Текст книги "Беглый (СИ)"

Автор книги: АЗК

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 12

Инна пришла тихо. Без слов. С порога – усталость в глазах, лёгкая тронутось ветром на щеке, и тепло в руках – она держала бумажный свёрток.

– Я тут мимо проходила…

– И оказалась прямо в моём эпицентре.

Она хмыкнула, вошла, поставила свёрток на стол. Села. Разулась. Оглядевшись, заметила:

– Пахнет кожей. И кофе. И… тобой.

– Удачное сочетание?

– Провокационное.

Я в ответ достал из-под стола единственный готовый туфель. Бежевый. Перекроенный. Живой.

– Примерим?

– Ты думаешь – я выдержу?

– Проверим.

Она встала. Сняла чулок. Я встал на колено, подал туфель, надел на ногу – аккуратно, как капсулу на сложный механизм. Он сел идеально. Ни залома, ни напряжения. Как будто родной.

– Теперь, пожалуйста, – я сглотнул, – поставь ногу на табурет.

Инна приподняла бровь:

– С ноткой империи звучит.

– Умоляю. Просто сделай это.

Она встала боком к свету. Плавно, выверенно поставила ногу на табурет. Плечи назад. Голова повёрнута. Рука вбок. И в этот момент я увидел. Гармонию. Линию. Суть. Как будто Вселенная выстроилась в этой позе.

Я прохрипел:

– Замри!

Схватил ватман, перо, чёрную тушь. Провёл первую линию. Потом ещё. Лодыжка. Подъём. Контур бедра. Шея. Профиль. Линии не были точными – они были живыми.

Инна стояла молча. Только взгляд – цеплялся за мои движения. Я рисовал, не выдыхая, на одном дыхании. Бумага оживала. Пространство исчезало. Была только она. В ней. Через меня.

Когда я положил перо, она медленно опустила ногу.

– Что это было?..

– Это была ты… через меня.

Она подошла. Смотрела на эскиз. Потом на меня.

– Ты только что взял и обнажил меня, не раздев.

– Да.

И тут же – шаг. Один. Она в моих руках. Поцелуй – не как благодарность. Как – захват. Как огонь. Как честный рикошет между душами. Руки. Плечи. Шея. Запах кожи и туши. Страсть – быстрая, как волна. Никто из нас это не планировал. Но всё было от души и честно.

Позже, когда она собиралась уходить, я проводил её до двери.

Она оглянулась на пороге:

– Мне будет тепло. Даже на улице. Спасибо.

– Возвращайся. Всегда.

Дверь закрылась.

Я сел на кровать. Ватман со скетчем лежал на столе. В комнате – тишина. И странный стук в голове. Как рикошет. Громко. Глубоко: «Я вылечу её маму. Просто чтобы она никогда не уходила в ночь.»

* * *

В середине недели, после работы мы с Инной доехали на трамвае до спального микрорайона. Хрущёвка, запах лестничной клетки – пыль, немного кошачьей мочи, чуть плесени. Обычная двухкомнатная квартира на третьем этаже «болгарка», но с налётом женского упрямства и заботы: всё чисто, с душой, но давно просится на руки капитального ремонта.

Инна открыла дверь ключом, кивнула:

– Проходи. Только разуйся – мама очень чувствительна к пыли.

Я вошёл. Вешалка – перегружена. Обувь под ней аккуратно расставлена на полу. На стене – календарь с оторванным нижним краем и фотографией озера Нарочь.

– Снимай «Аляску». И не пугайся: мама сегодня в духе, но она очень наблюдательная.

Из глубины комнаты – женский голос:

– Это у тебя кто? Тот самый… черненький?

Инна засмеялась:

– Не черненький, мама. Он просто аккуратный.

Я шагнул в левую комнату. У окна на ортопедическом матрасе – невысокая, сухощавая женщина, лицо строгое, глаза живые и… глубокие.

