Текст книги "Тонкий лед (СИ)"
Автор книги: Aka Undertaker
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Но рядом с Гарреттом все было иначе, конечно же. Он прогонял холодные ветра даже из самых отдалённых уголков моего сердца, выметал зимнюю слякоть, стирал изморозь со всех окон и приводил потерявшуюся весну, поливал цветы, зажигал везде свет. Делал все возможное, чтобы несмотря на окружающую мерзлоту, внутри меня всегда жило тепло и светило солнце. А по-другому и быть не могло, ведь начиная с одного удивительного февральского дня во мне больше не было места ничему другому, кроме как для волшебного короля и его безоговорочного правления.
Вот так и жили. Я с Анетт под покровительством солнца в человеческом обличье, а Питер, бедолага, один в их квартире. Но он сам все больше пропадал на работе, помогая несчастным жертвам фантомного февраля справляться с так хорошо знакомым мне внутренним холодом. И хоть в наши редкие встречи он всегда спешил пожаловаться на свою одинокую судьбу, но в его взгляде и голосе черным по белому читалась благодарность, что его лучший друг больше не был один в пустой квартире, ведя заведомо проигрышную войну против себя самого. Только вот не знаю, заслуживала ли я этой благодарности. Ведь из нас двоих далеко не ясно было, кто же на самом деле спаситель, а кто спасенный.
– Салют всем домашним обитателям, – прокричала я с порога, чтобы устроивший в моем жилище свою пещеру затворник точно услышал о моем появлении. Казалось бы, что житье в принадлежащей мне квартире должно было сделать Гарретта более внимательным к моей персоне, как минимум, но не тут-то было. По всему видимому, ему было совершенно все равно в каких помещениях уходить в свои волшебные миры, полностью игнорируя происходящее в реальности.
За та недолгое время, что парень жил со мной, я как минимум три раза пугала его своим «неожиданным» появлением. Хотя ничего особо неожиданного во мне, приходящей по вечерам домой конечно же не было. И теперь ради нас обоих свое возвращение я обустраивала как можно громче, чем в свою очередь пугала Анет, но в данной ситуации жертва моей бедной кошки казалось меньшим злом.
– Салют всем вернувшимся с научного фронта, – донеслось мне в ответ со стороны единственной комнаты, где приветливо горел свет и шуршали какие-то бумажки.
Заинтересовавшись, я пошла на звук и мне открылась чудесная картина Гарретта сидящего на кровати и увлеченно упаковывающего в красивую оберточную бумагу что-то плоское и квадратное. Он выглядел абсолютно погруженным в работу, аккуратно разравнивая складки и проклеивая все двусторонним скотчем. Анет составляла ему компанию, уютно устроившись в уголке и мирно посапывая. Красота, одним словом.
Я постояла еще около минутки, облокотившись плечом на дверной проем и с наслаждением наблюдая за трудягой, к этому моменту как раз заканчивавшим с бумагой и теперь искавшим лучшее место для золотого бантика. У меня не было ни малейшей идеи, для кого предназначался подарок. Очевидно, что не для меня, раз с таким умиротворением все делалось в моем присутствии. Уж что-что, а сюрпризы парень устраивал с талантом агента разведки.
Я подошла ближе и наклонилась, чтобы ближе рассмотреть красиво с заботой и вниманием упакованный подарок. А когда обратно выпрямлялась, встретилась взглядом с ореховыми глазами, которые не менее внимательно наблюдали за моими действиями. Я даже и не заметила, что подошла так близко. Мы практически сталкивались лбами.
Такие «случайности» больше не могли меня смутить, в конце концов ближе нам с Гарреттом едва ли было куда становиться. Поэтому я просто улыбнулась своему застывшему в ожидании парню, и приподняв голову невесомо коснулась губами его лба в нежном, почти материнском жесте. Это волшебное чудо в ответ лишь незаметно покраснело на кончиках ушей и ответило ласковой улыбкой.
