Текст книги "Подготовка смены (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

– Не так хорошо, как хотелось, – доложил старший вернувшихся "пожарников", – По одной из двух масляных амфор вышло на рикошет, и колонны атриума не загорелись, так что хозяйский кабинет не затронуло, но спальни и триклиний с кладовыми заполыхали неплохо. Некогда уже было смотреть, загорелись ли перекрытия, нам пора было уходить, но драгоценные занавески уже горели.

– Надо было позицию стрелку другую выбрать, – проворчал Володя.

– Виноват, почтенный, облажался, – сокрушённо признал старший.

– Ладно, и так неплохо, – примирительно заметил Васькин, – Главное, и задачи в целом выполнены обе, и сами не спалились ни на одной, – наш главный спецслужбист уже успел обменяться кивками со старшими обеих групп прикрытия, – Хорошо поработали.

– Ну, раз так – благодарю всех за службу, – резюмировал я.

– Ага, хайль Тарквинии, – Артар и жест дурашливо изобразил, и мы прыснули в кулаки, поскольку уж этом-то деле у Тарквиниев такое же алиби, как и у возглавляемого Рузиром официального посольства нашей метрополии.

Ну, почти такое же, потому как если ни Рузир, ни сам Миликон абсолютно не в курсе операции, и для них мы выехали для выхода через моего патрона на Луция Эмилия Павла, дабы посодействовать царскому посольству и через него, то Фабриций-то, конечно, в курсе. Но приказа мы от Тарквиниев не получали, и я чувствую, схлопочем мы с ним от Арунтия взбучку. Я очную в Карфагене – за рискованную самодеятельность, в которой не было крайней необходимости для клана, а Фабриций заочную – за то, что не запретил нам её, когда мы посвятили его в суть нашего замысла. Так что хорошо бы нам не проколоться ни в чём серьёзном и достичь всех намеченных целей. Победителей, говорят, не судят.

Пока проводили разбор полётов, подошло время нашего обеда, и это было для нас с Волнием весьма досадно. Мы с удовольствием пообедали бы с нашими как следует, но пришлось только чисто символически, дабы осталось место в брюхе под римский обед у патрона. Он ведь у римлян настолько плотный, что небогатый народ после него вечером уже и не ужинает. Выпили немного вина за успех миссии, да закусили слегка.

Время до римского обеда ещё оставалось, но не на расслабон, а на встречу кое с кем. Не афишируемую, скажем так. Лысый Марк из Субуры – не тот персонаж, с которым контачат открыто и напоказ люди, претендующие хоть на какую-то респектабельность в приличном и законопослушном обществе. Я ведь рассказывал, как из своего фиктивного рабства освобождался, не зная ещё наверняка, могу ли доверять фиктивному хозяину? А в случае подставы я ведь тогда не только неполучением римского гражданства для себя и семьи рисковал, но и вполне реальным рабством вместо фиктивного. Своих людей у меня было под рукой с гулькин хрен, поэтому подстраховать себя и их я подрядил тогда и этого субурского бандюгана с его бандой. Потом, когда остальная компания таким же манером фиктивно освобождалась с аналогичной целью, мы снова его наняли – ага, формально их тоже типа подстраховать, а реально чтобы Хренио и Володю тоже с ним законтачить. Уже понятно было, что без спецслужб нашей Турдетанщине не обойтись никак, а спецслужбы кем сильны? Правильно, агентурой, в том числе и иностранной. Деловые связи тестя – это, конечно, хорошо, но как раз в Риме они не столь уж и влиятельны, особенно теперь, когда сципионовская группировка в сенате переживает далеко не лучшие времена. Бандит же в Риме, если он не мелкая шестёрка, а крутой пахан, хоть и не замена сенатору-консуляру, в своём круге вопросов, государственной политики не касающемся, может посодействовать ничуть не меньше. Сами сенаторы через кого за политическими противниками шпионят? Прежде всего через ушлых клиентов, конечно, но и не без помощи тех же бандитов. А тут и нашу молодёжь с римской организованной преступностью познакомить случай выпал.

