Текст книги "Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

11. В Эдеме

– Не отпущу! – отрезал Фамей, – И думать об этом забудь! Проси всё остальное, чего только пожелаешь, и я дам тебе всё, что смогу, но не это!

– Парню пять лет, и давно уж пора учить его нашему языку, – разжёвывал я ему, – Кто его научит ему здесь? А если он не овладеет нашим языком, как он сможет учиться в нашей школе?

– Школа у нас здесь есть и своя, – возразил суффет Эдема, – У ж не думаешь ли ты, что я не позабочусь о достойном образовании для своего внука? Может быть, ваша и лучше, я не видел её и не знаю, но слыханное ли дело то, о чём ты просишь? Я понимаю, что как отец ты желаешь Маттанстарту только добра и хочешь позаботиться о нём, но я ему дед, а Аришат – мать, мы тоже ему не чужие и дурного ему не пожелаем. Ну что там такого в этой вашей школе, чтобы ради этого стоило вырывать ребёнка из семьи, отрывать от матери и везти через всё Море Мрака в совершенно чужую для него страну? Ведь там для него чужим будет всё!

– Ну, так уж прямо и всё…

– Кроме одного дома – твоего. А здесь – его семья, его город и его народ.

– Ты не понимаешь, Фамей…

– Может быть, чего-то и не понимаю. Зато понимаю другое – боги не дали мне доживших до совершеннолетия сыновей, которые продолжили бы мой род и заняли бы моё место после моей смерти, но дали хотя бы уж внука от дочери, крепкого и здорового, которого я и хочу видеть на их месте. А ты хоть и помог мне в его появлении на свет, но теперь хочешь отнять его у меня. Не отдам! Мой дед был суффетом Эдема, мой отец был суффетом Эдема, я – суффет Эдема, и мой внук тоже будет суффетом Эдема! И для этого ему не нужна ваша школа, как не была она нужна ни моему деду, ни моему отцу, ни мне. У тебя же есть семья там, за Морем Мрака, есть и дети-наследники, и хватит с тебя их, а моего внука-наследника оставь мне.

– Так я разве против? Пусть займёт со временем твоё место и станет суффетом Эдема, но разве ты торопишься к богам? Что плохого в том, что твой внук поживёт у нас, изучит наши науки и будет, когда наступит его черёд, управлять твоим городом, имея и наши знания, и дружеские связи с нашими людьми? Разве повредят они ему и Эдему? Ты же политик, Фамей, должен понимать.

– Да, я – политик, и сейчас я объясню тебе это дело именно как политик. Вот вы приплыли к нам в прошлый раз, и ты сам помнишь, что было. Да, в конечном итоге – на пользу, не спорю, почти все изменения – к лучшему. Но Максим, люди не любят, когда жизнь меняется слишком быстро, и непонятно, чего ожидать в будущем. На меня и так уже половина Совета посматривает косо за то, что помогаю вашим – боятся конкуренции в торговле с дикарями. Теперь, когда вы привезли в свою Тарквинею ещё людей, и ясно, что будете привозить ещё и ещё – боятся ещё больше. А ваши люди там теперь ведь ещё и основательно строятся, в камне, и это тоже пугает. Меня только вчера попрекали тем, что помогаю вам раздобыть для ваших людей женщин – боятся, что ваш город разрастётся, и тогда многие наши эдемцы могут захотеть переселиться в него. И что тогда будет с нашим городом? Наши предки поселились здесь, чтобы не менять вольного уклада, к которому они привыкли, но теперь с вашим соседством всё может измениться…

– Так ведь в лучшую же сторону?

– Да, ПОКА – в лучшую. Вы стали привозить больше нужных нам товаров, вы заказываете нам теперь больше наших товаров и даёте нам заработать, а ваше соседство даёт надежду и на военную помощь в случае большой войны с дикарями – всё так, я же не спорю. Сам так и объясняю всё это тем, кто недоволен в Совете. Но ведь не может же быть так, чтобы всё время становилось лучше во всём. Рано или поздно, в чём-то станет и хуже – пускай и в мелочах, но людям это не понравится, а виноватым будет кто? Я – за то, что помогаю вам. Но мой авторитет в городе достаточен, чтобы пережить это, а какой он будет у Маттанстарта, когда он, нахватавшись от вас ваших замашек, начнёт всё здесь переделывать так, как заведено у вас. Пусть и в лучшую сторону, но многим это придётся не по вкусу, и вряд ли это поможет моему внуку получить и удержать власть. Пусть уж лучше он остаётся для Эдема полностью своим и не воспринимается нашими людьми как ваш воспитанник и ставленник…

