Текст книги "Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

7. В Кордубе

– Папа, и как они только едят эту дрянь? – спросил меня мой наследник по-русски, продолжая уплетать это римское варево и старательно сдерживая гримасу.

– Многие, наверное, примерно так же, как и мы с тобой, – ответил я ему, сам сдерживая ничуть не меньшее отвращение, – Но солдат ест не то, чего ему хотелось бы, а то, что ему дали. И начальству двойная выгода – и прокормить войско легче, и в бою оно храбрее. А чего ей дорожить, такой никудышной жизнью?

Волний сумел сдержать смех, лишь понимающе улыбнувшись, а Икер, которого я тоже прихватил с собой в эту поездку, поперхнулся от хохота, да так, что мне пришлось хорошенько похлопать его по спине. Ведь оба моих старших спиногрыза даже по части своих вкусовых предпочтений – все в меня. А я ведь – мутант ещё тот. Многие ли из вас видели хохла, ненавидящего борщ? Ну так разуйте глаза и глядите в оба – вот он, я. На четверть только казах, а на три четверти хохол. Сало люблю, если не варёное, яичницу на сале обожаю, а вот борщ – люто ненавижу. Даже нормальный современный, с картофаном и томатом, и даже мясо в нём, если имеется, не очень-то меня с ним примиряет. Свеклу вообще ни в каком виде как еду не воспринимаю, а капусту – ну, квашенную капусту ем с удовольствием, солянку тоже, а вот в супе я её, скажем прямо, не понимаю. Так это, как я уже сказал, и к нормальному современному борщу относится, а как прикажете римский воспринимать? Ведь о помидорах забудьте, нет их в Старом Свете, картофана – тем более. Его даже и у нас ещё нет, ни на Кубе, ни даже в Мексике. В Андах он где-то, если вообще окультурен до приемлемого для нас вида и вкуса, и где конкретно – в Перу или в Чили – даже ботаники-профи к единому мнению как-то не пришли. Так что нет, да и не может быть в принципе в этом римском прототипе борща ни томата, ни картофана, и сметаны в нём тоже нет, которой я у римлян вообще как-то не наблюдал, да и мясо римская солдатня видит нечасто, и вместо него в этом краснючем от свеклы вареве плавает варёное сало, то бишь именно в том его практически единственном состоянии, в котором я его не люблю…

– Хорошая похлёбка, – проговорил по-турдетански Трай – именно проговорил, не без усилия, и это при его-то любви ко всему римскому. Сын же его, помладше моего Волния, но постарше Икера, откровенно морщился, но под грозным отцовским взглядом стоически ел.

– Римская армия – самая отважная во всём мире, – перевёл я кордубцу свою шутку, – Сидя изо дня в день на такой похлёбке, поневоле будешь искать героической гибели за сенат и народ Рима.

Оба моих пацана прыснули в кулаки, траевский согласно ухмыльнулся, а его отец сперва нахмурился, но затем призадумался, покачал головой и кивнул, тоже едва заметно улыбнувшись.

– О чём это вы говорите? – подозрительно поинтересовался на латыни почти не владевший турдетанским римский военный трибун, с которым мы обедали.

– О римской армии, Авл, – сообщил я ему на том же языке, – О чём же ещё говорить в лагере Пятого легиона?

– Ты прав, Максим! – важно кивнул римлянин, наставительно подняв палец, – Только в римском военном лагере и можно увидеть и понять римскую армию!