– Кто счастливчик? – уже полностью выпрямившись, я кивнула в сторону подарка.
– Для Питера. У него день рождения на выходных.
Я озадаченно нахмурилась, пытаясь вспомнить, слышала ли я до этого вообще о приближающейся дате. Но в голове ничего не всплывало.
– Так Питер скорпион? Это многое объясняет, – в итоге ответила я, решив не заострять внимание на собственной неосведомленности.
– Ты веришь в астрологию? Я думал, что для тебя это слишком ненаучно, – лукаво усмехнулся парень, намекая на мини перебранку, которую устроила я с Питером, когда тот решил пошутить, что мы с Гарреттом пара, ходящая по тонкому льду, учитывая, что он козерог, а я овен.
Я фыркнула, присаживаясь рядом на кровать, как раз между обоими ее обитателями.
– Я, как ученая, допускаю возможное существование каких угодно сил и их влияние на физический мир, даже если мы пока не обладаем такими методиками, чтобы это все доказать. В конце концов единственная истина заключается в том, что я знаю лишь то, что ничего не знаю, – кошка вскинула сонную мордашку, реагируя толи на философские изречения древних греков, толи на мою руку, поглаживающее упитанное брюшко. – Есть только одна вещь, которую я всегда буду отрицать, даже если все научное сообщество будет доказывать мне обратное. Не существует такой силы, которая могла бы разлучить меня с тобой.
– Не могу тут с тобой поспорить, да и не хочу, – довольно промурчал парень, приобняв меня за талию и утягивая в сладкий, щемяще нежный поцелуй. Все-таки в совместном проживании определенно были свои плюсы.
– А что ты ему подаришь? – через минут десять ласковых нежностей спросила я, накручивая на палец его кудрявый локон. Мы уже лежали на кровати, переплетя все конечности и разделяя одно дыхание на двоих.
– Я написал ему песню. Давно уже на самом деле, но все как-то не появлялось правильного момента, чтобы ее представить. И тут я нашел идеальную возможность, не без помощи мистера Лиетта, должен признаться. Он подсказал мне мастера, который работает с винилом и в общем, мы записали песню на пластинку, и получился лучший подарок, который я только могу сделать моему лучшему другу. Ты знала, что Питер большой фанат винтажных проигрывателей и что из нас двоих коллекция виниловых пластинок гораздо обширнее у него?
Я отрицательно мотнула головой, открывая для себя одну за другой неизвестные мне до этого черты человека, которого вообще-то считала другом не последней важности.
– Я вообще о Питере ничего не знаю. Да и о вашей дружбе тоже. Странно, вроде мы так часто проводили время вместе, но я почему-то ни разу не спрашивала о том, как вы познакомились, например. Даже стыдно как-то, – я продолжала неторопливо наматывать и разматывать каштановый шелк, неотрывно следя за этими незамысловатыми движениями.
