Текст книги "Lurk (СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Но подробности нет-нет и всплывали. И дело было даже не в том, что Лидия приснился сон с участием Стайлза, и не в том, что ей понравилось, и даже не в том, что все было так подробно, словно это было реальностью.

Дело в душевном удовлетворении. Лидия испытывала удовлетворение, облегчение. На ее шее больше не висел камень, тянущий ее на самое дно. Ей в тот момент казалось, что это правильно – спать с тем, кто вызывает подобные чувства. И когда она проснулась, она тут же подумала о том, что будет, если… Будут ли ее ощущения отличаться, если они решатся на претворение этого сна в реальность? Если она решится?

Почему-то Мартин была уверена, что нет.

Она вновь вернулась к прослушиванию аудиокниги, правда, была настолько погружена в себя, что упустила ход событий. Ее это не расстроило – девушка зашла в магазин, чтобы купить шоколад и цветы. Интересно, поможет ли это Малии прийти в себя? Ну и ладно. Банальная вежливость никого еще не обременяла. Лидия купила какой-то дешевенький цветок в горшке, три больших шоколадки и отправилась в больницу.

Когда она пришла в приемное отделение, смену принимала Мелисса, которая и позволила Мартин навестить подругу. Направляясь к палате с цветком и шоколадками, Лидия думала о том, что Мелисса всегда оказывается в больнице в нужное время. Потом Мартин подумала о том, насколько же глупо она сейчас выглядит. Она решает не задерживаться надолго в палате, чтобы не сталкиваться со Стилински, хотя его вчерашний триумфальный уход говорит о том, что депрессивный период закончился.

– Чертов биполярник, – с этими словами Лидия открывает дверь и входит в палату, которая просто пропахла цветами. Девушка ставит свой идиотский цветок в идиотском горшке на тумбочку, кладет шоколадки и садится рдом. Она смотрит на будто спящую Малию. Лидия берет ее руку, а затем опускает голову и кладет ее на край больничной койки. Лидии почему-то жаль Малию, она сжимает ее руку, закрывает глаза и зачем-то произносит лишь одну фразу:

– Вы не подходите друг другу, – прежде, чем она успевает осознать ее, Лидия проваливается в сон. В этот раз – ей ничего не снится. В этот раз она проваливается в темноту.

5.

Лидия чувствует прикосновение к своему плечу и тут же подрывается. Она резко выпрямляется, вскакивает и прижимается к тумбочке. Ее прошибает холодный пот, когда она видит перед собой Стайлза с необыкновенно красивыми белыми розами в руках. Розы вызывают ассоциации с чем-то страстным и приятным.

– Не переживай, – он отходит от Лидии и идет к другой тумбочке, – в этот раз мы одеты.

Мартин поворачивает голову вправо и процеживает Стилински взглядом. Эти будто на два размера больше рубашки сменяют облегающие футболки, демонстрирующие широкость и накаченность плеч, выпирающие вены на предплечьях и линию шеи. Мартин вспоминает о том, как она губами припадала к этой самой шее, как пальцами впивалась в эти плечи, и черт, ее сон мало расходился с реальностью, но ведь раньше она никогда не рассматривала Стилински… так. Тогда откуда ее подсознание восстановило столько подробностей?

Стайлз ставит розы в вазу, расправляет их. Лидия смотрит за движениями его пальцев, неосознанно возвращаясь на тридцать секунд назад в прошлое и… осмысливая реплику Стайлза.

– Что ты имеешь в виду? – она претворяется непринужденной, даже расслабляется немного, но плохо осознает, что все еще прижимается к тумбочке, будто боится, что если сократит расстояние – то ее сон станет явью.

– Мы… – он поворачивает голову в ее сторону и спокойно произносит очевидное: – можем поговорить, если хочешь. О провалах в сознание, о моем странном поведении и твоих новых способностях, – Стайлз выдерживает паузу, а потом дополняет: – о снах.

