Текст книги "Lurk (СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Лидия опускает взгляд на свои руки, в которых она сжимает запястья Стилински. Лидия смотрит на выпирающие вены, которые словно покраснели и опухли. Лидия настраивается на ровное дыхание, на ровное сердцебиение и внезапно понимает все, что до этого казалось ей хаосом. Девушка поднимает взгляд, а затем подползает чуть ближе. Стайлз смотрит на ее покрасневшие колени, на которых она сидит возле него, и его крышу снова сносит. Когда он устремляет безжизненный разбитый взор на девушку, то видит в ее взгляде понимание. Мартин кивает и подползает еще ближе.

– Ты можешь сделать это со мной, – шепчет она. Стайлз отшучивается:

– Я мечтал об этом с третьего класса, знаешь ли…

Лидия хватает его за плечи, заставляя выпрямиться, а затем прижимается к нему.

– Забери у меня то, в чем ты нуждаешься, Стайлз, – она шепчет ему на ухо. Стайлз уставший и вымотанный, но он чувствует, как боль внизу живота становится… вполне ощутимой. Его желание может стать вполне ощутимым – стоит лишь протянуть руку.

– Это чуть не свело в могилу Малию, – Стилински решает не отверчиваться, позволяет откровенности и интимности захватить их обоих. Между ним и Лидией и так слишком… мало недомолвок, как оказалось. Она копошится в его воспоминаниях. Она знает, что причина его изменений – Кира. Теперь она знает, что на самом деле нужно Стайлзу, чтобы выжить.

И она не осуждает его. Черт возьми, она его не осуждает.

– Но не свело, – противоречит она и опускает голову на его плечо, закрывая глаза. – Ты не причинишь мне вреда, я знаю.

Его руки все еще на полу. Но его легкие наполнены ее запахом, и все его сердце снова пропитано любовью и желанием быть ближе. Стайлзу не нужны ее эмоции. Ему достаточно того, что она рядом.

– Нет, – он касается ее талии в стремлении оттолкнуть. Но его руки внезапно немеют, и Стилински не может пошевелиться, – я не хочу рисковать еще и тобой. Особенно тобой.

Лидия выдыхает весь свой страх, а затем наваливается на парня, придавливая его к стене. Она не знает, больно это или приятно, страшно или увлекательно – она даже толком не понимает, как это происходит, но решимости в ней хоть отбавляй.

– Сделай, – шепчет она над его ухом как искусительница. – Просто сделай, и нам обоим станет легче.

Он резко подрывается, сжимает ее талию и притягивает к себе. Распахивая глаза, он концентрируется на каждой трещине в потолке, что ему удается разглядеть. Сам он стоит на слишком тонкой грани. Грани, толщина которой равна толщине лезвия – и в какую бы ты сторону не свернул, все равно порежешься.

– Мне жаль, – отвечает он ей. Ее объятия становятся более крепкими.

– Я знаю, – она не понимает, откуда в ней столько боли, она понять не может, почему все воспоминания обрушиваются на нее, но Лидия решает отключить разум и просто отдаться во власть ситуации. – Мне тоже жаль. Мне так жаль! Мне очень-очень жаль!

За ее «жаль» скрывается чуть больше, и Стайлз знает, о чем она говорит – он закрывает глаза, усиливает хватку и ощущает, как его вены расширяются, кровь в них становится горячее – она бурлит, циркуляция усиливается, и сердце чуть учащает свое биение. Стайлз падает – падает в бездонную тьму чувств Лидии. Он падает на самое дно, больно ударяясь, но мигом поднимаясь и вновь стремясь к свету, словно он в коме борется за свою жизнь. Он проходит мимо воспоминаний о песчаной отмели, мимо последующих ссор и угрызений совести. Каждую эмоцию он будто изучает тактильно и ментально – он ее пропускает через свой разум, пропускает через свое тело. На него обрушивается сожаление из-за недоговоренности с Эллисон, на него падает обида на всех членов стаи за недоговоренность, его сшибает обеспокоенность Лидии за него самого. Она такая сильная – как порывы ветра в пустынях. Она такая мощная и огромная, что нескольких глотков хватает для того, чтобы прежняя слабость отступила назад, а тошнота и голод сменились на чувство насыщения и физического удовлетворения. Кровь обновилась. Кровь насытилась спасительным и морозящим кислородом. Сердцебиение пришло в норму. Мысли стали ясными и четкими. Разум – освобожденным. Тело пришло в состояние бодрствования.

