Текст книги "Беглый (СИ)"

Автор книги: АЗК

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14

Шли молча. Осень в Гомеле выдохлась, и теперь пахло не листвой, а углем и ранним снегом.

Я шел с руками в карманах, дед – со сдвинутой на затылок кепкой, чуть прищуренный, как будто обдумывал, как вылепить фразу.

На полпути к крыльцу он вдруг остановился.

– Слухай, унук… А скажы-ка ты лепш сам Палычу, што не паедзеш.

Я обернулся:

– Думаешь, обидится?

– Не. ен не з крыўдлівых. Але ен павінен пачуць паважную прычыну.

– И ты хочешь, чтобы я это сказал лично.

– А хто ж яшчэ? Гэта – твая рашэнне. Твая дарога. І твае слова.

Я кивнул.

– Хорошо. Когда?

– Ды хоць заўтра. ен ўвесь дзень на складі, не працуе тількі па нядзелях.

Мы дошли до крыльца, и тут дед добавил, будто между делом:

– А раз ужо ты тут, то можа паглядзіш тую «Чайку-132»?

– Она тоже зажевывает нить?

– Ці то, ці душа ў яе баліць. Ты ж майстар – ты разбярэшся.

Я усмехнулся.

– Дед, ну ты ж знаешь, что я не могу мимо техники пройти.

– Вось і добра. Знойдзеш алей у шклянцы з-пад гарчыцы, і тая плоская адвертка – ляжыць у табе ўжо ў крыві, я бачу.

Мы вошли в дом, и я понял: дело с отказом – важное.

* * *

К Михалычу, мы с дедом добрались налегке. Осенний воздух был сырой, но не промозглый – тот самый, в котором каждый шаг звучит чуть громче, чем надо.

Склад стоял на краю промзоны, за старым бетонным забором. Металлические двери с потертой краской, ржавые петли, табличка «Проход запрещен» уже перекошена, но держалась.

Внутри – тепло. Пахло кожей, маслом, паклей и старым деревом. Михалыч встретил нас у входа – крупный, седой, с такой спиной, что видно было сразу: тянул, носил, делал, ругался и снова делал.

– О, сам пришел. – ухмыльнулся он, подавая мне руку. – Ну, показывай, что за руки у минского гения.

Дед кивнул:

– Кастусь, давай – машынка на стале. Я падтрымаю, ты падкруціш.

Швейка «Чайка-132» была старая, но не убитая. Просто уставшая, как человек с хроническим недосыпом.

Я снял корпус, почистил зубчатую рейку, разобрал челнок, промыл, заменил одну пружинку. Смазал каретку, натяжитель, балансировочный вал. Затянул две гайки, и – щелк-щелк – пошел ход, как у новой.

Педаль не скрипела. Игла – не дрожала. Нить – не закусывала.

– О-о-о, другое дело! – хмыкнул Михалыч. —

– Вот такие люди мне и нужны. С головой и руками. Не нытики. Не ждуны. А – люди дела.

Я поднялся, вытер руки:

– Александр Михайлович, я вам благодарен. За доверие. За предложение. За отношение.

Он сразу посмотрел пристально. Увидел. Все понял. И замер.

– Ты отказываешься?

– Да.

– Почему?

– Потому что я нашел место, где нужен. Не просто как мастер. А как человек, от которого зависит чья-то жизнь. И я не могу разорваться. У вас – дело. А у меня сейчас – люди.

Тишина. Секунда. Другая. Пахло маслом. Швейка тихо тикала, остывая. Михалыч резко повернулся, собираясь что-то сказать… И резко вскрикнул – словно что-то внутри него рванулось.

– Ах… черт!

Он схватился за поясницу, побледнел, присел на край стола:

– Опять эта грыжа. Защемило. Позвонок… не встал.

– Где боль?

– Слева… вниз отдает. Как ножом.

Я уже стоял рядом. Нащупал. Почувствовал мышечный спазм. Пальцами – проверил трапецию, ось таза, переход. Сдвиг был… четкий.

– Сейчас. Я знаю, что делать. Потерпи.

– «Друг, микроконтроль. Вводим вектор коррекции. Я – рычаг, ты – стабилизатор.»