– Ничего удивительного. Когда мы вдвоем у нас находятся темы поинтереснее мужской дружбы и нашей школьной жизни, а когда Питер одаривает нас своим присутствием, он мастерски все сводит к своим шуточкам и вызывает незамедлительное раздражение. А в такие моменты уже как-то не до ностальгических воспоминаний, – Гарретт усмехнулся, очень точно подмечая особенность своего друга. – Там на самом деле не о чем особо рассказывать. Он очень любит говорить, что терпит меня уже целую вечность, с самого основания мира, а если конкретнее, то уже больше десяти лет. Мы познакомились в старшей школе и практически сразу сдружились, не знаю даже как так вышло. Он в принципе всегда был таким же болтливым и дружелюбным, как и сейчас. Разве что раньше шутил и того хуже, но волшебным образом умел вызывать смех у всех окружающих. Конечно, он был популярен в школе, свой парень в любой тусовке, но знаешь, что было странно? Казалось, что никто не видел дальше этого напускного простодушия. Я не имею в виду, что Питер лицемерил. Вовсе нет. Просто он всегда был и есть гораздо больше, чем главный клоун в компании. Если уже на то пошло, то во мне этого клоунского артистизма значительно больше. В этом образе из нас двоих я настоящий, а Питер скорее любил, когда все вокруг чувствовали себя комфортно и своими плохими шутками старался помочь каждому выбраться из своей раковины и набраться смелости быть собой среди друзей. А сам себе этого позволить не мог. Может поэтому мы и сдружились ближе всех. Я люблю себе доказывать, что со мной Питеру никогда не приходилось играть в шута. Ну как минимум потому, что я эту роль добровольно брал на себя. Но в действительности, наверное, дело было в том, что если всем было достаточно Питера шутника и добряка, то мне с моими проблемами нужен был как раз тот Питер, которого кому угодно не покажешь. Ты знаешь, что я не особо дружен со своим психическим здоровьем как раз со старших классов. Не то, чтобы до того я был самым нормальным ребенком, но все-таки во время переходного возраста все стало гораздо хуже и по-хорошему мне нужна была помощь специалиста, но с моими родителями я мог рассчитывать только на не особо компетентного школьного психолога. Тогда мне было тяжело. Очень. И Питер все это видел и всегда был рядом, хотя я никогда не говорил ему, что со мной что-то не так. Никогда не просил относиться как-то внимательнее. Он, не знаю даже, просто чувствовал? Стоило мне только на секунду задуматься, что я больше не справляюсь, что мне не хватает сил бороться с самим собой, как он всегда появлялся тут как тут. Хватал за руку и вытягивал на поверхность, учил дышать заново. Он еще всегда находил общий язык с моими родителями. Удивительно, конечно, но ты сама знаешь, какой безукоризненный вид он может производить. Не знаю уж, какими путями, но он убедил моих родителей, что дружба с ним мне только на пользу и что он в состоянии поставить меня на путь истинный. Даже забавно, что они повелись. Учитывая, что это именно Питер всегда был моей первой и на тот момент единственной поддержкой в любых начинаниях. Он даже сам толкал меня в нужном направлении, куда я боялся повернуть. Это из-за него я участвовал в драмкружке. Он хотел, чтобы я поступал в музыкальную академию, но это было совершенно невозможно организовать с моими родителями, поэтому он настоял, чтобы я поступал на литературу. А когда узнал, что мне пришлось отчислиться, это он убедил меня сбежать из дома, перебраться к нему и начать уже заниматься тем, о чем я всегда только мечтал.
У меня никогда не было и не будет друга драгоценнее. Питер может быть жутко раздражающим, нетактичным. Временами в нем пересиливает психотерапевт и он становится холодным и замкнутым. Но как бы он ни менялся, что бы ни говорил и ни делал, он никогда не перестанет быть для меня самым родным человеком. Я никогда не смогу отплатить ему за все, что он сделал и до сих пор продолжает делать для меня. Честно говоря, иногда от этой мысли становится горько. Мне бы хотелось быть для него таким же светлым и нужным человеком. Дарить ему все то же, что он с такой, казалось бы, легкостью дарит мне. Но это невозможно, потому что если для меня наше знакомство стало первым и необходимым чудом, то в его жизни оно не было хорошим событием.
Он всегда был до предела добрым и сочувствующим, а я словно паразитировал на всем хорошем, что он так щедро мне дарил. Деформировал его заботу, превращая ее в обязанность. И по-хорошему мне бы стоило послушать голос совести и отцепиться от него еще тогда в школе. Нужно было запереться в своем фальшивом убежище и не принимать его доброту. Тогда возможно он и не стал бы жертвовать своей жизнью ради меня. Но сейчас уже поздно что-то менять, потому что ничего и никогда не исправит того факта, что я превратил его жизнь в кошмар, на который он никогда не должен был соглашаться.
