Текст книги "Lurk (СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

В действительности, все они похожи с Кирой больше, чем им кажется.

– Будет вечеринка, – прищуривается, а потом бросает его сигарету и размазывает ее по асфальту, не отрывая изучающих глаз от глаз собеседника. Стайлз уже давно знает, каково это – пускаться в пляс с демонами, забывая о времени и правилах. Он думает, что Эллисон можно привлечь в их компанию, потому что она не так сильна, как кажется. А Эллисон разворачивается и уверенно идет к машине, обманывая себя тем, что сможет жить с этой жертвой ради благополучия собственной подруги.

Никто из них не хочет допускать мысли, что они могут ошибаться.

========== Глава 21. Ментоловая свежесть. ==========

1.

Когда Эллисон открыла дверь и увидела на пороге его, то даже разочаровалась в себе несколько – и как она могла подумать, что он не придет? Все-таки, парни падки. Не важно, семнадцать им или скоро перевалит за тридцать. Все они в чем-то похожи, даже когда кажутся особенными.

Даже когда в них действительно есть что-то особенное.

Он прошел внутрь, а Эллисон услужливо закрыла дверь. Ее сердце чуть ускорило свой ритм, а впервые перешагивать через себя было тяжело и противно, но Эллисон выбирала между Лидией и собственной человечностью. Она даже не задумывалась над тем, чтобы найти еще какой-то выход. Решение пришло как-то само и показалось правильным. Да и сейчас кажется, когда Арджент проводит парня в гостевую, что-то на ходу спрашивая о погоде.

За полночь встречаются не для того, чтобы обсудить погоду, но это так – прелюдия к полному моральному падению. Хотя Эллисон понятия не имеет, сработает ли ее план, но на крайний случай, она неплохо проведет вечер. В любом – даже самом отвратительном и подлом – событии можно найти свои плюсы.

– А где остальные? – он осмотрелся скорее с любопытством, нежели с осторожностью, но в следующую секунду почувствовал требовательные руки хозяйки на своих плечах и поддался.

Сел на мягкий и уютный диван, начиная понимать, что гости не придут.

– Они придут позже, – Эллисон садится возле парня на колени, но вряд ли собирается вытворять нечто выходящее за рамки. Она просто берет маленькую подушку и несколько секунд растерянно вглядывается в парня. Обманывать Скотта кажется уже аморальным, ведь она всегда была честна с ним. Использовать Скотта кажется еще более отвратительным, но отступать слишком поздно.

– Я не могу изменить Айзеку, – она вонзает ему кинжал по самую рукоятку, хотя ее ласковый, родной и такой любимый голос не предполагает жестокости. МакКолл пытается найти объяснения этим словам – не может. – Но могу сделать кое-что для тебя.

Девушка раздвигает ноги и садится на подушку в позе наездницы. Это кажется диким, однако у Скотта перехватывает дыхание, и дьяволы начинают пронзать его сердце вилами нашептывая лишь одно слово.

«Сдайся».

Эллисон хватает пульт с близлежащего журнального столика, и комната погружаются в звучания «Демона танца». Очень тематично кстати. И вообще, этот трек – отличное дополнение к их стремительному падению вниз. Девушка снова бросает на парня взгляд, а потом хватается за края своего черного платья и быстро поднимает его.

На ней – лишь лифчик, и то – одна лямка упала с плеча. Но и он оказывается отброшен в следующую минуту. Сама Эллисон сидит у ног бывшего парня с подушкой между ног и смотрит так, что поддаться этому бешеному желанию кажется вполне реальным.

– Что ты?.. – он недоговаривает, потому что Эллисон подносит пальчик к своим губам, закрывает глаза и качает головой. Плавно, размеренно, позволяя мраку окутать их. За окном ветер гнет деревья, а ветки жалобно и как-то угрожающе царапают окна. Композиция начинает проникать в самые похотливые и темные уголки их душ. Эллисон отключает свои чувства и включает холодный расчет. Ей необходимо добиться поставленной цели, да и разыгрываемый сюжет Стайлзу уже несколько знаком. Сначала Эллисон вводит в транс себя и Скотта, а потом появляются Лейхи и Стилински.

