щедро разливая в стаканы алкоголь, и тихо восхищенно добавил.

– Вы только не напивайтесь сразу, сейчас ведь Лилька петь будет!

Певичка тем временем затушила окурок, поправила всклокоченные артистические космы и сделала приветственный жест рукой. Слегка путаясь в словах и своем блестящем платье, она объявила прокуренным голосом. И, откинув огромную непослушную копну густых блондинистых кудрей, икнув, заговорила. Фред невольно залюбовался этим движением, ведь если и осталось в этой женщине что-то настоящее, то это ее невероятные кудри цвета жженой пшеницы.

– Следующая песня посвящается Мэтту, если ты это слышишь, то поздравляю тебя со свадьбой. Живи со своей женой с прямыми волосами и будь счастлив… – И слегка помедлив, уверенно добавила – Козел!

Певица всхлипнула, поправила платье и запела, совсем тихонько и так надрывно, по-девичьи, очень тонко и красиво, совсем не так как только что говорила. И звуки песни, грустные и глубокие, текли точно сами по себе, будто пела не эта постаревшая и густо накрашенная певица из бара, а внутри у нее был заключен кто-то поющий, юный и прекрасный.

Memories, light the corners of my mind

Misty watercolor memories

of the way we were.

Scattered pictures

of the smiles we left behind

smiles we give to one another

for the way we were.

Can it be that it was all so simple then

or has time rewritten every line?

If we had the chance to do it all again

tell me would we? Could we?

Memories, may be beautiful and yet

what’s too painful to remember

we simply choose to forget

So it’s the laughter we will remember

whenever we remember

the way we were.

Бар был почти пуст. И ,пока она пела, из соседней комнаты вышла старая официантка. Она опустилась на стульчик в углу, слушала и плакала. И испитое лицо ее с красным носом и узелками на щеках казалось просветленным и обновившимся. Когда песня закончилась, Фред громко зааплодировал, краем уха слыша, как то же самое делает Драко. Официантка вздохнула и схватилась за швабру, поднимая стулья и то и дело разливая воду из огромного жестяного ведра, переходя с места на место. Остановившись рядом с Фредом, она в размаху кинула ведро прямо под ноги последним посетителям. Задумавшись о песне и волосах певицы, Фред заглянул внутрь и с удивлением увидел в нем свое тусклое и безжизненное отражение и опущенную спину слизеринского хорька, на которую он почти опирался. Фред вдруг почувствовал, что дух захватило от какого-то осознания, и только он почувствовал, что сейчас словит его, сейчас поймет возможно самую важную вещь с своей жизни, возможно ее смысл, осталось только потянуться и ухватить... Как вдруг что-то, булькнув, с размаху влетело в ведро, отражение, закачавшись, растаяло, он обернулся и увидел позади озорно прищурившую глаза Лильку. Она держала в руках несколько карамелек. Прицелившись, белокурая певичка метнула в воду очередную конфету и задорно рассмеялась.

– Перекур, – объявила она.

====== Не думай о белой обезьяне ======

Комментарий к Не думай о белой обезьяне Фотографии –

Мари в министерстве

https://pp.userapi.com/c841020/v841020901/6ffab/tAJ4SQnTArs.jpg

https://pp.userapi.com/c840534/v840534271/57c96/GkDyONjYssY.jpg

С некоторых пор субботними вечерами в «Дырявом котле» локотрусу было негде упасть. За рассчитанные на шесть-семь человек столики набивались компании больше дюжины, посетители сами трансфигурировали себе стулья из подручных предметов, даже не пытаясь беспокоить бармена – лишь бы эль подносили вовремя. Эльф сбивался с ног. Том втайне расширял пространство общего зала заклинанием на несколько вечерних часов и только молился всем известным ему богам, чтобы чары не дали какой-нибудь сбой. На реальную перестройку пока было жаль тратить даже не столько деньги, сколько время – это же две, а то и три упущенные субботы!

