Текст книги "Тонкий лед (СИ)"

Автор книги: Aka Undertaker

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Это третий раз. Предыдущий был полтора года назад и первый за год до того. Как я уже говорил, каждый раз это было его добровольное решение. Он очень умный парень и всегда готов признать, что ему нужна профессиональная помощь. Предыдущие разы тоже были последствием его поездки к родителям. В первый раз он смог сам вернуться, но потом закрылся в комнате и не выходил двое суток. Мне пришлось взламывать дверь и… я не хочу бросаться в подробности, но он не был в хорошем состоянии. Настолько не был, что пришлось вызывать скорую. Когда он пришел в себя, дал согласие на перевод в психиатрию. Второй случай был похож на этот. Он написал, что выезжает, и когда его не уже неделю как не было, я стал ему звонить. На звонки он не отвечал, я поехал за ним и нашел на обочине дороги, по которой он всегда возвращался. Он не смог назвать ни своего имени, ни адреса. Он в целом ничего не мог сказать, просто повторял «домой» и все. Только в машине он немного очнулся, узнал меня и попросил отвести сюда.

Честное слово, Лайла, он не псих. Немного чудак, но он не опасен ни для себя, ни для общества. Просто чуткий мальчишка с тяжелым детством.

– Я знаю, Питер. Я видела плохих людей, которых по праву можно было бы назвать психами. Только вот у них не было оправдания в виде официального диагноза.

Я знаю, о чем ты переживаешь. Похоже, у Гарретта научилась мысли читать. Я не оставлю его. Никогда уже. И если его родителям так нужно будет попить родной крови, то пусть сначала справятся со мной. Я никогда не брошу его. Но ты не подумай. Мне вовсе не жаль его или что-то в этом роде. Может, ты меня еще не раскусил, но я совсем не сочувствующая мать Тереза. Он никуда от меня не денется, потому что слишком много мне должен и за всю жизнь не выплатит свой долг.

Питер выслушал меня молча и с явным облегчением кивнул. Он явно давно во мне разобрался.

Я просидела у кровати больного весь оставшийся день. Питер присутствовал набегами, он заехал еще раз ко мне домой, привез книги, чтобы я не сошла с ума от безделья. Потом съездил к ним домой и привез вещи Гарретта. После своих рейдов он немного посидел с нами, а потом отлучился работать. Как оказалось его ординация находилась в этой самой больнице.

Я читала спящему кудрявому парню «Под стеклянным куполом» Сильвии Плат. Не самое жизнеутверждающее чтиво, но не выбирать же мне специально книги под вкусы и нужды человека, который даже не соизволил очнуться.

Я успела прочесть всю книгу, а он так и не открыл глаза. Меня бы скорее всего снова охватила паника, если бы я как минимум полчаса пристально не следила за его мерно вздымающейся грудью.

Потом я проголодалась и, решив, что я вообще-то обиделась на такое возмутительное поведение, с тревожным сердцем пошла искать больничный буфет. Страх, что Гарретт проснется и окажется в одиночестве не позволил мне спокойно поесть, поэтому я, купив себе сэндвич и кофе, на всех порах помчалась обратно. Но к моему разочарованию этот бессовестный дурак даже не думал просыпаться. Свой сэндвич с курицей я съела в злой тишине, запивая карамельным латте.

Он не пришел в сознание даже когда после приемных часов к нам зашел Питер. Он пытался остаться на ночь, но был со всей строгостью выпровожен мною домой. Еще нам тут не хватало постоянного присмотра мозгоправа.

Я читала Гарретту «Избранное» Уильяма Блейка, и сама не заметила, как выключилась, опрокинув голову на больничную койку.

Разбудило меня странное ощущение, словно кто-то потянул за мою руку. И это было очень кстати. Мое ходячие безобразие наконец-то проснулся. Видимо, он не сориентировался со сна, пытался подвигать конечностями и потянул вместе с тем мою руку, которая все это время крепок сжимала его ладонь.