Лидия на секунды теряется. Ей безумно хочется просто уйти отсюда и провести день так, как она задумывала изначально, чтобы позволить перегруженному мозгу отдохнуть от чрезмерного потока информации. Но вместе с тем она понимает, что если откажется, то другого шанса не будет.

– Хорошо, – кивает она. Девушка замечает, что Стайлз касается пальцами тыльной стороны ладони Малии, с какой-то особенной нежностью глядя на нее при этом. Это несколько выбивает из колеи – Лидии почему-то становится стыдно за свой сон, она опускает глаза и быстро ретируется из палаты. Мартин направляется к автоматам с кофе, на ходу нащупывая в карманах мелочь. Она хочет привести мысли в порядок, но у нее не получается – она как замыленная лошадь все мчит и мчит, остановиться в этом нескончаемом потоке не может, а усталость уже охватывает предсмертными судорогами.

Лидия останавливается возле автомата, наугад выбирает кофе и засовывает мелочь в приемник, стараясь унять дрожь в руках. И почему ее трясет так из-за одного сна?

Потому что сны – бессознательное, если верить старому дядюшке Фрейду. Через сны просачиваются все фантазии и желания.

– Ты как? – Лидия вздрагивает, горячий кофе обжигает пальцы. Она поднимает ошарашенный взгляд, потом тут же стушевывается, отворачивается и направляется в сторону кресел. Стайлз идет следом за ней. В последний раз общение с противоположным полом вводило Лидию в ступор еще в начальной школе. Сейчас она будто снова стала маленькой десятилетней девочкой.

Девушка села на диванчик в приемной. Стайлз расположился рядом, но он словно специально соблюдал дистанцию. Лидия таращилась на кофе, пытаясь понять, зачем купила его, если ей и так не спится.

– Как… – она сглотнула, а потом подняла голову, но на Стайлза по-прежнему не смотрела, – как так получилось… что я… оказалась в твоем сне?

Лидия сама одуревает от того, насколько лихо выкручивается из ситуации. И ей почему-то становится легче… Потому что она и не думала о том, что это мог быть сон Стайлза – ведь она уже проваливала в его воспоминания раньше, могла сделать это и сегодня ночью?

– Оу, это твой сон, Лидия.

Девушка хмыкает как бы говоря: «Ну да, конечно», даже делает несколько глотков, потому то чувствует уверенность, но внезапная тишина и абсолютная уверенность Стайлза разбивают ее временное успокоение. Лидия отставляет стаканчик с кофе и вцепляется пальцами в сиденье.

– Почему это мой сон, если я проваливаюсь все время в твое сознание? – это был последний вопрос, который еще мог спасти ее. Но Лидия уже на середине поняла, что заранее проиграла, решившись задать его.

– Потому что я не сплю, – он был так спокоен и непринужден, словно они поход в кино обсуждали. Лидия повернула голову в сторону парня. Тот тоже взглянул на нее. – Мой организм может… Теперь он функционирует без потребности в пищи, воде или сне. Все это компенсируется за счет…

– Эмоций других людей, – закончила Лидия. Стайлз улыбнулся и кивнул. Мартин до последнего надеялась, что все это ей просто приснилось, что она додумала. И нет, она не была настолько наивна, чтобы не принимать действительность такой, какая она есть. Просто ей бы хотелось, чтобы все вернулось на свои места. Абсолютно нормальное желание.

– Хорошо. И как же ты тогда увидел мой сон? – она сделала особый упор на местоимение. Лидия все еще продолжала смотреть на парня, сохраняя самообладание, от которого остались одни ошметки.

– Кира связывает это с переходом за третий барьер. Иного объяснения не может быть, – он пожал плечами, а затем оперся на спинку дивана и расположился как можно более вальяжно. Лидия взглянула на свой кофе – и какой прок ей от этого разговора, если вопросов становится больше, а ответами до сих пор и не пахнет?

– И что это за барьеры? – она чуть развернулась к Стайлзу, вновь установив с ним зрительный контакт. Стилински выглядел очень даже хорошо, словно вчерашнего приступа и не было. Он говорил так спокойно, он был таким сосредоточенным, что Лидии показалось, что перед ней сидит совершенно другой человек. – Или ты мне не расскажешь снова?

