Текст книги "Пыльными дорогами. Путница (СИ)"

Автор книги: Amalie Brook

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Уууу...

Невесомым прыжком на кровати оказался полосатый кот.

– Василек? Как вошел-то?

Он прищурил глаза, чуть наклонил набок голову и мотнул пушистым хвостом. И тут я вдруг поняла, что не кот это вовсе – призрак его бестелесный.

– Что делаешь тут, дружок?

Кот зевнул и громко замурлыкал.

Не страшно мне совсем стало. Не будет от кота беды. А как явился – завтра у Варвары узнаю.

Закрыла я окно и вернулась в кровать. Василек в ногах свернулся – тепло от него будто от настоящего.

– Тихой ночи тебе, – шепнула, прежде, чем глаза закрыть.

И не снилось сегодня ничего...

Наутро я наскоро собралась и быстренько в Дом Предсказаний пешей отправилась. Ни слова никому не сказала.

Разве ж коты призрачными приходить должны? Они ведь твари, богами созданные. Им тело дано живое. Слыхала я, что мертвые к живым приходят – так то люди. А чтоб звери... Да и жив Василек, серый разбойник, живее всех будет. Как же вышло-то так?

– Рано ты сегодня, – проговорила Варвара, стоя спиной к двери.

Я быстренько огляделась – дрыхнет котяра на лавке.

– И ночью пришла, коль можно бы.

Женщина повернулась. На ее лице играла лукавая улыбка.

– Что, напугал тебя Василёк наш?

Я так и остолбенела.

– Так ты знаешь?

– Помощник он мой, разве ж не скажет. Да ты пройди, сядь, а вот вон как побледнела. Того и гляди свалишься.

Я села за стол и с опаской покосилась на кота.

– Заклинаешь ты его что ли?

– Куда мне. А вот Всеслав может. Кот ведь у нас не простой, Вёльма. Он вчера не просто так приходил. Утешить тебя хотел, увидел думы тяжкие.

– Что звери людям помогают, знаю. А вот чтоб бестелесными приходили, – только и развела руками.

Варвара тихо улыбнулась.

– Всеслава сегодня не будет. Тишки тоже. У князя пир в честь послов скельдианских, им быть положено. Стало быть со мной день скоротаешь коль непротив.

– Что ты! Куда же против-то?

– И ладно. Чаем травяным тебя напою да угощу пирогом. Всеслав до них большой любитель.

Я согласно кивнула. После всех переживаний и тревожного сна не мешает подкрепиться.

Василек проснулся, вытянулся и поглядел на меня. Помнит, подлец, кого ночью испугал!

Варвара быстро накрыла на стол и села напротив.

– Как в Трайте живется? – спросила.

– Не знаю уж. Не разобрала еще. А ты сама откуда?

Женщина улыбнулась.

– Издалёка. Дальше твоего мой дом. У самых гор, что от Южного моря Беларду скрывают.

Промолчала я. Не слышала о месте таком, не ведала.

– Пешая шла?

Варвара заливисто просмеялась.

– Ноги бы стерла. Верхом само собой.

– Давно ты Всеславу помощница?

– Семнадцатая зима минула, – в голосе ее будто грусть мне почудилась.

– И не надоело?

– Судьба моя. Разве ж надоест?

Я откусила от пирога. Не зря старик-заклинатель так любит их. На диво он удался.

– А в чужих края бывать доводилось, а, Варвара?

Чародейка улыбнулась.

– Довелось и не раз. Всеслав князю служит, а я при нем. Князь заграницу, заклинатель с ним да и я, помощница.

– И где были?

– В Зарецком княжестве, в Гачине, Рхасии, Герклате, Ельнии.

– И в самой Ельнии? – не выдержала я.

– Случилось.

– А в Скельдиании? Северное море ты видела?

Варвара покачала головой.

– Не довелось. Да и что там смотреть-то? Холод, ледяные горы, воды темные да небесный свет? В тот суровый край не каждый ехать отважится. Послы скельдиан сами к нам едут с грамотами от конунгов своих.

– И теперь приехали?

Варвара кивнула:

– Ты уж им попасться пути успела. Чего ж спрашиваешь?

И вправду? Чего ж я?

– Ну, поели и будет, – решительно проговорила Варвара. – Уберем и делом займемся. Тишка тебя читать учил?

– Учил. Да только не шибко вышло.

