Текст книги "Пыльными дорогами. Путница (СИ)"

Автор книги: Amalie Brook

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Я уж думала, когда же вернешься. Хоть бы сказал, предупредил, что уйдешь.

Велимир смотрел на меня осуждающе.

– Ни стыда ни совести, вижу у тебя не осталось, – вслух сказал. – Меня б что ль постыдилась.

– А чего стыдиться, раз все знаешь?

Чародей усмехнулся.

– А я еще думал будто дети ушедшей как мы будут.

– Не нужно, дядька, – Ладимир остановил его жестом. – Не говори ей таких слов.

– В моем доме и молчать прикажешь, племянничек? Привел девку беспутную и еще речи ее бесстыдные терпеть. Надо бы и честь знать, вот что скажу.

Он поднялся и, не сводя с меня глаз, подошел ближе.

– В ночь гостя гнать – дурное дело, а вот с утра и проводить не грех. Долго ты жила у меня, Вёльма, долго я глаза на все закрывал. Пора и честь знать.

Сказал и вышел прочь.

Я, как оглушенная, стояла посреди горницы. Шевельнуться не могла.

Ладимир, чего же ты молчишь? Отчего за меня не вступишься? Не скажешь, что нужна я тебе и что не пустишь меня прочь из дома этого?

Любимый мой сидел, упрямо глядя на огонь, не шевелясь. Чужим, незнакомым прежде, взглядом.

Я сорвалась с места, подбежала к нему, коленями на пол упала. Обхватила ладонями его лицо. Пальцами по колючей щеке провела, прядь темную со лба убрала.

– Ладимир, скажи мне хоть ты, что творится?

Медленно его взгляд коснулся меня. В них плясал огонь, танцевал незнакомый доселе танец. Страшный и завораживающий. Не тем уж был огонь, который когда-то меня зачаровал.

Теперь от огня этого на моей коже будто ожоги горели. Да не те ожоги горячие, а как ото льда. Как бывало зимой, в мороз лютый, железа коснешься или закоченеешь на ветру, или упадешь в холодный снег.

Ладонь Ладимира легла на мое запястье и чуть слышно сжала его.

– Прежнее все, Вёльма, прежнее. Зря ты переполошилась так.

И голос его чужой. Успокаивает, а слова безликие, неласковые, неживые.

– Как же прежнее, если Велимир меня прочь гонит?

Любимый опустил взгляд долу, отвел мои ладони, поднялся.

– Не мне ему мешать. Делай, как велит...

Ни слова я больше не сказала. Так и глядела ему вслед, так и сидела на полу у очага, не двигаясь.

– Уходи, Вёльма, – тихо добавил, обернувшись. – Себя спасай, родная моя.

Оглушающая тишина упала на мои плечи, лишила сил. Время замерло, покатившись хрустальным шаром по краю пропасти, где, кажется, и я сейчас стою. Холодный ветер вдруг подул в спину, обернувшись огненным жаром. И не изменить ничего, не исправить...

Поднялась я после, уж когда не знаю. Только Хельга, вошедшая в поздний час, помогла мне встать, поглядела в растерянные глаза и проговорила:

– Так норны велели, не нам судить их слово.

Часы ночные, те, что не заметишь порой, во сне пребывая, тянулись вечностью. Казалось конца и краю не будет той темной пелене, что не землю легла.

Подойдя к окну, я вглядывалась в небо, усеянное яркими звездами – вестницами холода. Попадись мне сейчас птаха, повыщипала бы все перья ей. Чтоб не летала над миром, чтоб не насылала ночь темную, чтоб не было ее, дочери ушедшей, чтоб...

Даже заплакать я не могла.

Выдворили меня, выгнали. Как бродягу подзаборного, как псину безродную, как игрушку сломанную.

За что? Не знаю, не ведаю...

Слез нет, горя нет. Только будто камень на моих плечах и тяжесть его вот-вот раздавит, а я держусь отчего-то, не падаю, жива до сих пор.

За что со мной Ладимир так?

Вспомнила я, как он вышел и как обернулся, какие слова сказал.

Вздохнула. Поднялась с места и быстро пожитки свои в прежний заплечный мешок собрала. Как пришла нищей, так и уйду.

Медальон скельдианский на шею надела, крепко сжала в ладони и помощи попросила. У богов. А вот у каких – своих или северных – есть ли разница? Имена у них только и разные.

