Текст книги "Творец счастья (СИ)"
Автор книги: Alexianna
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Интермедия 7
– Ну что, доигрались, голубчики? – вполне миролюбиво спрашивает представительный мужчина средних лет, прохаживаясь вдоль голубого экрана, что расположен в торце просторного кабинета, образуя собой как бы полупрозрачную стену.
Многочисленные собравшиеся в кабинете служащие, сидящие за длинным офисным столом босса, недоуменно переглядываются, пытаясь понять, чем на этот раз недоволен их начальник. Их всех собрали на совещание внепланово, что означает ситуацию, граничащую с катастрофичной.
Только четверо из сидящих за столом понимают причину недовольства босса. Это по их вине «уровень счастья населения» вверенной им территории за один вечер рухнул на 30 %, что не укрылось от всевидящего начальственного ока.
– Ну и, кто зачинщик? – совершенно спокойно и даже с улыбкой спрашивает босс.
Все понимают, что несмотря на внешне доброжелательный и улыбающийся вид Владыки, он сейчас не в самом хорошем расположении духа. Он вообще никогда не злится, не гневается, не стучит по столу кулаком и на подчиненных никогда не кричит, но это не означает, что он всегда весел и доволен действиями своих служащих. Иногда одного взгляда его хватает для того, чтобы понять – я где-то сильно сплоховал.
Вот и сейчас его взгляд пробегает по лицам подчиненных и останавливается на симпатичном парне по имени Никодим. Тот понимает, что за свои действия ему придется отвечать, что отвертеться нет возможности, и с тяжким вздохом встает со стула.
– Это я все затеял. Остальные не виноваты. Я их всех уговорил…
– И моя вина здесь есть, – не дав закончить фразу «обвиняемому», говорит Серафима и поднимается, покаянно опустив голову.
За ней встает Фрол, имеющий так полюбившийся ему тинейджерский вид, но ничего не говорит, а только всхлипывает по-детски и утирает нос рукавом.
Нематериальный летучий Мефодий зависает над Никодимом с виноватым видом, бросая быстрые взгляды на босса.
– Так-так, – представительный мужчина во главе стола обводит их улыбчивым взглядом. – Давайте, показывайте нам, что за безобразие вы там затеяли в мирской жизни.
Виновники «безобразия», опустив плечи, обреченно бредут к огромному экрану и выводят на него своих персонажей, а в центре в отдельном блоке уже прокручивается запись событий.
На несколько минут все застывают и с интересом просматривают остросюжетный боевик с элементами эротики. Не могут сдержать эмоций и начинают шуметь, переговариваясь. В их галдеже можно услышать такие фразы: «Вот молодец!», «Здорово», «Ну и ну!», «Давай его, парень!», «А-а-а, милота…», «У-у-у, злодеи!», «Держитесь, девчонки!» …
И эти реплики не ускользают от всеслышащего уха Владыки. Он все еще добродушно улыбается, а когда фильм заканчивается, он поворачивается к зрителям.
– Ну, что скажете, уважаемые?
И ответы сыпятся со всех сторон: «Прикольно», «Надо же, как все завертелось!», «Он несомненно любит ее!», «Нет, ну вы видели?!», «Здорово!», «Пипец!»…
– А что тут скажешь? – встает один из служащих, мужчина, одетый в белый халат доктора. Он поправляет стильные очки на носу и спокойно говорит. – Парень жив и скоро поправится.
– Это хорошо, дорогой мой Пантелеймон, но это не вернет данному региону 30 % сразу, – качает головой босс. – Время на исходе, и через несколько дней мне держать ответ. Какими данными я буду оперировать в споре с рогатым? А?
В кабинете снова начинается галдеж, а Никодим возвращается к своему стулу и обращается к коллегам.
– В данной ситуации есть только одна личность, от решения которой зависит резкий подъем уровня счастья. Вот эта личность, господа, – с этими словами на экране высвечивается трехмерное изображение вышеназванной персоны. – К сожалению, я никакого влияния на него не имею.