– Ну, может, со мной шибче пойдет, – усмехнулась чародейка. – Золотых гор этот плут еще не обещал?

– Горы не обещал. Откуда ж они у скомороха?

– Тишка тот еще гусь. Боги его даром наградили. К словам его прислушайся. Коль скажет что, запомни.

***

С самого утра я в Дом Предсказаний уходила. Лишь с Хельгой словом редким обмолвлюсь. Ни Велимира, ни племянника его (чтоб его упырь за ногу ухватил!), ни Осьмуши бедного не видела.

Лишь однажды, когда Варвара меня послала Лесьяру записку передать, я с ведуном столкнулась.

– Куда спешишь, Вёльма? – лукаво улыбнулся он.

– К Хранителю иду.

– Совсем запропала ты что-то.

– Твоя правда, Ладимир. А ты... – хотела сказать да как в глаза ему посмотрела все напрочь и позабыла.

– К испытанию готовлюсь.

– Скоро ли?

– Скоро, Вёльма.

– Идти мне нужно...

– Погоди.

Ладимир взял мою ладонь и легонько сжал.

– Всеслав с Варварой тебя в девятом часу вроде отпускают?

– Откуда... – не договорила я.

– Вместе пойдем.

И ушел.

А я, как была, так и стоять осталась. Ни за что теперь без Ладимира домой не пойду!

Тишка-плут вольготно развалился на месте Всеслава, закинув ноги в ярких красно-зеленых с загнутыми носами черевичках. Выглядел он так будто и не слышал моего голоса. Знай себе сидит, да колокольчики на своем колпаке теребит. Их звон уж в ушах у меня стоит. Вот не выдержу, вскочу да выхвачу шапку треклятую у него из рук.

– И вста-ла о-на, в-з-мах-ну-ла рука-ва-ми а-лыми, и в-з-вилась птицей ог-не-н-ной, – читала я, водя пальцем по шершавому листу старой книги. – Фуух... Может, довольно, Тиша? А то уж пятый лист приканчиваем...

Шут только рукой махнул, встряхивая колпак. Колокольчики препротивно звякнули.

– И то правда, рыжая лиса. От твоего голоса у меня уж голова трещит.

– Ой ли? То не от меня, а от шапки твоей трещит.

Тишка хлопнул глазами.

– Ох, зла ты, лиса рыжая. Рыжая да бесстыжая. Ни стыда, ни совести, ни на грош покорности, – вздохнул шут.

Резко скинул со стола ноги, сел в кресле прямо будто наездник благородный в седле.

– Довольно уж мучиться мне с тобою. Читать научил и будет.

– А пишу-то я еще плохо.

– Варвара пусть учит. Что я вам, толмач какой? Без меня вон князь и дня обойтись не может.

Тишка важно надулся и упер руки в бока.

Я взглянула на его чуб, торчащий из-под колпака, и едва сдержала усмешку:

– Что ж это, князь сам что ли не управится?

Шут гордо задрал голову:

– Без меня князю никуда!

От благоговения перед самим собой Тишка даже прикрыл глаза, а потом открыл один и зашипел на меня. Прям как змей настоящий!

– А ну иди отсюда, Вёлька-лисица! Ступай, хватит меня мучить!

Я поднялась и, упершись руками в стол, склонилась к Тишке:

– А вот не уйду никуда!

– Ииии? – подался назад шут.

– Не уйду, – повторила ему. – Пока слово свое не сдержишь.

– Какое такое слово?

Тишка с ногами влез в кресло и сел на спинку, чтобы быть еще дальше от меня.

– Не помню ничего.

– Как это «не помню»? А на что со мной спорил да руку мне жал? А?

– Не ведаю я, – строго отозвался шут. – Коль не хочешь уходить, так сам уйду.

Он соскочил с кресла и хотел было прошмыгнуть к двери да я ему путь преградила.

– Куда это ты, голубчик мой, собрался?

Тишка скорчил рожу и присел на согнутых коленях, закрывая голову руками.

– Спасите-помогите, люди добрые! Напасть великая пришла, погубить хочет! Лисицы бешеные проходу не дают! Чур меня, чур! Спасите-помогите! – заголосил шут.

– Тихо ты, – шикнула я, не на шутку пугаясь. – Чего орешь-то? Тишка!

Он отвел руки от лица:

– Скажи, чего хочешь, тогда перестану. Ой, люди добрые, люди честные...

