Текст книги "Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

23. Гаста

Как я уже сказал, наша «осада» мятежной Гасты представляла из себя эдакую мелкомасштабную пародию на того же типа «осаду» Константинополя крестоносцами. Ворота в принципе блокированы, но полного окружения нет и в помине, и «в самоволку», то бишь через стену – лезь, кто хочешь, и шухерись, куда хочешь. Ну, нашим патрулям, конечно, попадаться при этом нежелательно. Потом подошла и наша тяжёлая пехота, и гораздо больше, чем ожидалось, да и кавалерии добавилось, поскольку вся наша армия теперь разместилась напротив «морских» ворот города. У «кордубских», где стоял Трай, расположились теперь все испанские отряды Бетики, а у «гадесских» город обложили сами римляне. Кольцо стало гораздо плотнее, патрули гуще, и кто успел просочиться до этого, тот успел, ну а кто не успел – тот опоздал. Нехрен было греблом щёлкать, говоря по-русски. Теоретически-то и сейчас ещё прошмыгнуть можно – по словам Володи, сам он на спор, пожалуй, попробовал бы, но это если на деньги спорить, а не на жизнь или свободу. Какой-нибудь охотник с Чёрных или с Бастетанских гор, наверное, ещё сумеет, но много ли таких охотников живёт в городах давно обжитой и густонаселённой долины Бетиса? Основная же масса «самоходчиков» попадается теперь элементарно.

– Возвращайся в город и скажи там всем, кого встретишь, что на этот раз вам не избежать суровой кары от римлян, – решил Рузир судьбу одного из таких попавшихся, – Те из вас, кого просто ограбят до нитки, скорее всего, окажутся счастливчиками, а вот что ожидает тех, кому повезёт меньше, подумайте сами. Город у вас богатый, земли вокруг него тоже, сами вы теперь изменники, с которыми незачем церемониться, а римлянам как раз нужны земли для италийских переселенцев и рабы.

– Особенно на рудники, – добавил я, – Они там редко выдерживают больше года, и римлянам всё время нужны туда новые. Даже мавров и черномазых они у нумидийских работорговцев с руками рвут, – уж это-то я знал хорошо, поскольку мы же в своё время и надоумили Арунтия подсказать нумидийской верхушке этот прибыльнейший бизнес.

Пленник, похоже, не очень-то нам верил, наверняка полагая, что это знатные и именитые зачинщики на сей раз не отвертятся, а они, простые горожане – ну, разве только на контрибуцию скинуться придётся. Какой же победитель откажется от звонкой монеты и прочих ценностей? Жалко, конечно, ну так впредь умнее будут и в бунт не ввяжутся, а добро – новое наживут. И наверное, мы бы так и не смогли доказать ему всей глубины его заблуждения, если бы не влетевший в палатку вихрем римский гонец к нашему царёнышу, который о чём-то с ним зашушукался…

– Пропретор Гай Атиний ранен, – сообщил нам Рузир по-гречески, – Я вызван к нему, – и глядит на меня эдак вопросительно, не с этим ли связаны полученные им от отца инструкции слушаться нас.

– Насколько серьёзно ранен? – поинтересовался я.

– ОЧЕНЬ серьёзно – свинцовым "жёлудем" в голову. У него промят шлем и проломлен череп, – вопрос во взгляде нашего номинального главнокомандующего виден отчётливее, и я незаметно для посторонних кивнул ему, подтверждая его догадку. Он не входит в число посвящённых во ВСЁ, как и его царствующий отец, и для них мы – просто доверенные люди Тарквиниев, допущенные к информации от имеющегося у них какого-то жутко засекреченного оракула. Как гласит один бородатый прикол из нашего прежнего мира, "секретность вашей работы заключается не в том, чем именно вы занимаетесь, а в том, что этим занимаетесь именно вы". Вот и у нас дело обстоит примерно так же…

– Я должен спешить, так что вы совещайтесь дальше без меня, – распорядился царёныш уже по-турдетански, – План вы знаете, вот и действуйте по нему.

– Хайль Миликон! – гаркнули мы с соответствующим жестом.