– Лайла, что происходит? Боже мой, где я был? Я понимаю, где я сейчас, но что произошло? – парень медленно бормотал слабым голосом, с трудом раскрывая глаза. Ему сильно повезло, что в палате горел лишь вспомогательный приглушенный свет, а шторы были плотно задернуты.

Я уже собиралась ответить, конечно же в своей язвительной манере, но он не дал мне, внезапно всполошившись и резко поднявшись на кровати.

– Подожди! Скажи, я ведь не пропустил ни одного дня?! Хотя бы сообщение каждый день – я ведь выполнил условие?! – он звучал не на шутку встревоженным, и я со стыдом и скрытым удовлетворением вспомнила свою прощальную угрозу.

– Успокойся, чудик. Передо мной ты чист и невинен.

Он с ощутим облегчением опустился обратно на подушки, издав долгий вздох.

– Значит, я имел право вернуться? Ты ведь ждала меня? – он повернул голову ко мне, разметав кудри по подушке и спросил улыбаясь мягко, но глаза выдавали лукавство. Вот же бессовестный проныра!

– Ждала. Но это было в последний раз. Я больше никогда не соглашусь ждать тебя.

Гарретт побледнел и в его глазах появилось совершенно невыносимое отчаяние. В его мыслях я ставила ему ультиматум, что-то вроде «я или твоя семья». Было невыносимо держать его в неведении моих планов, и я сразу же продолжила свою мысль:

– Если тебе понадобится уехать, один ты больше не поедешь. Хочешь или нет, но я буду с тобой. Я теперь всегда буду с тобой, как минимум в одном городе. Либо так, либо я навсегда исчезну из твоей жизни. Я не железная, Гарретт. Я не могу быть как какая-нибудь благородная жена арестанта, которая с младенчества приучена ждать не хуже Хатико. Я не такая. Я вспыльчивая и нетерпеливая и я больше никогда не буду смирно сидеть и ждать тебя. Если хочешь приносить себя в жертву семье, я не против. Но только в моем присутствии.

Я была в запале и могла наговорить еще кучу всего, но Гарретт остановил меня, мягко сжав за руку.

– Я люблю тебя, Лайла, – я посмотрела на него и в добрых ласковых глазах увидела, что меня поняли и со мной согласны. Я молча кивнула.

========== XXV. ==========

Оказалось, что Гарретт очень умно очнулся где-то за полчаса до подъема. После его лечащего врача, который пришел проверить общее состояние парня, нас навестил сияющий Питер, которому по всему видимому уже донесли о чудесном пробуждении нашего кудрявого божьего сына.

– Отоспался, я надеюсь? Нехорошо получилось, друг мой. Ты даже не представляешь, в какой тревоге Лайла просидела рядом с тобой все то время, пока ты крайне беспечно пребывал в стране грез, – ожидаемо парень начал с шутливых претензий.

– Простите меня. Я снова доставил вам кучу хлопот, – зря Питер поднял эту тему. Насколько я знала Гарретта, он всегда очень серьезно воспринимал слова, что кто-то из близких тревожился из-за него. – Боже мой, Лайла! Я же обещал, что никогда не доставлю тебе проблем. Я не исполнил свое первое обещание, – он посмотрел на меня совсем не с шутливым страхом, чем заставил меня тяжело вздохнуть.

– Согласна, не стоило тебе давать таких обещаний. Особенно учитывая, что ты весь в целом одна большая проблема. Но что уж тут поделать? Ты мой крест и мне тебя нести, – я снова тяжело вздохнула, нагнетая пущего драматизма.

Оба парня внимательно меня осматривали, не в состоянии решить, не сошла ли я с ума, проведя целые сутки в психиатрическом отделении.

Дурачить их было очень приятно, но я все-таки не каменная и поэтому сама не удержалась. Оба друга облегченно выдохнули, когда я негромко рассмеялась.

