Текст книги "Беглый (СИ)"

Автор книги: АЗК

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16

Поздним вечером Инна ушла. Я проводил её до лифта, задержал пальцами край её куртку, потом отпустил, глядя, как створки двери закрываются.

На столе остался эскиз – свежий, живой, с её линиями, её осанкой, её «Я» в силуэте. Рядом – калька, портняжная лента, чертёжный карандаш и запись голоса в памяти:

– Хочу, чтоб плащ шёл за мной, а не висел на мне. Понимаешь разницу?

Я понимаю ее на все сто.

В комнате было тихо. Только шелест листов и еле слышное подвывание ветра за окном. Я активировал «Друга» в личном канале:

– Включи мне консультацию по мягкой коже. Модель: женский демисезонный плащ. Требования: гибкость, воздухопроницаемость, тактильная нейтральность, термостабильность в диапазоне от минус пяти до двадцати градусов Цельсия.

– Обработка принята. Источники: архив «Ремесло 2190», технологические карты «Кожа-Флекс» и «Легато S».

– Рекомендуемые технологии:

1. Двойной дубитель с растительным полимером.

2. Микроперфорация по диагональному сечению – «дышащая сетка».

3. Внутренняя отделка: нейтральная подкладка из вискозы с добавлением полиамида.

4. Все швы – внутренние, с двойной отстрочкой. Без наружных кантов.

Я записывал. Ловил ритм.

– А подвижность материала?

– Оптимальна при толщине 0,8–1 мм. При стандартной выкройке на 44 размер вес изделия – не более 1100 грамм.

– А что по колену?

– Секрет – в подрезе по задней части. Плюс разрез, но не прямой – диагональный.

– Хорошо. А если… запах?

– Натуральный. Но можно пропитать травяной эссенцией. Лаванда, чабрец, немного мелиссы. Свежесть. Без сладости.

Я замолчал, улыбаясь как дурак.

– Ты всё-таки романтик.

– Я – адаптированный под твой мозг. Твоя вина.

Я встал, взял в руки эскиз, поднёс ближе к свету. Вот она. Инна. В этом силуэте. В этом движении ткани. И я понял: это будет не просто одежда. Это будет защита.

– Тогда запоминай. Это будет Плащ Инны. Первый экземпляр. Один в один. Без дублей.

* * *

В 00:03 в интерфейсе «Друга» вспыхнул жёлтый значок: ОБНОВЛЕНИЕ ОСНОВНОГО ДОКЛАДА.

Заголовок:

Наблюдение за объектом ГРИНШТЕЙН Н. А. с 18:00 до 00:00.

Уровень достоверности: 99,7%

Источник: Автономные наблюдательные дроны «Муха» и «Птичка»

Я щёлкнул пальцем по панели.

Визуальная запись включена. Аудио – синхронизировано. Подробный отчёт выводится текстом.

20:24. Приготовление ужина. Прослушивание радиоприёмника.

Пение под музыку. Коньяк в бокале (измерено визуально: около 70 мл, марка «Арарат», 5 звёзд).

Употребление – умеренное.

21:45. Телефонный звонок – абонент женщина (мама).

Содержание: разговор о семейных новостях, родственниках и знакомых.

22:30–23:15. Просмотр телепередачи. Употребление остатков коньяка. Чтение.

23:40. Сон.

Свет выключен. Телевизор – остался включён (зафиксировано по электросети: спящий режим лампы).

«Птичка» покинула район окна, «Муха» – осталась в вентиляции на режиме пассивного мониторинга.

Я пролистал отчёт до конца. Закрыл. Налил себе остатки чая, выпил, глядя в потолок.

– Ну, ну… Ты пока живёшь в хорошем настроении.

Я пока не делал выводов. Информацию – просто отложил. Пусть отстоится. У каждой тени – свой час рассвета.

* * *

С шести утра – я на ногах. Шестичасовой доклад не принес ничего интересного о начальнице ТО. Потом легкая пробежка, завтрак, а дальше карточки, схемы, ремонты, распайки, трижды вызывали «всего на минутку». УЗИ капризничал, стерилизатор глючил, кто-то вылил зелёнку в розетку – мир не без чудес.

Инна мелькала в коридоре – быстрая, собранная. Улыбнуться не успевали – только взглядами касались.

К одиннадцати – собрал заказ для лаборатории.