Были, собственно, только наметки плана, предусматривавшие прогулку в город групп володиного спецназа, но прогулка прогулке рознь, и тут наклёвывалась очень даже реальная возможность сделать эти прогулки – ну, попрогулочнее, скажем так. А нахрена нам, спрашивается, мёртвые герои?

– Ты слыхал, о чём мы говорили с "сияющим"? – спросил я всё ещё стоящего перед нами пленника, – Ах, да, ты же не владеешь греческим. Но ведь имя Гая Атиния ты расслышал, верно? Ты знаешь, кто это такой?

– Самый главный римлянин?

– Да, римский пропретор Дальней Испании, то есть всей Бетики – главнее его в ней никого нет. И вот сейчас нам сказали, что он тяжело ранен вашими со стены. Думаю, что в городе с тобой тоже поделятся этим радостным известием – ПОКА радостным. Но ты не кажешься мне непроходимым глупцом, и я думаю, ты понимаешь, как это отразится на судьбе Гасты. Если рана окажется смертельной, город ждёт кара за его смерть, но даже если он и выживет – что едва ли при такой ране – не думаю, чтобы он простил вам своё ранение, – я-то знал от имеющего привычку подтверждаться Тита Ливия, что пропретор скопытится на третий день, но это не для посторонних, для них – только официоз о двух возможных вариантах, но для злосчастной Гасты – практически одинаково хреновых.

– И что же нас теперь ждёт? – пленник заметно скис.

– Ну, я не знаю, разрушат римляне город или нет, – об этом у Ливия и в самом деле не сказано ни слова, – Но думаю, что для вас самих это уже не столь важно. Вас – тех, кого римляне не повесят на своих любимых крестах – ожидает рабство. Мужчин, скорее всего, рудники Кордубы и Нового Карфагена, женщин, кто помоложе и посимпатичнее – римские бордели, а детей – ну, наверное, продадут в Риме, и там уж – как кому повезёт…

– Да мы лучше убьём их и умрём сами с оружием в руках!

– Для зачинщиков и активных участников мятежа это, наверное, и будет самым лучшим выходом, – согласился я, – А вот из остальных многие могли бы и спастись, если бы попали в плен не к римлянам, а к нам. Сегодня приступа ещё не будет – и дело уже к вечеру клонится, и римлянам не до того, но вот завтра – готовьтесь к героической гибели, кому она суждена. Я вот думаю – с одной стороны надо бы и нам на приступ пойти, ведь чем больше мы ваших людей захватим в плен, тем больше их спасём от невольничьего рынка, рудников и борделей. Но с другой – вот смотрю я на ваши стены и ворота, и что-то не хочется мне гнать наших солдат на их штурм. Вам же теперь терять нечего, и вы будете драться как бешеные. Наверняка убьёте многих, да и искалечите тоже не меньше, и как мне потом в глаза их жёнам, детям и матерям смотреть? Вот скажи мне, какое решение принял бы ты на моём месте? Стал бы жертвовать СВОИМИ, спасая ЧУЖИХ?

– Я понял, досточтимый. Я поговорю с нашими в городе и постараюсь убедить их. Что я могу обещать тем, кто решит сдаться вам?

– Тебе будет фотка, сильётка, унд… эээ… как это по-рюсски… эээ… паляляйка! – схохмил Володя по-русски, и мы оба рассмеялись.

– Хорошего не обещай, – сказал я пленнику по-турдетански, – Сдавшихся нам тоже ожидает рабство. Мы – друзья и союзники Рима, и римляне не поймут нас, если мы оставим своим пленникам свободу. Более того, если нам достанется больше пленных, чем им, они потребуют поделиться с ними, и вряд ли мы сможем отказать им в этом. Но тех, кого нам удастся оставить у себя, ожидает НАШЕ рабство, а не римское. В нашем войске, кстати, есть несколько моих БЫВШИХ рабов, и я могу организовать тебе встречу с кем-нибудь из них, чтобы вы могли поговорить – времени мало, но ещё есть…

– Не нужно, досточтимый. Мы знаем, что у вас с рабами обращаются хорошо и многих освобождают.

