Текст книги "Принцип неравного возмездия (СИ)"

Автор книги: Агатион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Лесли очень осторожно пожал плечами, с опаской глядя на Подколода.

– Не беспокойся, Лесли. Если обычного страха окажется недостаточно, мы всегда сможем подкормить его старыми добрыми методами. Болью, кровью и отчаянием, верно?

«Его слова похожи на фразы опереточного злодея. Но он ведь не смеется, не злорадствует, он даже не безумен. Наоборот, он мыслит крайне взвешенно. Просто для него это и впрямь лишь средство. Как можно настолько хотеть власти?»

– Город огромен. Мы не знаем, где и когда будет находиться Тьма.

– Тогда будет разумно превратить в гарпун весь город?

Лесли обернулся к Подколоду. Нет, он не шутил. Может, он все же свихнулся?

– Мне трудно даже представить, сколько… энергии понадобится. Это просто невозможно?

– При должном умении, Лесли, возможно все, – Подколод усмехнулся и откинул в сторону старый брезент, прикрывавший хранящиеся здесь бочки. – Так что скажешь?

Лесли узнал эти бочки. Он сосчитал их и закрыл глаза. Вот они. Боль, кровь и отчаяние, сжатые в маленькие крупинки черного порошка и расфасованные по неприметным бочонкам.

«Почему я? Почему со мной?»

Он все понял. И вдруг ясно, во всех красках, представил себе грядущие последствия и удивился звенящей тишине в собственном сознании.

Лесли всегда считал себя разумным и весьма… осторожным человеком. Прежде он никогда бы не подумал, что будет способен на такое. Пусть даже «такое» выражалось в одном единственном произнесенном слове «нет».

***

Разумеется, это «нет» не могло не иметь последствий. Весьма болезненных. Удивительно, кому нужны все эти замысловатые пыточные инструменты, когда достаточно целеустремленный человек вполне способен обойтись молотком, парой булавок и старой доброй дубинкой для закрепления эффекта.

Они хотели знать, где он спрятал черновики своих работ. И он бы сознался. Наверняка сознался, если в самый последний миг не потерял бы сознание. Но вот, оно снова вернулось к нему.

– Лесли.

Его пинком заставили перевернуться на спину. Мокрые волосы липли ко лбу и глазам, мешая различить хоть что-то.

– Ты готов продолжить?

Лесли жалобно заскулил и замотал головой.

– Где ты спрятал черновик?

«Я все равно им нужен, чтобы создать гарпун. Они не убьют меня раньше, чем дело будет сделано. А там может представится возможность сбежать. Зачем терпеть все это?» – зудел над ухом внутренний голос.

– Пожалуйста…

– Черновик, Лесли.

– Не надо…

– Роберт, думаю нам следует начать с оставшихся ногтей. Приступай, – обратился Подколод к кому-то, находящемуся за пределами видимости Лесли.

– Нет. Нет-нет-нет, – Лесли захныкал, пытаясь отползти подальше.

– Сперва мизинец.

Чья-то сильная рука схватила Лесли за запястье.

– Нет! Я оставил его под половицей в том доме на Зефирной!

– В том, где мы остановились, едва прибыв в город?

– Д-да. Там еще номера сдавала т-такая смешная старушка.

– Конечно, я помню, – Подколод склонился над Лесли, почти отеческим жестом убрав прилипшие к его лбу волосы. – Роберт, будь добр, проверь слова брата Лесли.

«Бедная старая леди, я ведь совсем не хотел ее смерти, – отстраненно подумал Лесли, – если ей повезет, ее не окажется дома».

– У тебя ведь разборчивый почерк, Лесли? Господин Абар сумеет в нем разобраться?

Только сейчас Лесли сумел разглядеть обладателя второй пары обуви. Господин Абар смотрел на него с некой смесью жалости и презрения. Должно быть, в его представлении, волшебнику совсем не подобало валяться на полу вымазанным в собственной крови и слезах. Возможно, господин Абар имел полное право на это мнение, ведь он и сам был волшебником.

Незримый Университет не был единственным учебным заведением на Диске, где преподавалась магия. Да, он был лучшим (по словам его преподавателей), но не единственным.

Лесли закрыл глаза. Подколод нашел ему замену. Лесли только что выдал ему, где находится черновик, а Подколод нашел ему замену. По тем записям ритуал сможет провести даже конченый кретин.

«Я обречен».

– Очень надеюсь, что ты сказал правду, Лесли. Ведь если это не так, я буду очень, очень расстроен.

Лесли ничего не ответил. Он мог думать лишь о том, что только что погубил сам себя. Хотя Подколоду ответ вовсе и не требовался. Получив от Лесли то, что было ему нужно, он молча развернулся и вышел из комнаты. Господин Абар следовал за ним, как привязанный.

«Тебя он тоже пустит в расход. Ты дурак, если еще этого не понял, – думал Лесли. – И я дурак…»

Принято считать, что волшебники знают о том, где и как они умрут. Это, безусловно, является истиной, но истиной, применимой лишь к самым опытным и могущественным из них.

«Если бы я знал, что умру вот так, – думал Лесли, – я бы ни за что не повелся на речи Подколода. Я бы вовсе забросил эту идею покорения Сущностей, я бы… Но ведь тогда я бы и не умер вот так. Или все же умер?»