С этим Авлом мы познакомились почти год назад, по весне, когда громили тех лузитанских хулиганов. Я ведь уже упоминал, кажется, что их первая проба сил оказалась удачной – около шести тысяч латинских союзников из войска Луция Эмилия Павла на ноль помножили, застигнув их врасплох на марше в Бастетанских горах? Давненько уже римляне не получали в Испании таких звиздюлей! В Гасте – городок такой турдетанский вблизи устья Бетиса, когда слух о той бойне туда до них докатился – видимо, в сильно преувеличенном виде, тогда даже решили, что всё, свобода, звиздец теперь этой римской власти в Бетике. Наивные! В других турдетанских городах, повидавших двухлегионную консульскую армию Катона, рассуждали реалистичнее, да и лузитанского беспредела не хотелось никому. В результате выступившая не по делу Гаста оказалась тогда в гордом одиночестве – к счастью, там вовремя одумались, когда лузитаны Ликута отошли, а слухи докатились уже уточнённые, так что отделались горожане, не успев ещё натворить ничего непоправимого, разве что легким испугом. А по весне часть тех лузитанских бандитов, которым побеждать римлян понравилось, решила "на бис" сыграть, и тут дурачьё в Гасте верх взяло, да открыто восстало. Лузитан тех Эмилий Павел, мобилизовав ауксилариев, да и не без нашей помощи тоже, на сей раз показательно отметелил, и вот после того боя мы как раз и познакомились с военным трибуном Авлом. Потом и к Гасте той прогулялись в целях её вразумления. Там снова одумались, но на сей раз уже не так своевременно – по мелочи успели уже набезобразничать. Ну, по проступку было и наказание – пропретор освободил и сделал самостоятельной подвластную им ранее крепость Ласкуту с округой…

– Да, тогда у нас с вами хорошо вышло, – припомнил военный трибун, – Вам, испанцам, в храбрости не откажешь, и в этом мы вас, хоть вы и варвары, всегда и своим солдатам в пример ставим, но вам недостаёт нашей римской выучки. Вы, турдетаны, это понимаете, и хотя пока-что у вас получается плохо, вы хотя бы стараетесь научиться, а эти лузитаны – как воевали всегда, так и продолжают воевать толпой. Они храбрые, ловкие, но бестолковые. Помните, как они расшибли себе лбы об наш Пятый? Раз, другой, третий – и тут наши испанцы их с флангов охватили, а вы – с тыла подпёрли, и даже сквозь вас они пробиться не сумели. Вот что значит правильный строй! Да, даже в вашем исполнении…

– Ну, ты уж хочешь от нас слишком многого, Авл, – хмыкнул я, – Римской армии уже не одно столетие, а нашей – только пять лет. Римский легионер – это сын легионера и внук легионера, и его учат с детства и отец, и дед, а у нас эта система ещё только начинает складываться.

– Это верно, – согласился римлянин, – Должно пройти несколько поколений с нашей системой воспитания, и ты, Максим, правильно делаешь, что с детства приучаешь своих сыновей к нашей армейской жизни. Вот только ещё от этого варварского языка их отучить не мешало бы. Я понимаю, что у вас в Оссонобе это нелегко – там, наверное, на нормальном человеческом языке и поговорить не с кем? Но ты – римский гражданин, и твои сыновья тоже будут римскими гражданами, так что должны соответствовать.

– И не только мои, но и всех моих друзей, – кивнул я, – Но для этого нам нужен хороший учитель латыни в нашу оссонобскую школу.

– И это верно. Я бы с удовольствием помог, но боюсь, что во всём нашем лагере подходящего человека не найти. Ты же знаешь наши обстоятельства – сам вот думал, что на год в Испанию отправляюсь, а застрял вот уже на все три и теперь вот даже не уверен, что не застряну и на четвёртый. Брут пополнения привёл сущий мизер, так что Эмилий Павел смог увезти домой лишь горстку, а многих ли привёдёт нам на смену новый претор, которого должны избрать? Да и прибудет ли он? Что, если сенат и на этот раз продлит полномочия Бруту? Не прибудет сменщик – не прибудет и пополнение, и никому из нас тогда опять не видать дома. И всё у нас здесь в таком же положении, все рвутся домой к семьям и хозяйству, и едва ли даже не очень-то пригодный вам в учителя рядовой солдат согласится застрять в Испании ещё на несколько лет. Надёжнее будет Трая попросить – у него в здешней Италике полно хороших знакомых…

– Я найду подходящего, – пообещал турдетан, – Не прямо сейчас, конечно, но на будущий год найду обязательно.

– Нам с осени примерно нужен будет – как раз новый учебный год начнётся.

– Тогда – ещё легче.