– Ну, с такими сложно…
– Да, это закоренелый отставник…
– Так случается. От одного перса иногда зависит жизнь и счастье других десяти…
– Будет трудно…
– Нет, этого не переубедить…
За столом снова разносится гул голосов. Но вдруг подхватывается молоденькая девушка и с укоризной смотрит на коллег.
– Что значит «Нет»!? Никаких «Нет»! Если он нашему влиянию не подвластен, значит он подвластен влиянию кого-то другого. И в данном случае есть такой персонаж, и он мой. Так что, коллеги, держитесь за стулья, потому что сейчас где-то разразится гром, вспыхнет молния и ураганным ветром снесет кому-то крышу!
Глава 36
Кирилл
– Что ж, на этом и договоримся, – кивает мне пожилой статный мужчина в дорогом костюме, встает и пожимает мою протянутую руку.
Он улыбается вежливо, и я тоже киваю ему с улыбкой.
– С вами приятно иметь дело. Будем рады сотрудничеству, – на автомате отвечаю я, совсем не задумываясь о смысле сказанного. Это просто дежурная фраза в таких ситуациях.
– Мой юрист еще раз просмотрит договор и мы вышлем его на почту. Хорошего дня.
Мой собеседник желает «хорошего дня» так просто, как и я перед этим, чисто на автомате, как произносят фразы, не вдумываясь в слова: «доброго утра», «приятного аппетита», «удачи». Никто даже не задумывается, хороший этот день или нет.
Хотелось бы мне, чтобы этот день был хорошим. Но это невозможно. С той хрЕновой субботы каждый день для меня – плохой день. И я с трудом заставляю себя жить в этих плохих днях. В ту грёбаную субботу случилось страшное – я потерял ее. Я потерял свою самую прекрасную девушку в мире. Я потерял свою душу и тело мое от боли разваливается на части, а сознание мое разорвано в клочья. И каждый клочок этой нематериальной субстанции стонет и кровоточит…
Не в силах сдержать себя на одном месте, нервно мечусь по кабинету – к бару, за ноутбук, к окну, снова к бару. Может, стОит нажраться коньяку до поросячьего визга? Нет, не поможет. Пробовал уже. Только еще больнее потом, с бодуна.
– Кирюш, я заказала обед в «Эль-Помидоро». Не уходи, пожалуйста, доставят через десять минут, – голос Нины звучит так заботливо, что трудно отказываться и сопротивляться.
Есть совсем не хочется, но я соглашаюсь. Обед, так обед.
Останавливаюсь у окна, рассматриваю пасмурное небо и припорошенный мокрым снегом город. Холодно, мокро, зябко – все, как у меня внутри…
Снова и снова память возвращает меня в тот хренов день, когда я «стал мертвым». После того, как отвез флешку с программой в указанное место, вернулся в город, спустился в метро, как велел мне Дима. Видимо, это было нужно для того, чтобы меня не «снял» какой-нибудь меткий снайпер, то есть мера предосторожности…
Ждал, ходил по станции взад-вперед. Нервничал и порывался звонить всем подряд: Мише, Диме, Герасиму и похитителям. Но сдержался. А когда пришла СМС от Димы: «Едь в больницу на Кижеватова», сорвался, как ураган, и помчался по ночному городу, игнорируя светофоры и правила дорожного движения.
В отделении «Скорой помощи» меня уже ждали Миша со Светой, которая, прижимая к себе сына, плакала и повторяла лишь: «Прости, Кирилл, прости…»
Доктора и медсёстры стеной стояли и не пускали меня к Кате, пока дежурный хирург, которому надоела наша истеричная возня, ни вышел к нам:
– Герасимович Мирослав. Пулевое ранение в область груди. Задето легкое. Готовим к операции, – четко по бумаге читал доктор. Перевернув страницу, сделал паузу, глянул на нас поверх очков и продолжил. – Васильева Екатерина. Внешних повреждений нет. Внутренние – возможно, сломано ребро. Сейчас везут на рентген и томографию. Можете приехать завтра или позвонить. Результаты вам сообщат по телефону, указанному в приемном отделении. Это все.
