Текст книги "Пыльными дорогами. Путница (СИ)"
Автор книги: Amalie Brook
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Ларьян-батюшка, – всплеснула руками Румяна. – Стоян, ты слышал?
– Слышал, – отозвался муж. – Говорил я тебе, что неправильный парень.
Я подала Ладимиру кружку горячего отвара. Из каких трав и порошков тот был сделан – не понять. Разве ж ведун расскажет! Только смотришь на него – будто светится, а запах так и прошибает, пряно-горьким отдает. Вдохнула, а вроде как и сама напилась вдоволь.
– Пей, – приказал он Осьмуше.
Парень передернулся и отвернул лицо.
– Пей, сказал.
– Что ты ему суешь? – встряла Румяна.
– Зелье. Чтоб не перекинулся.
– А разве поможет? – робко спросила я.
Ладимир едва не спалил меня взглядом.
А что ж тут такого? Слыхала я, что такое зелье есть, да только мало помогает. Сказывали, будто темный дар перевертышей вовсе замедлить можно, усыпить.
– Пей, не то своих же погубишь, – жестко проговорил колдун.
Осьмуша злобно сощурил глаза. Кулаки его сжались так, что костяшки на пальцах побелели.
По спине моей вмиг холодок прошелся. Что-то страшное и неотвратимое будто за спиной стояло, надвигалось и не обойти его.
– Ладимир, – прошептала я, – луна...
Она уж почти в зенит вошла.
– Пей, – сам зарычал ведун.
По лицу Осьмуши пробежала странная рябь. Будто волной по коже. Пересилив себя, он сделал несколько глотков.
– Все пей.
– Да что ж ты его мучаешь? – выкрикнула Румяна и выбила из рук Ладимира кружку.
– Ах, ты, злыдня пропащая! – ругнулся он.
Драгоценный отвар, способный помочь парню, расплескался на землю.
– Вот дура-баба! Что ж ты ручищами своими лезла? – закричал Стоян.
– А чего он брату моему отраву давал?
– Да саму тебя отравить мало!
– Молчать! – закричал Ладимир.
Я стояла, едва дыша. Смотрела, как Осьмуша поднялся на ноги, весь будто передернулся и громко закричал. Не просто закричал, застонал, завыл. От голоса его у меня душа в пятки ушла.
– Все назад... – проговорил Ладимир.
– Забавушка, пойдем, – Стоян потащил ничего не понимающую девочку за собой.
Ладимир выхватил из-за пояса длинный нож, зашептал что-то и воткнул его в землю, как накануне делал.
– Не выпущу его из круга, – проговорил.
– Он перекинется?
– Не должен.
Я невольно назад отступила.
Горящие гневом глаза Осьмуши смотрели прямо на меня. То замер он, то вдруг будто судорога по телу прошлась. Выгнулся, взвыл и упал на колени. Метнулся в сторону и будто его отбросило назад. Круг, очерченный Ладимиром, не выпускал перевертыша наружу.
– Что делать нам? – спросила я, цепенея от страха. Не думала, что в мире такие страшные вещи делаться могут.
– Ждать. Луна зайдет, он вернется.
Луна...ярко она на небе светит, прямо греет своими лучами перевертыша. А тот мечется в круге невидимом, как в клетке и наружу не может вырваться.
– Ладимир, выдержишь? – прошептала я, заметив, как по виску его каплю пота ползет.
– Выдержу.
А сам все шепчет что-то. Уперся рукой в землю, будто силу свою ей отдает. Глаза его совсем другими стали, потемнели, поволокой подернулись. Помогла бы, да не умею.
Взглянув на Осьмушу, я вскрикнула невольно и, на всякий случай, ножичек свой достала из кармана да сжала крепко. Отвар, что дал ему ведун, сделал свое дело да не до конца – все дурная Румяна виновата. Обращаться наш перевертыш стал. Не до конца, лишь наполовину. Клыки да когти появились, зрачки расширились, а лицо будто и не человечье уже.
– Да что ж ты творишь, колдун треклятый? – грозно прокричала Румяна и, вырвавшись из рук Стояна, подскочила к нам. И как только сумела, коровища такая?
Схватил она нож, да и выдернула из земли.
– Отдай мне! – кинулась было я, чтоб выхватить его у дурной бабы. Неловко толкнула ее, а та наземь и повалилась.
По коже моей будто холод прошелся.
Обернулась медленно, а Осьмуша меня так и сверлит взглядом.
– Беги, Вёльма, – только и шепнул Ладимир.