– Только не это! – испугался Лысый Марк, услыхав имена, – Мне и моим людям ещё жить в этом городе, а до тех пор, пока Фурий и Матиен не осуждены и не удалились в изгнание, они остаются сенаторами-преториями. Особенно этот Публий Фурий – вы разве не знаете, что это за род и что это за семья? Сенат перевернёт вверх дном весь Рим, если с Публием Фурием Филом что-нибудь случится внутри города. Да и из-за Матиена четверть города, пожалуй, перевернут – всё-таки тоже сенатор-преторий. Просите всё, что угодно, из того, что в моих силах, но только не это. Если верно то, что они удаляются в изгнание, я могу свести вас с пастухами и поручиться перед ними за вас, но договаривайтесь с ними сами, а я ничего не знаю и не хочу об этом знать.

– Гай Матиен, – снизил я ему остроту вопроса.

– Тоже не такой уж и маленький человечек, – хмыкнул бандитский пахан, – Тоже сенатор, хоть и всего лишь квесторий. Переполох, конечно, будет меньшим, даже намного меньшим, но тоже будет. Тут весь город уже говорит, что этого погибшего сегодня Марка Титиния покарали боги. Так может, пускай и их всех заодно боги покарают сами?

– Об этом Гае забыли обвинители, так что могут забыть о нём и боги, – заметил Хренио, – Но разве от одного только гнева богов случаются пожары в римских домах? При пожаре бывает суматоха, а в ней не так уж и редко стараются урвать своё воры или просто окрестная чернь. Разве не могут при этом и ткнуть ножом под рёбра кого-то, кто путается под ногами? Кто заметит это вовремя в ночной неразберихе?

– Ну, если напоказ вам не обязательно, то это уже немного другое дело, – Лысый Марк призадумался, – Территория только не моя, и меня могут не понять соседи.

– Гай Матиен награбил в провинции столько, что хватит и тебе со всеми твоими людьми, и твоим соседям, и примазавшимся случайным мародёрам, – добавил я.

– Ты устрой хороший добротный ночной пожар, – подсказал ему Васкес. – Наши люди позаботятся о том, чтобы и он тоже выглядел как гнев богов. Масло и огонь от тебя, гром от нас. А в суматохе, позаботься о том, чтобы Гай Матиен упал на что-нибудь острое или стукнулся головой обо что-нибудь твёрдое.

– Можно даже и не семь раз подряд, а только один раз, но уж чтобы наверняка, – конкретизировал Володя, и мы рассмеялись.

– Тысяча денариев, – дожал я бандита, – Триста задаток, а семьсот после работы по её результату, если он нас удовлетворит. И плюс добыча, которую ты сумеешь урвать при выполнении работы сам. Поделишься ей только с соседями, которых запряжёшь себе в помощь, а с нашими людьми делиться не нужно, – я выложил на стол предложенный ему задаток – три увесистых кошеля с сотней денариев в каждом, – Пересчитывать будешь? И да, кстати, что ты там говорил насчёт пастухов?

Ещё в период наместничества Матиена в Дальней Испании в позапрошлом году мы разобрались с путаницей у Тита Ливия, где в одном месте у него было написано о Гае, в а двух других о Марке. Двое их, дядя Марк и племянник Гай. Два брата, старший Гай и младший Марк, баллотировались в преторы, а сын старшего, тоже Гай – в квесторы. Отца его не избрали, зато избрали дядю и его самого. Свежеиспечённый квестор угодил к дяде претору под крылышко в Дальнюю Испанию, где они и принялись злоупотреблять своим служебным положением чётко слаженным тандемом – ага, рука руку моет. За главенством претора жалобщики из провинции как-то позабыли о его молодом, да раннем племяннике, который и остался в результате как-то в стороне от судебного процесса над дядей. А это разве справедливо? Не удивлюсь, если Марк Матиен как раз брату с племянником свою недвижимость и подарит фиктивно для её сохранения до лучших времён. Вот только хрен они тут угадали. Боги – они ведь лентяи и карают обычно руками менее ленивых людей.

