Текст книги "Учитель (СИ)"

Автор книги: Дарья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

- Можно, я ко второму уроку? – стыдливо опустила голову я. – Всю ночь не спала. - Что же ты делала? – приподнял бровь Дима. - Думала. О нас и… - Он перебил: - Жду ко второму уроку. Не смей опаздывать, у тебя литература. Я кивнула, а он, поспешно бросая в деловой чемодан какие-то файлы с документами, скрылся в дверях коридора. В голове мелькнула мысль спросить, что же ответила ему мама после вчерашнего вечернего неразрешимого скандала. Вскочив с постели, я, растрепанная и вспотевшая, догнала его в прихожей до того, как учитель прикрывал за собой дверь. - Что сказала Валентина Степановна по поводу моего ночного визита к вам? – осторожно спросила я. Лицо учителя не выражало совершенных искренних эмоций, коих мне так стало не хватать в прошедшее время последних непростых дней. - Ничего, - усмехнулся он ядовито. – Мама обиделась, ушла ранним утром в школу. Оставила на столе мне записку. Держи, - протянув с той же сумасшедшей улыбкой мне скомканный лист бумаги, Дмитрий открыл дверь и выскочил на лестничную клетку. - Дим! – крикнула я. Он молча развернулся ко мне с непонимающим видом. Я расстроенно поджала губы и молодой человек, среагировав, приблизился ко мне, его губы мягко легки на мои губы, и, так простояв, соприкасаясь со мной около пяти секунд, мужчина исчез в темноте подъезда. Я улыбнулась и приложила подушечку пальца к месту, которое горело даже после такого невинного, молниеносного прикосновения. «Ты поступил не как сын, а как предатель. Я глубоко расстроена в твоей неискренности. Для тебя глупость скрыть отношения с девушкой, но для меня не глупость узнать, что она твоя ученица. Ты знаешь, как я взаимна с твоим мнением, и в любом случае я бы приняла твой выбор. Но теперь я огорчена в собственном сыне. О каком доверии идет речь, когда ты столько времени обманывал родную мать? Пускай Юлия живет у нас, я не против этого. Делай так, как хочешь сам. Отныне я не буду влезать в твою жизнь, и проблемы, касающиеся твоих совершенных необдуманных поступков, меня боле не касаются. Мама». Слезы потекли из глаз. С одной стороны, я благодарна Диме за то, что он сохранил наш секрет в строжайшей тайне, но с другой, его обман матери привел меня в тупик. Если у них действительно такие доверительные отношения, он мог побеседовать и договориться со мной, и мы бы вместе пришли к выводу, рассказывать ей о нас или нет. Я никогда не могла подумать, что эта новость оскорбит ее чувства к сыну. Мне печально знать, что я послужила причиной их ссоры, хотя по рассказам Димы о маме осознавала, насколько они близки, как друзья, как семья, как сын и мать – всё в одном. Я, выгладив лист пальцами и спрятав его в свой ежедневник, поспешила в душ, намереваясь быстро привести себя в порядок, позавтракать и отправиться в школу. «Я поговорю с его матерью сама, если он не хочет этого делать, - подумала я, собираясь. – Я не хочу, чтобы она страдала из-за нашей глупости». *** На урок я опоздала, невзирая на то, что Дмитрий Алексеевич пригрозил мне четверкой в четверти, а четыре по литературе для меня – ну, возможно, унизительно, если не просто обидно. Постучавшись скромно в дверь, я, услышав сердитое «Войдите», сделала шаг в кабинет и замерла, прилипнув к полу, на месте. - Хм, - Дмитрий Алексеевич поправил очки на переносице, странно, что он их нашел в своем хламе и вечно неубранном шкафу. – Кто там опаздывает? – Он угрюмо посмотрел на меня. – Крылова! А я-то думал, что ты заблудилась, или у тебя будильник сломался? Помнится мне, что тебя будят обычно в семь часов утра, - возмущенно произнес учитель, - а сейчас уже десять двадцать семь, почти конец второго урока. - Извините меня, пожалуйста. Я поздно проснулась. Ночью мучила бессонница. - Проходи, - жестом приказал он. – Садись к Мише. Грубость Павленко меня не поражала, что вы. В школе он всегда так себя вел, показывая всем ученикам, что я такая же, как и все, в его глазах. Многие подразумевали нас во лжи, девочки полагали, судя по их взглядам, что между нами с учителем что-то есть. Дмитрий решил скрыть