Текст книги "Сова (СИ)"

Автор книги: Forzill

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

– Ну?

Не слишком прилично для юной аристократки, так что все младшекурсники тут же обернулись на них.

– Какие манеры, – издевательски, в духе Малфоя, протянул Нотт и усмехнулся. Гриффиндорка же нахмурилась.

– Чего от меня-то надо?

– Ничего. Поговорить хотел– вздохнул напряженно Тео.

В голове Драко проносятся тысячи мыслей. Оба, гриффиндорка и слизеринец, смотрят теперь на него. Оба без слов понимают, что разговор должен быть приватным. Драко тоже это понимает и бурным огнем внутри разгорается недовольство. Нет, он не уйдет, нет, нет, нет, не надейтесь, голубята.

– Что читаешь?

С самым невозмутимым видом Драко крутит в руках палочку. Мари сверкает ему в ответ глазами, она недовольна и в каждой клеточке ее тела от напряженного рта до сдвинутых бровей, бурлит отвесным потоком это негодование.

– «Жизнь и обманы Драко Малфоя», не слышал о такой?

С иронией отвечает она.

– Не приходилось.

– В библиотеке осталась пара экземпляров. Можешь ознакомиться, очень занимательно, хотя и так затянуто, что кажется, никогда не кончится.

– Ничего, я вижу, ты уже дочитываешь. Пожалуй подожду.

Мари одаривает его недовольным взглядом и встает. Теодор же улыбается, но тут же встает вслед за ней. Драко зол, его план явно имел недостатки. Он смотрит на двух лучших друзей и мечтает только о том, чтобы именно сейчас что-то случилось. Вот стоят они и бам, крыша обваливается, метка над башнями, пожар. И мир прислушивается, потому что из прохода появляется лицо профессора Макгонагалл и торопливо объявляет, что все слизеринцы должны явиться в Большой Зал. Драко еле заметно ухмыляется – «Есть! Началось!». Некоторое время Мари и Нотт смотрят друг на друга внимательно, будто стараются запомнить, а потом Мари опускает взгляд.

– Вечером увидимся.

Нотт сухо кивает и быстро уходит прочь. Мари еще долго смотрит ему вслед. Драко знает, что этого «вечера», о котором она говорит, уже не будет, будет совсем другой.

Джордж стоял за прилавком, заворачивая «набор первокурсника» в упаковочную бумагу для одного из редких теперь покупателей, когда из-за занавески, отделяющей зал от подсобных помещений, выскочил побелевший Фред, за ним маячила их испуганная помощница.

– Что? – глядя на их изменившиеся лица, выдавил Джордж.

– Гарри в Хогвартсе, – прошептал Фред, – Аберфорт прислал сообщение. Волдеморт окружил школу, начинается битва.

– Уважаемые посетители, – быстро сказал Джордж, усилив голос палочкой, – к сожалению, наш магазин закрывается, пожалуйста, принесите ваши покупки к кассе.

Через десять минут в лавке не осталось ни души, кроме близнецов и девушки в фирменной оранжево-фиолетовой мантии. Та испуганно смотрела, как они собирались и синхронно, в одну и ту же секунду, даже не берясь за руки, аппарировали.

Первым, что увидел в Хогвартсе Фред, были каштановые мягкие волосы, бросившиеся в его лицо.

– Побудешь здесь, пока мы не поможем Гарри? – тихо спросил он в эти волосы, немного приподнимая над землей свою лучшую подругу. – Мы не можем не пойти, он нам почти как младший брат.

– Теперь я точно знаю, что должна остаться, Фред, – покачала головой она, – все как ты и говорил, теперь я точно знаю.

– Ладно, – нехотя кивнул тот и посмотрел на брата, – это ведь всего лишь очередная битва – навешаем Волдеморту и вернемся, так?

Джордж кивнул, хотя изнутри поднималась мутная волна беспокойства. Ее трудно было объяснить, но сейчас, стоя рядом с Фредом и Мари, он отдал бы все на свете, лишь бы они оказались как можно дальше от Хогвартса. К горлу Джорджа снова подкатил плотный душный комок. Он взял Мари за руку, ощущая, как скрипят ее туго стиснутые зубы. В битве всякое может случиться. Он последний раз улыбается подруге и брату, и уходит, просто потому что им надо поговорить вдвоем и Джордж тут третий лишний, по хорошему, а не так, как он раньше боялся.

