Текст книги "Творец счастья (СИ)"
Автор книги: Alexianna
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
Глава 36.1
Кирилл (продолжение)
В памяти всплывает тот случай, о котором напомнила мне Нина. Вроде, да, однажды мы с Мишей спасли жизнь Герасима, и кто его знает, как сложились бы обстоятельства, не ввяжись мы в драку у ночного клуба, где на двух охранников оного напало несколько отморозков, вооруженных финками.
Мы в ту ночь оттягивались с Мишей по полной. Обмывали очень удачный контракт с весьма внушительной прибылью. И естественно, мы «гудели» в очень дорогом и престижном заведении, вход в который был открыт не каждому желающему. Строгий фэйс– и дрэс-контроль не позволял проникнуть в клуб всяким там уркам в наколках, что часто вызывало скандалы таковых с охранниками у главного входа.
В тот вечер тоже был инцидент, на который мы особенно не обратили внимание, входя в увеселительное заведение. Часа в три ночи, когда мы с Мишей пьяные и «уставшие от отдыха», вышли из клуба, нас встретил тихий ночной город. Мы отошли от входа всего на метров десять и уселись на низкое ограждение у аллеи, ожидая опаздывающее такси.
Двое охранников скучали и зевали на своем посту у двери. В такое время все посетители уже, как говорится, «на выходе», и внутрь попасть никто не собирался – улица была пуста.
Но через минуту мы с другом увидели компанию пьяных мужиков, выходящих из подворотни и устремившихся в сторону ночного клуба. Ничего не предвещало опасности, поэтому мы, лениво потягиваясь, наблюдали за подходящей все ближе компанией. Мужики вели себя довольно тихо, хотя по их чуть пошатывающимся физиономиям, было понятно, что подвыпившие.
Того, что произошло, когда они поравнялись со входом в клуб, никто не ожидал, ни мы с Мишей, ни уставшие сонные блюстители фэйс– и дрэс-кода. Один из мужиков вдруг выхватил нож и ловким движением всадил его в живот одного из охранников. Его напарник среагировал быстро – поставил «блок» и защитился от нападения. Мы с Мишей, не сговариваясь, метнулись на помощь охраннику, потому как он один против четверых и, явно, решительно настроенных отморозков, не выстоял бы и пяти минут.
Та битва была, что называется, «не на жизнь, а на смерть», поскольку ножи в руках бандитов были абсолютно реальными и истекающий кровью охранник, лежащий на ступенях у входа в клуб, был тому прямым подтверждением. Но мы с Мишей были пьяны, а пьяному, как водится, море по колено, вот мы и ринулись в бой бесстрашно и безрассудно. И тем самым спасли жизнь Герасиму. Кто-то из клуба заметил драку и вызвал полицию. Таксист, приехавший за нами, тоже позвонил в дежурную часть. И прежде чем бандитам удалось серьезно порезать меня и моего друга, нас всех уложили мордой в асфальт, а потом завезли в обезьянник.
Разбирательства в полиции были недолгими. Кто мы и кто эти бандюганы – это ж понятно было с первого взгляда, поэтому утром нас, побитых и чуток порезанных, отпустили восвояси, а бандюг перевели в камеры – на них вооруженное нападение повесили.
Через пару дней Герасим узнал, кто такие мы с Мишей, и явился к нам в офис «с буфетом»*, благодарил, и в ходе нашей «сорокоградусной конференции», выяснилось, что служил он в спецназе бывал в горячих точках, где был ранен, потом комиссован по состоянию здоровья. Когда вернулся домой, единственную работу, которую смог найти – это работать охранником в ночном клубе. А вчера его попросили уволиться – заведению скандалы не нужны, а он, получается, привлекает теперь внимание к своей персоне. Журналисты, мать их: в газетах и в и-нете статьи о драке, фото погибшего охранника, фото выжившего Герасима, ну и все такое…
(* прийти с буфетом – прийти в гости со своей выпивкой и закуской. Прим. автора.)
Я предложил ему быть моим шофером, ну и телохранителем. Хотя на тот момент, мне ничего, кроме как упиться «до белочки», не угрожало. А жизнь показала, что Герасим стал для нас с Мишей не только ответственным работником, но и хорошим другом.