Собственно, на то, что Лысый Марк возьмётся ещё и за двух бывших преторов, мы и не рассчитывали. Конечно, это слишком уж крупная рыба для самого обыкновенного бандитского пахана. За квестория взялся – и на том спасибо, потому как технически с ним нам было бы труднее. Один показательный расстрел можно как-то на разгневанных богов свалить, учитывая римскую суеверность, но повторяться в таком деле рискованно. Храм Фемиды мы решили поэтому громом не поражать, хотя нашлась бы лимонка и на него. Но одна уже в доме тех Матиенов, которые два Гая, задействуется, а вторая в том же городе – это чересчур. Хоть и нет у римской Республики профессиональной полиции, сведущей в криминалистике, считать римлян совсем уж дураками было бы опрометчиво. Один раз мы одним способом сработали, во второй – уже другим будем работать, маскируя свой тихий вклад грубой работой уголовников, а третьего раза в городе уже не будет. Ну, если только самим уркам понравится и повтора захочется, но это уже без нас. Не столь важно, сгорят ли с сопутствующей мародёркой домусы двух изгнанников. Главное тут, чтобы сами они не ушли от заслуженной кары богов. Вот там, за городской чертой, можно и повториться.

– Папа, а пастухи-то не испугаются, как этот Лысый Марк? – спросил Волний.

– Это тоже бандиты ещё те, только сельские, – пояснил я ему, – Больше известны апулийские рабы-пастухи, их там таких особенно много. Там целое восстание было, о нём мало говорили из-за нашумевшего дела о Вакханалиях, но на следующий год его подавлял претор Луций Постумий Темпсан. И такие есть везде, где земля плоха для земледелия.

Там на самом деле в том сто восемьдесят пятом году, то бишь четырнадцать лет назад, заваруха была серьёзная. Просто она вышла регионального значения, где-то далеко на каблуке "сапога", а Вакханалии-то ведь происходили по всей Италии и даже в сам Рим проникли, да и сама тема Вакханалий по сравнению с разбоями беглых или безнадзорных рабов оказалась для патриархальных до мозга костей сенаторов не в пример скандальнее. Поэтому и заслонила собой ту апулийскую бучу разбойничавших пастухов. Но для самого региона размах восстания был нехилый – семь тысяч одних только приговорённых судом к казни, из которых многих казнили, но многие сумели сбежать и затеряться. Если и здесь в предгорьях Апеннин кто-то из них ныкается и промышляет с местными, я не удивлюсь.

– А с этими двумя уродами ситуёвина вообще уникальная, – продолжил я, – Как только они выедут из Рима, они автоматически потеряют римское гражданство хотя бы по факту своего хоть и добровольного, но один хрен изгнания. А латинское гражданство они получат только по прибытии в тот латинский город, в котором поселятся. Пока они будут в пути, они юридически вообще никто и ничьи. Это, конечно, не ставит их совсем уж вне закона, и следствие будет, но очень не сразу. Пока хватятся, пока займутся – ищи-свищи обидевших их хулиганов.

– Да, для пастухов-разбойников соблазн хороший, – заценил мой наследник.