Вот тебе и весь фокус.

Фокусы всегда до тошнотворного элементарны, хотя производят сильное впечатление.

Музыка набирает обороты, а Эллисон знает, что у нее чуть меньше четырех минут в запасе до конечной пьесы. Конечно, это не измена. Так, легкое развлечение с примесью эротики, не больше. Айзек стерпит, Айзеку не впервой.

Эллисон не открывает глаз, а ее собственная рука с губ скользит по шее на грудь. Когда девушка открывает глаза, Скотт видит в них ужасающие пустоты космоса, которые затягивают тебя в кромешную тьму, полную похоти, скорби и подлости. Скотт поддается этой игре – он медленно отклоняется на спинку дивана, подавляя в себе тревогу, и наблюдает за восседающей у ног богиней.

Красота – она не от Бога, думает Скотт.

Эллисон изучает руками собственные бедра, блаженно закрывая глаза и отдаваясь во власть собственных ощущений. Ее цель – не просто причинить Айзеку боль. Ее цель – разочаровать его. Повергнуть его в ужас своим поступком, иступить его, позволив Стайлзу выпить весь хаос, который родится в душе парня.

Кажется, Кира превратила в чудовище всех членов стаи.

Девушка пропускают музыку внутрь себя, одной рукой сжимая собственную грудь. Она сглатывает слюну и тем самым вызывает первые возбуждающие позывы в теле Скотта. Нет, между ними – к сожалению – нет ментальной связи, но она и не требуется, чтобы понять, что МакКолл начинает возбуждаться. Эллисон не открывает глаза, она прикусывает нижнюю губу, откидывает голову назад. Волосы струятся по плечам. Ее руки – на груди, а сама девушка начинает ерзать на этой треклятой подушке.

О черт!

О черт, МакКолл смотрит на это как загипнотизированный, а больная мысль расстегнуть ширинку начинает пульсировать в голове болезненным нарывом. Девушка выпрямляется, открывает глаза, поглощает парня в воронку собственной похоти, и ее руки скользят по животу вниз, прямо в такт этой дьявольской музыке.

В каждом из нас сокрыто нечто такое, о чем мы даже не подозреваем. Нечто темное и увлекающее в самый центр приближающегося смерча. Оно появляется из ниоткуда – как шторм – сносит на своем пути устои, храмы и чистоту, срывает последние планки здравомыслия и заставляет тебя смотреть в бездну.

Когда бездна начинает вглядываться в тебя – ты больше не таишься. Ты позволяешь этому нечто вырваться наружу, позволяешь всей скованности раствориться под гнетом самых низменных желаний. Стайлз позволил себе темноту лишь потому, что она сама поглотила его. А Эллисон шла на это намеренно.

Ну и кто из них теперь злодей?

Эллисон вырывает из головы ненужные размышления и делает глубокий вдох, когда ее пальцы проникают внутрь, и это самое прикосновение вырывает из действительности и бросает в мир звучащей в голове музыки. Скотт расстегивает ширинку, запуская руку внутрь, а Эллисон опирается на одну руку, отгибаясь назад.

О черт, он видит ее влажные пальчики, проникающие внутрь, видит обнаженные вены и слышит каждый рваный удар сердца. Ветки продолжают царапать стекла, стоны начинают срываться с губ, а музыка заставлять учащать ритм движений. О черт, они почти в одном темпе. Разница лишь в том, что Эллисон просто наслаждается собственным телом, а Скотт наслаждается телом бывшей подружки. Он вглядывается в эти быстрые движения ее пальцев, наслаждается видом распухшей, возбужденной плоти, а потом его взгляд скользит выше – по плоскому и напряженному животу, по такой приятной на вид (и на ощупь, Скотт помнит) груди, по соскам, к которым Эллисон не может прикоснуться. Эта мысль заставляет его увеличить собственные движения рукой. Он смотрит на ее шею и оголенные плечи, ему нравится ее приоткрытый рот и звуки, которые он издает.