– Я должна тебе кое-что сказать, Фредди, прежде чем… Прежде чем начнется.

– Ну что случилось, принцесса?

Он улыбнулся, улыбнулся как всегда расслабленно и слега нежно, но не переходя сложившуюся грань.

Мари с усилием вдохнула, хоть она и сказала себе, что не расскажет никому об этом инциденте, который случился в злополучный декабрь, когда в окне вместе с родными рыжими макушками появились те, которые были родными в самом прямом смысле, но, конечно, совсем не желанными. Конечно, и через 10 лет, она всегда узнает эти спины – одну широкую, будто из дубового пня вытесанную и статную, а вторую поуже, но с горделивой вздернутой осанкой. В трактире ее караулили братья, тихо переговариваясь и потягивая вишневый шнапс.

И мурашки ползут по спине, те мурашки, которые сложились из сотни сожженных писем из дома. Они что-то хотят ей сказать? Они хотят вернуть ее? Извиниться? Они хотят что-то предложить? Какая разница, просто глупо. Глупо было думать, что они отстанут от нее, что просто дадут жить своей жизнью. Глупо было думать, что от прошлого можно убежать. Однако Мари разворачивается на каблуках и, пытаясь унять клокочущее сердце, бежит, в прямом смысле бежит, вороша ногами сугробы, бежит куда глаза глядят. Я ничего не чувствую, повторяя про себя, ничего не чувствую. На самом деле она чувствует. И это страх, как бы стыдно не было, это вновь тот поганый страх, который переворачивает все до дрожи в коленках, не давая унять пульсацию в ушах, истерический и больной страх. Каждую секунду прошлое пытается врываться в ее мечты, в ее мысли, окутывает их черной дымкой, соблазняя, искушая, тихо нашептывая и неизменно их портя. Безвозвратно. Мари, словно тряпичную куклу, снова швыряют в Омут памяти и заставляют переживать снова и снова Отдел тайн, Астрономическую башню, Малфоя и Фреда, смерть Седрика и Сириуса, первый вердикт распределяющей шляпы, Маму… Но гриффиндорка – лишь немой свидетель, связанный по рукам и ногам, не имеющий возможности помешать палачу рубить все ее надежды, ее веру и ее счастье. Тот хрипло смеется и, взмахом идеально острого топора, перерубает тоненькие серебряные ниточки, которые даже не успели окрепнуть. Они словно живые, Мари слышит, как они кричат, когда он начинает выдирать их из нее. У палача оскал Сивого…

Его дело сделано, и Мари, измазанную кровью потерянного настоящего, выбрасывает на следующую станцию. Она считается конечной, но сама конца не имеет. Безгранична. Неизбежна. Ощущая страх, ей ничего не остается как подняться с пыльного асфальта и бежать. Бежать по сугробам мимо забавно подсвеченного будто пряничного Хогсмида. Потом по едва вытоптанной тропинке. Бежать мимо застывших барханов полей. И наконец мимо покосившихся прокопченых домишек, соединенных как артериями – бельевыми веревками. Бежать, пока ноги не устанут, не сотрутся в кровь. Пока не найдешь конца, не вернешь свою голову в круговорот событий. И Мари бежала – от себя, от своих проблем, от братьев, от страха, от той страшной мысли, что уж лучше ей никогда не поступать на гриффиндор. Но прошлое не отпускает, проникает в кожу, смешивается с кровью и сажает новый росточек черных ниток. Мари в отчаянии ковыряет кожу, рвет, забирается под нее ногтями, но ничего не исправить. От рождения данная фамилия саднит больнее, чем сломанная на третьем курсе рука. Просто бежать, просто скрыться – от братьев, от мыслей, что они делали во время того, как она лежала в Астрономической башне, что они тогда делали, ее братья, что…

Где-то на задворках памяти всплывает фраза, которую каждый слышал, кажется, миллион раз: «Ты сильная, ты справишься». Но как они все ошибаются! Она слаба и ни за что не выиграть эту схватку, всего лишь повернуть назад, взять за руку Марка, уехать в родовое поместье… А там уже все просто – стабильная работа, огромный дом, старинные и проверенные годами друзья, счастливый официальный брак, никакой войны, никаких круцио, никакой неопредленности и страха, никакой крови, никакой крови на полу… И она отдается в руки прошлого. Оно озлоблено скалится и словно режиссер, получивший Оскар за фильм, или мама, показывающая фото новорожденного сыночка, визжит от счастья.