Чуть светать стало, вышла тихо из дома, сошла с высокого крыльца, обернулась – темнота и тишина окутали жилище Велимира.

Всхлипнула горько. Дыхание мое паром на морозном воздухе стало. Слезу одинокую утерла рукавом и прочь пошла.

Куда? Не все ли равно?

***

Шла я по улицам и будто кто следом. Оглянусь вот и увижу ее – глаза нечеловечьи, одежды черные, лицо скрытое и кожу белее кости.

Не зря Зоран меня звал – знал все наперед темный жрец. Да только не пойду, все одно не пойду. Не поклонюсь ей.

– Обереги меня, Ларьян-батюшка, спаси и сил дай. Избавь от наваждения, от дочери твоей – отступницы... – все шептала.

Варварин дом я лишь однажды и видела. Жила чародейка на краю верхнего города, у самой границы, за которой начинались бедняцкие лачуги. Скромное жилище для всех закрыто было. Меня саму Варвара и то неохотно пустила.

– Кого в ранний час принесло? – послышался голос хозяйки. Сонный и сердитый.

– Открой, Варварушка. Я это... Вёльма, – дрогнула уж на последнем слове.

Послышался скрип засова.

Варвара, наспех одетая, простоволосая, отчего седины видней стали, а сама женщина старше показалась, с тревогой на меня поглядела.

– Вёльма? Да как же... Что стряслось?

Я улыбнулась, сглотнув поздно набежавшие слезы.

– На постой к себе возьмешь девку беспутную? – отчего-то улыбнулась.

– Входи, – она торопливо завела меня внутрь и закрылась.

Приятное тепло и запахи дома поглотили меня.

Здесь было уютно по-настоящему. Пусть тесно, пусть ни доли роскоши, но все же тепло. Тепло так, как не согреет очаг или печь. Тепло душе.

Боги, как же долго я мерзла...

Варвара заварила мне какой-то успокоительной травы, укутала плечи шалью. Сама села напротив и терпеливо слушала.

На лице ее ясном вдруг тень пролегла. В глазах колдовских появилась тревога.

– Что делать мне, Варварушка, ума не приложу...

– Вот что я тебе скажу, Вёльма. Отступись. Не след тебе в дела Ростиха мешаться. Отойди от Ладимира, не тронь больше, забудь.

– Ты знаешь что-то?

Чародейка покачала головой.

– Знала бы, так сказала. Да и не дело мне – болтать. А ты все же отойди в сторону. Если вихрь темный поднимется, так всех сметет и тебе не уйти.

– Не понимаю я, – покачала головой, крепко сжимая в ладонях кружку, уже пустую. – При чем здесь Ростих? Коли разлюбил меня Ладимир...

– Дуреха ты, Вёльма, – упрекнула Варвара. – Сама же говоришь – переменился он. Нет такой силы кроме колдовской, чтоб враз разлюбить. Ладимир твой и без того недобрый человек, а уж с Ростихом и дядькой своим, Велимиром, тех еще дел натворить может. Оттого и говорю тебе – отступись, обожди. Не то костей потом не соберешь. Сам же он тебе сказал!

Голос ее вроде и близкий, и родной, а все вдали звучит.

Как вспомню глаза его, голос, лицо равнодушное, так и упала бы на пол, кричала бы, билась о стену головой. Лишь бы понять – отчего так? За что?

– До утра пару часов подреми, Вёльма, а после... – Варвара решала, что делать. – После пойдем в Дом Предсказаний, к Всеславу. Он знает, что делать, подскажет.

Боги! Вела-вещунья, помоги! Если коснулись Ладимира злые чары, исцели его, дай сил справиться.

Не хотелось мне спать, не моглось. Да только ноги сами от усталости подкосились. Упала я на постель и заснула вмиг. И снова мне шепот слышался, снова чья-то рука на плечо легла и ласково так гладила.

Не пойду я к ней, не пойду, пусть не старается – не уговорить.

Всеслав, на которого вся моя надежда и была, только головой покачал.

– Жаль мне тебя, девонька, боги видят, как жаль. Да только права Варвара – обождать надо. Ладимир твой вернется и никуда не денется. Подожди только немного.

– Чего ждать, Всеслав? – вскочила я с места. – Если беда с ним какая, так помочь нужно, а, если чары злые, так развеять. Не могу я так сидеть... Ты коли знаешь что – не молчи!

Я с отчаянием и мольбой поглядела на заклинателя.

