Текст книги "Подготовка смены (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

– Было дело! – усмехнулась Отсанда Магосская, лидерша компании, – Был у них там в Школе кошак, рыжий и избалованный до безобразия. То и дело вымогал подачки, а мышей вообще не ловил, представляете? Но любимчиком был у Никареты, и все в Школе с ним носились как с каким-то сокровищем. А он привык, ходит по двору как хозяин, без спросу в любую из наших комнатушек прётся как так и надо, и ладно бы меру знал, но он лезет же повсюду, вещи мог разворошить и разбросать – все от него стонали, короче. Я в ступоре была от такой наглости. Наставницы рассказали, что был маленький и миленький рыжий котёнок, эдакий приятный очаровашка, и наставницы с ним игрались, и аулетриды, любую шалость ему прощали и только умилялись, ну и избаловали его так, что вымахал и стал натуральным стихийным бедствием. Ну, как вымахал? Недомерок он по сравнению с нашими тартесскими, мы думали, подросток, но нам сказали, что давно взрослый, и у них там все кошаки такие. Нам-то самим трудно судить, их у греков очень мало, но вроде – да, все мелкие. Да только разве от этого легче, когда на него управы никакой? Никарета же из Александрии, а он, оказывается, египетский, да ещё и чуть ли не из самого главного храма ихней богини-кошатницы Баст – то ли сам, то ли его мамаша, наставницы сами путались. Ну и представляете же, как бывает, когда учишь хорошим манерам обнаглевшего кошака, а рогатки нет? – наши рассмеялись, прекрасно представив себе ситуёвину.

– Ну и как вы выкрутились? – поинтересовался Волний, когда отсмеялся.

– А что там выкручиваться было? Балеарка я или не балеарка? Когда терпение у нас лопнуло, я сплела из бечевы пращу, улучили с девками момент, когда никто не видел, загнали рыжего стервеца в угол двора, и я его мелкими камешками из пращи обстреляла – ну, чтобы не убить и не изувечить, но проучить раз и навсегда. Орал как ненормальный, а после попадания в нос сиганул от нас через забор на улицу, а там – собаки. Видели бы вы только, как он на дерево взмыл! Не всякая птица так взлетит! – наши рассмеялись, – Орёт сверху, наставницы сбежались, Никарета прибежала, собак отогнали, а он сидит на самом верху, аж ветка под ним гнётся, любой наш кошак сам бы спустился, а этот сидит и орёт.

– А у нас же это нормальным считается, – продолжила гречанка, – Кот сидит на самой верхушке дерева и орёт жалобно, даже нам, эллинским аулетридам, жаль его стало, хоть и радовались, когда испанки решили его проучить. И наставницы все переживают за него, Никарета вообще в ужасе за своего любимца, послала рабов за лестницей, чтобы по ней залезть и снять его с дерева, а испанки переглядываются и посмеиваются. Глупо всё это, говорят, нормальный кот сам слезет, когда сидеть там надоест, а бестолковый пускай себе сидит и дальше, пока сил хватает, и вороны с ним.

– Ветка же тонкая, и под кошаком-то этим гнётся, – пояснила Отсанда, – Как она выдержала бы лестницу с человеком? Даже хороший кошак не стоит того, чтобы человек из-за него жизнью и здоровьем рисковал, а уж такой никчемный – и подавно. Я бы камнем из пращи ему влепила, и сам бы спрыгнул, но разве сделаешь это на глазах у всей Школы? Принесли лестницу – так и оказалось, не выдерживает ветка. Так вы думаете, Никарета за раба перепугалась? Нет, за кошака. Ой, что будет, если он, бедненький, упадёт с высоты и лапку себе сломает или вывихнет! А то, что раб убиться или изувечиться может, спасая ей её бестолкового кошака, это для неё нормально? Кончилось тем, что она раба-мальчишку лезть на верхотуру заставила, а рабов-мужиков держать лестницу, и мальчишка туда влез, но едва не свалился, когда этот стервец его ещё и оцарапал. Никогда не думала, что такое вообще возможно. Ведь чуть человека не сгубили из-за этой рыжей наглой бестолочи!