Вот так, млять, уже второй день. Вчера Аришат упиралась рогом, и ни в какую не соглашалась отпустить пацана, но ейные-то возражения чисто бабьими были, вполне ожидаемыми, и крыть их было хоть и нелегко, но можно. Сама же помнит прекрасно, как мы помогали навести порядок в городе, когда в нём заваруха приключилась, и как наши полиболы и огнестрел в этом деле помогли, да и о той войне с Чанами отец ей, конечно, рассказывал. Наслышана и о том, как я с ихним крутым шаманом в гляделки боролся – ей не надо объяснять, какие всё это даёт преимущества в религиозно озабоченном античном мире, особенно в его тёмном глухом захолустье. Сама ведь верховная жрица Астарты в её местном храме, а не базарная кошёлка ни разу, и этим тоже в немалой степени "громам с молниями" и тарахтелкам нашим обязана, и соображалка у неё в этом плане соответствует полностью. Но баба есть баба, и соображалка соображалкой, а чуйства чуйствами. Умом всё понимает, но как прикинет, что максимум только пару месяцев летом и будет видеть мелкого, да и то, если ещё получится его на каникулы свозить, так и всё в ней против этого восстаёт. Если бы и сама могла с ним поехать – тогда было бы совсем другое дело, но мыслимо ли такое для верховной жрицы Астарты? Кому нужна такая верховная жрица, которая большую часть года отсутствует и лишь на пару месяцев наезжает накопившиеся проблемы разрулить? В общем, как и в нашем современном мире у баб-карьеристок у неё выходит, когда интересы семьи конфликтуют с интересами карьеры, и в попытке хоть как-то совместить их она встала насмерть как те триста спартанцев. Теперь вот Фамея хотел убедить, дабы вместе с ним сопротивление ейное преодолеть, а он, хоть и с рационального боку, но тоже вон как повернул – типа, от вас, испанцев, идут слишком многочисленные и быстрые перемены, которые эдемцев пугают и раздражают, и нехрен мне тут ещё и внука таким же испанцем воспитывать. И ведь хрен откажешь ему тут в логике, млять!

– Мрракабесы! Урроды, млят, ущщербные! – поприветствовал наших примерно через полчаса скрипучим голосом, но вполне по-русски попугай в клетке, обыкновенный по размерам и довольно невзрачный на фоне прочих оранжево-сероватый кубинский ара, тоже вымерший к нашим временам вид, но ничем особым не выдающийся.

– Помолчи, петух крашеный, покуда тебя в суп не определили, – ответил ему Володя, набрасывая на клетку плащ, – За что это он нас так?

– Да то он не вас, то он "вообще" – от меня тут нахватался, – пояснил я ему.

– А ты тут на кого так осерчал?

– На кого, на кого… На фиников этих тутошних, млять, грёбаных.

– И за что ты на них взъелся?

– Да уроды ж, млять, ущербные! Мракобесы они, млять, грёбаные античные! Тримандогребить их, млять, в звиздопровод через звиздопроушину! Чтоб им ни дна, ни покрышки! Чтоб им жить всю жизнь на одну получку! Чтоб у них, млять, на жопах чирьи у всех повскакивали! И вообще, ну их на хрен, уродов, млять, ущербных! – я воспроизвёл далеко не всё, что изрыгал тут в адрес этих финикийских дебилов некоторое время назад в сердцах, а так, краткую и сжатую выжимку – квитэссенцию, скажем так.

– Урроды, млят, ущщербные! – согласился со мной высунувший башку из-под плаща попугай.

– Помолчи, петух крашеный, – я поправил володин плащ на клетке.

– Так всё-таки, чем они тебе не угодили?