Ах ты ж скоморох поганый, рожа твоя бесстыжая! Чуть что балаган устраивает! Да чтоб тебя коза рогатая забодала, окаянного!

– Спасите-помогите, – продолжал вопить Тишка.

– Замолчи ты! Про Скельдианию рассказать мне обещал!

– Спа-а... Когда обещал? – смешливые глаза шута вперились в меня.

– А как я читать за неделю научусь, так и обещал. Я читать научилась. А сколь прошло? Две недели прошло, Тишка! Две!

Для пущей убедительности я помахала у него перед носом ладонью с двумя оттопыренными пальцами.

– Так ты ж по складам только, – спохватился шут.

– А сам говорил – беглость потом приходит, – не растерялась я.

Тишка поднялся, понуро опустил голову, снял с головы колпак и побрел обратно к столу. Колокольчики грустно звенели.

– Эх, твоя взяла... – вздохнул он. – Только все враз не скажу.

– Так враз и не надобно. Кусками-то интересней.

Я уселась напротив него и положила голову на руки, ожидая рассказа. Тишка с минуту поерзал на стуле и негромко заговорил:

– Лежит Скельдиания на самом северном краю мира нашего. Часть ее на суше лежит, а часть по морю холодному раскидана. Живет там народ гордый. Ростом высоки, волосом светлы, а глаза их будто море иль небо. Воины из них славные выходят. Садятся на лодьи и драккары быстрые и мчатся по волнам темным. Да только живут они промыслом нечестным – земли чужие захватывают и дань с них большую берут. А после назад плывут с добычей богатой и кладут ее к ногам своего конунга.

– Кого? – переспросила я, приподнимая голову.

– Конунга, – повторил Тишка. – Так князя их зовут.

– А ты его видел?

– Конунга не видел, а вот посла его видел. Вёльма, не перебивай...Вот уж забыл, о чем и речь вел, – Тишка тряхнул вихрастой головой, после стукнул себя по лбу и продолжил: – Сидит конунг на высоком троне. Сказывали мудрецы, что костяной он. Меч у конунга – всем клинкам клинок. Серебром сверкает. Сказывали, всем, кто на трон сядет его дают. Один и тот же уж сколько веков.

Сказывал князь, море их льдом не покрывается. Будто воды какие теплые в глубинах текут. Оттого скельдиане круглый год на своих драккарах моря бороздят. Лодьи для них – первое дело. Ежели живут они долго на берегу, так тоска на них находит. Не живут северные воины мирно, как мы, беларды. Им бы все меч булатный, топор боевой да доспех попрочней. И море.

А как рассердится оно, как прогневается, так и потопить могучий драккар может. Тогда уж...

– А за что море гневается? – опять спросила я.

– То богов воля, – развел руками Тишка. – За них отвечать не смею, Вёльма. У северного народа боги другие, нам неведомые. Не знаю я, за что они наказать могут. Не ведаю.

Говорили на пиру воины, что застал их гнев богов в пути. Драккар устоял, не затонул. Только поломался сильно. Оттого посол и не в срок приехал. Едва до Стропья они доплыли. А после уж конными до Трайты ехали.

Я тут же вспомнила скельдиана, что Сольвейг меня назвал. Вспомнила глаза его, волос пепла серого да знаки чужеземные на одеже. Увижу ли снова? Узнаю ли что о крае его? Смогу ли спросить?

– А надолго ли к нам скельдиане, Тишка?

Шут в раздумье сморщил лоб:

– Теперь почитай до следующей осени. Конунг северный желает, чтоб его люди завсегда в Беларде были. Хочет знать, что творится. Да и сказывали, каган гарнарский нам угрожает. Конунгу ведь он тоже враг. Между ними лишь Беларда и стоит. Слышь, Вёльма, а чего это тебе так вступило про Скельдианию слушать?

Я тихонько улыбнулась.

– Снится она мне, Тишка. Часто снится.

Шут мигом переменился в лице и стал серьёзным.

– Прямо так и снится? Одним и тем же сном?

Я кивнула.

– И драккар могучий вижу, и воинов северных, и море темное. Знак еще чей-то. Да только вспомнить его не могу никак.

Шут почесал затылок.

– Не простой это сон, лисица. Ох, какой непростой.

– Что ж он значит-то?

– Что значит? – Тишка задумался. – Сама после поймешь.

– И ты не скажешь?

Он замотал головой:

– Не скажу и думать про то не стану. Не след мне в чародейские сны лезть. Не след, Вёльма!