Щелкает пальцами, и вот Мари уже готова развернуться и побежать обратно. Только бы братья были все еще там. Она скажет… Что она скажет? Она скажет, что просто хочет домой. Она устала и просто хочет домой. Все, что она хочет – домой… Мари выворачивает изнутри, слезы градом катятся наружу, но так и не текут, Мари вновь не хватает воздуха, и она теряется в пространстве. И тут Мари замечает, что это просто страдают легкие из-за недостатка воздуха, это всего-то ноют ноги, обычные реакции организма, ничего сверхъестественного, она просто замедляется, как любой зверек, бегущий от хищника, когда миновала опасность. Случилось это у кирпичного дома, стоящего боком к дороге. Дома песочно-грязного, окруженного обычными магловскими огороженными участочками, на которых видимо росла картошка. Обычная магловская картошка, в обычной магловской деревне, которая каким-то чудом жила на окраине чуть ли не самого волшебного места в мире и тем не менее умудрялась оставаться совсем не магической настолько, насколько это возможно. Вот например на балконе третьего этажа среди подледеневших маек и штанов висели два полиэтиленовых пакета. Все это Мари запомнила с неожиданной ясностью и потом много раз вспоминала и этот дом, и пакеты, и остальное.

У крайнего подъезда этого дома, под фонарями, стоял старый человек и расчесывал свою старую, некрасивую жену, которая продавала разложенные на газете сливы. И, собственно, это было все: старый человек расчесывает старую жену, а она продает сливы.

Мари отвернулась. Потом посмотрела опять. Больше всего ее потрясло, что перед ней был самый обычный старик, заурядный и внешне скучный, как и все вокруг. Не сказать, чтобы лицо его выражало какую-то особую нежность. И не сказать, что лицо его супруги было трепетным или романтическим. Она сидела, откинув назад голову, пока он расчесывал ее редкие волосы.

И этот старик с расческой мгновенно обрушил всю логичную теорию Мари. Что такое магия? Оказалось, что она не в свечах большого зала, а в этих загорающихся один за одним фонарях. Что такое любовь? Оказалось, что она не в ее и Драко признаниях в любви под Синатру, а в этих двух маглах под тем фонарем. Что такое семья? Это Эйдан, спасающий ее и прикладывающий головой о пол, это Рон, который стесняется своей парадной мантии и бурчит, что хотел бы родиться в другой семье, но тем не менее в первую же секунду рвется в драку, когда оскорбляют его маму. И Темному Лорду никогда не подменить эти понятия, никогда. И вот ради чего действительно стоит сражаться, ради этого вопиющего, лезущего со всех углов несовершенства мира. Не ради вечной жизни, а ради достойной правильной смерти. Не ради всесильной магии и невероятных заклинаний, которые могут по щелчку пальца изменить мир, а ради фокуса с кроликом и шляпой, на который потрясенно уставились ребятишки с улицы. И как только раньше всего этого было не видно! Что такое зло? И что такое добро? Да вообще кто сказал, что зло не добренькое? Что зло не удобное, не красивое, не идеальное? Да оно, может, гуманнее добра в двести тысяч раз, как и маньяк до определенного момента добрее отца с ремнем.

И на Мари вдруг накатило чувство… Такое сильное и невероятное само по себе, что она чуть не задохнулась. Уже потом она расскажет об этом с восторгом, потому что ни одна романтическая серенада или красивые выверенные стихи такого не опишут. Это была любовь. Горькая такая правдивая любовь: когда любишь и видишь, как все вокруг несовершенно, а все равно продолжаешь любить. И более того, и раньше она это чувство испытывала, просто почему-то не осознавала… о нем ни разу не писали в книгах, ограничиваясь идеальными принцами и восхитительными маркизами.

Она наконец поняла, что имел в виду Фред. Есть вещи, ради которых стоит преодолеть свой страх. В последний раз обернувшись на стариков, она невпопад кивнула на какую-то очередную реплику Драко, который незаметно взяв девушку под руку, уже вел ее в сторону медленно потухающих огней засыпающего замка…

Пока она рассказывала это, сбивчиво переходя то на шепот, то на полукрик, лицо Фреда менялось, казалось, он тоже был не тут. В конце истории он уже смотрел не на Мари, а как будто сквозь.