К часу – чинил гнездо под аппарат ЭКГ, причём ногтями выковыривал изоляцию, потому что отвёртку опять «кто-то унёс».

К трём – помогал дежурному электрику спаять трансформаторную катушку, потому что его напарник «встал на профилактический учёт» после трёхсот миллилитров чистейшего медицинского спирта в глотку.

С 6:00 до 18:00 «Птичка» и «Муха» ничего интересного не зафиксировали:

– Гринштейн на работе, два перекура, один звонок «в неизвестное» (без содержания), всё штатно, без отклонений.

Домой вернулся после ужина в офицерской столовой. Сбросил халат, вымыл руки, включил радио – фоном.

На столе – выстиранные, мягкие простыни. Из них – ткань для макета. Светло-серая, под иглу.

Плоская коробка – выкройки. Рядом – нитки, мел, ножницы, портновские булавки. Я провёл пальцем по эскизу плаща.

Линия плеч – отведённая, талия – чуть сдвинута вперёд, расширение к низу – без резкого угла, ворот – глубокий, но сдержанный. Как она. Шов – как акцент, а не след.

Сначала спинка, потом перед – левый, затем правый, плечи, рукава – втачные, потом перешёл на реглан, потом снова передумал. Собирал, как будто собирал Инну во что-то своё. Защищающее. Элегантное. Точное. Без кричащих деталей.

«Друг» подсказывал:

– Пройма – на два миллиметра выше.

– Линию бедра – не заламывай.

– Добавь полсантиметра под пояс.

– Ты дышишь чаще.

– Ты влюблён.

Я усмехнулся.

– Я просто делаю. Для неё.

* * *

К полуночи макет висел на вешалке. Простой. Белый. Тканевый. Но уже плащ.

Я смотрел на него и чувствовал, как в комнате стало… теснее. Теплее. Как будто она уже была здесь. В нём.

Была уже полночь, я допивал остывший чай, шов на левом рукаве всё ещё не давал мне покоя – чуть потянулся в сгибе. Внутри уже выстраивалась новая версия выкройки… но в этот момент иконка нейроинтерфейса мигнула жёлтым.

СИГНАЛ: ВХОДЯЩИЙ ДОКЛАД.

Объект: ГРИНШТЕЙН Н. А.

Период наблюдения: 18:00–00:00

Источник: «Птичка», «Муха».

Я активировал канал. Голос «Друга» был ровным, без оттенков.

18:42. К дому объекта подъехал автомобиль: ВАЗ-2106, белого цвета.

Государственный номер: к 45−12 МБ.

Водитель: мужчина, 30–35 лет, одет в твидовый пиджак.

Объект (Гринштейн) покинула квартиру с сумкой.

Контакт визуально и тактильно близкий (целуются, прижимаются при посадке в авто).

18:56. Направление: выезд из Минска по трассе М6, далее – сворот в сторону дачного поселка.

Координаты конечной точки: 53.943°N, 27.450°E.

Неофициальное название: «Юстиция» (также известен как «Прокурорские дачи»).

По пути: аудиофиксация разговоров.

Темы:

– «Слава взял „Волгу“, но без прицепа, говорит, потом кинули с холодильником»

– «Лена из связи приторговывает дефицитом, теперь бананы – как свечки»

– «Ящик портвейна за пару банок тушёнки – ну ты понял, времена пошли такие»

– «Если получится протянуть линии на шесть номеров – нам зелёный свет в исполкоме»

20:11. Прибытие. Въезд через шлагбаум.

Дом: двухэтажный, утеплённый, баня на участке.

Подвал – заперт. На чердаке скрытно установлена спутниковая антенна.

20:34. Объект и сопровождающий вошли в баню.

20:48 – отключение света в основном доме.

21:12–22:08. Фиксировано поведение интимного характера.

Уровень контакта: высокий, добровольный.

Перемещение по дому. Одежда разбросана. Физиологическая активность соответствует активности полового акта.

«Муха» остаётся в вентиляции, аудиоконтроль частичный (влажность высокая).

22:41. Затишье. Свет в бане не включался.

23:02. Объект переместилась в спальню.

23:30. Сон.

Сопровождающий зафиксирован на кухне, употреблял алкоголь (предположительно коньяк), затем также отправился в спальню.