Одним движением, мягко, но точно – я вывел позвонок обратно. Хруст. Выдох. Секунда тишины.

Михалыч тяжело дышал, потом выругался:

– Ты че… костоправ?

– Почти.

– А что ж ты тогда не тут?

– Потому что, Михалыч… если я начну тут, я перестану быть тем, кто тебя сейчас поставил обратно в строй.

Он усмехнулся.

– Сильно.

– Зато честно.

Михалыч, отдышавшись, поморгал, посмотрел на меня исподлобья. Затем встал. Медленно, но уверенно. И вдруг фыркнул:

– Ну ты даёшь… Швейку мне оживил, позвонок – вправил, отказался культурно.

Чё ж, тебя теперь проклинать, что ли?

– Надеюсь, не придётся.

– Не, не прокляну. Наоборот – если когда надо будет кожа, хоть телячья, хоть козлиная, хоть черепашья – просто скажи. Без бабок. Понял?

Я кивнул.

– Понял. Тогда можно я сразу, чтоб не откладывать…

– Ну?

– Полный комплект.

– Под что?

Я усмехнулся.

– Под длинный плащ. Женский. Цвет – что-то между винным и шоколадным. Матовый, мягкий, чтоб переливался.

Дед посмотрел внимательно.

– Для неё?

– Для неё.

Тем временем Михалыч молча подошёл к стенке, открыл тяжёлую, скрипучую дверь склада, куда, судя по запаху, сам воздух боялся заходить без респиратора. Порывшись, вытащил идеальный рулон.

– Болгарская выделка. Пять лет лежит. Мягче уже не будет. Бери. Шей. И не экономь.

Я провёл рукой по коже – она была живая.

– Спасибо, Александр Михайлович.

– Погоди. Шей – в удовольствие. А спасибо – потом. Когда увижу, как она в этом плаще смотрится.

– Вы тоже обращайтесь если со здоровьем что не так. Чем смогу помогу.

Мы пожали руки. Крепко. Без обид. От души. Не как заказчик и мастер. А как человек, который дал – и человек, который понял.

* * *

Атмосферник скользил над осенним лесом. Тишина в кабине была как внутри скрипки – глубокая, натянутая. На коленях у меня – рулон кожи, которая мягкая, густая, тёплая даже на ощупь. Цвет – винно-шоколадный, как бархат на старинном кресле в театре. Для неё.

– «Птичка», полет завершён. Прогноз погоды – без осадков. Посадка на ручном управлении.

– Спасибо. Дальше я сам.

Я посадил аппарат мягко, почти без звука – у знакомой посадочной точки возле техэтажа. Взял свёрток, вышел. Листья хрустнули под ногами. Воздух – как первый глоток крепкого чая после долгого дня.

Спустился по пожарной лестнице на свою лоджию. Открыл дверь. Около кровати горел ночник.

Инна спала в халате. Волосы распущены. На тумбочке остывший чай. Я положил рулон на стол.

Снял куртку, ботинки. Потом подошёл и обнял её сзади – аккуратно, что бы не испугать.

Она вздохнула. И только тогда сказала:

– Я не слышала, как ты вошел. А потом почувствовала – ты рядом.

– А я специально мягко. Чтоб не будить. Ты чего здесь?

– Ждала. Знала, что вернёшься.

Мы молчали. Минуту. Две. Я прижал щеку к её плечу.

– Угадай, что на столе?

– Кожа.

– Какая?

– Та, в которой я увижу себя в зеркале – и не узнаю.

– Почти. Та, в которой ты будешь собой, только ещё красивее.

Она повернулась. Посмотрела мне в глаза.

– Сам сошьёшь?

– Уже начал.

– Тогда я не спрошу, где ты был.

– А я всё равно расскажу. Но завтра.

Позже, уже за чаем, я сидел напротив, и видел, как свет от лампы ложится на её лицо, и тень от чашки ложится точно туда, где будет ворот плаща.

– Будет красиво, – сказал я вслух, и продолжил про себя: «Она должна быть – красивой. Каждый день. Для меня.»

* * *

На госпитальной парковке стоял старый санитарный УАЗик – мрачный, зелёный, с погнутым зеркалом и характерным «уставшим» звуком двигателя. Рядом курил Валера, водитель, в бушлате и с синдромом ворчащего дворника.