Не чуя ног под собой, рванулась я куда-то вперед, в чащу незнакомого мне редкого леска. Темнотища кругом, ветки так по лицу и хлещут, а следом неперекинувшийся перевертыш бежит.
Ох, Вёльма! Нашла же себе забаву вдали от дома.
Ладимир...где ж ты есть? Где ж сила твоя?
Ох, кабы не сгинуть от когтей зверя. Так и слышу, как нагоняет он меня, по самому следу бежит, чуть ли не дыхание его ощущаю.
Была бы я чародейкой, мигом бы его остановила. Сказано, учение – свет...
И что ж я за дурища такая? За мной перевертыш гонится, а я все о пустяках думаю!
Рык его где-то рядом раздался. Я свернула в сторону, надеясь уйти. Ворох листьев зашуршал под моими ногами. Осьмуша то услышал и в погоню пуще прежнего.
Ох, сохрани меня, Вела-Вещунья! Рано мне еще в чертог ушедшей идти.
Бегу дальше и слышу, будто отстал он. В груди так и жжет, воздуха не хватает – отдышаться бы.
Остановилась я, прижалась к дереву. Может, стороной уйдет, не заметит?
Притаилась. Где-то будто голос Ладимира послышался. Знать, не бросил. Следом идет.
Шаги послышались. Не волчьи, человечьи...
Я только краем глаза из-за дерева посмотрела – Ладимир. Стоит неподалеку.
– Вёльма!
Не успела я отойти, как когти мне в плечо впились. Обернулась – в глаза волчьи заглянула.
Закричала, что было сил, да отбежать хотела. Осьмуша со всех сил на меня бросился, не землю повалил. Клыки его к шее так и потянулись. Только и успела я, что по руке его ножичком своим полоснуть. Не сгинет ведь от такой раны. Рыкнул только.
От страха меня будто сковало – крик где-то в горле застыл, тело не слушалось. Помутился мир от боли и ужаса. Только дыхание звериное над уход раздалось, а после тяжесть на меня навалилась...
– Темное отродье, – ругнулся Стоян, сплюнул брезгливо и камень в сторону отбросил.
Я, мгновенно обретя силы, с криком столкнула с себя Осьмушу. Тот уж и на волка больше не походил – мальчишка прежний.
– Вёльма, жива?
– Д-да...не в-ведаю... – прошептала я.
Руки тряслись так, что опереться на них не могла. Ладимир помог – поднял на ноги.
– Не укусил?
– Н-н-нет. Оц-царапал т-только...
Колдун махнул рукой.
– Не беда. Заклинатели только от укуса обращаются, – посмотрел на Стояна и добавил: – Ловко ты его.
Мужик осклабился.
– Уж не первый день как задумал его огреть.
Ладимир мрачно усмехнулся.
– Вы отойдите с Вёльмой, я заклятье сотворю. После амулет ему надену. Уйми пока женку свою. Шибко она любит в чужие дела соваться.
По правде сказать, я б и сама сейчас вредную бабу чем бы огрела, коли бы руки не дрожали.
– Идем, лисица, – подал руку Стоян. – Не будем колдуну мешать.
Я возблагодарила богов и даже не заметила, что еще один человек меня лисицей назвал. Пусть как хотят кличут, лишь бы живой да невредимой остаться.
***
«Разве после такого уснешь? – думала я, сидя на скомканном одеяле, закутавшись в куртку так, будто это и не куртка старая-истертая, а огромный отцовский тулуп. – Да тут впору себе зелье из сонных трав варить и переполох выливать».
Помню уж было однажды, что в разогретой железной латке плавили надо мной кусок воска пчелиного да заговоры читали. Жар тот навсегда запомню. По коже так и скользил, дух медовый помню, да шепот знахарки неразборчивый. А после, когда уж оплавился воск полностью, она на него взглянула, а там то, что перепугало меня, точь-в-точь вылилось, будто кто картину нарисовал. Сама не смотрела – боялись родители, что снова перепугаюсь. Мала ведь была еще – и пяти зим не минуло. Сейчас уж не вспомню, чего испугалась так. Верно видать переполох выливали.
Луна на небе уже завершала свою колдовскую пляску, тускнела, прячась за пеленой утреннего марева, да по краю обходила горизонт, уступая. Птаха небесная доклевывала зерна и спешила домой, в гнездо, смежить глаза и уснуть. Уходила ночь, а вместе с ней и сила ушедшей на спад шла.
