Текст книги "Нано (СИ)"
Автор книги: chromewitch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Annotation
Ты Вик, житель свободной экономической зоны Аркадия, и твоя старая знакомая умерла странной смертью прямо на твоих глазах.
Ты Восьмерка, бывший шпион, чьи мозги откажут в соответствии с защитным протоколом, если кто-то заберется в них слишком глубоко, и корпорация "Эккарт" в лице чересчур дружелюбного агента предлагает тебе сделку – молчание о твоем занимательном прошлом в обмен на помощь с расследованием.
Ты Джинн, человек, который решит любые проблемы за разумные деньги, и ради этого дела ты готов поработать бесплатно, как те борцы за справедливость, рассекающие по ночным улицам твоего мегаполиса.
...Ыгх.
Просто пусть не заставляют тебя надевать трико и маску, ради спокойствия всей Аркадии.
Нано
1. Невидимая испанская пуля
2. Венера в пальто
3. И в Аркадии я есть
4. Три плохие новости
5. В мире животных
6. Миссионер
7. Право на месть
8. Кухонная философия
9. Кровавый турнир
10. Реальные игры
11. Технология всего
12. Человеческий предел
13. Отчаянное путешествие
14. Мы здесь просто разговариваем
15. Передышка
16. Королева улья
17. Бумажный Веер
18. Слишком много рук
19. Пентхаус
20. Еще один
21. Каждый охотник желает знать
22. Продавцы честности
23. Вечеринка тысячелетия
24. Ставка на красное
25. Консервы
26. Фургон переговоров
27. Это значит «счастливый»
28. Возвращение
29. План В
30. Ненормальные люди
31. Крысы
32. И обратно
33. И весь твой путь назад
34. Тень и Тень
35. Здесь водятся драконы
36. Сотня тысяч пуль
Эпилог
От автора
Нано
1. Невидимая испанская пуля
Прикосновение дерм ко лбу всегда одинаковое. Прохладное, липкое, цепкое. Гель на горячей сухой коже дарит ощущение комфорта, но электрические импульсы вгрызаются в мозг ловкими быстрыми червями. Держат. Отслеживают реакцию на эмоциональные раздражители, состояние миндалевидного тела, нейронную активность, работают лучше любого детектора. Допрос это тихая пытка, пытка страхом, ведь только закон отделяет червей от того, чтобы вспахать твое серое вещество и вытянуть наружу любые данные.
Ты точно знаешь, насколько хлипкая это штука – закон.
Но он все еще работает здесь, в комнате с камерами, в глубине полицейского участка, со следователем, спокойно и четко задающим вопрос за вопросом.
Они говорили, что человеческое присутствие должно помогать, успокаивать невиновных, стимулировать их к подробным и честным ответам. Но полицейские часто выходили за рамки, игнорируя протокол допроса, мешая программам собственной агрессией или, наоборот, симпатией и желанием выгородить допрашиваемого... Так что их заменили изображением, объемной голограммой. Безупречно человечной внешне, и в этой безупречности – проблема.
Допрос – это всегда путешествие прямо по Зловещей Долине.
– Вы знали эту женщину?
Он показывает фото на большом планшете, прямо как человек, вместо того чтобы просто заменить свое изображение фотографиями и записями с места преступления.
– Да.
– Вы убили ее?
– Нет.
Ошибка. Ты не должен говорить так коротко и так спокойно. Ты впервые на допросе, так они должны считать. Ты впервые на допросе, и ты должен показывать страх.
– Пожалуйста, подождите... Это... – Ты мотаешь головой, закрываешь глаза. – Кристину? Серьезно? Мы друзья!.. Мы были друзьями!
Спасает то, что ты действительно ее не убивал.
И то, что никто не спросит: «Хм, возможно, это был невидимка?»
Хм, возможно, дыра сама нарисовалась на ее черепе? Небольшое отверстие с правой стороны, побольше – слева, точно так, как если бы Кристина и впрямь выстрелила себе в висок?
– У нее были причины свести счеты с жизнью?
– Нет... Нет, конечно, нет! То есть, я не знаю, но когда мы говорили в последний раз... – Ты шумно вздыхаешь, снова закрываешь глаза, снова мотаешь головой. – Это ее бывший. Больше некому. Он бил ее, я сто раз предлагал разобраться, но она отказывалась.