эту информацию ото всех, а дабы отогнать лишние подозрения и на несколько километров отдалить от себя ревнивых учениц, которые хотели бы оказаться на моем месте, он стал подшучивать надо мной, пошло шутить, подкалывать, худшим словом выразить – стебать, как и всех остальных. Впрочем, так он делал при нашей первой встрече, так что мне свыкнуться не прибавило труда. Мне это казалось даже забавным. Миша, он же самый скромный мальчишка нашего класса, оглядывался по сторонам и искал кого-то, нахмурившись и сосредоточившись на поисках. Я, заметив его возбужденность, толкнула парня в левый бок, и он дернулся, будто натянутая пружина, испугавшись моей резкости. - Гогунский, кого высматриваешь? – усмехнулась я. – Чего такой напряженный, а? - Да Кирилл свалил с литературы, и в руках какой-то пакетик он нес. Подозрительный он сегодня, - почесав себя за ухом, он громко кашлянул, настораживая меня своим поведением. - В смысле? – переспросила я. - Не знаю, - пожал плечами одноклассник. - Как вспомнил, что литература у нас следующим уроком, начал смеяться, будто с катушек съехал, и выбежал из кабинета, схватив рюкзак. Еще с утра меня беспокоило странное жжение в груди. Полагала я, что изжога, однако я теперь называю это чувство тревогой. Быть может, организм предупреждал меня неприятными ощущениями о предстоящей опасности? Я хотела поднять руку, чтобы отпроситься в дамскую комнату и найти Кирилла. Я знала, нет, была на сто процентов уверена, что этот бесчувственный эгоист что-то затеял против меня и против Дмитрия Алексеевича. У нас достаточно проблем, так что любым способом я обязана была остановить Кирилла, который лезет не в свое дело и портит наши жизни своими грязными помыслами. - Ого-о, - простонал учитель. Он посмотрел в окно, и, чтобы разглядеть увиденное лучше, встал со своего места и вплотную подошел к подоконнику. – Сколько скорой помощи подъехало к нашей школе. Кому-то плохо, - огорченно прошептал преподаватель, задвигая черно-красные шторы, чтобы солнце не слепило нам глаза. – Пишите, пишите, - успокоил нас он. – Всё нормально. Через несколько минут за дверью пронеслись чьи-то озабоченные крики, ребята носились по коридорам и что-то бурно обсуждали. По времени до конца урока оставалось приблизительно восемнадцать минут, так что их не могли выпустить из кабинетов без уважительной причины. Дмитрий открыл дверь, чтобы сделать им замечание, но его буквально сбила с ног завуч, забежавшая в кабинет, и, запыхавшаяся, она пыталась перебороть бешеное дыхание и проговорила лишь короткие слова, заставившие Диму пулей вылететь из кабинета и сбить женщину с ног: - Там директриса! У нее сердечный приступ, ее срочно гостопелезировали! Я мигом вскочила из-за парты, не объяснив ничего Мише, даже вещи оставила там, и плевать, что сейчас все полезут в сумку, чтобы полазать в моем телефоне! Во мне разжигало равнодушие в тот момент абсолютно всё, что не касается матери Дмитрия Алексеевича и его самого. Знала я, же неспроста жжет в груди… Это болела душа. - Где директриса? – истошно закричала я, сдерживая слезы, когда увидела преподавательницу по изобразительному искусству, охающую и ахающую, что так печально получилось с Валентиной Степановной. - Ее на носилках вынесли на улицу! Я без благодарности за информацию побежала вниз по лестнице, желая успеть догнать Диму и подарить ему свою поддержку. Ноги сами по себе сбивали с пути, словно меня от колен до самых пят скрутили тугими узлами. На щеках засыхали слезы. Как же нехорошо получилось. Как же жестока судьба. Как же будет винить себя Дмитрий, что не оказался в этот момент рядом с ней, как же он будет себя ненавидеть за то, что обидел ее и, в силу своей гордости, не извинился перед самым родным ему человеком, который остался в живых после всех жизненных трагедий! Уговорив охранника выпустить меня из здания, я вышла на улицу. От увиденного у меня сильнее защипало в глазах, хотя я надеялась, что слезы закончились, иначе, сколько литров я успела выплакать за эту ночь и за то мгновение, пока бежала по лестнице? Мать Дмитрия лежала бледная, лицо ее скривилось, на губах отразилась застывшая