Осьмуша уже совсем прежним стал. Не стало клыков, когтей, шерсти, что редко пробивалась за оборот неполный. Амулет, сплетенный из каких-то цветных нитей и сухих упругих травяных стеблей, дар его темный плотно закрыл, остатки колдовства в себя впитав.
Стоян все связать его хотел, чтоб вдруг чего не дергался. Ладимир же запретил. Сказал, мол, пусть так лежит, ничего не будет. Забава, кажется, не поняла совсем, что стряслось. Пожала плечами и снова спать завалилась. А вот мать ее, Румяна, только и знала, что стенала да ругалась – на мужа, на Ладимира, на братца своего и на меня заодно. Сказала, мол, девка колдуну помощница, вместе они темные дела творят. Дура-баба, чего скажешь!
– Не спится тебе, Вёльма? – вздохнул Ладимир и рядом со мной сел.
Я взглянула на усталое лицо. Ясные глаза хоть и покраснели от ночи бессонной, а все ж пронзительными были. Не такие, как у Арьяра. Нет в них льдинок застывших, только огонь – холодный и обжигающий.
– Уснешь тут, – усмехнулась в ответ. – Сам небось спать не можешь.
– Мне спать нельзя. Оставь вас тут и всякое может случиться. Духи здешние и так недовольны, что потревожили их. Шуму только зря натворили.
– Так, значит, ты с духами говорить ходил?
Колдун кивнул.
– Лес тут хоть и редкий да маленький, а все по чину. Поклонился я всем местным обитателям, прощения попросил. Лесному хозяину уйти обещал и перевертыша увести. Тихое здесь место, непривычное для таких существ.
Я поерзала на месте, стараясь скрыть удивление и лишнего не сболтнуть. Опять убеждаюсь, что Ладимир силу имеет недюжинную. Это ведь надо – с лесным хозяином да духами говорить. Не каждый может. Я вот сколько лет жила, все думала, что никто не может. А оно вон как – есть, значит, все на этом свете и не сказки это, а быль самая настоящая.
– Что теперь делать будем, Ладимир? Нельзя же Осьмушу так оставлять.
– Нельзя, лисица, нельзя, – нахмурился ведун. – Что делать ума не приложу. Амулет я ему сделать могу, чтоб не оборачивался на полную луну. Так ведь долго темный дар сдерживать нельзя. Любая сила выхода требует. Не будет его и сила человека раздавит.
– Выходит, нет для Осьмуши спасения?
– Отчего ж нет? Надо вначале узнать, как он дар получил, а после думать.
Ладимир взглянул на небо и чуть сощурил глаза.
– Рассвет скоро, Вёльма. Днем нам точно бояться нечего.
Осьмуша очнулся чуть не с первыми лучами солнца. Будто сила светлая его пробудила. Румяна сразу же к брату кинулась, причитать да охать стала. Хотела даже амулет с него снять, да Стоян такой руганью в ее адрес разразился, что та мигом передумала, обозвав мужа упырем, злыднем, тварью поганой и еще кем. Кем я уж не запомнила.
– И как тебя только не сгубил этот колдун треклятый? – продолжала причитать она, глядя братца по голове. – Отравой своей волка из тебя хотел сделать. Да только не допустил Ларьян-батюшка! Взял да и спас несмыслёныша.
Осьмуша опустил глаза долу и лишь изредка вскидывал взор на нас с Ладимиром, стоящими чуть поодаль.
– И что он сделал с тобой такое? – не умолкала Румяна. – Что только сотворил, окаянный? Век ведь такого не было! Сколько жил парнишка, никогда, никогда...Ох! Да откуда ж только колдуны эти проклятые берутся?
– Видно, не скоро она стенать закончит, – шепнула я Ладимиру.
– Да обеда, не меньше, тут простоим, – согласился он. – Стоян, может, уймешь свою супружницу?
Мужик только вздохнул.
– Тяжкая это работа – дурную бабу унимать. Эй, Румяна, кончай причитать! Отойди от него, пусть люди добрые поговорят.
Баба обернулась к нам и зло сощурила глаза.
– Ишь чего удумали! Добить хотите? Так вы уж лучше меня с ним убейте!
– Сама просит! – гоготнул Стоян.
– Хватит сырость разводить, Румяна, – урезонил ее Ладимир спокойным голосом. – Лучше дай мне помочь ему.
– Поможешь ты! Как же! Доведешь совсем парня. А он брат мой единственный.
– Тогда спроси у брата своего, помнит ли он ночь прошедшую.