И в эту грёбанную субботу он своим телом закрыл Катю, приняв в грудь, предназначавшуюся ей пулю. Теперь я уже поеду к нему «с буфетом» и буду благодарить.
***
Через два часа, быстро поднявшись на второй этаж хирургического отделения больницы, нахожу нужную палату и застываю у двери, поскольку слышу два усиленно спорящих голоса. Один принадлежит девушке, другой Герасиму.
Девушка:
– Я сказала, не пущу!
Герасим:
– А я сказал, встану и пойду!
Девушка:
– У вас постельный режим. Лежать и не вставать, я сказала!
Герасим:
– Мне нужно в туалет. Поэтому, встану и пойду!
Девушка:
– Вот ваш туалет! (Гремит металлическая посуда) Лежа будете в туалет ходить!
Рычание Герасима:
– Я встану и пойду! Убери от меня эту хрень!
Девушка:
– А ну, не спорить! Лёг и расслабился, быстро! Едрён-батон!
Герасим:
– А ну, не трогай меня! Твою ж… Р-р-р…
Дальше я уже слушать не стану. Видимо, пора спешить на помощь другу. Пару раз стукнув костяшками пальцев в дверь, для приличия, открываю ее и вижу охренительную картину: Варвара, подруга Кати, пытается добраться до тела Герасима, а тот сопротивляется. В его глазах реальный страх! Что за дела? Парень маджахедов всяких там не боялся, а тут медсестричка его в ужас ввела! И чем? Тем, что пытается пощупать его где-то там, ниже живота.
– Здасьте! – приветствую я эту парочку, входя в палату. – Интересно узнать, чему я тут сейчас помешал?
– О-о-й, Кирилл Иванович! – внезапно радуется Варвара. – Как хорошо, что вы пришли. А то я с этим монстром никак справиться не могу.
– Привет, Герыч. И чего ты не подчинишься такой шикарной девушке? – шутливо спрашивая, подхожу к высокой реанимационной койке больного. – Лег бы, расслабился и получал удовольствие.
Я пожимаю левую руку друга, поскольку правая у него зафиксирована на груди и ее он поднять не может.
– Вот-вот! – подбоченивается Варя. – Я и говорю: расслабься уже. А он ни в какую!
– Он просто стесняется, – заговорщицки шепчу я девушке, чуть наклоняясь к ее уху.
– Я уже там все не раз видела и даже в руках держала, когда он только от наркоза отходил. Глупо уже сопротивляться. А он уперся: «Встану и пойду!» Нельзя ему вставать – швы разойдутся, кровотечение откроется. Операция сложная была, долгая, он крови много потерял. А только в себя пришел – уже встать собрался! Герой!
Вижу, как лицо Герасима покрывается нервными красными пятнами. На бледной коже они хорошо заметны.
– Ладно, ладно, Варвара-краса, не ругайся. Я тут сам ему помогу. Иди, не волнуйся. Все будет хорошо, встать я ему не позволю, – заверяю я Варю.
– Кирилл Иванович, на вас вся надежда. Вы у нас ответственный и порядочный, так что я вам больного доверю. Не подкачайте. А мне еще девять пациентов с капельниц снять надо. Так что я пошла, – озабоченно заканчивает она и выходит из палаты.
Когда все манипуляции с «уткой» были проделаны благополучно, я сажусь на стул у кровати.
– Ну вот, девушка же сказала, что видела и держала в руках уже. Может опять хочет подержать, а ты сопротивляешься, не даешь ей насладиться тактильным контактом, – хохочу я.
– Мля-я-я… – стонет Герасим. – Тут санитар был раньше, мужик. А сегодня она приперлась…
– Ну вот, пользуйся случаем. Девушка-то, ух, какая! А?
– Да в том-то и дело, что ух…
– Нравится?
– Ага, – смущается Герасим. – Поэтому-то и не хочу вот так… ну, так…
– Да, понял я. Самому бы стрёмно было. Неприятно, когда понравившаяся девушка видит вялую сосиску, а не боевой хрустящий огурец.
– Так все как раз наоборот, – недовольно ворчит больной. – Она как дотронется до меня, так он сразу встает, как будто бы на него никакой наркоз не действует…
– Правда? – хохочу я. – Ну так это ж хорошо, Герыч! Тем более, дай ей подержаться.