– О. – Голограмма цепляется за твою последнюю фразу. – И как бы вы разобрались, Вик?
Интересно, по какому принципу программа сменила обращение и как много она знает. Начинали вы с «Виктора Андреевича»... Она считает, что вы уже подружились?
Тебе никогда не нравились полицейские алгоритмы. Они уравнивают человеческие реакции, подцепленные червями, сводят сложные психопаспорты до наборов основных черт, – ты знаешь наверняка, ты видел их изнутри. И пусть лично для тебя это очень удобно – надо лишь выбрать подходящий сценарий поведения... Пусть это сто раз выгодно, но тебе не нравится представлять себя чем-то усредненным.
Списком характеристик.
Поведенческим типом.
Клише.
С тех пор как ты восстановил свою личность, все эти шпионские игры вызывают только приступы тошноты. С тех пор ты меняешь роли исключительно по собственному желанию... Но это все еще допрос – как раз тот случай, когда личное стоит засунуть подальше. Поэтому ты не «Джинн», ты не «Восьмерка», а Вик, как сказала программа.
Так как бы ты разобрался, Вик?
– Избил бы его, – неприязненно говоришь ты. – Просто. Избил бы. И что, обвините меня в неслучившемся? Может, если я сломал бы ему руку, Кристина бы выжила!
Это тоже правда. Не вся правда, но кормить червей надо аккуратно.
«Кристина, – сказал ты тогда, заметив на ее шее свежую ссадину. – Может, я все-таки встречусь с этим твоим... этим твоим. Ночью. Где-нибудь на улице. Никто не узнает».
«И что, предлагаешь мне лишиться своего лучшего клиента? – Кристина поправила воротник рубашки. – Ты знаешь, что он из банды. Сломанная рука тут ничего не решит».
«Сломанная рука, – повторил ты. – Да. Конечно. Сломанная рука».
Кристина посмотрела на тебя странно, впервые догадавшись, что под «встречусь» ее самый любимый завсегдатай мог подразумевать что-то посерьезнее обычной драки. Она подлила тебе виски бесплатно, в знак благодарности за заботу, и, быстро оглянувшись по сторонам, призналась:
«Думаю обратиться к Джинну. Только подкоплю немного».
От неожиданности ты поперхнулся.
«Правильно. Если тебе не хватает, я добавлю».
«Продолжай зависать тут по вечерам, и я буду считать, что это твой вклад в мою счастливую жизнь», – она рассмеялась, переводя все в шутку. Слишком гордая, чтобы принимать помощь.
Ох, Кристина, тебе стоило обратиться к Джинну сразу.
Он бы сделал тебе большую скидку.
Между «решателем проблем» и уличным виджиланте тонкая грань, и ты всегда старался ее не переступать. Первого защищают связи с бывшими клиентами, контракты и репутация, второй действует на свой страх и риск. В обычной жизни ты тоже придерживался простого правила – прежде чем помочь кому-то, убедиться наверняка, что эта помощь ему нужна. Снизить риск того, что твои благие намерения выйдут тебе же боком.
В тот вечер ты вдруг встал перед дилеммой. Кристина ясно дала понять, что действительно не против того, что ее бывший исчезнет с улиц Аркадии навсегда. Но ты в ее представлении не был тем человеком, которого можно попросить выступить против банды и не беспокоиться о последствиях.
«Ты хочешь обратиться к Джинну, но игнорируешь старого приятеля? – ты прижал руку к сердцу, изображая шок. – Я оскорблен».
Кристина усмехнулась и покачала головой, отвлеклась на нового посетителя, и больше ты с ней не говорил. Молча решил подкинуть денег. Организовать круговорот финансов от себя к себе.
Эта мысль показалась тебе смешной.
В ту ночь ты как раз хотел зайти к ней домой и вручить деньги – пополнение электронного счета Кристина просто не пропустила бы, но при личной встрече у тебя был шанс.
И кто-то выстрелил ей в висок на твоих глазах.
Медленно.
Содержимое ее черепа не выплеснулось наружу, нет. Вывалилось. Кровь не разлетелась во все стороны. Нет. Пролилась.