За обедом у патрона обменялись новостями о происшествии с Титинием, и они полностью совпали. Млять, ох уж эти мне римские обычаи! Мы бы у себя как сделали? До жратвы самое важное обговорили бы быстренько вкратце, потом пожрали бы спокойно и без трёпа, а уж после этого говорили бы о тех не срочных подробностях, которые почти не влияют на суть расклада. Но у римлян обед и разговоры – это единое целое мероприятие, и одно немыслимо без другого. Мы-то, конечно, обучены всем этим манерам возлежания на ложах, не просто же так у "коринфянок" наших уроки античного застольного этикета брали, но непривычно же, млять! Тут бы пожрать побыстрее со всеми этими манерами, а потом уж и говорить по отдельному протоколу, уже не застольному, когда можно и позу на более привычную сменить, и тогу скинуть. Хоть и лёгкие они у нас полотняные, а не эти шерстяные церемониальные, но один же хрен непривычно и напрягает! Но блюда за римским обедом подаются неспешно, дабы успевали и есть, и языками трепать, а отведать же надо всё, иначе неуважение к хозяину получится. То, что оба происшествия – с самим Марком Титинием и с его домусом – расценены правильно, как кара разгневанных богов, это прекрасно, что прозвучало предположение о связи кары с испанскими шалостями, ещё прекраснее, а уж то, что призадумались, не грозит ли теперь кара и римскому правосудию за оправдание того, кого посчитали виновным и достойным кары сами боги – это вообще замечательно. Но млять, нам этого достаточно! Какое нам в звизду дело, сам Юпитер его и его домус молниями поражал или Фемиде их для этой цели выдал? И какая нам вообще разница, участвовала ли в вынесении божественного приговора его благоверная Юнона?

Впрочем, тут я несколько пристрастен, потому как реально же локоть затёк, на который я на ложе опирался. По справедливости – есть и кое-какая польза. Храм Фемиды из очереди на божественное наказание вычёркиваем с концами, поскольку не виноватая она. А вот остальное – уже явно лишнее. Сколько дней молебствий и сколько баранов в жертву Фемиде, сколько дней молебствий и сколько быков в жертву Юпитеру – какое нам дело, если не наши головы о том болят, а римского сената? С этим-то сенат определится, кто бы сомневался, а главная загвоздка у них с Юноной. О милости и прощении её молить или за заступничество перед Юпитером благодарить? Отправляй ейный культ мужики, так разобрались бы и с этим, но ведь ей же служат бабы! Нет, они-то, конечно, матроны самой безупречной репутации, но сейчас-то от них соображалка требуется, а не репутация, а она у баб – правильно, бабья. Особенно в таких вопросах, где цена ошибки велика, а посему и ответственность зашкаливает. И не подскажешь же им в сугубо ихнем бабьем вопросе.

Нам-то с наследником хрен с ними, с благочестивыми, но недалёкими жрицами Юноны, как и с римским правосудием, которое то ли оптом, то ли в розницу, простит или покарает то ли Фемида, то ли Юнона, то ли сам Юпитер. Но ведь приходится имитировать неподдельный интерес! Тоже ведь типа римские граждане, хрен отмажешься, положение обязывает. Не скажешь же – ваши боги, вы с ними и разбирайтесь, а нам, испанцам, ваши трудности с ними до едрени-фени.

– Папа, как ты только выдерживаешь всю это грёбаную тягомотину? – спросил меня Волний, когда я наконец выбрал уместный для нас момент отпроситься покурить.

– Точно так же, как и ты, – заверил я его.

Домус Титиния весь, конечно, не сгорел, но над третью примерно обрушилась кровля, и удивляться тут нечему. Это стены в добротных античных домах каменные, но колонны вокруг атриума деревянные, балки перекрытий деревянные и каркас крыши, на который черепица укладывается, тоже деревянный – есть чему сгореть, причинив хозяину немалый ущерб. О занавесках из дорогих тканей, тоже успевших войти в моду и стоящих нередко доброй четверти всего содержимого, и говорить нечего. И кто сказал, что у богов только молнии в арсенале? Дискордии, римскому аналогу насылающей безумие греческой Эриды, чтобы набедокурить, не нужно и никаких молний. Криминогенная обстановка на римских улицах и так-то не самая благополучная, а уж если и Юпитер осерчает, устроив пожар, и Дискордия не в духе окажется, раздраконив окрестных гегемонов – ага, тут как раз домус родни Марка Матиена с его обитателями на очереди. Ох и загребётся же после этого сенат ублажать молебствиями и жертвоприношениями римских богов, и хрен ведь свалишь всё на секту адептов Распятого, потому как алиби у них железобетонное, гы-гы!