– Вы сами-то хотя бы не спалились, когда учили того дурного кошака хорошим манерам? – спросил Артар.

– Нет, там всё было продумано. Когда гречанки догадались о нашем замысле, то Елена Аргосская, заводила эта ихняя, сказала мне, что по нашим разногласиям как была у них с нами вражда, так и остаётся, но против этой рыжей дряни они с нами заодно, сами ведь натерпелись от сволочного кошака не меньше нашего и тоже думали, чего бы с ним такого сделать. Договорились, что Елена с Эрлией ссору изобразят, остальные гречанки их разнимать будут, чтобы не подрались, и этой суматохой отвлекают наставниц, пока мы втроём делаем нужную и полезную для всех нас работу. От них Мелисса Родосская с нами поработать предлагала, тоже пращница неплохая, но подумали и решили, что это будет уж слишком подозрительно выглядеть. А зачем нам палево? Справились и сами. Одно только никак в толк не возьмём, откуда греки берут настолько бестолковых кошаков? Чтобы влез на дерево и не мог слезть сам – да у нас просто не поверит никто. Как такое возможно?

– Возможно, девчата, – ответил я им, когда отсмеялся, – Наш кошак – лесной, он по деревьям лазит часто и преодолевать свой страх при спуске с дерева задом умеет. А эти египетские и финикийские – степные, и инстинкты древолаза у них ослаблены. А сколько там в той степи тех деревьев, чтобы по ним лазить? От собак спасаясь, куда угодно влезут, а вот слезть обратно могут не все. Особенно эти избалованные породистые из египетских храмов Баст, с которыми там нянчатся как с воплощениями божества. В общем, увидели, и каков сам этот хвалёный Коринф, и каковы в нём кошаки, – гетеры рассмеялись.

– Ваши девчонки сначала рассказывали мне про обезьян в вашем зверинце, что их поведение очень похоже на поведение скверных людей, – припомнила Эрлия, – Но я-то видела только одну маленькую африканскую у Никареты, и она мне такой уж сволочной не показалась. Я долго понять не могла, пока девчонки мне на примере этого кота всё это не растолковали. Вот тогда только и начала понимать – всё ведь на самом деле так и есть.

– А уж какое соперничество началось ближе к выпуску! – вспомнила и Симана Абульская, вторая из наших, – Как только пошли симпосионы и позирования художникам со скульпторами, эти обезьяны как с цепи сорвались! Редко какой день обходился без этих дурацких интриг. Ну, на серьёзные выходки уже не решались, к ним мы им охоту отбили с самого начала, но языками работали усердно. Придумали, будто бы мы все финикиянки, а значит, служим Астарте, а не Афродите.

– Вот именно! – оживилась Дахия Могадорская, третья из компании, – Я-то хотя бы уж наполовину финикиянка, и среди моей финикийской родни была и жрица Астарты. А Симана конийка, финикийская примесь вообще мизерная, и у Отсанды то же самое. Так они ведь и не копали, это мы Никарете уже сами рассказали, а эти просто связали города, из которых мы родом, с финикийскими колониями и только на этом основании зачислили нас в финикиянки и жрицы Астарты.

– О том, что у нас культы Иуны, Астарты и Афродиты давно реформируются в сторону объединения, даже речи при этом не было, – хохотнула Отсанда, – Эти дуры даже не подозревали об этом, а придумать, чтобы переврать в нужном им свете – воображения не хватило. Только и додумались, что со старыми финикийскими колониями нас связать, и Никарета сама смеялась над этой неуклюжей интригой.

– А смысл был в том, чтобы Эрлию этим дискредитировать? – въехал Хренио.