– Опять ты, Борисенок?

– Опять я. Но не по твою душу, Валера, а по твою лошадь.

– Куда теперь?

– Домой к Инне.

– Помню.

Я хлопнул по ящику салоне:

– Там всё аккуратно. Медицинский груз. Лёгкий, но не сотрясай – оборудование.

Он затушил сигарету об покрышку.

– Ну, коль для женщины… Поехали, шевалье техники.

С орбиты пришло всё. Чётко, как в списке:

– Кровать-коляска с многопозиционной трансформацией, управлением и анатомическим ложем.

– Модули регенерации суставов – компактные, внешне похожи на фен, но способные снимать воспаление и улучшать подвижность с микромагнитной точностью.

– Набор фотохромных очков – три пары, с градиентным фильтром, адаптирующиеся к сетчатке Раисы Аркадьевны.

– Микродозированный курс препаратов – в индивидуальных капсулах, в термобоксе с замком.

– И бонус – ручной «Орто-Кит»: инструменты для точной подгонки домашних поручней, фиксаторов, упоров и регулировок.

«Друг» отчитывался с удовлетворением:

– Всё доставлено. Все единицы – маскировка под гражданские. Механическая часть активна, химическая – стабилизирована.

– Я счастлив.

– Я тоже, – сказал я вслух. Валера хмыкнул:

– Ты это с прибором разговариваешь или с богом?

– С тем, кто в отличие от тебя – не курит под топливным баком.

* * *

Подъезд встретил запахом старой штукатурки. Мочой не пахло. «Птичка» не подводила.

Валера втаскивал коробку с кроватью, ворча:

– Я водила, а не грузчик!

– Держи спину прямо – иначе тебе понадобятся мои приблуды по полной программе.

Инниным ключом открыл дверь.

Увидев нас, Раиса Аркадьевна приподняла брови:

– О-о!! Курьер.

– Лично и при исполнении, – кивнул я.

– И это всё – для меня?

– И это только начало.

Мы с Валерой внесли всё, разложили аккуратно. Я открыл первую коробку, начал сборку.

Инструменты щёлкали тихо. Панели вставали на место, как будто ждали своей очереди в этой квартире.

Раиса Аркадьевна молча наблюдала.

Когда первая часть кровати была готова – она сказала только:

– Ты всё это…?

Я посмотрел ей в глаза:

– Я делаю это – для Инны, для вас, для себя.

Все было собрано. Я поправил последний раз подлокотники, проверил фиксацию и кивнул Валере:

– Готов?

– А то. Погнали аккуратно.

Вдвоем мы подхватили Раису под руки и ноги – мягко, без резких движений, как учили.

Она не сопротивлялась. Только сказала тихо:

– Я вам обоим потом торт испеку. Но не сразу.

Положили её на новую кровать-каталку. Матрас под ней принял форму тела, почти без усилия. Всё под ней – мягко, приятно, точно.

Я сразу подал пульт, от которого провод шел к креслу-кровати.

– Смотрите Раиса Анатольевна:

Кнопка вверх – спинка поднимается.

Вниз – опускается.

Ноги – вот эти кнопки.

А вот это – манипулятор управления движением.

Раиса нахмурилась.

– Это я, значит, теперь как… танк?

– Нет. Как капитан корабля. Только без шторма.

Она нажала на кнопку. Спинка поднялась с едва слышным жужанием и щелкнула, став на фиксатор. Затем она сама отпустила ноги. Раиса Аркадьевна сидя выпрямилась. Медленно, но с уверенностью и достоинством.

Потом – аккуратно взялась за джойстик. Кресло-кровать поехала. Тихо, плавно. Прямо к двери кухни. Она замерла. Посмотрела на нас.

– Так вот ты какой, мой новый мир.

Валера чмокнул в воздухе, покачал головой:

– Честно, Константин Витальевич… Я и не знал, что такое бывает.

– Бывает. Только нечасто. Но мы – в меру сил исправляем.

Я достал из кармана пятёрку, сложенную пополам. Протянул Валере.

– Спасибо за помощь.

– Не, ну ты чего…

– Бери. За надёжную доставку гуманитарного груза.