– А вам бы только поржать, – упрекает меня друг.
– Глупо стесняться, Герыч. Мужик, на то и мужик, чтобы стояк каменный был. Хочет посмотреть – покажи, хочет потрогать – дай потрогать.
– Подумает, что я маньяк какой-то… – неуверенно спорит Герасим.
– Брось ты это: подумает, не подумает. Если нравится девушка, то действуй решительно. Как придет следующий раз и потянется к тебе, ты не теряйся, а обними, да и целуй.
– Ага, и в лоб сразу получу, – закатывает он глаза.
– Получишь, если под юбку к ней полезешь. А если нежно поцелуешь – она и растает, – советую я, доставая из сумки лакомства, которые собрала Нина. – Девушки не любят, когда к ним под юбку лезут, а поцелуи любят, а еще любят решительных, но нежных. А даже если и в лоб получишь – не беда. Ты ж в больнице, так что лоб твой сразу вылечат. Зато будешь знать: если ответит на поцелуй, значит, нравишься ты ей. Вот, смотри, сколько тут вкуснятины, и все для тебя. Голодный?
– Что там? – с интересом рассматривает он контейнеры из ресторана. – Уау! Супер! Конечно, голодный. Больничная еда, сами знаете, какая.
Я помогаю сервировать импровизированный столик, встроенный в койку и наблюдаю, как Герасим, смакуя, начинает подкрепляться.
– Миша звонил, сказал, что они со Светой и Пашкой заедут сегодня, – жуя, начинает он. – Рассказал мне вкратце, что да как там было после задержания. А как Катерина Андреевна? Она тоже в больнице была, мне сказали.
– С ней все будет хорошо. Трещина в ребре. Запеленали ее в бандаж и родители забрали сразу, – отвечаю я. – А тебе, Слава, огромное спасибо. Спас ты ей жизнь. Я перед тобой в долгу.
– Да ладно, Кирилл, вы ведь с Мишей однажды тоже меня спасли, помните? К тому же, я виноват, что не доглядел, что украли их. А моя работа была – охранять ее. Так что…
– Все равно, Слав, ты ее закрыл собой – никогда этого не забуду, – жму руку друга, а он смущается. – Скажи, что тебе надо здесь для комфорта – все доставят. Будешь отдыхать, как король, – улыбаюсь я.
– Да все есть, вроде. Вон, телек на стене – буду кино смотреть. Жаль только, что один в палате – не с кем за жизнь потрещать.
– Телефон у тебя зачем? Я тебе денег залил на счет, так что, хоть с Америкой разговаривай. А в палату к тебе специально никого не положат, чтоб никто не докучал и не будил ночью храпом.
– Ну ладно, может, оно и к лучшему…
– Вот и я говорю, что к лучшему. С Варварой-то удобнее наедине, а? – подмигиваю я.
Он чуть улыбается и краснеет уже более здоровым румянцем.
– Хорошо бы… – а потом, вспомнив что-то, спрашивает. – А вы же в Италии должны быть сейчас? Почему не поехали? Собирались ведь.
– Ой, Герыч, не спрашивай. Потом все расскажу. Сегодня вот… поеду к Кате… Там все сложно было, – отвожу я взгляд и смотрю в окно.
Молчим несколько минут. Герасим не спешит лезть мне в душу, а я не хочу пока об этом говорить, ведь сам еще не знаю, как после всего произошедшего, примет меня Катюша.
В дверь палаты стучат и, дождавшись ответа «заходите», входят две женщины с девочкой лет семи – родственники Герасима.
– Ну ладно, Герыч, поправляйся. Заеду еще, как время будет. Если что потребуется – звони, – говорю я, вставая и освобождая место для следующих посетителей нашего героя.
Глава 37
Катя
Бок еще болит, и вдохнуть полной грудью я не могу, но уже второй день пытаюсь не лежать тупо в кровати, а чем-то занять руки и мозг. А в голове мысли – одна другой противнее. Память, как палач, подкрадывается и рубит острым топором по самому сердцу.
Мама доверила мне делать тесто для торта. Зачем ей торт понадобился сегодня? Хочет сделать что-то вкусное для меня? Ерунда. Сладкое тут не поможет.