– Да я ж хотел пацана на обратном пути к нам забрать – учить парня надо языку и в школу на следующий год определять, а Аришат и Фамей – ни в какую. Хотят его тут, млять, фиником обыкновенным, как и они сами, воспитать. Фамей считает, что ему не на пользу наше воспитание пойдёт – типа, выучим и воспитаем его испанцем, и он тут всё вверх дном перевернёт, переделывая по-нашему, и тогда весь город на уши встанет.

– Ну, если долботрахом вырастет, то так оно и будет, – заметил Серёга, – Эти любят всех вокруг себя на уши ставить, и даже его финикийское воспитание не очень-то облегчит им жизнь.

– Тем более, что главный финик ещё ВСЕГО не знает – что не просто испанцем воспитаем, а РУССКИМ испанцем, – ухмыльнулся спецназер, – А это ему, млять, ни разу не хрен собачий!

– Ага, воспитали БЫ, – поправил я его, – Да только не судьба…

– Да хрен с ними, Макс! Нашёл, из-за чего нервничать!

– А я разве нервничаю? Просто досадно. Маттанстарт – тоже ведь для меня не сбоку припёку, а моё потомство, и мне хотелось позаботиться, и возможность ведь есть, а у них тут – млять, своя финикийская кухня…

– Ну, если уж на то пошло, то ты ведь сам говорил, что с тобой его мамаша своё решение залетать и рожать не согласовывала, как назвать, если родится пацан, а как, если девка, тоже не спрашивала, а родила и назвала втихаря, как самой вздумалось. То есть, по большому счёту, сама сделала тебя не при делах. Ну и, раз так – какое тебе дело до этой замшелой финикийской семейки?

– Володя, полегче на поворотах!

– Ну, извини, как думал, так и выразился. Но суть-то ведь ты один хрен уловил?

– Ага, суть – уловил…

– Ну так и хрен с ними, и с твоей тутошней бабой, и с папашей ейным, – сказал геолог, – Раз уж они так вцепились в пацанёнка – не воевать же теперь из-за них со всей финикийской колонией.

– Серёга, да разве ж в них проблема? Аришат, конечно, упирается рогом как мать, и для неё это нормально, и странно было бы иначе, но Фамей, городской суффет – мужик очень неглупый, и его я тоже вполне могу понять. Проблема – в этих грёбаных тупорылых финиках, в этих маленьких простых человечках, тутошних народных массах, млять, которые бздят любых перемен в жизни…

– Урроды, млят, ущщербные! – проскрипел снова высунувший башку попугай.

– Точно, – согласились мы с пернатым всей компанией.

А теперь они и ещё сильнее бздеть будут – слухи-то о доставленном нами из-за океана большом пополнении для НАШЕЙ колонии уже ползут по Эдему, о начале в связи с этим капитального каменного строительства в Тарквинее – тем более, и здешние финики теперь забздят, как бы и у них того же самого не началось. Они хотят жить себе, как жили раньше, балдеть по-прежнему, а не вгрёбывать на капитальном строительстве. Их вполне устраивает их так и оставшийся за века существования глинобитным город, и испанских порядков им здесь не хочется. Правителей, которые будут стремиться навязать им совсем ненужный им геморрой, оказавшись во главе города – тем более. Вот и не хочется Фамею, чтобы мы воспитали из его внука такого неугодного эдемцам правителя, которого никто суффетом и не изберёт, а если вдруг и изберут, то только на один срок и никогда больше. Вот будь у города хренова туча рабов, на которых можно было бы взвалить весь этот труд, дабы граждане продолжали кайфовать – тогда другое дело, тут они были бы только за, но где ж их взять, такую прорву рабов? Ольмеков сколько ни завози, они от любой ерунды мрут как мухи, и оставшихся хрен хватит, а уже адаптированные к пустяковым болячкам кубинские гойкомитичи – хрен ли это за работники? Самим же вздрачиваться вместо тех рабов – разве ради этого переселялись за океан их предки? Им и так сойдёт! И вот хрен ли прикажете делать с этими эдемскими финикийцами, и как тут самому с такими деятелями не заделаться большим любителем немецких маршей?

– И дырень такая, что хуже некуда, – пожаловался геолог.

– Не, мне с нормальной дыркой попалась, – подгребнул его Володя, имея в виду баб, жриц Астарты, которых им Аришат на "ночной субботник" выделила, – Мне кажется, твоя тоже была вполне. Может, ты ей не в ту дырку вставил?