Она прикусывает губу снова, и из-за этого стон приглушается, превращаясь в какой-то болезненный полухрип. На задворках сознания красным светом сигналит мысль, что с минуту на минуту кто-то должен прийти, но Скотт не может ухватиться за нее, даже когда слышится стук в дверь. МакКолл решает открыть дверей и встретить гостей попозже, а Эллисон срывается на крик, видимо, оттягивая момент оргазма, причиняя тем самым себе боль, но продлевая удовольствие.

Азарт – он губителен.

Когда гипнотический «Демон танца» разыгрывается на пятой минуте звучания, а в комнату проникает запах озона и звук чьи-то шагов, Скотт кончает, а Эллисон падает на спину, тут же выгибаясь в неестественной позе и перекатываясь на живот.

Айзек видит распластанную после оргазма (и предшествующей этому мастурбации) девушку. Она обнажена и нисколько не смущается своей наготы при наличии в доме трех парней. Музыка все еще играет, а сердце Лейхи осколками падает к ногам.

Кажется, все удалось.

Эллисон блаженно закрывает глаза и выдыхает. Ей требуется время для передышки. Айзеку – для осознания того, что никаких извинений не будет и все это подстроено специально для него.

Игры для взрослых деточек, обычные прятки-жмурки-догонялки-за-нечистью закончились, так что расходимся, кому нет восемнадцати.

2.

Стайлз оказывается хорошим другом, когда предлагает свою поддержку, а Айзек оказывается разбитым влюбленным парнем, когда принимает эту самую поддержку. Они плетутся к джипу Стайлза, и Стилински уже чувствует проступающий сквозь кожу гнев, смешанный с разочарованием, болью и еще парой единиц эмоций. Они смешиваются, образуя убийственный высокоградусный коктейль.

– Эй, – Стайлз касается плеча парня, заставляя его обернуться. – Не думай о ней, – он говорит медленно, заставляя Айзека загипнотизировано внимать каждому слову. Вот вам и милый улыбчивый Стайлз. – Ненавидь ее, – он произносит слова так, будто срывает чеку и подрывает себя и Лейхи за считанные секунды.

Эмоции Айзека сливаются в одну консистенцию, и Стайлз ощущает их через прикосновения. Он ощущает горечь, боль и унижение. В мгновение к нему передаются гнев, ярость и исступление, а после фонтаном бьет сожаление и собственное бессилие. Стайлз принимает все эти чувства, вбирает в себя хаос парня, который сокрушает его душу, а потом взламывает систему и оказывается уже за третьим барьером разума – там, детские страхи, подростковые комплексы и юношеские угрызения совести. Стайлз хватается второй рукой за плечо парня и, сжимая зубы, смотрит ему прямо в глаза.

– Отдай мне это, – цедит он сквозь зубы, прибегая скорее к угрозе, чем к внушению. Айзек молчит, а его взгляд становится все более стеклянным и неживым. Стайлз ощущает бешеную подпитку. Это сродни резкому порыву ветру в душный день. Это сродни оазису после трех дней борьбы с жаждой. Это доставляет кайф, посильнее оргазма или прихода.

Это сносит на повал, и Стайлз уже не может остановиться, как когда-то не мог с Малией. Но разница лишь в том, что эмоции Малии он просто выпил, а эмоции Айзека – свежие, недавние, сильные и крепкие. Вены на руках чернеют, словно расширяются, а циркуляция крови становится чуть более ускоренной, из-за чего появляется головокружение.

Стилински скалится, а не улыбается и принимает в себя весь хаос, который только есть в этом человеке. Его сносит от чувства удовлетворения и правильности. Озарение и слух становятся еще острее, а сознание… открывается.

Стайлз не знает, с чем сравнить это чувство, но он точно знает, что даже Кира подобного не испытывала. Потому что на Стилински разом обрушили все три барьера не только Лейхи, но и Скотта, и Эллисон и даже существующей где-то в другой вселенной Лидии.