– Господь, спаси мою душу! Лайла, я уже думал, что мне придется организовывать госпитализацию еще и своей подруги! Представь, какие бы слухи поползли по больнице! Молодой, привлекательный гений психотерапии практикует зловещие процедуры на близких друзьях, отчего те совершенно теряют разум! Да я бы стал живым персонажем романа Эдгара Аллана По. Хотя, в принципе неплохая репутация для будущего светила психиатрии. Лайла, можешь спокойно терять рассудок.

Мы все рассмеялись и Питер со спокойной душой отправился проводить свои зловещие опыты над бедными пациентами.

– Лайла, если без шуток, я ведь правда обещал тебе – никогда не доставлять неприятности. Я обещал тебе не быть причиной твоих тревог. Я обещал это тебе и не сдержал обещание, – Гарретт впился в меня своими внимательными глазами цвета фундука и весь очень серьезно выглядел так, словно тема вовсе не исчерпана.

Мне оставалось лишь продолжать издавать тяжелые вздохи. Я накрыла руку глупого парня своей ладонью и ответила ему не менее серьезным взглядом.

– Гарретт, исполнение этих обещаний изначально не было тебе под силу, потому что это не в твоей власти. Только я могла решать, волноваться ли мне за тебя и считать ли одно твое существование своей персональной головной болью. Это было в моих руках, и я приняла свое решение. И чтоб ты знал, я не отступлюсь от него до конца. Ну или как минимум пока ты не сбежишь от меня или у меня не взорвется голова от постоянных мыслей, в какую передрягу ты вновь умудрился впутаться. В конце концов я ждала тебя всю жизнь и теперь моя главная ответственность – следить, чтобы ты был только моей проблемой.

– Тогда хотя бы признай, что это все того стоит. В конце концов наша любовь глубже океанов, – вот теперь разговор был исчерпан и обольстительный безобразник улыбался своей самой обезоруживающей улыбкой, тонко намекающей мне, что этого чертенка защищать придется не только от самого себя или самых близких людей, но еще и от кучи фанаток, которые незамедлительно слетятся на талант, невыносимую улыбку с ямочками и отвратительно притягательные две родинки над скулой.

Я смерила его суровым взглядом, заранее готовясь проводить долгие воспитательные беседы с целью отучить этого будущего Иисуса всех девочек от 12 лет от излишней дружелюбности.

– Если после всего этого ты сбежишь от меня с какой-нибудь девчонкой, которая едва закончила школу, я верну твое безжизненное тельце туда, откуда его изначально и достала.

Это была шутка в какой-то мере, но парень напряженно взглотнул.

– Лайла, но это ты девчонка, которая едва закончила школу. С кем еще мне сбегать?

– Гарретт, я тебя предупредила.

Парень примирительно вскинул руки и снова засмеялся своим медовым смехом. Я расслабилась и решила, что пока мы поживем в мире.

Все остальное время я пересказывала Гарретту новости, которые он пропустил в свое отсутствие. По большей части додумывая детали, учитывая, что я сама вовсе не была в состоянии полного присутствия весь этот месяц.

Всю идиллию нарушил совсем некстати нагрянувший психиатр. Это было ожидаемо, в конце концов Гарретт теперь был на стационарном лечении и вряд ли это подразумевало, что круглые сутки рядом с ним будет сидеть переживающая девушка.

Доктор сказал, что раз пациент пришел в себя, то с этого момента начинается его лечение, и это означало, что посещения теперь будут разрешены только в специально отведенные для этого часы. Он собирался наблюдать, как мы попрощаемся и видимо лично меня вывести, но под моим выразительным взглядом, врач все же догадался тактично подождать снаружи.

– Я не хочу, чтобы ты уходила. Но это ведь для моего же блага, верно? – Гарретт посмотрел на меня глазами потерянного щенка, и я на секунду подумала, что ни один охранник меня не сможет вывести отсюда.

– Да ни черта подобного. Тебе лучше со мной, но против больничных правил не пойдешь. Ты теперь настоящий арестант, а мне придется приходить к тебе на свидания, пряча в передачки ножи.