А по текущим религиозным проблемам с непонятками, какова позиция Юноны, я патрона успокоил. Я ведь упоминал уже, кажется, о весьма своевременно подсказанном мне нашей историчкой Керенском… тьфу, Кардеаде Киренском? Философом он работает в Афинах как раз по нужному нам направлению – ага, после того, как ему мыслю свежую подбросили на симпосионе у крутой афинской гетеры. Естественно, не без нашей помощи. Учение его пока сырое и до нашего пантеистического концепта пока не дотягивает, но как его предварительный набросок уже годится. До интернациональности божеств Керенский пока ещё не дофилософствовался, но к идее того, что все боги являются ипостасями или проекциями единой высшей силы, уже склоняется. Презентовав Гнею Марцию латинский перевод его трактата "О божественном", я вкратце пересказал ему суть идеи, ещё вперёд мэтра слегка забегая. Типа, это уже моя отсебятина, конечно, но я вот так его понимаю, и если я не слишком при этом учение философа переврал, то получается, что и не может у богов быть принципиальных разногласий, раз уж все они части единого целого. А значит, и не так страшно, о чём там ихние бабы будут молить Юнону, если мужики с Юпитером и Фемидой не облажаются. Конечно, для Рима это слишком ново, да и не побежит патрон к жрецам, но во-первых, сам зря нервничать не будет, а во-вторых, в кругу своих эрудицией блеснёт. Глядишь, и заинтересует кого из просвещённой сципионовской тусовки.

А сенаторские основняки и жречество пущай понервничают. Оправдали урода ущербного? Пусть теперь сами перед богами пооправдываются. Они, конечно, не только в Испании беспредельничать начинают и даже не с Испании начали. Как раз в эту войну и в Греции уже начнут куролесить, с которой до сих пор носились как с писаной торбой. Но то проблемы греков, а нам прежде всего испанцев не забижайте, а не то боги рассердятся. На одного уже наглядно рассердились, а то ли ещё будет?

5. Алиби

– Даже Карфагену, почтеннейший, дозволено иметь десять трирем, – увещевал я Луция Эмилия Павла, – А ведь это бывший враг Рима, и он в трёх днях морского плавания. Нумидии дозволено иметь флот без ограничений численности и величины кораблей, а она разве намного дальше Карфагена? Да, сейчас царь Масинисса – друг и союзник римского народа, но кто может знать, как поведут себя его преемники? А царство Миликона вообще за Геркулесовыми Столбами. И не настолько оно богато, чтобы содержать большой флот, а малочисленный – ну какую он может представлять из себя угрозу для Рима, да ещё и на таком удалении от него?

– Разумеется, никакой, – ответил патриций, когда отсмеялся, – Но что Миликону толку от слабого и малочисленного флота? От кого он им надеется защититься?

– От пиратов, почтеннейший.

– Да какие же там пираты за этими Геркулесовыми Столбами? – Луций Эмилий Павел снова рассмеялся, – Разве сравнишь этих лузитанских мелких шалунов с критянами, иллирийцами, киликийцами или лигурами? Да и справились же с ними бастулоны царя на простых ладьях, и давно уже никто не слыхал ни о каких лузитанских пиратах.

– Всё верно, почтеннейший. Но неуёмный разбойничий нрав этих дикарей тебе хорошо известен, а их набеги на суше перестали приносить им удачу. Разведка доносит о лузитанских ладьях в низовьях Тага, и Малый Совет с царём считают, что эти разбойники теперь снова захотят попытать счастья на море. Бастулоны царя справятся с ними, если их будет немного, но что турдетанскому государству делать, если лузитаны начнут разбои на море большими флотилиями? С небольшим и не представляющим никакой опасности для римских интересов, но всё-таки настоящим военным флотом царю и Малому Совету было бы спокойнее за безопасность морского побережья государства.

– Но ведь есть же Гадес с его флотом. Сенат уже поручил Луцию Канулею Диву обратиться к гадесскому Совету Пятидесяти с просьбой не отказывать Миликону, если он попросит военной помощи на море. Гадес – тоже союзник Рима, и вряд ли его правители откажутся исполнить переданную им просьбу сената.