«Странная баллистика», – отметил ты про себя.
«Что за нахер?!» – сказал ты вслух.
И побежал.
Захлопнул дверь, как будто невидимый пистолет уже был направлен в твою сторону, пронесся по коридору до служебной лестницы, забыв про лифт, и остановился только в соседнем квартале, в потоке вышедших из метро людей.
Конечно, охранники вспомнили, что к Кристине заходил ее приятель Вик, один из частых посетителей ее бара.
– Я убежал, потому что испугался, – говоришь ты голограмме. – Я был в шоке! Я никогда не видел... подобного.
Это правда, и черви считают это. Ты чувствовал страх. С той только разницей, что в то время еще и все инстинкты вопили убираться, немедленно, быстрее ветра, пока не...
Пока это не случилось и с тобой.
Ты можешь рассказать в подробностях, что именно увидел там, описать невероятную баллистику невидимой пули. Возможно, ты даже увидишь сбой системы, столкнувшейся с безупречной и невозможной правдой. Но скорее, они просто посчитают тебя сумасшедшим, или систему взломанной, или и то, и другое вместе. Ты застрянешь здесь надолго.
Ты должен выбраться.
– Слушайте. У вас есть хоть какие-то доказательства? Вскройте мне мозги, обыщите мой дом – я не убивал ее!
Дом они наверняка уже обыскали – ничего страшного, ты достаточно осторожен. Что же до мозгов... Ты согласен на операцию, позволившую бы полиции напрямую вытащить информацию. Ты согласен, потому что твердо знаешь, что они на это не пойдут.
Голографический следователь по-человечески поводит плечами и хмурится, имитируя смущение.
– Вик, вы ведь знаете, что подобное вмешательство в вашем случае повлечет летальный исход или, как минимум, инвалидность?
Синдром Ллевелина. Ага, ты знаешь. Любая операция серьезнее обычного сканирования ведет за собой неисправимое и постоянное нарушение работы нейромедиаторов. Подарочек от предков, слишком увлеченно модифицировавших собственные мозги. Два процента неудачников по всему миру.
– Это лучше, чем попасть в тюрьму за убийство, которого не совершал!
Ты не имеешь это в виду, и черви считывают это, но в данной ситуации такое поведение оправдано.
Ты потерял подругу.
Ты обвиняешься в убийстве.
Ты на взводе.
Ты на грани.
– Пожалуйста...
Ты пытаешься успокоиться.
– Пожалуйста. Я хочу присутствовать на похоронах.
Им нечего тебе противопоставить. Ты говорил правду, и у них нет оснований, чтобы проверять это второй раз, но уже через операцию. Не ценой твоей жизни.
Закон.
Здесь он работает, и ты умеешь им пользоваться.
Голограмма улыбается, и ты впервые замечаешь черты этого призрака. Как будто... голограмма впервые становится человеком.
Что-то идет не так.
Ты не должен замечать его, ты не должен концентрироваться на нем. Ты твердо знаешь, что это всего лишь изображение и алгоритм. Нет нужды замечать его поведение – оно прописано. Нет нужды замечать его черты – ты больше не увидишь его никогда.
Там нет ничего важного.
Так почему? Почему ты всматриваешься в него против собственной воли, на волне все тех же инстинктов? Почему инстинкты, эта свора гончих внутри твоего черепа, лают и рычат на эту болванку, имитацию, как если бы она была реальным человеком?..
Его рост чуть ниже среднего и гораздо ниже твоего. Плечи, впрочем, шире твоих. Около сорока лет. Трудно сказать о тренировках – голограмма почти не двигается, тело спрятано под формой. У него рыжеватые волосы и загорелая кожа. Европеоид с заметной примесью азиатских кровей, стандартная картина для Аркадии. Лицо человека, который часто хмурится и часто смеется. И не считает нужным удалять морщины.
Его спокойное выражение лица вдруг идет трещиной.
– Хватит с меня этого дерьма, – говорит он. Голографическое лицо улыбается с искренним весельем и насмешкой над тобой. – Хватит, Восьмерка.
Вот теперь пора паниковать, но ты не можешь себе этого позволить.
Не перед ним.