Румяна покосилась на нас, затем на Осьмушу. А как тот ответил, что не помнит, так сразу подзатыльник ему залепила и ушла плакать в сторону, кляня все на свете.
Осьмуша, вопреки моему страху, стал охотно говорить с Ладимиром. Амулет его снять не пытался и волком больше не смотрел. Ох, да что ж это я? «Волком смотрел...». Чур меня! Чур!
– Помнишь, как стал таким?
– А чего не помнить? – хмуро ответил паренек. – Уже вторую зиму как луне поклоняюсь. Случилось то еще в зарецких землях. Остался я совсем один как брат старший помер. Делать нечего – пешком в Беларду, к Румяне пошел. Заночевал на краю одной деревни в доме разрушенном, а ночью тамошние вышли перевертыша ловить. Поймать-то поймали, да он меня цапнуть успел.
Мы с Ладимиром переглянулись. Совсем молод еще перевертыш-то. Повезло нам, что ведун так справился умело. Сказывали мне, сила в них такая, что не остановишь.
– Ты, ведун, убьешь меня теперь? – без тени сомнения спросил Осьмуша.
Глядя на его серьезное, не по-отрочески взрослое лицо, Ладимир не сдержал усмешки.
– Не странник я, чтоб убивать детей ушедшей. Помочь чем – смогу. Амулет, что на тебе, не снимай. Отвар, который сестрица твоя расплескала, заново варить придется.
– А дальше-то мне как жить? – в голосе Осьмуши послышалась мольба. – Говорили старики, что дар темный остановить можно.
– Можно, – кивнул Ладимир. – Только мне не под силу это. В Дом Предсказаний тебе надо – там чародеи куда сильнее нас с Вёльмой, они и помогут. Я лишь временную защиту тебе дать могу.
Осьмуша опустил глаза.
– Стало быть век мне таким ходить, пока странника не встречу. Румяна разве ж тебя послушает?
– А ты, значит, за сестрину юбку прятаться решил? – не выдержала я. – Сел на шею к ней, любезной, да и думаешь, все?
– Вёльма, – хотел было остановить меня Ладимир.
– Нет уж! – продолжила я. – Ночкой прошлой чуть не сгубил меня, а теперь мне же и смолчать? И что ж вы, мужики, такие до жалоб падкие? Коль хочешь судьбу свою изменить, так сидеть на месте не след. Бери в руки котомку и в Трайту шагай. До следующей луны как раз успеешь, а оберег ладимиров тебя защитит. А то сидит тут, ревет! Сестры боится! Да в твои годы уже своих детей заводят, а не скулят будто щенки новорожденные!
Сказала и гордо подбородок вскинула. А что ж? Век ему что ли утешения слушать? Пусть правду знает!
Осьмуша посмотрел на меня так, будто я его камнем, как вчера Стоян, огрела.
– Ты, братец, с Вёльмой не спорь, – усмехнулся Ладимир. – Лисицы они часто бешеные бывают, а наша-то и подавно.
Перевертыш громко сглотнул и на меня, грозную, опасливо взглянул.
– Что ж ты кричишь на меня? Сказала б лучше, что делать, – так жалобно да несчастно сказал, что я сама не засмеялась. Будто не он вчера волком становился, а я. Только что.
– Спрашиваешь! – хмыкнула в ответ. – Ясно же тебе колдун сказал, в Трайту идти. Темный дар ведь не простуда – сам не пройдет.
– Много ты понимаешь, – насупился Осьмуша. Вроде взрослый парень уже, а как дитя малое прямо.
– А вот и понимаю. Думаешь, сама зачем туда иду?
У перевертыша аж глаза на лоб полезли.
– Так ты тоже что ль...
– Не тоже, – оборвала я, садясь рядом с ним. – Не твоего ума дело. Только сидеть тебе у сестриной юбки незачем.
Осьмуша умоляюще посмотрел сначала на меня, потом на Ладимира.
– Так кто ж меня в Трайту-то проводит? Я ж и знать – не знаю, где она находится?
– А с нами пойдешь?
– Вёльма, – разочарованно протянул Ладимир. – Болтаешь что ни попадя! Ведуна и оборотня в одну упряжь решила взять.
– Потерпишь. Меня же как-то выносишь. Так что, Осьмуша, с нами идем?
Молодой перевертыш тоскливо посмотрел в сторону своей сестры.
– Подумаю.
– Ох и дурень же ты! – только и бросила я.
Скоро сказка сказывает, да не скоро дело делается...