– Я думаю, Гадес и так не отказал бы царю в помощи флотом. Но у Гадеса есть только пятнадцать бирем, и все они понадобятся ему самому, если угроза с моря окажется серьёзной. И тогда наше побережье будут защищать только ладьи бастулонов, которым до гадесских бирем примерно как биреме до квинкеремы.

– Мне кажется, что Миликон просто завидует Масиниссе, – усмехнулся Публий Сципион Эмилиан, второй сын Эмилия Павла, отданный в усыновление в семью Публия Корнелия Сципиона, сына Того Самого Африканского, но фактически живущий со своим настоящим отцом, – У Масиниссы и слоны, и флот, а у Миликона ни того, ни другого.

– Мой дед в Первую войну сражался на море с карфагенским флотом, – заметил его отец, – Он выиграл морскую битву, но потерял большую часть своего флота в бурю и едва не погиб тогда сам. И у многих в сенате погиб тогда предок или кто-то из родни. Для нас эта память слишком свежа, и ещё свежее память о Ганнибаловой войне, а ведь в обеих войнах против нас сражались и испанцы. Миликон – друг и союзник Рима, но сама мысль об испанском флоте вызывает в сенате крайне неприятный настрой.

– Ещё неприятнее только мысль об испанских слонах, – пошутил Квинт Фабий Эмилиан, старший сын моего собеседника, официально усыновлённый Фабиями, но тоже живущий с отцом, – Сразу же вспоминаются слоны Ганнибала, приведённые из Испании.

– Последние четверть века наиболее свежа память о римских слонах, – заметил я, как бы развивая его шутку, – Но о слонах речи нет. И сам Миликон, и весь Малый Совет его царства, понимают память римского народа о Ганнибаловой войне, и хотя слоны нам тоже не помешали бы для разгона конницы дикарей, царские посольства даже не просят о них римский сенат. А что касается испанского флота – разве не лучше будет и для нас, и для Рима, если под испанским флотом будет подразумеваться наш, а не лузитанский?

– Ты, Гней Марций Максим, римский гражданин, но говоришь о турдетанском царстве Миликона как о своей стране? – поставил мне на вид Сципион Эмилиан.

– До получения римского гражданства я был испанцем, Публий Корнелий, и я не скрываю и не стыжусь этого. Считай меня или испанским римлянином, или римским испанцем, как тебе будет угодно. Турдетаны не были чужими для меня раньше, и римское гражданство не делает их для меня чужими и теперь. В турдетанском царстве Миликона у меня дом и семья, там у меня земля и предприятия, дающие мне средства к жизни, и мне тоже не безразличны спокойствие и безопасность миликоновских турдетан.

– По нашему договору с царством Миликона римские граждане, живущие в нём сами и владеющие в нём собственностью, свою военную службу проходят в турдетанской армии, – просветил Эмилий Павел сыновей, – А ты, Максим, был префектом конной алы в той войне с лузитанами, когда я управлял Дальней Испанией?

– Было дело, почтеннейший.

– Ты можешь, кстати, получить землю в Картее. Сенат постановил учредить там колонию латинского права для римских вольноотпущенников Дальней Испании. Ты у нас не просто римский гражданин, ты и служишь в ранге префекта союзников – можешь там и в муниципалитете на хорошее место претендовать, и земли получить не на малый надел, а на хорошую виллу.

– Благодарю, почтеннейший, но у меня и в царстве Миликона земли достаточно – не одна вилла и даже не две. Пусть лучше в Картее поселятся и получат землю те, кому она нужнее, чем мне.