Молитвы свои он творил, глядя на нового завсегдатая заведения, молодого и уже довольно известного журналиста «Ежедневного пророка» Захарию Смита. Ничего удивительного – ведь именно ему Том был обязан всплеском популярности «Дырявого котла». Под пинту-другую – чаще всего, купленную благодарными слушателями – Захария делился своим мнением о перестановках и закулисных интригах министерства и Визенгамота: я же не могу это напечатать, сами понимаете, но если сложить то, что удалось услышать… Складывал Смит просто блестяще, Биддл заавадился бы от зависти. Принять же журналиста за банального сказочника не давало даже не столько его положение человека, вхожего в сферы, сколько тот факт, что его прогнозы всегда сбывались.

– Кингсли со дня на день подаст в отставку, – сообщил Захария будто бы между делом. – Уверен, эта информация уже просочилась далеко за пределы министерства, да и не нужно быть пророком, чтобы предугадать этот ход.

Судя по лицам слушателей, они не слышали эту новость, которую, несомненно, прочтут утром в воскресном выпуске «Пророка», наслаждаясь ощущением собственной осведомленности о том, что большинство жителей магической Британии узнало вот только что. Более того, они явно полагали, что обычному смертному не под силу предвидеть такое развитие событий.

– Но почему? – прервал театральную паузу только-только выпустившийся из Хогвартса мальчишка, глядя на журналиста восхищенными глазами.

– Боюсь, я не могу, – Смит выделил слово голосом, – пока ответить на этот вопрос. Профессиональная этика. Но, уверен, до многих доходили слухи о том, что у министра проблемы со здоровьем. Конечно, чаще всего это не более чем отговорка, не мудрено и запутаться.

– Но ведь министр тоже человек, – кокетливо улыбнулась из-за соседнего столика сильно накрашенная ведьма, Парвати Патилл. – Он, как и все, может подхватить банальную простуду.

– Моя дорогая леди, – Захария Смит закинул ногу на ногу и окинул ведьму оценивающим и откровенно плотоядным взглядом, – вы так очаровательно наивны. Но если мы, обычные люди, – он улыбнулся едва ли менее кокетливо и обманчиво-скромно потупил глаза, – маскируем свои слабости и страсти рациональными аргументами, то сильные мира сего, напротив, прикрывают свои расчеты мнимыми слабостями и страстями. А эмоциям в политике не место.

Украшения привычно звенят, когда она поднимает руку и проходится пальцами сквозь спутанные волнистые пряди. Из зеркала на нее смотрит незнакомая взъерошенная и осунувшаяся девочка. Она тщетно ищет в отражении сходства с собой, но упорно не узнает то, что видит. Так и не скажешь сразу, что уже двадцать четыре стукнуло, всё как подросток выглядит. Она смотрит в мрачные крапчатые глаза обитателя зеркала и не доверяет ему.

Мари оказывается в министерстве одной из первых, остальные, быстро поправляя мантии, скоро ввалятся через каминную сеть или хлопком аппарации материализуются возле входа. И правду говорят, чем проще добраться до работы, тем позже приходишь…

Сегодня Мари ждут подвалы Министерства. Она не любила приходить туда, действительно не любила, испытывая по отношению к ним ту тихую и невытравимую антипатию, которую большинство магов испытывает к наиболее неприятной части своей работы – иными словами, к работе в целом.

Но после изменений, проведенных несколько лет назад сразу после назначения нового главы Отдела Обеспечения Магического Правопорядка – визиты в достроенные под следственный изолятор подвалы минус одиннадцатого уровня превратились для нее в рутину, за это нововведение она была благодарна еще неугомонной Гермионе Уизли. Давящее ощущение пребывания в подземелье было все же лучше холодного просоленного воздуха Азкабана, куда теперь отправляли лишь по решению суда.

Смысла Мари в этом особого не видела. После того как дементоров перестали использовать в качестве стражей, ужасающая тюрьма превратилась в самую обыкновенную, и использовать ее для всех заключенных, как прежде, и не плодить сущности, было бы логичным решением. Однако те, кто могли противостоять рвению Уизли, не считали нужным этого делать.

Обязательное наличие защитника у подсудимых, которым угрожало тюремное заключение или поцелуй дементора, являлось еще одной инициативой Уизли, которую она проводила с таким пылом, будто за этим стояло что-то личное. Впрочем, учитывая судьбу Сириуса Блэка, так оно, вероятно, и было. Однако мотивы власть имущих, побуждающие их проводить то или иное решение, волновали тогда Мари слабо. А вот Тео сильно. Он с особым интересом следил за широко освещавшимися в прессе дебатами в Визенгамоте, ожидаемо повлёкшими за собой внесение соответствующих поправок. Следующим был ликующий взгляд Тео, уже накидывающего свой плащ и несущегося куда-то в самые недра министерства, а через буквально пару дней – последовавшее за этим приглашение для Мари.