Он подхватил со стола колпак.

– Ну, все, Вёльма, будет на сегодня сказок. Пора мне и тебе пора.

– Как так? – возмутилась я. Только-только говорить начал ведь!

– Будет-будет. После расскажу. А то чего доброго тебе еще сниться начну, – Тишка хохотнул и перевернулся колесом. – Тихой ночи, лисица, да славных снов, да добрых попутчиков...

Сказал и выкатился из комнаты.

Откуда только догадался, подлец? Не зря Варвара говорила будто дар у него. Не мог ведь видеть нас с Ладимиром.

Я поднялась и поглядела в окно. Темно уж. Колокол скоро уж девять пробьет.

Сердце глухо ударилось в груди, а по телу дрожь густая прошла. Пора мне. Ждет меня Ладимир. Ждет, хороший мой.

У двери как из ниоткуда Василек появился. Взмахнул пушистым хвостом, будто с укором каким на меня взглянул и сел прямо на дороге.

– Чего это ты, дружок? – склонилась к нему. – Пропусти уж.

– У-у-у, – утробно зарычал кот.

Во взгляде его мне что-то не понравилась. От Василька, любимца Варвары, так и веяло страхом и настороженностью. Будто хотел что-то сказать, как предупредить.

– Ну чего ж ты, серенький?

Кот потянулся к моей ладони, ткнулся в нее влажным носом.

– Идти мне нужно, Васька, сойди-ка с дороги.

Кот отпрянул и прищурился.

– Мяу-у-у-у, – угрожающе протянул.

– Ну ладно, будет!

Надоело ждать, и я просто отодвинула кота ногой.

Василёк зашипел и отпрыгнул.

– Мя! – недовольно фыркнул в мою сторону и отвернулся, взметнувшись серым вихрем, прыгнул на стол и исчез.

В пустой горнице мне вмиг не по себе стало. Поспешно задув лучину, что у двери висела, я быстро вышла. Оберегите меня, молодые боги...

О том, что дело уж к осени идет, холодок вечерний напоминал, пока несмело касаясь кожи да ранний закат. Летом ведь, бывало, до самого позднего вечера светло, а теперь уж раньше темнеет. Птахе не терпится соскочить с гнезда, оттого она светило-солнышко и торопит.

Тучки уж не летние по небу бегут. Раньше бывало они все белые да пушистые будто пенка на парном молоке. Сейчас же серые тягучие и тяжелые – будто свинцом налитые. Ветер меняется и несет прохладу от северного моря. Деревца зеленые, детки земли-матери, готовятся к тому, как наряд свой скинуть. Без сожаления забывая о нем, желтеть начинают. Скоро уж облетать станут и покроют все вокруг золотым ковром.

Я бесшумно ступила на крыльцо, освещенное факелами. Вода в фонтане тихонько журчала, а в ряби ее зеркала отражалась девица-луна, уж большую часть своего широкого бока показывая. Тучка серая пятном ее прикрыла да только девица-луна не уступала. Серебро ведь свинцом не заменишь.

Потоптавшись с минуту на месте, я стала небыстро спускаться. И чего это кот меня не пускал? Чего на пути вдруг встал? Кто их, кошек востроглазых-то, разберет?

Иду вроде неспешно, тихонько. А сердечко так и бьется, так и норовит из груди выскочить. Аж дух перехватывает...

Огляделась я – нет никого.

Неужто снова подшутил надо мной колдун? Решил покуражиться опять? Ох, не сдобровать ему тогда, не ждать моей милости.

Нет Ладимира.

И поделом тебе, дура деревенская. Знала ведь, знала, к кому идешь, да все чего-то верила. Этот-то соврет недорого возьмет, обманет и не оглянется. Нельзя таким верить, не след.

Снова я огляделась. Плюнула да и быстро пошла прочь со двора.

Проходя через арку, вскрикнула да в сторону метнулась. Фигура чья-то из темноты появилась и мне навстречу.

– Постой, Вёльма...

– Ах ты, окаянный, едва душа в пятки не ушла!

Я схватилась за сердце и остановилась.

– Чего пугать-то так?

– А надобно ли чтоб видели? – проговорил Ладимир.

В тусклом свете я лишь черты его лица различала. По голосу слышала, что улыбается. И глаза видать светятся колдовским огнем.

– Сильно напугалась?

– Пройдет скоро.

Сердце опять забилось – только теперь уж не от испуга.

