Текст книги "Пыльными дорогами. Путница (СИ)"
Автор книги: Amalie Brook
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Сказал и ушел прочь. Остались мы трое – я, Арьяр да Амельд.
– Ну что, – усмехнулся привратник. – К Ясне тебя вести? Вон как Чернава лицо-то раскроила. Чего доброго и зараза начнется.
– А ты и рад смотрю, – ответила грубо. – Вон рот до ушей на чужую беду.
– Да что ты? Неужто от Чернавы набралась. Девка она красивая, да только норовистее тебя будет.
Арьяр легонько тронул меня за плечо, будто обнял незаметно.
– Идем, Вёльма. Раны залечить надо.
А после посмотрел так, что к глазам слезы так и подступили. Едва сдержалась я, чтоб себя не начать жалеть.
– Идем...
Ясна, увидев меня, охнула, да кинулась хлопотать – склянки со снадобьями своими доставать. Амельд и Арьяр наскоро ей все рассказали, а знахарка после оханья своего вдруг смеяться стала. Меня чуть-чуть пожурила, а после какой-то мазью царапины обработала.
Густой травяной дух окутал меня, в нос ударил так, что голова закружилась. Ясна уверила, что все хорошо будет и дурного тут нет.
– Зелье хоть и пахнет сильно, а помогает скоро. Глядишь, через несколько дней и следов на твоей щеке не будет. Вот, возьми, – подала мне склянку, – будешь дважды в день мазать, и как рукой снимет. Запомнила?
Я кивнула.
– Ну и славно. Смотри, больше с девками нашими не дерись.
– Куда уж? – недовольно проворчала я. – Ухожу скоро. Погостила и хватит.
Ясна понимающе кивнула и чуть заметно улыбнулась, отчего у уголков ее глаз тоненькие морщинки появились – печать того, что годы-то она прожила немалые. Зато как сохранилась! Мне бы ее умение! Впрочем, сказывают, ведуны да чародеи дольше живут и стареют медленно. Может, повезет. А то вон матушка моя едва-едва четвертый десяток разменяла, а уже состарилась.
Ох, матушка, как же ты там?
О родне я старалась не думать. Неправильно это – бежать, а опосля волосы рвать на себе да в рыданиях заходиться. Нет уж. Ушла, значит, ушла. И дороги назад нету.
– Рановато ты уходишь, Вёльма, – ухмыльнулся Амельд, усевшись на широкий яснин подоконник. – С тобой вон как весело в Подлесье стало.
– Пожил бы ты с ней под одной крышей денек, – не без насмешки добавил Арьяр, – узнал бы, что такое настоящее веселье.
– И чего ж это тебе не по нраву? – взметнулась я со стула. – Значит, мешаю тебе под одной крышей?
Мужчины переглянулись и дружно рассмеялись.
– Да тише ты, Вёльма, – примирительно произнес Арьяр. – Я ж шучу.
– Ты бы шутил острожней, Арьяр, – снова влил масла в огонь Амельд. – А то лицо разукрасит точь-в-точь как Чернаве.
Арьяр прикрыл лицо руками и отошел назад.
– Ох, как боюсь! Лиса – зверь хитрый!
И снова дружный смех.
– Да ну вас! Злыдни! – мотнула головой я и снова села.
За окошком день полностью вступил в свои законные права. Солнышко ясное разлилось лучами теплыми, все ближе подбираясь к зениту. Травка питалась его живительной силой, а листочки на деревьях просвечивались будто бумага тонкая, каждую свою жилочку открывая.
Помнится, видела я как-то бумажные листы. Приехал к нам в Растопшу сборщик княжеских налогов. Сундучок у него еще был такой чудной. Резной, медными вставками украшенный. На нем все узоры красовались – птицы диковинные, цветы пышные, волны моря студеного. Открыл он тот сундук, а там – видимо-невидимо всего. Перья гусиные, до остроты ножа заточенные. Склянки с жидкостью темной, чернилами прозываемой. И бумага. Белая, тонкая. Дотронешься и хрустит, будто корочка на хлебе только что выпеченном. И пахнет так по-особому. Тогда-то мне выучиться грамоте и захотелось. Вот попаду в Трайту, найду Дом Предсказаний и попрошу, чтоб окромя чародейства меня читать-писать обучили. Не век же неграмотной ходить!
– И куда это ты бежишь? – послышался крик Ясны, которая за чем-то из дома отлучилась. – В чужой дом без спросу?