– Давай обойдемся без ножей, а то доктор Коулман вполне может продлить мое заключение, – со смехом ответил Гарретт. Милый мальчик совсем не подозревал, что это была шутка лишь наполовину.

– Мне надо идти, или твой доктор ворвется сюда и будет вытаскивать меня насильно, – от себя я подобного не ожидала, но в моем голосе слышались те же нотки потерянного щенка, что и просвечивали в глазах кудрявого заключенного.

– Возвращайся, теперь пришла моя очередь преданно тебя ждать, – он взял меня за руку и накрыл второй, заключая в нежный, теплый плен.

Да уж, никогда мне еще не было так тяжело от кого-то уходить, но за дверью раздалось весьма многозначительное покашливание.

Я склонилась над словно утонувшим в одеяле и подушках парнем и поцеловала моего брошенного мальчика на прощание в лоб.

Доктор психиатр стоял в коридоре и ожидал меня.

– Ну все, я бросила его, как вы и хотели, – это, наверное, была самая детская реакция из всех возможных, но я была искренне обижена.

– Мисс, поймите, я вовсе не пытаюсь разлучить вас с этим молодым человеком, просто порядок должен соблюдаться, особенно в моем отделении, – созданный мною образ безжалостного надзирателя таял на глаза. Доктор Коулман оказался приятным мужчиной лет пятидесяти, темноглазый и все еще темноволосый, хотя уже и с заметной благородной сединой. Он выглядел очень дружелюбным и надежным. Сама того не замечая, я проникалась все большим доверием к его персоне и была уже даже рада, что такой человек является лечащим врачом моего наивного чудака.

– Да, я понимаю. Извините, что сделала вас надзирателем концлагеря. Просто, знаете, его очень сложно оставлять, – я грустно вздохнула, в очередной раз поступая несвойственно себе, раскрывая как на ладони все мысли перед незнакомым человеком.

– Надзирателем концлагеря? Вот уж не ожидал, что могу производить такое впечатление. Мисс, вам нужно отдохнуть. Возвращайтесь завтра, хорошенько выспавшейся. Гарретта никто мучить здесь не будет, и я смею надеяться, что завтра он тоже предстанет перед вами в лучшем виде, – главврач отделения психиатрии посмеялся над моей нелестной характеристикой, но в целом он походил на заботливого отца.

– Доктор Коулман, а какое лечение ждет его? И как долго он должен будет пролежать здесь?

– Насколько я понимаю, юная леди, вы не родственница этому юноше. По всем правилам я не имею права раскрывать вам такую информацию. Но я сделаю исключение, потому что доктор Браун сообщил мне, что вы вероятнее всего будущая миссис Борнс, – я моментально вспыхнула, вовсе не ожидав подобной подлости от Питера, но довольно быстро взяла себя в руки, осознав, что это и в самом деле поможет мне занять практически семейную позицию по отношению к пациенту. Мужчина тактично не обратил внимания на мою реакцию и как ни в чем не бывало продолжил:

– Гарретта ожидает стандартное лечение для пациентов с его расстройством. Ничего страшного или жестокого, обычная терапия: индивидуальная и коллективная. Ну и медикаментозное лечение, но это вовсе не будет так как показывают в фильмах. Он не станет безэмоциональным зомби, не начнет слышать голоса или ощущать преследования, не назовет себя Иисусом и не будет заявлять, что его похищали инопланетяне, а правительство это скрывает. Я давно работаю психиатром и знаю, что люди думают о таком заведении. Ничего подобного не произойдет. Таблетки просто помогут ему успокоиться, приведут гормональный баланс в норму. Насчет срока пребывания, нынешний приступ был достаточно сильный, и реабилитация займет время. Я боюсь, что ему придется задержаться в наших стенах как минимум на месяц.

– Целый месяц?! Поверить не могу, что даже тут он умудрился все повернуть таким образом! Я говорила, что он мерзавец? – этот неблагодарный подлец снова заставлял меня ждать его и снова так долго. Он снова бросал меня.