Несмотря на недавнее назначение, кабинет тогда еще Гермионы Грейнджер уже нес на себе отпечаток ее личности: тянулись к потолку стопки книг, немалых размеров стол был почти весь завален пергаментами. Из-за кип документов виднелась только верхушка прически, волосы в которой были стянуты столь туго, что только по цвету можно было определить их обладательницу.

Разговор, в изрядной степени скорректировавший ее жизнь и планы, Мари помнила смутно. Гермиона вещала, она слушала, иногда косясь на похрапывавшего Дамблдора и смутно ощущуая в комнате запах одеколона Тео. А речь Грейнджер все лилась – плавная, прочувственная и одновременно странно бессодержательная. Она говорила о значении происходящих в обществе перемен, о важности справедливости и торжества закона, а Мари лишь ловила себя на мысли, что отдельные пассажи слово в слово повторяют публикуемые в «Ежедневном Пророке» выдержки из ее выступлений и Мари грустью вспомнила, как они беседовали перед сномв гриффиндорской гостиной или на площади Гриммо. Стараясь не выказывать скуки и нетерпения, она прилагала уже немалые усилия, чтобы не коситься на часы чаще положенного, как вдруг какой-то сбой в демонстрации ораторского мастерства для одного слушателя привлек ее внимание.

– И ты, конечно, достойнейший из кандидатов! Тут даже вопросов быть не могло… Скажу откровенно, несмотря на поддержку Визенгамота, идея профессиональной защиты на суде пока сталкивается с непониманием со стороны волшебного сообщества…

И тут их взгляды столкнулись. И Гермиона замолчала, без слов понимая, зачем Мари пришла сюда и что спрашивать согласие на эту должность не имеет смысла.

– Значит, жду тебя завтра в 10?

**

Каблучки глухо стучат по сырому полу, завитые волосы заколоты фамильными украшениями семейства Ноттов, на аккуратном пояске висит волшебная палочка.

И вот она здесь. Замерла на пороге тюремной камеры, преувеличенно внимательно наблюдая, как едва заметная рябь рассеянного заклинания, наложенного на дверь, белеющим в полутьме саваном окутывает помещение. Мари никуда не торопится и крутит в руках палочку, по-прежнему не глядя на причину своего появления здесь и вслушиваясь в ее хрипловатое дыхание.

«Причина» ведет себя неожиданно спокойно, не проявляя никакого неудовольствия от отсутствия внимания к своей персоне. И даже не пробует напасть на нее, на что она втайне рассчитывала – после подобной попытки, разумеется неудачной, с «доброй Миссис Нотт», не побежавшей жаловаться аврорам, хотя бы начинают вести диалог.

Обычно. Но, видно, не в этот раз.

Неужели она действительно столь безумна, как говорят, и не понимает, что дорога ей отсюда одна – в объятия дементора? Не хочет рискнуть и попытаться завладеть палочкой, единственным шансом вырваться? Или, наоборот, достаточно в своем уме, чтобы понимать бесперспективность подобного шага?

Раздается какой-то отвратительный бульк. Словно лопается поднявшийся с глубин болота огромный пузырь, расплескав вокруг себя дурно пахнущую, зеленоватую жижу. Ощущение брызг столь сильно, что Мари даже касается лица в попытке стряхнуть внезапное наваждение и подавить желание отшатнуться.

Вместо этого она в несколько шагов преодолевает расстояние до койки, где на испятнанном белье заходится в спазматическом кашле ее подзащитная.

И тут же жалеет, что в деле не было колдографии. Хотя вряд ли хоть какое-нибудь изображение смогло бы подготовить ее к тому, что предстает глазам, когда женщина откидывает волосы с лица в попытке отдышаться. Кожа ее цветом напоминает старый заплесневелый пергамент и складками свисает с лица, будто пытаясь стечь вниз. Бугристая, иссеченная свежими гноящимися ранами и старыми шрамами, а местами тонкая до прозрачности, она четко обрисовывает скулы и нос, когда-то, вероятно, бывшие красивыми. И все это обрамляют густые белокурые локоны. Парик?