А когда он узнал секреты каждого из них, когда он увидел мимолетные мысли, события, оставившие впечатления, когда он поглотил их переживания и воспоминания, когда обчистил их головы, состряпав таким образом нехилый компромат на каждого из них, Стайлз поняла еще кое-что.

Третий барьер – это мучительные воспоминания, это комплексы, это страхи, но в третьем барьере нет ничего похожего на тот его общий сон с Лидией. Какие-то скрытые от самих же себя страхи, неосмысленные пока желания и жажда самых диких поступков – словом все то дикое, что есть в человеке и в чем он сам боится себе признаться, Стайлзу было недоступно. Оно оставалось вне пределов его досягаемости.

Потому что это было запрятано еще глубже.

На четвертом барьере.

Стайлз помнил теорию старого дядюшки Фрейда о бессознательном. Якобы в каждом из нас есть нечто скрытое и не осознаваемое. Как только это «нечто» (тяга к избиениям или жесткому сексу) начинает осознаваться, то перестает быть бессознательным. Но в большинстве своем все эти склонности проявляются через сны человека.

Тот сон с Лидией, их первая ментальная близость – это было проникновение за четвертый барьер, а не третий. Это тайное желание Лидии, ею же подавляемое, вырвалось только тогда, когда она позволила ему выпить свою энергию, когда позволила «насытиться» собой. Таким образом, как понял Стайлз, проникновение за четвертый барьер возможно только при наличии той самой связи и после насыщения. Вот почему Стайлз проник в голову Лидии, он ослабил ее защитные механизмы.

Он может ослабить защитные механизмы и Киры. Не то, чтобы ему было это так уж интересно, просто он следует ее совету – повышает ставки, не брезгует переступать через собственные чувства и чувства других людей.

Кира не знала о четвертом барьере. Теперь ученик превзошел своего учителя, ну и кто еще верит в хорошего Стайлза? Плохой… плохой парень, который обнажил свои желания и теперь не может остановиться.

Озарение пришло за считанные секунды. Один вдох, один выдох – и картинка мира становится цельной и вполне объяснимой. Стайлз вернулся в реальность. Айзек стоял со стеклянными глазами и абсолютно отсутствующим выражением лица.

Кажется, его мир тоже выпотрошили.

Дверь за спиной хлопнула.

– Я отвезу его, – кидает через плечо, Стайлз, чуть ли не запихивая парня в свой джип. Он слышит, что Эллисон его окрикивает, и медленно поворачивается. Да, теперь его очередь выполнять уговор.

Он улыбается.

– Все в порядке, Элли. Все будет так, как мы договорились.

Он садится в машину и срывается с места, точно зная, что следующая его цель – Кира. И что теперь он точно никогда не станет прежним.

3.

Стайлз возвращается в школу на следующий день. Теперь его появление в школьных коридорах всегда заметно, потому что Стайлз уже не тот дружелюбный, но вполне посредственный парень, каким был два месяца назад. Теперь в его сущности от прежнего Стилински не осталось ровным счетом ничего. Стайлз оставался вне элиты школы – он не примыкал ни к каким компаниям, не посещал скучные подростковые вечеринки и не чмырил каких-нибудь отличников. Все развлечения выпускников казались ему скучной пародией на скучную пародию крутой жизни. Он относился с презрением к таким вот компаниям, предпочитая ошиваться с Кирой и игнорировать какие-либо косые замечания и взгляды в свою сторону.

Но он стал выделяться. Сначала своим подавленным видом – когда он приведением ходил по зданию школы чуть ли не по стенке, при этом умудряясь смотреть на всех из-подо лба тяжелым, но просящим о чем-то взгляде.

Вот что стало подкупать – эти осколочно-пронзительные глаза.

Потом он похорошел, подтянул успеваемость и стал показывать блестящий результат на тренировках. Его перестали видеть рядом со Скоттом – Стайлз словно вышел из-за спины друга. Рядом с ним стали юлить самые красивые девушки: и неприрученная к рукам Малия, и чем-то обеспокоенная, но леденящая своим высокомерием Лидия, и не менее холодная, но циничная Кира. Стилински сумел впечатлить всех тех, что на последней игре с его подач был разгромлен сильный соперник. Добавить к этому новый стиль в одежде, изменившееся поведение, пристрастие к курению – и получится тот самый тип плохих мальчиков, которые нравятся хорошим девочкам.