– Идем что ли?

Я лишь головой мотнула.

Стоило лишь руку от груди отнять, как Ладимир ее взял, сжал легонько, и понятно стало, что уж не отпустит.

– Идем, – лишь тихо ответила ему.

Враз мурашки пробежались и где-то внутри так сладко заныло будто сжалось все. Видно правду говорят – сразу почувствуешь, сразу все узнаешь.

Шли мы медленно. Темными улицами трайтовскими лишь кое-где факелами освещенными. Куда шли – не ведала. Обычно я-то другим путем хожу, а тут все на него, на Ладимира понадеялась. Раньше бы, может, испугалась, не пошла, сотню разов подумала. Теперь вот шагаю за ним как на привязи и все равно мне, что будет.

Верю ему. Каждую секундочку верю. Каждый миг. Каждому слову...

– И не скажешь ничего? – догадался он.

– Твоего слова жду.

Я улыбнулась.

– А я думал, кричать станешь, упырем меня честить. Мол, завел неизвестно куда, – Ладимир ни на миг не переставал прежним быть.

– Так сама ведь иду, никто не тянет.

Вспомнила я Арьяра да свидание наше единственное в лесу.

Тогда он за мной шел, на любое слово согласием отвечал, любую глупость мою выполнить был готов, все терпел, а я еще и покрикивала. Вела его за собой, только ухмылялась и радости особой не было. Думала – лишь бы не тронул да чего лишнего не сказал.

Ладимир не таков. Ему попробуй слово поперек скажи, попробуй только заикнуться. Да разве ж я решусь? Иду как миленькая, заговорить не смею. И пусть... Да хоть на край света!

Ох, пропадешь ты, Вёльма. Ох, пропадешь...

– Тебя разве потянешь? Сама не захочешь, с места ведь не сдвинешь.

Я обернулась на него.

– Выходит, сама захотела, – не спрашивал, ответил сам. За меня.

– Знаешь ведь...

– Всегда знал.

И до чего же он изворотливый да нахальный. Каждое слово так говорит будто никого в этом мире важней его нет. Все-то он знает, все-то он может, все-то ему позволено.

И взяла бы я да и высказала ему все это. Еще бы и пару оплеух отвесила, авось лучше поймет. Как же он злил меня, просто мочи нет, как из себя выводил!

Только то раньше было. Теперь уж все милым и родным кажется. Все в нем любо мне.

– Не спросишь, куда идем?

– И так знаю – домой к Велимиру. Только окольными путями.

Тучки на небе разошлись. Луна-девица без стеснения глядела на мирно спящий город и грустно вздыхала о том, что ей в одиночку приходится коротать свой нескончаемый век. Видела она людей, видела нас с Ладимиром. И, наверное, тосковала. А, может, была заодно и только подпевала той музыке, что внутри у меня звучит.

– Стало быть и окольными путями со мной идти готова?

– А что ж? Я с тобой вон половину белардских земель прошла, Ладимир. Разве теперь темного переулка испугаюсь?

Колокола на башнях тяжело сдвинулись с осей и стали гулко перекликаться, возвещая о новом ночном часе. По дощатому настилу дороги процокали конские копыта ночных стражей.

– Все не пойму я тебя, Вёльма, – заговорил Ладимир. – Вроде ясно все, а понять не могу.

– «То ли дурная, то ли богами одаренная»? – вспомнила в ответ его же слова.

– И то так. Да только... Не встречал я таких как ты ни разу.

– Так много ли в Подлесье сидючи встретишь?

– В Подлесье немного, а вот в Трайте да других городах.

– И много где же бывал?

– Много, Вёльма, много. И ты побываешь, только срок придет.

Я остановилась, усмехнулась и на него посмотрела.

Глаза-то у Ладимира и впрямь колдовские – в ночи и то горят. Иль мне так мерещится под волшбу девицы-луны? И сам он неземной будто, из миров иных, куда лишь птицы вещие пути знают.

– Разве что с собой возьмешь, как сам соберешься.

– А поедешь?

Ветерок ночной нежно коснулся нас. Прядь волос на ладимиров лоб упала, а я ее рукой осторожно отвела в сторону.

– Ты только скажи теперь – вмиг соберусь.

Колдун улыбнулся. Руки его мне на пояс легли, а сама я привстала на цыпочки и поцеловала его. Первая.