Стайлз вновь едва заметно улыбнулся. Девушка смотрела на него очень внимательно, даже не совсем веря в то, что их разговоры вновь стали столь… спокойными.

– Есть три барьера разума. Первый – это твои… мимолетные мысли, которые проносятся в голове в течение дня. Это суетные мысли, не представляющие никакой ценности. Это, например, твоя оценка чьей-то внешности или твое размышление о том, чем заняться по возвращении домой. При этом ты не «читаешь» их, ты просто начинаешь думать как другой человек. Теряешь свое «Я» и принимаешь «Я» другого человека. Это длится секунды, потому что первый барьер не имеет никакого значения. Понимаешь?

Мартин кивнула, прекрасно понимая, о чем идет речь и уже начиная догадываться, о чем она пойдет дальше. Стайлз продолжал смотреть в никуда и говорить, словно он был транслятором.

– Второй – это твои недавние мощные впечатления. Это то, что тебя поразило, но не является твоей слабостью или твоим секретом. Обычно за вторым барьером спрятаны впечатления, получение в течение недели, или реже – двух. Чтобы проникнуть за второй барьер нужен довольно… близкий тактильный контакт или длительная мыслительная концентрация. У тебя, кстати, это получилось почти моментально, – он взглянул на нее.

Лидия поняла, что провалы в воспоминания Эллисон и Стайлза – это проникновение за тот самый второй барьер. Причем если с Эллисон это случилось случайно, то со Стайлзом – нет. Потому что… В принципе у нее еще не было вразумительных объяснений, но сама Мартин в этом не сомневалась.

– Ты понимаешь разницу между первым и вторым барьерами?

Лидия кивнула. Она не была глупа, тратить время на более детальные разъяснения было не к месту. Стайлз настроен на поболтать – почему бы этим не воспользоваться?

– И что тогда за третий барьер? – спросила она, тут же ощутив, что Стилински ждал этого вопроса. Он улыбнулся, затем выпрямился и подвинулся к девушке. Его голос сник до шепота.

– Все твои слабости, секреты и желания. Все то, о чем ты не будешь говорить с друзьями или что предпочла бы забыть. Третий барьер – это мишень, изнанка человека. И здесь воспоминания уже более длительные, более колоритные. Ты можешь помнить уход отца из дома, когда тебе было девять и все чувства, что ты тогда испытывала. Ты можешь помнить свой первый неудачный и отвратительный секс. Ты можешь хранить там свои размышления о, например, гомосексуальных влечениях или о чем-то подобном. Это своеобразный компромат на тебя. Там самые сильные эмоции, чувства, ощущения.

Лидия вглядывалась в глаза незнакомца, сидящего перед ней, вслушиваясь в каждое его слово и одновременно пытаясь понять, что парень ее сна и парень, с которым она сейчас разговаривает – это один и тот же Стайлз. Никакого тебе раздвоения личности, или подмены, или расщепления реальности, или еще какой-нибудь мудистикИ. Это Стайлз, с которым она так хорошо общалась, которым дорожила, которого теперь… теряла. Упускала. Горечь захлестывала ее. И Лидия не могла усмирить свои взбунтовавшиеся чувства.

– И как проникнуть за третий барьер?

– Когда человек больше всего уязвим. Это состояние на грани жизни и смерти. Кира рассказывала, что при удушье психологические защиты ослабляются настолько, что третий барьер сдвигается к первому, и не стоит прилагать никаких усилий, чтобы узнать секреты того человека, которому ты хочешь испортить жизнь.

– Кира это из собственного опыта узнала? – она не сдержалась. Хотела, но не сдержалась. И самое характерное – она не сожалела, потому что эти слова были правильными. Девушка даже чуть выше подняла подбородок, почувствовав приободрение.

Стайлз же чуть отстранился, вновь усмехнувшись, словно он и ожидал этого.