Румяна вон столько всего сказать успела, уж как она нас только не ругала. В жизнь мне видать таких слов о себе не услышать. Болтала-болтала дурная баба и все мешала нам в путь собираться.
Наконец, когда Ладимир не выдержал и гаркнул на нее, пригрозив в гадюку превратить, она чуть примолкла. Ненадолго. Стоило нам только в путь двинуться, как у Румяны снова приступ гнева случился. Теперь уж она по Стояну проходилась – и как проходилась!
Ехали мы и вдруг видим – народ впереди столпился. Шумно весело там у них. Крики, гомон, песни, гусли да свирели поют.
– Ладимир, гляди-ка.
Колдун приложил ко лбу руку, чтоб от солнечных лучей глаза защитить, да разглядеть все получше.
– Ярмарка там, Вёльма.
– Какая ж ярмарка посредь дороги-то?
Скажет тоже! Вроде ведун грамотный, а такое городит!
Подъехали ближе и поняла я что сама дура темная. Отчего уж не знаю, а только развернулась на обочине самая настоящая ярмарочная площадь. И чего тут только нет! Купцы решились по пути заработать и стали свой товар прямо тут предлагать.
В толпе среди прочих я разглядела молодцов в красных одинаковых плащах. Княжеские стражники. Не раз я их видела. Знаю, что крупные купеческие обозы с ценными товарами охраняют.
– И чего ж это они тут стоят? Где же ночевать будут? Где товар спрячут? – совершенно не понимала я ушлых купцов.
– Туда глянь, – указал Ладимир в сторону, где на склоне холма ютилась деревенька. – Думаешь, кто бы поехал прочь с дороги, чтоб калач купить?
– Твоя правда.
Ладимир хотел миновать торговое место и двинуться дальше. Но не тут-то было! Стоян и Румяна накрепко решились заехать, товары посмотреть, а я даже слушать не хотела о том, чтоб свернуть. Разве ж можно такое интересное место пропускать? Это, может, Ладимиру все видевшему скучно, а мне-то в диковинку.
В общем, ринулась я в самую толпу торговцев, пестрых красок, аппетитных запахов выпечки, криков и песен.
– Таирские шелка!
– Горячий хлеб!
– Пенька!
– Мука ржаная!
– Мед! Лучший мед во всей Беларде!
Босоногая девица стояла рядом с гусляром, наигрывающем грустную мелодию, и печальным голосом пела слезливую песню.
Ох и люблю же я певцов слушать! Голоса у них такие, что всю душу выворачивают. А песни... Иные без слез слушать невозможно. Так бы кажется и подпевала им, да только боги голосом не наградили. Запела я как-то при гостях в горнице, так мать велела замолчать и прочь с глаз уйти.
Девица, погодка моя, пела так, будто слова из самого сердца лились. По щекам ее слеза тихой лодьей бежала, а в глазах столько печали было.
Выйду я на крыльцо,
Снег клоками валит.
Рядом нет ни души,
Лишь звезда говорит.
Говорит о тебе,
Ясный сокол, ты мой,
Говорит о пути,
О дороге прямой.
Затерялся мой друг,
Нету следа его,
Где-то бродит один,
Мне не шлет ничего.
Нет вестей уж давно,
Жду его у окна.
Снова ночь на дворе,
Стужа так холодна.
Где ж ты, миленький мой?
Затерялся в пути...
Где ты, друг дорогой?
След и тот не найти.
Возвращайся скорей,
Жду тебя и верна,
Возвращайся домой,
Побыстрей, до темна.
Только снег за окном
В доме вновь тишина.
Я поставлю свечу
На столе у окна.
Пусть горит в темноте,
Освещая твой путь.
Чтоб, завидев мой дом,
Не успел ты свернуть.
Чтоб нашел мой очаг,
Милый, ласковый мой.
Чтоб уже не свернул ты
С дороги прямой.
Сяду рядом с огнем,
Буду шить, буду ткать,
Чтоб мой милый, тебе,
Две рубахи отдать.
– Ох... – только и вырвалось у меня, а по щеке так слезы и побежали.
Вынула я из кармана монетку медную да в шапку гусляру положила.
– Что, Вёльма, завелись у Сеньки деньги? – ехидно усмехнулся Ладимир.
– Не твоего ума дело, – ответила и слезу со щеки стерла.
Колдун присвистнул.
– Эк тебя разобрало-то.
Я развернулась к нему и руки в бока уперла.
– Злой ты да грубый, Ладимир. Ничего красивого вокруг не видишь! Не понимаешь, так и не лезь. Другим не мешай.
