Текст книги "Мы, аристократы - 2 (СИ)"

Автор книги: Бастет Бродячая Кошка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

  Сэр, почему бы мне и не поделиться некоторыми подробностями своей жизни с друзьями, если им это интересно? Я не делаю из своей жизни секрета, с чего бы?

  Кому сказал? Повторяю – друзьям, сэр. Они слушали меня весьма сочувственно.

  Думосброс, сэр. Некоторые вещи по-другому не получится передать правдиво. Сломанные рёбра от пинков Вернона, например. Запертую дверь в чулане под лестницей и кошачью дырку, в которую просовывают вчерашние объедки.

  Почему я не жаловался дяде с тётей, что кузен с друзьями избивает меня, когда я возвращаюсь из школы? Потому что дядя с тётей тоже избили бы меня. И лишили бы ужина, а мне нужно было хоть что-то есть.

  Кровная защита моего родного дома от моей маглорожденной матери? Даже если бы такое было возможно, откуда ей взяться над местом, которое я никогда не считал своим родным домом, сэр?

  Вы не знали? Вы не думали? Зачем вы тогда вообще взялись опекать меня? Нашлись бы люди, которые умеют думать и хотят знать. Это совсем нетрудно.

  Вы и представить не могли, что бывают такие жестокие родственники? В вашем возрасте и с вашим жизненным опытом? Не заставляйте меня считать, что вам самому нужен опекун – если, конечно, вы говорите правду, сэр.

  Вы очень виноваты передо мной? Знаю, сэр. Вы очень виноваты передо мной каждый день в течение десяти лет.

  Нет, сэр, просьбой о прощении вы не отделаетесь. У вас не получилось купить меня тем, что седой и важный директор умоляет маленького мальчика о прощении, роняя на бороду скупую мужскую слезу. Через десять лет я подумаю, стоит ли вас прощать.

  Что именно я надумаю, я знал уже сейчас. Но это я уже сам с собой, за стенами кабинета... уфф, ну и разговорчик был... Теперь я наверняка переведён директором из условно-полезных существ в условно-вредные – и хорошо, если не в опасные – а в Избранные зачислен мой дублёр Лонгботтом, и всё, что предназначалось мне, достанется на его долю. Значит, если я хочу помешать планам Дамблдора, нужно проследить за новым избранником и разрушить интриги с его участием. И если получится, спасти растяпу.

  По мере того, как статьи появлялись в печати, отношение слизеринцев ко мне разделилось. Вслух никто ничего не говорил, но я был не настолько слеп, чтобы не замечать изменений. Большинство из них отнеслось ко мне с обезличенным сочувствием, я стал для них ещё одним обоснованием неприязни к маглам. Кое-кто заметно потеплел ко мне. Как ни странно, в эту компанию попали Винс с Грегом, и без того относившиеся ко мне неплохо. Детские унижения и необходимость подчиняться своеволию вышестоящих были для них не пустым звуком, и если прежде чувствовалось, что я для них в первую очередь официальный союзник Драко, то теперь я стал для них своим парнем. Но были и такие, кто стал относиться ко мне с той или иной степенью брезгливости. Особенно она проявлялась у Панси Паркинсон и братьев Бойд.

  Братья Бойд, двое высокомерных красавчиков – третьекурсник Уолтер и первокурсник Беннет – относились с молчаливым презрением ко всему миру, от них и следовало этого ожидать. Панси перестала мне язвить, вместо этого при встрече со мной она делала едва уловимую презрительную гримаску и отворачивалась в сторону. Её подруга Дафна Гринграсс, напротив, непрочь была посочувствовать мне, это было видно по её открытому для общения взгляду, но я не давал ей повода для подобных разговоров.

  Отдельным пунктом стояло поведение Забини, с которым мы долгое время находились в состоянии враждебного нейтралитета. В последнее время Блейз пытался сблизиться со мной и с нашей компанией, но мы уже привыкли держать его на расстоянии, поэтому у него мало что получалось. Его отношение ко мне нисколько не изменилось, будто он и не читал этих статей. По каким-то причинам войти в доверие ко мне было для него важнее, словно он, как когда-то Драко и Тед, выбрал меня в союзники. Тем не менее, это "нисколько" настораживало меня, потому что в чём-то переменились даже они. Было заметно, что теперь Драко чувствовал себя при мне неловко – он признавал меня крутым, но никак не мог заставить себя принять меня вместе с моим прошлым, вызывавшим у него спинномозговое неприятие. Нотт относился ко мне почти так же, как и прежде, но краем зрения я стал иногда замечать на себе его испытующий взгляд.