Всеслав не спешил с ответом, тянул чего-то. По глазам видела я, что знает да только говорить не станет.

– Сказано тебе, Вёльма, сидеть и ждать. Так и жди. А лучше готовься к битве грядущей. Твои-то беды поменьше людских будут.

– Всеслав...

– Будет, Вёльма! – прикрикнул он. – Не хочу я тебя губить, потому промолчу и слова больше о Ладимире и Ростихе не скажу.

Я обомлела.

– Всеслав, смилуйся, – прошептала, – чует мое сердце, беда случится скоро. Скажи хоть, откуда ждать ее.

– Ни слова!

Поднялся чародей, взметнулись полы одежд его, взмахнул посохом и вмиг вихрем исчез – был и нет.

Замерла я на месте. Шагу ступить не могу.

Будто темнота окутала меня. Все вижу, а двинуться не могу. Все слышу, а ответить не смею. Все знаю, а слов не свяжу.

– Лисичка? Вёльма?

Я вздрогнула, обернулась – Тишка.

Шут, чье лицо исказилось в жалостливой улыбке, стоял совсем близко. Бубенчики на цветастом колпаке тихонько и грустно позвякивали, а сам напевал что-то тихое.

– Не печалься, лисичка, – проговорил, обняв меня за плечи. – Печаль будто туман. Глаза застит, на сердце камень опускает, дышать не дает и дорогу укрывает. А как свет забрезжет, так и рассеется, уйдет...

– Да где ж уйти коли и света нет?

Шут сел передо мной на пол и грустно улыбнулся. Так, будто и не дурак княжеский вовсе передо мной, а мудрец – старик с глазами, видевшими и счастье, и горе, и жизни, и смерти.

– Сколько бы тьме и печали не длиться, а одного луча тоненького на них обеих вдоволь станет.

Захотелось мне ответить, только не нашлась. Села рядом с ним.

– Расскажи мне сказку, Тиша.

– Какую сказку тебе хочется?

– А любую, только бы конец добрый.

Шут и заговорил.

Что за слова, что за песни не помню. Знаю только, что спокойно мне стало, легко, будто уснула и сон чудесный видела.

И уж не про драккары и северное море, не про дом родной, не про Ладимира даже. Снилось мне то, чего на свете быть не может, а еще песнь дивной вещей птицы, слово ее мудрое и совет.

Или не снилось вовсе? Печаль, она глаза застит.

В годы, когда я еще дитем несмышленым была да проказить любила, матушка запирала меня в темную клеть. Сидела там после, шевельнуться боялась. Оно ведь как – двинешься неосторожно, ненароком чего заденешь, поранишься, ударишься, а то и посыпется на тебя что. Еще больше ведь после влетит.

Сидела я на полу, обхватив руками колени, чтоб теплее стало. Веки до боли смежала. И все думала, грезила, что вот явится ко мне спаситель. Да не богатырь на коне, как девчонки все мечтают, а чародей. Что взмахнет он своим посохом, взметнется ветер вихрем, сорвет треклятую дверь с петель и унесет меня далеко-далеко. Туда, где молочные реки, кисельные берега, а по ним сахарная лодья плывет.

Это уж после, как подросла, поняла, что нет такого края и нет чародеев, готовых мне на помощь кинуться. Да и вообще нет ни чудес, ни див дивных, ни счастья простого.

Если и есть где-то, так в краях неведомых бродит мое, горемычное, уж и с дороги сбилось и заплутало, и не встретиться нам теперь.

Вот и теперь сижу будто в темной клети и хоть светит мне яркое осеннее солнце, все одно ничего не вижу.

Трайта, все такая же шумная, наполнилась новыми звуками. Теперь веселые посвисты скоморохов, разухабистые песни их, крики торговцев и бормотание гадалок уличных едва заметны были. Лязг железа, шум знамен, трепящихся на ветру, команды воевод раздавались над городом.

На пристани, куда забрела я ненароком, и вовсе переполох был. Сэконунг Ульвар Трехпалый спешно покидал белардскую столицу. Не по нраву ему гости ельнийские пришлись.

Скельдиане готовили драккары к отплытию, не доверяя столь важное дело чужакам. Что ж могут простые белардские рабочие сделать? Не ходили они под парусом в морях, только на лодьях мелких, по спокойным водам Марвы.

Страшные драконьи головы снова красовались своей жестокой ухмылкой на корме. Теперь уж пускай врагов лютых пугают да злым духам мешают скельдианам пакостить.