Доклад закончился. На голограмму выведена галерея стоп-кадров: дом на фоне ночного леса, тёплое окно, лёгкий пар над крышей бани, серия изображений крайне интимного характера, позволяющих однозначно идентифицировать участников полового акта.

Я сохранил файл, пометил как «для отложенного анализа», закрыл интерфейс.

– Ну что, Наталья Ароновна…

– Пятница у вас, видно, удалась.

* * *

В субботу утром, я как раз вытащил макет из шкафа и аккуратно расправил – ткань мягко упала, силуэт проявился, будто дышал.

В двери щелкнул открывающийся замок. Это могла быть только она. Инна вошла – свежая, немного растрёпанная после улицы, с лёгким румянцем.

– Ну что, зовёшь на примерку?

– А то.

– Готов?

– Не то слово.

Я протянул ей макет – белоснежный, из плотной ткани старых простыней, подогнанный по выкройке, гладкий, с дышащим швом на талии и мягкими плечами.

Она накинула его поверх платья. Я помог застегнуть пояс. Инна подошла к зеркалу. Смотрела молча. Это было долгое-долгое молчание, при полной задержки дыхания.

Я стоял чуть сбоку. Смотрел не в зеркало, а на неё. На то, как в ней сошлось всё – ее красота, мой стиль и модель, освещение…

Она повернулась.

– Ты…

Зависла. И только выдохнула:

– Я не ожидала, что макет может… так обнимать.

В этот момент я услышал сигнал «Друга».

Второй канал, отчёт от «Птички».

Я активировал в фоновом режиме – визуал отключён, только аудио:

– «На неделе один лох должен занести полтарушку…»

– «Полторы тысячи? За подключение?»

– «Да. На Пушкина.»

– «Ну вот и поедем с тобой на бархатный сезон в Пицунду. Или в Гагру. Как скажешь.»

– «Главное – чтобы не спрыгнул. А то запущу его в очередь назад. В 1991-й.»

Я закрыл канал. Без эмоций. Всё записано. Всё зафиксировано.

Инна развернулась ко мне:

– Плащ… будет лучше, чем я.

Я улыбнулся:

– Плащ – будет про тебя.

Она подошла ближе. Обняла меня одной рукой, второй – держала край макета, как будто боялась помять.

– Спасибо.

– Это только ткань. Кожа будет дышать. И жить с тобой.

* * *

Инна поправила пояс на макете, обернулась, поцеловала меня в щёку:

– Мне пора.

– Дежурство?

– До восьми. Потом – домой. Ты у мамы будешь сегодня?

– Сеанс назначен. Пунктуальность как у поезда Москва–Минск.

Она улыбнулась.

– Так и пойдешь в макете?

– Семен Семеныч… – она грациозно выпорхнула из него и ушла легко, с той самой походкой, в которой всё – уверенность, усталость, забота и огонь.

* * *

В квартиру Раисы Аркадьевны я зашёл тихо. Она была у окна, в своем кресле-кровати. Улыбнулась мне очень по доброму. Ее взгляд стал чище, светлее, ровнее.

– Ну что, доктор… с аппаратурой пришёл?

– Сегодня – особый режим.

Я включил мягкий свет.

Активировал «Ската» – микромассаж сосудов нижней части спины, капиллярный прогрев, электростимуляция диафрагмы, нейроуспокоение.

Пока она лежала с закрытыми глазами, «Друг» шептал мне в ухо:

– Улучшение по всем показателям.

– Иммунный ответ стабилен.

– Клеточное питание – на подъёме.

– Следующий шаг: начать легкую ЛФК, пассивные движения.

Я кивнул. Поставил мягкую музыку. Мама Инны уже дремала под пледом, я только поправил его и тихо сказал:

– Вы ещё пойдёте смотреть закат с лавочки в своём дворе.

* * *

Незадолго до прихода Инны, в 18:01 пришел доклад от «Птички».

Объект ГРИНШТЕЙН прибыла в парк им. Челюскинцев.

Контакт: неустановленный мужчина, возраст ориентировочно 45–50 лет.

Тема разговора:

– «Нина, я выбил тебе две на Пицунду. Тебе и твоему… спутнику. Но ты же понимаешь…»

– «Понимаю. Будет тебе Рига, будет тебе „Сигнет“, и даже кассетник из Венгрии»

– «Всё. Договорились. Только чтоб никто, нигде, ни звука»

Переговоры окончены в 18:23.