Это как энергетик, только действует сильнее.

Это как озон, только вызывает привыкание.

Стайлз медленно отстраняется. Он хватает Лидию за плечи, встряхивает ее, обеспокоенно глядя в ее глаза. Его сердце снова сковывает импульс тревоги, но тут же отпускает, когда он видит озадаченную, обеспокоенную, встревоженную, но… прежнюю Лидию. Она кивает, отвечая на его непроизнесенный вопрос, а затем они оба медленно поднимаются. Лидия опирается на раковину, но скорее из-за эмоционального потрясения, чем из-за слабости.

– Этому… этому научила тебя она? – Мартин поворачивается в сторону парня. Стилински ощущает, что энергия внутри него пульсирует, и что эмоции теперь под его жестким контролем – любовь и восхищение отступают, уступая место апатии и холодному расчету.

– Знаешь, – он улыбается, а затем чуть приближается, – трое умеют хранить секрет.

Он проходит мимо нее и останавливается только возле самых дверей. Он поднимает свою пачку сигарет и вновь оборачивается.

– Если двое из них мертвы, – договаривает он, а затем скрывается из виду.

Лидию прошибает ток в двести двадцать вольт, и она совершенно не знает, что делать с нарастающим чувством паники. Стайлз – ее Стайлз – исчез. Стайлз – ее Стайлз – стал совершенно другим человеком. И у нее нет над ним контроля. И у нее нет над ним власти, потому что Стайлз освободился.

Потому что Стайлз научился быть… самодостаточным. Он научился брать, отдавать взамен, но взыскивая при этом проценты. Теперь он холоден к ней, теперь у него есть Малия, теперь он вышел из тени, и ему больше не нужен идеал.

Он сам может создавать идеалы.

Лидия часто дышит, Лидия оборачивается и быстро засовывает руки под все ее шумящую воду. У нее паника, у нее страх, у нее неверие, у нее – безумие, что охватывает ее существо жестяным корсетом. Девушка смотрит в зеркало, не выдерживает и поддается рыданиям, что сотрясают ее.

Она осознает, что Стайлз перешел точку невозврата.

Она осознает, что ничего сделать с этим не может. И ей тошно, черт возьми, тошно. Она истерически моет руки под водой и бессознательно шепчет одно:

– Господи, сделай его прежним.

4.

Стайлз возвращается в кабинет. Под недоуменные взгляды остальных учеников, под гневные и бессмысленные крики Финстока Стилински сгребает свои вещи в рюкзак, а затем разворачивается и выходит, на ходу доставая сигарету из пачки. Теперь он идет вперед, не оглядываясь, теперь он точно знает, что вся суть заключается в дозировании, в навыках, которые отточатся только с опытом. Он не убил Малию, он просто немного истощил ее. Он не уничтожит Лидию или кого-то еще, потому что теперь знает, когда нужно остановиться.

То, что подарила ему Кира – бесценно. И дело не в том, что ему не нужна пища, вода или сон, как любому другому человеку. Дело даже не в обострившихся зрении, слухе, обонянии и осязании. Дело в том, что все чувства он может контролировать, что эмоции он может… обесточить и принимать нужные решения объективно, не поддаваясь импульсам. И каждый его шаг теперь отточен, выверен, каждый взгляд – пронзителен и внимателен. Стайлз Стилински отныне не смотрит на людей – люди смотрят на него. Стайлз Стилински отныне не кричит в спину – кричат ему. Это плохо или хорошо, это достойно осуждения или восхищения, это независимость или глупость – неважно. Суть состоит не в том, чтобы делить мир на плохо и хорошо.