– Можно и так сказать, но… это было на какой-то очень скучной вечеринке. Ребята из ее компании решили хоть как-то развеселиться и попробовать «собачий кайф». Так она и узнала, как проникнуть за третий барьер.

– Но ты сказал, что проник за мой третий барьер. И ты сделал это… как-то по-другому.

– Я не проникал, – поправил он ее, осознавая, насколько двояко звучала произнесенная им фраза. Лидия эта почувствовала тоже, но нашла в себе силы и смелость не разрывать зрительный контакт. – Ты сама меня… вовлекла. Я просто пришел вчера домой, а когда вошел в свою комнату, почувствовал слабость и почти моментально заснул, а потом…

Она опустила взгляд. Эта атмосфера интимности, она окружила их, сократила пространство до пределов этого угла, в котором их никто не мог побеспокоить. Атмосфера интимности, секретности… чувственности. И пусть это было лишь в ее подсознании – это было. И она не могла этого отрицать.

– Ты не договорил, – шепчет она, одновременно думая о том, что люди слишком быстро уходят из ее жизни. И нет, дело не в обычной подростковой драме или каких-нибудь трагичных обстоятельствах – дело в том, что у Лидии просто не получалось продлить отношения с кем-либо хотя бы года на три. Особенность такая, если хотите. Плохая черта характера, если вам недостаточно. – Есть же другие способы помимо убийства или его попытки?

– Сон, – тут же ответил Стайлз, – но человек должен находиться рядом. Хватает одного прикосновения. Ты вовлекла меня в свой сон благодаря вчерашнему случаю в туалете. Ты раскрыла передо мной второй барьер и увлекла на третий.

– Это как-то странно звучит, тебе так не кажется? – она поднимает на него вполне осмысленный взгляд. Стайлз смотрит на свою собеседницу с теплотой и заботой – так, как смотрел раньше. Но обоим кажется, что такие взгляды – они последние. Больше таких взглядов не будет.

И от этого больно.

Лидии больно.

– Зачем все это? Зачем тебе ковыряться в чьем-то белье?

– Мне не нужны чьи-либо фрейдистские мысли и болезненные воспоминания. Суть в том, что за третьим барьером самая мощная энергия человека. Своего рода это источник молодости. Первый барьер по сути не дает ничего – он просто существует. Второй барьер достается легче всего, но третий – это находка.

– Почему… почему тебе стали нужны чьи-то эмоции? Зачем ты согласился на это?

– Веришь или нет, но у меня не было выбора. Кира передала мне часть своей способности еще тогда, на пляже. Только потом она сказала мне, что со мной происходит. И как можно избегать такого состояния, – он пожал плечами. Лидия ощущала навалившуюся на нее усталость. Ей хотелось уйти отсюда подальше – подальше от Стайлза, от Малии, от этого города – ей хотелось сбежать из этого долбанного Бейкон Хиллс с его постоянными ловушками. И почему общение все время сводится к такому вот изнурению?

– И что же ты теперь такое? – она вновь взглянула на него. Лидия изо всех сил пыталась принять это, но не могла. Потому что ее эмоции были на грани, потому что она изрядно вымоталась за последний месяц, потому что со Стайлзом по-прежнему ничего не будет.

– Я не знаю. И я не думаю, что это важно. Некоторые факты стоит просто принять, – он опять отвернулся с ней, оперевшись о спинку дивана и уставившись в пустоту. Лидия тоже отвернулась. Она потянулась к своему кофе, но ее рука повисла в воздухе, а затем вновь вцепилась в края сиденья.

– Ты не хотел мне этого рассказывать, почему же все-таки решил? Потому что трое могут хранить секрет, если двое из них мертвы?

Стайлз рассмеялся. Лидия дернулась, а затем устремила-таки на него взор. Он был таким расслабленным, непринужденным и… совершенно другим. Лидию уже не волновал сон – потому что Стайлзу было на него наплевать. Да и сама Мартин не видела причин биться головой о стены. Ее волновало другое – она теряет Стайлза. Ровно как и все остальные.