Дверь распахнулась, и на пороге появился Ладимир. За ним знахарка.
– Ишь, взяли по чужим домам шастать! – злилась она. – Нет, чтоб хозяйку спросить?
Ладимир оглянулся на нее. Да так, что знахарка прямо как-то сникла.
– Чернаве снадобье от синяков нужно, Ясна. За тем и пришел.
Не видя больше сопротивления, Ладимир прошел в комнату и остановился напротив меня.
– Ну как, Вёльма? Заживет до свадьбы?
– До твоей разве, – огрызнулась я и тут отвернулась от него.
– Ладимир, ты жениться что ль надумал? – хохотнул Амельд. – Да какая ж девка за тебя пойдет?
– Одна-то точно пойдет. Даже побежит вприпрыжку, – снова подала голос я. – Вон как разукрасила за то, что на пути попалась.
Я обиженно указала пальцем на свое лицо и опять отвернулась, желая выказать полное презрение к колдуну. Тот только головой помотал.
– Сразу видно, что чужачка ты, Вёльма. Никакая Чернава мне не невеста. Она и тебя-то обманула только из-за того, что никого не знаешь ты здесь.
– А подарочек на лице она мне так, за доброе слово, оставила?
– Ты не держи на ее зла, лисица, – уже мягче проговорил Ладимир. – Больно норовистая она, никого не слушает.
– Знать, одним норовом тебя взять решила, – хохотнул Амельд. – Дед Ждан и тот ей сказал, что, мол, не женится на тебе Ладимир, а она ни в какую.
– Стойте-ка! – я даже привстала, развернувшись лицом к мужчинам, вмиг обиду забыв. – Выходит, не люба тебе Чернава и жениться не хочешь?
– Да какое жениться! – махнул рукой Арьяр. – Он сам от нее огородами уходит!
– И то, если в капусте ее подруги не сидят! – загоготал Амельд.
Я тоже усмехнулась, оценив все дело. Выходит, каким бы грозным не был Ладимир, от Чернавы ему самому спасу нет. Живо вообразив, как он прячется за плетнем от чернокудрой красавицы, я было рассмеялась, но тут же это занятие прекратила. Оцарапанная щека все еще саднила и неприятной болью отзывалась.
– Ты бы девке объяснил, а то ведь изводится вся, – вставила Ясна. – На прошлой седмице ко мне явилась – приворотной травы просила.
Ладимир шумно выдохнул:
– Ох, дурная. Решила, что я зелье не распознаю.
– Чернава ведь не чародейка, почем ей знать?
– И то так.
– Зато теперь у нее глаза сияют не хуже, чем у любой колдуньи, – опять пошутил Амельд.
– Дай ей снадобье и все уйдет, – сказал Ясна, подавая Ладимиру склянку.
Амельд встал с подоконника, подошел к знахарке и так доверитель, чуть склонившись вниз, проговорил:
– Ясна, может, у тебя зелье такое найдется, чтоб из всех местных баб дурь вывести?
Женщина важно сложила руки на груди и с притворно строгостью на него посмотрела.
– Что ж я, по-твоему, против своих пойду что ль? Нам-то, бабам, может, дури и многовато досталось, а уж вам и вовсе, хоть в озере с зельем купайся.
– И где ж такое озеро?
– На кудыкиной горе, в краю царя Гороха.
– Далече...
– Да ты-то дойдешь – силушка есть и ум не нужен. Только без толку такое купание.
– Так уж и бестолку?
На лице парня играла задорная ухмылка. Будто не со знахаркой уважаемой на словах сцепился, а с девкой вроде меня.
Ясна окинула его взглядом с ног до головы.
– А ты сходи-ка, попробуй. Потом нам всем и расскажешь.
Откинула назад вороний локон, взмахнула рукавом, да запахом твар всю комнату наполнив, ушла склянки расставлять.
Амельд оглянулся на нас – меня, Арьяра и Ладимира – да только плечами пожал. Бедовая, мол, баба, не сговоришься.
Вышли мы из ясниного дома и остановились на резном крылечке.
– Ну что, Вёльма, достанет с тебя на сегодня, или, еще куда идти собралась? – спросил Арьяр.
– К святилищу идти я хотела. Да так и не дошла, – скосила глаза на Ладимира.
– Ну так, давай, отведу, – вдруг предложил он.
