Текст книги "Царская руна (СИ)"

Автор книги: D.Dominus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава 20. Торговый дом Ганьери

Филиппо Ганьери спускался по каменым ступеням вниз. Он жутко не любил это место. даже в самый жаркий, летний день, здесь было сыро и холодно. Уроженец солнечной Истринии, Филиппо любил залитые солнцем холмы и зелень бесконечных виноградников. Здесь же, каждый камень кричал о страданиях и боли, узкие коридоры давили, мешали дышать. Ежесекундно хотелось вырваться из этого каменного мешка и бежать, бежать и орать во все горло, покуда хватит сил. Ганьери много бы заплатил, чтобы хоть раз выкинуть такое, но семья… Семья Ганьери смотрит на него, сам глава дома, его родной дядя Томазо Ганьери доверил ему этот пост. Он не может подвести. Он должен жить на этом забытом богом острове, в мире камней и одиноких сосен. Жить под вечно серым небом, рядом с морем цвета стали. Филиппо всякий раз, спускаясь сюда, впадал в подобное, жалостливое настроение. Сегодня, он еще не достиг пика, когда стражник в цветах дома Ганьери, начал греметь ключами и запорами. Отперев, он встал у стены. Филиппо приоткрыл дверь и вошел. Тяжелая, окованная дверь захлопнулась за ним, и вновь загремели засовы.

Проводник висел прикованный к стене толстыми цепями. Еще недавно это был молодой, полный жизни парень, а теперь больше походил на высохшую мумию. Ганьери не был садистом, ему не доставляло радости мучить других людей. Приковывать проводника вынуждала необходимость. Только магистр седьмого уровня мог входить в чужое тело без нанесения ему вреда. Томазо Ганьери носил пока лишь пятый уровень, поэтому его проводники быстро разрушались и во время сеанса вели себя неадекватно, а подчас и агрессивно. Сводом законов братства Астарты, всем, кроме магистров седьмого уровня, запрещалось вхождение. Каждое использование другого человека в качестве проводника, без его согласия, рассматривалось высшим судом магистров и сурово наказывалось. Только самозащита могла служить оправданием. Тысячелетняя история братства знала вынесение смертных приговоров по таким делам. Сейчас, после десятилетий борьбы братства с империей, многое изменилось. Главный дом в Саргосе уже не мог все контролировать. Верховный суд магистров не собирался более десяти лет. Филиалы во всех концах континента, перестали понимать главные идеалы братства, и стали практически самостоятельны. В Истринии например, Томазо Ганьери подмял под себя братство Астарты и, по сути, поставил его на службу своему торговому дому. В других странах магистры вели свою игру, в своих, чаще всего корыстных, интересах. Всё, что еще скрепляло всех этих разных людей в один, пусть и номинальный союз, носило имя Эртория Данациуса. Его авторитет, его сила и тот ужас, который он внушал всем этим великим, в своих мышиных царствах, властителям.

Филиппо прошел и сел за грубо сколоченный деревянный стол. Жирная капля воды, оторвавшись с потолка с противным шмяком шлепнулась о стол. Ганьери сморщился и вытер обрызганные руки. Ничего не поделаешь, приходилось ждать. Он здесь ничего не решал. За проводником постоянно следил хранитель, он и сейчас был здесь. Мрачный, здоровенный мужик, тоже Ганьери, хоть и седьмая вода на киселе. Томазо предпочитал, чтобы тайна не выходила из круга семьи. Хранитель ухаживал за проводником, поскольку уже после первого сеанса крыша у человека прилично съезжала. Два, три вхождения и он уже полный овощ, но пока еще пригодный для использования. Меняли проводника, только когда нервная система полностью отказывала. Он переставал управлять частями тела и понять, что он говорит, было совершенно невозможно. Пока проводник функционировал, хранитель следил за ним и когда тот начинал нервничать, закатывать зрачки, пускать пену, это значило – начинается вхождение.