Она лежала на переоборудованной тахте. Одна рука – в движении. Вторая – безвольна. Стопы – с напряжением.

– Константин. Очень приятно.

– Раиса Аркадьевна. Мне тоже.

– А говоришь, не черненький. Он – вылитый твой дед в молодости. Такой же скептик во взгляде.

Я улыбнулся, присел на стул:

– Я думаю, что взгляд – это и есть ДНК настоящего человека.

Она посмотрела дольше, пристальней.

– Умный. Осторожный. А как насчёт терпения?

– На «отлично», если есть цель.

«Друг» включился в фоне, сканируя биохимические параметры. На внутреннем уровне я видел сразу: атрофия в нижних конечностях, гипертонус в поясничной зоне, спастические очаги в мозжечке и участке шейного отдела. Ремиттирующая форма рассеянного склероза. Прогресс – пока контролируемый.

– Зафиксировано. Иммунный дисбаланс – высокий. Местные медикаменты обеспечивают лишь замедление процесса.

– Необходима адаптированная терапия. Фармакологический комплекс: β-интерфероны, миелопротекторы, специфический миелин-стимулятор.

– Рекомендую доставку на орбиту: максимум через 12 дней.

Пока шёл разговор, я уже знал, что делать.

* * *

– Раиса Аркадьевна, скажите, где у вас солнце бывает чаще – утром и вечером?

Она приподняла бровь:

– Восточные окна. Почему?

– Потому что мы поставим здесь панорамную кровать-коляску. С регулировкой. Чтобы солнечные ванны – без усилий.

– И с тюлью. Я не люблю прямой свет.

– Учтём. Рекомендую вместо тюля качественные солнцезащитные очки. Снижение спазма начнётся не с укола, а с правильной среды.

Она вздохнула, но губы её тронула тень улыбки. Инна смотрела на меня, прижав ладони к губам.

Я встал, прошёл по комнате:

– Дверные проёмы – узкие. Надо расширять. Пройдёт между кухней и коридором инвалидная рама – с поворотом?

– Нет, – сказала Инна. – Я всегда поднимаю её и тащу задом.

– С этим – покончим.

– Рекомендую адаптацию: замена порогов, расширение проёма на 12 см, установка скользящих петель.

– Сборка кровати начата. План готов. Примерное время завершения – 3 дня.

Я сел рядом, взял руку Раисы Аркадьевны. Тёплая, хрупкая.

– Мы не будем обещать невозможное. Но стабильность, ремиссию, уверенность и минимум боли – да.

– А откуда вы такой?

– Оттуда, где никто не уходит в туман, если это можно предотвратить.

Она кивнула. Медленно. Как человек, который услышал больше, чем сказано.

Инна стояла у дверного косяка. Глаза – блестели.

– Ты… это всё серьёзно?

Я кивнул.

– Да. И уже начал.

– Отметка сделана. Начата операция «Светлый Дом».

– Цель: восстановление качества жизни объекта «Р. А. Сафронова».

– Мотивация: человеческая.

* * *

Вечером в пятницу, я и она снова вдвоем едем к Инне домой. Мы вышли из трамвая, прошли под ветвями уже почти голых деревьев. Холодный воздух щекотал нос. Осень в Минске – не разу не Африка. В подъезде – пахло, не как в прошлый раз… иначе.

Инна морщит нос, нюхая воздух:

– Кошачья моча исчезла?

Я усмехаюсь, думая про себя:

– Не исчезла. Просто «Птичка» дважды проскакала по этажам и разбрызгала репеллент с запахом хищника.

Коты – не глупее людей. Побоялись конкуренции.

Раиса Аркадьевна была, как и ожидалось – в своей комнате – уже в пижаме, в руке уверенно держит газету.

Кивает сдержанно:

– Проходите. Я тут вас уже заждались.

Я ставлю на пол два свёртка, раздеваюсь и сразу начинаю собирать подставку под обувь из авиационной фанеры, которая складывается и раскладывается без гвоздей и шурупов – на пазах, как детский конструктор.