– Как все? Нет, я останусь! Я должен увидеть ее, доктор! Я должен быть с…
– Прекращаем истерику, молодой человек! Васильева будет в порядке. Завтра увидитесь. Сегодня уже время посещений закончилось.
Но как они ни старались, ни доктор, ни медсестры меня из больницы так и не выгнали. И через два часа я все же держал Катю за руку, пристроившись на корточках у ее кровати. Она спала, получив обезболивающее, и не слышала моих признаний и извинений. Зато их слышал кто-то другой, стоявший за моей спиной. И этот «кто-то другой» был зол и непреклонен в своем решении.
– Если любишь – отпусти. Дай ей жить спокойно и в безопасности.
Басистый голос Катиного отца навсегда прописался в моем мозгу и прокручивается, как заевшая пластинка, снова и снова: «Если любишь – отпусти…»
Тогда, под давящим чувством вины и под грузом каменной плиты «наездов» подполковника, я отступил, я принял мысль о том, что Кате без меня будет лучше и безопаснее. Я согласился с этой мыслью. А наезжал этот генерал знатно! Так распек меня своим громоподобным басом, что я реально «стекал по стенке». И, млять, то самое чувство вины, оно меня держало за горло и не давало ответить генералу «парой ласковых».
Если любишь – отпусти…
И я отпустил. Я ушел и пропал из ее жизни. А она пропала из моей, в которой сейчас холодно, зябко, больно и… безнадежно…
Нина осторожно открывает дверь и вносит на подносе аккуратно сервированный обед.
– Кирюш, покушай.
Я безразлично киваю, мол «ладно, уговорила».
Нина вглядывается в меня пару минут, вздыхает тяжко и, оставив поднос на столе, выходит из кабинета. Я благодарен ей, что так заботится и сочувствует. И еще благодарен, что она молчит и не утешает. Нет таких слов, чтобы унять мою боль…
До моего обоняния дотягиваются вкусные ароматные запахи. Хорошо, значит мне удастся запихнуть в себя хоть что-то съестное. Я не ел нормально уже несколько дней. Если быть точным – четыре мертвых дня…
Четыре дня, как я стал просто зомби.
Из больницы я вернулся под утро воскресенья и весь день пил, чтобы заглушить боль. Звонил Миша, говорил, что забрал Свету с Пашей к себе в квартиру. Звонил Дима, отчитался по поводу того, что Сташевская и Кучинский были арестованы, и им предъявлены серьезные обвинения. Дальше я ничего не помню до понедельника, когда мне сообщили, что Герасимовичу сделали операцию и он находится в реанимации в стабильном состоянии.
А Катю из больницы забрали родители. Да, генерал настаивал, чтобы я больше не встречался с Катей. Я обещал… И ее забрали родители.
Жую свой обед, почти не чувствуя вкуса. Но понимаю – надо жить дальше. Надо как-то жить. Есть, спать, вести дела…
Да, насчет дел. Может погружение в работу отвлечет от тягостных мыслей? На сегодня больше никаких встреч с заказчиками не запланировано, а завтра приедут представители серьезного предприятия. Надо бы подготовиться и надо посмотреть их заявку, определить наиболее удобный и понятный интерфейс для программы, которую они хотят заказать. Ну вот, пока жую, можно глянуть, что они там прислали по факсу.
Открыв ящик стола, выуживаю бумаги, из которых вываливается флаер гостиницы во Флоренции. Млять! Я тупо стою и смотрю на него. Именно сейчас мы с Катей должны были быть там. Я собирался сделать ей предложение, мы планировали пожениться… Я хотел дочь… Я хотел семью. Но один генерал с громоподобным басом навсегда разрушил мои надежды и планы. И этот голос будет звучать в моей голове всю оставшуюся жизнь. Этот, мать его, бас хренов! Вот и сейчас он что-то там громыхает. Мля, не понял, тут громыхает?!
– А я сказала – не пущу!!! – орет в ответ ему Нина. – Стойте! Я вызову охрану!
– Вызывай! – соглашается бас.
Идрить его! Генерал явился! Ну и что ему на этот раз нужно?!