Проводник забился в цепях, он дергал оковы с такой силой, что казалось, неминуемо повредит себе руки. Голова упала на грудь и билась в такт его рывков. Филиппо старался не смотреть в его сторону, но это было невозможно. Камера была очень маленькой, куда ни взглянешь всюду безумное лицо с текущими изо рта слюнями и мутно-белые, без зрачков глаза. Страшное, нечеловеческое лицо мученика притягивало, и это было неприятно и пугающе. Наконец изувеченный человек поднял голову. Стеклянные глаза уставились, куда-то чуть выше Ганьери. Рот приоткрылся. Послышался голос больше похожий на завывание ветра в печной трубе.

– Купец… Городе… Парастидис… Помоги ему. – Голос скрежетал. О смысле скорее можно было догадаться, чем услышать. – Сам Данациус… До весны… В Саргосе…

Проводник замолчал, его голова снова упала на грудь. Сеанс закончился. Ганьери выдохнул с облегчением, и сверился со своими ощущениями. Вроде бы он все понял. Не все слова, но смысл он уловил точно. Всего несколько мгновений, а вымотали до полного нервного истощения. За это жуткое напряжение, кто-то должен ответить, и он даже знал кто.

– Проводника поменяй. – Филиппо злобно посмотрел на хранителя. – Сеанс прошел чудом. Благодари бога, если я понял все верно. Из-за твоего скопидомства чуть было не провалили все. Помни, что не так, ты будешь висеть на его месте.

Ганьери встал и направился к выходу. Постучал в дверь, стража загремела засовами. Он прошел по коридору до следующей двери. Процедура повторилась. Глава совета абсолютно точно знал до выхода еще сто сорок две ступени, два коридора, три двери. И так каждый раз. Столько предосторожностей и охраны выставлялось потому, что магистр братства пятого уровня Томазо Ганьери осуществлял переход только в эту камеру. Точнее в конкретную точку в этой камере. Сознание магистра шло в эту точку и сжигало мозги любому человеку, который в ней находился.

В общем случае, переход осуществлялся либо в конкретного человека, которого магистр знал и хорошо представлял, либо в определенную досконально изученную им географическую точку. В первом случае, он должен очень хорошо знать человека, во втором место. Томазо Ганьери был недоучкой и выскочкой, он не имел права на переход, но делал это пользуясь безнаказанностью момента. Он не мог сохранить проводника, поэтому пользовался переходом сознания в пространство. Это было очень опасно для него самого. В случае отсутствия на месте проводника в момент перехода, сознание теряло ориентацию и могло не вернуться к инициатору, если же проводник был мертв, то войти в него было можно, а вот выйти нет. В обоих случаях сеанс очень плохо заканчивался для магистра. Поэтому камера очень тщательно охранялась, и что в ней происходит, знало только два человека Филипо и хранитель. Оба были Ганьери, и обоих Томазо держал за горло.

–

Дури Однорукий и пять его головорезов шли мимо стапеля. Фарлан и Ольгерд не стали прятаться, они вышли вперед, и встречали своих врагов глаза в глаза. Дури не подавал виду, что узнал их, только взгляд его застыл, и рука на кинжале напряглась.

Фарлан жестко придержал Ольгерда, если бы не это, то кровь уже пролилась. Враги расходились, провожая друг друга взглядом. Такое внимание не укрылось от Щуки.

– Старые знакомые? – Он кивнул в сторону уходящих.

– Да, было дело. – Фарлан не стал уточнять.

Аргун еще раз посмотрел в сторону ругаландцев и перевел взгляд на Фарлана.

– И что-то мне подсказывает, вы не рады видеть старых знакомых. – Щука уловил искру ненависти в глазах Ольгерда.

– Тебе бы былины сочинять, а не на веслах сидеть. – Черный пресёк дальнейшие вопросы.

Аргун покрутил ус, усмехнулся и развернулся обратно.

– Если что, обращайтесь. Венды своих не бросают.

Фарлан недоверчиво посмотрел в спину уходящего старше́го. Видно было, что Щука не шутил, он только что пообещал им помощь. Черный удивленно покачал головой.

– Странные люди, эти венды. Знают нас всего неделю, а вписываются. УДури то вояк почти в два раза больше, и они это видели.

– Черный, ты ведь сам венд. – Ольгерд рассмеялся. – Ты мне и объясни.

– Да какой я венд, твой дед меня совсем мальцом забрал. – Фарлан как то грустно взглянул на юношу. – Ладно, пошли работать.