– Естественно! Нам-то что? Мы слушательницы, а не ученицы, а она – ученица, как и они, и конкурентка им – она, а не мы. Но если мы финикиянки и служим Астарте, то она тогда, получается, отступница, раз водит дружбу с нами. Ну, мы им тоже, конечно, это дело припомнили и в долгу не остались. Договорились с Еленой на том, что скульпторов мы уступаем их компании, а художников – из какой компании главная натурщица, из той же в первую очередь и остальные. Дурында даже не сообразила, что нас меньше, и мы все в деле, если первой выбрана хоть одна из нас, а их-то больше, и отберут не всех, а кого-то забракуют, и в результате к выпуску они и между собой рассобачились.

– А скульпторов вы им уступили и из-за количества, и из-за того, что Никомед всё равно ведь не отступит от канона? – сообразил Волний.

– Ну да, мы ведь в канон не очень-то вписываемся, и преимуществ у нас перед ними меньше выходит, а скульптура же ещё и редко бывает групповой, а если бывает, то две, а куда остальным? Ещё и у Никомеда они из-за этого собачились. Думали, что раз мы загорелые, а у греков бледность ценится, то затмят нас и перед художниками, но не учли, что при ровном загаре это не так важно, и тогда художник больше фигуру оценивает, чем цвет, а картины и фрески, если они не для храма, не так требовательны к канону, и больше ценится оригинальность. А какая оригинальность у этих насквозь традиционных позёрш? Даже это понять сходу им ума не хватило. Неужели Коринф настолько деградировал?

– Да нет, девчата, Коринф всегда примерно таким и был, – ответил я, – Ведь кто оценивал-то его? Обыкновенные среднестатистические обезьяны. А для обезьян Коринф как был, так и остаётся эталоном передовой греческой культуры. Это у нас вас избаловали ещё лучшей учебной программой, лучшим обучением, лучшими наставницами и лучшим отбором для этого обучения вас самих. Разницу вы увидели и уже хотя бы ради этого не зря потеряли этот год. Приятно, знаете ли, наблюдать результат. Годы идут, и наставницы ваши моложе не становятся, и кто-то ведь должен будет сменить их, верно?

– Художников нам ещё и Никарета советовала, – припомнила гречанка, – Тоже по этим соображениям?

– Не только. Это был ещё и наш заказ. Скульптурная школа по бронзе у нас уже и своя уж всяко не хуже коринфской. Каковы наши гетеры, ты можешь уже судить и сама по своим испанским подругам. Но у коринфских художников нашим пока ещё есть чему поучиться, и это тоже следует наверстать. И с помощью ваших предшественниц, вашей и новых потоков мы найдём тех, у кого будут учиться наши художники. У кого же им ещё и учиться, если не у коринфских мастеров? Остановятся ли наши на их уровне или двинутся ещё дальше – вопрос уже другой.

– Девчонки сказали мне по секрету, что по бронзовой скульптуре ваши мастера уже превзошли эллинских?

– Ну, я не хочу отзываться дурно о лучших из эллинских мастеров, у одного из которых учился тот, у которого теперь учатся наши. Дело ведь не в одном только уровне мастерства. Дело ведь ещё и в вашем каноне, который не довлеет над нашими мастерами, но довлеет над вашими. Разве справедливо было бы сравнивать искусство тех, кто творит в неравных условиях? Я не думаю, чтобы ваш Никомед совсем уж не смог ваять не хуже наших, и сам он так тоже, кстати, не считает. Но Никомед-то вынужден придерживаться рамок канона, который ещё и понимается влиятельными людьми Коринфа догматичнее, чем следовало бы для лучшего развития вашей скульптуры. У нас этих ограничений нет, но разве это заслуга наших скульпторов? Это заслуга всего нашего общества в целом.

– А в результате у Никареты на столе стоит статуэтка Афродиты работы вашего испанского, а не коринфского скульптора, – грустно заметила Эрлия.

– Мы стараемся не бросаться этим в глаза, но – да, результат налицо. Хороший ученик лучшего из коринфских учителей и двадцать лет развития мастерства без давления со стороны канона и отстаивающих его догматическое понимание ханжей. Никомедовская Афродита, мастерски исполненная, но жирная, как корова – это жертва эллинского канона и эллинских ханжей, связавших руки лучшему на сегодняшний день эллинскому мастеру бронзовой скульптуры малых размеров. Нам, варварам, в этом смысле легче – у нас нет ни общепринятого и обязательного для всех канона, ни стоящих на его страже дураков.