И вот тогда уж мир по-настоящему переменился. Говорят, лунная волшба людей пьянит. Да не правда то. Я и без нее будто опьянела. Вот как оно случается, значит. Крыльев нет, а лететь можешь...

***

В третий день седмицы не бывало на месте Всеслава. Спускался он вниз, на чародейский совет, Ростихом возглавляемый. Застать его я и не думала, а тут вдруг пришла и заклинатель на месте.

– Здрава будь, девица, – улыбнулся по-доброму. – Сияешь будто серебряный кубок.

– И тебе ясного утра, Всеслав, – ответила. – Сияю оттого, что радостно мне.

Варвара лишь искоса на меня глянула, ни слова не сказала. Заметила я лишь – вышивает что-то красными нитями.

– Присядь-ка, Вёлька, ко мне, – поманил рукой Всеслав.

Я повиновалась.

Чародей вздохнул, внимательно на меня глянул.

– Тишка сказал, что читать-писать ты научилась. Что к чему у нас уж разобралась. Знать нужно тебе испытание назначить.

Слова так и замерли на языке. Будто обмерла я в тот миг – боязно стало.

– На шестой день нынешней седмицы Ростих велел испытать тебя.

– Да как же так? Всеслав... я ж не умею ничего.

– Умей ты – зачем бы проверять? – усмехнулся чародей. – От тебя-то и нужно, чтоб сама поведала, на что способна.

– И что ж будет? Как меня испытывать станут? – собственный голос дрогнул.

– Силу проверить надобно твою. А как – то лишь в день назначенный узнаешь. Учить тебя не буду, пока не докажешь, что достойна посох мой взять.

Я опустила глаза.

– Если белой бусины не упустишь, моей ученицей станешь. А коли темную возьмешь – к Зорану отправишься.

– Не пойду я к Зорану. Темный жрец он, – выпалила в ответ.

Всеслав улыбнулся.

– Не пойдешь, так не пойдешь. Да не трясись так. Я вон тоже на твоем месте был. Правда, сколько уж минуло, не помню.

Взглянула я на старика. Разве ж можно его молодым да неумелым как я помыслить? А ведь когда-то и он так же испытания боялся. Возможно ли?

– Сдается мне, пройдешь ты все, – добавил он, поднимаясь. – Сила в тебе есть. Варвара вон тебе поможет подготовиться, а мне идти надобно.

Я вскочила и поклонилась ему вслед.

Варвара наконец бросила свое шитье и встала. Подошла ко мне со спины.

– Стой ровно, не дернись, – велела.

Приложила к плечам что-то.

– Угадала, значит.

– Что ты делаешь, Варварушка?

– Платье тебе расшиваю. Хватит уже в чистом полотне ходить. Первые знаки я нашью, остальные сама.

Вроде и говорила она без зла. Только все равно мне что-то другое в словах чудилось.

– А Василёк где? – я огляделась в поисках кота.

– Гулять убежал. Обиду он на тебя затаил.

– За что обиду? – спросила, а сама вспомнила, как вчера вечером ногой его оттолкнула.

– Думаешь, он простой кот? – напустилась на меня Варвара ни с того ни с сего. – Думаешь, что просто так на дороге сел? Предупреждал он тебя, глупая! Раз не послушала, на себя пеняй. И дальше предсказаний от него не жди.

– А ты за что на меня так въелась?

Варвара только рукой махнула.

– Не послушала кота, считай, со мной поспорила.

Она сунула мне в руки только расшитое платье и указала на узкую боковую дверь.

– Иди, примеряй. Я уж после подправлю.

– Спасибо, – тихо ответила ей.

В тесной комнатушке было светло. Полки на стенах, заваленные тканями, будто в лавке да вещицами диковинными, незнакомыми. Зачем только чародеям столько?

Пахло тут слежавшейся пылью, а частички ее в лучах солнечных кружились над полом.

Прошла я вперед...

Закричала, платье из рук полетело. Сама лицо закрыла и как остолбенела вмиг.

Сколько простояла не помню. Минута вечностью показалась. Отняла я медленно руки от лица и шумно выдохнула. Со стены на меня смотрела невысокая рыжая девка с косой на плече и в чистом, без узоров, светлом платье.

Шагнула я ближе, руку протянула и тронула холодноватую и чистую будто родниковая вода гладь. Так вот оно какое – заморское чудо – зеркало. Не сразу и поняла, что сама в нем отражаюсь.