Вышла я к самой воде. Знак Дома Предсказаний из-под складок плаща достала и никто меня тронуть не смел. Только глядели недоуменно. И пусть их.

Волосы я в тугой узел на затылке стянула – Варвара научила как. На голову длинную шаль накинула. Если и встретится кто знакомый, не хочу, чтоб узнал.

Воды Марвы по-осеннему темные. Ветер рябь на них нагонял, осыпая пожелтевшими листами. Вспомнился мне Истомин день, вспомнился хмельной вечер и прыжки через костер. Вспомнилась и дорога домой, и как Ладимир тогда обнял, и как после, в тишине спящего дома я в его комнату вошла, и как впервые его назвалась.

Будто и не со мной было...

Касание чье-то незримое и я обернулась.

Северянин чуть заметно склонил голову, приложив правую ладонь к груди, и неспешно подошел ко мне.

– Не ждал встретить здесь ученицу уважаемого Всеслава.

– Доброго дня, ярл Сигурд, – поклонилась в ответ.

С минуту он глядел на меня, не сводя глаз. Ветер трепал его серебристые волосы, и я невольно поймала себя на желании коснуться его щеки и отвести в сторону непослушную прядь.

– И что же чародейка на пристани делает? – наконец проговорил Сигурд.

– На реку пришла поглядеть. Скоро ведь дожди пойдут, а после и вовсе льдом Марва покроется.

– В Беларде ранний ледостав, – согласился скельдиан. – Это плохо для нас.

– А брат твой стало быть скоро отбудет на север?

– Да будет богам угодно дать ему попутный ветер и милость свою. Сэконунга ждут в Скельдиании, – он миг помолчал. – Да и меня тоже.

Ворох желтых листьев, принесенных ветром, осыпался к нашим ногам. Тут же стряхнуло их в воду, и поплыли те по ряби темно-серой.

– Вернешься ли в Беларду, ярл Сигурд?

– Если велит мой конунг.

– Не жалко ли уезжать?

Откуда только во мне смелость такая взялась, ума не приложу. Ноги больше не подкашивались, голос не дрожал, провалиться сквозь землю не хотелось. И будто жалко стало, что он уезжает.

– Жалко не жалко, а долг прежде всего, – уклончиво ответил ярл. – Я не смею нарушить указа конунга.

Я обернулась к реке.

– Скоро уходите?

– Завтра после рассвета.

– Добрых вам ветров, – легко улыбнулась ему.

Сигурд сделал знак своим дружинникам ждать и подошел к воде вслед за мной.

– Ты, Вёльма, все с драккаров глаз не сводишь, – сказал. – Коль пожелаешь, завтра с нами отправляйся. Рад буду.

Я подняла голову – в глазах скельдиана опять не было никакого сомнения или вопроса. Только слово – приказ.

– Не время мне Беларду покидать, – ответила. – Если будет на то воля богов, увижу север. Не будет – так не мне решать.

– Боги лишь указывают верный путь. Ступать на него иль нет – в нашей воле.

В голосе послышалось недовольство. Не привык Сигурд, чтоб его слова ослушивались.

– Ответ твой принял и дважды предлагать не стану, – добавил. – Прощай, Вёльма, ученица заклинателя. Да благословят тебя боги, северные и белардские.

– Легкого пути, ярл Сигурд, – негромко сказала в ответ. – Подарок твой до смерти носить хранить буду.

Скельдиан чуть заметно улыбнулся – одними только уголками губ. Склонился в знак уважения и ушел вместе со свитой.

И как по волшбе налетел на меня порыв холодного ветра. Взметнул шаль, сбросил с головы. И ушел следом за скельдианами.

Человек этот, чьи глаза неба серого, а волосы пепел с серебром, все одно северный ветер. Холодный, жестокий, второго слова не дает. Вот он был – диво дивное – и ушел. Вернется ли? Не ведаю. Да только, чует мое сердце, унес с собой, в северные края, что-то. Будто от меня кусок оторвал и не видать теперь покоя. По слову одному могла бы в Скельдиании оказаться, а теперь лишь сны тревожные и печаль несбыточная.

Помогите мне, боги молодые, одолеть все грядущее.

Время, то соколом быстрым летящее, то ползущее улиткой, шло все к тому, чтоб отправиться нам прочь из Трайты. Уж собраны были все. Зелья колдовские в ларцы походные запрятаны, мешки заплечные уложены, кони быстрые откормлены и вычищены, подкованы на совесть.