– В Элладе ещё очень хорошо развита механика. Для вас, мужчин, это, как мне кажется, должно быть важнее даже эллинского искусства.

– И в этом ты абсолютно права. Механика – это первое, что заинтересовало нас среди культуры эллинского мира. Бывший раб самого Архимеда стал учителем для наших первых механиков, а полибол Дионисия мы заказали и вывезли из Александрии двадцать четыре года назад. О тех механизмах, которых не держат в тайне и сами эллины, нечего и говорить. Твои подруги не рассказывали тебе о нашей Оссонобе?

– Рассказывали, но я даже не представляю, можно ли всему этому верить.

– Верить – можно, но не нужно. Если ты решишь ехать с нашими, то увидишь всё собственными глазами, а что заинтересует, ещё и пощупаешь собственными руками.

Я не стал говорить гречанке, что и в искусстве мы заинтересовались в первую очередь бронзовой скульптурой не просто так. Из бронзы превосходно льются далеко не одни только статуи. Это и литые детали механизмов, и сложнонавороченные корпуса тех же движков на этапе отработки их конструкции, и артиллерия наконец. И даже статуи эти сами по себе тоже не просто так. Статуя ведь статуе рознь. Есть эксклюзивные шедевры, в ценности которых металл составляет лишь ничтожно малую долю. Ими гордятся города или их частные владельцы, и очень редко какой из них существует хотя бы в паре-тройке экземпляров, чаще – в единственном и далеко не для всякого скульптора повторимом. При встрече – ага, большой привет Луцию Муммию, который, если вы сломаете или испортите или прогребёте такой эксклюзивный шедевр, заставит вас самих сделать точно такой же новый. Но есть и высококачественный, потому как надо же нашим скульпторам на чём-то руку набивать, но недорогой и более-менее массовый ширпотреб, цена которого не сильно превышает цену металла. Льётся он в небольшом размере и только из пушечной бронзы.

А литейщику такого ширпотреба – ему не один ли хрен, чего лить? Пока мир на дворе, и много пушек не нужно, он льёт из пушечной бронзы ширпотребовские статуэтки, но если придёт война – есть у нас и запасы пушечной бронзы в небольших и удобных для переплавки изделиях, и умеющие работать с ней кадры, которым не так уж и много нужно будет перенять рабочих навыков у литейщиков-пушкарей. И подражание Коринфу, эдакое низкопоклонство перед Западом… тьфу, для нас – Востоком, перед Грецией, короче – как раз отличная маскировка для наших мобилизационных приготовлений. И это ведь ни разу не вместо передовой греческой культуры, это – заодно с ней до кучи.

– Папа, мы тут просто в полном охренении, – поделился со мной впечатлениями мой наследник, – И я, и Артар, и наши бойцы. Симпосион этот вчерашний с натуральными греческими гетерами нас в ступор вогнал. Это что, не розыгрыш был? Это и есть те самые коринфские гетеры высшего разряда? Их не подменили какие-нибудь высококлассные, но в остальном обычные греческие шалавы?

– Нет, знакомые гетеры не допустили бы подмены. Их же не так много, чтобы в Коринфе они не знали всех своих товарок по ремеслу. А что тебе с ними не так?