– Нравлюсь? – скрипучий голос и насмешливое, наверно, выражение глаз, которые почти не рассмотреть из-за набрякших век.

– Меня зовут Мари Нотт. Я защитник ваших интересов и прав в суде.

– Что ж, мое имя вам знать не нужно, а интересы мои может представить и пикси, пользы от этого будет столько же. Засим разрешаю вам откланяться.

Мари усмехается. Зря эта развалина надеется ее разозлить – пока ничего, кроме тени интереса, она не испытывает. Так что, оставив это ее высказывание без комментариев, как и предыдущее, она раскрывает папку с делом.

– Вы не первая подзащитная, которая не хочет со мной сотрудничать, поверьте. Но отказаться от моих услуг вы не можете. Вам должны были оставить брошюру, освещающую подробности роли защитника и цели его работы. Вы ознакомились с ней?

– Была тут какая-то книжонка, я ей задницу, кажется, подтерла.

– Вот как? В таком случае, я вынуждена буду самостоятельно спасти вас от тьмы невежества…

*

Когда Мари входит в камеру, ее подзащитная как раз приканчивает суп и переходит ко второму. Хотя «приканчивает» не совсем то слово, учитывая степенную церемонность, с которой она поглощает пищу – никаких кулинарных изысков, все просто и при этом так сбалансированно и полезно, будто бы для иных здесь эта еда и не станет последней. Впрочем, осознаваемая Мари бесполезность изменения рациона заключенных не отменяет того факта, что в свое время она боролась за четкую регламентацию блюд – и победила. Так что теперь женщина напротив имеет возможность наслаждаться вареными овощами и приготовленной на пару рыбой, но ни здоровое питание, ни безупречные манеры не в состоянии придать пристойный вид той развалине, в которую она превратилась.

Когда ее худая рука наклоняет стакан и струйки компота стекают между опущенными уголками губ, уродливыми брылями свисающими до подбородка, Мари отворачивается.

Лишь услышав звон отставляемой посуды, она вновь смотрит на свою подзащитную:

– Итак, вы ознакомились с материалами, которые я вам оставила? Миссис…

Мари надеется, что она представится. Действительно надеется, ведь это означало бы, что их общение сдвинулось с мертвой точки и она начинает ей доверять. В деле значатся ее данные, но она их не подтвердила, как и не опровергла, и установлены они были с чужих слов – не слишком-то заслуживающих доверия. Но Министерство не терпит анонимных граждан и пытается учесть их любой ценой, принимая самые дикие гипотезы.

Но что заставляет ее скрывать свою личность, и как ей вообще это удается?

– Понятно. Что ж, я буду называть вас миссис Смит, это уже принятая версия, которая тем не менее вызывает у меня большие сомнения … Вообще, вопрос, кто же вы такая, волнует многих. Ваша палочка была определена как принадлежавшая Лаванде Браун, чье тело сильно пострадало в ходе Битвы за Хогвартс и было опознано по косвенным признакам. Однако, несмотря на состояние вашего тела, колдомедики с уверенностью заявляют, что вы не можете быть выжившей мисс Браун. Вас не опознал никто из преподавателей Хогвартса, хотя миссис Смит там училась…

– Я рада, что подкинула нашим великим умам достойную загадку. А теперь оставьте меня в покое, послеобеденный сон – залог красоты и здоровья.

– Вы хотите умереть? – неожиданно для самой себя спрашивает Мари. – Хотите, чтобы дементор выпил вашу душу?

– Что, много встречали в вашей практике тех, кто хотел? – уже легшая и отвернувшаяся было к стене Смит выворачивает шею, глядя на нее с интересом.

– Нет, но…

– Почему вы решили стать защитником?

– Вам не кажется, что это слишком личный вопрос, не имеющий отношения к делу?

– Не более чем ваш. Ничто не мешает вам не отвечать, но тогда наше сотрудничество можно считать оконченным.

Реплику о том, что их сотрудничество так толком и не началось, Мари легко проглатывает. И задумывается над ответом, который должен выглядеть правдоподобно, но при этом не нести в себе достаточно личной информации, чтобы сделать ее объектом манипуляций собственной подзащитной.