– Не воспринимай всерьез. Это шутка, – отмахнулся он, приближаясь к девушке снова. Теперь он не выглядел таким неуклюжим как раньше. Лидия почему-то вспомнила о белых розах, что он принес.

– Плохая шутка.

– Ладно. Слушай, – он взял под контроль свою веселость и снова старался вернуть себе серьезность. Это легкость в его разговоре настораживала. И утомляла. – Кира знает о том, что ты в курсе, хотя просила меня держать язык за зубами. А Скотт еще не поднял весь Бэйкон Хиллс на поиски какого-нибудь антидота, чтобы сделать меня прежним, так что я думаю, что ты ему ничего не сказала. И я думаю, что не скажешь.

– Почему ты так уверен? – она прищуривается, даже позволяет себе самоуверенность и ехидство, но стайлз снова лидирует в счете, потому что приближается к ней и почти над самым ее ухом шепчет:

– Потому что новый я тебе больше нравлюсь, – он улыбается, а затем отстраняется, резко подскакивает и направляется к автомату с кофе. Лидия смотрит на его спину, стараясь приглушить слайды из своего сна.

Она зарывается руками в волосы, закрывает глаза и отсчитывает до двадцати, стараясь сконцентрироваться на числах, а не на том, что только что услышала. Ей нужно собраться с мыслями – не все еще ответы она получила, не все вопросы задала – но они, как назло, выветрились из ее головы. Лидии до озноба хочется уйти домой, вычеркнуть Стилински из своей жизни и никогда о нем больше не вспоминать.

Но он настолько сильно запечатлен в ее сердце, в каждой ее мысли, что это кажется абсурдными. Лидия резко выпрямляется, быстро поднимается и направляется к парню. Она хватает его за плечо, заставляя его обернуться. Теперь кофе проливается на его пальцы. А ее пальцы застывают на его плечах, потому что воспоминания воспламеняются как кофе.

Им

действительно

было

хорошо.

Так хорошо, что не думать об этом не получается, черт подери.

Стилински переводит взгляд с ее пальцев на ее лицо. Лидия стушевывается, а потом одергивает руку, но не опускает ее. Она встречается взглядом со Стайлзом, делает шаг вперед и собирается спросить насчет…

– Она пришла в себя, – в их реальности внезапно, но вполне предсказуемо материализуется Мелисса. Лидия опускает руку, делает вдох и прогоняет наваждение. Она даже не вслушивается в слова Мелиссы, полностью погружаясь в размышления о том, о чем она собиралась его спросить.

Интересно, это тот самый момент, когда третий барьер сдвигается к первому? И вообще, какой придурок придумал делить сознание на три слоя, еще и таким абсурдным путем? Мартин собирается задать этот вопрос, но когда выходит из транса, то видит спины удаляющихся Стилински и Мелиссы. Она скорее по инерции, чем по собственной инициативе идет вслед за ними.

У нее кружится голова, у нее сердце то в пляс бросается, то замирает, а сознание то застывает, то начинает старательно генерировать мысли и догадки. Существование Лидии напоминает скачкообразную линию, приближенную к синусоиде, но не такую плавную.

Лидия, опять же по инерции, останавливается у палаты, а потом видит, как Стайлз припадает к рукам своей девушки, и как та пытается осмыслить происходящее. Это ведь неправильно, думает Лидия, потому что даже ее отец еще ничего не знает. Это какой-то дибилизм.

Мартин разворачивается и направляется к выходу, не вслушиваясь в слова Мелиссы, брошенные ей в след. Выходя на улицу, она включает плеер и ставит громкость на такую отметку, что барабанные перепонки неприятно саднит. Болевые ощущения заставляют отвлечься. Лидия идет домой пешком, не замечая ни пасмурную погоду, ни обожженные пальцы в кофе, ни собственную подавленность. Ей хочется бежать вперед и вперед, пока ноги не устанут до такой степени, что захочется рухнуть навзничь и больше не подниматься. Лидии не просто плохо.

Ей хреново.