========== LIX. ==========
– Что ты имеешь в виду, Гарретт?
Мне не нравилось, куда зашел наш, казалось бы, невинный разговор. От горечи и чувства вины в словах и голосе парня сдавливало грудную клетку, свинцом заливая легкие. Каждый отголосок вины как наковальней отдавался в моей голове, выбивая способность мыслить здраво, растекаясь зубной болью, кровью на кончике языка. Казалось, что если прямо сейчас что-то не сделать, не предпринять, то меня накроет с головой этой беспроглядной чернотой, утянет на дно вместе с Гарреттом, который от сдавливающей боли уже даже не мог шевелиться, потерял возможность сопротивляться. Нужно было выныривать, откашливать вязкую вину, облепившую горло, делать глубокий вдох чистого свежего воздуха, не отравленного ядовитым прошлым и вытягивать за собой парня, потому что он снова вступил на тонкий лед, провалившись под который в этот раз уже не выберется.
– Питер никогда в этом не признается, но мне это не нужно. Я и так знаю, что свою профессию он выбрал из-за меня. По той простой, но глупой причине, что мне была нужна и до сих пор нужна помощь, которую мне негде было искать, не у кого просить. И он решил перекроить всю свою жизнь, отказаться от своих целей, чтобы вытащить меня. Я не хотел этого, никогда не просил, но его было уже не переубедить. Когда в выпускном классе он сказал мне, что решил не поступать в медицинский, вместо этого выбирая психологию, я не понял, почему он так резко изменил свои планы, но принял, потому что это было его решение и я доверял ему. Но позже, совершенно случайно, я услышал их ссору с отцом. Он тоже не понимал, почему его сын, который со средней школы бредил поступлением в медицинский, имел для этого все необходимые баллы и рекомендации, внезапно передумал и выбрал по большей части гуманитарную специальность. Да еще и такую эмоционально выматывающую и ну, по большей части, неблагодарную. И Питер ответил, что он не может позволить себе учиться в медицинском, потому что это займет слишком много времени и он может не успеть. Я бы и в этот момент не понял, к чему он клонит, но следующие слова его отца прояснили картину более чем. Их я помню дословно: «Ты не можешь подстраивать всю свою жизнь под нужды друга. Это неблагодарное дело спасать утопающего, в итоге он просто утянет тебя вместе с собой. Кто тогда разрушит свою жизнь, чтобы спасти тебя?». Дальше я там оставаться не стал.
Так оставлять было нельзя. Я может и эгоист, но позволить лучшему другу портить себе жизнь, только потому что сам себе помочь не в состоянии – это уже слишком. Как ты понимаешь, все мои слова были словно камни о стену. Он переводил тему, сводил все в шутку, а в конце концов сказал, что менять свое решение он не будет, и все дальнейшие разговоры на эту тему поддерживать не собирается. Мне пришлось смириться и принять его жертву. В конце концов это было сделано для меня, но подарок оказался слишком дорогим. Я никогда бы не смог отплатить чем-то хотя бы в половину столь же ценным. Поэтому единственное что я могу сделать и без сомнения буду делать всегда – просто быть рядом и принимать его таким, какой он есть и каким может быть из-за своей работы. Не создавать лишних проблем, следить за своим здоровьем и залечивать раны, который оставляют такие же пользующиеся его добротой нуждающиеся в помощи. И это тоже моя вина. Он хотел спасти только одного, но сейчас его на части разрывают целые толпы несчастных, вынимают последние осколки живой души, забирают себе и уходят. А он несмотря на выстроенную стену из шуток и иногда нечеловеческого холода, все равно с улыбкой протягивает окровавленные крупицы сочувствия, оставаясь один и ни с чем. Боюсь, что в итоге его отец окажется прав. Только вот не я его в итоге на дно потяну, но я буду тем, кто свою жизнь разрушит, но его спасет.