– Да, послушных и трудолюбивых, заслуживающих освобождения. Ленивых и непослушных мы продаём римлянам. Но с вами сложнее. Римляне не поймут нас, если жители Гасты, виновные в мятеже, через несколько лет живыми и здоровыми вернутся в Бетику или поселятся у нас свободными людьми. Наши рабы из Гасты получат свободу, если будут достойны её, но не в Испании. И вернуться в Испанию они никогда не смогут, если не хотят снова попасть в рабство. Их дети и внуки – может быть, если захотят, но не они сами. Это всё, что я могу обещать твоим согражданам твёрдо и без обмана. И помни, как я сказал тебе уже, это касается не всех сдавшихся нам, а только тех, кого мы сможем отстоять от передачи римлянам. Но кому-то, скорее всего, фатально не повезёт – будем надеяться, что не слишком многим…

– Не очень-то радостную весть ты передаёшь мне для моих сограждан, – ещё больше скис пленник.

– Я понимаю. Но зато ЭТО я могу обещать им от имени Тарквиниев.

– Хоть одна хорошая новость!

– Ну так поэтому я и приберёг её под конец.

– Значит, Испании те, кто уйдёт с вами, ты говоришь, больше не увидят? И где же они тогда будут жить – те, кто заслужит там свободу?

– Я не могу сказать ВСЕГО ни тебе, ни им – не уполномочен. Поэтому место своей дальнейшей жизни люди узнают только попав туда. Скажу только, что климат там не хуже, земля плодородная, а жизнь в целом – в чём-то другая, но в чём-то и такая же, как и здесь. С охотой, правда, плохо – нет даже кроликов, но рыбалка там будет хорошей.

– Морское побережье, а может быть, и какой-то остров?

– Я и так уже сказал тебе всё, что имел право сказать, и не спрашивай меня о большем. Могу добавить только одно – я там побывал, и мне там понравилось…

– Ты, Макс, прямо в натуре Тарквинием становишься! – прикололся спецназер, когда мы, проводив пленника до наших передовых постов, отпустили его обратно в город.

– Дык, с волками жить – сам шерстью обрастёшь, гы-гы!

– Так всё ж хорошо в меру. Кое в чём можно было бы и нагребать этих олухов. Вот ты сказал ему о неизбежном рабстве, а нахрена, спрашивается, если по сути дела оно будет фиктивным? А из-за этого кто-то из тех, кто иначе сдался бы нам, включит героя и предпочтёт героически пасть на стенах.

– И хрен с ним. От упёртого рогом дурачья больше проблем, чем толку, и пусть лучше его убьют на хрен римляне, чем придётся потом вешать нам самим. Ну и вдобавок, если обещать "фотка, сильётка унд паляляйка", так кто первым делом сбежится на эдакую халяву? Халявщики и искатели лёгкой жизни. А нахрена нам сдалась подобная шелупонь? Там ведь, сам знаешь, не всё будет легко, и нам нужны такие, для которых трудности – не трагедия. А генетические отбросы – опять же, пущай героически гибнут за своё право на бестолковость и идут в конечном итоге на удобрения. Говно – к говну. А нормальные – пусть лучше потом радуются, когда увидят, что не всё там так хреново, как их стращали.

– Ну, тоже логично. Выбор-то у них один хрен незавидный, и нехрен баловать.

– Тем более, что и с кормёжкой там не всё ещё пока кучеряво. Так раб и не ждёт шикарной кормёжки, а рад, если кормят хотя бы досыта, так что и капризничать особо не будет, а за пару-тройку лет, которые придётся продержать их в рабстве для приличия, как раз и улучшения заметные подоспеют, – мы говорили, естественно, об Азорах, и я имел в виду прежде всего размножение завозимого туда скота, включая и мясной, а по мелочи – уже выращиваемые там американские вкусняшки типа помидоров и красного стручкового перца, которых тоже пока-что хватает там только на "побаловать в праздник".

Ближе к ужину подъехал Трай с парой десятков своих отборных бойцов. Я-то думал, что он, как мы и договаривались, ко мне просто посыльного пришлёт с рисунком и именами, но оказалось, что при размещении напротив "кордубских" ворот Гасты союзных войск из Бетики римский пропретор успел назначить самого именитого из турдетанских союзных вождей старшим над остальными, так что кордубцу нашлось у кого отпроситься и самому. Людей его мы быстренько пристроили к нашим тарквиниевским наёмникам, а сам он нам компанию составил.