– Ниночка, не волнуйся, я поговорю с генералом. Принеси нам кофе, пожалуйста, – я сама вежливость, к хренам собачьим! И нарочно буду его генералом называть – я мстительный, чтоб он знал.
А незваный гость уже открыл дверь в мой кабинет и стоит, рассматривает меня. Оглядывает интерьер и оценивает обстановку. Чтоб его! Я тоже его разглядываю. Надо же, вырядился в мундир с погонами. А что, ничего так смотрится мужик – этакая мужественная глыба льда и кладезь силушки богатырской.
– Приличные люди фуражку в помещении снимают, – не могу удержаться от язвительного намека на то, что «уважения бы вам немного, господин генерал, к окружающим вас людям немного уважения». Не с сопляками тут общаетесь.
– Не ты свою секретаршу надул? – спрашивает генерал, когда Нина скрывается за дверью.
Вот, сука, он еще и «отстреливаться» будет!
– Нина – жена майора Дмитрия Смирнова, – зло отвечаю я и указываю «гостю» на кресло у небольшого столика рядом с баром-буфетом.
– М-м-м… – как бы «ух ты!», мычит генерал.
Снимает свою фуражку все-таки, и бросает ее на стол для конференций, но сам садиться не собирается. Вальяжно проходит к бару и рассматривает бутылки. Ну, и чего приперся, спрашивается?!
– Я выполнил все, о чем мы договаривались, господин Васильев. Чем на этот раз обязан вашему визиту? – также, не собираясь садиться, а лишь пристраиваю свой зад к столу и переплетаю руки на груди. – Давеча я уже выслушал все, что вы имели сказать. И, как вы помните, я согласился с вашими доводами о том, что я полный засранец и что Катя со мной в опасности. Я не звонил ей, не писал СМС и не слал писем на электронную почту. Или у вас другая информация?
Я злюсь и это придает мне сил. Да, я виноват. Да, все случившееся со мной и с Катей – от начала и до конца хрень полная. Я ее почти изнасиловал в первую нашу встречу, потом буквально принудил встречаться со мной. Одна только моя выходка в бильярдной чего стОит! Но это знаю я и я чувствую себя виноватым. А генерал знает только несколько эпизодов, которые, по сравнению с вышеперечисленным, «детские шалости».
А я злюсь сейчас из-за того, что это по его настоянию я чувствую себя «мертвым». Так ты пришел добить меня, генерал?! Нихрена! Я буду отстреливаться. Теперь буду. И ты меня не нагнешь!
– Это что, настоящий французский коньяк? – спрашивает он, присматриваясь к пузатой бутылке в баре.
Игнор моих вопросов. Может и мне проигнорировать?
– Нет, подделка. На Дерибасовской такой шмурдяк майстырят, – не удерживаюсь от сарказма.
– Угостишь шмурдяком-то? – пропустив мимо ушей мой ироничный ответ, спрашивает эта глыба льда, поворачиваясь ко мне.
Устало ухмыляюсь:
– Берите, пейте, что хотите.
Я не двигаюсь с места. Не холуй я тебе, генерал. Прислуживать не собираюсь.
А генералу, видимо, по барабану мое язвительное и негостеприимное поведение. Его не просто смутить – он у нас глыба льда.
– Кирилл Иванович, кофе, – в двери появляется Нина и бросает на меня настороженный взгляд.
– Спасибо, Ниночка, – отвечаю секретарше и киваю, мол «все хорошо». – Оставьте на столике.
Нина повинуется и делает знак, типа «если что, я за дверью с бригадой охранников». Я киваю, мол «спасибо, понял».
Генерал, кажется, улавливает смысл нашей пантомимы и обращается к Нине:
– Не волнуйтесь, я сегодня без ружья и сабли. Вашему боссу ничего не угрожает.
Нину не так просто смутить и она демонстративно несколько секунд осматривает генерала с ног до головы, кивает, направляя в него указательный палец, мол «только попробуй», и скрывается за дверью.
– Давай, программист, накатим по пятьдесят, – предлагает мне этот наглый тип, откупоривая бутыль с настоящим (что там говорить, другого не держим) французским коньяком. Как-то по-хозяйски у него это все получается. Наливает в пузатые фужеры по чуть-чуть и подносит мне.