  Когда я уходил в кабинет директора, Тед сказал, что дождётся меня в гостиной. Как и остальные слизеринцы, он понимал, что разговор у меня будет непростой.

  – Есть что-нибудь интересное? – спросил он, когда я вернулся.

  – Так, пустяки, – ответил я мимоходом, потому что в гостиной находилось немало змей, которым было интересно, зачем меня вызывал Дамблдор и чем это закончилось. Тем не менее Тед должен был понять, что пустяки – это больше, чем ничего.

  Я улёгся в нашей комнате на заправленной кровати, заложив руки за голову и дожидаясь его прихода. Вскоре вошёл и Тед, присел на свою кровать и вопросительно взглянул на меня.

  – Сегодня я растерял последние крохи хорошего расположения Дамблдора, – порадовал я его.

  – После таких статей это ожидаемо, – согласился Тед. – Дамблдор наверняка догадался, что это целенаправленная атака. Ты ведь собираешься менять опекуна?

  Этого я Теду не говорил, но вычислил он верно.

  – Да. Он вынудил меня, но, может, это и к лучшему.

  – Однозначно к лучшему. Если у тебя всё получится, ты сможешь располагать собой, а сильно навредить тебе директор не сможет. Ты Мальчик-Который-Выжил, попечительский совет на твоей стороне, общественное мнение тоже.

  – Всё обстоит сложнее, Тед. Потеря опекунства не только отнимет у Дамблдора приличные деньги, но и заметно повредит его репутации, не говоря уже об его планах на меня. Я подозреваю, что теперь он сделает всё, чтобы закопать меня поглубже.

  – А ты не преувеличиваешь? Одного причинённого ущерба мало, чтобы закопать тебя во вред себе. Вот если бы ты знал его планы и мог выдать их...

  Я прикинул и понял, что от Дамблдора я почти ничего не знаю. Наиболее опасные сведения я раздобыл сам.

  – От него мне известно только то, что в его планах мне отводилась роль... фигуры. Разменной фигуры.

  Тед, несомненно, заметил уточнение "от него", но не стал заострять на нём внимание.

  – Если это – всё, это несущественно. Это общие слова, от которых легко отказаться. За них не закапывают.

  – Пожалуй. Но если у Дамблдора получится закопать меня без вреда для себя, он это сделает. Поэтому не говори обо мне никому ни слова. Ничего из того, что можешь знать только ты – когда я ушёл, когда пришёл, где был, что ел, когда умывался... Ни-че-го.

  Нотт приподнял брови, демонстрируя лёгкое удивление.

  – Ты меня знаешь, Гарри, и всё-таки об этом просишь. Либо мне следует обидеться, либо всё настолько серьёзно.

  – Второе. И если у тебя имеются какие-то соображения насчёт меня, я попросил бы тебя не высказывать их вслух, – добавил я, помня, каким пугающе проницательным бывает Тед. – Верные или неверные, они могут оказаться камешком, который сдвинет лавину.

  – Соображения... – он ненадолго призадумался. – Ладно, сюзерен.

  На следующее утро Тед получил письмо. Когда мы с завтрака зашли за учебниками, чтобы захватить их на трансфигурацию, оно ждало адресата на письменном столе.

  Глаза Теда на мгновение расширились, когда он сломал печать и прочитал записку.

  – Это от Грейнджер, – обернулся он ко мне. – Она хочет встретиться со мной и поговорить. После занятий, на южной террасе, где мы прежде общались втроём, помнишь?

  – Тебя это еще беспокоит? – удивился я его взволнованному тону.

  – Ещё бы не беспокоило! Поттер, ты совсем тупой? Вчера ты окончательно лишился расположения Дамблдора, а сегодня Грейнджер понадобилось наладить со мной отношения! Ты понимаешь, что это может значить?