Стою в кухне, помешиваю ложкой вязкую субстанцию, а в памяти всплывает тот день в больнице, когда я проснулась одна… совсем одна. Первой мыслью было то, что с Кириллом что-то случилось, поэтому он не приходит. Его телефон не отвечал, как и Мишин, и Светин и Герасима. Других номеров в моем аппарате не было, и оставался только один шанс хоть как-то узнать про Кирилла – дозвониться в его офис.
Но когда пришел папа, этот вариант отпал сам собой. Я выслушала долгую речь о том, что я безмозглая дуреха и влипла в историю по глупости, а он предупреждал! О том, что больше никогда Кирилла Рузанова в моей жизни не будет. Что я немедленно собираюсь и еду с папой к ним домой.
Возразить мне не удавалось, поскольку грозный голос отца буквально припечатал меня к больничному матрасу. На мой робкий писк: «Я поеду в свою квартиру», я выслушала все по второму кругу и, когда мой родитель, наконец, закончил «добивать» меня, я сдалась. Боль в боку усиливалась с каждым глубоким вдохом, боль в сердце – с каждой репликой отца.
Он не стеснялся в выражениях и распекал Рузанова и «его шайку» так, что услышь все эти обвинения самые отъявленные негодяи и рецидивисты округи, с гордостью бы предложили Кириллу вступить в их порочный круг друзей.
Спорить с отцом не было сил, поэтому я смиренно согласилась поехать к родителям, лишь надеясь, что мама не будет так строга со мной. Она обнимет, пожалеет, утешит…
Но что значит папина фраза: «Рузанов навсегда исчезнет из твоей жизни»? С ним что-то случилось? Тогда я даже подумала, что он мертв.
Приехав в родительский дом и запершись с мамой в моей комнате, я сквозь слезы рассказала ей все с того момента, как мы познакомились с Кириллом. Ну, конечно, без интимных подробностей, а так, вкратце. Заостряя внимание лишь на тех моментах, где мы с ним были счастливы вместе.
– …и мы в Италию собирались, во Флоренцию… там он хотел меня замуж позвать… – уже не сдерживая рыдания, закончила я.
– Не плачь, милая, – утешала меня мама, обнимая и поглаживая по нечёсанной голове. – Все будет хорошо.
Поверить бы мне в эту фразу: «Все будет хорошо». Может быть, но кому хорошо-то будет? Отцу? Да, я буду сидеть под домашним арестом, он будет спокоен, что я не влипну в очередную ужасную историю, и да, ему будет хорошо. А маме? Она тоже будет чувствовать это «хорошо», наблюдая меня рядом с собой. А вот будет ли хорошо мне?
Я не могла понять, почему ничей телефон не отвечает. Даже Варин аппарат был отключен. Но она может быть на смене в больнице, тогда да, тогда отключен, потому что им запрещено болтать по телефону на работе. Собиралась перезвонить ей позже.
Варя позвонила сама и я была ужасно рада ее слышать. Она налетела на меня со свойственной ей безудержной эмоциональностью, я даже не успевала вставить ни слова. Но из ее монолога я хотя бы вкратце узнала о событиях той ночи, когда меня привезли в больницу в отключке.
– Кать, родная моя! Ты жива! Господи! Как я рада! Я ищу тебя по всей больнице уже час. Хорошо, что с тобой все в порядке. Родаки забрали, да? Ой, твой папань тут нашумел – никто не забудет! Девчонки говорили, что он и некто темноволосый голубоглазый, я так поняла, Кирилл твой, всю ночь в коридоре басом громыхали, спорили. Твой папань наезжал на него нехило! Но никто толком не может сказать, чем там у них все закончилось. Но трупы, говорят, не выносили, значит оба живы. А я на смену пришла, мне в двести четырнадцатую палату послеоперационного завезли, сказали, что девушку спасал и пулю в грудь получил. Я смотрю – это же твой телохранитель! Сразу мысль – тебя от пули закрыл. А-а-а! Я в панике кидаюсь по всем: «А Васильева где? С ней что?» Никто толком не может ответить, только дежурная ночной смены мне рассказала, что тебе томографию сделали и рентген, запеленали в бандаж и утром тебя родители забрали.