– Вот и прекрасно, – одобрил римлянин, – Выпьем за успех ваших детей и наших будущих сограждан в овладении нашим языком! – мы как раз доели эту римскую пародию на борщ, от которой, как мне кажется, содрогнулся бы и типичный стопроцентный хохол, и его раб разлил по кубкам вино, – Не фалернское, конечно, но в военном лагере лучшего не найти, – прокомментировал хозяин, и мы выпили.

– А вообще-то, вы хоть и варвары, но – молодцы, – разоткровенничался Авл, – Я же не слепой и прекрасно вижу, что вы привыкли к совсем другой еде, и наша похлёбка вам не по вкусу. Но – терпите, не капризничаете, и за это – хвалю. Я и сам, если честно, не очень-то от неё в восторге, но я – военный трибун, и здесь – военный лагерь, и то, что едят мои солдаты, ем и я. Все они, как и я, давно уже переслужили положенный срок, и как я смогу требовать от них дисциплины и повиновения, если не буду и сам нести всех тягот наравне с ними?

– Это правильно, – согласился я, – И у нас так же заведено, хоть наши солдаты и не переслуживают. Дом – рядом, и отпустить отслуживших, заменив вновь призванными – не проблема. Но и мы едим в лагере то же, что и наши солдаты, а раз в году у нас все – даже царь – едят кашу из желудей.

– Ого! Тут вы и нас переплюнули! – поразился римлянин, – У нас желудями даже рабов не кормят!

– Это на случай неурожая или перебоев в снабжении, – пояснил я ему, – Всякое может случиться, но голодать-то при этом зачем? А жёлуди – если их едят все, включая и царя, то это не обидно никому.

– И твои сыновья их тоже ели?

– Да, вместе со мной. Они даже вкусны, если приготовить правильно и есть их не каждый день.

– Ну, тогда для вас это, получается, и правильно, и вот об этом я обязательно расскажу моему сыну, когда вернусь домой. Может быть, даже и попробуем с ним. Ваша неприхотливость – тоже достойное качество, и мы, римляне, умеем это ценить. Когда-нибудь, наверное, даже поучимся этому у вас, как вы учитесь у нас нашему военному делу. Вы ведь видели на вчерашних занятиях, как мечут пилумы наши легионеры? Ваш саунион – получше, не спорю, но на него идёт больше металла – он получается и дороже, и тяжелее, и из-за этого у вас им вооружены немногие. Два обыкновенных дротика и длинное копьё с большим наконечником, которое даже не метнёшь – зачем это? Два хороших пилума и весят, и стоят примерно столько же, и при этом пилум бронебойнее дротика. Зачем вашим солдатам ещё и тяжёлая пика?

– Ваши триарии тоже вооружены пикой.

– Их немного, и до них редко доходит дело. Ну, если только у противника вдруг окажется слишком много конницы, и нашей не хватит, чтобы связать её боем, тогда – да, против неё нужны триарии с пиками, но центурия триариев – тридцать человек, так что это лишь одна пятая от всей линейной пехоты нашего легиона, и нам её вполне хватает. А основная масса наших легионеров – гастаты и принципы – мечет пилумы, и одного этого иногда оказывается достаточно.

– Дело в том, Авл, что НАШ основной противник – лузитаны и веттоны. А у них мало тяжеловооружённых, зато много не только конницы, но и лучников. Дротик легче пилума и летит дальше, но и его не метнёшь на то расстояние, с которого лучник мечет свои стрелы.

– Вот именно! И какой тогда смысл?

– Против лучников – только "черепаха", а перестреливаться с ними будут наши лучники, которых мы обучаем в достаточном числе. Зачем нам велиты с дротиками, когда дротики есть и у наших легионеров? Мы лучше вооружим их всех луками, а атакующую конницу легионеры встретят дротиками и примут на пики.

– Ну, именно с таким противником – может быть, это для вас и правильно, – пожал плечами римлянин, – Но против другого может и не подойти – перед македонской сариссой, например, ваша пика всё равно слабовата.