– Да бабы-то и смазливые, и грамотные, и танцорши, и затейницы, и язык у них хорошо подвешен, но по сравнению с нашими – банальные кошёлки. Их шутки плоские, а разговоры – на дураков рассчитаны, темы затасканные, и выходит пустопорожний трёп ни о чём, на который жалко потерянного времени. А предложишь такой гетере о чём-нибудь поумнее поговорить, так выпучит на тебя честные испуганные глаза, и сразу видно по ней, что вот два глаза, а остальное – здравствуй, дерево. С нашими-то о чём угодно поговорить можно. В Тарквинее, помню, пару раз бывало так, что даже по серьёзному делу невольно помогли. Мы с ребятами сушим мозги над какой-нибудь проблемой, супружницы наши в теме и тоже сушат, перебираем варианты, и ни один не подходит, и вдруг какая-нибудь из "гречанок" наших зайдёт, выслушает, тонкостей дела и половины не поймёт, поскольку не в теме же совершенно, но суть ухватит и такое сказанёт – вроде бы, и не то, что нужно, но потом по ассоциации подсказкой правильного решения оборачивается, до которого мы бы сами и не додумались. И вот эти наши Отсанда с Дахией и Симаной такие же, и Эрлия эта – ну, не хватает ей пока знаний и общения с нашими, но видно же, что и из неё выйдет толк. А эти – ни хрена. Табуретки табуретками! И это умнейшие и образованнейшие среди греческих баб? Я как-то иначе их себе представлял. Неужто этот хвалёный Коринф уже до такой степени деградировал?

– Да нет, Волний, это не Коринф деградировал, это мы развились и выросли над прежним уровнем. А гетеры эти греческие – в массе они всегда такими и были. Просто мы к себе не массу эту везли, а очень нетипичных. Вот они и обучили этих наших "гречанок", которые нормальные в твоём понимании. И тоже, сам понимаешь, не из кого попало. А уж эти наши "гречанки" и избаловали вас своими качествами, которых не ищи у греческих…

8. Афины

– Сократа именно за это и заставили выпить чашу с цикутой, – заметил Карнеад Киренский, – С тех пор, конечно, прошло уже более двухсот лет, да и тогда афиняне долго смотрели сквозь пальцы на его безбожие, и оно было лишь поводом для обвинения, но…

– Сократ обозлил заигрывающих с толпой демагогов, выступая против дающего им влияние всевластия афинского демоса, – хмыкнул я, – Не лез бы в политику, прожил бы ещё долго, при его-то богатырском здоровье. Ты-то, мудрейший, не вмешиваешься же ни в какую афинскую политику и не наживаешь себе врагов ни среди политиканов, ни среди их прихвостней, а разногласия между эллинскими философами решаются, как я слыхал, в диспутах между ними, а не на заседаниях городского суда.

– Верно, римлянин, – согласился учёный грека, когда отсмеялся, – Но всё-таки те законы, по которым был осуждён Сократ, не отменены в Афинах и по сей день, и любого, кого обвинят в их нарушении, могут и осудить подобно Сократу. Формально Сократ был осуждён именно за безбожие, а не за недовольство афинской демократией.

– А что конкретно понималось под безбожием Сократа его обвинителями?

– "Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город", – буквально процитировала относящуюся к делу часть обвинительной формулировки его любовница Гликерия Пилосская, самая подкованная по философской части среди самых известных и популярных гетер в Афинах, – Этого и сейчас ещё вполне достаточно, чтобы нажить себе неприятности, если найдётся недруг, который обратится с таким обвинением в суд.

– Правильно ли я понимаю, несравненная, что имеются в виду почитаемые ныне боги Олимпийцы, общие для всей Эллады?

– В каждом эллинском полисе есть ещё местные божества рангом пониже, культ которых тоже обязателен для граждан полиса, – уточнила гетера, – Следует чтить также и местных героев, и победителей Олимпийских Игр, которые приравниваются к ним. Но ты прав, римлянин, Сократ обвинялся в непочтении и даже отрицании богов Олимпийцев. Их чтят все эллины, их именами клянутся, и поэтому их отрицание особенно преступно.

– В общем, всякий, кто не чтит Олимпийцев и местных богов, полубогов, героев и им подобных, культ которых обязателен для благочестивых граждан полиса, тот рискует кончить как Сократ в худшем случае или нажить себе пусть меньшие, но всё равно весьма нежеланные неприятности в лучшем случае? – резюмировал я.

– Пожалуй, так оно и есть, – признал философ, переглянувшись с гетерой.