Инна помогает, хихикает:

– Тебя надо срочно клонировать.

– Тебе меня одного мало? Я могу прибавить обороты…

Второй свёрток – вешалка настенная, с хитрой системой раздвижных крюков.

Лёгкая, но прочная. Под пальто, сумки и даже ключей.

В коридоре стало заметно просторнее.

Теперь они вдвоём могли пройти, не прижимаясь к стенке и не наступая на тапки.

Раиса оценивает краем глаза через дверной проем. Не комментирует. Но кивает.

* * *

После апгрейда коридора, Инна на кухне достала судки с едой. Я достал из кармана список: диета с учётом диагноза. Противовоспалительное питание, минимум соли, дробное кормление, лёгкие белки, теплосберегающий режим блюд.

– Вот, завтра сделаю специальный омлет с брокколи. А сегодня – гречка, тушёная индейка и немного кураги на десерт.

– Ты где взял брокколи Костя?

– В ботаническом саду…

– Откуда они там?

– Один чел, пишет диссертацию, я ему кое чем помог, а он взамен будет выращивать овощ и делиться урожаем.

На этом вопросы заканчиваются и Инна уходит кормить маму. Та принимает еду сдержанно, но ест спокойно. Ни тени раздражения. Даже просит тёплой воды.

– Мягче стало. – признаётся она. – Не колет зубы. И… не такая горечь.

Я улыбаюсь.

– Это только начало. Мы тут всё перепишем. На чистовик.

Комната у Инны маленькая. Но тёплая. Мы легли, не зажигая свет. Под одним одеялом. Лицом к лицу. Без слов.

Инна шепчет:

– Устала. Но так хорошо…

– А завтра будет ещё лучше.

– С тобой – да.

Она уже засыпает, когда добавляет:

– Спасибо тебе за всё. И за маму – особенно.

Я не отвечаю. Просто глажу её по волосам. Тихо. Медленно.

А в соседней комнате Раиса Аркадьевна не спит. Лежит в темноте. Слушает. И думает. Не о своей боли, и не о болезни. А о том, как в ее дом вошёл человек… Который не спрашивал разрешения на заботу. Просто проявил ее, и не останавливается.

* * *

Утром на кухне было прохладно, а чайник гудел на плите, как турбина перед запуском.

Инна застёгивала куртку, натягивала шарф:

– Я сбегаю за хлебом, быстро. Ты пока… омлет?

– Уже пошёл греть сковороду.

– Ты идеален. Прямо до подозрительности.

И вышла, хлопнув дверью, оставив меня на кухне – с миской яиц, брокколи, рисовой мукой и каплей льняного масла.

А что делать? Человеку надо диетическое, противовоспалительное питание. С максимумом пользы – минимумом нагрузки.

Раиса Аркадьевна лежала у окна, с книгой.

– Доброе утро, Раиса Аркадьевна. У нас сегодня – омлет, как обещал.

– Если вы молодой человек ещё и готовите так же, как ремонтируете вешалки, боюсь – я не выживу от восторга.

– Берегите себя, не восторгайтесь… Хотя немного можно – и вам не будет вредно, и мне приятно. Сегодня в меню – мягкая текстура, минимальная соль, тёплая температура.

И поставил перед ней тарелку, добавив курагу и глоток чая с мелиссой.

Она ела медленно, но с аппетитом.

– Нежно… и не скучно. Как вы это делаете?

– Магия. Ну и немного инженерии.

После завтрака – гигиена, смена пледа, включён аудиосеанс с мягкими альфа-волнами и направленным инфразвуком от «Мухи», устроившейся на подоконнике.

Раиса Аркадьевна моргнула несколько раз, сказала:

– Музыка у вас как сон в лесу…

– И это – часть плана.

– А-а… понятно… Вы что-то затеваете.