Ну, надо же?! И корона с погонами не свалилась! Ладно. Выпью. Посмотрим, что у него на уме. Не просто же так явился ко мне при всем параде.
Звонко чокаемся и смакуем обжигающий напиток. Хорошо, что я успел перекусить, а то бы долбануло в бошку, и я бы этому генералу таких «звезд…юлей навешал» под градусом, что мало бы не показалось.
– Жена не разрешает пить коньяк, – жалуется он мне, причмокивая. – Говорит, давление поднимает, а оно у меня и так высокое.
– Сочувствую, – говорю я, а сам злорадствую, похоже.
– У меня дома феминистический бойкот, прикинь, программист! И все из-за тебя.
– Да ну? – удивляюсь я (опять же, злорадствуя). – А теракт на Мюнхенском вокзале тоже на меня повесите?
Не могу удержаться – так и прет меня «зацепить генерала» или огрызнуться.
– Я ж наш с тобой разговор в больнице записал на диктофон. Ну так, на всякий случай. Если ты нарушишь обещание – предъявить тебе, – сообщает он, подходит и притыкает свой зад на мой стол, точно как я, но в безопасном метре от меня. Правильно, ко мне сейчас лучше близко не подходить. – Ну и не досмотрел я. Нашли женщины эту запись. Послушали и накинулись на меня обе.
– Долго били? – хмыкаю я. – Мне вас пожалеть?
– И вот в чем штука-то… – пропуская мои выпады мимо ушей, продолжает он и вздыхает. – Крыть-то мне нечем…
Молчим. А что мне ему сказать? Лучше подожду и узнаю, зачем все-таки он приперся.
– Году так в э-э-э… не важно, при Советской Власти еще, – словно сказочник из фильма, начинает он свой рассказ, – вел я дело одного полковника. У него в части солдаты гибли, походило на самоубийства, с десяток случаев наблюдалось. А я следователем был. Молодым, смелым и амбициозным. Честным был – взяток не брал, – уточняет он, нравоучительно подняв указательный палец. – Катюшке тогда лет пять было, не помнит она тот случай, – генерал бросает на меня косой взгляд. – Так вот. Вцепился я тогда в глотку того полковника, какпитбуль. На руках уже почти все доказательства были, чтобы посадить его и еще двоих офицеров. И тогда мне начали угрожать. Сначала телефонные звонки, мол «брось это дело, Васильев, замни». Я не реагировал. Ну что вы! Меня ж не запугать! А потом, однажды, Катюшка мне из садика записку принесла. Гордо так вручила, сказала, что дядя военный приходил прямо в группу и велел папе передать. Совершенно секретно и очень важно. А в записке той, помню до сих пор дословно:
«Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу,
Откусили мишке ушко,
И вспороли мишке брюшко».
Вот тогда мне стало страшно. Действительно страшно. Но не за себя. За Наташку и дочку. В тот же вечер я их в Крым отправил. Посадил на поезд до Симферополя. Договорился, что там встретят и отвезут в санаторий Министерства Обороны. Охрана там и все дела… Только не доехали они до санатория. Сняли их с поезда бандюки эти, мать их так! Сняли и увезли куда-то. А от меня потребовали закрыть дело.
На этом генерал умолкает и рассматривает свой пустой фужер. Зацепил он меня своим рассказом, поэтому беру бутыль, наливаю нам еще по пятьдесят и жду продолжения.
– А как дело закрыть? Уже никак. Колеса завертелись, паровоз тронулся. Много народу уже к расследованию подключилось. Куда их всех денешь? Как им рты теперь закрыть? В общем, искал я выход, понимая, что мне «жопа», в любом случае. Если отступлю – мои погоны полетят и моих подчиненных тоже. Да, хрен с ними, с погонами! Дочка с женой – вот все, ради чего стоит жить. Как их спасти теперь? – генерал снова вздыхает и я вижу, как подрагивает его рука с фужером.
Видно, воспоминания до сих пор болезненны, хоть и времени прошло немало.