– Мисс, не знаю, о чем вы говорите, и, пожалуй, оставлю это вам. Вы можете навещать пациента каждый день с пяти до восьми и по выходным дополнительные часы с одиннадцати до часу. В остальное время вам находиться здесь нельзя, и я не сделаю вам поблажку, даже если доктор Браун будет умолять меня на коленях. Мне очень жаль, но правила есть правила.

– Не переживайте, я не стану пробираться к нему по ночам через окно. Я буду приходить каждый чертов день в часы посещений и в дополнительные часы по выходным. Я заставлю его пожалеть, что он так накосячил. Он больше никогда не посмеет заставить меня ждать его. До завтра, доктор Коулман. Проследите, чтобы это недоразумение не сбежал от вас раньше, чем я приду.

========== XXVI. ==========

Август прошел для меня в психиатрическом отделении. Да уж, не так я собиралась провести свой второй месяц каникул. Но, честно говоря, это вовсе не было плохое времяпрепровождения. Даже совсем наоборот, каким-то образом это были веселые, легкие часы.

Я в точности исполнила свое обещание приходить каждый день. Я приносила с собой книги и читала их Гарретту вслух, а когда я уставала – читать продолжал он. Пару раз я решила повредничать и приносила свой учебник по биохимии, но чаще всего это были художественные произведения, чтение которых я постоянно отодвигала из-за непрекращающейся учебы. Иногда, когда я читала, Гарретт рисовал или писал стихи для новых песен. Временами он играл мне, а иногда устраивал концерты для других пациентов и их посетителей. С общего согласия и личного разрешения главврача, конечно же.

В выходные с утра заходили Эмили с Марком. Они очень явно волновались за парня, но все-таки это не был его первый привод, поэтому уже на втором посещении им удалось хорошо провести время с неунывающим музыкантом. Больше всего Эмили переживала, что они не могут навещать его чаще, поэтому дважды в неделю передавала ему посылки через меня. Я даже немного завидовала этому особому обращению, но так как меня тоже кормили домашней выпечкой из передачки, я не сильно возмущалась. Эмили была чрезвычайно сердобольной, поэтому передавала в таком количестве, что Гарретт даже при самом большом желании бы сам не управился. Как минимум половина посылки делилась между медсестрами и некоторыми пациентами, к которым добрый мальчишка успел уже прикипеть всем сердцем.

Питер в часы посещения не заходил, пользовался своим положением и заглядывал к другу в течение дня. Но содержимое посылок мимо него не проходило, что было слегка различимо по круглеющим щекам, это делало его просто очаровательным. Мы с Эмили не упустили подобные изменения из виду, и наш пухлый психотерапевт обиделся и целую неделю не открывал кабинет, когда мы приходили его проведать.

Но в целом дела шли очень хорошо. Предсказание доктора Коулмана сбылось и Гарретт действительно быстро шел на поправку, радуя меня своим уже гораздо более здоровым видом и неизменной любовью в ореховых глазах. Я видела, что он был мне благодарен, хотя мои поступки совершенно не стоили того.

Одним чудесным августовским днем, мы с Гарреттом в очередной раз коротали жаркие последние дни лета в его палате. Деревья за окном начинали желтеть, и в целом чувствовалось приближение осени. Лето день за днем медленно умирало, принося чувство легкой тоски. Прощаться совершенно не хотелось. Оно подарило мне столько волшебных моментов в этом году и с его уходом меня не отпускал страх, что вместе с жаром и бесконечно долгими днями из моей жизни уйдет все хорошее: вся любовь и нежность, все тепло и мягко баюкающая меня в своих объятьях надежда. Я боялась, что все светлые чувства смоет беспрерывными дождями и мое небо затянется тучами, не пропускающими ни одного ласкового лучика.

Я боялась, что, сотканный солнечным теплом и весенними цветами, Гарретт исчезнет с первым порывом пахнущего дождем ветра. Он выглядел как бог летнего солнцестояния, но я забывала, что его мне подарил февраль.