– И поэтому, Фредди, я хотела сказать, что я хочу найти братьев, сегодня, если они будут здесь. Я хочу найти братьев и поговорить с ними. Хочу узнать, как здоровье отца. Я хочу узнать, почему они перешли на сторону Того-кого-нельзя-называть, хочу спросить и посмотреть им в глаза. Я… я больше не хочу убегать, более того – мне теперь не от чего бежать. Я хочу вернуться домой, Фред, я вернусь домой, но я никогда не буду Пожирателем. Это мой дом и я вернусь домой. Или не вернусь, или не встречу… Я ведь могу погибнуть сегодня, да и ты, да и они. Я просто хочу попросить тебя, если вдруг, если что… Передай им пожалуйста, что я их люблю, моим братьям и отцу. И что мне очень жаль.

Фред немного грустно улыбнулся и кивнул.

– А еще я хотела сказать…

Но эта реплика утонула в быстром стуке каблуков еще одного рыжего и очень взъерошенного Уизли.

– Я был дураком! – воскликнул подбегающий Перси. – Я был полным идиотом, самодовольным кретином, я был…

– Обожающим Министерство, предавшим свою семью, жадным до власти дебилом, – закончил Фред.

Перси тяжело вздохнул:

– Да, так и есть.

– Что ж, зато честнее некуда, – сказал Фред, протягивая руку Перси.

– Прости меня, – едва слышно прошептал Фред, когда Перси горячо схватился за это предложенное рукопожатие.

Мари, тем временем, не желая портить встречу, такую же горько-сладкую и одновременно правильную как и та, которую так ждала она сама, тихонько попятилась и налетела на проходящих мимо Драко и Тео.

– Ты знал?

Оба поняли о чем она. А Драко просто кивнул.

– Удачи тебе желать не буду. Могу желать только получить «Остолбеней» в самом начале.

– Справедливо и спасибо, постараюсь…

Он обнял ее, она горько всхлипнула, все обиды отошли на второй план, хотя бы на секунду они были просто двумя людьми, которые не шли воевать друг против друга, а там уж будь что будет.

– Не хочу, чтобы ты умерла.

– И я не хочу.

– Ну давай, пошути сейчас про то, что тоже не хочешь умирать, конечно же.

– Нет, не хочу, чтобы умер ты.

Фред знал, что она вроде как опять дружит с этим хорьком. Но одно дело знать…А другое смотреть как она ткнулась ему носом в грудь, а он гладит ее по спине, что-то шепча.

– Тебя тоже это бесит, да? – Скрещивая руки на груди, спросил Джордж.

Фред кивнул, до бела сжимая кулаки. Он не разжал их ровно до того момента, когда Мари снова подбежала к ним, обгоняя чинно подплывшего с другой стороны Кингсли.

– Джордж, Фред, вы идёте с Ремусом на Астрономическую Башню. Прикрывайте тыл!

– Да, господин министр! – шутливо отсалютовали Кингсли оба, отходя от Мари. Та, отчаянно вцепившись в ладонь Джорджа, сглотнула и просипела:

– Осторожны... Будьте осторожны.

– Совенок, мы вернемся ещё до отбоя, – подмигнул Джордж, а Фред, наскоро смахнув губами одинокую слезу, оставившую грязный подтёк на нежной когда-то коже Мари, махнул рукой, мол, и не такое делали. Улыбнувшись, девушка отпустила руку близнеца, и они скрылись на лестнице. Подняв голову вверх, гриффиндорка увидела, как меняется потолок Большого Зала. «Не к добру», – мелькнула предательская мысль.

Мари Сарвон медленно открыла глаза. Она лежал на земляном полу, глупо растянувшись носом в пол, как тысячу раз бывало при неудачливой борьбе со ступеньками хогвартской лестницы. Но в этот раз не было смеющихся над ней слизеринцев, не было разлившихся чернил, не было озабоченного Фреда или Джорджа, поднимающего ее рассыпавшиеся свитки и перья. В этот раз все тело было будто пронизано тысячей иголок. Первая попытка сесть не увенчалась успехом: она лишь глухо застонала и откинулась обратно на землю, больно ударившись затылком. Тяжело дыша, гриффиндорка нащупала рядом палочку. Голова плохо соображала – ее ли она? Хотя в сложившейся ситуации подойдёт любая. Когда глаза понемногу стали привыкать к темноте, она осторожно повернулась, силясь разглядеть место, где очнулась. Память возвращалась рвано.