– Да, Варь… – пыталась я вставить свои пять копеек, но это было невозможно.
– Я бегом к тому Герасиму, – взволнованно продолжала Варя, – смотрю, нормально – крепкий, все показатели в норме, выживет, значит. А ты знала, что его на самом деле Мирослав зовут, а фамилия Герасимович? Прикинь, Мирослав написано в карте. Красиво, а?
– Да, – соглашалась я, а сама все думала, что ночью в больнице мой папа на Кирилла ругался. Ну и, конечно же, ясен перец, о чем был разговор. Я из-за Рузанова попала в опасную ситуацию, чуть меня не убили, и все в таком духе… Хорошо, что Герасим, то есть, Мирослав, защитил. Ой, мля-я-я, он ведь меня закрыл своим телом. А если бы его насмерть?! От ужаса до сих пор волосы стоят дыбом. Вспомнила: точно, перед выстрелом видела перед глазами синюю куртку Герасима, и он был не в бронежилете. Герасим, Мирослав, я обязана тебе жизнью!
Но постойте, Кирилл был там, рядом со мной. Не бросил меня. Но папа… папа его выгнал. Вот хрень какая! Слезы сами наворачиваются на глаза, а в сердце проникает невыносимая боль.
Я люблю его. Как мне без него жить теперь? Он ушел и отрезал меня от своей жизни…
Сегодня я знаю, о чем был их разговор в больнице, но от этого знания легче не становится.
Медленно помешиваю тесто для торта, пытаясь восстановить дыхание и унять дрожь в руках.
– Катюша, милая, не надо плакать, – мама подходит и обнимает за плечи. – Ты же слышала, как я ругалась вчера на папу. Он обещал все исправить.
– Мам, а если Кирилл не захочет? Если обиделся… если… – горло сжимает ком отчаяния и я не могу договорить.
– Если папа не сможет все исправить, не волнуйся, я поеду и поговорю с твоим Кириллом. Он же умный, он все поймет…
Телефонная трель обрывает наш разговор и я бросаюсь к своему аппарату. Может это Кирилл?
Снова Варя. Я вздыхаю разочарованно и отвечаю.
– Катюха, твой к Славе приходил. Выглядит – краше в гроб кладут, – шепчет она.
– Кто, Слава? – спрашиваю я, не понимая, кто там в гроб собрался.
– Да нет же, Кирилл твой, – чуть громче, но все еще шепотом сообщает она. Видимо, спряталась в подсобке, чтобы мне позвонить втихаря. – Глаза красные, запавшие, исхудавший какой-то. Видно, бессонные ночи были, переживал. А ты как, Кать?
– Я тоже переживаю, – признаюсь я подруге. А кому ж еще признаться, если не ей.
Ухожу в свою комнату, чтобы спокойно поговорить без свидетелей.
– Эх, жаль, я была занята, и не поговорила с Кириллом, – сокрушается Варя, а я вспоминаю, что слышала запись разговора отца с Кириллом и мой родитель «выбил» из него клятву: «Не приближаться ко мне и исключить всяческие контакты».
Что тут Варя скажет ему теперь? Чего попросит? Если Кирилл дал слово – он его сдержит.
Мама вчера закатила скандал отцу, ругалась на него из-за какого-то происшествия в прошлом. Я так и не поняла, что там у них произошло еще при Советской Власти, но видать, батяня шибко облажался, а мамуль его простила тогда. Но вчера вспомнила и накричала на него. Почему? Странно все это. И ведь никто толком не ответил, когда я спросила: «Чего скандалите?»
– Катюх, я после своей смены останусь еще на несколько часов, наверное, до полуночи. У нас медсестер не хватает. А я не хочу Славу оставлять одного – вдруг ему хуже станет. А завтра я к тебе приеду. Поговорим.
– Варь, скажи Герасиму, то есть Славе… скажи, что я очень благодарна ему.
– Ой, Кать, конечно, скажу. А можно, я его за тебя поцелую? – хихикнув, спрашивает она.
– А твой хирург не заревнует?