  После снятия окаменения Гермиона не искала общения со мной ни до каникул, ни после них. Все наши отношения в последнее время ограничивались краткими "привет" и "пока", и это меня тревожило.

  – Не буду разочаровывать тебя и утверждать, что это – совпадение, – признал я. – Хотя возможность совпадения не исключена. Грейнджер давно хотела помириться с тобой, но не хотела заговаривать первой. Может, она наконец-то перешагнула этот барьер. Про Диану она знает?

  – Без понятия. В разговоре всё равно выяснится, что ей нужно.

  Последней парой у нас в этот день была ЗоТИ. Гилдерой, как всегда, рисовался и картинно потряхивал золотистыми локонами, производя неизгладимое впечатление на соплюшек, и, как всегда, вызвал меня к доске, чтобы я изображал ему очередную жертву его подвигов. Мне было абсолютно безразлично как то, что мне приходится делать на ЗоТИ, так и то, что ЗоТИ у нас по-прежнему отсутствует как предмет. Как говорится, солдат спит – служба идёт, а что мне нужно, я и сам изучу.

  Я заметил, что Гермиона иногда украдкой оглядывается на нас с Ноттом. Нужно сказать – не только сегодня и не только она, потому что после каникул Тед выглядел так, что мог произвести впечатление на любую девчонку. Даже на такую, которая сохнет по кому-то ещё. После занятий он сунул мне свою папку с учебниками, сказав, что сразу пойдёт на условленное место.

  Я успел написать обзор для завтрашней астрономии и объяснить кое-что оттуда Миллисент, когда он вернулся. Тед дождался окончания моего разговора с Милли, и мы с ним ушли обсуждать его встречу с Гермионой. Судя по тому, как он хмурился, итог ему совсем не нравился.

  – Для начала Грейнджер объявила мне, что она меня прощает, – сообщил Тед, когда за нами закрылась дверь спальни. Было видно, что его это злило. – На девчонок не обижаются, поэтому я поблагодарил её. Она обрадовалась и стала болтать со мной, словно и не игнорировала меня с сентября. Ну ты знаешь Грейнджер – сплошной напор и натиск. Что я делал, что читал, чем занимался, где провёл каникулы и всё такое. Ей бы только допросчиком работать...

  – И много она из тебя вытянула?

  – Да почти ничего, хотя мне пришлось для этого напрягаться. В какой-то мере спасало "а у тебя как?", на некоторые вопросы пришлось сказать, что мне это будет не интересно рассказывать, на другие – что ей это будет не интересно слушать. С последним она не соглашалась, но я был несговорчив. Затем мы немного пообсуждали общеизвестные события. Ещё я сказал ей, чтобы она больше не звала меня Тедом, потому что мы уже не дети и наши могут подумать, что она моя девушка. Она пыталась возражать, но я напомнил ей, что её симпатии отданы Гилдерою и что я не хочу выглядеть идиотом, пытаясь перебить такого соперника.

  – Поиздевался, значит, – хмыкнул я.

  – Не без этого. Гарри, я не могу уважать девчонку, у которой такие вкусы. Ладно бы Грейнджер умная была, но она ведь не умная, у неё просто память хорошая. Зубрилки не бывают умными, они не умеют отличать важное от неважного. Была бы она умная, попала бы в Равенкло, а так... ей самое место в грифах. Вон Милли, та умная, хотя способностей к наукам у неё никаких.

  Не только Тед, но и никто из нас не считал Миллисент тупицей. Если бы Милли была недалёкой и заурядной, она попала бы к барсукам – а она училась у нас в Слизерине. У неё был ясный и конкретный взгляд на мир как на реальность, данную в ощущениях, а любые попытки формализовать его были глубоко ей чужды. Тем не менее учёба была её долгом здесь, и Милли училась добротно, во всём разбираясь, ничего не пропуская и никогда не списывая. Её массивное, рано сформировавшееся тело, крупные броские черты лица с большими "коровьими" глазами и тяжеловатой челюстью, густые тёмно-каштановые волосы, всегда уложенные в аккуратный пучок, в целом были гармоничны и по-своему привлекательны, поэтому никто не удивлялся тому, как вокруг неё захаживал Винс. Я симпатизировал Милли, из наших хогвартских ровесниц она была самой спокойной и надёжной.