И выключилась. Спокойно и мягко.

Активизировался «Друг»:

– Время работы в безопасной фазе: 2 часа 14 минут.

– Медробот «Скат-3М» активен.

Действия медицинского робота:

1. Проверка состояния кожи и суставов: инфракрасное сканирование, микромассаж мышц-антагонистов.

2. Аппликация геля с нейромодулятором на шею и поясницу.

3. Лёгкое лимфодренажное воздействие – стимуляция капиллярного кровотока.

4. Параметры давления, пульса, кислорода – всё в пределах нормы.

«Птичка» тоже принялась за дело.

В режиме бесшумного демонтажа лазер расширяет:

– дверной проём кухни на 12 см,

– проход в ванную – на 14,

– нижние пороги снимаются,

– укладывается тонкий слой амортизирующего покрытия, чтобы не царапался пол и легче каталась коляска.

– Завершено. Обломки переработаны. Пыль – в циклоне «Комар».

– Ожидаю доставку мебели через 48 часов.

Пришел доклад с орбиты от «Помощника».

Канал зашифрован. Приём данных с орбитального контейнера:

– Кровать-коляска 1 комплект – готовность 100%, доставка через 2 суток.

– Миелин-стимулятор – синтез завершён, стабилизация в изотермической капсуле.

– Фотохромные линзы с ИК-защитой – напыление завершено, адаптация под чувствительность сетчатки пациента учтена.

– Ручной модуль регенерации суставов – подготовлен к полевому тестированию.

– Примечание: «Вы слишком хорошо лечите для стоматолога, Константин Витальевич.»

Задачи поставлены, цели определены, мне остается взять в руки ведро, тряпку, и вымыть пол, подоконники, и все остальное. Заодно собирая всю ненужную мелочь с полок: пустые банки, старые бумаги, запчасти от утюга, – всё в мешок.

Вытираю пыль с фотографий, одновременно внимательно их рассматривая. Подправляю криво висящий пейзаж. В общем навожу порядок не просто в квартире, а в жизни.

* * *

Раиса Аркадьевна в этот раз проснулась без привычного «рывка». Тело не горело. Руки не тряслись. Мир был ровным, словно кто-то подровнял и пригладил полотно её реальности.

Она открыла глаза. На потолке – ни паутинки. Воздух – чистый, чуть пахнет воском и яблоком.

Свет не бил в глаза – тюль повешен иначе. Правильно. С заботой. Она повернула голову.

Проезд из комнаты – расширен. Без сколов, без острых углов. «Как… как будто про меня вспомнили.»

Колёса кровати-коляски тронулись без рывков, без скрежета. Пространства – стало больше, и в нём – её стало больше.

На кухне слышны шаги, шорох полотенца, скрип табурета. Раиса прокатилась туда сама. Без напряжения.

– Доброе день, – сказала она.

Я обернулся, стоя в рубашке с закатанными рукавами, с венчиком на голове из пыли, вытирая последнюю каплю со стола.

И улыбнулся, так… как улыбаются люди, которые давно здесь, и давно свои.

– Вы спали, как принцесса.

– А проснулась… в новой стране.

Она осмотрелась. Медленно. Детально. Каждый угол. Каждая мелочь.

И тихо сказала:

– Ты изменил всё. Почти не касаясь.

– Я только создал удобство. Всё остальное – вы.

– Нет, – она посмотрела прямо. – Всё остальное – мы. Потому что я вдруг поняла…

– Что?

Раиса Аркадьевна посмотрела в окно. На дерево, на которое смотрела каждый день. И вдруг оно показалось ей чуть выше, чуть живее чем раньше.

– Я вдруг поверила, что у меня… есть завтра.

И в этот момент – молчание стало самым громким подтверждением того, что всё мной сделано правильно. Я подошёл к ней ближе. Присел рядом. Взял её руку. Не как врач, и не как спасатель, а как человек, который останется рядом навсегда.