– Хорошо, что я с отпрашиванием к вам тянуть не стал. Только договорился, как тут это известие о ранении Гая Атиния. Главного нашего туда вызвали, все на ушах стоят, и никаких отлучек, сами понимаете, но меня-то ведь он успел уже отпустить, а отменить в суматохе забыл, ну я и воспользовался этим, – весело пояснил он нам за ужином.

– Твоё счастье, что пропретор всегда корчил из себя большую величину и сам до общения со средним звеном не снисходил…

– Как и многие из этих "вышедших родом из народа", – хмыкнул Володя.

– И что же в этом хорошего?

– А то, что Рузира туда вызвали, так до сих пор там торчит, – разжевал я, – Вот представь себе, что было бы сейчас, будь этот Гай Атиний демократичнее. Вызвали бы и тебя, и нас, и мы тоже все сейчас застряли бы там, и накрылась бы из-за этого наша затея соответствующим женским органом.

– Тоже верно, – согласился Трай, – И каков наш план?

– Пока – ждём-с.

– Ага, первой звезды-с, – схохмил спецназер.

Реально, конечно, до первой звезды ждать не пришлось. Только начало темнеть, как приоткрылась створка ворот, и из них выскользнули несколько человек с зелёными ветками в руках, совершенно открыто направившихся к нашему лагерю. Задержавшая их у ворот лагеря охрана вскоре привела их к нам, и в одном из них мы со спецназером сразу же узнали недавно отпущенного нами в город пленника.

– В городе готовы поговорить с вами, – сообщил он, – Но вы должны поклясться в том, что если мы с вами не договоримся, вы не воспользуетесь этими переговорами для попытки ворваться в город силой.

– Слова Тарквиниев вам мало? – поинтересовался я, – Как зять этого семейства, его вам могу дать и я, но с нами есть и Велтур, сын Арунтия и внук Волния, брат моей жены. Мне позвать его?

– Не нужно, досточтимый, – ответил другой парламентёр, постарше и побогаче одетый, – Я припоминаю тебя в Онобе и возле Илипы, и твоего слова вполне хватит.

– Моего не нужно? – как бы невзначай спросил кордубец.

– Мы не одобряем твоей службы римлянам, Трай, но твоя честь сомнению не подлежит. Твоего присутствия достаточно.

– Чуешь теперь, в чём выигрыш от честности вплоть до мелочей? – напомнил я Володе недавнюю дискуссию, – Представляешь, каково иначе было бы договариваться с ними о всевозможных гарантиях?

– Дык, базару нет…

С этими парламентёрами мы и отправились в город. Ну, не с одними только ими, конечно, а в сопровождении бодигардов, двух групп володиного спецназа и центурии тарквиниевских пехотинцев, которую оставили сразу же за воротами Гасты. Так, шоб воно було, как говорят хохлы. На всякий пожарный, а то мало ли чего, вдруг какие героичекие мысли у психов тутошних возникнут? Безумству храбрых поём мы славу, как говорится – на такой случай у нас с Володей и у Бената приныкано под плащами по револьверу и по паре гранат, мечи и дротики разведчиков-диверсантов тоже в весьма умелых руках, а та центурия у ворот гарантированно обеспечит при прорыве выход из города наружу, так что заставлять нас нервничать дружески не рекомендуется. А чтобы не нервничало и местное население, нас сопровождали и здешние вояки – типа, беспокоиться не о чем, тут всё под контролем.