  – Два достоинства у Грейнджер всё-таки есть, – отметил я. – Она энергичная и эрудированная. С тобой она мириться надумала или хочет что-то ещё?

  – И то и другое. Наговорившись обо мне, Грейнджер перешла на тебя. Спросила, как у тебя дела – я ответил, что нормально. Стала выспрашивать подробности – переадресовал к тебе. Стала спрашивать, не замечал ли я за тобой чего подозрительного – спросил в ответ, почему я должен что-то такое замечать. Тогда она, не называя источников, выдала уже известный слух о том, что ты наследник Салазара, что ты, возможно, имеешь отношение к нападениям на учеников и что если на тебя вовремя правильно и настойчиво не повлиять, ты можешь пойти по дурной дорожке и стать новым Тёмным Лордом. Это если коротенько.

  Вот, значит, на что решил пустить меня Дамблдор... Непонятно только, почему Гермиона так легко поверила ему.

  – Она интересовалась чем-то конкретным?

  – Да. Грейнджер ищет чёрный блокнот, который она видела у младшей Уизли. Девчонка много писала туда незадолго до своей гибели, и Грейнджер надеется, что записи что-нибудь подскажут ей. Она стала выпрашивать блокнот у родственников рыжей, но в вещах девчонки его не обнаружилось. Теперь она считает, что блокнот остался в школе, и пытается выявить, к кому он попал. Мне она сообщила, что рассказывала тебе о блокноте как раз перед тем, как окаменеть, и предложила напоследок, чтобы я следил за тобой и докладывал ей всё подозрительное. И чтобы я поискал у тебя этот блокнот.

  Это была потеря. Судя по тому, что рассказал мне Тед, Грейнджер не только заподозрила, что это я окаменил её, но и позволила оболтать себя Дамблдору. Не удивлюсь, если она рассказала директору и о Квирреле.

  – Если очень хочешь, ищи, я не возражаю.

  – Гарри?

  Тёмно-серые глаза Нотта искали встречи с моими. Я, оказывается, неподвижно смотрел за его плечо в стену.

  – Всё в порядке, Тед. Я правда не возражаю.

  – У Грейнджер совсем отказали мозги, если она считает, что я стану доносить ей на тебя, – со сдержанной яростью выговорил он. – Гарри, это грязнокровки испорчены демократией, это они служат деньгам и подчиняются должностям. Поэтому они не знают, что такое верность, а я знаю. Тебе придётся очень постараться, чтобы я это забыл.

  Я высоко ценил Теда. Кто бы мог подумать, что я его всё-таки недооценивал...

  – Может, не всё еще так плохо? – задал я риторический вопрос непонятно кому – то ли себе, то ли Нотту. – Она еще девчонка...

  Тед отрицательно помотал головой.

  – Она на полгода старше меня, Гарри.

  – Записать меня в Тёмные Лорды – опасная подстава, – задумчиво произнёс я. – Это, пожалуй, худшее, чему придётся противостоять. Грейнджер что-нибудь говорила про Лонгботтома?

  – Нет. Почему ты о нём спросил?

  – Если меня будут пропихивать в тёмные, понадобится новый символ Света. А Лонгботтом, как мы с тобой знаем, мой запасной.

  – Нет, до Лонгботтома не дошло. – Тед мрачно усмехнулся. – Видно, для символа Света он слабоват.

  – Почему бы и нет? Это как подать – Джек-простак, герой английских народных сказок... Кстати, как у тебя с окклюменцией?

  – Каждый день занимаюсь.

  – Проверим?

  Тед действительно прибавил в окклюменции. Он смог продержаться целую минуту против моей атаки средней силы.

  – Неплохо, – одобрил я после проверки. – Против прямой атаки Дамблдора ты еще не потянешь, но с поверхностной легилименцией справишься. Каждый день подновляй Элузио, у тебя в запасе должно быть не менее пяти скрывающих воспоминаний. И не расслабляйся – в чужую память лезут без предупреждения.