Суть состоит в том, чтобы перестать подстраиваться под мир и заставить мир подстраиваться под тебя.

Стайлз закуривает прямо в коридоре школы. Тут же он включает плеер и врубает громкость на полную. Он точно не уверен, надолго ли эти способности его – может, Кира продолжает его обманывать. Но жить мгновением иногда приятнее, чем вечностью.

Стилински направляется к парковке с сигаретой в зубах и орущим «Плацебо» в наушниках. Он не знает, куда ему двигаться дальше, но теперь это и не имеет значения. Когда он подходит к своей машине, то на капоте джипа видит раскинувшуюся Киру. Она курит и смотрит на свое протеже с явным одобрением. Стайлз знает, что она предвидела его временное отчуждение.

Это его восхищает еще больше, он усмехается, подходит к машине и делает глубокую затяжку, доставая один наушник. Кира спрыгивает с капота автомобиля довольно ловко, затем подходит к парню и закидывает руки ему на плечи.

– Так, теперь ты мне расскажешь о барьерах разума? – он видит ее ответную улыбку и считает нужным не говорить о том, что произошло в туалете. Хотя на какие-то мгновения ему кажется, что Кира и так в курсе.

– Хорошо, – она заметно расслабляется, когда руки Стайлза замыкается на ее поясницы. Эти отношения между ними – можно охарактеризовать как «слишком разные, чтобы быть любовниками и слишком хорошо подходят друг другу, чтобы не быть партнерами». Сам Стайлз не пользовался успехом у девушек, а Кира рассказывала, что у нее не клеилось с парнями, так что у них… даже есть что-то общее. – Но для начала у меня есть идея получше, – она прищуривается, а затем подносит сигарету и затягивается. Из наушников Стайлза орет музыка, голос исполнителя повторяет одну и ту же мантру: «Эта песня – способ сказать прощай». И весь мир сейчас кажется таким правильным и логичным, что это лишь прибавляет стимула для совершения опрометчивых поступков.

– И в чем суть?

Кира с легкостью выскальзывает из объятий, Стайлз с легкостью ее отпускает. Девушка направляется к пассажирскому сидению, Стилински – к водительскому. Они оба не замечают – или делают вид, что не замечают – подслушивающего их МакКолла.

– Суть в том, что в клубе «Кристалл» подают отличный Б-52, – отвечает она, а затем залезает в автомобиль. Стилински следует ее примеру и через несколько секунд с уверенностью нажимает на газ.

МакКолл остается в недоумении. Стоящая за его спиной Лидия – в еще большем шоке.

– Ну, теперь-то ты не будешь делать вид, что ничего не замечаешь? – выдавливает Лидия, поворачивая голову в сторону Скотта.

– Я… Я не знаю, что с ним происходит.

– Зато я знаю, – уверено процеживает Мартин, ведь трое могут хранить секрет, если при этом разнесут его по всему городу.

========== Глава 14. Берьеры и их преодоление. ==========

1.

Кира не просто открыла дверь в совершенно другой мир, который обрушился на Стайлза внезапно и неожиданно. Она проводила его в этот мир, рассказала все законы, по которым он действует, рассказала о подводных камнях, о ловушках и лазейках. Кира стала кем-то вроде апостола для Стайлза. Стилински не очень-то любил эти религиозные сравнения, но другого подходящего примера ему на ум не приходило. Да и не имело значения, кем была в сущности Кира – его личным дзен-учителем или дьяволом-искусителем, значение имело то, что она говорила. А говорила она всегда по существу.