Работу заканчивали с заходом солнца. Затем вся бригада отправлялась в тот самый кабак с которого все началось. Там ели, а потом валились спать, прямо в главном зале. Кто где устроится, на лавках, на полу подстелив под себя, что придется. Еду и ночлег оплачивал Парастидис. Купец не скупился, венды были довольны, хозяин кабака впрочем, тоже был не в накладе. Намахавшись за целый день, народ еле держался на ногах, поэтому со сном не затягивали. В этот день как обычно, опустошив миски, венды начал укладываться. Захрапели довольно быстро. Фарлан занял позицию так, чтобы видеть входную дверь. Ольгерд копошился рядом.

– Думаешь, придут?

– Посмотрим. – Черный отвечал односложно. Говорить не хотелось. Нервы были на пределе.

Парень не унимался.

– Ненавижу ждать. Уж приходили бы сейчас. Сразу бы всё и закончили.

– Запомни, Ольгерд, одну простую истину. Никогда не торопись умирать. – Фарлан свернул и уложил под голову свой плащ. – Всему свой черед.

Под утро. Когда засыпает даже тот, кто боролся со сном всю ночь. Когда темень такая, что не видишь собственных пальцев к входной двери трактира подошел человек. Он аккуратно пошарил по двери пока не нашел ручку, затем потихоньку без скрипа потянул на себя. Дверь подалась. И вдруг раздался страшный грохот. Человек заорал с перепугу, шарахнулся в сторону, поскользнулся, на неизвестно откуда взявшейся луже. Ноги взметнулись от земли, и тучное тело, сотрясая весь дом, приземлилось на пятую точку. Тут уж начался форменный бедлам. Венды вскакивали, хватали оружие, и в темноте неслись в сторону выхода. У двери их ждала засада, невидимый упырь орал и хватал их за ноги. Свалка росла. Теперь уже никто не понимал, кого бьют и кто напал. Все орали как заполошные пока, наконец, не появился свет. Жена хозяина вошла в зал с двумя факелами в руках. Там она нашла своего мужа, едва дышащего под грудой сидящих и охаживающих его кулаками вендов. Женщина пришла в ужас и кинулась вытаскивать своего благоверного, попутно спуская всех собак на каждого попавшегося ей на пути венда. Воины, не менее чем хозяйка, потрясенные всем случившимся предпочитали не пререкаться, а смущенно отходили в угол. Там стоял, Щука и бешено вращал глазами.

– Кто? Узнаю, кто это вытворил, шкуру спущу.

Фарлан. Единственный, кто не кричал и не метался. Он-то сразу догадался, что произошло, и сейчас стоял перед сложной дилеммой. Признаваться или нет. Всю ночь Черный ждал гостей. Под утро, когда стало совсем не в моготу, он решил подстраховаться. Поставил наверх приоткрытой входной двери, глиняный жбан с водой. Тогда эта идея показалась ему превосходной. Сейчас же, слушая истошные вопли хозяйки, и бешеный рык Аргуна, он начал в этом сильно сомневаться.

К счастью, хозяина откачали. Несколько синяков, заплывший глаз, вот, в общем-то, и все. Видимо венды поопасались бить нечисть в полную силу. Это не помешало, однако тому громогласно охать и жаловаться на жизнь, до тех пор, пока Щука не пообещал ему виру. Тут хозяин сразу воскрес и выторговал у венда полновесный серебряный динар. Все это никак не добавило настроения Аргуну. Он с удвоенной энергией начал трясти своих, выясняя кто, из них решился на такое непотребство. Виновных найти не удавалось. Фарлан также решил не высовываться, и дождаться более подходящего случая для признания.

Во всей этой неразберихи, никто не заметил, когда на пороге появились незваные гости.

– У вас всегда с утра так весело, или только сегодня. – Дури решил, что пора обратить на себя внимание.

В зале зависла неловкая тишина. После недавнего шума и гама, перемена была особенно разительна. Дар речи первым вернулся к Щуке.

– Нет, обычно еще веселее. Сегодня ребятки чутка приуныли. – Он снова прошелся бешеным взглядом по своим бойцам.