– Знаешь, я думаю, что Питера не так уж легко сломить. Мои слова имеют мало ценности в этом вопросе, я не так давно с ним знакома, редко вижу и практически ни разу не разговаривала по душам, но что-то в нем и о нем позволяет мне считать, что мы похожи. Не сильно, конечно. Мне до его добродетелей как египтянам через Красное море, но у нас схож образ мышления и защитные механизмы. И если я права, то никто не сможет утащить его на дно. Если уж он там окажется, то только потому что сам прыгнул за каким-нибудь легкомысленным любителем прогуливаться по тонкому льду. Но и в таком случае, переживать не стоит. Раз прыгнул, значит сам вынырнуть сможет и еще очередного бедолагу вытащит. Ему никогда не нужен был спаситель, так как это его роль, которую он принял, потому что мог. Сил было достаточно. И сейчас все еще достаточно, потому что ну не выглядит он как человек на грани. Ему сложно, он очень устает и это заметно, но он держится и будет держаться, потому что сам это выбрал. Собственноручно дорогу эту построил и будет идти по ней, пока ноги держат. А как поймет, что дальше некуда, впереди обрыв, то просто свернет и начнет в другом направлении камни раскладывать.
Поэтому не переживай за него слишком. Делай, что делаешь и будь рядом, но перестань брать на себя несуществующую вину. Мы ведь столько раз об этом говорили: решения, принятые другими людьми, даже если они напрямую касаются тебя и выглядят как «жертвы», все еще являются добровольными решениями этих людей и от тебя не зависят. Ты не можешь выбирать за других и говорить им как лучше. Если кто-то захотел сделать тебе такой дорогой подарок, да даже если кто-то решит всю жизнь тебе посвятить – это их сознательный выбор, и ты за него не в ответе. Поэтому перестань нагружать свою драгоценную кудрявую головушку переживаниями и беспочвенным чувством вины и помоги мне придумать, что Питеру подарить, – я мягко обхватила любимое лицо ладонями и несильно ущипнула не ожидавшего такой подставы парня за щеки.
Он притворно нахмурился и в ответ щелкнул меня по носу. Это грозило перейти в полномасштабные военные действия, если бы не обнаглевшая Анет, которая очень вовремя решила, что между нами происходит нечто требующее ее внимания. Пушистое животное с прыжка плюхнулась прямо в небольшое пространство между нашими бедрами и самодовольно взмахнув хвостом прошествовала прямо к месту, где мы с Гарреттом чуть ли не соприкасались лбами, настойчиво отодвигая нас друг от друга. В итоге она улеглась между нашими лицами да так, что мы оба утыкались носами в ее дымчатую шерстку. Нахалка довольно заурчала, а мы в голос рассмеялись. Кажется, как-то так выглядит семейная жизнь.
Неделя утекла ожидаемо быстро, учитывая добавившиеся к повседневным обязанностям хлопоты по организации не-такой-уж-и-сюрприз-вечеринки. Конечно же, о приближающемся дне рождении знали все кроме меня, включая мистера Лиетта, что было вообще-то настоящим ударом под дых.
Марк и Эмили в очередной раз предоставляли свой малый бизнес для наших нужд. Кроме того, они были и главными организаторами, если уж быть совершенно откровенными. Гарретт хоть и проявлял небывалый энтузиазм, а все-таки в таких делах был совершенно бесполезным. Но он вызвался помочь Эмили с готовкой и главное с выпечкой торта, так что никаких претензий к нему не было, да и быть не могло. Мистер Лиетт вместе с Марком заговорщически шептались, выбирая лучшие напитки и видимо планируя устроить настоящий бар с представлениями. Я практически не присутствовала при этих разговорах, но те крупицы, которые удавалось ухватить на лету, рождали тысячу и один вопрос касательно бурного прошлого моего любимого старика. Ну а моя помощь во всем этом беспределе была настолько минимальная, что в первые дни я снова повторяла свой предыдущий опыт выжидания у входной двери, так как накрывающий жаром стыд не позволял мне с полной уверенностью переступить порог. Эмили вновь приходилось практически затаскивать меня внутрь, а потом еще и читать длинные лекции о том, насколько мой мизерный вклад важен и что все присутствующие и даже по идее не знающий о происходящем именинник понимают и безмерно благодарны за то, что я умудряюсь в своем дьявольском расписании находить крохи, которые и трачу на маломальскую помощь. По большей части докупку всего необходимого и лазание по стенам в попытках достойно украсить территорию.