– А если признавать и чтить тех богов и им подобных, которых чтят сограждане, но не признавать и не чтить тех, в которых хоть и верят, но которых не чтят и они, будет ли и это тоже считаться преступным безбожием?

– Безбожием – может быть, но едва ли преступным. Впрочем, о каких богах ты говоришь, римлянин? О варварских?

– Нет, мудрейший, в данном случае я говорю о ваших же эллинских богах, но не Олимпийцах, а тех старых, которые правили до них. Хаос, Уран, Гея, Кронос. В них верят если и не все, то наверняка очень многие эллины, но означает ли это, что они их чтят? Где тогда их храмы, где тогда их жрецы, где молебствия и жертвоприношения им? Возможно, я чего-то недопонимаю в божественных культах эллинов, но мне кажется, что культа этих старых богов в Элладе нет. А если нет культа, можно ли всерьёз говорить об их почитании благочестивыми гражданами эллинских полисов?

– Я понял тебя, римлянин, – грека снова переглянулся с прошаренной подругой, – Да, ты прав – культов этих старых богов нет в нынешней Элладе. Непочтение к ним или даже их полное отрицание – если и безбожие, то уж точно не преступное нигде в Элладе.

– За такое безбожие можно вызвать в суд какого угодно самого благочестивого гражданина любого из эллинских полисов, – добавила гетера, – Но ведь это же послужит и оправдание для любого, обвинённого в подобном безбожии. Кто из судей осудит человека за то, в чём виновны все, включая и их самих, и всем это прекрасно известно?

– Но тогда, мудрейший и несравненная, что у нас получается? Если мы оставим в покое привычные и традиционные для эллинов культы Олимпийцев и младших богов с полубогами местного значения, что преступного и посягающего на основы религии будет в пересмотре наивной и примитивной космогонии Гомера и Гесиода? Платоновский Логос ничем не хуже Хаоса и даже логичнее его. Возможно, в чём-то ошибается и Платон, но не естественно ли тогда предположить ещё большей ошибки Гомера с Гесиодом, живших так давно и не владевших знаниями нынешних мудрецов?

– Ты забыл об Эросе, римлянин, – поправила меня Гликерия, – Эрос существовал всегда вместе с Хаосом, одухотворяя его, и от их взаимодействия зародились Уран и Гея. К платоновскому Логосу ближе Эрос, а не Хаос. Во времена наших далёких предков Эрос понимался ими в несколько ином смысле, чем тот, который мы вкладываем в это понятие сейчас, – гетера улыбнулась, – С веками и поколениями жизнь меняется, а с ней меняются и смыслы старинных понятий. Нынешний смысл Эроса, слишком далёк от рационального мышления, отчего Платону и понадобился Логос вместо него.

– Вполне возможно, несравненная. Я не эллин и не могу знать всех тонкостей, и тебе как образованной эллинке они, конечно, виднее. Я лишь хочу обратить внимание на то, что мы не можем знать точно, две ли это разных силы или разные проявления одной и той же. Вода может утолить жажду, а может и утопить, но разве от этого она меняет свою природу и перестаёт быть водой? Огонь может согреть, но может и сжечь, и разве от этого он становится двумя разными огнями? Почему тогда Эрос с Хаосом не могут быть одной и той же стихией, в различных условиях проявляющей себя различным образом? Разве не это должен был иметь в виду Платон, заменяя их своим Логосом?