– У меня разговор к тебе, Аргун Щука. Выйдем, потолкуем. – Однорукий мотнул головой в сторону двора.

Отчего ж не поговорить то, ежели человек хороший просит. – Аргун положил пояс с мечом на лавку, демонстрируя своим и чужим, что разговор будет мирным.

Они вышли во двор. Пятеро вооруженных ругаландцев, как бы невзначай, осталась на крыльце. Дури с радушной улыбкой повернулся к венду.

– У тебя два человека пришлых в отряде. Откуда они, кто? Знаешь?

– Человек взялся помочь. Нам польза. Зачем мне копаться в его прошлом.

Однорукий согласно закивал головой.

– Все так. Все так. Только вот какое дело. Кровники они наши. – Взгляд Дури жестко вцепился в глаза собеседника. – Отдай их нам. Не вписывайся за них?

Аргун взгляд не отводил, но и отвечать не торопился. Он, прищурившись, посмотрел на дверь кабака, на стоявших там воинов, затем на голубое небо с прожилками белых облаков и наконец, сказал:

– Я мог бы рассказать тебе, что у нас принято платить добром за добро, но не буду. Скажу честно, не нравишься ты мне однорукий, и люди твои мне не нравятся. Вот так. Никого мы вам не отдадим.

– Честно. Уважаю. – Дури улыбнулся, подавляя волну гнева. Рука сжала рукоять спрятанного кинжала. Если бы здесь стоял Гаральд, подумал Однорукий, валялся бы ты сейчас в грязи венд, с распоротым горлом.

Щука развернулся и пошел к крыльцу.

– Что хотел я сказал. Добавить нечего.

– Я услышал тебя венд. – Улыбка Дури стала напоминать оскал волка. – Так и ты меня услышь. Или отдаете чужаков или сдохнете вместе с ними.

Глава 21. Решение

– Так и сказал. Сдохнете здесь с ними. – Ганьери мерил шагами комнату. Осведомитель серой мышью замер в углу.

– А что венд? – Филиппо переспросил еще раз.

– Не отдам, говорит. – Повторил незаметный человек.

Ганьери в сердцах плюхнулся в кресло.

– Что скажете Торелли?

– Нам то что, пусть режут друг друга. – Комендант непонимающе пожал плечами. – Вызовем этого однорукого, растолкуем. Все разборки за пределами городской стены. Вот и все.

Ганьери с ненавистью посмотрел на коменданта гарнизона. Он совсем забыл, что тот совершенно не в курсе последнего приказа из дома. Раскрывать свою заинтересованность было нежелательно, поэтому он зашел с другого конца.

– Узко мыслите, а еще военный. Хотя, может быть как раз поэтому. Ругаландцы вырежут вендов, это не беда. Венды то не сами по себе, они гребцы на купеческом корабле. Начнется бойня, сожгут галеру, убьют купца, разграбят товар. Вам еще перечислять. Какая слава о нас разнесется. Кто к нам приедет, если здесь грабят и убивают купцов.

– Ну, если с этой стороны посмотреть. – Торелли замялся.

– Надо урезонить этого, как его?

– Дури. – Подсказал комендант.

– Вот, вот Дури. Надо бы как то втолковать ему, что здесь, нам разборки нежелательны. – Филиппо забарабанил пальцами по столу.

– Не послушает. – Торелли покачал головой. – Там же кровная месть. Ругаландцы и так упертые как бараны, а уж если кровник, то совсем беда.

Ганьери задумался.

– Сколько у нас бойцов в гарнизоне.

– Пятьдесят арбалетчиков, столько же меченосцев, еще пара десятков всадников... – Комендант замер ошарашенный внезапным прозрением.

– Вы что хотите… Даже не думайте. Наши бойцы только на стенах хороши. В чистом поле это ругаландское зверье порубит нас в мгновение. – Торелли перевел дух.

– Да нет, вы с ума сошли. Ни о чем таком я не думал. – Ганьери поторопился отпереться, и разозлился. Комендант уловил верно, была у него такая шальная мысль.

Торелли успокоился и размышлял вслух.

– Подождем. В городе мы резни не позволим, тут мы в своем праве. – Он задумался. – А вот за стенами. Ругаландцы будут ждать своих кровников хоть до весны.