Глава 13

Я только успел заправить постель у Раисы Аркадьевны и дополировать стол на кухне, как в замке щёлкнул ключ. Инна вошла, аккуратно поставила сумку и… застыла в коридоре. Я вышел ей навстречу, вытирая руки полотенцем.

– Привет. Как смена?

– Подожди… ты… всё это сам?

– Ну… почти. Мама – спала.

– Ты дверь с кухни срезал?

– Да. Аккуратно. С пылесосом.

– И тюль перекинул?..

– Потому что свет на нее падал неудачно. А теперь мягко ложится. Видишь?

Она оглядывалась. Шаг за шагом. Порогов нет. Пол ровный. Воздух стал легче. Пространства – больше. И – спокойно. Очень.

Она подошла ко мне, заглянула в лицо.

– Ты даже… фартук мой нашёл.

– Не мог в своём работать. Он весь в клее и графитке.

Инна прикрыла глаза и выдохнула.

– Я хочу тебя обнять. Сначала – как женщина. Потом – как дочь. Потом – снова как женщина. Разрешишь?

– Для тебя?

– Только для меня!

– Подожди, только стану на табуретку. Ладно, иди мой руки, будем кушать.

Я разогрел рагу, вытащил из духовки не остывшую гречку, поставил салат с морковью и яблоком.

Раиса сидела в своей коляске, с подушкой под спиной, уже совсем другая – с живым цветом лица и тихим наблюдала за нами.

Инна наливала чай, перекинулась взглядом с матерью:

– Ну как он тут без меня?

Раиса Аркадьевна отложила ложку:

– Знаешь, Инн… я думала, ты привела в дом мастера.

– А привела?..

– Мужчину, настоящего.

Я опустил глаза. Смущённо. А внутри – чётко встал маяк. Всё правильно. После ужина мы помыли посуду, убрали всё, накрыли маму Инны пледом, пододвинул к окну.

– Мы сходим во двор, воздухом подышим.

Раиса Аркадьевна кивнула:

– Я тут. У меня теперь даже в темноте удобно.

* * *

Мы с Инной вышли подышать. И просто сели на старую деревянную скамейку у подъезда.

Под ногами – крошка асфальта, листва. Осенний Минск пах прелой листвой внутриквартальных насаждений и тишиной спального микрорайона.

Я смотрел на её профиль в полутьме. На эту мягкую линию носа, ресницы, которые трепетали от ветра.

А она смотрела вверх – туда, где между домами обрывками виднелось небо.

– Знаешь… – она заговорила первой. – Мама сегодня улыбалась. Ты видел?

Я кивнул.

– Видел. Но думал – это ты. С утра, с голосом, с завтраком.

Инна качнула головой.

– Нет. Это ты, Костя.

Я не ответил сразу. Только провёл ладонью по её плечу. Она была такая тёплая. Родная. И немного уставшая.

Я вздохнул:

– Я просто хочу, чтобы тебе и ей было легче. Не героически. Просто – легче. Чтобы у неё снова появились дни в которые она прожила, а не выживала.

– Так и есть.

Она чуть обернулась ко мне.

– Я даже не знаю, как это описать… Когда ты рядом – всё двигается. Не быстро, но двигается. Как будто в доме появилась ось.

– Или ритм.

– Да.

Мы замолчали.

Ветер покачал голую ветку над нашими головами. Где-то далеко проехал трамвай.

Я сказал:

– Мне тут хорошо. Без пафоса, без космоса. Просто… хорошо.

Она кивнула.

– Потому что ты стал частью этого мира. И моего тоже.

– Навсегда?

Инна улыбнулась. Без кокетства. Просто – уверенно:

– Навсегда.

Я хотел было пошутить, отвести глаза, сказать про шторы или кошек, которых «Птичка» распугала по всему району.

Но вместо этого взял её руку. Молча. Крепко. И она не убрала. В этот момент я понял, что в жизни бывает и тишина. Не тревожная – а внятная.