– Ну тогда… – он взял, сунул в нагрудный карман и подмигнул Раисе, – если что обращайтесь. Я теперь только так – по высшему разряду.

Раиса Аркадьевна улыбнулась. А я подумал: черт возьми, это лучше любого подвига.

Когда Валера ушел, она сделала ещё один круг по комнате. Остановилась у окна. Нажала кнопку.

Подняла спинку. Смотрела на улицу. Долго.

И сказала, уже не нам, а в пространство:

– Никогда не думала, что у меня снова появится своя скорость.

* * *

Я закрыл шторы, оставив только тонкий свет от тюля. В комнате было тихо. Только еле слышно щёлкал клапан термоса и дышал только что подвешенный вместо люстры ионизатор.

Раиса лежала в новой кровати, почти не шевелясь. Лицо расслабленное, но взгляд – внимательный.

– А теперь, Раиса Аркадьевна… мы немного поколдуем.

– Опять?

– Последний раз сегодня. Потом – только чай и любимая радиопередача.

Она усмехнулась, но спорить не стала.

Я включил аудиогармонизатор на низких частотах. «Муха» активировала режим инфразвукового покоя. «Друг» контролировал параметры: частота дыхания, пульс, уровень кислорода.

– Готов к началу. Пациент в стабильной дремоте.

– Протокол «Нейро-лимфатическая коррекция. Фаза первая.»

Я аккуратно приложил микроаппликаторы к шейно-грудной зоне. Ей сейчас тепло, и ощущение лёгкого покалывания.

Запустил внешнюю стимуляцию нейромодулятора, для локальной разблокировки синаптической связи в пояснично-крестцовой зоне. Затем – глубокий лимфодренажный импульс на уровень ниже диафрагмы. Раиса не просыпалась. Лицо – спокойное.

– Регенеративный протокол: активен.

– Местное воспаление: стабилизировано.

– Миелиновая передача: улучшена на 17,4%.

Я не улыбался. Но внутри, все светилось. Работать руками и видеть результат – всё равно, что играть симфонию. Только вместо звука – здоровье.

Через полтора часа я закончил. Протёр зоны контакта. Поднял Раисе Аркадьевне спинку. Аккуратно подложил валик и накрыл верблюжьим мягким пледом.

– Процедура завершена. Следующая – через 72 часа (вторник в это же время). Ожидаемый эффект: устойчивое улучшение координации, снижение болевого фона, снижение усталости на 48%.

Я выдохнул. Выключил инфразвук. Проверил дыхание – ровное. Ее рука – чуть потянулась во сне к груди. Спокойно. Это было движение человека, которому больше не больно постоянно.

В этот момент в замке повернулся ключ. Я быстро убрал инструменты, задёрнул штору, успел протереть увлажняющей салфеткой руки.

Инна вошла, сняла пальто, повесила его на вешалку и заглянула в комнату:

– Мама спит?

– Как младенец.

– Как ты это сделал?

– Секрет фирмы.

Она посмотрела на меня. Долго.

– Костя…

– Не сейчас. Давай просто… посидим рядом, пока мама спит.

Свет пробирался сквозь тюль, разливаясь по стенам мягким золотом. В квартире – тишина. Чайник уже давно вскипел, и на столе ждали два стакана с чаем. Один – с сахаром. Второй – без. Как всегда.

Раиса Аркадьевна пошевелилась. Не резко. Не от боли. Просто… проснулась. Она открыла глаза, посмотрела на потолок. Потом – на окно. Прислушалась к себе. И впервые за многие годы – счастливо улыбнулась.

Медленно согнула пальцы. Потом – кисть. Плечо. Подтянула колено. Не полностью, но уверенно.

– Я… снова… в теле, – выдохнула она. Не в голос, а как удивленное признание себе.

Инна вошла в комнату, не торопясь. На ней был её домашний халат, волосы собраны в пучок, глаза – чуть прищурены, но светлые.

Она замерла в дверях, как только увидела: Мама уже сидит. Сама. Руки на коленях. Ее губы тронула удивлённая улыбка.

– Мам?..

Раиса Аркадьевна повернула голову, медленно, впервые не через усилие, а по желанию:

– Помоги мне, доча… до кухни доехать.