– Да ну его, хирурга. У него были все шансы, а он не воспользовался, а теперь еще стал холодным, как ледышка. Я ему эклерчиков, а он мне: «Не пора ли вам, Варвара, возвращаться на пост?» – кривляясь, басит подруга. – Так что – ну его! Когда у меня тАкой ахренительный больной в койке лежит. Вот прямо сейчас пойду и поцелую.
– Да, Герасим симпатичный, – соглашаюсь я. – И такой… такой…
– Мужественный, – находит подходящее слово Варя, а потом продолжает. – Сильный и смелый. И такой соблазнительный, когда почти голый под одеялком прячется. Хи-хи… Раньше я не обращала на него особого внимания, потому что он старался «не отсвечивать», где-то рядом с тобой топтался, а близко не подходил. А сейчас, Катюха, я его разглядела. У-у-у! – опять восторгается подруга, а потом признается. – И честно, вот к нему бы заявилась среди ночи, типа ошиблась адресом и, как мы с тобой прикалывались, помнишь, попросила бы его чайком меня напоить и обогреть. Он бы точно не выставил за дверь.
– Это, да, – соглашаюсь я. – Есть в нем что-то такое, что располагает к доверию. К такому за защитой и «сугревом» обращаться не стыдно.
– Ладно, Катюх, пойду уже. А то меня хватятся, и ругаться будут. Если что, звони, приеду завтра.
Закончив разговор с Варей, ложусь на кровать и утыкаюсь в подушку. Отдаленно слышу шум у входной двери и тихий голос отца. Не буду выходить. Не хочу с ним разговаривать. Хочу остаться одна, жалеть себя и злиться на него. А еще хочется тешить себя надеждой, что когда-нибудь еще увижу Кирилла.
Вспоминаю, что еще недавно я пыталась не влипнуть в чувства к нему. Надо было еще тогда найти способ отгородиться от него. Да, где там?! Разве это было возможно? Как он был настойчив, как добивался встреч со мной! И что теперь? Неужели он вот так, просто может вычеркнуть все это из памяти и жить дальше?
Знаю, что отец должен был сегодня, после визита в Министерство обороны, заехать к Кириллу в офис. Должен был, но сделал ли это? Может, его гордость не позволила пойти к Рузанову со словами: «Я был не прав». Отец ведь вернулся один.
Невольные слезы уже проложили мокрые дорожки на щеках и мне приходится вытирать их рукавом халата.
Где сейчас твоя настойчивость, вредный Котяра?! Ты всегда шел напролом, делал то, что хотел, и плевать тебе было на мнение других. Почему сейчас ты отступил? Согласился с отцом, что без тебя мне будет лучше, спокойнее и безопаснее? Зачем ты согласился?
Хотя, что я себя терзаю? Ведь с самого начала было понятно, что поиграет со мной, а потом бросит. И вот, насупило это, то самое «потом».
Не знаю, как долго валяюсь уже, прокручивая тяжелые, липкие и горькие мысли. Хочется вообще выключить мозг и остаться в полной тишине и в полной темноте. Но нет у меня кнопки «off», а жаль…
Слышу, как родители тихо переговариваются, под их ногами скрипят половицы, а в мою комнату потихоньку просачивается ванильный аромат пекущегося в духовке торта.
Уют родительского дома. В другой день, в хороший день, я бы обрадовалась, что у меня есть этот уютный родительский дом. Но не сегодня… Сегодня это все кажется просто издевательством над моей бедной душой. Они там вдвоем на кухне, им там хорошо, они любят друг друга и они вместе, а я тут слезами заливаюсь. Несправедливо!
Я что чувствую себя бедной, несчастной, брошенной, никчемной, мелкой … мышью?! Мля-я-я! Да нихрена! Я бандитов так не испугалась, как гнева отца. Да, не может быть! Вот бандиты бы убили – их надо было бояться. А отец? Он же не убьет, даже если я пойду против его воли. Так, а ну воспрянем духом!
Сажусь на кровати и ожесточенно вытираю слезы. А ну, мышь-самурай, просыпайся уже, взбодрись! Сейчас выйду на кухню и выдам все, что думаю по этому поводу. И пусть он попытается меня перебить своим басом – я его перепищу все равно! Высокие децибелы еще никто не отменял! А завтра к Кириллу в офис поеду. Сама. И скажу, что все его клятвы моему папочке любимому – отменяются! Тогда, только тогда, если бросит меня Рузанов, вот только тогда буду слезы лить.