Прошло семь лет с тех пор, как тебя в последний раз называли Восьмеркой. Но ты еще в самом начале свободной жизни решил, как поступить, если снова услышишь это.
Ты должен найти его, убить его и бежать из Аркадии.
Проблема в том, что с момента этого решения прошло семь лет, и ты врос в Аркадию сильнее, чем предполагал. У тебя появились друзья, и теперь одна из них убита... Так что, возможно, стоит отодвинуть убийство и побег, пока ты не найдешь виноватых. Да и этот коп вроде бы не торопится кричать о твоем прошлом на весь участок.
Ты выпрямляешься на своем стуле, новым взглядом окидывая голограмму.
– Но я впечатлен, – говорит он. – Ты и впрямь согласен на операцию! Какой-нибудь садист мог бы и принести тебе разрешение на подпись, знаешь. Это твое, личное, или тоже часть федеральной программы?
– Я говорил, что мы были друзьями.
– То есть, личное. Хотя знаешь, если бы это было частью государственной промывки мозгов, то ты бы никогда не смог сказать наверняка, верно? И такое отчаянье... Мужик, не используй этот ход в следующий раз. Самопожертвование – это не в духе Аркадии.
Аркадия началась после третьей мировой, как свободная экономическая зона «Владивосток». Была одной из многих, осталась – единственной на континенте. И этим фактом Аркадия очень гордилась. Сразу несколько корпораций решили помириться только ради того, чтобы сохранить удобную торговую зону с низкими таможенными пошлинами, и неофициально Аркадия принадлежала им. Официально... Ну, тут вроде бы есть мэр. Наверное. Ты и в лучшие дни не вспомнишь его имя.
– Ага, я знаю. В духе Аркадии было бы наглотаться стимуляторов и убить Кристину в состоянии аффекта.
Власть корпораций – не самая приятная штука, если смотреть с позиции честного цивилизованного человека. Пока с корпоративных районов можно писать идиллическую картину, все остальные могут вариться в фактической анархии, и полиция не слишком-то помогает. Очень хорошо для Аркадии, что честных цивилизованных людей тут немного. Возможно, их отсекают на въезде.
– Какое неуважение к городу, в котором живешь.
Он отвечает равнодушно, и через секунду голограмма исчезает. За дверью слышится шум, и вскоре следователь появляется уже во плоти, с грохотом таща за собой стул. То же лицо, что и на голограмме, только вместо формы – зеленый клетчатый костюм, слишком яркий и слишком нелепый для невозмутимого служителя закона, которым он недавно был. Когда он присаживается напротив тебя, штанины немного приподнимаются, давая разглядеть зеленые же носки с узором из треугольников. Ты не знаешь, что об этом думать. У него настолько самодовольная ухмылка, что если бы не камеры и запись допроса, ты бы обязательно ударил его.
– Моя прошлая работа ничего не меняет.
И как, черт возьми, он о ней узнал?
– У вас по-прежнему нет доказательств, удерживать меня дальше – незаконно.
– О, нет, твоя прошлая работа как раз меняет все. В случае, если в преступлении подозревается Восьмерка, мы можем вскрыть твой череп хоть посреди улицы, и публика будет рукоплескать. Если рейтинги полиции снова упадут ниже минус двадцати, то я даже проверну это.
Да, да, да, ты знаешь это. Восьмерка в Аркадии – изгой общества. И самоубийца. Вот почему ты скрываешь это. Намекаешь любопытным клиентам на стимуляторы, тяжелые тренировки, а иногда и трагическую судьбу, прячешься за синдромом Ллевелина. Восьмерки – шпионы государства, пытающегося вернуть Аркадию под свое крыло. Враги и корпораций, и всех свободолюбивых жителей особой экономической зоны...
Ну, так было, пока корпорации не заключили с Россией официальный мир семь лет назад.
С тех пор вы стали просто уродами, слишком опасными для того, чтобы терпеть подобных на своей территории. Кто-то стал работать на корпорации, кто-то... ну, стал Джинном.
Ты.
Хорошо, что хотя бы про это следователь не знает.
– Сделка, Восьмерка, – говорит он. – Я изменю записи. После упоминания синдрома Ллевелина мы попрощаемся, и ты спокойно уйдешь к себе домой. Появишься на похоронах Кристины. Я верю, я знаю, что ты не убивал ее.