– Еще чего! – вскинулась я. – Чтоб твоя зазноба мне и глаза повыцарапала? Или, волосы до конца повыдрала?
Я указал ему на свои рыжие кудри, что теперь свободно по плечам рассыпались и до самого пояса падали. Ясна меня причесала, да сказала, что лучше в косу не сплетать заново – пусть отдохнут маленько после трепки.
Ладимир проследил глазами за моим движением и только улыбнулся.
– Нет уж! – подытожила я. – Иди к своей любезной и снадобье неси, а то небось вся синяя сидит.
Амельд только засмеялся и, махнув рукой, ушел.
– Забегай, если что, лисица.
– Раз уж зовешь...
– Не хочешь, как знаешь, – ответил Ладимир на мою речь и за привратником последовал.
Я обернулась к Арьяру.
– Стало быть ты мне дорогу покажешь?
– Того и жду, – отвечал мужчина и улыбнулся. Так же, как в первую нашу встречу.
Опустив глаза на миг, я тут же подняла их снова и чуть тише спросила:
– У тебя-то хоть зазнобы такой жаркой нет?
Ветерок налетевший волосы мне растрепал, да на лицо уронил. Ох, и неудобно же с ними, распущенными!
Арьяр не ответил. Только осторожно прядь одну назад отвел.
– Нет никого...
– Ну так идем.
Сказала и будто жарко мне стало. Комок туго где-то внутри свернулся, да уколол тихонько. Ох, что я делаю... Ох, что я творю! Сама-то побитая – поцарапанная, а чего-то себе думаю.
А и пусть! Главное, что вместе чуть ли не рука об руку идем.
Тропинка, о которой Заряна мне говорила, у ворот селения начиналась. Вилась она тонкой лентой, в самую чащу уводила. Хорошо утоптанная, гладкая и ровная.
– И далече идти?
– Близко тут, – ответил Арьяр. – Ты не торопись.
А и вправду, чего ж мне торопиться?
Замедлив шаг, я поравнялась со своим проводником. Благо, что тропка двоим идти позволяет.
– И часто ты ходишь по этой дороге?
– Не слишком. Только по праздникам.
– А жрец у вас в селении есть?
Арьяр недоумевающе на меня взглянул, как будто я глупость какую спросила. А я-то что? Как люди сказывают, так и говорю. Раз положено, что у богов жрецы были, чего ж тут такого?
– Нет у нас, ведунов, никого. Если помощь нужна, сами богов просим. Не заведено у нас их волю через кого-то одного передавать.
– С чего так?
– А ты представь, Вёльма, что будет, если такую власть одному доверить. Люди ведь разные бывают. Вдруг со злыми намерениями кто придет?
Я только плечами пожала.
– Прав ты, Арьяр. Только вот у нас заведено, что жрец нужен. В моем роду и то были.
– У вас, белардов, много своих обычаев. А все оттого, что вы бездарными рождаетесь, глухими и слепыми к миру. Если человек чуток сердцем и душой, ему никакой жрец не нужен, чтоб волю бога своего понять.
Услышала я его слова и даже не нашлась, что ответить.
Правду он говорит. Вот я, девка темная-неученая, ничегошеньки не знаю, а и то поняла. Ведуны испокон веков в ладах с природой жили, со всем миром говорить могли. Оттого и нарекли их так, мол, знающие они. А мы-то, беларды, после пришли.
Сказывали, что кочевниками были. Жили раздельно – каждый род по своим куткам. С места на место переезжали, да доли искали лучшей. Были, правда те, кто в племена объединялись да место себе находили подходящее. Только все равно толку не было. Приходило племя другое и всех до одного вырезало. И страшное ведь какое это дело – своих же собратьев за кусок земли убивать – а предки не гнушались.
А после пришел воевода Рагнар со своей дружиной. Из самых северных краев пришел, из земель, что целый год снегами покрыты, а у берегов их бескрайняя гладь синевы – море – плещется. Собрал Рагнар белардов, да стал с ними совет держать. Коли согласятся они под его знамена встать, так быть государству, а не согласятся – быть войне и землям этим в руки к северянам перейти.
Подумали-подумали беларды, да и согласились. Спасения им ждать неоткуда. Сами вон по отдельным крепостям раскиданы. Случись чего и помощи ждать неоткуда. А у дружины Рагнара и лодьи быстрые, и мечи верные, и бойцы сильные. Пройдут они по землям и камня на камне не останется.