Последние мои слова шум толпы заглушил. Пение так понравилось людям, что они тут же щедро стали награждать музыкантов.
Быстренько обойдя все ряды и наслушавшись от спутника своего много всякого, я осталась довольна и согласилась двинуться в путь. Семейку скандальной Румяны мы решили тут и оставить. Нам лишние хлопоты ни к чему. Не хочет Осьмуша в Трайту ехать, так его дело. Сами пусть разбираются.
Только мы отъехали от ярмарки, как вдруг нас нагонять стали. Ладимир остановился, вгляделся в наездника и Стояна в нем узнал.
– Чего тебе еще?
Муж Румяны коня притормозил и, сбивчиво дыша, проговорил:
– Беда у нас, Ладимир. Помощь твоя нужна.
– Какая ж еще беда?
– Дочь наша, Забава, пропала. Увезли ее.
Я так и открыла рот да сказать ничего не смогла.
– А мы с Вёльмой зачем?
– Чародеи вы, вас люди послушают...
Вот те раз! Еще и ворожить не научилась, а уже чародейкой зовут.
Ладимир вздохнул и тихо выругался. Да так выругался, что даже Мирка моя уши прижала.
– Ладно, Стоян, – махнул рукой, оглянувшись на светило, к закату спешащее. – Все равно уж далеко не уедем. Показывай дорогу.
Румяна металась между рядами, составленными из повозок торговцев. Спрашивала каждого, видел ли тот ее дочь Забаву, а после, когда тот отвечал, что не видел, ругала его такими словами, что и сказать страшно.
Завидев нас, идущих следом за Стояном, Румяна громко охнула, схватилась за голову и рванулась навстречу. Она буквально вцепилась в Ладимира, никак не ожидавшего такой напасти, и стала кричать-уговаривать, чтоб тот дочь ее непутевую нашел.
– Помоги, человек добрый! Не дай девке пропасть! Увели ведь глупую, а она и пошла, неблагодарная какая...Уж я ей все, а она! Уж не дай девчонку сгубить! Не к добру ведь увел ее! Ох, не к добру!
Ладимир не без усилия отстранил от себя назойливую бабу и отошел назад. Видать боевая Румяна не одного только Стояна ввергала в бегство. Я же усмехнулась – ишь какой! Так, мол, шустрый-смелый, а как до бабьих склок дело доходит, так любому мужику не сдюжить.
– Тише, Румяна, тише! – постарался урезонить ее. – Ты толком скажи, что случилось?
– Вот! – она схватила за локоть и подтащила ближе поникшего Осьмушу. – Вон его спроси! Видел, поганец, кто племянницу его сманил да молчит. Язык часом ли проглотил?
Парень робко дернулся и несмело поднял на нас глаза.
– Что ж ты? Слова сказать нам не мог что ли? – перекинулась на него Румяна. – Молчишь как пень! А дочь мою – раз и увели! Нууу...Скажи хоть что!
– Будет, – Стоян взял жену на руку и оттянул в сторону. – Пусть сам им скажет.
– Так ты знаешь что? – нахмурилась я, упирая руки в бока.
Чего ж злюсь? А то что задерживают меня! Вон еще сколько времени до Трайты ехать да Ладимира несносного терпеть, а тут еще чужие проблемы решай. А Осьмуша-то хорош гусь! За ним следи, ему помогай, так еще и слова в помощь не скажет! Ох и мужики же пошли в Беларде – как телят за собой на поводке водить надо!
– Видел, кто Забаву увел? – в свою очередь спросил Ладимир.
Перевертыш поднял глаза и кивнул. Все ж мужское слово ему важней моего.
– Кто увел – не знаю. Видел только, как она с князевыми стражниками говорила.
– Повтори, – приказал Ладимир.
Осьмуша покраснел до кончиков ушей и тихо, прямо себе под нос, пробурчал.
– Ткани она пошла смотреть, а я за ней – Румяна приглядеть просила.
– Уж приглядел, братец! – крикнула женщина.
– Цыц! Тебе говорят! – впервые за все время рявкнул на нее Стоян.
Я даже рот раскрыла от удивления. Про иных в жизнь не скажешь, что кричать-то умеют.
– Дальше, – велел ведун.
– Дальше, – Осьмуша неуверенно переступил с ноги на ногу. – Дальше к ней витязи подошли в красных плащах да с мечами. Вот такими! Стали ласковые слова говорить, улыбаться. Забава так и слушала их, так и в рот смотрела.
– А после?