– А у кого во всей Испании есть фаланга македонского типа с сариссами? Я не знаю ни одного такого испанского племени, а где-нибудь на Востоке мы ни с кем воевать не собираемся. Там у вас другие союзники есть, местные – пусть у них и болит голова о вооружении и тактике против македонской фаланги. Нам же здесь хватает и лузитан…

– А вот тут, Максим, ты неправ. Я понимаю, здесь твоя страна, но пойми и ты – какая в Испании добыча? Только скот, которого хватает везде, да свирепые и непокорные рабы, за которых хорошей цены никто не даст. А на Востоке – богатые страны, и ты даже не представляешь себе, какую добычу там можно взять. Я вот недавно письма от друзей получил, так читал их и завидовал. Армия Луция Сципиона недавно вернулась в Италию, сам проконсул запросил у сената триумф, и любому понятно, что отказа ему в этом не будет. Ты только представь себе, какие сокровища он провезёт по улицам Рима в своём триумфальном шествии! И это ведь – только то, что он сдаст в казну, а сколько он раздаст солдатам? И сколько прилипло к рукам самих Сципионов, их друзей и приближённых? Но больше всего я завидую даже не тому из моих друзей, который в сципионовской свите, а другому, который служит в армии нынешнего консула – Гнея Манлия Вольсона. Вот кто уж точно вернётся домой богатеем! А кто он там такой? Ведь младший военный трибун, как и я! Вся разница между нами – в том, что он попал служить в Азию, и его командир – Гней Манлий! Вот он – правильный командир! Ходит по Азии и дерёт с варваров немалые контрибуции за то, чтобы в нарушении условий мира их не обвинить и войну им за это не объявить, а кто не платит – тем её объявляет. С галатами вон недавно повоевал – тяжело было, так зато какую добычу взял! И свою мошну набивает, и войску даёт разжиться, не требуя строгого отчёта и закрывая глаза на шалости – я не удивлюсь, если даже простые солдаты из его армии вернутся домой богаче меня…

– То, что легко пришло – обычно легко и уходит, – заметил Трай.

– Это – да, – кивнул Авл, – Друг пишет, что уже сейчас, на зимних квартирах, многие успели промотать всё, что добыли. Ну так зато КАК пожили! Спали на роскошных ложах с роскошными наложницами, пировали так. как нам с вами и не снилось, за вечер проигрывали в кости – или выигрывали, тут уж как кому везло – суммы, равные годовому жалованью! Им будет о чём вспомнить и чем похвастаться перед друзьями и соседями!

– Единственная радость в жизни! – хмыкнул я.

– А что делать, когда другой нет? Но ведь не все же такие моты и транжиры, верно? Многие наверняка вернутся домой обеспеченными людьми, а кто-то – и ОЧЕНЬ обеспеченным. Я не знаю, хватит ли мне денег хотя бы на избрание квестором, а друг всерьёз рассчитывает теперь не только на квестуру, но и на эдильство. А надеется – если повезёт и ещё как следует разживётся – и на претуру. Вот что значит, человек попал служить в правильное место и к правильному командиру! А ты тут торчи в этой нищей дыре, рискуй жизнью, как и там, да так же, как и там, набивай свою мошну – только пылью вместо серебра с золотом, которые тебе здесь не по чину!

– Так уж прямо и пылью? – не поверил я.

– Сам Брут – и тот наживается не столько на подношениях, которые не так уж и роскошны, сколько на продовольственных поставках по заниженным ценам.

– Союзники платят одну двадцатую урожая и приплода скота в виде налога и обязаны продать столько же по твёрдой цене, если наместник потребует, – объяснил мне кордубец, – Данники, не обязанные служить – вдвое больше. А цену назначает наместник, и какую назначит – по такой и изволь продать. Себя он, естественно, не обидит. Бывает, что половину от справедливой цены назначит, бывает, что и треть. А его квестор в отчёте для сената проставит полную цену, и разница – сам понимаешь.

– И никто не жалуется в Рим?

– Если наместник не превышает положенной доли в двадцатую или десятую часть, то для каждой общины убыток не так велик, чтобы имело смысл жаловаться – на поездку жалобщика в Рим, проживание там и ведение судебного дела уйдёт не меньше. Да и ждать придётся не менее года – ведь пока наместник не сложил с себя полномочий, он как обладатель империума неподсуден. Поэтому до тех пор, пока в подобных поборах соблюдается разумная мера – их терпят.