– Да у бабы-то нормальная, я про город этот ихний говорю – дыра жуткая!

– Я ж говорил вам, что у них тут всё на соплях, да на честном финикийском, – напомнил я, – Иначе разве сподвиглись бы наши наниматели на затраты и геморрой со своей собственной кубинской колонией?

– А теперь они тут и вовсе расслабятся, когда со стороны Гаити их Тарквинея наша прикроет, – предрёк спецназер.

– Да они и так уже начинают опускаться, – заметил Велтур, – Вы видели, как они – ну, не все, но многие – строят свои гаулы?

– Ну, из досок, как и положено, – ответил Серёга, – До выдолбленных из бревна каноэ ещё не докатились. Что тебе не нравится-то?

– Ты обратил внимание на способ скрепления обшивки? Ладно, я понимаю, что бронзы у них мало и на гвозди с заклёпками может не хватать. Ну так вернулись бы тогда к старому способу – на деревянных шпонках и нагелях. Красное дерево, из которого они здесь свои суда делают, крепче и дуба, и африканского кедра, и получилось бы довольно жёстко – хуже, чем у нас или в Гадесе, но лучше, чем во Внутреннем море. А они сверлят дырки и через них шьют доски бечевой. Ну кто ж так делает?

– В Гребипте так корабли строили при фараонах, – припомнилось мне, – если стянуть доски обшивки поплотнее, то намокшее дерево разбухает и перекрывает все щели. Получается, что такая конструкция прощает мелкие огрехи исполнения, которые неизбежны при хреновом инструменте.

– Так жёсткость же корпуса при этом ни в звизду, ни в Красную армию, – тут же прикинул Володя, – Разболтается на хорошей океанской волне и расползётся на хрен.

– Ага, жёсткость – ни в звизду, – согласился я, – Но им же не океан пересекать, а вдоль берегов каботажить. Инструмент у них говённее нашего, а дерево – гораздо твёрже, и обработать его как следует намного труднее, вот они и, чтоб с подгонкой сопряжений не париться, перешли на архаичную конструкцию, которую можно выполнять и тяп-ляп.

– Да, обленились они тут, – констатировал геолог, поняв принцип диагностики, – Ну и хрен с ними тогда, с уродами этими ущербными, – тут по большому счёту возразить было нечего – ни нам, ни попугаю. Разве только по мелочи…

Мне и по мелочи было бы насрать, если бы не этот мелкий, но уже похожий на меня пацанёнок, для которого мне хотелось всё-же другого образа жизни и другой судьбы, нежели та, что уготована ему традиционным эдемским воспитанием в этом медленно, но верно деградирующем городе. Одна надежда – на наследственность. И Аришат, помнится, в ту заваруху дала копоти, и я хулиган ещё тот, так что не в кого, вроде бы, парню рохлей вырасти. А со временем чего-нибудь и придумаем. В конце концов, наша колония рядом, можно сказать. Я для чего во второй раз через Атлантику попёрся? Чтоб развитие ейное в нужном направлении организовать, а не так, как тут у этих, млять, деградантов. Ведь не о единицах в данном случае речь, а о массовке, которая рулит всюду. И если массовка ни на что не годна, против этого бессильны даже самые толковые единицы, и те из них, которые поумнее, всё это прекрасно понимают и тянутся к себе подобным – то-то Аришат в тот раз моментально глаз на меня положила.

В порт она при нашем прибытии, конечно, не примчалась – невместно такое для верховной жрицы Астарты, но к отцу направилась – ага, типа погостить – в тот же вечер. И уж там-то, вдали от лишних глаз и ушей, сразу же на шею кинулась, и не стал нам как-то помехой, как и в тот раз, ни мой хреновенький финикийский, ни её абсолютно нулевой турдетанский. Мы ж не философские диспуты с ней вели и не богословские, на которые мне тем более насрать, не проблему глобального потепления или похолодания обсуждали, даже не политику и демографию, ни глобальную, ни одного отдельно взятого античного полиса. Мы с ней вообще не болтовнёй, а делом занялись практически сразу – хорошим делом после долгого плавания и хозяйственно-административных хлопот. Ну, в смысле, когда наедине остались, конечно.