Вот рядом осколки фарфора, по которому с одного на другой суетливо бегают встревоженные нарисованные бурундучки...

Драко вскидывает палочку, отбивая летящее в Гойла проклятие и оно разбивает вазу, которую выбирала, кажется, еще Пенелопа Пуффендуй, Малфой раздраженно выругивается сквозь зубы. Грегори благодарно смотрит на него, но слизеринец уже направляется к небольшой группе сражающихся неподалеку.

Вот рядом лежит чья-то кривая поломанная волшебная палочка..

Взгляд Малфоя падает на Тео, отбивающегося от заклинаний Кребба-старшего, и у Малфоя есть лишь секунда, чтобы снова сделать выбор. Только, на этот раз, правильный.

– Ступефай! – небрежно бросает Драко, направляя палочку на Пожирателя, и тот падает на пол, роняя свою палочку и грузно приземляясь на нее. Нотт поднимает глаза.

– Спасибо, – Малфой улыбается и поворачивается. Он почти уверен, что Тео тоже улыбается. Ведь они оба прекрасно понимают, что значат такие “спасибо”.

Огромные булыжники лежат со всех сторон, как будто Хогвартс уже развалился на куски как на кубики конструктора…

Теодор видит, что стена рушится, рушится, падая на парня-комментатора, на рыжего Уизли, на другого такого же рыжего Уизли. Все те, кто так раздражал его всю школу – вечно смеющийся над его прической во время матча гриффиндорский подхалим, дылда-шутник, который заколдовал его перья, когда Тео пошел сдавать СОВ и рыжий конопатый задавака-староста… В паре метров в бегущую в проход Мари летит, судя по свету, ступефай. Тео быстро оценивает «слабенький» и ни секунды не раздумывая, парень кидает заклинание в сторону гриффиндорцев и волной магии всю троицу отбрасывает с пути каменной лавины. Тот из них, который кажется Джордж или Фред, на лету кидает в него ответное заклинание. Вот дурак! Хотел бы вас убить – убил! Хотя во время войны не до мыслей, что тебя могли огреть с добрых намерений.

Тео ощущает как заклинание Уизла ударяет плашмя, прямо под дых и Тео опускается на пол. А неплохо, сильное, но он сам мог бы наколдовать и лучше. Тео опять, как и много лет назад, в первый день, смотрит на безликие статуи основателей. Они стоят здесь, непоколебимые годами, стоят собранно. Но кое-что изменилось. Статуи смотрят не осуждающе, а с гордостью. Не презрительно, а уважительно. Не с жалостью, а с надеждой. Теперь Нотт их понимает.

Он оборачивается. Видит дым, пробирающийся в замок. Нотт усмехается, понимая, что круг замкнулся, и сейчас он сделал то, от чего бежал всю жизнь, бежал старательно, долго, и в итоге пришел туда, откуда начал.

Как ни странно, но Метка полыхает огнем. Не та, что принадлежит Темному Лорду – той у него и не было никогда. Метка на левом запястье, незабвенный символ Ноттов. Метка, неистребимый знак чистоты его крови, который отползает по его руке, от плечей и все ниже, как отползает смерть.

Мари резко поднялась, превозмогая боль. Фред! Жив? Жив! Она сама видела, как его отбросила с пути этих огромных камней. Слезы брызнули из глаз, но она, стиснув палочку в ладони, была решительна. Безносый ублюдок не посмеет убить ее друзей. Плевать на армию Пожирателей, плевать на великанов и прочую нечисть. Плевать… Девушка оглянулась вокруг и невольно сделала шаг назад. Некогда величественный Хогвартс был разрушен. Дорогой сердцу замок, в который Мари попала одиннадцатилетней девчонкой, был практически стерт с лица земли. Когда-то там был камень. Теперь на его месте песок. Ветра разгонят его, и останутся лишь руины.

«Сколько прошло времени? – задала себе вопрос Мари. – Быть может, все уже кончено?»

Она сделала нерешительный шаг и замерла, она ведь в проходе... От Хогвартса ее отделяла магическая стена, сооруженная Макгонагал и Флитвиком. А за стеной шел бой. Яркие вспышки заклинаний сверкали со всех сторон. В первую секунду Мари подумала, что она оглохла, но, переступив магический барьер, услышала целую кавалькаду звуков: грохот, взрывы, крики, плач… Мари на секунду крепко зажмурилась, перехватила палочку поудобнее и решительно бросилась в бой.