Пока Стайлз пытался вытравить из своего сознания Лидию, он и сам не обращал внимание на взгляды в свою сторону, перешептывания за спиной. Оставаясь одиночкой, он стал одним из тех, чью биографию хочется разбить на абзацы и выучить до последней запятой.

Так что если кто-то думал, что хорошо знал Стайлза Стилински, то он очень сильно облажался. Потому что даже Кира не могла предположить, что в даже самом абсолютном добре сокрыто нечто… страстное.

Стайлз не хотел таким становиться, само вышло. У него было лишь одно намерение – добиться любимой девушки. Но намерение повлекло поступки, и с каждым разом все труднее было удержаться от искушения, с каждом разом азарт повышался как ртуть от горячей температуры, и когда максимум был достигнут – тогда пришло принятие. Принятие себя, принятие своих желания, принятия своих самых основных и низменных инстинктов. И когда пришло то самое принятие – именно тогда Стайлз заметил, что все чуть ли не расступаются, что никто не задевает его плечом в потоке, и никто не смотрит на него с насмешкой.

Давайте начистоту, нам ни черта не известно о тех людях, что нас окружают. Даже самых близких. Стайлз осознавал это, поэтому ему хотелось проникнуть за третий барьер Киры – узнать ее правду, попробовать ее эмоции.

В конце концов, это она научила его повышать ставки и получать удовольствие от любого процесса.

Он нашел ее возле кабинета литературы, она в коридоре, стоя у стены, дочитывала какую-то книгу. Иногда Стайлза поражали ее ученические рвения. Она это объясняла тем, что ей надо постоянно доказывать матери, что она не сорвалась с цепи и не пустилась в рамки декаданса и гедонизма. Да и потом, даже в их вселенной, полной мрака, отрицания и предательств, школа оставалась школой.

– Еще десять минут до звонка, не хочешь сгонять в курилку?

Она подняла голову и увидела его глаза, чуть прищуренные, будто с насмешкой, но уважением, преданностью, но осторожностью. Этот статный, не знающий стопа парень никак не вязался с образом того Стайлза, которого она увидела впервые. Это был совершенно другой человек, уже знающий себя цену, принявший свое «Я», ставший чем-то среднем между мраком с первыми вкраплениями рассвета и закатом с последними проблесками лучей.

– Ты же только что оттуда, – она захлопнула книгу и развернулась к парню. В ее улыбке была заинтересованность, но теперь Стайлз вел партию.

Чем больше игрок думает, что он ведет игру, тем меньше он ее в действительности контролирует. Это закон. И Кира – отличное тому подтверждение.

Парень улыбается и приближается к девушке, опираясь согнутой в локте рукой о стену. Кира принимает такую их близость, не отстраняется, а готовится вобрать в свои легкий весь этот никотиновый яд – пустить Стайлза под свою кожу, чтобы он заполнил все ее тело раковыми метастазами.

– Ты о себе ничего никогда не рассказывала, – он шепчет ей почти в губы, закрывая глаза и поддевая на крючок своего же охотника. Кире очень нравится эта мнимая страсть. Они оба не знают, кто на них смотрит, есть ли тут Лидия, Скотт или еще кто-то. Они друг другу нравятся. По-извращенному нравятся.

– Я обычный подросток, Стайлз. Такой же, как и ты, – она чувствует его руку на своей талии и машинально кладет свою руку на его плечо. Парень приближает ее к себе, втягивает в паутину своей маленькой лжи, кормит конфетами внимания и дарит то, что ей так нужно – дарит ей что-то среднее между любовью, дружбой и партнерством.

– У каждого подростка где-то под ребрами припрятано разбитое сердце.