– Но достаются эти денежки претору с его квестором, а войско их не видит, – хмыкнул римлянин, – Вот и как тут поправить свой достаток? То ли дело богатый и привычный к непомерным поборам Восток! Мы тут с вами сейчас кашу есть будем, а друг о таких пирах в Азии пишет – я вам даже пересказывать его описаний тех пиров не стану, чтобы настроения вам не испортить…

Каша у военного трибуна – ячменная, вроде нашей перловки – оказалась очень даже приличной. Щедро сдобренная и оливковым маслом, и тем же самым салом, которое в ней получилось не столько варёным, сколько печёным, а это ведь уже совсем другое дело. Даже мои спиногрызы стрескали свои порции с аппетитом, да и траевский носа не воротил.

– Вы тут, говорят, рыбу Бруту с моря привезли аж в два человеческих роста и страшно вкусную, а его повар проболтался, и весь лагерь слюну пускал. Так он даже нас, военных трибунов, есть её не пригласил – всю втроём за несколько дней слопали, с легатом и квестором. Что хоть за рыба-то была?

– Осётр холодного копчения, – просветил я его, – И не в два человеческих роста, а чуть больше одного.

– Тоже немало! Но как ты сказал – холодного копчения? Рыбу разве коптят? Я думал, коптят только сыр, а рыбу – только солят или вялят…

– Можно коптить и рыбу, и мясо, и получается очень вкусно.

– Да я понимаю, что можно, но разве это не вредно? Наши и греческие врачи говорят, что копчёная пища – нездоровая.

– Ну, это смотря сколько её есть. Если всю жизнь только ей и питаться, тогда, может быть, это и вредно, а полакомиться время от времени – я не видел людей, которые бы от этого умерли или хотя бы заболели. Ваш пропретор с его легатом и квестором разве выглядят больными? Трай, обязательно напомни мне перед отъездом, чтобы я, как только вернусь домой, послал Авлу небольшого копчёного осетра.

– С икрой? – у римлянина аж слюнки потекли.

– Икра будет в отдельном свёртке – её извлекают из ещё свежей рыбы…

Атлантический осётр, он же – европейский – это достаточно близкий родич нашего, черноморско-каспийского. В нашем современном мире он редок, даже на грани исчезновения, как и вообще почти все осетровые. Ведь что гласит народная мудрость? Не будь сладким – съедят. Вот и съели осетровых, оказавшихся слишком вкусными для процветания в мире, где господствует прямоходящий безволосый примат хомо сапиенс. Но в античном мире к этому процессу ещё только приступают, и осетрина в нём не на каждом прилавке рыбных рынков попадается вовсе не оттого, что редок сам осётр, а оттого, что неудобен он для массового лова. То ли дело тунец, плавающий сотенными и тысячными косяками! Закинул сети, так улов сразу на десятки, а то и на сотни пойдёт, только не ленись вытаскивать. А осётр – рыба в основном одиночная. Попадётся мелкий на удочку – с удовольствием выудят, попадётся крупный под рыбацкий трезубец – с ещё большим удовольствием загарпунят, попадётся в сеть – с точно таким же удовольствием вытащат, но такая рыбалка ближе к спортивной, чем к промысловой, потому как результат не гарантирован. Вчера поймал, сегодня нет, завтра – как повезёт. Поэтому чисто на ловле осетровых никто из античных рыбаков не специализируется, а специализируются на той осетрине только торговцы рыбой, скупающие у промысловиков их улов. А так – не такой уж он и редкий, этот атлантический осётр, и у атлантического побережья Европы обитает, и в Средиземном море по его северной стороне. Когда он на нерест в реки идёт, ловят его довольно часто, в том числе и в Бетисе, да только вот не коптят почему-то, а варят, жарят или запекают, а при заготовке впрок – солят, вялят или маринуют. Вот спрашивается, ну не дурачьё ли? Осетрина – она ж именно в копчёном виде наиболее вкусна. То ли врачи греческие всех так застращали, будто копчёности вредны, то ли просто античных мозгов не хватило, чтоб додуматься.