Правило первое – избавиться от прежних привычек и перестать стараться все обосновать или дать всему название. Некоторые явления стоит просто принять. Понять как действует то или иное явление, запомнить основные правила – и на этом все. Стайлз знает, что отныне у него отпали потребности в еде, воде и сне, для поддержания организма и его функционирования достаточно чьих-то эмоций, и этого заряда хватит на несколько суток. Передача энергии осуществляется через физический контакт. Чем сильнее контакт – тем больше оттока. Чем больше оттока – тем острее основные пять чувств и более подавлено собственное эмоциональное состояние, что позволяет человеку выходить на новый уровень восприятия действительности – без сожалений, без скорби, без восторга принимать и идти дальше, принимать и идти дальше. Это Стайлз уяснил еще с того дня, как Кира рассказала ему о второй стадии. Недостаток необходимой энергетической подпитки ведет к плохому самочувствию и усиливающейся человечности. Все эти основные азы Стайлзу, по словам Юкимуры, стоит просто принять, не вникая в содержание и не пытаясь найти связи с какими-нибудь философскими концепциями или мифологическими бреднями.

Правило второе – не заигрываться с третьим барьером разума. В принципе, Стайлз это тоже вынес из собственного опыта – именно из-за его неопытности в исчерпывании эмоциональной подпитки из третьего барьера пострадала Малия. Стайлзу все еще было непривычно делить человеческое сознание на три слоя, но – следуя первому правилу – он заставил себя принять такую закономерность и не задаваться лишними вопросами. Вообще сам Стайлз испытывал некий когнитивный диссонанс – он вырос в полицейском участке и чуть ли не с малых лет привык искать причинно-следственные связи. Теперь Кира призывала его отказаться от теорий и следствий. Она мотивировала это тем, что так твой собственный ум освобождается, и ты больше не нагружен ненужными связями.

Правило третье – молчать. Скрываться. Не подавать виду. Претворяться, что все идет так, как прежде. Стайлз знал, что Кира знала о том случае в туалете. Она догадалась, подслушала или проникла в воспоминания Стайлза – неизвестно, но она знала, что Лидия была в курсе того, что необходимо ее некогда другу для нормального функционирования. Но точно так же как Стайлз был уверен в том, что Кире это было известно, он не сомневался и в том, что Кира понятия не имеет о новых открывшихся способностях Мартин как банши. Лидия с самого начала каким-то чудным образом научилась проникать сразу за второй барьер. Стилински было интересно, что послужило этому причиной – тот случай на песчаной отмели, который упрочил их связь или банальная интуиция Мартин, но он опять же следовал первому правилу и не анализировал происходящее.

Нужно сказать, что первое правило нового мира, который ему открыла Кира, он усвоил еще с самого начала – когда отказывался как-то пытаться объяснить свое двухчасовое отсутствие, которое остальными воспринялось как двухдневное. Если верить словам Юкимуры, та передала ему свою способность при их первом знакомстве, значит, Стайлз стал жить по этим правилам уже тогда, даже не отдавая себе в этом отчета. Ведь ровно так же, как он не хотел объяснять свое отсутствие, он и не хотел понять, откуда в нем взялись силы свалить здоровенного альфу два раза подряд. Видимо, ты начинаешь жить по законам той или иной вселенной еще до того, как начинаешь осознавать их.

И последнее правило – путей для отступления нет. Все имеет значение, и если уж взялся за дело – доводи его до конца. Это было единственное правило, которое Стилински не до конца понял, но ровно до того момента, когда Кира притащила его в какой-то подпольный, спрятанный в подвалах клуб, в котором не спрашивают ни возраст, ни паспорт, ни даже твое собственное имя. О таких заведения Стайлз был наслышан – его отец нередко выезжал на месте происшествий к таким вот сомнительным заведениям, возле которых ошивались трансвеститы, проститутки, наркоторговцы, торчки и прочий сброд. Стайлзу они казались непомерно высокими и слишком уж устрашающими. Прошло достаточно времени, а восприятие не поменялось – эти заведения по-прежнему вызывали отвращение.

Но Кира напомнила о четвертом правиле и взяла на слабо. Эмоции Стилински были притуплены – им руководили впечатления, сохранившиеся с детства, но сам Стайлз испытывал… интерес. Потому что правильная жизнь с правильными друзьями и до тошноты правильными нормами его… утомила. Он смело взял Киру, и они вместе скрылись в одном из бесконечных кругов ада, оставив за дверью внешний мир, с его моралью, обязанностями и правилами.