Кровь. Снова кровь. Хоть и было темно, но вспышки проклятий освещали землю и стены, что остались от замка. На секунду взгляд ее застыл на тонкой струйке крови, медленно стекающей за камень. Она сделала шаг, но тут же остановилась, прикрыв глаза. Там была рука, левая, почему-то это было важно. Судя по мантии, Пуффендуй. И такие заклинания есть – они режут человека на куски, в ее голове пронеслось тут же холодно «Сектумсемпра». Мари сделала глубокий вдох, через силу оторвала взгляд от своей находки. Об этом она подумает позже. Если продержатся до рассвета. Она шла на смерть за то, во что верила, понимая: шанс выжить здесь стремится к нулю.

Говорят, что в бою на войне время будто останавливается. Не чувствуешь ни боли, ни усталости. А еще Мари знала, что война – это страшно, что бы ни утверждали другие. Война – это страшно. Видеть, как умирают твои друзья, не имея возможности помочь, потому что если не ты, то – тебя. Поэтому гриффиндорка разбрасывала заклинания, одновременно накладывая щит и уворачиваясь от непростительных, пущенных Пожирателями. Слева она услышала крик, краем глаза замечая: Моника Смит, гриффиндорка, падает навзничь. Оглушена? Конечно нет, кого она хочет обмануть. Себя? Но нельзя отвлекаться: заклинание, еще одно и еще… И так по кругу. Сколько их будет? Вопрос, который останется без ответа.

«Лишь бы продержаться, мы сильные, мы выстоим», – думала Мари. Перед глазами рябило, дыхание сбивалось. Слишком много врагов вокруг. Не об этом она мечтала, когда получила письмо. Мари на секунду оглянулась вокруг: земля устлана телами, во мраке не разобрать. «Не смотри на убитых, смотри на живых», – сопротивлялась себе Сарвон, но смерть она будто зовет, манит, и от этого становится не по себе. В сто первый раз Мари бросает Остолбеней, в сто первый раз Пожиратель замирает в нелепой позе и падает. Мари не убивает, она не может. Поэтому она только оглушает и бежит дальше. Когда ты стоишь перед выбором – убить или умереть, не хочется быть той-самой-решительной. Хочется лишь справедливо всхлипнуть и спрятаться в самом тёмном углу замка. Хочется, чтобы две пары рук прижимали к себе, успокаивающе гладя по волосам, сейчас спутанным и лохматым. И щедро политыми чужой кровью и сажей, запах которой намертво вклинился в сосуды. Но вот только приходит момент, когда надо быть сильной. Мари снова и снова прогоняет перед глазами фонари из маггловской деревушки, звезды на небе над Норой, свет, свет, еще немного и будет свет…

Секундное затишье. И, как напалм, вырывается откуда-то справа Адское пламя. Мари никогда не видела его, но почему-то сразу догадалась. Пожиратели решили играть по-крупному, ведь под огонь попадут все. От него не скрыться. Волдеморт не щадит даже своих. Они для него не больше, чем пушечное мясо, расходный материал. Волдеморт… Мари впервые назвала его по имени, пусть мысленно, но назвала. Правильно говорил Гарри, это всего лишь имя. Всего лишь имя…

«Где вы?» – отчаянно думала Мари, разыскивая близнецоыв взглядом. Но нет: Рон, обнимающий Молли; Перси, держащий руку на плече у отца; Билл, испещренный шрамами, положивший голову на колени Флёр; Джинни, сидящая рядом с завёрнутым в какую-то ткань телом. Но нет их. Стоя посреди Большого Зала, она старательно воскрешала в памяти те приятные воспоминания, так или иначе связанные с этим местом.

Распределение, завтрак, почтовые совы, Рождество, Фред, Джордж, Дред, Фордж, идентичные, насмешливые взгляды. Мальчишки, которые не думали о смерти. Где они?... Извечно удивлённый взгляд пустых голубых глаз вперился в своды помещения, такие высокие, такие недосягаемые. Подняв голову вверх, она вспоминала, как они кружились там, у зачарованного потолка, дразня Амбридж.