Осмотреть город, конечно, не получалось – и темно уже, как у негра в жопе, и недосуг, а главное – официально-то ведь нас здесь нет. И если кто отдалённо похожий на нас кому-то здесь померещится, ну так ведь темно же – долго ли перепутать? В общем, люди, похожие на нас, особо по сторонам и не зыркали, потому как смысла не было. Шли себе, куда ведут местные – им-то ведь уж всяко виднее, верно? Это не по нам, а по ним плачут римские кресты и рудники, и не в их интересах психовать и делать глупости…

Привели нас на площадь, а там – толпа. Не многотысячная, хвала богам, даже пяти сотен нет, но от полутора до двух сотен есть однозначно. Млять, неужто со всеми ими говорить придётся? С одной стороны так демократичнее, но с другой – чем больше толпа, тем меньше в ней разума и больше эмоций, часто дурных, и тем больше раздолья заводящим толпу психам. Новгородское вече, нередко кончающееся потасовками, иногда с членовредительством, а порой и со смертоубийством, изредка даже массовым – как раз из этой оперы, и в особенности вот в таких ситуёвинах, чрезвычайных, когда прямо под жопой пахнет жареным. Но не зря кто-то из наших современных мудрецов сказал, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств. А я, пожалуй, тоже скорчу из себя мудреца и добавлю, что верно и обратное. В традиционном патриархальном социуме не очень-то свободна отдельная "ячейка общества", объединённая с родственными ей такими же ячейками под властью "большака", который хоть и старше, и опытнее остальных, а предполагается, что и умнее, но на деле частенько бывает и деспотичным самодуром, как и любая дорвавшаяся до власти обезьяна. Однако ж, в данном конкретном случае, нет худа без добра – не со всей толпой говорить пришлось, а исключительно с этими самыми "большаками", которые один хрен сами же и решения принимают. Ну, некоторые в дом собраний и старших сыновей-наследников прихватили, но их дело – сидеть и слухать старших, а самим вякать, только если их спросят. Так что прошли с нами в большое по испанским меркам круглое здание человек тридцать, из которых реально облечённых полномочиями паханов – не более двадцати. Вместе с нами – нормальный в общем-то школьный класс по численности получается, а это ведь уже совсем другое дело и совсем другой разговор. Все тутошние завсегдатаи давно знают друг друга как облупленных, все давно уже разобрались меж собой, у кого хрен длиннее и толще, и это даёт надежду, что конструктива будет больше, чем меряния хренами перед публикой.

Старший городского посольства представил нас совету паханов Гасты, после чего нам сообщили, что наши предложения совету известны, и повторять их нет нужды, а вот объяснить кое-что не мешало бы…

– Правильно ли мы поняли, что вы не гарантируете защиты от римлян всем, кто сдастся вам? – спросил один из "большаков".

– К сожалению, это правда, – ответил я ему и всем остальным, – Официально мы стоим под стенами Гасты как друзья и союзники Рима…

– Как римские прихвостни! – выкрикнул кто-то из молодых, – Уууу! – сидящий рядом отец отвесил ему добротный подзатыльник.

– Не держи обиды на моего молодого и неразумного сына, досточтимый.

– Пустяки, почтенный, – кивнул я ему, – Тем более, что парень прав, и понять его можно. Рим велик, мы – малы, и кем же нам ещё быть, как не его прихвостнями? И это, конечно, не может не сказываться на условиях наших дружбы и союза с Римом. Если римляне потребуют от нас поделиться добычей, включая и пленных, это требование будет справедливо, и на каком основании мы сможем отказать им? А среди вас ведь наверняка немало и зачинщиков мятежа, выдачи которых на суд и расправу римляне потребуют от нас непременно и поимённо – наивно думать, что они не выпытают у своих пленных всех интересующих их имён. И как мы тогда откажем такому БОЛЬШОМУ другу и союзнику в выдаче мятежников, названных нам поимённо, хорошо известных и не имеющих никаких шансов затеряться в толпе? Таких людей мы уж точно спасти не сможем, и им нет смысла сдаваться нам…

– Не мятежников, а борцов за свободу! – выкрикнул ещё один представитель горячей молодёжи, сумевший даже увернуться от воспитующего отцовского тумака.

– Для вас – может быть, хотя как раз именно свободы эти ваши борцы и лишили как самих себя, так и весь остальной город, – хмыкнул я, – Но важно не то, что думаете об этом вы сами или думаем мы. Важно то, что об этом думает Рим. А для римлян вы сейчас – мятежники. Сперва заключили с ними союз, затем приняли новый порядок вещей, когда в Бетике учреждалась римская Дальняя Испания…

– Мы его не принимали, – возразил третий из молодых, но уже спокойнее двух первых, без особой горячности.