Минуло всего-то двумя днями меньше седмицы, а мне вечностью показались эти дни. Страшно жить в ожидании, а в неведеньи и того хуже.

Варвара с Тишкой оставались в Доме Предсказаний. Ростих благоразумно разделил, кому в путь двинуться, а кому и дома остаться. Не все на битву пойдут. Пойдет ли Ладимир я не знала.

За дни прошедшие каждый вечер к дому Велимира подходила. Ждала да так и не дожидалась. Надеялась – увижу и хоть словом обмолвиться. Спросить, отчего вдруг не нужна стала, отчего меня как собаку за дверь выставили.

Говорят люди, гордость иметь нужно. Только ж какая тут гордость коли правды не знаешь? Осудить ведь и отвернуться легче. А вдруг беда какая? Вдруг сам Ладимир в помощи нуждается?

Всеслав прознал про мои прогулки и строго-настрого наказал больше не «шляться под чужими домами».

– О тебе ведь, Вёльма, пекусь, – говорил он, когда шли к княжьему терему, скельдиан провожать в путь. – Не мешайся в дела незнакомые.

– А, если печешься, так скажи, что знаешь. Я, может, и мешаться перестану.

– А перестанешь ли? – усмехнулся заклинатель.

Я только глаза опустила.

– То-то же. На меня взгляни – старик-чародей, уж сколько лет в Доме Предсказаний сижу, а и то не лезу в ростиховы задумки, побери его ушедшая. Послушай совета, Вёльма, угомонись ненадолго. Пусть все решится, а после и узнаешь.

– Тяжело мне, Всеслав. Не могу покоя найти.

– Знаю, что тяжело, знаю. Думаешь, самому страдать по младости лет не приходилось? Когда на душе камень, белый свет не мил. Потерпи, девонька, потерпи, пройдет все и будто сном покажется. А годы пройдут, еще и улыбнешься, вспомнив...

Слушала его и не верила. Кажется мне, горе это с годами не померкнет, не поблекнут темные краски его, не сойдутся раны.

Несмотря на ранний час да холодный ветер, пришедший от самых восточных гор, как сказывали вещуны, люду собралось немерено. Вечно не спящая Трайта провожала северян в их жестокий суровый край. Всем хотелось вновь полюбоваться на драккары, что стояли со спущенными парусами, спали у пристани которую седмицу. Теперь же развернулись они во всей красе и величии. Драконы хищно скалились с носов и, кажется, встань кто на их пути, сожгут огнем своим, разорвут мощными клыками.

Близко подходить мы с Варварой не стали. Всеслав не велел. Мол, сиди ты, лисица рыжая тихо в сторонке, не суйся лишний раз. Я хоть и против была да все ж послушала. Сам чародей, как и полагалось, с князем Мстиславом поблизости был. И Ростих там же, и Велимир, и Зоран. Темный жрец сразу меня в толпе приметил и едва заметно кивнул.

Отвернулась я, не ответила. Не стану.

Помогите мне, светлые боги!

Вот и скельдиане вышли, обмолвились с князем, поклонами обменялись, пожали друг другу руки. После Ульвар Трехпалый вышел вперед и, преклонив колено, вознес молитву своим богам, которые должны были хранить в пути. Его люди сделали так же.

Поднявшись, Ульвар вынул из-за пояса короткий нож и быстро провел им по ладони. Проговорив что-то, бросил в реку, а помощник его прибавил пригоршню соли.

Соль, сталь и кровь – вот чем платят скельдиане своим духам перед отплытием. Сталь – в подарок, кровь – чтоб получив свое, кровожадные духи не требовали больше и не забирали никого из скипрейда сэконунга, а соль – все тех же духов умаслить. Воды Марвы нашей пресные, а защитники скельдиан лишь в морских и живут. Реки Белардские им что отрава лютая. Пусть же не сердятся, что заставил их Ульвар столько ждать и не напиться горькой морской соли.

Шагнули скельдиане на корабли, убрали мостки, развязали морские узлы. Затрубил могучий рог, чей голос оглушил меня тут же.

Внутри вдруг точно оборвалось что.