– Тоже верно, – кивнул патриций, – Четыре тысячи одних только детей римлян от испанок, а ведь сенат постановил наделить землёй и тех испанцев, которые пожелают остаться в Картее – вряд ли надел рядового пехотинца будет велик. На войну мобилизуют когорту, вряд ли больше, и ей будет кому командовать и без тебя, а для тебя понижение получилось бы, ты у турдетан командуешь алой или когортой, и зачем тебе это тогда? Что до турдетанского флота – лично я не вижу ничего страшного в том, чтобы Миликон парой десятков бирем обзавёлся. По мне, так и пару десятков слонов приобрести ему позволить можно безо всяких опасений, и будь моя воля, я охотно позволил бы вашему царю и то, и другое. Но в сенате найдутся те, кто закатит истерику, особенно из-за слонов, и большая часть послушает их, а не меня. Поэтому о слонах лучше в сенате не говорить вообще, а о флоте – ну, тоже едва ли одобрят, но если лузитанские пираты и в самом деле появятся, и претор Дальней Испании поддержит вашу очередную просьбу – думаю, будет уже другой разговор. У нас сейчас из-за этой Македонской войны опять иллирийские пираты шалить начнут, и возможно, вас поймут лучше.

– Несмотря на союз Гентия с Римом?

– Иллирийцы – варвары, не признающие закона и порядка, и если их царь велит их вождям не то, чего те хотят сами, они не очень-то повинуются ему. При одной только Тевте, вдове Агрона, от иллирийцев не было покоя всему востоку Италии, хоть и не было у нас войны с Иллирией. А сейчас далматы и даорсоны даже формально не признают над собой власти Гентия и заключили союз с Персеем, как и Эпирский союз.

– Из-за чего претору Гаю Лукрецию Галлу поручены флот и командование теми союзниками, которых предоставит Гентий и греки, – добавил мой патрон.

Хрен знает, изобретена ли уже классическая либурна, которая в известном нам реале внесла хоть и не единственный решающий, но достаточно весомый вклад в победу Октавиана над Антонием в морском сражении у мыса Акций, а затем стала основой флота Империи, не нуждавшегося больше при своём безраздельном господстве в Луже в более тяжёлых кораблях типа квинкерем. Технически это усовершенствованный аналог биремы с увеличенными вёслами на два гребца в один ярус, что и энергетически выгоднее, чем те два яруса одноместных вёсел, и геометрически – за счёт большей длины весла выше борт до вёсельных портов, за счёт чего лучше и мореходность. Такая либурна может выполнять поставленные ей задачи при таком волнении на море, которое загонит в портовые гавани все униремы, биремы, триремы и квинкеремы старого типа с их слишком малой высотой вёсельных портов нижнего яруса. Дополнительным бонусом идёт и лучшая защита бортов от тарана за счёт более крупных и прочных вёсел. Название же этот тип корабля получил в честь иллирийского племени либурнов, которому и приписывается его изобретение. Но о конструкции этой прогрессивной при этом речь или только о концепте лёгкого военного флота, реализующемся самими иллирийцами старыми типами унирем и бирем, историки к единому мнению не пришли, а нам выяснять этот вопрос было и недосуг, и никчему.

Нам ведь один хрен не подходит средиземноморский набор корпуса на шпонках и нагелях, который океанская волна размочалит на хрен, и дискуссия тут возможна только о сроках, а не о конечном результате. А значит, и копировать иллирийскую конструкцию один в один для нас неприемлемо. Поэтому выторговывают-то наши посольства у сената флот бирем гадесского типа, то бишь с утяжелённым жёстким океанским корпусом, имея в виду класс и типоразмер корабля, а не схему гребли. Схему гребли мы планируем, само собой, с двухместными вёслами в один ярус, и нам без разницы, она ли уже у иллирийцев.