Ужин – ресторан «Журавінка», счет – оплачен мужчиной.

Наблюдение продолжается.

* * *

Когда Инна вошла в квартиру вечером, мама уже сидела, чуть откинувшись, и держала в руках книгу. Я в это время прилег отдохнуть во второй комнате.

– Мам… ты…

– Я сегодня обед варила. Сама.

– Сама?..

– Сама, – с огромным удовольствием она еще раз подтвердила, и улыбнулась.

Инна бросилась к ней, присела рядом, вцепилась за руку, как будто боялась поверить.

– Костя был?

– Он и сейчас есть. Со своей машинерией. В твоей комнате затих…

– Мам…

– Он не просто лечит. Он возвращает в меня жизнь доча…

Не смотря на дрему, я слышал их практически дословно.

* * *

Ужин на этот раз был простой: картошка, кефир, чай. Тепло, почти буднично. Инна собрала мне сумку, подвинула мне шарф:

– Автобус через пятнадцать минут. Успеешь.

– Успею.

– Спасибо за маму.

– Это только начало.

Она обняла крепко, потом чуть ослабила и поцеловала в щёку:

– Я скучаю уже, хотя ты ещё не уехал.

– Я тоже. Но не на долго.

* * *

Через полчаса я был у себя. Комната встретила тишиной, выкройка висела на гвоздике, макет – ровно по центру.

Я прошёл мимо, провёл пальцами по шву.

– Скоро, – сказал я ему. – Скоро она наденет тебя.

* * *

Форточка окно была открыта, но при этом тишина была полная. Только было чуть слышно, как ветер возится с листьями во дворе.

Сейчас сижу у стола немного прикрыв веки, и листаю выведенный на голограмму доклад о наблюдении, где всё ровно. Чересчур ровно.

Отчёт от «Птички» и «Мухи».

Объект: ГРИНШТЕЙН Н. А.

Временной отрезок: 18:00 – 00:00

20:25. Прибытие домой.

Активность: минимальная. Кофе на кухне.

23:48. Свет в доме потушен.

«Птичка» перешла в ночной пассивный режим. «Муха» осталась в нише под потолком, ведёт фоновое наблюдение.

Я пролистал файл до конца. Выдохнул. Простой вечер – но теперь две координаты привязаны. Два лица вышли из тени на мою доску, где уже есть несколько фигур.

В углу голограммы мигал индикатор от «Птички» – спокойное зелёное свечение. Всё стабильно.

Я выключил свет, лёг и сказал в пустоту:

– Пускай спят. Пока.

Глава 17

Утро воскресенья началось без суеты. Чайник тихо кипел. Радио не включал, не хотел отвлекаться, хотел чувствовать и слышать кожу.

На столе лежал аккуратно разложенный материал. Кожа – тонкая, гибкая, будто живая.

Обработана по всем рекомендациям «Друга». Промята, проглажена, разогрета теплом рук. Я работал вручную. Машинка помогала только на прямых участках. Воротник – сам. Рукав – сам.

Швы – двойные, но без утяжеления. Пояс – с потайной петлёй, по которой Инна точно спросит: «А зачем это?» Плащ рождался. Медленно. Верно.

* * *

В полвторого сходил в офицерскую столовую госпиталя. Поварихи уже знали меня – не как солдата, а как «того техника с верхотуры, что починил электродуховку и носа не задрал». Насчет этой духовки у меня были планы – сделать плавную регулировку температуры через тиристоры и добавить электронный термометр. А там глядишь, со временем будет процессорное управление поддержанием постоянной температуры в рабочей зоне и реле времени.

На раздаче сегодня, Людмила Семеновна. Фартук в горох, волосы под сеткой, глаза как у человека, который повидал сто с лишним обедов в день и ни один не забыл.

– О, а ты чего так в одиночестве?

– Работа.

– Воскресенье, милок. Люди в парк ходят, или в кино.

– А я – в скорняжий космос.

Она хмыкнула, положила борщ, пюре, шницель и предложила мне:

– Может, ужин тебе собрать? Я вечером мимо пройду. Принесу – с пылу с жару. Только скажи.

Я чуть улыбнулся.

– Спасибо, Людмила Семёновна. Очень по-доброму. Но я сегодня в ритме. На кураже. Один лишний запах – и строчка уйдёт.