Провела рукой по нему – ровное, гладкое, как неживое. Невольно лица своего коснулась. Лишь отражение это, а я, настоящая, здесь стою, двинуться не смею.

Как первая оторопь прошла, быстро с себя все скинула, собралась обнову померить. Да остановилась. Впервые в жизни ведь себя вижу.

Несмело подняла глаза и не зажмурилась.

Та девка, что из зеркала смотрела, вроде и не мной была. А коснусь я лба – и она коснется. Откину косу за плечо – и она откинет.

И с чего все говорили, что некрасивая? Волосы разве что хвалили.

Выдернув из косы ленту, я смотрела, как длинные тяжелые пряди медного цвета свободно падают чуть не до коленей.

Лицо мое, чуть загоревшее на солнце, совсем не уродливым оказалось. Водная рябь его всегда кривила, а вот зеркало... И глаза у меня светлые, зелени чистой полны. И кожа без веснушек, гладкая, не то, что у иных.

Сложением я разве что не вышла, оттого видать никому не нравилась.

Да ведь глупости же люди говорили! Разве ж толстые бока красоты придают? Смотрела я на свое отражение и понимала, что зря столько лет страшилась и пряталась. Зря соседок да родню слушала. И кожа у меня светлая молочная, и талия узкая, и ноги ровные – не то, что у сестрицы замужней.

Увидела, да и сама себе понравилась. Пусть теперь бабы наши хоть что говорят, не дам больше голову заморочить. Не уродина. Не хуже других.

Одев платье, что Варвара приготовила, вовсе разулыбалась сама себе. Знала чародейка, что подобрать. Ввек я такого не носила. Теперь же снять не заставят.

Ох, дура ты, Вёльма, что сама от себя отказывалась, что пряталась за отцовскими рубахами. Другим все верила. А люди – они ведь мало хорошего присоветуют.

– Ну чего так долго-то? – заглянула Варвара. Потом усмехнулась. – Не налюбуешься никак?

Я только кивнула и перед зеркалом повернулась.

– Не каждый же день мне на себя глядеть давали.

Чародейка только головой покачала.

– Теперь гляди сколько влезет. А темно станет – лучину принесем.

Я перекинула волосы на плечо. Скельдианский посол назвал меня «сольвейг» разве что за их цвет. Свои все лисицей кличут опять же за них. Ну и пусть! Лиса – зверь красивый и соседок не слушает.

В доме Велимира все будто умерло – тихо так стало, не видать никого. Хельга разве что бесшумной тенью пройдет и скроется за какой-нибудь из дверей. Была у нее еще помощница – Здебора – тихая угрюмая девка моих лет. Ту я всего пару раз и видела. Здебора все на кухне управлялась, а после домой шла, вниз, к городским воротам. Двое других слуг – конюх и ночной сторож – вовсе со мной не говорили. Лишь кланялись и здоровались, опустив глаза.

Позже я поняла, что к чародеям всегда с почтением относятся. У меня хоть и не было еще посоха, а все за колдунью принимали. Ладимира побаивались, а уж от Осьмуши и вовсе чуть ли не разбегались. Дитя ушедшей, мол, перевертыш.

Его – то совсем не видно было. Сказывала Хельга, что уж вторую ночь парень в Доме Предсказаний ночует. Хотела я найти его, пошла как-то по темным коридорам, где сама ушедшая заблудится. Да и наткнулась на Лесьяра. Хранитель строго брови свел, путь мне посохом преградил да погрозил пальцем:

– В чужие дела не суйся, не то добра не наживешь, – сказал и исчез.

Я только охнула, видя, как он в темноте растворяется.

Ох, чур меня!

Всеслав до дня испытания появляться не велел. Сказал, мол, готовься, сил набирайся. Я и послушала.

Слонялась по каменному дому, не знала, куда себя деть. Потом оделась в новое платье, косу переплела и решилась пойти по Трайте погулять. Может, увижу чего нового, думы тяжкие прочь уйдут.

Улицы все шумными были да яркими. Залюбовалась я на торговые ряды и не заметила, как до площади с деревянным помостом дошла.

Князь наш белардский скор на суд и расправу. Как найдется лиходей, так враз его старейшины приговорят. Доски помоста вон от крови побурели – видно много головушек буйных слетело под топором палача.

Отвернулась я от него и нос невольно зажала. Будто смрадом повеяло.

Нехорошее тут место, злое. Кажется, прислушайся и вопли предсмертные услышишь. Духи ведь они не все пристанище находят. Иные только и знают, что на место смерти своей возвращаются.