Но конечно, на скорую санкцию римского сената мы не рассчитываем. Рузир во главе посольства официально в сенате канючит, а я изображаю попытку неофициальную – через авторитетного сенатора-консуляра в сципионовской группировке вопрос по флоту пролоббировать. Не то уже у неё влияние на принятие сенатом решений, но у нас выбора нет – кого можем через патронско-клиентские связи, тех и задействуем. Естественное же для республиканского Рима явление, и странно бы выглядело, если бы мы не пытались, а настораживать сенат нетипичным поведением в наши планы не входит. Чего от нас ждут, то мы и делаем, хоть и безуспешно. Но капля – она ведь камень точит, если она не первая, а очередная после многих других, так что и перетираемый сейчас у Луция Эмилия Павла вопрос не так уж и показушен. Задел на будущее, пускай и не самое близкое. А до кучи и на будущее поближе клинья подбиваем – нельзя ли пролоббировать в сенате и на предмет будущих рабов? Нам не нужно много, нам нужны отборные, а в том, что будет из кого их выбирать, у нас сомнений нет, поскольку не подлежит сомнению окончательная победа римского оружия над македонским. Вот, нам бы доступ к отбору эксклюзивный хотелось бы. В таком ключе формулируем, но на самом-то деле не сенату этот запрос адресован, а лично Луцию Эмилию Павлу. Это сейчас никто в Риме, и он в том числе, не в курсе ещё, сколько продлится Третья Македонская, и кто её закончит, но мы-то в курсе. В сенате что скажут? Обращайтесь к консулу, как решит, так и будет. Вот к консулу мы и обращаемся – ага, к будущему, который как раз и будет решать судьбу Македонии, всех её союзников и пленных. Когда придёт срок – всплывёт в консульской памяти и этот разговор…

Сенату не до того. Ни до турдетанского флота, ни до будущих пленных. У них тут Гай Кассий Лонгин, второй консул, которому Италия досталась, нахреновертил. Ему на севере Италии со своей армией находиться предписывалось, дабы цизальпинские галлы и лигуры не баловали, покуда его коллега Публий Лициний Красс в Македонии воюет, да на случай вторжения через Альпы иллирийских союзников Персея путь им преградить. А он собрал войска в Аквилее, затребовал жратву и проводников, да и попёрся со всей своей армией через Альпы и Иллирию в Македонию – ага, тоже с Персеем повоевать захотелось. Я ведь упоминал уже о безобразничании Марка Попиллия Лената в позапрошлом году в Лигурии? Вот что значит, не вздрючили урода по самые гланды за создание прецедента. В моду теперь у консулов самовольство входить начинает. Вдогонку за ним послана сенатом комиссия с требованием вернуться взад, но это мы знаем, что Лонгин перебздит на сенат хрен забить и вернётся, хоть и натворит дел по дороге, а сенате пока гадают, послушается консул или в дурь попрёт подобно Ленату. Уж очень хотел Лонгин Македонию получить и был страшно изобижен, когда по жребию она досталась Крассу. Тут ведь не одно только неповиновение, тут ещё и оставление Республики в опасности. А вдруг он застрянет там с армией в боях против одних союзников Персея, а в Италию вторгнутся другие, которых и лигуры тут же с удовольствием поддержат, и цизальпинские галлы?

Есть, конечно, в распоряжении сената ещё четыре городских легиона. Да только во-первых, не полностью они собраны, потому как в первую же очередь набирались армии для консулов и преторов. Во-вторых, их и не будет полного состава, потому как призвали часть, другим дали отсрочку для сельскохозяйственных работ, потом их призовут, а этих отпустят землю свою обрабатывать – по очереди, короче, службу тащат. Ну, чтобы ущерб их хозяйствам от службы к минимуму свести – проблема ведь давно уже стоит остро. Ну и в-третьих, бойцы в этих легионах, мягко говоря, второсортные. Примерно таких же будет в известном нам реале громить Спартак спустя столетие, пока Красс Тот Самый ветеранов не мобилизует, а из провинций после завершения внешних войн первосортные войска не подтянутся. С такими горе-вояками как-то стрёмно внешнему противнику противостоять. А тут ещё и флот весьма некстати к слову приходится. То ли присоединятся иллирийские союзники к римскому флоту, то ли переметнутся на сторону Персея. То ли искренне греки от Персея отмежевались, то ли притворно, и на чьей стороне выступит их флот? Тут ещё и Масинисса масла в огонь подлил – ага, для кого это Карфаген построить флот предлагает? Точно ли для Рима, а не для перехода на сторону Персея? Наши просьбы о флоте нервной реакции не вызывают, но в текущем политическом контексте не вызывают и понимания.