Она откидывает голову и заливается смехом. Стайлз открывает глаза, но не сердится на ее пренебрежительное отношение к его словам. Он по-прежнему находит в Кире нечто привлекательное и считает ее своим единственным другом на данном моменте жизни. Но если Стайлз сыграл с Лиамом, Хейден и Айзеком, не говоря уже о Лидии, то почему он не может то же самое сделать с Кирой?

Она его поймет.

– Под моими ребрами прокуренные легкие, Стилински, – она прижимается к нему, и они оба понимают, что тот секс (теперь уже без Лидии) им надо повторить. Так, для закрепления материала. Стайлз привлекает ее к себе за талию, по-прежнему опираясь о стену в вальяжном и уверенном жесте. Между их лицами – дразнящие миллиметры, а приближение урока лишь подливает масла к их ощущениям.

– Наполненные только никотином и пустотой, – она обнимает его за плечи, а Стайлз улыбается, приближается к ее губам. Он стремится добиться цели – узнать, что спрятано в подсознании Киры.

А еще он стремится поцеловать красивую девушку, получить удовольствие от этого поцелуя. И он целует ее, впервые познавая, что такое страсть и напор. Он обезвреживает ее своим поцелуем, ослабляет ее защитные механизмы и взрывает своими прикосновениями. Его руки сильны. Его намерения понятны. Кира искреннее не понимает, чего этой Мартин не хватало – Стайлзу даже приятно, когда он ловит ее мимолетные мысли в виде образов. А потом он обнимает ее второй рукой, впиваясь пальцами в кожу и…

Выдыхает. Выдыхает в нее энергию, которую получил от Айзека. Стайлз знал, что чтобы проникнуть за четвертый барьер, надо установить связь. Но украсть энергию Киры он не сможет – она сразу почует подвох. А вот отдать ей часть своей – это вполне выгодный компромисс. Кира на миг замирает, несколько удивленная такой щедростью, а потом принимает эти силы.

Она испытывает совсем другое. Это что-то похожее на ментоловую свежесть после неприятного на вкус блюда. Такие знакомые, но острые ощущения. Когда получаешь что-то – это всегда приятнее, чем отдаешь.

Стайлз же ощущает, что его собственные вены будто сжимаются. Кровь по ним замедляет кровообращение, и тело мигом прошибает озноб, а потом эмоции взмывают вверх так, как ветер швыряет листву во время урагана. Это пугает, но… это тоже похоже на ментоловую свежесть.

Они отстраняются друг от друга. Стайлз опускает голову и руки. Кира приближается к его лицу, целует парня в щеку и уходит в кабинет. Стилински усмехается и просто с нетерпением ждет вечера. Уже сейчас его адреналин скачет так, будто он сорвал куш.

В каком-то смысле, сорвал.

Парень выпрямляется, засовывает руки в карманы и идет на урок. В принципе, последние шестнадцать часов доставляют ему удовольствие.

4.

Звенит звонок, когда Стайлз заходит в кабинет. Он не замечает Лидию и, наверное, даже не помнит, что история у них общая. Он просто идет между рядами к своей последней парте и тут вдруг замечает, что под его ногами – не пол, а земля.

Стайлз замирает. Голос учителя доносится откуда-то издалека. Парень закрывает глаза, делает еще один шаг, а когда открывает – вокруг него другая реальность.

И школы здесь уже нет.

Первое, что он испытывает – дикий страх, смешанный с нотками уже остывающего удовольствия. Вдруг появляется отдышка и боль в ногах. Стайлз задыхается и вспоминает то, что забыл почему-то – ему нужно бежать.

Он срывается с места и мчится в самую чащу. Вокруг него сгущается мрак. Деревья здесь высокие, когтистые, смотрящие свысока с явным удовольствием хищника. Стайлз знает, что его преследуют, что если его догонят – случится нечто непоправимое. Стилински прибавляет ходу и мчит все быстрее и быстрее.

Ему страшно. Дыхание сбилось где-то в горле, вдохи становятся похожи на стоны, а ноги наливаются пронизывающей болью. Парень оборачивается, видит мелькающие вдали силуэты и мчится еще быстрее.