Я как-то даже и внимания на рыбных блюдах не заострял, пока Велия осетром небольшим на рынке не отоварилась и не спросила меня, отварить его или пожарить – я аж дар речи потерял, млять, от такого кощунства. А потом супружница в осадок выпала, когда я велел его закоптить, но античный мир – мир патриархальный, и воля мужа в нём – закон для жены, так что возражение у неё нашлось только одно и вполне конструктивное – ну не знает она, как это делается. Я тоже всех тонкостей копчения рыбы не знал, зато знал другое – что скифы прекрасно понимают толк в копчении мяса, а скиф у нас, хоть и в количестве одной штуки, таки имелся – мой вольноотпущенник Фарзой. Вызвал я скифа, поставил ему задачу, велел всем неукоснительно исполнять все его указания, и закоптили осетра в лучшем виде. Велия на нас как на дикарей глядела, но когда вся наша компания, собравшись, с урчанием набросилась на "испорченную" рыбу, то и сама попробовать решилась, после чего и её было от блюда уже не оторвать. Детей – тем более. В общем, я замшелым античным придуркам не указ, и со своей осетриной они могут делать всё, что им только вздумается, но мы её теперь – исключительно коптим.

Брута же я копчёной осетриной решил побаловать не просто так и вовсе не за то, что он – возможный предок Брута Того Самого, который "и ты, Брут". Во-первых, Цезаря Того Самого означенный Брут Тот Самый и без моей осетрины в реале зарежет, да и не один он там будет, всё-таки двадцать три лишних дырки – многовато для одного, а во-вторых – есть версия, что настоящий отец Брута Того Самого – как раз сам Цезарь, в молодости жеребец ещё тот. Так что вовсе не за это у меня нынешний Брут абсолютно эксклюзивный для античного мира деликатес трескал, а совсем по другому поводу. На нормальном русском языке это называется взятка натурой. Нам ведь пополнение людьми очередное нужно – турдетанами, бастетанами и прибрежными бастулонами, и все они живут в Бетике, с некоторых пор – римской Дальней Испании. А наместник провинции, во власти которого отпустить или не отпустить завербованных нами переселенцев – вот он, пропретор Публий Юний Брут, весной ждущий сменщика, если таковой будет, а пока – полновластный владыка Бетики. И при этом – плебей-народник из числа долбодятлов катоновской закваски, к которому ещё и не на всякой хромой козе подъедешь. Явно, то бишь с увесистым кошелём звонкой серебряной монеты, к нему подкатываться дружески не рекомендуется – честные мы, типа, и принципиальные, интересами Рима не торгуем и взяток у варваров не берём, а только бюджетное бабло пилим, как и принято у честных и принципмальных. Подарки же и угощения – это дело совсем другое, это – знак уважения, гы-гы! И чем плебеистее деятель, чем чмарнее, тем сильнее он на подобное "уважение" падок, и если означенное "уважение" выглядит весомо, то и сделает он за него куда больше, чем сделал бы за тот увесистый кошель. Хороший кусок моего "косского" шёлка, достаточный на нижнюю тунику-безрукавку и на бельё, оказался для этого "вышедшего родом из народа" достаточно весомым, а осётр – достаточно аппетитным для утоления его жажды уважения, так что "добро" на увод людей в количестве полутора примерно тысяч со всем их движимым скарбом мы получили. Ради такого дела я бы и хоть пятиметрового осетра – говорят, бывают и крупнее, но мне на глаза таких не попадалось – закоптить для него не пожалел, а уж этот в два с небольшим метра – сущий пустяк…

Дообедали, вышли из палатки Авла, послонялись по лагерю, понаблюдали за учениями легионеров, я показал пацанам характерные моменты.

– Папа, а почему ты согласился с дядей Авлом в том, что наши солдаты не так хорошо обучены, как римские? – спросил меня по-русски Волний, – Я вот смотрю на этих увальней – и дядя Бенат, и дядя Тарх, и даже дядя Лисимах легко справились бы хоть с двумя, хоть с тремя. Дядя Бенат, наверное, справился бы и с четырьмя.