– Личные мотивы, никакого общечеловеческого желания справедливости, разумеется – Мари молчит, и Смит не торопит ее, хотя явно ждет продолжения, не удовольствовавшись столь кратким ответом. – И должна признать, идея борьбы с Министерством на законных основаниях, за которую оно еще и платит, также меня привлекает.

– Эгоистка, получающая удовольствие от бодания с министерскими чинушами… Возможно, мы и сработаемся.

На безобразном лице презрение смешивается с одобрением и какой-то прямо-таки родительской гордостью. Смит часто и мелко кивает, от чего пряди ее роскошных, так диссонирующих с остальным обликом волос колышутся золотистыми колосьями на ветру.

– Так вы скажете, кто вы?

– Нет. Да. Может быть, но не сейчас, – наконец определяется Смит и устраивается поудобнее, подобрав под себя ноги. – Сейчас я хочу рассказать об убийствах, в которых меня обвиняют.

– А были и другие?

– Конечно. Но слушайте.

*

Кровавые подробности, рассказанные Смит, не произвели на Мари особого впечатления. Многое она знала из материалов дела, с которыми ее версия совпадала в точности, и даже рассказ очевидца – виновника – произошедшего не мог превзойти по тошнотворности колдографии, сделанные на месте событий.

Обычная семья волшебников, не ожидавших, что именно их изберет своими очередными жертвами проводящий черномагические ритуалы маньяк. Человеку вообще свойственно думать, что беда может произойти со всеми, кроме него.

Так было и в этот раз.

Паника, пестуемая непонятно откуда вылезшими после первого убийства продавцами «лучших средств защиты и оберегов», затронула многих, но не всех. А Смит было все равно, чьи потроха раскладывать на алтаре, лишь бы в жилах их обладателей текла магическая кровь. И жертвы находились, раз за разом.

За те пять лет, что она работала защитником, это было самое серьезное и резонансное дело в Магической Британии. И то, что теперь Мари должна над ним работать, было одновременно хорошо – и плохо. Отношение к защитникам не сильно изменилось за прошедшее время и варьировалось от равнодушия до откровенного порицания. Слишком инородным был подобный институт для волшебного мира, где суд вершил Визенгамот, бывший в глазах большей части магов преемником Суда Волшебников – органа, выражавшего интересы их и самой магии.

Мысль, что кто-то может на законных основаниях бороться с Визенгамотом – со всем магическим сообществом, в их представлении, – казалась им кощунственной. То, что кто-то на полном серьезе, находясь на службе у Министерства Магии, защищает убийцу, в виновности которой невозможны сомнения, воспринималось как дикость. И такое отношение, разумеется, не могло не перенестись на личность самой Мари.

После отгремевших вслед за Победой судов с обвинением ее отца, после свадьбы с Ноттом и смены фамилии она стала невидимкой, фамильной безделушкой, аристократкой и женой. После назначения защитником – клоуном Отдела Обеспечения Магического Правопорядка, по крайней мере, до первых выигранных ей дел.

Теперь о ней заговорили все. И не только о ней.

*

– Держу пари, Теодор Нотт не останется просто исполняющим обязанности министра, – вещал в очередную субботу Захария Смит. Пари, разумеется, никто не принял, но поставленная на стол пинта с успехом заменяла выигрыш.

– Учитывая, что Кингсли ушел с поста не внезапно, это очевидно, – пробормотал пожилой волшебник, один из немногих, дерзающих иронизировать над небожителем.

– Последние несколько дней в министерской столовой мистера Нотта постоянно видят в обществе миссис Уизли, – чуть понизив голос, будто сообщая страшную тайну, добавил Захария. – Хотя раньше они едва ли были знакомы. Любому ясно, куда ветер дует. Конечно, министерство еще не сделало официальное заявление, но через два дня пресс-конференция… Политический журналист – тоже в каком-то смысле политик, – доверительно сообщил Захария Смит очередной разукрашенной как вышедший на тропу войны индеец ведьмочке.

– Надеюсь, что нет, – рассмеялась та. – Ведь вы сами всегда так красноречиво доказываете, что политики не позволяют себе никаких эмоций. Жить без чувств – что может быть ужаснее?