  – Тогда потренируй меня, чтобы я привык, – предложил вдруг Нотт. – Как насчёт того, чтобы ты несколько раз в день неожиданно почитал мою память?

  – Тебя не смущает, что я могу увидеть что-нибудь неподходящее?

  Тед задумался, явно перебирая свои самые сокровенные воспоминания.

  – Кое-что, конечно, не хочется показывать никому, но... странно, Гарри, у меня нет ничего, что я безусловно хотел бы от тебя скрыть. Видно, еще не нажил – так что дерзай, пока не поздно.

  В библиотеку мы пошли вместе. Тед еще не написал завтрашний отчёт, а мне хотелось застать там Эрни. Кое-какие книги я уже передал парнишке, а теперь собирался узнать, как у него идёт учёба и нет ли у него вопросов. Но Диаса в библиотеке не было, зато там оказалась Гермиона.

  – Поттер! – поспешила она ко мне, едва завидев меня в дверях читального зала. – Я так надеялась, что сегодня ты придёшь сюда!

  – У тебя что-то случилось? – спросил я.

  – Нам нужно поговорить.

  – Прямо сейчас? – получив ответный кивок, я отдал Теду свою папку с пергаментами. – Идём.

  Гермиона молчала, пока мы шли на ту же самую южную террасу, где она недавно общалась с Тедом. Я привычно обшарил место на наличие подслушки и ничего не нашёл. Девчонка признавала только прямой подход – когда мы остановились у ограждения, она начала сразу с того, что волновало её больше всего.

  – Поттер! – в её устремлённом на меня взгляде светилась тревога пополам с решимостью. – Я всё равно не верю, что ты плохой!

  – Правильно делаешь.

  Похоже, Гермиона ожидала от меня иной реакции, потому что буря чувств в её глазах сменилась полнейшей растерянностью.

  – Ты можешь вспомнить хоть один мой поступок, за который можно назвать меня плохим? – поскольку она молчала, я продолжил: – Если нет, меня не за что считать плохим.

  – Но...

  – Но – в смысле есть за что?

  – Нет, но...

  – Давай рассказывай своё "но", и мы разберёмся. Ведь ты меня для этого сюда и позвала, так?

  Гермиона машинально кивнула.

  – Поттер, у нас говорят, что ты – наследник Слизерина... Это так?

  – Не знаю, я не видел его завещания. А что, быть его наследником – преступление?

  – Нет, но все же знают, что Слизерин преследовал маглорожденных. Говорят, ты обещал превратить фотоаппарат Колина в кирпич...

  – И он превращён в кирпич?

  – Нет, но сам Колин...

  – Когда это случилось, я был в другом месте, и преподаватели это знают. Неужели ты думаешь, что от меня отстали бы, если было бы хоть малейшее подозрение? Грейнджер, вот ты маглорожденная – почему ты не боишься стоять рядом со мной в уединённом месте?

  – Мы с тобой друзья, ты мне ничего не сделаешь. Но есть и другие ученики...

  – Грейнджер, включи мозги. Зачем мне преследовать других учеников? У меня самого мать маглорожденная. Если тебе этого мало, вспомни, против кого был Салазар. Ты в начальной школе училась? Вспомни, какими были маглы тысячу лет назад – невежественные крестьяне, которых задолбаешься грамоте учить.

  – Да, но... Колин и я... Меня тоже что-то окаменило, Поттер!

  – Может, потому что ты полезла куда-нибудь не туда? Что тебе понадобилось в этом дурацком коридоре, куда всем запретили ходить?

  – Я не помню. Я ничего не помню, даже того, как я тогда выходила из гостиной. Последнее, что я помню – мы с Джинни сидим в гостиной. Одни, уже после отбоя. Она сказала, что сейчас мы пойдём смотреть нечто очень важное, только сначала она блокнот возьмёт. Я тебе о нём рассказывала, помнишь?

  – Это когда я тебя о тайной комнате спрашивал?

  – Да. В нём наверняка было что-то написано о том, что она собиралась показать. Я спрашивала этот блокнот у всех, но он пропал.