улыбка горечи, полностью отображающая ее сейчашнее состояние. Ее на носилках осторожно занесли в огромную машину скорой помощи, рядом сидел учитель, упав коленями к ней. Он бесконечно осыпал ее сморщившиеся в морщинках руки поцелуями, роняя горькие слезы на ее ладони, недвигающиеся пальцы, окоченевшие от такой страшной напасти. Я прежде не видела его таким отрешенным от мира сего. Будто он и его мать – единственное, что существовало на планете. Будто в тот момент, когда ее сердце почти остановилось, когда она замерла как статуя, упав на холодный паркет, когда она потеряла сознание, ее сын вместе с ней перенесся в другой мир, повесив свою жизнь на тонкий волосок. - Стойте! – завопила я, останавливая санитаров. Они хотели закрыть задние двери, где сидел Дмитрий. Протолкнувшись кое-как через толпу учеников, я залезла в салон автомобиля и, бросившись учителю на шею, стала рыдать и успокаивать его, хотя он держался и то крепче меня, стараясь всегда оставаться мужчиной в чужих глазах. - Юля, уходи, - отталкивая меня, убито прошептал он. – Я поеду один. - Я поеду с тобой! - Нет, - покачал головой он. – Уходи, пожалуйста. - Дима, я поеду с тобой и точка. Твоя мать мне дорога, я не могу оставить ее. Пожалуйста, позволь мне быть рядом. - Крылова! – зарычал он сквозь зубы, показывая лицо, ведь до этого он скрывал его за ладонями. Его кожа покраснела, то ли от гнева, то ли от нахлынувших эмоций, в глазах играла ярость, равносильна тому, какая злость живет в глазах жесткого чудовища. – Уходи, - мягко сказал он. Я молча поцеловала его в щеку и вышла из машины. - Ее кто-то отравил. Сердце не выдержало мощного лекарственного препарата, - злобно произнес он, когда я повернулась на него. – Я убью его. - По его губам я прочитала эту фразу. Если бы он сказал ее вслух, она бы звучала как смертельный приговор. Я понимала и без лишних выяснений, о ком он говорил… Сирена скорой помощи, на которой на моих глазах увезли мать Дмитрия, зазвучала как какой-то адский марш в моих ушах, как какое-то предупреждение о напасти, она запела в моей голове как волчий вой. И будто цеплялись за мое сердце заново щипцами, тянули в разные стороны и рвали на части. Я разрыдалась в голос, сжала кулаки и ударила по себе же, шмыгая носом и чувствуя себя униженной в глазах других людей, которые во все глаза наблюдали за тем, как я реагирую на это происшествие. Да не плевать ли мне, когда они, видя свою директрису в таком плачевном состоянии, фальшиво поскулили, вроде как сыграв роль расстроенных учеников? Они все прогнившие сердца, которым безразлично состояние других! Я развернулась ко всем и, если не зарычала, то закричала на повышенных тонах: - Чего уставились? Или вам интересно смотреть, как я рыдаю? – Ребята покосились на меня, как на истеричку, и медленно зашагали кто куда: одни разбежались по улице, посчитав, что можно сбежать с уроков, другие вернулись в школу. – Всё, зрелище закончилось! Все свободны! – добавила я. Все разбежались кто куда. Я почувствовала себя героиней фильма, где всё человечество вымерло, а я осталась единственным живым существом на всей планете. И никакой поддержки, не к кому бежать. Я спрятала свое лицо в ладонях, чтобы никто не видел моих слез. Но кто бы их увидел, если кто-то стер людей с лица земли? Хотя, я не ошиблась. Я уже героиня такого фильма, когда все по-прежнему живы. Люди вымерли давно, даже тогда, когда ступают по этой земле и дышат этим воздухом. Именно люди вымерли, а сейчас на земле живут так, оболочки. - Юля, - на плечо легла чья-то рука. Я обернулась и встретилась с дьявольским взглядом Кирилла. – Видел, нашу старушку в больницу повезли. Вряд ли она после такого препарата выживет, - рассматривая свои идеально стриженые ногти, наигранно грустно шептал он. – Я сахар заменил кое-каким лекарством, а она и не заметила, - рассмеялся он. Я не знала, что будет лучше: убить его сразу или выслушать остальную заранее подготовленную речь?! - Что ты ей подсыпал?! Ты сумасшедший! – схватилась за голову я. – В чем виновата эта добродушная женщина? Она всегда шла тебе на уступки! Как ты мог так с ней поступить! - Настало возмездие. – Кирилл