– Может быть и так, римлянин, – кивнул Карнеад, – При наших познаниях этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать. В таком понимании платоновский Логос ничем не хуже Эроса с Хаосом, но и не лучше их. В чём-то проще, поскольку один, а не два, но в чём-то и сложнее каждого из них по отдельности, поскольку вмещает в себя обоих. И мы никак не можем проверить ни того предположения, ни этого. Точно так же мы не можем проверить ни Урана с Геей, ни Кроноса с Реей, о которых мы и знаем только от Гомера и Гесиода. Если они могли ошибаться в одном, почему не могли ошибиться и в другом? Но тогда как нам быть с почитаемыми всеми эллинами Олимпийцами, не говоря уже о богах и полубогах низшего ранга, о которых мы тоже знаем всё от тех же Гомера и Гесиода? Об их явлении тем или иным людям мы тоже знаем только из старинных мифов. Лично мне, например, ни разу в жизни так и не явился ни один из богов. По крайней мере, так, чтобы у меня не осталось сомнений, что явление божества – истинное, а не иллюзорное. Если я перенервничаю, переволнуюсь или выпью лишнего, то мало ли, что мне тогда приснится ночью? – мы все рассмеялись, – И если мы сомневаемся в старых богах, почему тогда не должны сомневаться и в нынешних, включая и чтимых всеми эллинами Олимпийцев?

– По логике вещей ты прав, мудрейший. Истину в этих вопросах мы установить не можем, а можем лишь попытаться вычислить её, опираясь на логику, насколько хватит наших знаний об окружающем нас мире. Для познания божественного их у нас маловато, и тут, я бы сказал, мы можем опираться лишь на мифы разных народов. Хаос, Логос или Абсолют как самая первоначальная сила сверхъестественной природы присутствует в том или ином виде у многих самых различных народов. То, в чём их представления различны, скорее всего ошибочно, но в чём они схожи, может оказаться и очень недалеко от истины. Ничего не скажу о старых богах, свергнутых новыми, которые у каких-то народов есть, но у каких-то их нет совсем. Но боги, схожие с эллинскими Олимпийцами, есть у множества различных народов, а их отличия от эллинских во многом схожи с отличиями народов в образе жизни и обычаях. Но сходство важнее, и я бы не спешил отрицать Олимпийцев.

– Ну, возможно, в этом и есть какой-то резон, – признал грека, – Отличия не так велики, и их можно списать на ошибки или натяжки местных мудрецов и прорицателей, а общее в главном – да, позволяет предположить какое-то приближение к истине. Но опять же, этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать.

– Никак нельзя, мудрейший. Ну так сама вера множества самых разных народов в схожих между собой в самом главном человекоподобных богов, владычествующих над разными стихиями и покровительствующих разным сторонам человеческой жизни, разве не показывает, по крайней мере, полезность богов для человеческого общества? Как ему обойтись без богов? Не потому ли и так нетерпимы люди к безбожию? Указаниями богов мы руководствуемся, когда определяем, хороши или дурны наши желания, с их волей мы стремимся согласовать наши планы, их гневом сдерживаем стремящихся к тиранической власти сильных мира сего, и их именем клянёмся там, где недопустим обман. Явились ли боги древним прорицателям или привиделись им ошибочно, это произошло весьма кстати. Если бы богов не было, их определённо следовало бы выдумать, – сплагиатил я эту идею у Вольтера, перефразировав её под античный политеизм, и философ с гетерой рассмеялись, заценив её неоспоримую социальную пользу.

– Но какой тогда смысл в таких богах, если мы принимаем платоновское учение о Логосе как о едином божестве или об Абсолюте, как его называешь ты?

– Я считаю, мудрейший, что Платон ошибся, определив свой Логос как бога. Он явно выше богов. Если он создал мир, как можно равнять его с богами, никакого другого мира не создавшими даже тогда, когда он им уж точно не помешал бы? Вместо этого боги Олимпа сражались с титанами и гигантами за власть над этим миром, созданным не ими. Хорошо, Олимпийцы победили, и им теперь другой мир не нужен, поскольку они владеют этим. Ну а если бы они проиграли? Титаны и гиганты борьбу с богами проиграли, но где их мир, созданный ими для себя, чтобы не оставаться под властью Олимпийцев? Разве не были они равны им в могуществе, если осмелились выступить против них? И тогда разве не выходит, что и создание собственного мира не под силу богам – ни побеждённым, ни самим победителям? Логос же или Абсолют самим фактом создания мира не бог, а сила, высшая по отношению к богам настолько, насколько боги выше нас, простых смертных.