Такая, в которой слышно:

«Ты на месте. Ты нужен. Ты – дома.»

* * *

Мы с Инной уже развернулись к подъезду, мечтая о горячем чае и, может быть, получится уговорить Раису Аркадьевну на мандаринку под «Кабачок 13 стульев» из чёрно-белого «Рекорда».

И тут за спиной резкий визг тормозов. К подъезду подъехал «бобик» с армейскими номерами. Фары освещали опавшую листву и асфальт.

Из машины выскочил солдатик – парень лет двадцати с красной повязкой на рукаве и в шапке с ушами, сползшей на бок:

– Константин Витальевич Борисенок! Здесь такой⁈

Я шагнул навстречу.

– На месте. Что случилось?

Парень чуть запыхавшись:

– Срочно! В госпитале авария в хирургическом корпусе. Сбой в энергосети. Генератор не заводится, электроножи не работают, резервное освещение гаснет. Начальник госпиталя приказал: «Борисенка найти любой ценой!»

Я молча кивнул.

Инна только подняла глаза:

– Костя?..

– Поеду.

– Ты уверен?

– Я – нужен. Они не справятся.

Я наклонился к ней, быстро поцеловал в висок.

– Уложи маму спать, а я – вернусь, когда всё починю.

Она кивнула. Серьёзно. Без пафоса.

– Езжай. Я жду.

Машина взревела. Я сел на переднее сиденье, бросил взгляд в окно. Инна стояла у крыльца, в свете лампочки. Не махала. Не кричала. Только смотрела – так, как смотрят на тех, кто идёт в дело, не спрашивая «почему», только «куда?»

Мы подъехали к зданию на максималке. Хирургическое отделение утопало в полумраке. Мигающие окна, замирающее освещение. Над входом – лишь слабый огонёк аккумуляторного фонаря, подвешенного к козырьку крючком из проволоки. Тишина была гулкой. Ни шагов, ни голосов. Только редкие крики в глубине – короткие, нервные.

На крыльце стоял полковник Дубинский – в халате, ботинках на голую ногу и с проводом от переноски в руке.

– Борисенка! Слава Богу!

– Что у вас?

– Полный абзац.

– Технически?

Он загибал пальцы:

– Перегрузка подстанции! Сгорел главный выключатель. Резерв – не тянет. Генератор не запускается – стартер сдох.

– Хирургия?

– Один наркоз посередине, другой в разрезе. Работаем на ручной подсветке. Электронож – всё.

– Батарейки?

– Один нож питали от лампы «Фотон», второй – от ксеноновой лампы в кабинете ЛОРа. Оба сдохли.

Я кивнул.

– Где щитовая?

Он махнул рукой.

– Подвал. Следите за головой. Полки с хлоркой – над головой.

Здесь пахло кислым, влажным, старым. Как будто сама электрика обиделась на госпиталь и ушла в обморок.

Я подключился к «Мухе» через нейроинтерфейс.

– Диагноз: оплавлена контактная клемма.

– Генератор в норме, стартер – механическое повреждение щёток.

– Решение: перезапуск питания через третий контур, подключение аккумуляторного блока от реанимационного резервного шкафа.

– Мануальный запуск.

Я снял крышку, закусил провод зубами, вставил перемычку, подключил блок через самодельный шунт – и провернул.

Гул. Щелчок. Свет.

– Есть! – крикнул я вверх. – Давай, родной, крутись!

Через секунду сработали лампы в коридоре. Следом – звук вентиляции. Потом – распахнулась дверь из операционной, и оттуда вылетел врач в халате, мокрый от пота:

– Электронож есть⁈

Я сунул ему в руки адаптер:

– Подключай через бокс №3. Я вывел на байпас.

Он только кивнул и исчез обратно в операционную.