– Твои маленькие помощники, – ты смотришь вверх, пытаясь указать взглядом на дермы, все еще прикрепленные к твоему лбу, – тоже это знают. Так что я не вижу тут никакой сделки. Ничего, кроме банального шантажа.
– Да сними ты их, уже давно отключены... И послушай дальше. А потом, после проводов дорогой подруги, ты займешься тем, чем наверняка и собирался заняться. Найдешь ее бывшего, начнешь собственное расследование...
– То есть буду делать твою работу.
– Да, именно, – соглашается он с преувеличенным энтузиазмом. Размахивает руками. – А я тем временем налью себе чайку, возьму торт, схожу в стриптиз-бар, как мечтаю сделать все последние месяцы.
Какой дебил ходит в стриптиз с тортом...
– Я уже говорил тебе, Восьмерка, хватит с меня этого дерьма! Хочешь, я скажу, что ты видел в квартире этой женщины? Ничего! Одно большое ничего! Пулю, взявшуюся из ниоткуда и проковырявшую в ее башке дыру. О таком не будешь рассказывать на допросе и такое не опишешь в рапорте. Но мы тут не идиоты, Восьмерка, и знаем, как работает оружие. Ее мозги должны были быть размазаны по стене, а не...
Его слова бьют тебя, заставляют подскочить на месте.
– Стой.
Он замолкает, удивленный такой резкой переменой поведения.
– Пуля? Вы нашли пулю?
Осторожно, медленно он наклоняется вперед, горбится, упирается локтями в колени. Он уже не смеется и не злится.
– Да. Баллистический маркер указывает на «Эвиту». – Он ловит твой вопросительный взгляд и с досадой фыркает. – Модель пистолетов одной крохотной испанской фирмы. Они никогда не выбирались дальше родной страны, так что мы немного... удивлены.
В Аркадии пользуются корпоративным оружием, тем, которое ушлые работники сливают на черный рынок. Чуть реже – российским или китайским, в крайнем случае, достают барахло с индокитайского рынка. Но Испания?..
Но это далеко не главный вопрос.
– Там не было пули, – признаешься ты. – Вообще. Ну или это была невидимая пуля. Невидимая испанская пуля.
Полицейский выпрямляется, откидывается на спинку стула, не прекращая сверлить тебя взглядом. Ты стараешься не моргать. Наконец он решает, что ты все-таки не врешь. Говорит тихо и холодно:
– Так что ты на самом деле там видел?
Ты рассказываешь. Рассказываешь и с удивлением отмечаешь, что совсем не наблюдаешь «сбоя системы», о котором думал раньше. Следователь – ты уже не уверен, что человек перед тобой именно следователь, – слушает твой рассказ спокойно и внимательно. Тебе незачем врать, он должен это понимать. Тем более, незачем врать так нелепо, приплетая невидимые пули.
– Так... – заканчиваешь ты. – В вашем отделе есть, я не знаю... испанцы?
Так себе замена слову «кроты». Кто-то, кто смог бы подбросить эту пулю и увести расследование в другую сторону. Более рациональную сторону, сказать по правде.
– Это то, что мне предстоит выяснить, – он с силой сжимает пальцами переносицу и морщится. – А ты... ну...
Он приглашающе поводит рукой, напоминая о недавнем предложении. Сделка... Последнее, чего бы тебе хотелось, – работать с полицией. У тебя еще осталась карта Джинна, твой личный джокер в рукаве, и ты хотел бы сходить с нее, когда станешь разбираться с той бандой и бывшим Кристины. Только вот будет чрезвычайно трудно объяснить полиции методы Джинна. У Вика слишком мало простора для действий. Даже у Вика-Восьмерки.
– Эта сделка официальная? Или исключительно между нами?
– Записи, – напомнил полицейский. Картинно развел руками, сделал страшные глаза. – Пуффф! Испарились.
Ыгх. С полицией Аркадии действительно все плохо, раз набирают таких клоунов.
– Значит, ты не будешь спрашивать о том, как я стану расследовать это дело. Потому что, знаешь, все Восьмерки в Аркадии сейчас зарегистрированы как примерные корпоративные работники, а я просто старый приятель Кристины, который очень опечален ее смертью.