обнял меня, а я, как кукла, стояла на месте и не могла произнести ни слова. – И скорее я сделал это не от любви к тебе, а от ненависти к Павленко. Я безжалостно оттолкнула его и ударила по щеке. - За что ты его так ненавидишь?! Он прижал ладонь к щеке и поморщился от боли, но через эту самую боль переступил и улыбнулся. - За тебя, наверное, - ответил он. - Что за глупости? Сначала ты говоришь, что мстил вовсе не из-за любви ко мне, а теперь заявляешь, что я всему виной. - Видишь, какая закономерность? – обратился он ко мне с сарказмом. – В любом случае, как бы я не ненавидел его, ты будешь стоять на первом месте причиной моей ненависти к нему. Да, он во многом мне неприятен, но больше всего, потому, что ты выбрала его, а не меня. - Да ты сумасшедший! Тебя посадят за это, слышишь? – Я подбежала к нему и стала бить кулачками, прибавляя силы, желая сделать ему больно если не душевно, – когда души у него нет! - то физически! – Она может умереть из-за твоей ненависти! Господи, - я срывалась на дикий рев, потому что не умела сдерживать эмоций, - да тебе в больницу надо лечиться! Тебя необходимо изолировать от общества! - Ничего мне не будет, во-первых, потому что мою вину никто не докажет, - по-хамски улыбнулся он. – Ты знаешь, что мой отец – главная мафия нашего города? Одно его слово, и я на свободе, это - во-вторых. В третьих, - он коснулся моего плеча, - мой отец может устроить маму Дмитрия Алексеевича в больницу в Германии, там ее сразу поставят на ноги. Но для этого требуется подписать контракт со мной, некая договоренность, оплата, но не деньгами. Он рукой пробрался под мою рубашку, скользя ладонью по животу. Сердце рвалось, кидалось по грудной клетке так, что я надеялась не задохнуться от бешеного биения где-то внутри! - Отстань! – я отпрыгнула от него, как испуганное насекомое. – Господи, отстань же ты от меня и от него… - Я не дождалась, когда он что-то вновь съязвит, своей едкостью обожжет меня, когда уже некуда лить этот жгучий яд! Я развернулась и побежала по дороге, благо, до больницы, куда повезли мать Димы – адрес я услышала, когда завуч разговаривала с санитарами, - оставалось меньше трех километров. *** Я шла по коридору в больничном халате. Вокруг носились медсестры, медбратья, врачи, и не замечали меня, относя меня к общему списку пациентов или родственников, навещающих больных. Я шла к палате тридцать пять, где положили мать Дмитрия и ввели ее в искусственную кому. Заявленной какой-то медсестрой повергло меня в шок: «Стоимость лечения и наисложнейшей, но обязательной для выздоровления пациентки операции для Валентины Степановны Крыловой составляет сумму в районе трехстах тысяч рублей. К сожалению, без оплаты мы не можем приступить к операции. В случае неоплаты мы переводим Павленко Валентину в другую, более доступную больницу, хотя не гарантируем, что там сделают всё качественно». Скажите, разве это люди? Они потонули в этих деньгах! Деньги – это зло, деньги придумал сам Дьявол, чтобы ссорить людей, чтобы лишать человека чувств и эмоций, каких-то действительно сердечных ощущений, сочувствия и скорби! Они ради лишних сотен тысяч, пустых бумаг, готовы жертвовать чужой жизнью! Они ввели мать Дмитрия в искусственную кому, когда она нуждается в операции, пока есть шанс спасти ее судьбу. Но врачи против помощи, им же не заплатили. Я устала плакать, правда. Наскучивает не прятать салфетки обратно в сумочку, а идти по улице и вытирать размазанную тушь, используя одну за другой. Я разрыдалась вновь, ведь осознавала, что на зарплату учителя, да и зарплату Дмитрия в тату-салоне он не накопит данной суммы быстро, хотя это просто необходимо сделать сейчас! В коридоре, подходя ближе к палате, я услышала чей-то спор. По голосам один мне показался очень знакомым. Нет, я узнала своего учителя в нем. Я не стала вмешиваться, спряталась лишь за стеной, наблюдая за ними. Второй мужчина, собеседник учителя, облаченный в белоснежный халат, строго смотрел на Диму и повторял монотонно: - Простите, но сделать операцию без оплаты нужной суммы мы не можем. Мы переведем вашу мать в другую больницу, если вы этого хотите.