Он не знает, вернее, не помнит, что случилось. И он совершенно не понимает, кому и что от него нужно.

Когда он поворачивает вправо, то замечает впереди высокое дерево, он прячется за его стволом, прижимаясь к нему всем телом и закрывая рот рукой, чтобы сбившееся дыхание не выдало его. Сердце стучит громко, гулко, бьет по ребрам набатом, в ушах шумит, а слезы скатываются по щекам. Умом он понимает, что нельзя поддаваться панике, но слишком-слишком напуган.

Это похоже на сон, из которого не можешь выбраться, хотя знаешь, что тебе все это только снится. Шаги приближаются. Стайлз скатывается по дереву вниз, все еще закрывая рот рукой, он знает, что его найдут, но продолжает верить в лучшее.

Он не виноват в том, что…

В чем?

В голове мелькают какие-то образы, но они не знакомы. Это не его собственные мысли – это чужие. Стайлз пытается вспомнить, как он здесь оказался, кто его преследует, что им нужно от него – и не может.

Потому что это не реальность, а воспоминания.

Чужие воспоминания.

Стайлз убирает руку от лица. Он видит окровавленную ладонь. И боль в ногах не от бега, а от синяков, и страшно не из-за угрозы, а из-за… из-за мысли, что ничего не получится.

Парень оглядывает пространство, а потом медленно поднимается. Его сердце возвращается в прежний ритм, его дыхание выравнивается, а сознание медленно возвращается в норму. На мгновение Стайлз ощущает, как картинка начинает блекнуть, но он концентрируется на энергии Айзека – и изображении становится еще более четким.

Стайлз вдруг вспоминает, что порезало ему руку. В его кармане – осколок чего-то острого. Это острое он сжимал, пока загонял в ловушку…

Кого?

Стайлз выходит из-за дерева. Он видит перед собой того, кого никак не ожидает видеть. Это не преследователь. Это спаситель, который бежал на помощь. И Стайлз не знает, почему он видит перед собой именно Скотта.

И почему Скотт смотрит с таким сожалением, словно сделал что-то непоправимое.

– Мне жаль, – говорит он, медленно приближаясь, будто боясь спугнуть. – Мне жаль. Мы ведь можем все исправить, да?

Он аккуратно подходит вперед, и Стайлз понимает, для чего ему осколок. Внезапно он вспоминает, откуда это чувство небезопасности рядом со Скоттом, откуда такое яркое желание смешать свою кровь с его собственной, и почему все должно закончиться именно здесь.

Потому что даже у Скотта есть свои секреты.

И да, знакомство с Кирой – не случайность. Потому что Киру интересовал не Стайлз. Потому что Киру преследовали совершенно другие цели.

Стайлз закрывает глаза. Он понимает, что оказался в капкане, но тягучее, темное и липкие желание вонзить тот самый осколок как можно глубже взрывает сознание. На миг Стилински простреливает острая и болезненная мысль. Даже не мысль, а вопрос – а как это, когда вонзаешь в кого-то острый предмет? Это легко? Или мышцы напряжены? И само проникновение – оно ощущается как, скажем, вибрации? Или ты только видишь то, что делаешь?

Изображение заливается красным.

Стайлз теряет четкость восприятия и не слышит слов Скотта. Он понимает, что его обманули, что за его спиной провернули какой-то фокус.

Стайлз делает глубокий вдох, поднимает голову и видит перед собой учителя история.

– Ты сядешь за парту, Стилински? Ты задерживаешь урок! Если ты плохо себя чувствуешь – тебе лучше…

Он не дослушивает, а разворачивается и чуть ли не выбегает из кабинета. Его кто-то окрикивает – Стайлз не слышит. И не придает значения. Он мчит к кабинету литературы и английского языка, параллельно пытаясь осознать и подобрать слова. Не может, все мысли вышибает напрочь.

– Стайлз! – этот голос отдаленно знакомый, но вот только Стилински не может вспомнить, кому он принадлежит. В его сознании болью шипит только одно имя, и это имя отключает все остальные воспоминание.