С тех пор и стоит наше государство, Белардой прозванное. На престоле княжеском и по сей день потомки Рагнара правят, в чьей крови, сказывают, сталь с морской солью подмешаны. Да только, разве можно в крови сталь размешать? Врут, видать, люди, новые сказки себе выдумывают.
Ведуны всегда мелким народом были. Небольшие земли, что на юге Беларды, испокон лет им принадлежали. Рагнар не стал их принуждать власти своей преклониться. Позволил спокойно жить, собственные порядки чтить, только в дела Беларды не мешаться. Дань они платили своевременно, по общим законам. Под знамена, если того требовалось, становились. Так и жили, и живут тайно-уединенно.
Шли мы с Арьяром недолго. Свернувши за раскидистый куст, вышла я на поляну – неширокую, круглую, невысокой шелковой травой поросшую. Посреди ее камень пологий лежал, будто жертвенник. А вокруг его молодые боги стояли.
Самый высокий среди них Ларьян-батюшка, по обе стороны братья его, а дальше их сыновья и дочери. Искусно вырезанные лики и фигуры их сразу заставили меня вспомнить об украшении ведунских домов. Славные мастера все же в Подлесье живут.
Прошла я вперед и остановилась. Арьяр чуть поодаль остался.
Дух у меня прямо захватило. Как будто сама природа здесь велела святилище сделать. Место такое, будто силой пышет. Кажется, притронься к земле и будто глоток живительный сделаешь. И боги так благосклонно смотрят на тебя, так мирно и добро. Кажется, попроси их, и они тебе ответят, помогут в беде твоей.
Прошлась я по кругу всему. Каждому поклонилась, у каждого защиты попросила. После уж к Ларьяну подошла и постояла немного. Вон какое у него лицо строгое. Брови так и сведены, мол, смотри мне, Вёльма! А пальцы крепко копье сжимают. Если нарушишь закон – не уйти от него отступнику.
Арьяр меня поодаль ждал.
– Что ж ты, к богам не пойдешь? – спросила у него, вернувшись.
Охотник отрицательно качнул головой.
– Ходил недавно.
– Как знаешь.
Пошли мы назад. Я собралась было снова по знакомой тропке идти, но Арьяр неожиданно отговорил.
– Идем кружным путем, – сказал он.
В глаза я ему посмотрела и ничего возразить не смогла. Кружным, так кружным. Хоть через саму Ельнию.
Пошли мы лесной тропкой нехоженой. В таком густом лесу и заблудиться не составит заботы, да только я с Арьяром, а он здешние места все знает. Каждое деревце, каждый кусток, каждую тропку.
Солнышко своими лучами осторожно касалось земли, продираясь сквозь густую рябь листьев. Птички лесные пели нам свои звонкие песни, а белки, проказницы такие, скакали туда-сюда по ветвям и о чем-то меж собой лопотали.
– Хорошо тут у вас, в Подлесье, – проговорила я, засмотревшись на синие клочки неба, ворвавшиеся сквозь плотный полог листвы.
– Не жалуемся, – коротко ответил Арьяр.
И что он за человек такой? То слова из него как клещами тащить следует, а то заговорит – не уймешь. Вон, в первую нашу встречу, так и рассказывал мне о ведунах, а сейчас будто воды в рот набрал. Говорит мало, лишь по делу. Два-три слова скажет и снова молчит.
И смурной такой всегда ходит. Хмурится, будто та туча на горизонте. Едва-едва покажет свой синеватый бок, притаится, надеясь на бескрайнем синем спрятаться, мол, авось меня не приметят. А как налетит ветерок да так и выгонет ее, ненастную, на свет, глазам людским показать. Так же и Арьяр. Может, и думает, что не заметит никто его печали в глазах. Только вот о чем печаль?
Раздумывая так, я все по сторонам смотрела. Хотела каждую веточку запомнить, чтоб потом, в неприветливой чужой Трайте, тепло здешнее вспоминать. То ли мерещится мне, а то ли впрямь чую, что не вернусь в эти края никогда уж.
Ох, просвети меня, Вела-вещунья.
Так я на листья, пересыпанные ворохом солнечных искр, засмотрелась, что не заметила камешек мелкий под ногами.
– Ой, батюшки! – вскрикнула, да руками замахала, чувствуя, что земля из-под ног уходит.
– И что ты неловкая такая? Все упасть норовишь?