Вот так хаотично и протекали дни до празднества и уже накануне уставшие мы оглядели результаты своей работы и остались более чем довольны. Оставалось лишь дождаться вечера следующего дня, чтобы убедиться в валидности наших стараний. А именно в том, что звезда дня оценит по достоинству все что было сделано с огромной любовью и вниманием прежде всего к нему самому.
========== LX. ==========
Все было готово и каждый занял прописанную позицию. В лучших традициях сюрприз-вечеринок мы выключили свет во всем помещении и спрятались кто где с хлопушками, чтобы в ответственный момент выскочить и ошарашить именинника дружными возгласами. Все шло по плану ровно до того момента, пока вышеупомянутый именинник не вошел в погруженную во тьму кофейню с возмущенным возгласом «Да сколько можно-то? Каждый год одно и то же, а мне потом еще пару месяцев себя успокоительными отпаивать! Давайте уже, выскакивайте». И только после озвученного позволения, Марк включил свет, и мы не потерявшие ни грамма энтузиазма накинулись на парня вместе с поздравлениями и фейерверком из конфетти. Бедный Питер во время этой мини-атаки стоял, прикрывая голову и сжавшись словно подвергаясь бомбардировке. Ну, в целом так оно и было.
Дальше вечеринка пошла уже без подобной жестокости по отношению к звезде вечера. Даже наоборот, он выглядел более чем довольным нашими стараниями, а какие-то вещи даже восторженно комментировал. Таким образом была оценена моя настенная фреска, изображавшая широко известный анекдот про капитана Фрейда и юнгу Юнга, черничный пирог Гарретта, сахарное печенье Эмили и импровизированный бар Марка и мистера Лиетта. Каждый организатор данного празднества постарался на славу и получил свою дозу похвалы от благодарного именинника. Все шло замечательно и можно было позволить себе расслабленно выдохнуть, хотя бы на один вечер погружаясь в атмосферу семейного тепла и беззаботности. В этот момент не имело значение, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц или год. Главное, что сейчас все было хорошо и этого достаточно. Заботы, страхи и переживания не существовали тем вечером и каждый из присутствующих чувствовал это. Все просто наслаждались временем, проведенным вместе. Впитывали в себя все эти ощущения и воспоминания, чтобы греть себя холодными днями приближающейся зимы, напоминая, что и посреди ледяной пустыни существует теплый островок спокойствия и любви, где тебе всегда рады.
Пока Марк и мистер Лиетт разглядывали бутылки с напитками варьирующейся крепости, обсуждая что и с чем лучше смешивать, я отправилась помогать Эмили, которая выносила из кухни последние блюда. Вместе мы в два захода закончили сервировку стола и все дела были завершены, оставалось только насладиться едой домашнего приготовления. Глава нашего разношерстного семейства настойчиво звала всех к столу, и никто не смел противиться воле сердобольной женщины, поэтому через пару минут все заняли свои места. Шампанское было разлито, блюда разложены по тарелкам, а за столом царил восторженный шум из довольного мычания, комплиментов шефу и позвякивания посуды. Эмили одарила всех теплой материнской улыбкой и со смущением призналась, что для нее нет большего счастья, чем готовить для своей семьи. В ответ на эти трогательные слова сидящий рядом Марк ласково сжал руку жены, улыбнувшись с такой любовью в глазах, что мне даже неловко стало наблюдать за ними и я перевела взгляд на стол, с недоумением замечая, что мы забыли поставить Эмили бокал для шампанского.