– Если вон с теми малоопытными гастатами, то дядя Бенат, пожалуй, справился бы с ними и с пятью, – прикинул я, – Но во-первых, дядя Авл – римлянин, а человек он в целом неплохой, и зачем же мы будем его обижать, отзываясь плохо о его соплеменниках? Мы ведь тоже римские граждане, и он бы нас не понял. А во-вторых, мы ведь говорили не о наёмниках, а о призывниках-легионерах.

– Мне кажется, и дядя Курий справился бы даже с этим их центурионом.

– Может быть. Но дядя Курий – опытный боец, настоящий ветеран, и пока у нас таких гораздо меньше, чем хотелось бы.

– Да с этими увальнями многие наши солдаты справились бы, даже молодые.

– В поединках – да, справились бы. Но легионеры не вступают в поединки, а сражаются строем. А в строю – взгляни-ка вон на ту центурию, которая отрабатывает "черепаху" – римляне действуют чётче и слаженнее наших турдетан. Очень хотелось бы надеяться, что это только ПОКА. Но и в этом случае мы не будем показывать римлянам наших лучших солдат – зачем нам расстраивать и огорчать друзей и союзников? Пусть видят худших, смеются над их неумелостью и считают, что таковы у нас все. Понимаешь?

– Да, понимаю, – серьёзно кивнул мой наследник.

– А ты, Икер?

– Понимаю, папа.

На самом деле, конечно, ни хрена они ещё толком не понимают – даже Волний, который постарше. Какого в звизду понимания можно требовать от школяра-первоклашки на зимних каникулах? Даже окончив школу, он будет понимать ещё не всё, а только часть, а всё поймёт лишь тогда, когда окончит ВУЗ, которого пока ещё не существует в природе. Сейчас они ещё оба не столько понимают, сколько ощущают мой настрой, угадывая не высказанное вслух и сопоставляя с услышанным, увиденным, а сегодня – с ещё и на вкус опробованным. Смех смехом, но сегодня мне удалось показать обоим моим спиногрызам главный секрет римской военной машины, которым и определяется её мощь, отвага и напористость. И теперь всё это, вместе взятое, прописывается у них напрямую в подкорке, формируя менталитет. Именно это мне сейчас от них и нужно – внутреннее убеждение в том, что хорошо и правильно – именно так, а не иначе. Рим – наш самый большой союзник и друг. Слишком большой, чтобы откровенничать с ним обо всём подряд. Нам, маленьким и слабым, позарез нужно быть умнее, хитрее и предусмотрительнее этого гиганта…

Выходим за ворота римского лагеря. Можно было бы легко пройти до старой турдетанской Кордубы улицей нового римского города, но нам не хотелось этой уличной толчеи, и мы пошли напрямик, вдоль поля, а точнее – вдоль нескольких полей, которые располагались одно за другим.

– Вот здесь, судя по сухой ботве, они выращивали свою свеклу, – я показал пацанам свекольную ботву, – Из неё они варят эту свою похлёбку, которая делает их солдат такими бесстрашными, – на сей раз я говорил по-турдетански, и тут уж не только детвора, но и Трай расхохотался:

– Нужно немалое мужество, чтобы питаться этим изо дня в день и год за годом.

– А вот на этом поле они выращивали капусту, которую тоже добавляют в свою похлёбку, – я указал на остатки капустных листьев, обрезки кочерыжек и мелкие кочаны, – Лучше бы они её квасили или солянку из неё делали – это было бы намного вкуснее. И кстати, капусту ведь любят не только люди…

– Кролики? – угадал кордубец ход моих мыслей.

– Ага, они самые, – подтвердил я его догадку, – А ну-ка, оболтусы, где ваши луки? Надеюсь, вы не разучились ещё ими пользоваться? – у обоих спиногрызов были луки маленького детского размера и по их силёнкам, но вполне роговые, такого же типа, как и те, которыми мы вооружали наших лучников, и на застигнутого врасплох кролика их бы вполне хватило – ну, с близкого расстояния, конечно.

– Ты думаешь, кролик подпустит их на убойную дистанцию? – усомнился турдетан, заценив слабенькие детские луки и соответствующие стрелы.