– До весны. – Взвился Ганьери. – Да вы очумели. Весной корабль должен уже быть в Саргосе.

Встретив удивленный взгляд коменданта Филиппо осекся.

– Ну, наверное, где то там. Ладно, хватит об этом.

Ганьери снова вскочил и заходил взад-вперед по комнате. Какая то мысль заскреблась у него в голове.

– Хорошо, идите Торелли. Я подумаю, что можно сделать.

–

На верфи в этот день работали как обычно. Венды народ шальной, но быстро отходчивый. К обеду все уже весело смеялись, вспоминая утреннюю свалку.

– А помнишь, помнишь. Он как в ногу мою вцепится зубами.

– Помню, конечно. Я то, лбом приложился, аж в голове потемнело. И ты орешь во все горло – упырь. Чуть штаны не обмочил.

– Да, ври. Не было на тебе штанов.

Все радостно заржали. Так и шло, кто-нибудь вспоминал эпизод, и все катались со смеху. Никто не вспоминал приход однорукого. Никто, кроме Фарлана. Он уже несколько раз порывался спросить Щуку. Но каждый раз выходило не с руки. Наконец, получив в свою миску порцию каши, он выцепил глазами жующего Аргуна, и подсел к нему.

– Каша сегодня хороша. – Фарлан отправил в рот первую ложку.

Щука отложил свою миску, и посерьезнел.

– Спросить хочешь чего? Спрашивай.

– Так сразу значит. – Черный тоже отставил миску. – Что ты ему ответил?

Аргун ухмыльнулся в усы.

– Чего однорукий хотел, не спрашиваешь. Вижу, знаешь.

– Так что?

– Я же тебе как то говорил, венды своих не бросают. – Щука опять взялся за миску. – Общество так решило.

Аргун принялся за кашу, но через мгновение, иронично хмыкнул.

– Толи наши тебя с мальцом за своих приняли, толи на руголанцев сильно злобятся. Как хочешь, так и понимай.

Фарлан помолчал, затем внимательно, словно стараясь запомнить, взглянул на бородатое лицо Аргуна и встал.

– Спасибо. Когда бы ни довелось мне вернуть вам долг, завтра или через десять лет, я всегда буду помнить.

–

Дури подошел к дверям дома главы совета Винсби. Два здоровенных мужика в полосатых, желто-бардовых камзолах развели тяжелые алебарды. Створки огромных дверей, как по команде распахнулись, и мажордом палаццо Ганьери пригласил гостя зайти. Сказать, что Дури был потрясен, это ничего не сказать. Одни только двери, в два человеческих роста высотой, покрытые потрясающей резьбой, он мог бы рассматривать часами. До сегодняшнего дня Однорукий не раз бывал в Винсби, и даже несколько раз внутри городских стен, но видеть дома знати, скрытые высокими заборами, ему не доводилось. Дури хотелось остановиться, потрогать все эти прекрасные вещи руками, постоять у колонн или рассмотреть рисунок на полу. Но если кому-нибудь, могла прийти в голову мысль, что его интересует тончайшая резьба или искусная живопись, то только человеку совсем не знающему Дури Однорукого. Дури был фантазером, и фантазии его были особого толка. Он мог бы подолгу стоять перед всем эти великолепием, и представлять в какую часть хольма он поставит вон ту колонну, или поместились бы в сарай эти огромные двери. Как будет ржать Гонди Косоглазый если ему подарить вот эту картину с сисястыми бабами. Такие вот мысли роились в голове у Однорукого следующего за мажордомом. Приглашение на ужин от Ганьери его не удивило, он знал, что город постарается избежать кровопролития на своей территории. Дури уже принял решение, они встретят вендов на берегу. Рано или поздно ремонт закончится, и купец выведет галеру в море. Тогда все и решится. Но сначала он, конечно, поломается, вдруг удастся что-нибудь выжать из этих сквалыг.

Филиппо ждал гостя за богато уставленным столом. Специально для гостя преобладало мясное и жареное. Ганьери для этого, не поленился, зашел на кухню и сделал внушение.

– Эти дикари жрут одно мясо, все овощи для них трава. Понятно.