– Для меня все не так строго. Но вы правы, дорогая леди: это тяжкий груз. Как бы там ни было, – Смит приосанился и обвел взглядом свою аудиторию, – думаю, я действительно понимаю этих людей. Именно это и позволило мне стать неплохим политическим экспертом.

*

Сигарета, торопливо выкуренная на задней лестничной площадке, не приносила Тео никакого удовольствия, только мерзкое кислое послевкусие дешевого табака и тошноты на языке. На сердце тоже тяжело, кисло и тошно.

Тео знает, что дома его будут ждать торопливые и неуемные расспросы жены и нужно будет что-то говорить. И улыбаться тоже будет нужно. Только вот как с улыбкой сказать, что ему предложили в один день стать невыразимцем и министром магии, – Тео не знает. Смотреть на лицо Мари не хочется, и разговоры эти муторные тянуть и толочь не хочется, и ничего не хочется. И домой идти тоже не хочется.

С этим назначением временно выполянющим обязанности министра вдруг все вокруг так неожиданно засуетилось, особый департамент, в котором он работал уже восьмой год, тут же решил тянуть его на себя, предлагая все новые и новые привилегии, положения и дела, за которые еще год назад Тео готов бы был руку отгрызть живьем. И вот финальное предложение – перевод в отдел тайн. Казалось бы, что сложного? Отказаться и продолжить карабкаться за властью по очередным горам бумажек. Взять и пойти домой, жить обычной жизнью, как если бы не знал, что его способности оценили по достоинству, что он мог бы посвятить себя разработке новых маховиков, но только вот всего одно условие – отказаться от жены, титула и всего своего прошлого, отказаться даже от своего имени, да и от жизни в целом… Тео знает, каждый невыразимец получает «Обливиэйтом» где-то раз в месяц… Казалось бы, что за плата за то, что его, Тео, поствятят в ту магию, которая может стереть время щелчком пальца, закупорить в пузырьке саму смерть или взорвать всю солнечную систему одним неверным касанием…. Вот только эти преданные глаза, ждущие дома, его обещание, которое обвилось вокруг шеи холодной удавкой.

Некоторое время он нерешительно стоит перед дверью, ведущей обратно, в коридорчик перед его старым кабинетом с портретами Сола Крокера. Ведь можно вернуться, можно попытаться отвертеть время назад? Ведь бывает же так, что дается еще один шанс? Но Тео знает, что теперь к еще одному шансу ему не прикоснуться, как и к маховикам и к многим другим вещам.

Что именно изменить он хотел бы, Тео старается себя не спрашивать: ответа на этот вопрос он не знает. Все ошибки, если какие-то и были, исправлять уже поздно. Все, наказание на него уже не повесить за истечением срока давности. Да и не за что его винить. Он не делал ничего неправильного. Ни тогда, ни, тем более, сейчас.

И самым правильным сейчас было бы, пожалуй, оправить мантию, разгладить торчащий из нагрудного кармана острым белоснежным уголком носовой платок и забыть об этом, уверенно шагая вверх по карьерной министерской лестнице. А точнее просто опуститься на колени на ее вершине, ведь после вчерашнего предложения оказалось, что лестница была не так уж и высока… Так Тео и делает. Он привык поступать правильно.

– Эх, жаль, что мы расследуем не нарушение конфиденциальности работниками Мунго!

За время выяснения обстоятельств заражения Кингсли Бруствера странным неизлечимым вирусом шутка стала бородатой. Ее теперь повторяли не только в аврорате, но и на всех этажах министерства. Конечно, столь странная и неожиданная болезнь министра просто обязана была породить ворох конспирологических теорий, но объективно зацепок в этом деле не было никаких. Да и самого дела, по сути, не было.

Тео поднялся на второй этаж и, скрепя сердце, зашел в свой старый кабинет, в свою уже старую жизнь.

– Не все благополучно в королевстве Датском? – привычно пошутил он в отделе.

– Как по мне, так без короля нам только лучше, – отмахнулся Драко Малфой, его коллега и наверное ближайший друг, после Мари. – Но ты же знаешь бюрократов. Им жизнь не в жизнь, если на бумажке не хватает одной подписи.