Так хреново, что хочется пойти в бар и напиться, слушать при этом полупьяный джаз и чьи-то душераздирающие дешевые истории. Ей хочется гнать вперед и в то же время хочется остаться в статике – закрыться дома или в баре и замереть. Ей хочется забыть услышанное и получить еще больше ответов.

Ей хочется вычеркнуть Стилински из своей жизни и вернуть его прежнего.

Ей хочется вернуть его прежнего и узнать нового.

Девушка останавливается, вновь зарывается руками в волосы и закрывает глаза. Прямо посреди дороги. Люди толкаются, грубят и оглядываются – Мартин их не замечает. Мартин делает глубокий вдох и пытается понять, что с ней, черт возьми, происходит.

Не понимает. Она стоит посреди улицы с шумящими наушниками и не может понять, почему ей кажется, что она упускает что-то важное и как же блин избавиться от этого щемящего чувства.

========== Глава 15. Хороший мальчик Стайлз. ==========

1.

Стайлз затягивается дымом настолько сильно, что у него начинает кружиться голова. Он выпускает дым через несколько секунд с полузакрытыми глазами, почему-то думая о хамелеонах и прожекторах в клубах. В наушник ревет что-то среднее между даб степом и трэпом, хотя Стайлзу кажется, что это одно и то же. И вообще, ему не важны теперь термины и классификации, он наслаждается просто звучанием, пока Финсток надрывает глотку на поле. Скотт пытается что-то втолковать команде, когда Финсток исчерпывает лимит своего словарного запаса и, сея взглядом злость и хаос, направляется к трибунам. Стайлз предполагает, что ему сейчас нехило втащат за никотин, но продолжает зажимать сигарету и втягивать дым, слушая ревущую в наушниках музыку. Отчасти ему даже хочется посмотреть, как Финсток в очередной раз будет изрыгать пламя раздражения. Этот человек просто не устает поражать своими неистощимыми эмоциями. И как только у него хватает сил поддерживать постоянное всеми недовольство? Стайлз думает об этом, пока Финсток направляется к нему, уже заприметив сигарету. Стилински заранее выключает плеер и откладывает его на трибуну.

Музыка все еще звучит в его голове, а дым все еще окутывает его облаком подобно туману. Грозовое небо над головой лишь усиливает восприятие. Стилински нравятся пасмурность, сигареты и электронная музыка. Он ухмыляется, когда видит практически мчащегося ему навстречу тренера. А еще Стайлз чувствует внимание, пригвожденное к нему.

Внимание всей команды.

– Стилински! – он ударяет с размаху своей лапищей, и сигарета падает к ногам. Стайлз даже не знает, что его изумляет больше – то, с каким остервенением Финсток топчет сигарету ногой или то, что его фамилию в кои-то веке правильно произнесли. – Какого черта ты подрываешь дыхалку?!

Стайлз чувствует приклеенное к нему внимание. На него смотрят все не потому, что он в очередной раз огребает от тренера, а потому, что он курит на футбольном поле, черт возьми. Стайлз Стилински, всегда такой примитивный и до ужаса предсказуемый, курит и таращится на Финстока с таким выражением лица, будто ему плевать на свое место в команде по лакроссу.

– Ты снова хочешь в запас?! – Финсток пытается давить на больное, но Стайлз, даже представляя, что он реально может слиться в запас, не испытывает ровным счетом ничего, кроме цинизма. Он чуть ли не кожей ощущает беспокойство МакКолла и бешенство Финстока. Его искренне изумляет то, с какой легкостью люди растрачивают свои эмоции на пустяки. С эмоциями ведь стоит быть осторожнее.

Кто-то ими питается.

Стилински с сигареты поднимает тяжелый из-подо лба взгляд на тренера.

– А ну марш на поле! – орет Финсток. Стайлз с иронией думает о том, что он своим криком мог бы посоперничать с банши, а потом спокойно идет на поле. Тренер в спину сыплет угрозами и обещаниями слить в запас, если игра будет проиграна. Он приказывает Стилински встать в ворота, а остальным по очереди отточить умение забивать голы.