Кира нарекала этот полный пошлости и аморальность мир – миром теней, потому что от людей здесь остаются лишь тени, который ползут по стенам от свечений прожекторов и увеличиваются в своих размерах. Кира говорила много: о своей жизни в школе, о своей неразделенной первой любви, о том, как она училась жить по тем законам, по которым теперь живет сам Стайлз. Стилински слушал ее с интересом, потому что Кира не делила мир на хороший и плохой, черно-белое восприятие действительности было не про нее – она принимала мир во всем его многообразии красок, Стайлз завидовал этой ее способности и хотел научиться тому же. Его интерес к миру теней и его законом не означал того, что Стайлз отрекся от… прежнего мира. Он любил отца, Лидию, стаю и даже задроченный и до тошноты банальный кодекс чести МакКолла. Он любил утренний кофе и нескончаемые папки расследуемых запутанных дел. Стайлз Стилински, который открыл для себя новые оттенки, у которого появились свои секреты все равно оставался прежним – он был привязан к школе, к дому, к стае. Он осознавал свою амбивалентность, он осознавал, что теперь находится на этой грани до конца. Он осознавал и принимал, не ставя перед собой больше ни выборов, ни препятствий, ни ограничений. Ему нравилась музыка, ему нравился алкоголь, согревающий нутро, ему нравилась Кира. И единственное, чего он не мог просто принять, можно было свести лишь к одному вопросу:

– Сколько таких, как я ты уже создала? – он спросил ее, когда они выходили из клуба, пьяные, взмыленные и… молодые. Молодые настолько, что предстоящие года представлялись им вечностью.

– Не задавай вопросов – не услышишь лжи, – Кира улыбнулась, закинула руку на плечо своему новоиспеченному другу, и они оба поплелись по темным переулкам. Это был единственный вопрос, на который Юкимура не дала ответа.

2.

Стайлз пришел домой пешком, его джип эвакуировали на штрафстоянку. В обычной бы ситуации этого я расстроило, но Кира нашла даже в этом плюс, предложив пройтись пешком по ночному городу. Благодаря двухчасовой прогулке до дома большая часть алкоголя выветрилась: ноги не были ватными, а сознание – легким. Домой Стайлз пришел, когда на часах было около двух утра. Стайлз даже не удивился, найдя своего отца с початой бутылкой за кухонным столом. Парень остановился в проходе, засунув руки в карманы и даже не стараясь отсрочить момент неизбежного «нам надо поговорить». Как говорится, войны не избежать, ее можно просто отсрочить к выгоде вашего противника. Хотя такая пафосная философия сейчас вряд ли была бы к месту.

Джон подлил себе еще виски, когда услышал шаги в прихожей. Если честно, ему было бы проще, если бы Стайлз попросил поговорить обо всем утром, но парень не собирался этого делать. И Джон не знал, пугало это его или злило. Более того, он даже не знал, с чего начать – потому что впервые не имел ни малейшего понятия, что может быть причиной таких изменений.

– Мне звонили из школы, – он начал заведомо обреченную беседу, потому что подумал, что иногда лучше начать с банального. Так легче. – Ты демонстративно ушел с урока. Так еще и с сигаретой в зубах, – когда отец поднял взгляд на сына, он увидел мрачного, но абсолютно спокойного перед собой человека – ни взвинченности, ни усталости, ни каких-либо еще проявлений эмоций. Было не понятно, пил Стайлз или нет, носился по городу за очередной мистической дичью или отсиживался в каком-нибудь забытом дворе.

– Мне жаль, – это прозвучало сухо и наигранно. Стайлз стоял в проходе с засунутыми в карманы руками и таращился в пустоту. Он любил отца – где-то в глубине души – но сейчас ему хотелось отгородиться от всего мира.