Она оценила. Кивнула:

– Ну ладно. Я тебе бутеров настрогаю, с чаем будет что на ужин. Только не забывай про людей – даже если шьёшь мечту.

Я поблагодарил, взял после обеда бутеры в обычный армейский котелок и вернулся на техэтаж.

* * *

Заканчивал поздним вечером, уже под лампой. Последние швы легли как надо. Я прошёлся пальцами – чувствовалось: не ткань. Живое. Настоящее. Её. Повесил на плечики. Отступил.

Посмотрел.

И в тишине сказал:

– Готово. Завтра она уже пойдет в нем.

* * *

В понедельник я проснулся раньше обычного – не от будильника, а от тишины, наполненной ожиданием. Плащ висел на плечиках у окна и слегка шевелился от сквозняка, словно дышал.

Словно знал, что его скоро наденут.

Я протёр глаза, умывался долго, будто сам готовился к примерке. Еще раз проверил все строчки. Прошёлся ладонью по поясу. И понял – всё. Он готов. Больше ничего не надо трогать – лучшее враг хорошего.

Щелкает наконец замок двери. Я сразу понял – это она. Только у нее замок так щелкает – дважды. Инна вошла.

– Доброе утро.

– Доброе у меня. А у тебя – сейчас будет волшебное.

Я взял плащ, подал ей, как нечто священное. Она остановилась. Смотрела на него, потом на меня.

– Это… он?

– Он.

– Его можно…

– Его – тебе нужно.

Она медленно надела его. Пальцы дрожали едва-едва – не от холода. От важности момента. Я застегнул пояс. Отступил. Инна подошла к зеркалу. Долго смотрела. Молча. Очень молча.

Настолько, что даже «Друг» не подавал сигнала.

А потом она обернулась. Взгляд – глубокий, без защитный, и какой-то потерянный. Так смотрят не на одежду. Так смотрят на человека, который понял тебя раньше, чем ты себя.

– Ты сделал не плащ, – тихо сказала она.

– Ты сделал…

Я кивнул.

– Ты живая.

– В нём.

– Ты – как в эскизе. Только настоящая.

Она подошла ближе. Положила ладонь на мою грудь. Губы – близко. Голос – совсем рядом:

– Не теряй меня. Никогда.

– В свете только что сказанного, давай я тебя провожу до отделения?

Она в ответ только опустила веки.

* * *

Я спустился с ней вместе. На первом этаже был устойчивый запах сырой плитки. Обычное утро, обычный фоновый гул: тени белых халатов, перекличка шагов. Но когда она вышла из лифта и пошла по коридору, всё вдруг поменялось.

Сначала никто не понял, что произошло. Просто начали останавливаться взгляды. Потом – чуть дольше задерживаться на ее фигуре. И финалом – оборачиваться. И тут я понял: дело не в плаще.

Он просто осень удачно подчёркивал то, что уже было. Легкость походки. Предъявление себя. Линия ключицы, шея, подбородок, взгляд. Инна не шла – держала равновесие между собой и всем остальным.

– Костя, – позвал меня кто-то сзади. – А это кто?

Я обернулся:

– Медсестра. Инна.

– А что за плащ?..

– Подарок.

– Из ателье?

Я улыбнулся:

– Из… мастерской.

Он замер, кивнул. Даже не попытался спросить, где находится эта «мастерская». Видимо, понял – не для всех.

* * *

Инна всё это время молчала. Лишь чуть касалась моей руки пальцами – легко, будто касалась струны, натянутой между нами. У отделения она остановилась.

– Мне сюда.

– Я знаю.

– Вернёшься к себе?

– Вернусь. Но… сначала запомню этот момент.

Она улыбнулась – без повода, без фразы. И только тихо добавила:

– Я не чувствую себя как в одежде. Я как… в домике.

Я кивнул:

– Именно. Это и был мой замысел.

И пошёл обратно. Медленно. Один. Но с чувством, что за поворотом осталось уже сто пудов своё – надёжно, навсегда.

* * *

Несмотря на понедельник, делать особо было нечего. Все что было поломано – уже починено. Предупредив свое начальство, где меня искать пошел домой. Поднялся по лестнице медленно. В комнате – тепло. Плащ уже стал частью нашей с Инной истории.