– И с блеском прошел допрос, я помню. Да, условия приемлемые. Обычно я беру деньги за просьбы что-то не заметить, но в твоем случае сделаю исключение.
– Обычно я бью морду за попытки шантажа, но в твоем случае сделаю исключение, – киваешь ты.
Это его веселит. Он поднимается, хлопнув себя по коленям, одергивает нелепый пиджак.
– Пойдем. И сделай вид, как будто ты подавлен и разбит. Я выведу тебя из участка.
По пути он приветливо кивает коллегам, несколько раз пожимает руки, улыбается, и от твоего внимания не ускользает то, с какой мрачностью сослуживцы реагируют на его дружелюбие.
– Кто ты такой? – спрашиваешь ты прямо, когда вы выходите на улицу, под яркие фонари ночной Аркадии.
Он уже успел достать из кармана огрызок сигары и закурить. Только сейчас ты замечаешь на его руке перстень – скорее всего, он надел его по дороге. Ты не смущаясь разглядываешь его. Квадратная печатка с буквой «Э». В Аркадии не так много больших «Э». Настолько больших, чтобы делать кольца своим самым верным агентам, в благодарность за работу.
– «Эккарт». Ты корп.
Он улыбается широко и дико, показывая крупные желтоватые зубы.
Еще веселее. И так трудно было связать Кристину и какой-то странный, нереалистичный способ убийства, слишком сложный для устранения обычной барменши, а теперь в это месиво оказывается вовлечена корпорация?..
Кристина, куда ты вляпалась?
Возможно ли, чтобы у нее тоже была другая жизнь?.. Не тебе удивляться подобному.
– Зовут Гектор, – говорит корп. – Ну, знаешь, как в той Аркадии, греческой.
– Родители ненавидели тебя.
– Родители меня обожали.
Вы проходите мимо полицейской тачки, какой-то коп как раз выводит из нее явно обдолбанного парня в красно-желтой клоунской маске и куртке с принтом летящего пушечного ядра на спине. Виджиланте, определяешь ты. Сказывается опыт. Бандиты в Аркадии выглядят более нормальными, чем идейные борцы за справедливость.
Гектор вновь улыбается и машет копу, тот отвечает неловким кивком и недовольной гримасой. Гектор явно знает, что действует местным на нервы и наслаждается этим.
Мудила.
Но это не может не веселить. Та радость, свойственная не совсем уравновешенным людям в стрессовых ситуациях. Час назад ты был Виком, случайным свидетелем убийства своей старой подруги, а теперь ты Восьмерка на службе корпорации.
И никто из них не знает о твоей третьей личности. Небольшое утешение.
– И говоря об этом...
– Ты не говорил ни о чем.
– Я говорил сам с собой, – объясняешь ты. – Мысленно. И вот о чем хочу спросить...
Ты не спрашиваешь, почему «Эккарт» вообще заинтересовалась этим убийством. Гектор не ответит. Никто не ответит, пока ты не подпишешь с корпорацией контракт, где в пункте «в случае нарушения условий» будет прописано твое быстрое и безболезненное устранение.
Но есть другой вопрос.
– Почему «Эккарт» не послала собственных Восьмерок тебе в помощь? У них должно быть их несколько, если мне не изменяет память.
Может, порывшись в файлах, ты даже вспомнишь их настоящие имена.
– Трое, – кивает Гектор и выдыхает дым. – И это то, что я хотел бы понять сам.
2. Венера в пальто
Ты живешь в Каске, потому что «Каска» это то, что осталось от недостроенного жилого комплекса «Каскад». Комфорт-класс, обещанный фирмой, сгинул вместе с фирмой когда-то давно, еще до войны, и два невысоких дома в окружении недостроек посреди пустыря постепенно обросли жителями, как тело гнойниками. Позже, когда площадь уже Аркадии расширилась, к району потянулись скользкие щупальца инфрастуктуры, в гости к местным зачастили причесанные мужчины и женщины в деловых костюмах, и Каска обзавелась формальным хозяином – представителем «Синтезфуд».
Его убили на четвертый день «введения инновационных методов повышения уровня жизни».