– Ты пропадаешь на два дня. Потом ты шатаешься по дому с таким видом, будто по тебе проехался асфальтоукладчик. Затем у тебя появляется девушка, которая внезапно попадает в больницу, и на несколько дней ты запираешься в своей комнате, принимаешь снотворные пачками, не подпускаешь к себе не то что меня, но и своих друзей. Ты ничего не ешь – еда в холодильнике остается не тронутой. А теперь ты стал курить, уходить с уроков и пропадать неизвестно где до двух часов утра. Я… я не знаю, что меня пугает больше – то, что с тобой происходит или то, что даже Скотт не знает о том, что творится у тебя в голове.

Стайлз закатывает глаза на последних словах. Скотт – его друг, но не его нянька. Стайлзу вообще осточертела вся эта опека. Он устал кому-то что-то пытаться объяснить, он устал, что объяснений ждут от него. Ему больше не хочется этой чрезмерной опеки. Ему просто… нужно немного отгородиться от всех и побыть одному. Или с Кирой, которая не пытается его изменить или исправить. Да, уходить с урока с «сигаретой в зубах» было не лучшей идеей, и не лучшем способом стать еще более неприметным, чем он был, но… и сколько можно носиться за ним?

– Пап, – он подошел к столу, взялся за спинку стула, чтобы его отодвинуть, но почему-то решил не садиться за стол. Он предпочел нависать над отцом как грозовая туча, смотря сверху вниз и окончательно перенимая привычки Киры. Внутренний голос зашипел о том, что Стайлз слишком легко поддался влиянию этой мутной особы. – Я сожалею. Ладно? Это было… слишком.

– Когда ты говоришь, что сожалеешь… что конкретно из перечисленных мною твоих последних странностей ты имеешь в виду?

Джон взъелся – не нужно было обладать интуицией, чтобы понять это. Отец, может, и не хотел, чтобы разговор с сыном перешел в банальный семейный скандал, но если уж он начал с банального, то и продолжать стоило в том же русле. И потом, Джон устал. Устал молчать и делать вид, что ничего не происходит.

– А что ты считаешь странным? – Стайз прищурился, а затем пригнулся, облокотившись локтями о стул. Он нависал над отцом как детектив над главным подозреваемым. – Что я ухожу с уроков? Что переживаю из-за отношений с девушкой? Что замыкаюсь в себе тупо потому, что считаю, что никто меня не понимает? Но ведь… – он приближается, в его глазах – холодный блеск, и его сердце… покрыто коркой льда. – Я обычный подросток. Я веду себя как обычный семнадцатилетний подросток, пап. В этом нет ничего странного.

Джон смотрел в глаза сына, пытаясь понять, что же в его словах не так. Все было логично, все было предельно ясно, но то ли монотонность высказываний и отсутствие интонаций, то ли тщательно подобранные слова (что было вообще не характерно для Стайлза, у которого слова сыпались быстрее, чем их успевал обрабатывать мозг), то ли все вместе, но что-то определенно его смущало.

– Я не могу двадцать четыре на семь гоняться за всякой сверхъестественной хренью. Мне семнадцать, пап. Я хочу совершать опрометчивые поступки.

– Ты свершаешь их слишком много! – Джон резко поднялся. Стул с грохотом упал на пол – звон отразился от стен. Стайлз моментально, но плавно выпрямился. Теперь отец и сын были на равных.

– Я знаю, где грань. Мне уже не десять лет, и я больше не принимаю аддерол пачками. Хватит за мной носиться. Тебе. Скотту. Лидии. Дайте мне… возможность дышать самостоятельно, ладно?

– Ты уже и так ее получил, Стайлз. С такими темпами ты скоро останешься без друзей.

Стайлз усмехнулся, потому что прекрасно понимал, что разговор подошел к своему логическому и неизбежному тупику. Парень пожал плечами, затем усмехнулся и опустил взгляд. Когда он обратил его вновь на Джона, то произнес лишь одно:

– У меня будет Кира.