Видимо, обдумывая все это, я выглядела как-то особенно потеряно, потому что, все это время спокойно бренчащий, парень пристально уставился на меня. И дошло даже до того, что он отложил гитару на кровать и наклонился ближе ко мне, выжидающе сомкнув руки на коленях.

– Лайла, что происходит? Ты выглядишь так, словно думаешь о тех вещах, которые не являются правдивыми, но ты еще это для себя не выявила.

Настал мой черед пристально вглядываться в парня.

– Только не говори, что у меня и для такого рода мыслей есть специальный вид.

Парень мило хихикнул, словно выдавая какой-то очень забавный секрет.

– Ты даже не представляешь, насколько у тебя выразительное лицо. Мои любимые выражения – это «злюсь, но сама не понимаю на что, поэтому постараюсь не показывать» и «прекрати читать мои мысли, проклятый потомок колдовского рода». А сейчас у тебя лицо «если ты не заткнешься, то мне придется подвергнуть тебя расправе», – мысль о приближающейся кончине парня особенно порадовали, поэтому он договаривал с улыбкой невинного ребенка, за спиной сующего пальцы в розетку.

– Прекрати давать глупые названия моему выражению лица. Я серьезно, – несмотря на свои слова, я немного улыбалась. Гарретт всегда знал, как поднять мне настроение и точно выбирал момент, когда это действительно необходимо.

– Хорошо, я не буду, но взамен ты расскажешь, что же тебя беспокоит. И я тоже серьезно, Лайла. Когда ты из-за чего-нибудь волнуешься, я тоже начинаю переживать. А мне вредно, я ведь на лечении, а значит болен, – он продолжал свой шутливый тон, но слова его были серьезными, и он действительно не шутил.

– Ничего не произошло, и не произойдет. Просто очередной иррациональный страх. Я боюсь прихода осени. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. Чувствую себя, как ребенок, который все каникулы весело проводил время в лагере, но солнечные деньки заканчиваются и снова приходится с родителями ездить по магазинам и покупать ручки. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. У меня такое ощущение, что оно заберет с собой всех фей, эльфов и их волшебного короля. Я, наверное, впервые за всю свою жизнь действительно наслаждалась летом и теперь я не хочу, чтобы оно заканчивалось.

– Лайла…

Гарретт тихо и грустно произнес мое имя, встал с кровати и опустился на колени перед стулом, на котором я сидела. Я смотрела на него сверху вниз, а он на меня как любящий щеночек, пытающийся всеми силами подбодрить хозяйку. Он взял меня за руки и опустил голову на наши ладони, лежащие у меня на коленях.

– Я бы хотел сказать, что это не так. Что лето не заберет с собой ни капли волшебства из твоей жизни. Я бы хотел сказать, что осень будет такой же сказочной и все феи, эльфы и особенно их волшебный король сделают все возможное, чтобы твоя жизнь стала настолько прекрасной и чтобы это продолжалось так долго, что ты смогла бы наконец поверить в простую истину – чудо не во времени года, а в тебе самой. Я бы хотел тебе сказать, что все хорошее только начинается. Но эти слова мало что смогут сделать, потому что все добрые и правдивые слова слабее тех, которые заставляют волноваться и переживать. Все хорошее сначала должно дойти до головы, а до нее не добраться, пока сердце бродит в темноте. Поэтому я ничего не скажу. Все нормально, если ты боишься и все в порядке, если ты переживаешь о будущем, потому что настоящее такое хорошее. Это все замечательно, Лайла. Ты можешь испытывать все это сейчас, потому что эти эмоции сделают тебя только счастливее, когда твои страхи не оправдаются.

Я была благодарна, что он не смотрел на меня в этот момент, потому что ему в очередной раз удалось найти именно те слова, которые мне нужно было услышать и как это всегда случалось в последствии: глаза подставляли меня и я была не в силах сдержать слезы. Только вот проблема была в том, что Гарретт забрал себе мои руки, и я не могла остановить стремительные потоки соленной жидкости от впадения в мягкие волны каштанового океана, покоящегося у меня на коленях.