Я сел. Раскрыл рабочий блокнот и стал набрасывать план комплексной модернизации существующего в госпитале диагностического медоборудования. В этот момент активировался «Друг»:

–10:17. Объект ГРИНШТЕЙН Н. А. вошла в здание Облсовпрофа. Состоялась встреча с мужчиной, установленным как Грицко Виталий Аркадьевич – накануне у него была встреча в парке, ужин в ресторане с объектом наблюдения.

Диалог – зафиксирован.

Объект получила две путёвки на 14 суток в Пицунду.

Сумма расчёта: 1000 рублей наличными.

Документы – в сумке объекта.

Оформлены как «служебный резерв».

В графе «получатель» – прочерк.

В графе «сопровождающий(ая)» – прочерк.

Дата выезда – через 9 дней.

Я замер, держась за карандаш. «Друг» продолжил, не меняя тона:

– Установлен владелец дачи, где объект наблюдения провел почти двое суток:

Котов Георгий Леонидович, 34 года.

Должность: Сотрудник Минской городской прокуратуры,

Статус: заместитель начальника отдела общего надзора.

Звание: советник юстиции.

Адрес проживания: ул. Розы Люксембург, д. 116, кв. 43.

Текущее местоположение: здание городской прокуратуры.

Участие: совещание по линии контроля за поднадзорными структурами.

Контакт с объектом Гринштейн – зафиксирован неоднократно.

Характер связи – личный, неофициальный.

Я отложил карандаш и блокнот в сторону. Сделал глоток воды. Встал, подошёл к окну. Минск за стеклом был обычным. Люди спешили, вороны садились на поручень лоджии напротив.

Я вернулся к столу.

– «Друг».

– Слушаю.

– Пакет данных по Гринштейн и Котову – в отдельную папку.

– Название?

– «Пицунда». Вариант 1.

– Принято. Шифрование активировано.

Я снова взялся за блокнот, и понял – теперь это уже не только моя берлога – это – штаб.

* * *

Зазвонил телефон. Снял трубку.

– Алло…

– Привет. Ты занят? – Инна.

– Только руками.

– Ну тогда слушай, забыла сказать утром. – В её голосе – смех, еле сдерживаемый. – Мама сегодня… сама сняла носки.

– Самостоятельно?

– Да. И потом пошла на кухню. Без палки.

– Ты врёшь.

– Вру как радостный человек.

– Сними.

– Уже сняла. Покажу вечером. Надо только пленку проявить и снимки напечатать. Уже сдала, в обед заберу.

Я замолчал. Говорить было нечего. Всё уже сказано ею.

– Спасибо тебе, Костя.

– Я только начал.

– Знаю. И ты даже не представляешь, как это…

– … меняет всё?

– Да.

Мы молчали. И это было лучше тысячи слов.

* * *

В среду, в одном из отчетов наблюдения был отражен разговор Гринштейн с нашим Абрамом Давидовичем. Дело было уже вечером.

Значит, скорее всего завтра старый еврей меня «случайно» встретит и поинтересуется моими планами.

Так оно и произошло. Я только что закончил настройку автоклава и шагнул в сторону лифта, как вдруг меня перехватил знакомый голос:

– Константин Витальевич, постойте, постойте… – Абрам Давидович.

Пиджак в клетку, портфель с кожаными углами.

– Как ви молодой человек, приняли решение?

Я усмехнулся:

– Завтра в конце дня буду у Натальи Ароновны.

В очередной сводке присутствовал телефонный разговор старого еврея и начальника техотдела АТС-26.

* * *

В пятницу после обеда, отпросившись со службы, я поехал к Наталье Ароновне на работу.

– Добрый день.

Я стоял у её стола, спокойно и ровно дыша.

– Здравствуйте. Я смотрю вы приняли решение?

Гринштейн подняла на меня взгляд – тяжелый, хозяйский, приученный раздавать команды.

– Да. – С этими словами я положил ей на стол нечто в крафтовом пакете, как человек, который уже принял все решения.

Осторожно открыв бумажный клапан, она увидела стандартную видеокассету.

– Что это?

– Это для вас, – сказал я. – Сугубо личное. Очень интересное кино. Советую посмотреть дома и желательно без свидетелей. – Она нахмурилась. И не дожидаясь от нее вопросов, вышел из кабинета.

– Что это? – Донеслось мне вслед.

«Ну что господа присяжные, занавес поднимается, представление начинается!»

– «Друг»! Усилить наблюдение за объектом и прокурором!