Следующие два часа я бегал между щитовой, лабораторией, реанимацией и архивом. Вытаскивал провода, переключал приоритеты, ставил переноски, сбрасывал тепловую защиту на прожекторах.

«Друг» подсказывал схему, «Муха» и «Птичка» следили за температурой блоков.

Я знал, что не имею права устать.

Потому что там – под скальпелем – человек. И если я не дам ток, нож не сработает. А без ножа – всё.

* * *

Под утро всё успокоилось. Свет – был. Стерильность – вернулась. Хирурги вышли, молча. У одного руки дрожали. Но никто не жаловался. Все знали – всё случилось, потому что «этот парень» пришёл и всё запустил.

Начальник госпиталя подошёл ко мне и молча положил руку на плечо. Стояли долго, и только потом он сказал:

– Костя… ты спас не одного пациента. Ты – вытащил всех из жопы.

– Я просто делал, что умею.

Так еще немного постояв, мы с полковником разошлись, но перед этим он меня поощрил:

– Двух дней отгулов тебе хватит Борисенок?

– Вполне, товарищ полковник!

– Тогда иди отдыхай, свободен.

Город ещё спал. Серый, влажный, холодный. Но внутри было тихо и тепло.

Проходя мимо вахты, услышал голос дежурной:

– Борисенок, тебе письмо вчера пришло!

– Ага… Спасибо.

И мои ноги свернули к стелажу, разбитому на клетки, где каждая была подписана буквой алфавита. В клетке с буквой «Ч» лежало письмо. Плотный серый конверт. Почерк – узнаваемый. Дедов.

Крупный, с нажимом. Подписанный:

«Костюша. Личне руке. От дедулі.»

* * *

Поднявшись к себе, я умылся, снял с себя все грязное и встал под душ. Отмывшись и переодевшись в чистое, поставил кипятится воду и взял в руки конверт. еще раз прочитал адрес и открыл.

Запах кожи, пыли и чего-то… настоящего, что ли… Дед писал:

'Здарова, унук.

Дзякуй табе за ўсе. Наташа носіць туфлі як прынцэса, і ўсе дзяўчаты глядзяць як на казку. Але ты мне скажы – калі табе гэта сапраўды па душы… то можа, час адкрыць справу па-сапраўднаму?

У мяне тут адзін стары знаемы – Аляксандр Міхайлавіч, у Гомелі, трымае склад. Кожы ў яго – як у музеі. І есць у яго памяшканне, дзе можна арганізаваць сапраўдную майстэрню. Хочаш – з’ездзім, паглядзім. ен чакае адказу да наступнага тыдня. А калі хочаш працаваць у Мінску – ен табе можа шлюб зрабіць, з пастаўкамі. Па сабе, як свайму. Гэта не проста пра рамесніцтва, Костюша. Гэта – пра справу з рукамі і з сэрцам. Думай. І калі што – ты ведаеш, дзе мяне знайсці.

Дзед.'

Я опустил письмо. Подошел к окну. Снег начал ложиться тонкой пылью на подоконник. Первый. Легкий. Пробный.

Дед предлагает открыть мастерскую…

* * *

После бессонной ночи в госпитале и письма от деда, я позволил себе немного отключиться.

Не совсем сон, не совсем отдых – просто тихая темнота с четкой мыслью: надо лететь.

На рассвете я активировал атмосферник, вывел маршрут на полуавтомат, выбрав старую точку посадки – лесной массив у улицы Барыкина. Знакомое место. Проверенное. И – родное.

Летели без звука, сквозь рассветную дымку и туман над болотами. «Птичка» удобно устроилась на внешней подвеске, и заодно проверяла маршрут, «Друг» анализировал погодные параметры и параметры самого атмосферника.

– Посадочная зона очищена. Травяной покров 82%. Визуальный контакт с жилыми постройками через 640 метров.

– Все как тогда, – пробормотал я.

Атмосферник сел мягко и беззвучно как кот, запрыгивающий на подоконник. А самое главное скрытно.