А до того как раз и Маттанстарта повидал и пообщался с ним – энергичный и смышлёный пацан, просто душа радуется, хоть и досадно немного, что такой мелкий, а уже финикиец, гы-гы! По нашу сторону Атлантики моё потомство и по-русски шпрехает, и по-турдетански, и по-гречески, хоть и не так бегло, и по-финикийски, теперь вот ещё и латынь осваивать начинает, и я это как-то уже нормой считаю, а тут, по эту – один только финикийский, да язык тутошних гойкомитичей – на уровне "моя твоя понимай". А ведь неглупый парень, очень неглупый, учить только надо, и хрен чему выучат его толковому в этой захолустной глинобитной дыре – вот что обиднее всего.

Собственно, я как раз тогда и предложил забрать его к себе, чтоб у нас сделать из него приличного человека. Аришат – ну, истерику не закатила, дуры ведь и у Астарты верховными жлицами не становятся, а мягенько эдак закруглила скользкую тему – ага, как раз в духе своей любвеобильной богини. Улыбнулась маняще и намекнула, что хватит уже болтать, взрослые ведь люди, самое время делом заняться – тем более, сам же обмолвился, что в Эдеме на сей раз ненадолго, и незачем, стало быть, терять зря драгоценное время. А раз так, то мы и не стали терять его зря, а употребили с толком. Пожалуй, даже несколько злоупотребили – под утро при повторе плетёное из лиан ложе развалилось, и финикиянка со смехом посетовала, что бакаутового эдемские столяры не осилят ни за день, ни за три, так что придётся одноразовыми в нашем случае плетёнками удовольствоваться, но уж к следующему разу она обещала обязательно добротным бакаутовым обзавестись. Потом, опосля трудов праведных, мы с ней в купальню переместились – ага, заодно и помылись, как говорится. Ну и посмеялись ещё, когда я схохмил, что плетёнка, к счастью, воду не держит, а иначе эдемские халтурщики и купальню сделали бы такой же, одноразовой.

А днём от продолжения разговора насчёт пацана Аришат снова уклонилась – на сей раз вспомнив о каких-то важных и неотложных делах в храме, которые без неё там ну никак не разрулятся, ну а Фамей вот обломил открыто. И времени убеждать его с дочерью тоже особо-то и нет, мы ведь в натуре здесь ненадолго. И в Тарквинее куча дел, и за этой грёбаной платиной, раз уж выпала такая оказия, прошвырнуться надо – ага, не низменной наживы ради, а электрификации для. Хоть я и не лысый гений в кепке, и на хрен не надо мне никакого коммунизма, но прожить всю жизнь при свечах и масляных светильниках, сводить испанские и островные леса на древесный уголь и держать дальнюю связь через почтовых голубей – увольте. Что-то подсказывает мне, что вовсе не обязателен подобный мазохизм и в античном махрово рабовладельческом социуме.

Платина же – это россыпные месторождения в долинах рек севера современной Колумбии – в основном Магдалены и ейного притока Кауки, текущих как раз с гор. Эти эдемские лентяи, хоть и плавают туда в принципе и что-то про фальшивое золото, белое и неплавящееся, даже слыхали, и кого-то из них когда-то тамошние дикари с ним пару раз нагребали, детальной разведки произвести там за века они так и не удосужились.

– Там к западу от Магдалены ещё две речушки есть, – указал склонившийся над картой Володя, – Сину и Атрато. Может, и там тоже платина найдётся?

– Вообще-то может быть и там, – согласился Серёга, – Стекают они с того же самого хребта, что и Каука. Но Каука размывает горы на гораздо большем протяжении, так что её россыпи должны быть мощнее. И скорее всего, и там, и там платиновый песок будет в смеси с золотым, только не спрашивайте меня, в каких они там пропорциях – чего не знаю, того не знаю.