– Конечно!

– … а потом не мешай. Я хочу сама себе чай налить.

На кухне я стоял у окна, пил чай и смотрел, как солнце касается краёв подоконника. Услышал звук – гладкий, почти бесшумный ход кровати-коляски. Развернулся. Раиса Аркадьевна въехала на кухню, как настоящий профи. Сделала аккуратный манёвр, нажала на кнопку, чуть приподняв спинку. Протянула руку, достала ложку, достала сахарницу, подняла крышку чайника. Инна стояла сбоку, как заворожённая.

Раиса глянула на неё, и с привычной сухой интонацией сказала:

– Чего застыла? Я делаю себе просто чай.

Инна усмехнулась. Смахнула уголком ладони под глазом.

Я поставил свой стакан и тихо сказал:

– С добрым утром.

Раиса Аркадьевна подняла взгляд.

– Спасибо. Но оно не просто доброе. Это моё первое настоящее утро за много лет. Спасибо тебе, Костя.

Я только кивнул. Потому что иногда слова – лишние.

И только «Друг» прозвучал в моей голове:

– Поздравляю. Первая фаза завершена.

– Ты спас одну жизнь. И изменил три.

Глава 15

– Товарищ полковник, разрешите вопрос… сугубо бытовой, – начал я, постояв немного у порога.

Начальник госпиталя даже не поднял головы от кипы бумаг:

– Если ты про мыло – бери складе, пистон ему уже вставили. Если про новый электрочайник – почини старый. Если про что то другое – тогда говори сразу.

– Телефон, товарищ подполковник. В мою комнату на техэтаже.

Он оторвал взгляд от бумаг. Поднял одну бровь.

– Ты что там, оборудуешь штаб Первого Белорусского фронта?

– Почти. Связь всегда нужна. Ну и с вами – тоже.

– Убеждаешь красиво. Ладно. Сейчас дам команду Абраму Давидовичу. Он у нас – король проводов, телефонист, связист и заодно все остальное.

Через час я уже сидел на табурете в своей комнате, а рядом колдовал сам Давидович.

Маленький, с круглым лысым черепом и бородкой как у Льва Троцкого в изгнании. Весь в проводах, с лупой, пинцетом, изолентой и схемой, нарисованной от руки на обороте какого-то бланка.

– Значит, хочешь телефон?

– Да.

– А ты знаешь, что телефон – это как женщина?

– Не знал.

– Вот теперь знай. Если слишком часто звонишь – перегреется. Если не берёшь трубку – обидится. Если подключил неправильно – получишь не голос, а гудение.

– А если всё правильно?

– Тогда будет работать… пока сосед не прицепит свой в параллель.

Он нырнул под стол, вылез за батареей, пыхтел, бормотал, в какой-то момент задумчиво спросил:

– Скажи, Костя… ты еврей?

– Не в курсе.

– Ну, по рукам – не еврей. По глазам – может быть. По характеру – точно еврей. По поведению с техникой – вообще наш.

Спустя ещё двадцать минут на столе стоял телефонный аппарат.

Тяжёлый, чёрный, с гудком как у сторожа, потерявшего веру в людей.

Давидович вытер лоб платком с красной каёмкой:

– Значит так, твой номер 6–51. Выход на город через «9», звонить с города 29−65–51, запомнил?

– Яволь!

Я пожал ему руку:

– Абрам Давидович… вы – легенда.

– Знаю. Только начальству не говори – вдруг поверят.

Я остался один. Телефон – рядом. Связь – есть. Берлога – теперь не просто убежище. Это пункт управления.

И я подумал: А не установить ли телефон и в квартиру Инны? Пусть будет и у них если живём пока врозь.

* * *

Телефон стоял в углу, отсвечивая свежей изолентой на трубке и смотрелся, как броненосец на отдыхе. Я снял трубку, набрал номер далеко не безразличной мне сестры-хозяйки.

Гудки шли один за другим… Потом – обрыв. Занято. Набрал ещё раз.

– Пост дежурной медсестры.

– Здравствуйте, могу услышать Инну Сафронову?

– Секундочку…

Пауза. Тишина. Потрескивание линии.

И – её голос:

– Алло?