Вот бы мне на драккар взойти, встать на натертую деревенную палубу, ладонью по оскаленной драконьей морде провести и не израниться об острые клыки. Грубого паруса коснуться и услышать, как грохочет в нем ветер. А после стереть с лица брызги соленой воды и укрыться под тяжелым меховым плащом от обжигающего попутного ветра.

Будто сон. И явью уж никогда не станет.

Показалось мне, что Сигурд, вставший вместе с братом на корме, меня в толпе разглядел. Не поклонился, не улыбнулся, только глядел долго. Второй раз мы теперь с ним распрощались.

Мне, девке простой, богов благодарить следует, что свели меня с высокородным скельдианским ярлом, в чьих жилах древняя кровь течет. Куда уж до него? И верно решила, что плыть отказалась в Скельдианию. И правильно.

Только отчего вдруг щемит так в груди? Не родного ведь кого провожаю.

Под оглушительное пение рога, под крики людей, под бормотание молитв, хмельные голоса. Сопровождаемые дымом, запахом горячей смолы, свежего хлеба, рыбы, осенней прелой листвы, сырости вод, уходили скельдиане прочь из Трайты. Паруса с оскаленной волчьей мордой туго натянулись от попутного резкого ветра. Затрещали, зашумели – запели особую песнь.

Люд на берегу толпился, пока не исчезли за поворотом драккары, пока не стало видно их. На этот раз скельдиане другим, северным путем ушли. Туда, где Марва в море впадает прямиком и где вотчина скельдианского конунга начинается.

– Идем что ли? – спросила Варвара в тот самый миг, как я с тоской глядела на драккар, исчезающий с глаза. – Вёльма?

– Идем, – грустно согласилась я. – Не на что глядеть дольше.

– Печалишься, что скельдиане ушли что ль? – удивилась чародейка.

– И без них печалей мне хватит, – ответила.

Потом вдруг подняла глаза и увидела Ладимира. Вместе с Ростихом они за князем шли среди прочих приближенных.

– Вёльма, идем. Вёльма?

– Ты, вот что, иди пока одна, Варвара.

– А ты как же?

– Я вон Осьмушу подожду, поговорить с ним хочу.

Слава богам, перевертыш в тот миг как раз через толпу продирался и прям в нашу сторону. Зоран видать велел ему в Дом Предсказаний вернуться.

Варвара недоверчиво на меня взглянула, но все ж согласилась.

– Как знаешь, – ответила. – Только не загуляйся.

– Куда уж мне.

Дождавшись, пока она уйдет, я навстречу к Осьмуше кинулась.

– Вёльма, куда несешься будто подпаленная? – удивленно усмехнулся он.

– Слушай меня, Осьмуша да делай как говорю, – я вцепилась в его руку и отпускать не собиралась. – Как в Дом Предсказаний придешь, скажи Варваре, что Всеслав меня с собой оставил, ясно?

Перевертыш нахмурился.

– Что удумала такое?

– Не твоя то забота, Осьмуша, помоги лучше.

В глазах его волчья зелень колдовская мелькнула.

– Печалью ты пахнешь, Вёльма, тоской и тревогой тяжкой.

– Не время для твоих присказок, Осьмуша, – резко бросила я в ответ. – Сделаешь, как я прошу, благодарна буду, а нет – не твоя забота.

– Стой, Вёльма, погоди, – остановил он меня, и пройти не дал. – Сделаю, как сказала. Только, если что дурное...

Я резко отдернула руку.

– А что дурное, так не твоя забота.

Боги, ну сколько можно уж? Шагу ступить не могу – каждому остановить да бедами пригрозить нужно. Мне ли теперь бояться злых предсказаний?

Не оглянулась я на Осьмушу. Только вперед прошла. Пусть что хотят болтают, а я свое дело делать буду.

И никто мне не указ.

Со знаком Дома меня всюду пускали, не осмеливаясь вопросов задавать. Вот и прошла я тихонько в княжий терем. А чтоб не узнали, глаза отвела. Как – Варвара научила. Всеслав не велел такими забавами заниматься, а я втихаря все и выспросила.

Варвара хоть и не заклинательница, а чародейка умелая. Она-то быстренько меня обучила как глаза отводить, личину чужую надевать да невидимой для недругов становиться. Всеслав все говорил, мол, нечестно это, неправильно. Но разве ж я правила когда принимала? Коли принимала б, так дома, в Растопше, сидела с мужем.

Князь сегодня не для пира людей собрал, а для совета. Воеводы по правую руку, чародеи по левую. А рядом ельнийский принц со своими приспешниками и княжна Сияна.