Говорил Арьяр спокойно, тихо, прямо на ушко шептал, а руки его ласково меня, неудачливую, обнимали.
Обернулась я, в глаза ему посмотрела и будто в жар меня бросило.
Так близко, так рядом. И век бы не отходила и ладони, что сейчас крепко сжимаю, не отпускала.
– Арьяр... – проговорила было да не вовремя.
По телу всему сладкая нега разлилась, кровь мигом в лицо бросилась, и будто огнем обожгло, когда поцеловал он меня. Хотела отпрянуть да не позволил – к себе накрепко прижал.
Сказывали мне девки в Растопше, что слаще поцелуя нет ничего. Что мир в один миг меркнет, а в голове будто туман. И верила я. Думала, раз целовались, то знают. Правда, те, кто говорили, уж замужем давно. Ничего не боялись – за первого встречного шли, а иные и вовсе в сумерках к парням бегали.
А я-то что? Кто ж на меня такую посмотрит? В родной деревне все только носом крутили и прочили старой девой остаться, да племянников нянчить. Только Влас и посватался, а я не пошла.
Не все лгали девки. Дыхание так и перехватило, а мир...прежним мир остался. Только вот будто что-то по-иному стало.
– Люба ты мне, Вёльма, – проговорил Арьяр, глядя мне прямо в глаза. – Сразу приглянулась. Оставайся в Подлесье и моей назовешься.
– Что ты... – выдохнула я.
Ларьян-батюшка, спаси-убереги! Да что ж это такое делается?
Остаться с ним и жить-тихо мирно в ведуньем селении. Забыть про дороги пыльные и Трайту далекую. Делить с Заряной место у печи и мужа любимого с охоты ждать. А после – засыпать рядом и дыхание его слушать, ощущать тепло рук, что тебя обнимают. Детей с такими же светлыми глазами, будто в них льдинки застыли, растить. Вот оно счастье бабье.
Да только не бывать этому.
Не для того я из дому ушла, чтоб к тому же самому и вернуться. Не затем бежала, чтоб в соседней деревне замуж выйти.
Останусь и никогда мне в Трайте не побывать, не увидеть Дом Предсказаний, не стать заклинательницей, не увидеть грозных северных воинов и далекой Ельнии, а еще никогда не испить соленой воды из студеной глади, что морем зовется. Ох, дурная же я девка! Другая бы...Да что мне до других?
– Что ответишь? – спросил Арьяр.
Опустила я глаза и, руки его с себя снимая, назад отошла.
– Не держи на меня зла, – проговорила. – Может, сама не ведаю, что творю. Да только не могу я остаться, как не проси. За кров и помощь тебе спасибо. Век благодарна буду. А об остальном...
Он хмуро сдвинул брови и мгновенно помрачнел.
– Не люб стало быть?
Я закрыла лицо руками, чтоб он видел краски и брызнувших слез. Какой-то миг с силами собиралась, а после снова в глаза ему посмотрела:
– Не могу я здесь остаться, Арьяр. Не для того из Растопши ушла. Прости меня, если сможешь, и за ответ такой, и за то, что покой нарушила.
Сказала и кинулась прочь, в чащу лесную. Подальше, чтоб не видеть его.
Расцарапанная щека, о которой успела забыть, отозвалась неприятным жжением. Наверное, слезами солеными залита.
Что уж тут говорить? Вышла я за порог судьбу свою искать, а теперь сама же от нее бегу прочь...
Глава вторая
«Не то тяжко, когда тело мучается, а то, как душа страдает», – говорила моя мать, когда я, от горшка два вершка, руку сломала. Знахарь наш тогдашний, из самой Трайты прибывший, грамотный да ученый, здорово мне помог – даже следов не осталось. Только вот сломать что-то и взрослому тяжело, а ребенку малому и подавно.
Так и сидела я, вспоминая материны слова, у корней могучего древнего дуба. Сила, от них исходящая, грела и питала меня. И будто легче на душе становилось, и боль отходила назад, и вина моя не такой ясной становилась.
Как смеркаться стало, я в Подлесье вернулась. Дорогу без труда нашла – лес подсказал. Я хоть заклинательству и не обученная, а все ж к природе привыкшая, знаки ее читать умею, куда идти помню. Такой я человек – если раз по дороге пройду, в жизнь не забуду. Сколько шла не вспомню, а только звездочки – птахины зерна – уж на небе появились, как я у ворот ведуньих оказалась.