– Ага! Это я. Со стационарного. Прямо из берлоги. Ты меня слышишь, Инна?..

– Слышу. Чётко! У тебя что – телефон теперь⁈

– Именно! Только что Абрам Давидович лично установил. Говорит – «если ты мне не понравишься, я этот провод сам назад съем». Но подключил.

Инна засмеялась. Тихо, с хрипотцой от усталости:

– Поздравляю, и как ощущения?

– Как будто я себе на стену окно во Вселенную повесил. И теперь могу сказать тебе «доброй вечер» не через шаги, а через провод.

– Гм… поэтично.

– Слушай, а тебе домой разве не нужен телефон? Чтобы и ты могла сказать: «Привет, Константин, ты мне снился».

– Ох, милый… Мама стоит на льготной очереди уже третий год. Как инвалид первой группы.

– И?..

– И… ничего. Говорят – нет технической возможности. Район большой, свободной емкости нет.

– А ты пробовала?..

– Пробовала. Даже дедушкину медаль за труд приносила показывать. Улыбнулись. Сказали: «Надо подождать, девушка».

– Слушай, а давай сходим вместе на АТС и я услышу это лично?

Пауза. Потом голос – мягкий:

– Можно. Только ты там не ругайся. Там тоже люди.

– Я не буду ругаться. Я буду… для начала слушать, и если надо убеждать.

– Тогда надевай свою улыбку и костюм человека, которого нельзя не подключить.

Я рассмеялся.

– Всё, Mon général. Ты геройствуешь на смене, я пойду воевать с проводами. Завтра, после обеда – выезд на объект.

– Договорились. И ещё…

– М-м?

– Спокойной ночи. Я сегодня не приду, но буду рядом.

– Я это уже чувствую. Даже через провод.

Щёлк.

* * *

В здание АТС, мы вошли с улицы, где дул влажный осенний ветер, в мир линолеума, не мытых стёкол, запаха дешёвого кофе и старых журналов «Радио» на тумбочке у окна.

Очередь – как в театре: одна бабушка дремлет, вторая спорит с воображаемым внуком, третий держит в руках схему подключения и повторяет «Я всё согласовал!».

На стене – объявление: «Заявки на подключение. Комната 4-Б. Начальник технического отдела.»

Я постучал. Из-за полусветлой двери раздался голос:

– Заходите, если по делу.

Чисто. Сухо. На стенах – графики, сетки, плакат «Связь – это жизнь!», надпись ручкой под ним:

«…но не у всех.» За столом – женщина лет под тридцать с лишним.

В модной кофте цвета баклажана, с золотой цепочкой и остро заточенными глазами.

– Слушаю.

– Борисенок Константин Витальевич. Работаю в окружном госпитале. Хотел бы уточнить статус заявки на подключение стационарного телефона по адресу Пушкина, 21 – квартира Сафроновой Раисы Аркадьевны.

Она подняла бровь.

– Это где девочка-медсестра, да? Высокая, тёмненькая. Она приходила. Хорошо говорила. Спокойно.

– Это она. Сейчас сидит в коридоре…

– Я её помню. Симпатичная. Прямая.

Она раскрыла журнал, провела ногтем по страницам, остановилась.

– Да. В очереди стоит. По категории – инвалид первой группы. Отмечена. Заявка в силе.

Пауза.

Я ждал.

Она подняла на меня глаза:

– Но я ничем не могу помочь.

– Почему?

– Потому что емкость АТС исчерпана, плюс нет свободных пар в кабеле. Случай редкий, но такое бывает иногда, новый кабель – только через год, если будут фонды. Монтаж достаточно быстро, опытная бригада есть. Когда освободится исходящий комплект, этого даже бог не знает. Так что потерпите. Я вам сказала всё, как есть.

Я посмотрел на неё спокойно.

– Ну что же, мне все понятно. До встречи.

– У меня рабочий день окончен. Посмотрите есть кто-то еще на прием?

– Нет, я был последний.

– До свидания молодой человек.

Вышел в коридор. Сбоку от двери висела табличка: «Начальник технического отдела Гринштейн Наталья Ароновна», прочитав это, у меня родилась мысль. После чего я посетил кабинет для мальчиков. Из-за этого мы вышли позже Наталии Ароновны, и имели удовольствие наблюдать, как она грациозно садится в «Ниву» красного цвета. В народе слышал упорные слухи, именно в нем эти машины идут на экспорт.