Подобное варварское вторжение не осталось в тайне от самого обладателя шелкового богатства. Он в недоумении поднял голову и уставился на мое уже зареванное лицо самым отвратительно-лукавым образом.

– Лайла, ты меня намочишь! А мне нельзя намокать – я заболею. И учитывая, что я уже болен, то от подобного я могу даже умереть!

– Гарретт, ты больной на голову, а других проблем у тебя нет. Ты уверен, что работал фокусником, а не клоуном? – да, этот парень был моим самым любимым человеком на свете, но я в любой ситуации оставалась собой и один только господь мог знать, за что этот человек полюбил меня взаимно.

– Ты, конечно, права, но все же могла бы и подыграть. Пусть проблемы у меня с головой, но лечат меня так, словно я от смертельной болезни умираю. А клоун для меня не профессия, а стиль жизни! – он трагично поднес свои руки, все еще держащие мои, к своему лбу и сделал очень драматичное лицо. Своего он в итоге добился, и я засмеялась.

– Я люблю, когда ты смеешься. Если бы я был волшебным королем, то твой смех был бы источником магии для всего королевства.

Его слова должны были быть продолжением шутки, но он смотрел так серьезно, что я смутилась. В его глазах всегда было что-то чудесное, но именно когда он смотрел на меня так, у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что в теле этого красивого мальчика живет что-то гораздо большее, чем простая человеческая душа.

– Мисс, вам пора. Часы посещения закончились. А вы, молодой человек, встаньте с пола, а то простудитесь, – глава отделения на своем примере доказывал, что все психотерапевты и психиатры профессионально обучались разрушать важные моменты.

Я глубоко вздохнула, прогоняя наваждение, в котором вокруг головы Гарретта блестел золотой ореол, формируя эльфийскую корону.

– Хорошо, я ухожу, – я встала со своего стула и помогла парню подняться на ноги. – Приду завтра ровно в назначенное время, не минутой позже. Принесу Мопассана, будешь мне читать.

Встав на цыпочки и легонько коснувшись губ парня, я попрощалась и вышла из палаты, оставив смущенного Гарретта наедине с его вторым лучшим другом.

***

– Ваша подруга верна своему слову не хуже средневековых рыцарей. Обещала приходить в любое возможное время и вот уже третью неделю ни единого пропуска. Похвальное упорство!

Парень лишь улыбнулся в знак согласия, но в его голове кружились далеко не радостные мысли, которое он бы и хотел озвучить, но это могло бы послужить лишь удлинению срока его госпитализации, поэтому со своими лечащим врачом он общался только в своих мыслях.

«Доктор Коулман, могу я вам кое-что сказать? Когда она рядом со мной, я забываю, что моя жизнь отвратительно жалкая и что я сам просто ничтожество, не заслуживающее места в этом мире. Когда она рядом, голос матери в моей голове замолкает, и я слышу лишь ее мягкие слова. Если я могу найти ее глазами, я больше не думаю о том, что когда-то сделал. И возможно, она могла бы стать моим исцелением, но, когда она уходит, я не могу найти ни одной причины не разбивать этот лед под своими ногами».

========== XXVII. ==========

Первая неделя сентября закончилась долгожданной выпиской Гарретта. Питер был занят, поэтому смог только проводить друга из стен больницы, но на улице его уже встречали Марк и Эмили. Я была рядом с самого утра, помогая собирать вещи и выслушивая наставления доктора Коулмана.

Странное, наверно, должно быть ощущение, когда забираешь своего парня из психушки, но за месяц каждодневного посещения, это заведение стало для меня практически родным и казалось, словно я просто помогаю Гарретту переезжать из старого места жительства на новое.

Изначально ребята должны были лишь подкинуть нас до квартиры парней, но Эмили разволновалась и заявила, что должна проверить, если в квартире хоть какая-нибудь еда, потому что, зная Питера, весь холодильник скорее всего окажется заставленным энергетиками и всякими полуфабрикатами.