Абсурдно-хреновая улыбка получилась сюрреализмом посреди этого всеобщего горя. Спрятав лицо в ладонях, Мари устало вздохнула, давя в себе жгучее желание разрыдаться. Теодор Нотт, оторвавшись от разговора с Флитвиком, поднял взгляд вверх, где она сидела на столе для обедов. Его взгляд медленно спустился вниз – на обкусанные губы, на ссадину, которая заканчивалась раной на подбородке; и вернулся обратно, к глазам. Что он хотел выяснить, Мари не поняла. Что ожидал прочесть – она так и не узнала.

Где они?... Позорно сбежав из Большого Зала, Мари автоматически и мысленно прокладывала дорогу вон, вон из замка. Было сложно представить, что где-то в недрах этих стен горит вечное, Адское пламя. И вечно будет гореть тело её знакомого Винсента Крэбба, который тоже не думал о смерти. О ней не думала Тонкс, бросившись в самую гущу Битвы, выискивая и отчаянно зовя Ремуса. О ней не думала Лаванда, бросившись под заклятие Долохова, прикрыв собой Рона. О ней не думал профессор Снейп, неосторожно говоря о том, что Тёмный Лорд и так достаточно могущественен.

Где они?... Совсем недавно она ходила в этот класс, разучивая заклинания у профессора Флитвика. Недавно. Однако ей кажется, будто бы в прошлой жизни. Руки измазаны в саже, по щеке уныло течёт капля крови, которую она игнорирует, настойчиво ведя себя вниз. Слева – спуск в подземелья, где их каждый урок невероятно выводил профессор Снейп, нашедший покой на полу Визжащей Хижины. Если перейти через лестницу, можно попасть на проход в Астрономическую Башню. И тут Мари замерла, случайно заглянув в окно, за которым плоско, как в музейных рамах, лежал лес и Черное Озеро. Вот и стало ясно для чего она нужна этой войне. А точнее этому миру.

И снова – Большой Зал.

Ничего не изменилось. Только две рыжие головы, как бы сказала Мари – одна безухая, а вторая безмозглая, стояли прямо на столе для преподователей и выискивали кого-то в толпе.

– Фредди, как ты, братишка? – сказал один.

– Всё хорошо, Джорджи, вот только пол-ягодицы оторвало. Надо было слушать Грюма и не засовывать в задний карман волшебную палочку.

– Приготовь палочку, дурень, это тебе не стычка в Лютном переулке с барыгами. Тут всё серьёзно, скоро второй раунд…

– Тут ты прав. Даже как-то уже не улыбается.

Кто-то из преподавателей, вскинувшись, как охотничий пёс, просипел:

– Началось! Опять!

– Готовь свою оставшуюся ягодицу, чтобы тебе надрали задницу, Фредди, – шепнул Джордж и тут же махнул палочкой, невербально используя Протего.

Заклятия мелькали в темноте, пока удачно отражаемые. Упивающиеся появлялись по всей территории, оглушенные триумфом. Гарри Поттер мёртв!

– Больше нет Спасителя Магического Мира! – кричал Волдеморт, усиливая свой голос. – Больше нет вашей надежды!

– Зачем так кричать, Волди? – прохрипел Джордж, откатываясь в сторону. Заклятие какой-то пожирательницы пронеслось над головой, и она зашипела, как кошка. – Вид воистину устрашающий, мадам, – кивнул Уизли, перекатываясь в бок, а женщина, оглушительно захохотав, начала осыпать его градом невербальных, и ему приходилось только петлять, не всегда успевая использовать Щитовое.

Бег Колина Криви прерывает едва слышный хруст ветки за спиной. Он резко оборачивается, выставляя палочку вперед. Кто это? Будто частично трансформировавшийся оборотень – удлиненные ногти и клыки, местами проглядывается черная шерсть, взгляд, полный ярости... Что там говорили про гриффиндорскую смелость? Встретить такое чудовище – это как повстречать террориста-смертника. Им обоим все равно, они могут умереть за идею, за своего повелителя. Страшно. По локти вязнет в страхе… Отступать некуда, как будто нарочно, все вокруг исчезли. Где битва, где воины и борцы за Хогвартс? Неужели вот так все закончится? Колину не хочется умирать. Во всяком случае, не так. Это страшно – быть убитым. Он успевает поднять палочку, но заклинание так и застыло на его губах. Противник был быстрее. Криви на миг поднял взгляд к небу. Полнолуния не было. Но кто же это тогда перед ним? Ведь луна управляет оборотнем, дает ему силу. Значит, это не оборотень, а действительно чудовище... Зверя манит жажда. И он утолит ее кровью. Резкий взмах когтистой лапы вспарывает живот. Боль. Непрекращающаяся. Колин не хочет умирать. Он машет палочкой, еще и еще. Но противник сильнее. Кровь уже была пролита, и она звала его. Острые зубы вцепились в бок, вырвали плоть. Кровь, повсюду кровь. Криви услышал крик, отчаянный и полный боли. Через секунду осознал, что это его крик. Почему-то вспомнились слова: «Не смотри на убитых, смотри на живых».