– Но смирились, не выступив против. Гаста ведь не поддержала мятеж Кулхаса и Луксиния, верно? А значит – по римской логике – приняла этот новый провинциальный порядок. А теперь – по той же самой римской логике – не только восстала, но и заключила союз с врагами Рима, то есть совершила не только мятеж, но и измену. И не в первый уже раз, кстати.

– В первый раз не было союза с лузитанами, – заметил уже отец парня.

– И ваше счастье – иначе не отделались бы в тот раз так легко. Но мятеж, даже и без союза с лузитанами – уже второй, и глупо теперь даже надеяться на прощение.

– Римляне нас ещё не взяли! – снова выкрикнул второй из молодых, – Уууу! – на сей раз его папаша не промазал.

– У тебя есть сомнения в том, что римляне возьмут Гасту? Стены карпетанского Толетума были ничуть не хуже ваших, но разве помешало это Нобилиору взять его?

– Не без вашей помощи, – продемонстрировал осведомлённость первый юнец.

– Да, мы там тоже отметились и поучаствовали, но город был бы взят и без нас. То же самое ждёт и Гасту, и вряд ли она продержится дольше Толетума.

– Ну, это мы ещё посмотрим! – опять подал голос первый.

– Уймитесь, молокососы! – прикрикнул один из старших, – Мы здесь не для пререканий дурацких собрались, а для решения важного вопроса! Итак, досточтимый, именитых вдохновителей и организаторов нашего восстания вы спасти не сможете. Ну а их семьи и тех, кто попроще и меньше известен?

– Тут, думаю, всё зависит от того, сколько жителей Гасты попадёт в плен к самим римлянам. Если больше, чем к нам – тогда своих, скорее всего, спасём всех. Если примерно столько же – уже труднее, а если гораздо меньше, то плохо дело – придётся, боюсь, пожертвовать теми, кто окажется сверху положенной нам справедливой доли. Будем тогда жеребьёвку проводить, чтоб всё справедливо было…

– Но ты говоришь "боюсь"? Означает ли это, что может и повезти, и выдавать никого не придётся?

– Может, если римляне захватят достаточно для показательной расправы, а их алчность будет утолена другой добычей. Поэтому будет лучше, если те, кто решит сдаться нам, захватят с собой не всё ценное, а оставят достаточно и римлянам на поживу. Добро, если останутся живы и заслужат свободу, новое наживут, а вот жизнь у каждого одна.

– Но и у вас сдавшихся вам тоже ожидает рабство?

– Не совсем так. Ожидает, но не у нас. В смысле – не в нашем государстве.

– Да, мы слыхали, что где-то даже вообще не в Испании. Как это понимать?

– Продажа жителей Гасты в рабство – это их кара за мятеж, и на этом римляне будут настаивать неукоснительно. О том, что рабство у нас гораздо легче, чем у них, им тоже уже должно быть давно известно, и вряд ли их устроит такое наказание мятежников. И что мы с вами будем делать, если Рим потребует их выдачи? Рим велик, и не в наших интересах ссориться с ним. Поэтому ваши люди будут проданы оптом заморским купцам, которые увезут их к себе за море – на земли, нашему государству неподвластные и ни в нём, ни в Риме никому неизвестные.

– Но если это даже не ваше государство, то каковы тогда гарантии хорошего обращения и свободы в будущем?

– Гарантий, конечно, никаких – кроме слова Тарквиниев…

– Гм… Ну, нам надо ещё подумать…

– Думайте, но не слишком долго. Не удивлюсь, если уже завтра будет штурм…

Выходим из халабуды ихней звиздобольной, толпе на площади на дверь киваем – типа, паханов своих спрашивайте, чего они там нарешать соизволят, это уже будут ваши с ними дела, а наше дело – посольское, и оно нами сделано на совесть…

– Веди к своим, что ли, пока они там болтают, – предлагаю Траю. А его разве надо на такое дело долго уламывать, если он сам только ради этого с нами и увязался?