Привратники меня сразу же узнали и без вопросов впустили. Мол, о тебе, рыжая лисица, теперь все Подлесье говорит, мы и проверять не станем.
На крыльце дома Арьярова я приостановилась, духу набираясь, чтоб войти.
Ох, как же нехорошо получилось! Ох, как же нехорошо!
Вдохнула поглубже, открыла дверь. В доме было тихо и темно. Лишь одинокая лучина, стоящая на столе, освещала горницу. Заряна сидела на месте главы дома и терпеливо перебирала гречневую крупу.
– Чего так поздно? – спросила, бросив на меня беглый взгляд.
– Заблудилась я, Заряна. Пошла гулять в сторону от святилища и с дороги сбилась.
– Немудрено. У нас места колдовские. Человека простого враз запутают да запугают.
Снова посмотрев на меня, женщина едко усмехнулась:
– Слыхала я про тебя. Соседки сказывали, лихо Чернаву уделала сегодня. Что ж ты, никак к колдуну ее примазаться хотела?
– Не хотела я ни к кому... – вдруг меня будто осенило – не знает Заряна ничего. – Чернава эта, дура и есть, только о мужиках и думает.
– А ты стало быть не думаешь?
– О другом я мечтаю, – ответила тише. – А что же ты одна дома?
Заряна помотала головой, не отрывая глаз от темного пятна крупы на столе.
– Милан и Арьяр спят уже. А я вот кашу завтра сварить решила.
– Может, помогу? – робко спросила я.
Заряна отмахнулась и на ее лице недовольство промелькнуло.
– Иди лучше спать. Я и сама споро управлюсь. А тебе еще завтра в дорогу собираться.
Последнее сказала так, будто выдохнула с облегчением. И то ясно – рада, что я ухожу.
– Тихой ночи, Заряна, – проговорила я и бесшумной тенью скользнула в комнату, где мне место отвели.
Наскоро разделась, не зажигая свечи, смазала ясниным снадобьем щеку и спать легла.
Помогите мне, боги ведуньи, завтрашний день пережить!
Наутро я проснулась измученная дурными снами и постоянными мыслями об Арьяре. Разве ж можно так о мужике переживать? Ни капли сожаления у меня не было. Жаль только, что хорошего человека обидела. Он мне и помог, и приютил, и заботился, а я...
Правду люди говорят, сердцу не прикажешь. Если б я чуяла, что мне он предназначен, да что судьбы другой нет, так и слова сказать не посмела бы против.
«Сердце свое слушай, оно вернее и мудрее», – старые люди говорят. Вот я и верю им, жизнь прожившим.
Поднялась я, быстренько собралась, косу заплела и тихо, чтоб никто не приметил, в горницу прошла.
Солнышко уже вовсю светило за окошком, а, значит, Заряна одна дома должна быть. Крадучись, чуть ли не вставая на носочки, я приблизилась ко входу в горницу и остановилась. Не одна Заряна в доме...
– И на что ж ты только польстился! – сетовала она. – Девку чужую в дом привел, небось, здесь ее и оставить хотел...Ой...
Послышался звук будто тарелка деревянная в сердцах на стол брошена.
– И где ж такое видано, чтоб чужачку в доме своем держать столько времени? Думаешь, люди не видят? Вон молва уже по деревне пошла...
– Хватит, – негромко отвечал ей Арьяр. – Завтра она уходит.
– И правильно! Правильно! – согласилась Заряна. – Нечего ей тут! Загостилась. Иль ты ее за себя взять задумал? Арьяр?
– Хотел бы, так взял.
Послышался скрип скамьи, тяжелые мужские шаги и хлопок входной двери.
– Ох, вразуми его, Ларьян – батюшка, – прошептала Заряна.
Я, помедлив минуту, вышла из-за дверного косяка и поздоровалась с женщиной. Та нехотя кивнула и вернулась к своему котелку с кашей, от которого шел густой пар.
– Давно встала? – спросила, не глядя на меня.
– Только что.
Заряна резко обернулась, забыв про свою работу.
– Слышала разговор?
Я обреченно кивнула.
– Так вот что, девка, мы тебя приютили во время болезни, но пора и честь знать. Вот тебе порог – собирайся и уходи. И чтоб не было моему сыну от тебя тревоги.
– Я не хотела...
– Толку что не хотела. Только я его лучше знаю – все в глазах написано. Не держи зла, Вёльма, но не рады тебе в этом доме.