Вышел, вдохнул – и сразу получил в лицо весь гомельский октябрь. Мокрые листья. Запах костра. Чуть запаха земли. И яблоки где-то рядом, прелые.

Свернул к тропинке – та, что вела к дедовой калитке. Я не стал стучать – просто толкнул ее.

Во дворе стоял дед – в старой жилетке, в фетровой кепке, с мокрыми руками – видимо, мыл сапоги.

– Ну здарова, Канстанцін Вітальевіч, – сказал он с ухмылкой, не поднимая взгляда. – Пакуль ішоў, я ўже ваду падагрэў. І сыр у халадзільніку.

– Привет, дед. Письмо получил.

– Я ж бачу. Бо ты тут. Не праз тэлефон, не праз пошту. А тут. Па-сапраўднаму.

Бабушка вышла следом, вытирая руки о передник:

– Божачкі, Касцік! Ты ж што так ціха⁈ Мы ж і не ведалі! Ты б хоць трошкі паспаў! Я б аладкі падсмажыла, а то ж прыехаў – а ў мяне толькі тварог.

Я обнял обоих. Сильно. Как в детстве. Как будто небо стало ниже, а земля – ближе.

* * *

Мы пошли в мастерскую после обеда – через двор, мимо яблочного дерева. Дед отпер дверь древним ключом, впустил меня внутрь и молча щелкнул выключателем.

У него здесь тепло. Знакомые запахи – воска, клея, пыли. На полках – колодки, куски кожи, сапоги на реставрации, сумки наполовину готовые. На столе – недошитый ремень и две кружки.

Дед разлил кипяток из эмалированного чайника, добавил заварки и по куску сахара каждому.

– Слухай, Костюша… Пішу я табе тое пісьмо – і сам не ведаю, чаго хачу болей. Каб ты прыехаў – ці каб ты не прыехаў.

Я улыбнулся:

– А теперь?

– А цяпер… добра, што прыехаў. Бо ўжо бачу – галава ў цябе не халодная, а цеплая. І рукі не для касмічных кнопак, а для жывое справы.

Он отпил чай, вздохнул:

– Значыць так. Палыч… ен, як і я, быў калісьці рамеснікам. Потым перайшоў на нарыхтоўку. Зараз трымае старое сховішча пад скуру, недалека ад аэрапорта.

У яго – усе. І цяля, і козка, і нават лакаваная экзотыка, калі трэба.

– И помещение?

–есць. Старая прасавальня. Сухая, электрыка есць, вокны есць. І швейка стаіць, «Чайка-132» – праўда, капрызная.

Я молчал. Чай остывал. Дед глянул поверх чашки:

– Кастусь… калі ты за гэта, я табе дам старт. Усе сувязі, кантакты. Нават першага кліента знайду.

Я провел пальцем по крышке банки с гвоздями.

Потом взглянул на деда:

– А калі скажу, што не вазьмуся?

– То скажаш шчыра. І я табе за гэта – дзякуй скажу.

Я встал. Прошелся по мастерской. Колодки, кожа, старая вешалка, табуретка со следами от лака…

Все дышало ремеслом. Мягким, настоящим, добрым. Но…

– Дед… я гэта люблю. Але гэта – не мой шлях.

– Чаму?

– Бо мой шлях – там, дзе людзі. Дзе я магу адразу мяняць іх жыцце. Не толькі абуткам ці красой.

Я хачу, каб чалавек… прачынаўся і дыхаў. І каб не было болю.

Дед глянув на меня. Тихо. Просто.

– Інна?

– І Інна. І яе мама. І іншыя, пра якіх я пакуль нават не ведаю.

Я подошел к нему. Положил руку на плечо:

– Дзякуй табе за ўсе. І калі ты калі-небудзь захочаш, каб я пашыў штосьці – ты проста скажы.

– А я скажу.

И мы выпили остаток чаю. В тишине, без спешки.