– Ты знаешь ее всего пару недель, Стайлз! – Джон, наверное, впервые сорвался на крик. Стайлз бы и отреагировал на это, если бы его сердце пропустило какой-то болезненный удар. Но сердцебиение было ровным. И сам Стайлз будто потерял способность к эмпатии.

– Не знаю, пап, – он говорил по-прежнему спокойно и в этот момент почему-то вспомнил, как спокойна была Кира на той загородной трассе. Словно она относилась ко всем этим земным волнениям с… пренебрежением. Стилински счас полностью разделял ее мировоззрение. – Иногда длительность отношений вовсе не показатель их прочности.

Он пожал плечами, а потом молча развернулся и отправился в свою комнату. Он слышал, что отец крикнул ему в спину: «А как же Малия?», но Стайлз решил не отвечать на этот его выпад. Он просто хотел принять душ и просидеть всю ночь в интернете за просмотром фильмов или порно. Он уже и не помнил, когда делал такие обычные повседневные вещи.

Зайдя в свою комнату, Стайлз захлопнул дверь и тут же спиной прижался к ней, закрывая глаза и напрягаясь так, словно все это время он маскировал огнестрельное ранение. Боль была чем-то средним между физическим переутомлением или эмоциональной истощенностью. Совесть или голос разума – но что-то определенно подсказывало, что два начала в Стайлзе все еще ведут непрерывную борьбу, и пока Стайлз не сделает выбор – эти скачки будут продолжаться. Такое объяснение внезапно нахлынувшей слабости шло в разрез с мировосприятием Киры и, как следствие, самого Стайлза.

Но он отбросил это предположение. Он присел на кровать, чтобы временное помутнение сошло. Но оно лишь усилилось – спазм внизу живота заставил парня прикусить язык, чтобы не издать ни звука. Один спазм повлек за собой другой, и парень вдруг осознал, что понимает природу этих ощущений.

Он откинулся на простыни, закрыл глаза и моментально провалился в сон так, будто выдернули блок питания.

3.

Лидия вновь прогнулась в позвоночнике, быстро опираясь на предплечья, чтобы не упасть. Ее тактильные рецепторы приобрели новую мощь – и простыни под пальцами воспринимались совершенно иначе. Девушка ощущала, насколько приятна ткань на ощупь. Она сжала кулаки, проводя острыми ноготками по простыни и мимолетно сожалея о том, что не может сжать ее в кулаке, как часть показывают в фильмах. Но все эти мимолетные мысли тут же будто рассыпались, когда Лидия ощутила сильную и такую чувственную хватку на своих бедрах. Она раздвинула ноги еще шире, животом практически касаясь простыней, что вызывало в ней целую волну новых ощущений, столь сильных и быстро сменяющихся, что в их водовороте Лидия просто-напросто терялась. Она вскинула голову вверх, делая глубокий вдох и издавая громкий стон при выдохе. Волосы скользили по обнаженным плечам, по спине. Его руки были на ее талии, на ее бедрах, на ее ногах. Лидия ощущала каждый толчок, который причинял кратковременную боль, за которым шла волна наслаждения, чуть более продолжительная, но вновь прерываемая очередным спазмом боли. Такой контраст был непонятен Лидии, и она не знала, испытывал ли его ее партнер, но это придавало их сношениям особый терпкий привкус. Особые ощущения, которые наслаивались на ощущения от фрикций.

Это было что-то новое, что-то невообразимое. Мысли совершенно отключились – генерировали лишь эмоции, чувства. Это было и недоумение от того, насколько этот секс был хорош, это было наслаждение процессом, даже страх, который легко переплетался с приятными спазмами, охватывающими все тело. Дыхание сбилось, но слилось в унисон с дыханием партнера. И вообще, вся эта ночь, эта комната и этот секс – все казалось слишком-слишком правильным, словно так и должно было быть. Поэтому Лидия испытывала не только физическое удовлетворение, но и ментальное, словно ее замыслы осуществились, и теперь она может расслабиться, потому что сделала наконец то, чего так долго хотела, но к чему все никак не решалась приступать.