– С этим трудно спорить, – покачал головой Карнеад, – Но тогда тем более какой смысл в богах, если сам Логос выше и могущественнее их?

– А боги, мудрейший, нужны для людей. Логос или Абсолют слишком уж велик и сложен, чтобы снизойти до людей с их мышиной вознёй, люди же слишком простоваты, чтобы чтобы понять и постичь Высшую Силу. Да и как к ней обращаться? Если она одна, может ли у неё быть имя и вообще личность? Зачем они ей, если нет больше ей подобных, и ей не от кого отличать саму себя? Как и кому возносить молитвы и приносить жертвы, и кого вообще чтить благочестивому человеку? Поэтому людям нужны боги, более простые и понятные, чем Высшая Сила, человекоподобные, чтобы понимать людей и не считать их нужды пустяками, а главное – обладающие личностью, к которой можно обратиться. Если Высшей Силе не совсем безразлична судьба созданного ей мира, то разве не удобнее было бы и ей самой выделить какую-то небольшую часть себя и явить её людям в виде нужных и подходящих им богов, которые и будут заниматься насущными человеческими делами, слишком пустяковыми для неё самой?

– То есть, ты считаешь, римлянин, что боги уровня Олимпийцев и ниже – такие своего рода упрощённые и специализированные под нужды людей личностные проекции единого и безличностного Логоса? – уточнила Гликерия.

– Да, что-то вроде этого, несравненная.

– Ну, это снимает вопрос о схожести природы божественного, – заценил учёный грека, – Разумеется, проекции целого не могут не иметь схожей с ним природы, но целое больше и полнее их, а значит, и божественнее.

– Я бы сказал – сверхъестественнее, дабы и в этом не перепутать уровень богов с уровнем явившей их людям Высшей Силы. Она сверхъестественнее богов, а они в свою очередь сверхъестественнее людей. Такая путаница может привести к немалым бедам.

– Но опять же, мы не можем этого опровергнуть, но не можем и доказать.

– Не можем, мудрейший. Но косвенно на это предположение указывает Египет с его единой жреческой кастой. Как и у эллинов, у разных египетских богов разные храмы и разные коллегии служащих им жрецов. Но мыслимо ли в Элладе, чтобы жрец Ареса затем перешёл служить в храм Аполлона, а оттуда – в храм Посейдона или Зевса? В Египте это в порядке вещей. Египетский жрец может начать службу младшим жрецом в храме Тота, в старшие жрецы перейти в храм Сета, а уж верховным жрецом, если его сочтут достойным, закончить службу в храме Амона. Или в каком угодно другом. Возможен любой переход такого типа, и у египетских жрецов он не считается ни отступничеством, ни изменой. И я склонен поэтому доверять слухам о том, что сами египетские жрецы считают своих богов проявлениями единой высшей силы, но не возводят ей храмов и служат ей не напрямую, а через служение своим богам в их храмах. Тогда – в самом деле, какая разница, какому из богов служить, если в конечном итоге все служат через них явившей их Высшей Силе?

– Но как тогда объяснить неудачу Эхнатона, реформу которого не поддержали жрецы ни одного из храмов? – спросила гетера, – Судя по твоей осведомлённости о богах, римлянин, ты не мог совсем уж не слыхать об Эхнатоне и его культе единого божества.

– Да, я слыхал об этом, несравненная, – подтвердил я, – И меня это абсолютно не удивляет. Вот ты, пускай и не жрица, но своим ремеслом служишь Афродите, и твой пояс с золотой звездой коринфской Школы – отличительный знак твоего высокого ранга в этом служении. Ты же, мудрейший – ну, я не знаю, кто из эллинских богов покровительствует мудрости и знаниям, но кто-то ведь должен?

– Афина, – ухмыльнулся грека, – Хотя в Элладе не так-то легко представить себе мужчину жрецом богини, которой служат женщины, но в твоём условном примере кроме Афины мне больше служить некому, и если не надолго, я это как-нибудь переживу, – мы все рассмеялись.