После ужина опять-таки в лучших традициях деньрожденных вечеринок было запланирована раздача подарков.
Первым по правилу старшинства вызвался дарить мистер Лиетт. Старичок на секунду исчез в служебном помещении, а потом появился с массивной коробкой в руках, которую нес на чистом энтузиазме. С трудом поставив ее на пол перед именинником, старик кряхтя разогнулся, но с таким победоносным видом, что никому бы и в голову не пришло как-то намекнуть, что в его-то возрасте такие тяжести таскать не лучшая идея. Вместо это мы все подошли поближе, окружив заинтересованного Питера, который пока что не торопился открывать упакованную в красивую темно синюю подарочную бумагу коробку.
– Давай уже, сынок. На эту красотку нужно смотреть без всякой мишуры, – поторопил его в итоге нетерпеливый старик.
Питер послушался и аккуратно высвободил подарок из лишнего декора. Под ним находилась самая простая картонная коробка без каких-либо обозначений. Нужно было идти дальше.
Дальше тянуть парень не стал, и когда изнутри картонного контейнера показалась поверхность винилового проигрывателя, не смог сдержать взволнованно-восторженного выдоха.
– Боже, только не говорите, что это… – начал он, задыхаясь от переполнивших его легкие чувств.
– Именно так, Pioneer PL-70LII. Самый настоящий раритет. Без связей достать эту драгоценность сейчас невозможно, но ваш покорный слуга обладает всеми необходимыми знакомствами, – мистер Лиетт самодовольно кивал на каждое свое слово. И хотя свойственное старику самолюбование иногда могло вызывать лёгкое раздражение, в этот раз стоило отдать ему должное. Он не на пустом месте собой гордился.
– Господи, спасибо! Я никогда даже не надеялся увидеть его своими глазами, не то, чтобы владеть. Я буду беречь его как самое большое сокровище, пылинки с него сдувать буду, под стекло поставлю и пусть кто-нибудь посмеет хотя бы чихнуть в его сторону, – Питер расчувствовался не на шутку и казалось, что если не сбавить градус, то еще немного и парень расплачется, проливая слезы счастья на свое «самое большое сокровище».
– Кхм, – неловко кашлянул Гарретт, шагая вперед, тем самым обеспечивая необходимое перенаправление фокуса. Дорогому подарку больше не грозил соленый потоп. – Мой подарок идет как небольшой бонус к подарку мистера Лиетта, – с этими словами парень смущенно протянул уже знакомый мне конверт с золотым бантом по центру.
В отличие от меня Питер моментально понял содержимое пакета и разорвал упаковку со страшным нетерпением. Внутри оказался совершенно белый конверт с кругом посередине.
– Ты заслужил свою собственную песню. Спасибо за все годы твоего терпения и заботы. Эта мелочь, конечно, не сможет отплатить даже сотую часть твоей доброты, но я надеюсь, что, послушав ее, ты порадуешься. Ты будешь первым, кто ее услышит и, если хочешь – единственным. С днем рождения, мой самый лучший друг.
Я говорила, что соленый потоп больше не грозил? Забираю свои слова обратно. Не думала, что однажды увижу, как Питер заливается слезами. Как минимум точно не на его собственном дне рождении. Но мы имеем, что имеем, а именно Питера, согнувшегося пополам от сотрясающих его рыданий, прижимающего к груди виниловый диск с такой силой, что казалось одно неосторожное движение и пропали все труды музыканта.