Скотт внимательно глядит на друга, нутром начиная чувствовать то, что Стайлз либо слишком апатичен, либо испытывает эмоции, чуждые человеку.

От осознания этого факта становится как-то не по себе.

– МакКолл! – материализуется рядом Финсток. – А ну марш в колонну!

Финстоку плевать, нападающий ты, защитник или полузащитник – забить мяч в вороты должен уметь каждый, и такое вот дрючиво начинает практически каждую тренировку. Стайлз смотрит на игроков, в каждом из них плещутся самоуверенность и надменность. Стилински все еще слышит музыку в голове, дым в легких насыщает и стимулирует подобно спидам или другим подобным лекарствам. Он берет стик и со всей силы сжимает его в руках.

– Сейчас, Стилински, посмотрим, насколько твои херовы сигареты помогают тебе реагировать! – Финсток упирает руки в бока и уже победно ухмыляется. Скотт видит, как Стилински тяжело цедит его взглядом, который будто принадлежит другому человеку. МакКолл даже вроде бы догадывается кому именно, но свисток прорезает его догадки стрелой – и все мысли разбиваются.

Тренировка начинается. Нужно сконцентрироваться, чтобы удержаться в статусе капитана команды. Скотт включается в игру.

И Стайлз тоже.

2.

Из двадцати мячей Стайлз пропускает шесть.

Стайлз.

Всего лишь шесть из двадцати.

Стайлз, вечно сидящий в запасе, играющий в лакросс с таким же мастерством, что и слепец в дартс. Скотт, Финсток и все остальные проглотили это как данность и нечто само собой разумеющееся, но каждый неравнодушный все равно старался обмозговать. Стилински делал вид, что не замечает косых взглядов, а все остальные делали вид, что внезапно развившиеся способности Стилински их никак не зацепили. Тренировка продолжилась – изнуряющие упражнения не выбивали из строя Стайлза, как бы Финсток не старался. Дыхалка Стилински не была подорвана – и он был чуть ли не первым, который отлично проходил упражнения, как, например, бег на длительные дистанции.

Финсток молча проглотил это событие, но изумление на его лице читалось с такой же легкостью, как и его недовольство, которое видели все за час до этого. Больше тренер не срывался ни на кого – просто отдавал команды и натаскивал ребят, разрабатывая возможные комбинации и ходы ведения игры. Эти полтора часа показались самым выматывающим временем.

Скотт был даже рад, когда тренировка закончилась, и все медленно поперлись в сторону спортивного зала. Стилински лишь дошел до трибун, взял свой плеер и, снова погрузившись в мир музыки, направился к школе.

Да что с ним не так? Его перепады настроения можно сравнить только с биполярным расстройством, что было бы весьма своеобразным дополнением к СДВГ. Но вряд ли у Стилински внезапно обнаружилась биполярка.

Скотт вспоминает все попытки Лидии достучаться до команды.

Она что-то хотела сказать. И тогда, когда Стилински уезжал с Кирой, Лидия сказала, что теперь у Стайлза появился секрет, и причина его появления – Кира. Такая пиздецки загадочная Кира с ее каким-то нечеловеческим гипнотизирующим взглядом, с этими кошачьими повадками и ограниченным словарным запасом.

Скотт решает больше не упускать это из виду.

Последующие полчаса проходят в полном молчании. Игроки принимают душ, переодеваются, собираются домой. Стилински все это время – за исключением душа – слушает музыку и ни с кем не разговаривает. Скотт мимолетно думает о том, что это как-то странно – так пристально наблюдать за лучшим другом в мужской раздевалке. Он бы даже, наверное, воспринял эту ситуацию как анекдотическую, но почему-то ему было не до смеха. Потому что молчание, точность, высокие показатели на тренировках – это не про Стайлза.

У него в наушниках снова играла какая-то ревущая музыка, напоминающая одновременное звучание невпопад всех существующих в мире инструментов. Скотт вопросительно взглянул на друга, Стилински словно почувствовал этот взгляд, он вытащил один наушник и натянуто улыбнулся другу.