– Смирнов… Знаешь, дед твоего друга, Дмитрия Смирнова, он тогда в КГБ высокую должность занимал. К нему я кинулся, пробился. Буквально, силой пробился. Выслушал он меня, покачал головой и говорит: «Расследование преступлений военнослужащих не в нашей компетенции. Так что, извини…». А я ему: «Преступления военнослужащих – это преступления против государства. Что может быть важнее армии в государстве? Государственная безопасность под угрозой», ну, и все такое. В общем, уговорил я его. Совместными усилиями моего ведомства и КГБ нам удалось найти и освободить Наташку с Катюшкой, а также завершить расследование и посадить виновных в смерти солдат.
Генерал замолкает, а я жду продолжения. Не просто так он мне рассказал эту историю из своей жизни.
Снова пригубив коньяк, мужик вздыхает и продолжает:
– Катюша не помнит, что и как там было. Это хорошо. А Наташа… Она никогда мне этот случай не вспоминала и не жаловалась, хотя, уверен, была напугана до смерти. А вчера она мне вспомнила. Да так вспомнила, иттить… Как танком по мне проехала! Всегда такая тихая была, даже спорила редко. А вчера, как на метлу села, ей Богу! Отчехвостила меня – еле утихомирил. И условия мне поставила…
Я уже догадываюсь к чему клонит генерал, но млять, я ж тоже хочу «отыграться». Предполагаю, что извиняться будет, или хотя бы намекнет на извинения. И я молчу, только бровь моя вопросительно поднята.
– Ладно, – он ставит пустой фужер на стол и направляется к двери.
Не понял? Это все? Моя вторая бровь взлетает на уровень первой.
– Не сердись на меня, программист… – говорит он, останавливаясь, но не поворачиваясь ко мне. – Я за дочь испугался.
Он берет свою фуражку и, наконец, поворачивается ко мне лицом. Взгляд серьезен и холоден. Разве так извиняются?! Он точно, зараза, глыба льда!
– Ты знаешь, где мы живем. К ужину Наташа обещала торт испечь, ее фирменный, вкусный.
Он привычным движением надевает фуражку, центрует ладонью и замирает на секунду, глядя выжидательно. Ждет ответа? Что ж, я отвечу! Я, мать твою, так отвечу сейчас!
Так, Кирилл, голос настроить пониже, как учил меня преподаватель по вокалу и в бой!
– Вы мне душу вырвали в той больнице! – теперь уже мой бас звучит угрожающе. – Разметали в клочья и растоптали своим кирзовым сапогом! Вы, ваше благородие, заставили меня отказаться от любимой девушки, выбили из меня клятву не приближаться к ней и исключить всяческие контакты! Но вы не только мое сердце порвали. Вы подумали о том, что Катя почувствовала, когда я не пришел, не обнял, не утешил, не забрал ее из больницы?! Я должен был быть с ней рядом! И я был бы там с ней, каждую грёбанную минуту! Если бы не вы, она бы знала, что я люблю ее, что не брошу, что я благодарен ей за ее смелость и мужество! Вы убивали не только меня, вы убивали и ее тоже!
В течение своего монолога я в ярости приближаюсь к генералу, готовый вцепиться в его мускулистую шею. Единственное, что меня останавливает – он все-таки отец Кати, и задуши я его сейчас, она может расстроиться. Но я позволяю себе подойти почти вплотную и упереть свой кулак ему в грудь. И пусть эта ледяная глыба стоит здесь, не шелохнувшись, я, млять, выскажу все до конца.
– Она должна была знать, что я прочувствовал каждое мгновение ее страха и ужаса, когда ее похитили! Она была храброй и находчивой, и им со Светой почти удалось сбежать от бандитов! И она должна была знать, что все это не напрасно, что я с ней, что я безоговорочно делал все, что требовали похитители – отдал бы все, ради ее спасения! Но она проснулась и не увидела меня. Я не пришел, не обнял, не пожалел ее, не объяснился, не похвалил за храбрость. Я повел себя, как последний мудак, когда уехал из больницы, и только потому, что вы вместе с моей душой вырвали из меня клятву больше никогда не приближаться к ней! А теперь вы, вот так запросто, зовете меня на ужин?! Типа, ничего, нахрен, не произошло?! Вашу мать!!!