Вот уж имечко верное Мстислав для дочери выбрал – все краше она с каждым днем, все милее и заметнее. И на совет нынче пришла разодетая. А позвали ее, чтоб лишний раз ельниец полюбовался да от планов своих свадебных не отступился.

Встала я тихонько в уголке, чтоб не видел никто. Заклятия охранные да невидимые прочитала. Теперь не увидят меня и чародеи. Отчего? Да потому что сила их светлая, а меня с первого дня дочерью ушедшей все зовут. Известно ведь, что сила ее иная и лишь свои распознать могут. Так-то!

Долго я слушала важные речи воевод, глядела на их лица суровые. После боярские да купеческие жалобы. А потом уж и черед чародеев настал. Ростих первым слово взял, за ним Всеслав, Велимир, Зоран. Не слушала их – на Ладимира глядела. Тот понуро сидел, в глазах прежний туман стоял.

Боязно мне стало пуще прежнего. Вдруг и впрямь под чарами он?

Княжна-красавица скучала заметно. Изредка из-под опущенных ресниц смотрела на ельнийца, что с нее глаз не сводил, а после куда-то в сторону смотрела. На чародеев видать.

Я уж и притомиться успела, пока слушала их.

Наконец завершил Мстислав совет, велел всем расходиться. На дворе уж ночь поди, пора на отдых. Да только не мне.

Дождавшись, пока Ладимир с Ростихом выйдут, я за ними скользнула. Смотрю, а идут в разные стороны. Ростих любимому моему что-то сказал, а тот кивнул и ушел.

Я за ним.

День будто час прошел – не заметила я, как осенний вечер крыла темные распустил. А только птаха уж давно с гнезда спорхнула да в путь пустилась. Люд честной спешил по домам – закрыться и сидеть подальше от лихих ночных гостей и холодных ветров. Одна я, безумная, брела по улицам, личину и ту подрастеряв.

Чары ведь дело такое – пока питаешь силой до тех пор и крепки. Я же чародейка неумелая пока, нечего мне лишний раз себя испытывать. Не то свалюсь без сил где-нибудь в переулке и знай-поминай как звали – себя загублю и куда Ладимир шел не узнаю.

Шла я тихо, таясь по углам, стараясь не шуметь и на глаза ему не попадаться. И выходило ведь. Сколько помню себя, всегда тихой была. В лесу бывало так неслышно ходила, что и к охотникам подкрадывалась – не замечали. Однажды отца до смерти испугала – ох, напустился же он тогда на меня! Умения те после пригодились, как из дому уходила.

Ладимир небыстро шел, не оглядывался. Знай себе своей дорогой шагает. Куда – не ведаю. Только улицы-переулки все незнакомые кругом. Одно и знаю, что верхний город, княжьи терема кругом.

Остановился он, будто подумать иль оглядеться решил. Я же в тот миг за углом, прижавшись к бревенчатой стене, притаилась. Стою, вздохнуть боюсь.

Ладимир поглядел куда-то вверх, на окна высокого терема да и пошел дальше. Я хоть и дура деревенская, а приметила – свечной огонь в окне блеснул.

Сердце нехорошо забилось, по спине холодок прошелся. Неужто кто ему сигнал подал? Неужто ждет кто? Ясное ж ведь дело – не друг-товарищ разлюбезный, не Ростих-наставник.

Выглянула я из-за угла своего, только собралась выйти и следом пуститься. Чтоб ни было там, узнать должна.

Легла на мое плечо рука тяжелая.

– Всеслав стало быть тебя по углам вынюхивать учит?

Обернулась я.

Велимир.

– Что молчишь? Язык проглотила? Никак в дому моем языкастей была.

Я пошатнулась и невольно назад ступила, прижавшись к стене холодной.

– Обмануть всех решила, Вёльма? Думала, умней иных станешь? Отвечай, зачем следом шла?

– Правду узнать хотела, – только и ответила ему.

– Правду? – Велимир усмехнулся, не сводя с меня глаз. – А на что тебе правда? Мало, что в доме моем принята была и не отвергнута чародеями? Тебе, девке уличной радоваться бы, что удача такая выпала. А ты знай все не в свое дело нос суешь. Шла бы своим путем, никому не мешалась.

Я вжалась в стену, стараясь быть дальше от нависшего надо мной чародея.

– Не тебе решать, Велимир, где мой путь, – проговорила тихо, – не в твоей то власти.