Не одна я по всей видимости не ожидала такой реакции, Марк с мистером Лиеттом слегка отшатнулись назад, не зная, что делать. Эмили выглядела растерянной, и сама была на грани слез, мечась от желания подскочить к парню и успокоить и понимания, что сейчас не ее помощь была нужна. А я вполне осознанно отошла в сторону, освобождая место для того, кому действительно сейчас нужно было протянуть руку всегда такому сильному Питеру, который на самом-то деле глубоко в душе оставался тем добродушным мягкосердечным пареньком, кидающимся глупыми шутками только для того, чтобы все вокруг могли почувствовать себя лучше и которому было достаточно одного крошечного проявления ответной любви и заботы, чтобы надломиться, раскрывая все свои незаживающие шрамы.
И Гарретт шагнул вперед, исполняя обещанное, зализывая раны и просто находясь рядом. Одним только присутствием наполняя силой и уверенностью в собственной способности оттолкнуться ото дна ослабшими ногами, и выплыть на поверхность, разрывая стеклянную гладь. Вдохнуть полной грудью, выталкивая поселившееся в костях отчаяние и научиться жить заново.
Мы дали друзьям время и пространство решить все свои залежавшиеся вопросы и высказать уже то, что должно было быть произнесено годы назад. Мельком наблюдая за ними, я не могла не думать, о том, как же повезло, что для них еще не наступило то злополучное «поздно», когда слова перестают иметь значение, густым гноем скапливаясь в горле, а наружу только яд хлещет. Замечая, с какой заботой Гарретт притянул Питера в объятия и как крепко тот сжимал в ответ, одним только жестом обнажая всю свою потребность и признательность за эту дружбу, я думала о том, что Гарретт и отец Питера глубоко заблуждались, полагая, что он хотя бы даже в самых смелых фантазиях мог позволить кому бы то ни было разрушить свою жизнь или причинить себе боль в попытках спасти его. Зная Питера достаточно и наблюдая за ним сейчас, я как никогда ясно понимала, что сам по себе он не был ни сильным, ни неуязвимым, он просто был собой: человеком, для которого забота и стремление помогать нуждающимся были сродни металлическим каркасам и каменным стенам. И поэтому можно было за него не переживать, ведь человек, надежные руки которого сейчас поддерживали и дарили точку опоры, поклялся себе, что никогда не оставит своего лучшего друга на этом поле боя. Гарретт нуждался в Питере и никогда бы не смог избавиться от этой необходимости, но это было и не нужно. Ведь в своих потребностях они прекрасно дополняли друг друга, рука об руку каждый раз находя в себе силы подниматься с обессиливших колен и начинать все сначала.
========== LXI. ==========
Осень сменилась зимой, но вопреки моим ожиданиям время и не собиралось замирать, все так же продолжая свой стремительный поток и утягивая с собой каждого. Особенно это почувствовалось с приближением рождества. Город преображался, надевая разноцветные фонарики и разнообразные украшения. Владельцы некоторых домов и заведений словно соревновались в том, у кого фасад здания будет больше похож на портал в сказочную Лапландию.
Повсюду витал аромат праздника, а людей потряхивало от нетерпения, но это творилось за пределами моей досягаемости. В моей жизни рождества не существовало уже долгие годы. До переезда в отдельную квартиру мы с мамой еще пытались делать праздничный вид, но у обеих выходило настолько тоскливо, что как-то само собой мы перестали даже стараться. Не для кого было. Единственный член нашей семьи, по-настоящему ценивший волшебную семейную атмосферу зимних праздников, ушел настолько давно, что в родительском доме не осталось даже малейшего намека на его присутствие. Он и забрал с собой последнее ощущение чуда, вырвав человеческое тепло из сердца моей мамы, оставляя лишь судебную мантию с пародией на живое существо в ней.
В этом году, как и в прошлом, я не собиралась даже навещать родной дом. Уж точно не в этот период, когда окружающий восторг делал пустую квартиру с минимальными намеками на жизнь настолько невыносимой, словно это не обычная жил площадь, а веками заброшенное помещение, единственными обитателями которой являлись разве что бестелесные духи, распространяющие не зло и жестокость, но горечь утраты и заполняющее каждый уголок бесконечное горе.