Этот фактор нас не сильно волновал – давно уж придумали, как эту платину от золота отделить. Ну, или золото от платины – каждому своё, как говорится, а нам же не шашечки, нам ехать. Как раз в той самой температуре плавления собака и порылась – у золота она чуть больше тыщи градусов, но то у чистого, а низкопробное и при восьмистах расплавиться может. Но и та тыща градусов для античных металлургов достижима без особого труда – при ней ведь и медь плавится, с которой вообще и начался переход от каменного века к веку металлов. А вот платина – она сволочная, тугоплавкая, почти тыщу восемьсот градусов ейная температура плавления составляет – больше, чем у того самого железа, которое ни античные металлурги плавить не умеют, ни средневековые уметь не будут, за что и не любили платину те же самые испанцы несколько столетий. Нахрена оно нужно, такое белое золото, если его хрен расплавишь, а значит, хрен какую ювелирную побрякушку из него отольёшь? А это значит, что смесь золотого и платиного песка, если он слишком мелкий для сортировки врукопашную, можно тупо через плавку разделить – золото расплавится, и его можно будет слить, а платина так и останется в виде песка. Что тут непосильного даже для эдемских фиников? Можно совершенно спокойно отдать им разведанный канал закупки платиново-золотого песка и греть его на эдаком керамическом противне научить, и пущай себе его разделяют, золото себе оставят в качестве награды за труды, а ненужный им чисто платиновый песок нам толкнут – ага, где-то по цене нужных им меди или бронзы. Я бы и цену серебра дал, да только нехрен их баловать…

– Судя по описаниям большой реки, неправильное золото эти олухи покупали в устье Магдалены и вряд ли плавали дальше, – поделился и я справками, наведёнными у Фамея, – И тогда получается, что направляться надо сразу туда, и если там его продадут достаточно, то оттуда же и сразу обратно. А если будет мало – мы ж не знаем, сколько красножопые его там намывают, тогда придётся прошвырнуться оттуда к устьям Сину и Атрато, да там поспрошать и позаказывать, и уж оттуда обратно…

– Стоп! – тормознул меня спецназер, – Ты не забыл о хине?

– Помню, – успокоил я его, – Спросим, конечно, и о ней – я уже договорился с Фамеем насчёт раба-переводчика. О ней же, как я понимаю, тоже в устье Магдалены в основном спрашивать надо?

– Вообще-то, судя по наташкиной карте, там мы её вряд ли найдём. Вот, взгляни сам, – он развернул карту, – В долинах Сину и Атрато шансов получается больше, а ещё проще будет найти сами деревья в Панаме.

– Так погоди, это ж разве восточные склоны Анд? Тут нет никакой путаницы?

– Есть путаница и очень нехилая – в конкретных видах хины, – ухмыльнулся Володя, – Я сам охренел, когда в наташкиных выкладках разбирался. Суть, короче, в том, что современная хина – в смысле, тот кустарник, что в нашем мире в основном будут выращивать – это да, сейчас только восточные склоны Анд, но приглядись, где именно.

– Ага, в звизде, – присвистнул я, заценив ареал означенного кустарника вообще в южной части Амазонии, – А вот это чего за хрень? – я ткнул пальцем в другой ареал, куда более для нас доступный благодаря выходу к Карибскому морю.

– А это другой вид. Наташка говорила, что это уже приличное дерево – растёт медленнее и хинина в коре меньше, поэтому в наше время и не выращивается, но зато оно растёт, как видишь, даже в Панаме. А она ж узенькая, и на побережье красножопые это дерево должны хорошо знать.

– Логично, – кивнул геолог, – Наверняка знают. Вопрос только, сумеем ли мы им растолковать, чего нам от них нужно. Может у тутошних финикийцев быть переводчик?

– Хрен их знает – я, конечно, поспрошаю Фамея, но именно панамского может и не оказаться, – прикинул я, – А с другой стороны, во времена Конкисты – и в наше время, конечно, тоже, в Панаме обитали в основном те же самые чибча, что и в Колумбии – ну, племена-то, ясный хрен, разные, но родственные, и языки наверняка близкие.

– Так это же, считай, через полторы тыщи лет, – напомнил Серёга, – Сейчас этих чибча запросто может ещё не быть ни в Колумбии, ни в Панаме.

– Конкретно чибча может, конечно, и не быть, – согласился я, – Но какие-то их предшественники – нам похрен, родственные им или нет – там живут и сейчас. Главное, чтобы и нынешние колумбийские и панамские чингачгуки оказались родственными друг другу, и тогда фамеевский переводчик для устья Магдалены поможет нам и в Панаме.