– Завтра уйду, – лишь проговорила я и вышла из дому.
Не след мне больше находиться там ни минуты.
Ох, катись скорее колесница-солнце, да уступи место птахе небесной, а от ее прихода и до утра недолго.
Вышла я со двора, не зная, что делать. Переждать надо этот день где-то, только бы Арьяру на глаза не попадаться.
– Вижу, с печалью пришла, – с порога сказала мне Ясна.
– Твоя правда.
– Ну, так входи.
Знахарка перебирала травы, внимательно осматривая каждый стебелек, каждый листочек. Если находилось что лишнее, она его отрывала и тут же выбрасывала.
Я села рядом с ней и взяла со стола синенький цветок. Пах он летом, неясной горечью полевых трав и будто бы теплом от него веяло. Много раз я видела такие.
– Что за цветок такой? – спросила.
– Медунка. Против кашля ее пьют, – объяснила Ясна. – Я сегодня до рассвета поднялась и собрала. Пойдут холода, людям этот отвар нужен будет.
Она взглянула на меня проницательным, внимательным взглядом и спросила:
– Так что случилось у тебя? Ты ведь уходить завтра собралась?
– Собралась и уйду. Не могу дольше в доме Арьяра находиться.
– Никак с Заряной не сошлись?
Я только кивнула.
– Пустое. Тебя дорога ждет, не тревожься о другом.
– Вот за тем и пришла к тебе, Ясна. Расскажи мне, где в Трайте чародеев искать, что обучить меня смогут.
Знахарка оторвалась от трав и, будто что-то вспоминая, посмотрела в окно.
– Плохо я помню дорогу, да рассказать попробую. Смотри не спутай после ничего.
Ухватившись за перекладину невысокого забора, я встала на носки и заглянула во двор. Чистым и ухоженным он казался только на первый взгляд. Присмотрись получше и увидишь, что поленница сложена абы как, у забора лежат полусгнившие доски, а сам дом опасно покосился.
Войти в калитку не получилось – видать, она заперта изнутри.
Черный кудлатый пес, дремлющий у своей конуры, открыл глаза и, завидев меня, вскочил и радостно завилял хвостом.
– Ну что, дружок, дома ли твой хозяин? – спросила я.
Пес будто бы понял и хрипло словно древний старик залаял, повернув морду в сторону дома.
Я принялась терпеливо ждать.
Спустя несколько минут послышалось кряхтение. Откуда-то из-за дома показался старик. Ловко для своих преклонных лет, он шел, задумчиво поглаживая окладистую бороду.
– И чего ж ты лаешься, Жук? – проговорил, остановившись перед псом. Да так посмотрел на него, что-то сразу и притих, даже хвост поприжал. Знает, прохвост, что хозяин с ним говорит. – Что тебе опять неймется?
Жук, кажись, понял и мотнул мордой в мою сторону. Хрипло гавкнул и стал дожидаться что же дальше.
– Здрав будь, дед Ждан! – крикнула я, снова поднимаясь на носки. – Пустишь гостью на порог?
Старик сощурился, всматриваясь в нежданную пришелицу, и кивнул после:
– Отчего ж не пустить? Лисицы-то ко мне нечасто приходят, а уж такие...
Терпеливо дождавшись, пока он откроет, я наконец-то очутилась в его дворе.
Ждан повернул засов на двери и обернулся на меня.
– Эк тебя Чернава изукрасила, – по-стариковски усмехнулся он. – Постаралась девка на славу. Да и ты ей, говорят, под глазами круги навела?
– Я защищалась, а она нарочно.
– Ну, будет, – остановил старик. – Передо мной-то не след оправдываться. Я ж и без того все вижу. Зачем пришла-то? Кажись, не шибко я тебе тогда по нраву пришелся.
– Поговорить хочу, – ответила, неловко с ноги на ногу переминаясь.
Ждан снова погладил бороду и, не сводя с меня своих колдовских глаз, кивнул:
– Отчего не поговорить, если человек просит хороший? Идем в дом.
Пес еще раз гавкнул, недовольно на меня поглядывая.
– Спасибо тебе, дружок, – проговорила ему.
Жук вильнул хвостом и, будто бы одобряюще кивнув, полез в конуру.
– Понимает, прохвост, – усмехнулся Ждан. – Да и немудрено. Тебя разве ж только перевертыш не поймет.
– Почему не поймет? – спросила я, поднимаясь вслед за ним на крыльцо.