  – Ты месяц пролежала окаменевшей в больничке. За это время рыжая могла исписать его весь, выкинуть и завести новый.

  – Но Дамблдор сказал, что это очень важная вещь и что её нужно... ой!

  Гермиона зажала рот рукой и испуганно глянула на меня. Я сделал вид, будто не понял, что она проболталась, и прикинулся возмущённым.

  – Извращенец старый, зачем ему девчонкины любовные записки!

  – Ты знаешь, что там было написано?!

  – Но ты же сама тогда сказала – рыжая туда тайком что-то пишет. А что ещё она могла писать туда тайком?

  – Он намекнул, что в этом блокноте может скрываться тайна гибели Джинни.

  – Тогда ищите, может, и вправду найдёте. Но мне всё равно непонятно, почему ты собралась считать, что я плохой. Не из-за этой же дури про грозу маглокровок?

  Гермиона помялась, на её лице проступило виноватое выражение.

  – Я сказала Дамблдору, что Джинни очень надоедала тебе своим вниманием и что ты жаловался мне на неё. Это не секрет, все видели, как она за тобой ходит. Дамблдор сразу забеспокоился... а потом вздохнул и сказал, сокрушённо так: "Ай-ай-ай, неужели мальчик на такое способен..." Я сразу догадалась, что про Джинни он подумал на тебя, но не хочет говорить мне.

  Да уж, с такими друзьями и врагов не надо. Я оскорблённо воззрился на Гермиону и перешёл в атаку:

  – Все знают, что рыжая загнулась у директора в кабинете, об этом даже в газетах писали. Дамблдор попросту использовал тебя, чтобы ты разносила слухи обо мне. Он готов свалить свою вину на кого угодно, лишь бы отмазаться, а ты и поверила! Клянусь Мерлином, я не убивал рыжую и не собирался убивать её, как бы она мне не надоедала!

  Это было правдой, при необходимости я мог бы рискнуть и дать в этом магическую клятву. Рыжая могла бы жить и жить, если её не допрашивать слишком настойчиво. Гермиона почувствовала искренность моего возмущения и, похоже, поверила.

  – Не сердись, Поттер... я никому этого не говорила – тебе первому сказала. Я понимаю, это не такая вещь, о которой говорят без доказательств. Я ищу блокнот, потому что он может или подтвердить мысли Дамблдора, или опровергнуть их. Я не люблю, когда я в чём-то не уверена, мне нужна ясность, а до тех пор я не знаю, как к тебе относиться. Если ты не убивал Джинни, помоги мне найти этот блокнот. Мы покажем его директору, и он будет знать, что ты не виноват.

  – Грейнджер, мне нет дела до того, кто что обо мне думает – главное, я сам знаю, что я не виноват. Иначе я всю свою жизнь проведу, доказывая остальным, что я не причастен ко всему, что они обо мне насочиняли. Обо мне много чего говорят, на каждый чих не на здравствуешься.

  – Значит, ты не поможешь мне найти блокнот?

  – Я просто понимаю, что это бессмысленно. Блокнот, да еще исписанный глупой малолеткой – не бриллиант, чтобы его хранили, как сокровище. Он скорее всего валяется в какой-нибудь помойке около дома Уизлей, если его не сожгли вместе с другим мусором.

  – Может, он у кого-то из слизеринцев?

  – Вряд ли, у нас такой хлам не подбирают.

  – Ты всё-таки посмотри, вдруг увидишь его у кого-то.

  Я с чистым сердцем пообещал, потому что точно знал, что ни у кого этот блокнот не увижу. Гермиона облегчённо улыбнулась, она добилась от меня, чего хотела.

  – И еще, Поттер, – сказала она. – Даже если тебе всё равно, что о тебе думают, я считаю, что эти мерзкие газетные сплетни нельзя оставлять без ответа. Давай, мы прямо сейчас напишем опровержение, а подписи я сама соберу и потом отправлю опровержение в "Пророк".

  – Это ты о статьях Скиттер? Ты, смотрю, всё уже за меня решила – но там нечего опровергать, там нет ни слова лжи. Именно так я и жил до Хогвартса.

  Девчонка неверяще уставилась на меня.

  – Поттер, это правда? Твои родственники вправду так с тобой обращались?