– Это если они в натуре окажутся родственными.

– Географического фактора в расселении племён никто не отменял. Какой он в наше время – ну, или ко временам Конкисты, такой же и в античное, и предшественники современных чибча должны сейчас, по идее, кучковаться примерно так же.

– Но ведь без гарантии же?

– Без гарантии, конечно, но шансы на это хорошие. Ну а если вдруг окажется не так, то есть ведь ещё и ольмекские переводчики.

– Так а ольмеки чем помогут? Они ж разве не майя родственны?

– Ага, именно майя. Но они ж торгуют с соседями, в том числе и в направлении Южной Америки. А там, уже в перуанских Андах, сейчас культура поздней Чавин, и она – по Эндрю Коллинзу – имеет явные признаки культурных связей с ольмеками. И этот культ ягуара, на котором ольмеки помешаны, и особенности стиля керамики и прочей мелкой хрени. Ну и кока южноамериканская к ольмекам откуда попадает? От тех же чавинцев. А торговля вся у этих гойкомитичей – сухопутная, и получается, что с Южной Америкой она идёт транзитом через Панаму. Причём, до Гондураса ольмекские торгаши добирались и напрямую, а торгаши гватемальских майя наверняка и дальше – думаю, что среди панамских торгашей найдутся владеющие их языком, а значит, худо-бедно, и ольмекским.

– Если Фамей даст тебе переводчика, – заметил Володя, – Сам же говоришь, что это транзитный путь коки. Разве в интересах фиников пущать нас туда?

– Ага, он уже жаловался, что саженцами коки с горных плантаций поделиться с нами не сможет – его, говорит, в Совете и утерей табачной монополии всё ещё попрекают.

– Тогда, получается, о заходе в Панаму надо молчать, как рыба об лёд, чтоб эти финики зря не нервничали, и переводчик-ольмек в этот раз однозначно отменяется.

– Да, получается так. Если не поможет колумбийский – придётся объясняться с панамскими знаками. Ладно, это уже по ходу дела видно будет, а пока наметим маршрут. Итак, от Кубы к устью Магдалены, а оттуда…

– Я бы причалил восточнее, – спецназер развернул другую карту, – Вот, гляди – ареал основного вида той самой коки. Раз финики делиться ей с нами не хотят, а для нас неприемлемо всецело зависеть от них – так мы ж люди воспитанные и нервировать их не будем, а доберёмся до неё сами. Вот тут, уже в Венесуэле, восточнее озера Маракайбо, прямо рядом, кока растёт вблизи побережья.

– Да, там горная цепь от Анд ответвляется, – въехал Серёга, – И высоты вершин там приличные, побольше, чем к западу от озера и к берегу поближе – береговые дикари должны эту коку хорошо знать. Вот только почему финикийцы здешние о ней не знают?

– Привыкли у ольмеков ей закупаться, – сообразил я, – Раньше, может, и знали о венесуэльской, но её ж и у ольмеков купить можно, и на венесуэльскую сперва забили, а потом и благополучно забыли.

– А что так?

– Да смысл им за одной только кокой через всё Карибское море переться, когда она и у ольмеков есть? Попадут там под ураган на своих вязаных гаулах, и звиздец, а тут – неширокий пролив только до Юкатана пересечь, а дальше уже привычный прибрежный каботаж. И вдобавок, у ольмеков же не одна только кока. Это сейчас ты видишь тут уже кукурузные поля, так это я Фамея надоумил ольмеков сюда завезти, чтоб с их помощью выращивание кукурузы наладить. А раньше они её только с материка и возили. Кстати, о поставках надо с ними договориться – мало нам теперь прежних, больше надо. И по рабам ольмекам Фамей мне ни хрена ещё внятно не ответил, а нам хотя бы пяток семей надо, чтоб в Тарквинее ту кукурузу поскорее выращивать начинали, да наших этому учили. Вот баб он нам, говорит, наскрёб таки десятка четыре…

– Красножопок, небось?

– А ты кого ожидал? Естественно, гойкомитички в основном, но он уверяет, что все отборные, а несколько штук – финикиянки.

– Прямо чистопородные?