Мне не хватает воздуха, а сердце колотится где-то в области горла. Я замолкаю и делаю большой вдох.
– Она знает, – спокойно отвечает мне глыба льда. – Она слышала запись нашего разговора. Она все поняла.
Я рычу от злости и от желания врезать по этой ледяной физиономии. Но сдерживаюсь – как ни крути, ударить будущего тестя не могу.
– Вот что, – я все еще держу кулак у его груди и даже нажимаю чуть сильнее. – Передо мной можете не извиняться. Но я приеду и прослежу, чтобы вы, ваше благородие, господин генерал, извинились перед Катей.
– Договорились, – ледяной ответ, быстрый четкий поворот через левое плечо и глыба льда чинно скрывается за дверью моего кабинета.
Я стою и перевожу дыхание, хватаюсь за ворот рубашки и, развязав галстук, расстегиваю несколько пуговиц. Понимая, что сейчас мне бы пара литров холодной воды не помешала, выхожу в приемную, где тут же Нина бросается меня обнимать.
– Кир, родной! Как ты его! Молодец!
Меня начинает потряхивать от нервного срыва. То есть, я сейчас должен был быть рад, что могу снова увидеть мою Конфетку, обнять ее, поцеловать… но меня трясет от злости.
– Нина, дай воды… холодной… – хриплю я ей в ухо.
Она ослабляет хватку, отстраняется, смотрит на меня изучающе, потом устремляется к холодильнику, который находится в кухне за перегородкой.
Я мешком валюсь на стул для посетителей. Двое охранников, которые наблюдали и слышали все, остаются в приемной и один из них передает по рации: «Все в порядке. Отбой».
– Тебе, может, скорую вызвать, а, Кир? – спрашивает Нина, когда я беру из ее рук пластиковую бутылку и присасываюсь к горлышку.
– Мне… – бульк, бульк, вода вливается в горло, а когда дыхания уже не хватает, опускаю бутылку и вдыхаю глубоко, – цветы закажи… два букет. Шампанское еще, ну, то сладенькое… и… – бульк, бульк, еще пара глотков и я вытираю небритый подбородок рукавом, – найди то кольцо. Помнишь, что я чуть не выбросил в окно. Оно где-то тут падало…
– Помню, конечно, как ты тут брюликами разбрасывался в сердцах. Я его в твой сейф положила, там, в кабинете.
– Хорошо, – я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. – Пусть водитель ждет меня в 16:00. Сам за руль сегодня не сяду.
– Правильно. Хорошо, все будет сделано, – Нина проворно ныряет за свой стол и начинает стучать пальчиками по клавиатуре.
– Звонила в больницу? К Герасиму уже пускают? – спрашиваю я, наблюдая за девушкой.
Она похорошела. Чуть округлилась вся, но ненамного, а стала более женственной и привлекательной. Тут же подумал о том, что Катя тоже станет такой, и будет еще более желанной.
– Пускают уже, – улыбается Нина. – Можешь ехать в четыре часа, как раз начнется время посещений. Второй корпус, хирургия, палата 214.
– Купить надо ему что-то. Апельсины, что ли? – я закрываю лицо руками, тру глаза и щеки, потом фокусирую взгляд на парнях из охраны офиса. – Хотя, какими, нахрен, апельсинами можно отблагодарить за спасение жизни?…
– Это – да, Кир, – кивает мне Нина. – Но ведь, помнится, ты тоже спас Герычу жизнь однажды. Так что вы квиты. Но я приготовлю к четырем передачку для нашего героя, суперскую, ему понравится.
– Но учти, что ему, видимо, еще не все можно есть…
– Я уже узнала, что можно, а что нельзя, – щурится она в скептической улыбке.
– Ты – золото, Ниночка! Ты, просто клад! – искренне хвалю я свою секретаршу и, тяжело поднявшись, слегка покачиваясь, ухожу в кабинет.