Он в отчаянии повернул голову, но вокруг не было ни души. Только он и полуоборотень. Неужели последнее, что он увидит, – жуткие клыки зверя, мертвые тела и кровь на земле? Безнадежность затопила его сердце. Он прикрыл глаза: уж лучше темнота. Вдруг он услышал чей-то выкрик, зверя отбросило в сторону. Мари Сарвон. Гриффиндорка.

– Давай, держись, сейчас я тебя унесу отсюда, – быстро говорит она, доставая из кармана пузырек с бадьяном. – Сейчас подлечу – и будешь как новенький. А оборотень... Волдеморт использует какое-то заклятие, чтобы они могли трансформироваться даже не в полнолуние.

Колин улыбнулся окровавленными губами. Не поможет уже бадьян, он чувствует, что конец близко, радует лишь то, что перед смертью увидит друга, а не разъяренного оборотня. Закашлявшись, он шепчет:

– Гарри победит, я верю.

Секунду спустя его взгляд устремляется в небо. Теперь он спокоен, он дома.

Мари спотыкалась, путаясь в высокой, почти по пояс, сухой прошлогодней траве. Впереди бежал Сивый, и будто плотный воздух, встревоженный и разорванный им, трескался и завывал как старый седой волк. Еще немного, еще немного, Мари, кашляя и сипя, выкрикивала наугад заклинания, только бы достать его. Палочка едва держалась в трясущихся руках, в глазах то и дело темнело. Мари заметила, что они бегут к тому самому мостику, где они прощались с Фредом. Удар сердца, еще удар, еще, в такт с летящими в облезлый расплывающийся силуэт оборотня «Сектумсепра». И вот они уже стоят прямо у воды. И у Мари в крови тут же разливается горячий, кипяченый просто, невероятно обжигающий адреналин. Слюна вдруг становится горькой и ее невозможно проглотить, а дыхание застывает. В глазах темнота, словно ноксом огрели весь мир, но это не важно, потому что она слышит рваное, злобное и рокочущее дыхание ее противника. Пусть даже последнего противника. Мари поднимает палочку и последний раз кричит «Сектумсепра», которое настигает Сивого в прыжке, Мари чувствует, как ее дыхание будто заканчивается, будто она вдыхает кислород и ничего, это как есть картон, просто забиваются легкие, в глазах все еще темнеет и единственное, что она на самом деле видит – какая-то красная вспышка, которая летит в сивого одновременно с ее заклятием, хотя как раз это больше всего и напоминает галлюцинацию, этакое пятно, которое бывает, когда очень долго смотришь на солнце, а затем закрываешь глаза… Зато Мари очень хорошо слышит – слышит глухой и какой-то обреченный звук падения на землю, сразу чего-то большого, как доверху набитый мешок, а потом чего-то совсем невесомого, пухового. И гриффиндорка знает, что это, точно знает… Так падает убитый ей злобный, окровавленный, брызжущий слюной, отвратительный Сивый и наверх опускается, подхватываемая ветром, его обкусанная и изрезанная мантия. И тут же Мари с удивлением слышит вой, как у скуляющих и брехающих задыхающихся собак, которые потеряли голос. Еще больше она удивляется, вдруг понимая, что его издает она. Темнота все не уходит и не уходит, становясь только хуже и окутывая со всех сторон. «Неужели я настолько физически неразвита, что пробежка по лесу сейчас меня грохнет?... Вот будет позор» – проносится в тяжелой, как медный котел, голове. С ужасом Мари понимает, что не чувствует пальцы, потом ноги, потом тело… Единственное, что остается – жутко отяжелевшая голова, как будто на нее надели один из рыцарских шлемов, которых полно в коридорах Хогвартса. Хочется поднять руку и дернуть себя за волосы, оторвать их с корнями, со скальпом, только бы стало полегче. На этой мысли ощущение себя теряется окончательно и густая чернильная тьма окутывает все.