– Дар твой только на зверей природных действует. Встретишь перевертыша – беги без оглядки, коли серебряной стрелы нет и меча на поясе.
В тесном домишке Ждана было душно и темно. Две комнатки, увешанные пучками трав и кореньями, жидко уставленные мебелью, да нехитрой утварью у печи.
– Живу, как видишь, один, – проговорил хозяин, будто извиняясь за свое жилище. – Только Жук мне товарищ. Гостята моя десятый год как померла, а детей боги не дали. Да ты садись, чего стоишь, лисица! В ногах правды нет, а тебе твои и подавно поберечь нужно.
Помня все, что говорила Ясна про деда Ждана мне не по себе стало. Вдруг как скажет что дурное, как же жить потом? Ох, чую зря пришла.
– Ну, спрашивай, чего хотела? – в глазах Ждана играли озорные огоньки. Видать, потешиться надо мной решил.
– Говорят, ты, дедушка – вещун?
Он только руками развел.
– А много чего болтают! И про тебя, и про меня.
Я на миг растерялась:
– Про меня и говорить нечего – чужачка я. А тебя люди знают, врать не станут.
Ждан хитро сощурился:
– Сказывали вчера бабы на площади, что ты Арьяру полюбовница, а от него к Ладимиру решилась перейти...
– Врут все! – так и вспыхнула я. – Уж если и ты, дед Ждан, веришь...
От возмущения даже вскочила и собралась было уйти.
– Стой, лисица дурная, – рассмеялся Ждан. – Шуток поди не понимаешь?
– А ты чего со мной шутишь? Я ведь за правдой пришла!
– Сядь-сядь. Знаю я твою правду. И что замуж уж дважды идти не схотела, знаю. И зачем пришла тоже знаю.
– Раз знаешь, скажи, что ждет меня?
Ждан не спешил говорить:
– А осмелишься ли правду узнать? Вдруг дорога твоя не так легка окажется?
– Какою бы не была...
Старик снова засмеялся и певуче, будто гусляр заезжий, заговорил:
– От околицы до околицы пыль клубится. То верхом, то пешком по дороженьке путникам покоя нет на семи ветрах. А за стенами каменными ждет воин с мечом булатным. Глаза его неба серого, а в руке его цепь да грамота. И что выберешь, то и сбудется.
Я слушала его и запомнить старалась, каждое слово повторяя про себя. Сидела, а по телу так мурашки и бежали. Страшно мне. Но, раз уже решился, так до конца дослушаю.
– Вьюжный путь труден и жесток. За кем не уследишь, того и потеряешь. А коли трех попутчиков себе возьмешь, так и сама живой останешься. И смотри, чтоб верные были – сталь, кровь и чернила. Далек твой путь, страшно, как далек. Пять земель что день покажутся. Подернутся алым покрывалом заморским и не разорвать его. С даром твоим весь мир пред тобою, да только ты прислужница. Три битвы кровавых, одна дорога и слез река – вот что увидишь. Смотри только бусины белой не теряй, не то и себя утеряешь.
Проговорил и замолчал.
Я как очнулась, на щеке своей слезу ощутила.
– Что, страшно стало? – сощурился Ждан. – Правда – она не каждому сладка.
– Так вот за что тебя люди боятся, – тихо проговорила я, поднимаясь.
– Не держи зла, лисица, – только и ответил старик. – Не моя в том вина. Что вижу, то и скажу. В судьбе лгать не стану.
– Спасибо, дед Ждан. Пусть боги хранят твой дом.
Я поклонилась и быстро вышла.
Пророчество его так с губ и не сходит. Помню. Каждое словечком повторяю. Будто мороз по коже от них. До седых волос не забуду теперь.
Утром, чуть солнышко ветвей коснулось, я с собранным мешком и небольшим узелком вышла на крыльцо арьярова дома.
Прохладный освежающий воздух тут же пополз по коже, норовя проникнуть за шиворот и пробежаться по спине. Немного вздрогнув от такого прикосновения, я плотнее запахнула куртку, подняла ворот и побрела к воротам селения. Туда, где с Ладимиром встретиться уговорились.
Заряна с младшим сыном не вышли меня провожать. Лишь сухое «легкой дороги» мне прощанием стало. И то верно, зачем я им? Чужачка, одно слово. Арьяр – тот и вовсе куда-то исчез. А я и дознаваться не стала.