В том числе воспоминания о том, что он в школе, и что уже минуты три идет урок. Парень врывается в кабинет, вызывая кататонический шок не только у учеников, но и учителя. В класс влетает еще кто-то. А потом наступает тишина.

Перед классом – не Стайлз, а кто-то, укравший его внешность. Кожа бледная, под глазами – синяки, взгляд такой тяжелый, что создается впечатление, будто на плечи давит свинец. И энергетика. Энергетика слишком ощутимая, слишком яркая, ее почти можно коснуться, стоит лишь протянуть руку. Вокруг парня напряженная, психоделическая атмосфера, которая не позволяет остальным выйти из шока.

Так думает почти весь класс.

Но не Кира, которая знает, что это несопротивление – просто часть неосознаваемого Стайлзом внушения. Его способности вышли на такой уровень, что превзошли возможности самой Киры. Он паршиво выглядит, потому что израсходовал почти весь свой лимит, но даже этого минимума хватает, чтобы держать под контролем весь класс.

А когда-то мир начинал вращаться.

– Ты солгала, – цедит не разжимая зубов, чуть поднимая голову. – Ты солгала, – повторяет, словно силится сказать-то что-то другое, но не может.

А еще ему хочется ощутить страх Киры, увидеть удивление, боль или недоумение. Даже ненависть была бы отлично закуской.

Но Кира держит свои эмоции под жестким контролем и не дает подпитки. Она – в мгновение ока – понимает, что правда вскрылась наружу. И вот из разрезанной вены прошлого выделяют неоспоримые факты. Стайлз узнал ее мотивы, а Кира догадалась об этом. То ли смогла проникнуть за первый барьер, то ли просто сопоставила факты – не важно. Главное, что даже так искусно скрытое ею стало известно.

А как же было приятно таиться! Прятаться в тени, появляясь легким видением и оставляя флер загадочности – вот что было приятно.

– Тебе нужен был не я, а Скотт. Ты хотела бы убить его, но это было через чур даже для тебя, – он подходит ближе, а весь класс действительно замирает, словно им приказано было погрузиться в себя. – Поэтому ты решила обречь его на то, на что он тебя обрек. Одиночество.

Она не двигается. Ее лицо не выражает никаких эмоций, словно Кира не собирается отрицать очевидного, но и признавать тоже не горит желанием. Она холодная эмоционально – ее боль уже утихла. Вот почему месть – блюдо холодное. Только счас Стайлз понял смысл этого выражения.

Потому что надо подавить собственные эмоции, сделать себя непробиваемой, нерушимой личностью. Выстроить вокруг себя стены, которые бы защитили от подобных нападений. Чтобы эмоции не сыграли злую шутку, а угрызения совести не помешали осуществить задуманное.

– Ты лишила его стаи. Ты лишила его преемника. Лишь его… меня. Ты забрала у него все.

Кира медленно поднялась и выше подняла голову. Кажется, она смирилась с тем, что отрицать очевидное бесполезно. И сейчас ей больно, потому что ее использовал человек, которому она почти доверяла.

Что ж, теперь они квиты.

– Какое это теперь имеет значение? – она говорит спокойно, ее чувства снова ускользают под жесткий контроль, и боль разрушается. Стайлз знает, что с ней сотворили нечто ужасное, потому что на него обрушились все ее три барьера. Он понимает ее обиду, ее боль, ведь каким бы сверхъестественным существом она не была, она все равно остается… семнадцатилетней девушкой со своими переживаниями, угрызениями.

Со своей болью.

– Ты сам активно принимал в этом участие, – она вонзает в него аргументы как осколки. Потрясение (теперь эмоции начинают брать верх, а не умозаключения) начинает пробивать брешь в силе, и класс медленно выходит из-под контроля. По крайней мере, все внимание обращено к ним двоим, и взгляды у половины уже не такие стеклянные как раньше. – Ты тоже к этому причастен.

– Ты меня в это втянула.

– Ты не сопротивлялся, – она пожимает плечами, жестокостью кромсая его к ней отношения.