– Готов к завтрашней игре? – поинтересовался Скотт, поражаясь ледяному спокойствию лучшего друга.

– Ага, – они вышли на парковку. Остальные ребята стояли на парковке, ожидая друзей, они решили сегодня сходить в кино все вместе. Там была премьера какого-то кино, где играл любимый актер Хейден, а так же у нее были на руках билеты в полцены, так что все остальные поддержали идею.

Лидия тоже была здесь, в своем неприступном и холодном одиночестве. Если честно, ей не хватало Малии, и когда она увидела Стайлза, то это ощущение пустоты лишь усилилось.

Ведь он так переживал из-за нее. Сутками то торчал в ее палате, то не выходил из дома, а теперь вел себя столь непринужденно, будто его это никак не касалось. Он объяснил ей кое-что про барьеры разумы, – хотя это до сих пор не укладывалось в голове, – но никак не объяснил свое меняющееся настроение, и это настораживало.

Скотт и Стайлз поприветствовали остальных. Лиама не было на тренировке, потому что в этой игре участвуют старшекурсники. Сейчас он стоял в обнимку с Хейден, излучающей самую тошнотворную в мире радость.

– Финсток рвет и мечет? – с улыбкой спросил Данбар. Стайлз и Скотт стояли напротив, а Лидия процеживала взглядом Стилински: эти обтягивающие футболки сменили растянутые клетчатые рубашки, белые провода наушников стали обязательным аксессуаром, а рюкзак Стайлз постоянно надевал лишь на одно плечо, словно становясь еще старше. Это мелочи, да, но именно из-за таких мелочей меняется, порой, все восприятие.

Скотт стал что-то рассказывать про тренировку. Стайлз слушал музыку, а Хейден сжимала билеты и руку своего парня сияя так, будто ее номинировали на Оскар. Лидия радовалась, что тут нет Киры, но тонкий шлейф запах сигарет, исходящий от Стайлза, будто создавал ее присутствие.

– А вы придете же завтра на игру, да? – он перебивает разговор своим будничным и прежним голосом, Лидия – и Скотт – даже немного расслабляется. Правда, она отмечает про себя, что он больше на нее не смотрит так, как раньше.

Ощущение пустоты усиливается.

Ребята закивали. Скотт улыбнулся, а Стайлз быстро перевел взгляд на Мартин, на эту невероятно красивую и столь же невероятно доступную девушку, которая в последние дни казалась растерянной. Нет, Стилински не был дураком, он понимал природу ее беспокойства – ей снова хотелось натянуть поводок на его глотке, ей хотелось вернуть прежнего Стайлза.

У нее не получалось, поэтому она и злилась, а когда понимала, что злость порождает еще больше вопросов стала просто шуганой и скованной.

– А ты придешь, Лидия? – спрашивает он, от чего в воздухе на несколько секунд повисает тишина. Лиам, Хейден и Скотт просто молчат, Стайлз и Лидия смотрят друг на друга так внимательно, будто пытаются найти подвох.

– Да, – отвечает она, сникая до полушепота. «Да» изрезает ее горло наждачной вымученностью, но после этого самого «Да» все снова начинает казаться правильным.

– Думаю, ты принесешь нам удачу, – он улыбается и подмигивает ей, а Лидия из-за этого почему-то заливается краской и смущенно опускает глаза. Положение спасает Хейден, в очередной раз подскакивая на месте и возвращая всех в реальность:

– Ребят, Эллисон и Айзек уже ждут! Прислали смс, что купили попкорн, нам пора.

Хейден и Лиам едут на машине Данбара, а Скотт и Лидия погружаются в старый потрепанный джип Стилински. Мартин залезает на заднее сиденье, вжимается в кресло и вспоминает о то, что с четырнадцати или пятнадцати лет у нее были парни, и она не смущалась, если за ней красиво ухаживали. Ей дарили цветы, подарки, делали в кино, приглашали в дорогие кафе и дарили дизайнерские вещи иногда.