– Увели ее после! – снова вскричала Румяна.
– После она все уходить не хотела, – продолжил перевертыш, – Я еле увел ее, а она все оглядывалась. Мы уж собираться стали, только Забава все упрямилась, просила еще задержаться. Купцы уж собираться стали – суматоха началась. Мы только-только вещи в телеге уложила, глядь, а ее-то и нет...
– Так с чего ж ты взял, что князевы люди ее увели?
– А некому больше! – развел руками Осьмуша. – Девки они ж на воинов падки. Как плащ красный завидят, так и следом бежать готовы.
Я презрительно хмыкнула.
– Под одну гребенку-то не равняй.
– Чего ж не ровнять-то, коли правда. И ты б, рыжая, побежала.
– А ну иди сюда, перевертыш, – я угрожающе шагнула вперед, – Сам сейчас до самой Трайты побежишь.
– Тише, Вёльма, – Ладимир отодвинул меня назад. – Хватит нам одной скандальной бабы.
– Это кто это скандальная баба? – взвилась Румяна.
– Цыц! – Стоян.
– Дело серьезное, – строго проговорил Ладимир, – Здесь умом надо действовать. Ежели это впрямь княжьи люди, то нам им слова поперек сказать нельзя.
– А дочь мою уводить обманом можно?
– Криками тут не поможешь, Румяна. Стоян, ты знаешь, куда отряд двинулся?
– Говорили купцы, что в селе они стоят. Будто бы утром в Трайту отправятся.
– Ладно это – успеем. Вёльма, мы с тобой в село едем. А вы – следом за нами да потихоньку, чтоб не видел никто.
– Отчего ж это? Мою дочь увели, а я потихоньку?
– С воплями твоими мы Забаву так и не вернем.
– Дело говоришь, Стоян. Удержи ее, чтоб чего не испортила.
– Ладимир, а нам-то чего делать? – негромко спросила я.
Он хитро улыбнулся.
– А мы с тобой тоже люди княжьи. Помнишь письмецо от дядьки моего? Нас они точно слушать станут. Ты только наперед не лезь, дай мне сказать, а уж после...
– Что ж я совсем что ль дурная как эта? – легонько кивнула в сторону Румяны.
– Лишнего не ляпни да улыбайся чаще. Девок красивых все любят да слушают.
От слов его я чуть было не зарделась да вмиг себя остановила. Нельзя ладимировы речи слушать. Соврет – недорого возьмет. К тому ж слова его колдовские вовсе за чистую монету принимать нельзя. А там – кто ж его разберет. Вдруг и впрямь красивой кажусь?
Вскочили мы в седла. Мирка недовольно фыркнула. Я ласково потрепала ее гриву.
– Потерпи, ласточка, скоро отдохнем. Еще немножечко послужи мне – в долгу не останусь.
Лошадь, хоть и сердилась за долгий изнурительный переход, но все ж согласилась дать мне немного времени. Знает ведь, плутовка, что я ее не обделю. И овса, и лакомств всяких вдоволь получит. Не могу я зверей обманывать! Людей запросто, а зверя...Он же ведь все нутром чует, будто знает наперед. А люди, они все обдумывают, все чего-то примеряют – забыли, что удачу свою чуять надо, а не призывать упрямо.
– Как думаешь, сдюжим? – робко спросила Ладимира.
Тот плечами пожал.
– Сам не знаю, зачем в это ввязался. Да делать нечего – едем, лисица.
Солнышко уж совсем закатилось за холм, когда мы в село въехали. Отовсюду тут хлебом печеным пахло, разговоры людские да песни слышались, огни костров кругом горели. Стало быть купцы с товарцем своим знатно шуму понавели.
– Тихий вечер вам! – окликнул Ладимир старика, неспешно бредущего по улице. В руке его были поводья старой клячи, едва передвигающей ноги.
– Тихий вечер, – поднял голову прохожий, расправляя сведенные к переносице, кустистые брови. Окинул нас внимательным взглядом.
– Не скажешь ли, добрый человек, где у вас тут княжий отряд стоит? Нам купцы у дороги говорили, здесь они.
– Здесь, верно говорят. Только вот зачем вам они?
– В Трайту мы едем по грамоте государственной. Дороги-то лихие, сам понимаешь. Вот и думали напроситься к ним в попутчики.
– Ну, коли по княжьему зову, так стало быть возьмут. Там они, – старик указал в сторону длинного бревенчатого дома, – У Пересвета Кривого в корчме стали. Их немного-то – столько всего, – он показал раскрытую пятерню.