Вытерев мокрые щеки, воинственно настроившись, направляюсь в кухню. Но стоило мне только выйти из комнаты, как раздается стук во входную дверь. Громкий такой стук, решительный. Замираю на пороге своей комнаты, прислушиваюсь. Кто там так барабанит?
Слышу, как отец пошлепал тапками к входной двери. Через минуту все шумы заглушает басистый диалог.
Незнакомец:
– Доброго вечера, Андрей Данилович!
Отец:
– И вам не хворать.
Незнакомец:
– Майор Дмитрий Смирнов. Будем знакомы.
Отец:
– Будем.
Незнакомец, который Дмитрий:
– Пройти разрешите? Есть разговор.
Отец:
– Проходите. Чем обязан?
Дмитрий:
– Сразу по делу, я не привык ходить вокруг, да около. Вы Рузанова обвиняете. Напрасно. Бандитов надо обвинять, они все это затеяли. Кучинский требовал в виде выкупа за Катерину программу, которую Кирилл с Мишей разработали. А Сташевская, подельница Кучинского, хотела отомстить Мише за, скажем так, неразделенные чувства. Вот их надо винить. А Кирилл и Миша сделали в той ситуации все, что смогли, чтобы спасти девушек. Это я, спецом, тормознул захват. Не освобождали мы девчонок, пока не дождались Сташевскую. Нам ее нужно было взять с поличным. Так что еще и меня вините. Но, все живы, слава Богу. А это главное. Это все, что я хотел сказать. Извините, что побеспокоил. Можете не провожать. Выход сам найду.
Я, недолго думая, мчусь к входной двери, когда слышу торопливые шаги гостя.
– Стойте, – кричу я, догоняя Дмитрия, – не уходите! Спасибо вам! Спасибо, что вытащили нас из того дома!
Мужчина поворачивается ко мне с доброй улыбкой и веселыми искорками в глазах.
– Так вот вы какая, Екатерина Андреевна! – удивляется он. – Приятно познакомиться. Я – Дмитрий.
– Катя.
Мы пожимаем друг другу руки, когда я рассматриваю своего спасителя. Среднего роста, крепкий мужчина лет тридцати пяти, темные коротко стриженные волосы и улыбка с ямочками на щеках. Симпатичный.
Краем глаза вижу отца, подпирающего дверной косяк в гостиной. Стоит, молчит, на нас смотрит.
– Вы, молодец, Катя. Не ожидал, честное слово! Как вы со Светой тех двоих уложили-то! А? Они рассказывали о ваших подвигах, а мы все диву давались, – смеется он. – Одного амбала обездвижили, второго разоружили – ну прям коммандос! Мои бойцы вам привет передавали, гордятся вами. А я хоть завтра вас со Светланой в свою бригаду возьму – нам такие смелые боевые девушки нужны.
Понимаю, что шутит он, но чувствую, как мои щеки краснеют от смущения, а ком в горле не дает произнести ни слова. Не хватало еще разреветься тут такой боевой и смелой…
Но ответить все равно не успеваю – снова стук в дверь. Папа отлипает от косяка и идет открывать. В прихожую гуськом заходят Пашка, Света, Миша и Кирилл. Я смаргиваю пару раз – не привиделось ли мне? Но нет, все тут, прям в полном составе.
– Ой, сколько гостей у нас сегодня! – восклицает мама, входя в прихожую. – Проходите, проходите. Андрюша, давай, в гостиной стол раскладывай – ужинать будем.
С удивлением смотрю, как папа пожимает руки Мише и Кириллу, даже улыбается чуток.
– Дмитрий, вы тоже проходите. Посидите с нами, – обращается он к первому гостю.
– Тетя Катя, мы за вас испугались! – бросается ко мне Пашка и обнимает за талию – выше не дотягивается.
– Все хорошо, Пашка, – успокаиваю я его и, поглаживая мальчонку по белокурой копне волос, всматриваюсь в Кирилла.