Двинулась было вправо, чтоб мимо него проскочить.

– Не в моей говоришь?

Я вскрикнула и больно ударилась затылком. Глотнула воздух и захрипела. Тяжелая велимирова рука сжала мое горло.

– Ты, девка, место свое забыла. Под ногами у меня с первого дня путаешься. Была б воля моя, так мигом бы к ушедшей отправилась.

Я судорожно пыталась схватиться за его руки, хоть как-то высвободиться. Перед глазами все меркло. Боль и жжение в груди.

– А Ладимиру ты не нужна, – жестоко повторял Велимир. – Наигрался он с тобой и будет. Из-за какой-то дуры судьбу свою губить он не станет да и я не позволю.

Бессильно схватившись за его запястье, я захрипела. Велимир разжал хватку.

– Жаль, не могу тебя к темной родне отправить, – проговорил, брезгливо встряхивая рукой. Будто испачкался в чем. – Правды хотела? Будет тебе правда. Сполна получишь. Пошли.

Схватил меня за руку и потянул за собою. А я, сил не имея сопротивляться, пошла.

Вошли мы в терем. В тот самый, на который Ладимир глядел, дожидаясь чего-то.

Велимир ни на миг руки моей не отпускал. Слова не говорил. Только тащил за собою. Я же, дрожа всем телом, шла следом. Горло все еще саднило, а по коже мурашки так и бегали.

Слава тебе, Ларьян-батюшка! Уберег рабу свою неразумную от смерти лютой.

А ведь близко я к ней была. Как рука колдуна на шее моей сомкнулась, так и легли на плечи руки Ее холодные. Шепот тихий уши заполнил. Ласково так, нежно успокаивала меня, к себе звала в объятия. Казаться мне уж стало, что окутывают черные ее одежды. Что немного еще и раскатятся прочь белые бусины и окажусь я вместе с той, что силу дает – с ушедшей вместе. Ждет она детей своих, каждого ждет, хоть живым, хоть мертвым.

Покорно, ни слова не говоря, я шла за Велимиром. Поднялась следом по крутой лестнице. Прошла в конец коридора.

Чародей прислушался. Прошептал слова какие-то.

Глядела на него и не верила. И меня-то еще темной дочерью зовут! Велимир вон такие дела творит, налево и направо черные заклинания плетет, а все же светлым считается, все правильным. Сейчас – морок навел и будто с гуся вода. Не узнает ведь никто, слова не скажет.

– Готова правду увидеть? – спросил, а в глазах едкая злая усмешка мелькнула.

– Готова, – хрипло прошептала я.

– Так гляди!

Толкнул дверь рукой. Та настежь открылась.

Ступила я в комнату, где тепло душное сон-травой пахло – чар сильных свидетелем, зелий колдовских другом. Тускло свеча мерцала. Оплывшая воском, который никто убирать не спешил, одиноко светилась на столе посреди комнаты.

Замерла я, двинуться не силах. Закричать хотела да голоса не стало.

На ложе богато убранном любимый мой Ладимир и девица – княжна Сияна Мстиславовна.

– Ну что, достанет с тебя правды? – не скрывая кривой ухмылки, проговорил Велимир.

– Ты что сделал с ним? Какие чары навел? – наконец крикнула я.

– Чары ни чары, а правда перед тобой. Не нужна ты Ладимиру больше – другую он полюбил.

Я снова оглянулась на любовников. Предательская слабость по телу разлилась.

Ладимир, родной мой! Да что ж это делается? Очнись, взгляни не меня!

Светлые боги, помогите! Развейте чары злые!

Окликнула я – не отозвался, подойти хотела – не смогла.

– Не старайся, – сказал Велимир. – Мы сюда по Изнанке вошли. Они и не видят, и не знают. Позовешь – не услышит. Ладимир теперь никого кроме нее не услышит вовсе.

Глядела я, как ладони по золотистым волосам Сияны скользят, как кожу ее шелковую гладят. Как она на груди его лежит, как улыбается, как глаза сверкают.

Глядела и не верила.

Ладимир, сердце мое, за что же так? Чем я-то не приглянулась? Чем не подошла?

«Чары не чары, а правда перед тобой...». Какой же он колдун, ежели приворот распознать не смог? Какой чародей, если поддался на темное заклятие? Без воли его не свершить Велимиру с Ростихом волшбу, не одолеть.