* * *

Дверь в АТС госпиталя была приоткрыта. Из-за неё доносился характерный хруст – Давидович ел сушёные яблоки и паял что-то очень старое, но всё ещё работающее.

Я постучал пальцем по косяку:

– Абрам Давидович, разрешите войти?

– Если без шашки – заходи.

Я прошёл, присел на край стола, на котором лежал телефон марки «Ташкент-203», обмотанный телефонной «лапшой».

Я произнес тихо, с нажимом:

– Ты же знаешь начальницу техотдела на АТС-26?

– Гринштейн?

– Наталья Ароновна.

– Знаю. Она у моего сына в школе контрольные списывала.

Я улыбнулся.

– Надо, чтобы ты с ней поговорил. По-свойски. Честно, но… убедительно. Она меня слушала, но не услышала. А ты – можешь.

Давидович снял очки. Отложил паяльник. Посмотрел в потолок.

– Это ты, Костя, тонко сказал. Убедительно. И по нашему.

Он ничего не пообещал. Только кивнул.

– Завтра узнаешь.

* * *

Давидович поймал меня утром, в коридоре между техблоком и столовой у бойлера с кипятком.

Без слов достал из внутреннего кармана обрывок бумаги – вырванный из справочника уголок, на котором шариковой ручкой было написано: «1500».

Я посмотрел.

Он пожал плечами:

– Не мне. Я бесплатно.

Это она. За неудобства.

За «технически невозможно», которое стало возможно.

– И если я согласен?..

– Тогда на следующей неделе установка.

– Абрам Давидович…

– Да знаю я, что это много. Но ты ж не просто телефон ставишь, ты можно сказать жизнь подключаешь. А это, извини, уже вложение. Думай.

– Хорошо, как надумаю – дам ответ.

В голове уже гундел «Друг»:

– Полторы тысячи это не взятка. Это инвестиция в тишину в доме. В то, чтобы Раиса Аркадьевна могла вызвать врача, Инна – вызвать такси, а ты… сказать «Я рядом», даже если не рядом.

Я вернулся к себе, в берлогу, медленно снял куртку, включил настольную лампу. Достал из нагрудного кармана обрывок бумаги. Положил на стол. Рядом – блокнот, в котором давно не писал, но сегодня… захотелось. Открыл…

Я закрыл блокнот. Подошёл к окну. Город шептал фонарями. Но внутри уже набирал силу другой голос… Я опустился на кровать, и через нейроинтерфейс отдал приказ:

– «Птичка», «Муха»! Объект наблюдения: Гринштейн Наталья Ароновна, начальник технического отдела Минской городской АТС-26. Нахождение сейчас – здание на Козлова, квартиру проживания выяснить самостоятельно. Наблюдение: непрерывное. Фиксация: видео, аудио.

– Цель: выявление влияния третьих лиц. Потенциальное давление. Коммерческая активность вне заявленной деятельности.

– Режим – пассивно-наблюдательный. Без вмешательства.

Доклад: каждые 6 часов. Только факты.

Мгновение тишины.

– Подтверждено. Объект внесён в приоритетный список. Наблюдение начато. Первый отчёт – 18:00 сегодняшнего дня. Тег: «Предиктивный контроль».

Примечание: «Хорошо, что ты снова думаешь на два шага вперёд.»

Я выключил интерфейс, откинулся на кровати. В комнате было тихо. Но теперь, где-то на уровне городского шума, уже жили два маленьких наблюдателя – с крыльями и нейросетями.

И я знал: Если будет подвох – я узнаю первым. А пока – надо спать. Завтра – пятница.

* * *

Ровно в 18:00 на голограмме моего нейроинтерфейса заморгал красная иконка высокого приоритета.

– Ну, понеслась…

«Птичка» и «Муха» сдали первый ежедневный отчёт по наблюдению за начальницей техотдела АТС-26 Н. А. Гринштейн.

Видео и аудио сопровождение, кадры в высоком разрешении, синхронизация по времени, метки местоположения.