Сделала… что?

Он замедляется, потом хватает девушку за плечи, заставляя приподняться. Она вновь выгибается, чувствует его руки на животе, на своей груди, на своей шее. Она хочет что-то сказать ему, но что – не помнит. Его ладони на ее груди становятся причиной дрожи. Лидия прикусывает губу, а потом ощущает, как болезненная мысль бьет красным светом в сознании.

– Не останавливайся, – слетает с ее уст. Партнер нажимает на поясницу, и девушка снова падает на простыни. «Не останавливайся» кажется банальным и вычурным, но Лидия не могла не сказать этого. Эти слова – как и эта ночь – были правильными.

Все правильно, черт возьми, зачем она это так долго отрицала.

Она даже не осознает, через сколько секунд он вновь выходит из нее, чтобы поменять позу. Теперь он переворачивает ее на спину и нависает сверху. Лидия обвивает его ногами, ее ногти вонзаются в плечи, и девушка чувствует губы любовника на своей шее. Он прижимается своим животом к ее – тактильная близость увеличивается, и все тело реагирует болезненно-приятной истомой. От фрикций, поцелуев и объятий в душе взрываются гейзеры. И сама Лидия взрывается, потому что чувствует, как тело накрывает приятная волна, как она сокрушает ее и ее любовника, к которому она питает столь сильные чувства. Ей не хочется, чтобы эта ночь заканчивалась. Ей хочется быть с этим человеком каждую ночь, если это возможно. Если не секс, то просто совместного похода в кино будет достаточно.

Хотя секса хочется больше. Лидия боится себе в этом признаться, но и не видит смысла отрицать очевидное. В конце концов, кому еще известно о ее мыслях?

Ответ приходит внезапно. Девушка замирает на вдохе, распахивает глаза и, хватая за плечи парня, отстраняет его. В течение полусекунд ей хочется прижать его обратно, чтобы они продолжили, но потом Лидия осознает – она не помнит, как оказалась в этой незнакомой комнате с ним и как вообще решилась на этот поступок.

Страх сжимает сердце в кулаке. Девушка не может пошевелиться, она смотрит в глаза парня и видит в них не недоумение, чего следовало бы ожидать, а непонимание, почему они остановились. Лидия цепенеет на какие-то мгновения. Ее горло пересыхает, а язык оказывается припаян к небу.

Он вновь опускается, чтобы поцеловать. Этого оказывается достаточно, чтобы Лидия пришла в себя. Приложив последние силы, что у нее были, она вдавила руки в плечи парня, подрываясь и сталкивая любовника с себя.

Когда она открыла глаза, чтобы убедиться, что они больше не на одной постели, то убедилась, что в комнате она совершенно одна. Она одета. Она в своей собственной кровати. Это был сон. Всего лишь сон. Лидия выдохнула и обратно легла на спину. Часы на прикроватной тумбочке показывали половину третьего утра.

4.

Лидия радуется, что сегодня выходной, и ей не надо идти в школу. Она так и не смогла заснуть. До семи утра она шаталась по дому, пыталась начать смотреть какой-то второсортный сериальчик, ее даже хватило на пару серий. Потом девушка почувствовала, что ее клонит в сон, но она решила перебить сон кофе и еще парой серий. В семь утра она приняла в душ и решила прогуляться до поликлиники пешком, чтобы развеяться и окончательно проснуться. Лидия уже решила для себя, что вернется домой и ляжет спать. Может, даже посмотрит этот чертов первый сезон до конца, там всего двенадцать или тринадцать серий.

Мартин закачала какую-то аудиокнигу и, оставив матери записку, пошла в больницу. Она старалась вслушиваться в слова, старалась думать о сериале или о тех проектах, что еще не доделала. Она даже стала думать о том, насколько сильно различение цветов влияет на восприятие человеком действительности. Она бы согласилась подумать и о том, куда деваются пластиковые стаканчики из-под йогурта, лишь бы не концентрироваться на своем сне.