Вот так я и узнала, что из двоих друзей кулинарным мастером являлся мой парень.

Предсказание Эмили сбылось, и вся кухня была завалена пустыми банками и коробочками от еды на вынос. Но в самом холодильнике ситуация все же обстояла получше: помимо всего вышеупомянутого, там еще лежали яйца, молоко, свежие овощи и упаковка сосисок.

Девушка тяжело вздохнула, припрягла Марка собрать и вынести мусор и прогнала нас в комнату, чтобы Гарретт с моей помощью разобрал вещи.

Оказавшись вдвоем в комнате за закрытой дверью, мы синхронно выдохнули от облегчения и, осознав такую гармоничную реакцию, рассмеялись.

– Я люблю Эми всем своим сердцем, но иногда мне кажется, что я в обществе не подруги, а своей настоящей мамы. А еще мне кажется, что Питер получит нагоняй, – парень хихикнул, видимо уже наслаждаясь будущей расправой над лучшим другом.

– Чувствует мое сердце, что если мы с тобой не поторопимся разобраться с вещами, то нагоняй будет ждать нас.

Видеть Гарретта в его собственной комнате здоровым и веселым было самым большим счастьем для меня на тот момент. Честно говоря, я все никак не могла отделаться от тяжелого ощущения, которое возникло, когда заведующий психиатрией провожал нас. В целом все было вполне ожидаемо: добрые слова о том, чтобы Гарретт больше в их стенах не появлялся, напоминания вовремя пить лекарства и все такое. Но что-то было в глазах врача: на своего пациента он смотрел с надеждой, а на меня – с тоской.

Тогда я не придала этому значения, да и сейчас тоже не видела особого смысла, но какое-то беспокойство все-таки сидело где-то в районе живота и царапало отравленными когтями изнутри. Но показывать его в день выписки было бы настоящим свинством с моей стороны, поэтому я незаметно сглатывала, не позволяя яду вытечь наружу.

Гарретт мои слова о нагоняе, который нас ожидает, всерьез не воспринял и первым делом плюхнулся на свою огромную кровать, которая была застелена свежими простынями ярко зеленого цвета. На фоне белых стен постель выглядела как весенний луг, а развалившийся в ее объятиях парень как никогда походил на сказочного эльфа.

– Я вообще-то серьезно. Нам стоит опасаться гнева матушки, – я с осуждением взглянула на его умиротворенное лицо, но, конечно же, я совершенно не сердилась.

– Полежи со мной. Меня хоть и выпустили, а я все еще больной и нуждаюсь в отдыхе. А ты будешь моим врачом, ты же тоже скоро станешь доктором.

– Если все, кто носит звание доктора, имели бы право лечить людей, население Земли сократилось бы вдвое.

Мое тихое бормотание не сбило Гарретта с миролюбивого настроя и в целом место рядом с ним на зеленой ткани выглядело так притягательно, что я в конце концов не сдержалась. Приняли меня в этом маленьком волшебном королевстве более чем тепло и даже сразу заключили в объятия.

– Только не долго. Тебе не только отдых полезен, но и физическая активность.

Умиротворение накрыло меня с головой, и я сразу же ощутила желание остаться в этом мягком плену навечно. Парень меня в этом полностью поддерживал и явно демонстрировал свою поддержку, уткнувшись мне носом где-то в районе шеи и нежно обвив руками за талию.

Было тепло и нежно. Я занималась своим любимым делом – перебирала руками его каштановые кудри. Их ласковый шелк струился между пальцев, переливаясь чуть ли не золотом. Я представляла, как это сияние сливается во что-то цельное и материальное и являет собой нечто наподобие короны или нимба. Эти фантазии навели меня на внутренний спор, кем же на самом деле является мальчик с ореховыми глазами – эльфийским королем, архангелом Михаилом или же самим Богом в его нежнейшем обличье.