Да только идти нам никуда не понадобилось. Кордубец подошёл к одному из толпы, и оказалось, что это и есть глава интересующего нас семейства. Я кивнул Траю, и мы с Володей отошли на несколько шагов, давая своякам пообщаться без помех. Этим тут же попытались воспользоваться несколько человек, обступившие нас с теми же вопросами о судьбе города, что обсуждались и за дверями здания совета, но мы снова на них же им и указали – ждите, вам всё объявят. Во-первых, как уже сказал, большая толпа редко бывает склонна к вменяемому конструктиву – обычно над ней довлеют дурные обезьяньи эмоции, а с истероидами общаться – на хрен, на хрен! Во-вторых – времени ведь в обрез, и успеть всё можно только организованно, то бишь под руководством привычных им авторитетных людей – местной власти, иначе говоря. И надо ли говорить, что самый надёжный способ испортить свои отношения с властями любой общины, а заодно и внутри самой общины – это затеять переговоры с их подданными напрямую, минуя их посредничество? А нам разве это нужно? Сейчас они – сограждане, но уже завтра их судьба должна разделиться – одни будут спасёны, но ценой ухода навсегда из родных мест в неизвестность по сути дела, а другие останутся здесь, но обречённые на гибель – не столь уже важно, побыстрее или помедленнее. И чем дружнее и спокойнее они разберутся меж собой, тем быстрее и выберут судьбу – каждый свою…

– Мой свояк всё понял и завтра сдастся вам со всей семьёй, – сообщил кордубец.

– Ты сказал ему, надеюсь, чтобы он не тащил с собой громоздкого скарба?

– Да, я предупредил, что их увезут морем, и никто не позволит взять на корабль много вещей, не говоря уже о вьючных животных…

Отцы города тем временем, похоже, если и не пришли ещё к какому-то общему знаменателю, то хотя бы уж его наметили. Открывается дверь, снова приглашают нас. Ну, раз так – входим. Морды уважаемых и авторитетных лиц серьёзные, насупленные, явно всё осознавшие, и понять их можно вполне – кому ж понравится совершенно свободный выбор исключительно между хреном и редькой?

– Мы понимаем, что ваше предложение для наших людей лучше, чем то, что их ожидает в римском плену. Мы объясним им всё, и думаю, что многие согласятся на ваши условия, – сказал нам старейший из совещавшихся, – Но речь у нас с вами шла о простых людях, а теперь мы хотим знать, что ожидает у вас людей именитых и благородных – из наших семей, например?

– То есть известных? Дайте боги, чтобы римляне не потребовали их выдачи, – хмыкнул я, – Я ведь говорил уже…

– Это мы поняли. Поэтому и говорим сейчас не о самих себе, а лишь о наших родных и домочадцах. Что ожидает их?

– Те, кого римляне не вытребуют поимённо, всё равно будут тянуть жребий вместе со всеми, если сдавшихся нам окажется СЛИШКОМ много. Семьи мы разлучать не будем, и жребий будет тянуться на семьи целиком, а не на отдельных людей. Кому-то повезёт, и его семья спасётся целиком, но кому-то и нет…

– Сурово, но хотя бы справедливо, – покачал головой старейший, – Что ждёт тех, к кому судьба окажется более благосклонной?

– То же, что и всех остальных. Знатность рода не даст им никаких преимуществ. Вместе со всеми они будут увезены за море в качестве рабов и там наравне со всеми будут заслуживать своё освобождение. И те из них, кто заслужит – тоже не будут иметь никаких преимуществ перед прочими. У людей, уже живущих там, нет обычая уважать человека за одно только его благородное происхождение. Да и сами посудите, кому вообще интересно происхождение вчерашнего раба? Там таковы почти все, и уважать будут только того, кто САМ окажется этого уважения достойным. Тем, кто считает, что их все должны уважать просто так, а не по личным заслугам, я бы не советовал попадать туда, – млять, у их чад уже под жопой костёр полыхает, того и гляди, яйца им опалит, а они рангами обезьяньими для них озабочены! А вот хренушки вам, с нуля ваши чада будут достойное место в жизни заслуживать, кто сумеет! Если кому-то это не по вкусу – силой мы никого за хрен тянуть не собираемся, погибайте на хрен здесь благородными и не согнутыми!