То же случилось и со вторым, и с третьим, и с четвертым представителем «Синтезфуд», вдруг осознавшей, какое дерьмо приобрела по дешевке, слишком поспешно согласившись с разделом зон влияния. Каска окрепла, обзавелась защитниками из числа мафиозных семей, не желающих терять наркорынок и удобное место для проведения некоторых, требующих тишины и внимательности, встреч.
Только пятнадцать лет назад Каска договорилась с «Синтезфуд», чтобы создать хоть какую-то видимость порядка. Главными последствием стало то, что «Синтезфуд» натыкала всюду своих автоматов с едой, а местные не стали их ломать, зная, что доля прибыли с них уходит к преступным покровителям района.
Ты не имеешь ничего против автоматов с едой. Чем больше местных умрет от язвы желудка, тем лучше.
Отношение к еде вообще отличный маркер. Если ты встречаешь кого-то, кто не забывает питаться и, больше того, старается питаться более-менее нормально, – это Знак. Ангелы небесные поют тебе в уши – этот человек настроен серьезно. Сайты с оценкой экологической обстановки Аркадии блокируются корпорациями, канализационные воды отравляют чужаков при касании, кибернетические протезы слишком дороги, а со стимуляторами можно отравиться двенадцатью разными способами, но он... У него есть надежда. У него есть шанс. У него есть хоть какая-то любовь к себе и желание жить, а значит, возможно, он не сгинет здесь быстрее, чем ты запомнишь его имя. Он чертов меч, который стоит спокойно против неба... и чистит картошку под стойкой регистрации.
Он – Захар.
Он огромен, стар и лыс. В условиях Каски все три пункта – признак непомерной воли к жизни. Да, даже лысина. Потому что мало кто доживает до преклонных лет, потеряв только волосы.
– О, привет, Вик! – Он отвлекается и бросает недочищенную картофелину в миску. На маленькой электрической плите рядом ждет кастрюля с водой. – Как день?
Он достает из ящика карту доступа и передает тебе. Вы знакомы семь лет, ты поселился здесь сразу после того, как оказался не нужен государству. Запоздало узнал, что владелец дома принадлежит к контрабандистскому клану, но за все время Захар ни разу не пытался воспользоваться своим положением, да и домовладельцем оказался неплохим.
– Паршиво, – ты пожимаешь плечами.
– Очень жаль, что с Кристиной так... Вся Каска на взводе, ее любили.
И никто не попытался помочь ей раньше... Ты стараешься не злиться. Ты тоже не попытался. Точнее – ты пытался недостаточно.
– Они тоже считают, что это я ее убил?
– Некоторые. – Захар невесело улыбается тебе, облокотившись на стойку. Дерево надсадно скрипит. – Я – нет, если что. Я знаю, что вы хорошо ладили. И говорю это каждому, кто пытается что-то от меня узнать.
– Спасибо.
– Последние сейчас как раз в твоей комнате. Трое. Шпана, но, возможно, из этих... Термитов.
– Это оттуда ее бывший? – ты поднимаешь брови. Слишком удачно. Твои подозреваемые сами пришли встретиться. – И ты просто впустил их ко мне?
– Ты не платишь мне за охрану, и они обещали ничего не ломать.
– Справедливо. Одолжишь мне «дедушку»?
Ты не мог притащить оружие на допрос. Захар смотрит на тебя несколько секунд, оценивая и прикидывая, кто выйдет из свары победителем. Потом вздыхает, исчезает под стойкой и вновь появляется уже со старым ремингтоном.
Термиты – далеко не самые серьезные ребята в Каске и обычная шваль в масштабе Аркадии. Название получили, потому что часто выносили из домов вообще все, вплоть до кабелей и грязных носков. Конечно, если за домом не приглядывал кто-то вроде Захара.
– Любой ремонт оплатишь втридорога, – предупреждает он.
Ты обещаешь стрелять только по людям.
Захар старомоден и очень привязан к своему детищу, этой восстановленной четырехэтажке. Когда ты только заселился, в стенах здесь зияли дыры, пол скрывался под многолетними наслоениями грязи и мусора, но даже тогда Захар умудрился не просто вычистить целое крыло, но и постелить там ковер, который каждое утро пылесосил перемотанный изолентой робот. Позже Захар поставил в фойе вазу и прострелил коленную чашечку придурку, который неосторожно стряхнул в нее пепел.