Дури сел за стол и накинулся на еду. Миску с водой, для мытья рук он проигнорировал. Ганьери с интересом и с некоторой долей отвращения наблюдал, как Дури хватал куски мяса и, обливаясь жиром, вгрызался в них зубами. Филиппо щелкнул пальцами, слуги обновили кубки с вином. Дури, залпом осушил кубок и подумал, что в жизни не ел такого вкусного мяса. Сочное, упругое и в тоже время мягкое, оно слегка обжигало гортань острыми пряностями. Живот Однорукого раздулся и урчал, но он потянулся и взял еще кусок. Работая челюстями, он уже прикидывал: «Если, когда-нибудь, возьмем этот город на щит, повара заберу себе».

Слуга стоящий рядом с гостем не забывал подливать и к концу ужина Дури уже хорошенько набрался. Причем пока ел и пил, он не проронил ни слова. Однорукий вообще был не многословен, а в этот раз он ждал начала от хозяина.

Филиппо дождался, пока гость окончательно наестся, и перешел к главному.

– Несомненно, вы догадываетесь, о чем пойдет наш разговор.

Дури откинулся на спинку стула и громко рыгнул. Ганьери утвердительно качнул головой и неизвестно откуда возник мажордом с другой открытой бутылкой вина. Он церемониально наполнил кубок гостя.

– За взаимопонимание. – Ганьери поднял свой бокал.

Однорукий еле заметно кивнул и залил в себя очередной кубок. Филиппо проводил взглядом последний глоток.

– Нам понятны ваши претензии. Кровная месть, это святое. Но также нам очень важно, что бы не страдали наши интересы. Кровавая бойня в городе очень повредит торговле.

Дури хлопнул пустым кубком о стол.

– Мои люди рвутся в бой. Они не понимают, почему город укрывает наших врагов. – Он дождался, пока слуга наполнил бокал. – У нас так повелось. Тот, кто помогает твоему врагу, твой враг. Мы люди простые, нам ваших игрищ не понять.

– Мы никому не помогаем. Упаси бог. – Филиппо демонстративно вскинул руки.

Выждав небольшую паузу, он продолжил.

– Но повторюсь. Мы хотели бы, чтобы смелые воины Руголанда учитывали наши интересы.

Дури сделал приличный глоток, и решил заканчивать.

– Если учитывать ваш интерес, надо ждать, когда туринская галера выйдет из дока. Это расходы.

Ганьери улыбнулся, поняв куда клонит его гость.

– Ждать не надо. Завтра Парастидис выходит из дока. Делайте что хотите, но за пределами городской стены. Ну, а чтобы вашим воинам было не скучно этой ночью, я прикажу послать вам два бочонка хорошего вина.

Однорукий нахмурился. Он рассчитывал на куш пожирнее, но и того, что венды уходят завтра, тоже не знал. Потерев в раздумье бритый подбородок, Дури кивнул.

– Хорошо, договорились. Завтра. Мы будем ждать их за стенами, в город не пойдем.

Выходя из ворот дома Ганьери, Дури не мог избавиться от ощущения, что этот скользкий истриниц провел его как мальчишку. Однорукий был опытный переговорщик, в клане Ларсенов все договора поручали вести ему. Он прокрутил разговор еще раз, зацепиться не за что. Он все сделал правильно. Но шестое чувство подсказывало ему. Это не так.