– Ты не слишком жёстко с ними говорил? – спросил уже Трай, когда мы вышли, оставив их там всех в невесёлых раздумьях.

– Я сказал им правду, и нам не нужны такие, которых она не устраивает. Твои, надеюсь, не таковы?

– Если честно – я тоже на это очень надеюсь…

Толпе мы снова указали на двери, за которыми продолжалось совещание, а сами с бодигардами пошли к воротам. Там дали отмашку центуриону тарквиниевской пехоты, и центурия тоже вышла вместе с нами. Проходя в воротах, кивнули привратной страже, чтоб закрывала и запирала створки – мы соблюдаем договорённость…

Возвращаемся в наш лагерь с намерением забуриться по палаткам, завалиться на боковую и поспать минуток эдак если и не шестьсот, то хотя бы уж четыреста – ага, мечтать не вредно, да только человек предполагает, а судьба располагает. Опять эти наши заклятые друзья нам подкузьмили – римские легат и квестор. Ну раз уж их на ночь глядя совещаться так припёрло, то неужели нельзя было подольше и самим там проторчать, и царёныша нашего продержать? Будить нас он, вернувшись, вряд ли стал бы, а вот так, ещё не спящих – конечно, вызвал нас к себе новости свои сверхценные нам сообщать. Я ведь уже говорил как-то раз, кажется, один умный вещь – что чем бестолковее начальство, тем чаще и длительнее оперативки?

– Рана Гая Атиния тяжела, и он то и дело теряет сознание, так что по военным вопросам теперь командует его легат, а по тыловым – квестор, – объявил Рузир то, о чём мы догадывались и сами, – Назавтра запланирован приступ, и скорее всего, римляне не будут считаться с потерями союзников.

– Прямо с утра? – поинтересовался я.

– С утра, хвала богам, не выйдет – не готовы даже штурмовые лестницы, но с обеда легат не станет уже слушать никаких возражений. Как у вас вышло?

– Поговорили с городской знатью. Они там ещё думают, но многие должны бы взяться за ум.

– И сколько они думать собираются? Времени мало!

– Их тоже можно понять. Выбор-то ведь у них такой, что и не всякому врагу пожелаешь. Будем надеяться, что решатся своевременно.

– Хорошо бы! Говорю же, с обеда нам от приступа, скорее всего, не отвертеться. А это представляешь, какие потери?

– Я намекнул им, что мы не рвёмся в мёртвые герои, так что римский приступ будет успешнее нашего, и это уж точно не в их интересах. Вроде бы, поняли правильно.

– Хорошо бы, – повторил царёныш, – Ну, раз так – идите отдыхайте…

– Хайль Миликон! – млять, и вот для ЭТОГО надо было нас к себе вызывать! В результате теперь уже ни о четырёхстах минутах сна речи не идёт, ни даже о трёхстах – двести пятьдесят от силы. Подходим с Траем к моей палатке – чтоб ему не топать вокруг Гасты в свой лагерь среди ночи, я у себя решил его разместить, даю команду слугам, и тут – млять, звиздой накрылся наш сон! Караульные опять пленника привели, точнее – того давешнего парламентёра. Подождать хотя бы до рассвета было, конечно, ну никак нельзя!

– Рассказывай уж, чего вы там надумали, – предлагаю ему, прибомбив свою жопу в раскладное походное кресло и указав ему на такое же.

– Утром наши сделают вылазку небольшим отрядом. Вы отрежете этот отряд от ворот и оттесните правее, за башней. Другие наши со стены спустят для них верёвочные лестницы, но отряд замешкается, и ваша лёгкая пехота захватит их раньше. Ваши полезут на стену, наши пращники со стены будут обстреливать их – они уже заготавливают для этого ПРОБКОВЫЕ "жёлуди". Но пусть уж и ваши люди тоже не слишком усердствуют в бою, ладно? Ваши залезут наверх, наши им там сдадутся, отряд внизу – тоже. Вы тогда тяжёлую пехоту на стену посылайте и к воротам тоже, да побольше. Сотня пусть на стену влезет и с нашей стороны спустится, а у ворот построится и щиты сомкнёт – как у вас это называется?