Ты не знаешь, откуда у Захара это стремление облагородить пространство вокруг, но уважаешь его. После происшествия с вазой и коленом ты приволок в фойе безрукий женский манекен, и твой первый сосед, граффер, выкрасил его в серый, мастерски дорисовав тени и трещины, имитируя камень. Захар долго смеялся над вашим подарком, а через несколько дней ты увидел на манекене пальто с рукавами, аккуратно заправленными в карманы. Иногда к пальто добавлялись солнечные очки и, зимой, шарф и шапка.
Ваша Венера очень крута с определенного ракурса. Она смотрит высокомерно и дерзко, как заслуженная стерва Аркадии.
Ты кланяешься ей, проходя мимо, и останавливаешься уже у лестницы.
– А полиция сюда не приходила?
Захар качает головой.
Что ж, спасибо, Гектор. Ты все еще не знаешь, что думать о нем и вашем внезапном сотрудничестве. Точнее, вот только теперь выяснилось, что сотрудничество стало внезапным лишь для тебя. Гектор постарался заранее, отвадив копов от твоего жилья.
Он думал, что ты хранишь там что-то подозрительное.
...Хах. Он знает, что ты Восьмерка, но не знает тебя.
Самое ценное в той комнате – таблетки от головной боли и снотворное. В них, под кальциевыми оболочками, химический коктейль в разы сложнее ацетилсалициловой кислоты и циклобарбитала. И если Термиты зачем-то решат их выпить, то окажут тебе большую услугу и сберегут патроны.
Но они, конечно, не могут быть настолько тупы, чтобы...
– Черт!.. Ох, черт.
Ты целишься в парня на полу почти что с жалостью.
Ты не собирался никого убивать. Ранить – да, конечно. Отстрелить что-нибудь важное – почти наверняка.
Робот-пылесос, отчаянно тормозящий после долгих лет работы и частых ремонтов, безуспешно толкает голову парня. На застывшем лице – неизбывный ужас. Взгляд беспорядочно мечется, веки дрожат, кадык дергается в спазмах, но из горла не вырывается ни звука. Те таблетки, которые держат тебя в норме, убийственно действуют на других. И сейчас, ты знаешь, они запечатывают его нейроны лишним белком.
Стремительная и неотвратимая деменция захватывает парня хорошо если двадцати лет от роду.
Ты стреляешь.
Глупо.
Он все равно не смог бы никого предупредить.
Ты держишь ружье крепко, готовый выстрелить снова, когда проходишь в собственную квартиру. Но никто не реагирует ни на выстрел, ни на тебя.
Один из Термитов лежит на твоем диване, по его подбородку течет слюна и кровь из прокушенного языка, конвульсии затихают.
Ты стреляешь снова.
Третий стоит напротив приятеля, в его руках – пластиковая банка с твоими таблетками.
– Э-э-эт-то. Э-это, – он дрожит и трясет рукой, пытаясь выкинуть банку, но его пальцы свело от шока. – Т-ты... Чт-то за дрянь т-ты...
– Поставь банку на место, – говоришь ты, направив на него «дедушку».
Он с трудом разжимает пальцы и роняет банку на старый ящик, который служит тебе столиком, табуреткой и подставкой для ног.
Ты быстро оглядываешь комнату. Ты не оставляешь лекарства на видном месте, но теперь аптечка выпотрошена, одежда разбросана, подушка на полу и на ней следы ботинок, тумбочка перевернута. Эти придурки, пусть и сдержали обещание, данное Захару, но все равно от души покопались в твоих вещах... И ты искренне надеешься, что мокрое пятно на ковре – это пролитое пиво из твоего холодильника.
Оставшийся в живых Термит засовывает руку за пазуху, в карман изрядно потасканной спортивной куртки. Ты приближаешься в два шага и упираешь ствол ремингтона ему в грудь, чтобы увидеть, что парень достает всего лишь пластиковый бутылек с ярко-желтой жидкостью внутри. Ты отступаешь, и Термит быстро, лихорадочно припадает к бутыльку, делает большой глоток.