На другом конце площади высился другой помост – яркий, цветной. Там скоморохи переезжие давали представление. Пели, смеялись, играли на гуслях и флейте.

Я подошла ближе.

– Трепещи, враг лютый, смерть твоя пришла! – кричал паренек с фальшивой бородой и в тряпичном доспехе, размахивая деревянным мечом. В коленях у него была зажата палка с конской головой. – Отпусти княжну и я пощажу тебя!

Напротив скомороха стоял еще один – в костюме красного трехглавого змея. Он крепко обнимал за пояс хорошенькую девку в синем платье и с венком на голове.

– Убей его!

– Убей гадину!

– Поделом охальнику!

– Голыми руками его! – кричали зрители, размахивая руками, толкаясь и стараясь лучше увидеть происходящее.

Змей все не отпускал девицу, и богатырь кинулся в бой. Не успел он нанести удар, как гадина трехглавая дохнула огнем. Народ ахнул и невольно припал к земле.

Скоморох пустил огненные столбы еще трижды – люд попритих, увидев колдовское пламя. Две бабы с воплями упали без чувств. Дети малые расплакались. Часть зрителей от греха подальше стала расходиться.

Скоморохи почуяли неладное, и, побоявшись потерять заработок, богатырь быстренько убил гадину трехглавую, чем вызвал всеобщую радость.

Я кинула мелкую монетку в шапку мальчишке, проходящему по толпе, и двинулась дальше. Смотреть больше было не на что.

Старую сказку о Зимушке-княжне и трехглавом змее я услыхала еще в детстве. Дед Талимир, наш сказитель, не раз рассказывал ее у костра.

«Стоял на берегу реки Марвы славный град Тиреж. Правил благородной крови князь Мстиша и была у него красавица дочь Зимушка.

Жили люди мирно, ничего не боялись. Да вдруг случилось в Тиреже-граде лихо – налетел змей треглавый из заморских краев. Стал он людей сжирать да посевы жечь.

Собрались чародеи, решили извести гадину. Только не вышло у них – ничего окаянный не боялся. Тогда принесли дары ему княжеские и попросили уйти, оставить честный люд в покое.

Змей только посмеялся над ними, всеми тремя пастями оскалившись. Велел он княжеские дары вернуть, а взамен попросил княжну молодую ему в жены отдать. Обещал взять ее да убраться восвояси – за Огненные горы.

Передали князю Мстише слова змея и тот опечалился. Не было у него никого, кроме Зимушки-красавицы. Не было краше девки во всем Тиреже, не было искусней мастерицы. А уж как запоет Зимушка, так само солнышко из-за тучек выходит ее послушать.

Думал князь, думал, а делать нечего. Надо ему народ свой вызволять. Велел он дружинникам верным княжну к змею отвезти.

Уж как плакала девица, как о пощаде просила. Да только народ не позволил ее вернуть. Князю и тому против люда не пойти было. Усадили Зимушку-княжну в сани и повезли из города.

А как до ворот доехали, так и преградил им там путь витязь. Плащ его белый за спиной развивается, снег на темные кудри ложится, а доспех на солнце блестит.

«Не дам я вам княжну гадине трехглавой отдать, – молвил он. – Коль отдашь мне ее в жены, князь, так убью змея».

Мстише призадумался, почесал бороду, потом глянул на дочь, на слёзы ее горькие и ответил:

«Твоя воля. Коли убьешь змея, твоей княжна станет».

Змей тот, что на Тиреж нападал, хитер был. Решили люди обмануть его, заманить в ловушку. Оставили княжну привязанной к старому дубу на опушке леса. Стояла она долго, до самой темноты, на ветру, на снегу. Уж закоченела вся, а змей все не показывался.

Но стоило лишь птахе подняться на крыло, мелькнула громадная тень. Опустился змей перед княжной. Та сразу чувств от страха лишилась. Разорвали когти острые веревки будто нитки шелковые. Схватил змей девицу и уж улетать собрался. Да не успел.

Явился пред ним витязь, и схлестнулись они в битве не на жизнь, а на смерть. Бились долго и яростно. Щит богатыря от огня колдовского оплавился. Княжна все подле змея была, с места сойти не смела.

Исхитрился богатырь и ударил змея в самое сердце. Взвыл тот, расправил было крылья, а после рассыпался пеплом серым и ветер его развеял, и следа не осталось.