– Откуда? Метиски, конечно, как и все они тут. В них во всех, даже в условно белых, есть хоть какая-то примесь чингачгуков, так что тут речь, скорее, о воспитании и культуре. Главное – привычные к цивилизованной жизни и из семей, не передохших от какой-нибудь занесённой на Кубу средиземноморской хвори, что нашим колонистам от них прежде всего и нужно. А уж какие они там конкретно – увидим.

– Значит, сейчас забираем баб, забираем тех ольмеков, что ты с Фамея стрясёшь, забираем колумбийского переводчика, и к нам? – подытожил Володя.

– Не совсем, – поправил я его, – Сейчас он нам переводчика не даёт. Мы увозим баб и ольмеков, сколько даст, выгружаем в Тарквинее, собираем экспедицию и приводим сюда, а тут к нам присоединяются ихние мореманы на паре-тройке небольших гаул и этот переводчик. И уже отсюда мы направляемся – сперва в Венесуэлу за кокой, получается?

– Ага, "нагрёбываемся" с навигацией, фиников с их советами не слушаем, а правим примерно на Арубу и полуостров Парагуана, это как раз чуток восточнее озера Маракайбо.

– Я бы зашёл в само озеро, – предложил геолог, – К юго-восточной части берега горы подходят совсем близко, и уж там-то туземцы точно коку должны знать.

– Если они перекроют пролив и запрут нас в озере – придётся прорываться с боем, – заметил спецназер.

– Расшугаем их на хрен из пушек, – махнул я рукой, – Не проблема ни разу. А вот навязанные нам Фамеем и сопровождающие нас финикийцы, если мы там таки удачно обзаведёмся семенами и саженцами коки – это уже проблема. Из-за них нам придётся уменьшить наши силы на треть, отправив один "гаулодраккар" с добычей сразу же в Тарквинею и поставив финикийцев перед фактом, что поздно им пить "Боржоми" – кока у нас теперь и своя есть. Попсихуют, угомонятся – продолжим путь к колумбийским рекам за платиной, а вот опосля – ага, сюрприз – завернём и в Панаму за хиной.

– И это взбесить фиников уже не должно, потому как и без того монополию на коку они нам УЖЕ просрали, – въехал спецназер, – Да ты у нас прям Макиавелли, гы-гы!

– Ага, он самый. А чтобы им не было так мучительно обидно, мы как раз там и сольём им "секрет" разделения золота и платины и предложим им продавать платину нам – пущай себе зарабатывают на своё масло к хлебу, нам ни разу не жалко. Пожалуй, мы даже семенами и саженцами той хины с ними поделимся – хоть и не лечит она от жёлтой лихорадки, но всё-таки неплохое жаропонижающее – переносить её легче будет.

Как раз эпидемия той жёлтой лихорадки и вынудила Колумба прервать свою грандиозную вторую экспедицию, о которой я, помнится, уже упоминал. Больных было столько, что для их перевозки в Испанию потребовались почти все суда, и оставить на Эспаньоле он смог тогда лишь около пятисот человек. Впрочем, этот факт говорит и о степени серьёзности болезни – кто повёз бы через океан готовых отбросить коньки в любой момент? Смертельные случаи, конечно, были, есть и будут, кто-то наверняка окочурился и у Колумба, но в основном от этой напасти склеивали ласты англичане и голландцы, из всех устремившихся в Вест-Индию европейцев наименее приспособленные к тропическому климату. Долгое время эту жёлтую лихорадку путали с малярией и не отличали от неё – и симптомы схожи, и распространяются обе комарами, но возбудители у них разные – у малярии плазмодий, у жёлтой лихорадки вирус, и если негры, например, к африканским штаммам малярии полностью имунны, то от завезённой в Африку жёлтой лихорадки мрут, случается, и в наше время. А гойкомитичи американских тропиков – эти с точностью до наоборот, страдают от малярии, но имунны к жёлтой лихорадке. Хотя в целом-то она для средиземноморцев, например, не так страшна, как свежие малярийные штаммы из той же Африки, болеют ей и эдемские финикийцы – те, в которых примесь чингачгуков поменьше, и нас ещё в прошлый наш вояж Фамей предупредил, чтобы избегали болот. Поэтому, собственно, наша Тарквинея и строится на сухом и гористом восточном берегу гуантанамской лагуны, а не на отлогом, но болотистом западном…