–

Длинная каменная коса, на которой стоял Город Винсби, с трех сторон омывалась морем. Южная сторона сходила в море широким песчаным пляжем, на котором и разворачивались ежегодные ярмарки. Если следовать вдоль городской стены вглубь острова, то в одном месте полоса пляжа сжималась, и городскую стену отделяло от моря не больше сотни шагов. В этом месте горожане настелили катки и случае необходимости затаскивали корабли в защищенный стеной городской док. В стене были сделаны специальные ворота, достаточно широкие для прохода корабля. Конечно, горожане понимали, чем больше ворота, тем уязвимей город. Поэтому проем ворот попросту заваливался камнями в случае опасности. Все было подготовлено и занимало считаные часы. Именно эти ворота и открылись ранним утром, для того чтобы спустить на воду галеру Парастидиса. Первыми вышли венды, в полном боевом облачении. Дружина работала на купцов не первый год, и на снаряжение не скупилась. Три десятка бойцов, почти все в кольчугах, на половине хорошие кованые шлемы. Канаты, масло для катков пришлось отложить, сначала надо было решить проблему поважнее. Проблема стояла в лице полусотни Дури Однорукого. Ругаландцы, с самого утра, заняли позицию у самой кромки воды. Увидев выходящих вендов, они выстроились в две шеренги, и закрылись щитами. Опытные воины с той и с другой стороны сразу оценили друг друга. Железной брони у ругаландцев поменьше, доспехи в основном, из вареной в уксусе кожи, но зато численный перевес на их стороне. Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем, длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине. На них было собрано лучшее оружие клана Хендриксонов нескольких поколений. Лучшие бойцы ларсенов тут же перебрались на левый фланг. Всем известно. Доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влез сам Парастидис и его секретарь.

– Идея дурацкая. – Ворчал Дагон, поправляя шлем.

– Я тебя не звал, а мне все равно хана, если корабль отсюда не выйдет. – Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали.

Кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.

За всеми перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами. Люди занимали лучшие места с ночи. К тому моменту как открылись ворота, весь город был на южной стене. В трактире, на площади принимали ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса. Слишком велико было численное преимущество ругаландцев.

На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Ганьери зло посмотрел на своего мажордома.

– Стефано, объясни мне вот это. – Филиппо указал пальцем на стоящего перед строем Дури.

– Не понимаю. Это безупречное средство. Задержка максимум двенадцать часов. – Пожилой, седовласый мужчина испугано смотрел на своего хозяина.

– Я не могу зарезать тебя прямо сейчас, но обещаю… – Прошипел Ганьери.

Его отвлек шум внизу. Обе шеренги сомкнулись и ждали команды к атаке, но вдруг вперед выскочил юноша.

– Ларсены! Я, Ольгерд, сын Яра Седого, хочу поединка с тем, кто убил мою мать.

Дури поднял руку. Останавливая готовую сорваться команду. Он повернулся к своим воинам.

– Щенок хочет сдохнуть, так же как и его мамаша. Дадим ему такую возможность?

– Дай мне, Дури, приголубить мальца. – Вперед выступил громила с секирой.

– Не торопись Бешеный. – Дури крутанул меч левой рукой. – Я сам.

Однорукий сделал несколько шагов навстречу парню.

– Что, Ольгерд, хочешь отомстить за свою мать. – Он расплылся в широкой улыбке. – Так подходи, это я ее убил. Проткнул ее поганое брюхо, выносившее таких ублюдков как ты.

– У-у-у. – Ольгерд завыл как дикий зверь, его лицо перекосилось от крика безумной ярости. – Я заставлю тебя кровью выблевать каждое твое поганое слово.

Ольгерд бросился на врага. Он бежал как слепой, бешеный пес не видя и не слыша ничего вокруг себя. Если бы он мог видеть, то поразился бы так же, как и все. Свои, чужие, зеваки на стенах. Если бы он мог слышать в этот момент, то услышал бы единый выдох изумления. Дури стоявший, с самодовольной улыбкой на лице, с последними словами Ольгерда согнулся пополам, и тело его содрогнулось в судороге. Затем он упал на колени, и выблевал все, что у него было в желудке. Он катался по земле, выл и блевал. Выл и блевал. Венды, ларсены, все кто слышал последнии слова Ольгерда, остолбенели, никто не мог произнести ни слова. Тишина нарушалась лишь воем Дури и шагами бегущего безумца.

Хрясь. Меч Ольгерда нашел тело врага. Хрясь. Хрясь. Ольгерд не останавливался. Тело Дури затихло. Хрясь. Хрясь. Никто не решался подойти к одержимому. Несколько длиннющих мгновений Ольгерд кромсал тело мертвого врага, пока, наконец, не опомнился. Придя в себя, юноша упал рядом с поверженным врагом, так и не поняв, что произошло, и в каком он вообще мире.

На башне в этот момент, повеселевший Ганьери, повернулся к изрядно напуганному Стефано.

– По-моему, получилось неплохо. Что скажешь?