– Земной поклон тебе, – ответил Ладимир.
– Что ж, – закряхтел старик. – И девка с тобой в стольный град?
– Сестра моя.
– Ну, коль сестра...
Что-то мне в его словах не по нраву пришлось. Будто выведать что хотел, змей старый. И смотрел так будто разбойница я, будто ищут меня, чтоб в темницу бросить.
Ищут...от этой мысли по спине прошелся холодок. Вдруг отец с братьями меня ищут? Я-то, дура деревенская, совсем забыла про то. Езжу тут – налево и направо всем показываюсь...
Ох, беде быть, если ищут.
– Я первым захожу, а ты следом, поняла? Поняла, Вёльма?
– Да, – рассеянно проговорила. – Я следом...
Ладимир верно заметил, что со мной стряслось, только не сказал. После уж поговорим.
Корчма Пересвета Кривого темной и неприветливой была. Зашла я туда вслед за Ладимиром и вмиг меня бражным духом обдало – густым да въедливым. Таким, что обычно в волосах остается, да ткани все напитывает.
Освещенная тусклыми самодельными лучинами, корчма была полна народу. За столами сидели люди всех мастей – купцы, поселяне, скоморохи, проезжие. Стражники в красных плащах сидели в небольшой нише за широким столом, уставленным блюдами. Рядом с ними – девка-певунья и спутник ее гусляр. Девица ела, а парень наигрывал что-то разбитное и пел.
– Тихий вечер, добрые люди, – позвал нас мужик в грубом небеленом фартуке, с закатанными рукавами засаленной рубахи и короткой, ровно выстриженной бородой. – Нету мест у нас, разве что ужином накормим.
– Не нужно нам места, – ответил Ладимир. – Мы только за делом пришли.
– За каким таким делом? – нахмурился мужик.
– Ты Пересвет Кривой будешь? – растянулась в улыбке я. Благо, щека уже зажила от ясниного снадобья.
– Ну, я, – чуть ласковей проговорил он.
Я улыбнулась еще теплее и вышла вперед, загородив собой Ладимира.
– Вижу, у вас княжьи витязи сидят. У нас к ним разговор есть. Ты уж скажи, кто главный среди них, к кому обратиться можем.
Пересвет чуть осклабился.
– И чего ж это девке от княжьих людей надобно?
Я только руками развела:
– А тем, кто общее дело делает, всегда по пути.
Больше вопросов Пересвет не задавал – понял видать, с кем связался.
За столом сидели пятеро, как и говорил прохожий, в красных плащах. Трое молодые вовсе – вроде меня, а двое постарше. Один и совсем седой, с густыми длинными усами в дорогих добротных доспехах. Отчего знаю? Так брат мой у кузнеца в учениках был, ковал иной раз такие, а мне, любопытной, объяснял, чего да как.
– Вот к вам пожаловали, – объявил Пересвет, – подведя нас ближе. – Говорят, дело есть.
Все пятеро уставились на нас. Да так пристально, что аж душа моя в пятки убежала.
– Кто будете? – спросил седой.
– Меня Ладимиром звать, а это сестрица моя – Вёльма, – ответил за обоих колдун. – Мы в Трайту едем по грамоте княжьей. Проезжали мимо – узнали, что вы тут стоите. Решились в попутчики вам напроситься.
Седой смерил нас внимательным взглядом.
– А ну, давай свою грамоту сюда.
Читая бумагу, протянутую Ладимиром, он пожевал губами, отчего усы зашевелились. Я чуть не усмехнулась, сдержавшись вовремя.
– Чародей, значит? Из ведунов? – спросил седой.
– Чародей.
– А девка-то? – перевел глаза на меня. – Точно сестра? Или зазнобу с собой везешь?
– Сестра, – невозмутимо врал Ладимир. – Чародейка тоже. Только не обученная.
Я сразу же выпрямилась и сделала важное лицо. Чародейка же!
Седой только усмехнулся.
– Стало быть, в Доме Предсказаний совсем мужиков не стало, так девок берут? Иль за бабьи юбки прятаться решили?
Сидящие за столом загоготали и колючими, ядовитыми взглядами в меня уперлись.
– Так что ж теперь, что девка? – не выдержала я, перебив Ладимира. – Девка не человек что ли? Все бы вам мужиками над нами, девками, смеяться. Неужто ж чародеек не бывает?
За столом воцарилось молчание. На лицах стражей читалось полное недоумение, а Ладимир метнул в меня такой взгляд, что чуть было не сжег.