– Пусть они его хотя бы подранят – для тренировки этого достаточно, а добрать их подранка у меня найдётся кому, – в числе сопровождавших нас бодигардов имелся и лучник – естественно, с полноценным взрослым луком, – Ну, не сразу, конечно, сперва дадим попробовать им самим…

– Максим, может лучше завтра с утра?

– Думаешь, не попадут?

– Да не в этом дело – я же понимаю, что они у тебя не впервые в жизни лук в руки берут. Но ты ведь прав – для настоящей тренировки надо будет дать им попробовать и самим добрать подранка. А это может затянуться и надолго. Вечереет ведь уже, скоро темнеть начнёт, и тогда придётся бросать преследование, а хорошо ли это будет?

– Пожалуй, это и в самом деле будет не по-охотничьи, – согласился я, – Завтра – так завтра. Оба слыхали? Завтра будете охотиться на кроликов!

– А сейчас – пошли ко мне, – предложил Трай, – Копчёного осетра на ужин я вам, конечно, не обещаю, не умеем мы их коптить, но и римской похлёбкой давиться не заставлю. А к Ремду я раба пошлю передать, что вы у меня, чтобы он не ждал вас и не беспокоился понапрасну.

Жил он теперь не в старой турдетанской Кордубе, а в пригороде между ней и новым римским городом. Я-то помнил его застроенным простыми домишками, не сильно отличавшимися от сельских и часто даже не каменными, а глинобитными на каменном цоколе, но теперь вся его сторона между периметром старых кордубских стен и римским городом оказалась застроенной солидными особняками знати – не то, чтоб дворцами, но по современной аналогии – элитными коттеджами, скажем так. В основном, конечно, турдетанского стиля, но попадались и греческого. Да и сама эта часть Кордубы явно претендовала на цивилизованную помпезность, даже улицы булыжником вымощены.

– В мой старый дом мне даже вести тебя с твоими сыновьями стыдно, – признался кордубец, – По сравнению с новым это просто убогая хижина.

– Вроде вот этой? – я с усмешкой ткнул пальцем в здоровенный и уж точно не бедняцкий каменный домище местного типа, мимо которого мы как раз проходили.

– Ну, получше этой, конечно, но тоже варварская безвкусица.

– Да ладно тебе прибедняться, Трай! Что я, в лагерных палатках и в простых крестьянских мазанках не ночевал? Всякое бывало…

– Так это ведь когда было? Когда ты был простым солдатом? И меня нисколько не стесняет ночёвка в лагерной палатке или вообще где придётся, когда я в военном походе. Но ведь это – совсем другое дело. Служба – это служба, а дом – это дом. Твой нынешний дом тоже не очень-то похож вот на эти, – кордубец, конечно, имел в виду мой оссонобский "виллозамок", в котором гостил у нас, – Есть у тебя там, конечно, и много неправильностей, но у тебя они все по делу и к месту, а в целом у тебя там очень даже хороший римский дом.

– Так и было задумано – чтобы то, что ты называешь "неправильностями", не слишком бросалось в глаза. А ведь именно в них вся суть НАШЕЙ культуры, которую мы просто маскируем под подражание римской.

Как я и ожидал, его дом оказался в классическом греко-римском стиле, да и странно было бы ожидать иного от столь ревностного поклонника римской культуры и римского образа жизни. Не люблю эти открытые портики при входе, и есть у меня на то свои причины. Довелось как-то позвенеть мечами между таких колонн, и удовольствие это было ниже среднего, потому как проёмов межколонных было несколько, и когда ты плотно занят собственным противником, то что там творится в соседних проёмах, ты можешь только догадываться, и нет ни малейшей уверенности, что оттуда уже не заходят тебе в тыл. Мерзопакостнейшее ощущение, откровенно говоря. И тоже в Кордубе, кстати, только не в этом пригороде между турдетанским городом и римским, а в турдетанском, в помпезном греческого типа особняке Ремда. Но сейчас-то, конечно, времена уже не те, нет больше того беспредела. С укреплением римской власти пришёл и римский порядок, при котором теперь не очень-то забалуешь – тут надо отдать римлянам должное…