– Уже, медик-навигатор второго ранга.

* * *

Наталья Ароновна ехала домой с чувством тревожного раздражения, прятавшегося где-то между солнечным сплетением и висками. На заднем сиденье, в сумке из плотной кожи, лежала видеокассета. Не подписанная. Просто переданная ей этим… Борисенком. Без слов, без намёков. Просто поздоровался, протянул и ушёл. И это было хуже, чем шантаж с криком и угрозами. Он знал, что делает. Гринштейн очень хорошо разбиралась в людях, и именно поэтому уверенно занимала должность начальника техотдела который год подряд. И этот парень был по жизни спокойный, и сто процентов не лизоблюд. Как он без истерики и без показного рвения передал ей эту кассету. Она догадывалась что там… и тем самым местом понимала, что все серьезно. Она не очень-то верила тем кто вертится вокруг начальства и выступает без нужды на всяких собраниях и совещаниях. Это были бездари и болтуны. Бездельники. А этот молчун. Она любила мужчин-молчунов. Если друг молчун, это друг. Если враг, то это враг. Она уважала молчунов, у них есть чему поучиться.

* * *

Стук каблуков по лестничному маршу. Ключ в замок – поворот. Дверь – захлопнулась.

Включив свет в прихожей, она сняла плащ, югославские сапоги, скинула жакет и направилась прямиком в гостиную.

– Кассета… – пробормотала я себе под нос.

Вставила её в «Panasonic»,стоявший на серванте. Привычный щелчок, звук кассетного мотора. Мерцание. Экран заполнился черно-белыми тенями. Проявляется изображение, и на экране возникло её лицо.

Точнее – мой кабинет, она за столом. Передо ней – женщина лет сорока.

– … вы же понимаете, очередь – это надолго, а если хотите до конца месяца, то нужно… —

она четко услышала свой собственный голос.

Спокойный, усталый, но невероятно чёткий.

– … ну, пятьсот. Но с установкой. Гарантировано. – И она, берущая конверт, а потом пересчёт купюр под бумагами.

В горле резко пересохло, она не успела даже подумать, как села на край дивана.

На экране появился мужчина. Я помню его. Электрик с тракторного. Принёс пол косаря – за установку матери вдове ветерана, которых я ни разу в глаза не видела.

Кассета не просто показывала, она предъявляла. Каждое слово, каждый жест, передача купюр. Лица, суммы, детали:

– «Улица Пулихова, 11, квартира 32 – там бабушка, ей 78, но сын обещал принести шестьсот, если без очереди…» – передача коробки из под конфет, в которой деньги. И опять пересчет… она смеётся.

– «С Автозавода – это под мою личную ответственность, я с ним в санатории вместе была.»

Кофе в моей чашке остался недопитым, остывшим. Я даже не заметила, как принесла его. Просто сидела, как будто кто-то вынул из нее позвоночник.

На экране появилась она, утирающая лоб, и что-то говорящая…

С каждым кадром её лицо уходило в серую, липкую тень. В какой-то момент рука потянулась выключить, но остановилась и она заставила себя досмотреть до конца. Наталья Ароновна еще долго смотрела на темный экран.

Стоп. Пауза.

Только потом встала. Взяла сигарету. Затянулась. Глубоко. И прошлась по комнате, как зверь в клетке.

Наконец она подошла к телевизору и выключила его. На нее навалилось дикое, липкое молчание квартиры.

И вдруг – глухой, вязкий голос из глубины головы:

– Кто? Кто тебя снял? Когда? Как?

Ответа она не знала. Но знала главное: это не просто запись. Это вещдок.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула, и метнулась, как крыса к норе.

– Да!

– Наташа, ты дома? – голос Котова, прокурорская зараза.

– Да, Георгий… Дома. Устала.

– У меня тут коньячок. И вопросик, неофициальный. Может, подскочишь?

– Нет. Нет, извини. Голова болит.

– Ты чего такая? С тобой всё в порядке?

Она посмотрела на выключенный уже телевизор, потом на видеомагнитофон.

«Нет. Уже – не в порядке. Никогда уже не будет так, как прежде.»

– Всё нормально. Просто… Надо отдохнуть.

– Ладно, если что – я рядом.

Женщина положила трубку и вдруг впервые за много лет почувствовала страх, настоящий. Не за должность, не за карьеру. За себя.