  – Да.

  – Дамблдор отправил тебя к ним и ни разу не проверил, как ты там живёшь?

  – Вот насчёт "не проверил" я как раз сомневаюсь. Наверняка проверял и убеждался, что всё идёт как надо.

  – Поттер, ты это выдумываешь. Я уверена, Дамблдор ничего не знал.

  – Грейнджер, твоими же словами – это не такая вещь, о которой говорят без доказательств. Раз я её утверждаю, значит, доказательства у меня есть. Ты сама-то веришь, что в его возрасте и при его уме можно за десять лет ни разу не проверить, как поживает подопечный ребёнок? Деньги за опекунство он почему-то не забывал снимать.

  – Но... Поттер... Этого не может быть. Это же наш директор!

  – Грейнджер, когда ты была маленькой девочкой, тогда тебе можно было верить сразу всем – и папе, и маме, и дедушке с бабушкой, и учителям с директором. Теперь ты стала старше, мир вокруг тебя стал больше и сложнее, поэтому тебе придётся выбирать, кому доверять – мне или Дамблдору.

  – Я не могу доверять, если я чего-то не знаю. – Гермиона наморщила лоб, честно пытаясь найти решение задачи в условиях неопределённости. – Если ты расскажешь мне всё, тогда я, может быть, смогу доверять тебе.

  – Знаешь, Грейнджер, на таких условиях я однозначно обойдусь без твоего доверия и однозначно не смогу доверять тебе. Пусть уж лучше Дамблдор рассказывает тебе всё, а меня там Тед заждался.

  Вопреки этикету я первым оборвал разговор, на который меня пригласили, и пошёл прочь, оставив Гермиону на террасе. У аристократов это было бы поводом к разрыву отношений, но откуда маглокровке знать такие тонкости?

  – Но мы же друзья... – растерянно сказала она вслед. Я задержал шаг и обернулся к ней.

  – Друг не тот, кто вымогает секреты, а тот, кто не задаёт ненужных вопросов.

  20.

  Статьи продолжали выходить. Изумлённая магическая общественность ознакомилась с любимым выражением тётушки Мардж «у дурной суки – дурные щенки», узнала, какими выродками считают эти маглы волшебников, как они бьют ребёнка до полусмерти за спонтанные выбросы магии и сколько лет можно носить одну и ту же старенькую одежду после толстяка-кузена. А когда наконец в прессе была напечатана статья о том, что Мальчик-Который-Выжил оказался в магловской больнице из-за того, что кузен попал ему в голову кирпичом, и пролежал там сначала две недели в коме, а затем ещё месяц на лечении, в следующем номере «Пророка» появилось заявление Нарциссы Малфой, в девичестве Блэк.

  Леди Малфой заявляла, что она потрясена подобным обращением со своим троюродным братом Гарри Поттером, что она не понимает, по какому праву Альбус Дамблдор вообще присвоил опекунство, когда у мальчика столько родственников в магическом мире, и что подобное обращение с ребёнком заслуживает Азкабана. В связи с этим она подала в суд требование о лишении Альбуса Дамблдора опекунства и предложила свою кандидатуру в качестве нового опекуна на правах ближайшей родственницы пострадавшего ребёнка.

  Суд собрался за неделю до конца января. Видимо, Малфой приложил все усилия, чтобы ускорить дело в Министерстве, пока Дамблдор не предпринял ответные действия. В день суда в Хогвартсе были уроки, но накануне министерские совы доставили письма Дамблдору с вызовом с суд и декану Слизерина с извещением, что его ученика вызывают в Визенгамот по делу об опекунстве.

  Малфой забрал меня из школы за час до начала суда. Министерство магии находилось под землёй в центральной части Лондона. Посетителям полагалось добираться туда магловскими способами, а затем спускаться через телефонную будку, совмещавшую обязанности лифта и контрольно-пропускного пункта, но поскольку я был вызван на суд, мне разрешалось прибыть через каминную сеть. Это мне рассказал Малфой, пока мы с ним шли к хогвартскому транспортному камину.