Выглядит он уставшим и, действительно, похудевшим как-то. Но смотрит на меня нежно и чуть улыбается. Сейчас мне хотелось бы броситься к нему на шею, поцеловать… но тут такая толпа народу собралась… не комильфо, как-то…
Миша ловит наши с Кириллом гляделки и виновато объясняет:
– Катюш, извини, что вот так ввалились без предупреждения, но просто уже не выдержали, хотели тебя увидеть и разрулить эту всю бодягу… с твоим домашним арестом.
– Домашний арест отменяется, – громыхает голос папы из гостиной.
Я закатываю глаза, мол «наконец-то», а потом оказываюсь в объятиях Светы, потом Миши и…, наконец, Кирилла.
– Котенок мой маленький, солнце мое золотистое, – шепчет он мне в ухо, бережно прижимая к себе. – Прости, я уехал из больницы, – нежный поцелуй в щеку, – твой папа…
– Я знаю, – целую я его в ответ.
Попытку повиснуть у него на шее пришлось отменить, поскольку, поднимая руки, чувствую боль в боку, бледнею и морщусь.
– Тише, тише, Котенок, не надо резких движений, – его руки аккуратно поглаживают мои плечи. – Все интимные захваты оставим на тот счастливый день, когда ты поправишься.
– То есть на твои страстные нападения, в ближайшее время, я могу не рассчитывать? – обиженно надуваю губы с хитрым выражением лица.
– Наоборот! Как раз можешь рассчитывать. Причем я использую всю свою неутомимую фантазию в доставлении тебе удовольствий.
Я испуганно оглядываюсь вокруг, надеясь, что никто нас не слышит. К моему облегчению, все уже переместились в гостиную, откуда доносится шум сервируемого к ужину стола, голос мамы и Пашки, который требует, чтобы ему тоже доверили часть работы, ведь он уже почти взрослый.
– Ой, Катюш, подожди минуту, я кое-что из машины заберу, – спохватывается, оживший в моих объятиях, Котяра и скрывается за дверью.
А я прохожу в гостиную и умиленно наблюдаю картину: все, включая гостей, и даже мелкого Пашку, расставляют на столе столовые приборы, посуду, салатницы и блюда, приготовленные мамой. Я улыбаюсь, ловя себя на мысли, что все страхи и сомнения куда-то улетучились, снова легко на сердце, ведь все мои родные люди здесь, со мной, не бросили меня. Красота! Идиллия. О чем еще можно мечтать?
Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. Когда стол был накрыт, все расселись по местам, а Кирилл с двумя букетами цветов возник в дверном проеме, все уставились на него.
– Это вам, – протягивает он один букет маме, которая радостно принимает подарок. – А это, – продолжает Кирилл, протягивая мне второй букет, – моей прекрасной невесте. Катюша, милая, это событие должно было произойти во Флоренции, как планировал я, под ласковым солнцем Италии, в самом романтичном месте Мира, но… обстоятельства таки привели нас, как ты хотела, в Нижние Казюки… хм, придется мне смириться с иронией судьбы… но уже никто и ничто меня не остановит.
– Это поселок Ратомка, – поправляю я своего жениха и смеюсь, потому что выглядит он сейчас, как мальчишка, даже краснеет немного.
– Судьбоносное название, – соглашается он и незамедлительно продолжает. – Милая, любимая моя, Катюша, – в его руке появляется красная бархатная коробочка, – выходи за меня замуж. Обещаю, буду самым лучшим в Мире мужем!
Я стою, хлопаю глазами. Туплю, видимо. Нет, ну я как бы подозревала, что возможно, буду позвана замуж, но… все равно, это как-то неожиданно… А-а-а, быстро соображаем, чем это мне грозит, ведь все уставились на меня и ждут ответ. Ага, так-так, ясно.
– Мой ответ «да», но при некоторых условиях, – деловито сообщаю я, хотя все внутри у меня ликует и безудержная радость вот-вот вырвется наружу в виде писка и восторженного подпрыгивания.
– Любой каприз, Конфетка моя, – с готовностью отвечает Кирилл и вопросительно поднимает бровь.
– Первое: мы все-таки во Флоренцию поедем – хочу посмотреть работы итальянских художников эпохи Возрождения, а второе: я НЕ буду домохозяйкой, даже не мечтай!
Кирилл невозмутимо достает колечко из коробочки, надевает мне на палец, целует руку и сообщает:
– Принимается!