Сухой автоматический рапорт «Друга» – без лишних эмоций:

16:12. Под наблюдением «Мухи» объект принял от неустановленного пока гражданина в коридоре АТС свёрток, содержимое – деньги. Подтвержденная сумма: 800 рублей. На рабочем столе в этот момент находилась документация по включению нового телефонного номера. Адрес установки зафиксирован. Гражданин давший взятку промаркирован маяком, ведется дистанционный контроль его передвижений.

16:19. Уточнение: объект лично подписал заявление, указала все необходимые реквизиты для установки., произвела фальсификацию даты подачи.

17:01. Объект села в личный автомобиль «Нива» (гос. номер ХЧ 17–43 МИ). Направление – продуктовый магазин №18, ул. Тимирязева.

17:12. Вошла через служебный ход. Получила коробку с товарами повышенного спроса:

– Кофе «Арабика» (венгерская упаковка),

– Сервелат,

–2 банки сгущёнки,

–1 бутылка «Столичной»,

–упаковка туалетного мыла «Кремовое»,

–упаковка жвачки «Love is…» (перепакована).

17:38. Прибытие домой. Объект проживает по адресу: ул. Карбышева, д. 14, кв. 67.

17:41. Деньги спрятаны в нишу под ванной, в коробку из-под сапог. Местоположение зафиксировано и оцифровано.

17:56. Телефонный звонок. Неустановленный мужской голос.

Содержание разговора:

– «Завтра как обычно?»

– «Да, только чтоб не к себе – а на дачу, у меня будет время.»

– «А деньги?»

– «Половину отложила. Остальное завтра по дороге.»

Заключение: объект использует служебное положение для личного обогащения. Регулярная коррупционная деятельность. Компрометирующая связь. Уход из зоны ответственности в выходные.

Я просмотрел видео.

Как она забирает деньги, почти не глядя.

Как улыбается в подсобке продуктового, принимая продукты.

Как прячет пачку денег в картонную коробку под ванной.

Без спешки. Без страха. Системно. Я откинулся на спинку стула.

– Ну что, Наталья Ароновна… Ты перешла в другую категорию интереса.

* * *

Инна зашла как всегда – без звонка, открыв дверь своим ключом, но ее лёгкое стаккато каблуков по коридору я уже научился выделять из других звуков.

Сумка через плечо, лицо уставшее, но глаза сразу вспыхнули, как только увидела меня за столом.

– Ну что, модельер, кормить будешь?

– Только после того, как сниму мерки. Ты ведь у меня под заказ пойдёшь. Эксклюзивный.

Она хмыкнула, сняла куртку и села на краешек кровати:

– Чай сначала. А то я тебя пришибу.

Чай был горячий, липовый.

После этого, я достал из коробки старую портновскую ленту и карандаш, а с полки – большой лист ватмана.

– Только давай без этих своих инопланетных «расчётов массы тела по эквиваленту осевой симметрии»!

– Ладно, ладно. Всё по старинке. Стандарт «Любимая, осень, 1981».

Она встала.

Я с серьёзным видом начал обмер: плечи, грудь, талия, бёдра…

Она дёрнулась, когда я на бедре чуть дольше задержал ленту.

– Осторожней, дизайнер. А то я начну вздыхать в нужных местах и ты забудешь, что собирался шить.

– Вздыхай, вздыхай. Я и вдохновением питаюсь.

Смех. Накал. Тепло.

Потом я уселся и начал делать набросок.

Силуэт – чуть приталенный, мягкий отворот воротника, расклешённый низ, пояс с прострочкой.

Она смотрела, подперев щёку рукой:

– Как ты это делаешь? Я ж ещё ничего не сказала.

– А я уже всё знаю.

– Честно?

– Я вижу, какая ты. Внутри и снаружи. И вот это – про тебя. Сильная. Женственная. Немного колючая.

– С уклоном в «опасна для жизни»?

– Именно.

Когда я закончил эскиз, она положила ладонь мне на плечо и тихо сказала:

– Маме сегодня утром было лучше. Спала практически всю ночь часов шесть-семь, и впервые без таблеток. Аппетит – есть. Настроение… знаешь, она даже в окно просила рассвет посмотреть.

– Это хорошо.

– Это… ты.

Я промолчал. Она сама всё сказала.