  Министерский служебный вход каминной сети располагался в холле аврората – на втором этаже, считая вниз от лондонской подземки. Наши палочки проверили прямо там, в аврорате. В здании Министерства запрещалось колдовать, но у Малфоя был мощный амулет защиты от подслушивания, имитировавший бытовые разговоры, и мы с ним безбоязненно потратили полчаса на обсуждение совместных дел. Затем мы спустились на лифте в Атриум, где нас дожидалась леди Нарцисса, и вместе с ней сошли пешком на десятый этаж в зал суда. Члены Визенгамота рассаживались на балконе, внизу посреди зала стояло одинокое кресло обвиняемого, подлокотники которого были обвиты цепями. Сегодняшнее дело относилось к гражданским, поэтому кресло никому не предназначалось, а стороны судебного разбирательства должны были сидеть на скамьях у боковых стен зала. Малфой собирался, если понадобится, говорить от лица супруги, а я должен был присутствовать в качестве пострадавшего лица. От меня требовалось ответить на вопросы членов суда, если таковые возникнут, и подтвердить своё согласие на смену опекуна.

  Дамблдор заставил себя ждать, но недолго, не больше пяти минут. Он явился последним и уселся на скамью напротив нас, когда все уже были в сборе. Поскольку он был ответчиком, Визенгамот возглавлял его заместитель – рослый светловолосый маг лет сорока с небольшим, представленный как Торфинн Роули. На суде присутствовал сам министр магии Корнелиус Фадж, который открыл заседание. Он представил судебную комиссию и стороны судебного разбирательства, а затем зачитал дело.

   – ...о законности присвоения Альбусу Персивалю Ульфрику Брайану Дамблдору опекунства над несовершеннолетним Гарри Джеймсом Поттером и о лишении его опекунства по причине неудовлетворительного исполнения опекунских обязанностей...

  Закончив читать, Фадж дал слово Торфинну Роули. Беловолосый маг поднялся с места и сообщил суду, что на время присвоения опекунства маленькому Гарри Джеймсу Поттеру у ребёнка имелось трое кровных троюродных родственников – Сириус, Андромеда и Нарцисса Блэк, имевшие преимущественное право опёки и что ответчик злоупотребил своим положением в Визенгамоте, оформив опекунство на себя в обход родственников ребёнка.

  – Позвольте мне слово, – сказал Дамблдор. – Никому из этих родственников нельзя было доверять опекунство над маленьким Гарри, потому что Сириус находился под следствием перед заключением в Азкабан, Андромеда была отлучена от рода Блэков, а Нарцисса была замужем за Люциусом Малфоем, приверженцем Тёмного Лорда.

  – Во первых, Нарцисса Блэк была непричастна к делам Тёмного Лорда, во-вторых, её супруг был оправдан судом, – возразил Роули. – Малфои – достойная семья чистокровных магов, под присмотром которой ребёнок не нуждался бы ни в чём и получил бы отличное воспитание. Ни один ребёнок-маг, а тем более национальный герой из древнего и благородного рода Поттеров, не должен воспитываться у маглов. Никто в магической Британии не мог даже и предположить, что Гарри Поттер содержится в таких ужасных условиях.

  – Газетчики сильно преувеличили бедственное положение мальчика. Родственники Гарри со стороны матери – зажиточная семья, которая может обеспечить мальчика всем необходимым.

  – Я, как и все здесь присутствующие члены суда, видел воспоминания ребёнка в думосбросе и сам убедился, что его постоянно избивали и морили голодом. Посмотрите на него, ему двенадцать лет, а от хронического недоедания он выглядит на десять. Мальчик спал на подстилке в чулане под лестницей и всё время ходил в обносках кузена, его по несколько дней запирали под замок, выпуская только для чёрной работы. Ему не давали читать книги и скрывали от него существование магического мира.

  – Зато мальчик жив! Его у нас все знали в лицо, и если бы он остался у магов, его могли бы убить приспешники Вольдеморта! – горячо воскликнул Дамблдор. – Я спрятал его там, где его никто не будет искать!

  Я заметил, что перед компетентными людьми он не стал выступать со своими байками о кровной защите. Пора было брать слово, и я попросил его. Весь зал уставился на меня так, словно перед ними заговорила скамейка.