Лесли лежал на полу, размышляя о своей жизни и смерти. Он понятия не имел, где сейчас находится, и можно ли отсюда выбраться. Полутемная комната, освещенная парой мерцающих масляных ламп, скорее всего, находилась в каком-то подвале. Выхода не было. Впереди его ждала лишь боль и смерть. Хотя кое-какие религии считают Смерть как раз дверью, выходом в другой лучший мир.

Смерть как выход. Какая глупость. Или нет?

Лесли распахнул глаза. Все это время решение лежало на самой поверхности. Смерть! Не настоящий Смерть, конечно же. Смерть понарошку. Уловка, обманка, которая может действительно стать дверью в жизнь. Как же там звучало это заклинание?

Лесли приподнялся на локтях, все тело тут же скрутило болью, а к горлу подступила тошнота.

«Темпус подыхатус. Мы раскопали это заклинание на полях полного издания сочинений кого-то из профессоров древности. В тот момент оно показалось нам отличным способом разыграть преподавателей. Только бы я сумел вспомнить его правильно. Ведь любая неточность может стоить мне… чего? Жизни? По крайней мере, это будет не больно… Скорее всего».

***

– Он окочурился, Роб, – Большой Бо пнул тело Лесли и задумчиво почесал в затылке. – Я же говорил, что ты перестарался. Господин Подколод будет очень недоволен.

– Ерунда, его дневник у нас, так что в хлюпике уже нет нужды. Подколод все равно хотел от него избавиться.

Большой Бо неуверенно покосился на Роберта.

– И что нам с ним делать?

– Давай поскорее избавимся от тела.

– Мы разрубим его на части и разбросаем по городу?

– Нет.

– Мы скормим его труп свиньям?

– Эээ… нет.

– Мы разделаем его и подбросим в лавку мясника?

– Черт, Бо! Мы просто бросим его в реку и дело с концом! Пойдем, нам еще нужно будет заняться бочками.

***

Солнце медленно перевалилось за край Диска, оставляя город во власти ночи. Ночь – это не всегда одна лишь темнота. Она может состоять из света звезд и улыбки любимой девушки. Может гореть тысячами праздничных огней и искриться людским весельем. В конце концов, она может просто дарить покой и тишину любой уставшей душе, но нынешняя ночь была совсем не такой. Нынешняя ночь впитала в себя тревогу и испуганные взгляды, она принадлежала темноте. Темноте более древней, чем многие из ныне существующих богов.

Эта темнота неслышно ступала по улицам города. Люди не видели, а скорее чувствовали ее присутствие. Они зажигали свечи и лампады, шепча своим богам торопливые молитвы, но это не приносило им облегчения. Они просили защиты, они каялись в грехах, в глубине своих душ понимая, что не всякий поступок может быть прощен и не каждое преступление искуплено. Этот страх был таким же старым, как человеческая мораль. С тех пор, как первая слезшая с ветки обезьяна задумалась о том, что такое хорошо и плохо, страх того, что за дурным поступком последует возмездие, прочно угнездился в сердце каждого из ее потомков.

Прямо сейчас Возмездие следовало по одному из темных грязных переулков, расположенных неподалеку от Сестричек Долли. Редкие уличные фонари и свечи, оставленные на подоконниках, начинали мерцать и гаснуть сами собой, собаки, испуганно скуля, забивались в самые далекие углы, а редкие ночные прохожие спешили поскорее убраться подальше, подсознательно чувствуя исходящую от хмурого человека в доспехах опасность. Хотя, говоря по правде, эту мрачную фигуру уже неверно было называть человеком, скорее просто… Существом.

Существо шло по следу. Прежде оно никогда не спешило, показываясь и скрываясь из виду, позволяя своим жертвам в полной мере ощутить все оттенки паники и ужаса. Ведь в конце концов, смысл был не столько в смерти, сколько в том самом смертельном ужасе, которым были пронизаны последние мгновения жизни обреченных. Что изменилось сейчас? Что подталкивало его свершить свой суд как можно скорее? Один из тех, за кем следовало Существо, собирался пролить кровь, много крови. Пускай так, но это не должно было иметь значения. Прежде никогда не имело. Почему ему хотелось… остановить это?

Существо в очередной раз прислушалось к себе. Перемена была не единственной. К странной торопливости примешивалось еще какое-то, прежде неведомое Существу, ощущение. Существо не могло его понять или дать ему название, оно знало лишь, что это ощущение пришло к нему после встречи с тем неумелым глупым стражником, посмевшим преградить ему дорогу, и с тех пор больше не покидало его. Это тоже было странно. Никто не смел вставать между Существом и тем, кого оно желало забрать. Конечно, иногда подобные глупцы все же выискивались, лишь для того чтобы тут же умереть. Это было естественно. Так же естественно, как рождение и смерть, и столь же неотвратимо.

Существо осознало, что чувствует себя изменившимся и неполным. Будто к новым, неизвестным ему прежде, чувствам и инстинктам должно было прилагаться что-то еще.

Существо замерло. Оно почувствовало, что двое из тех, чью жизнь оно должно было забрать, находятся уже совсем близко. Они почти не боялись. Что ж, это было несложно исправить. Лицо существа исказила улыбка, больше напоминающая оскал. Оно обратило свой взгляд вверх, на проржавевшую старую лестницу. Взобравшись по ней, оно без труда преодолеет заваленный старым хламом тупик и крошечный соседний переулок. Существу вовсе не было нужды убивать сразу обоих, нет. Один из них должен пожить еще немного. Ему предстоит отнести остальным весточку о приближающейся гибели.

По жалобно поскрипывающей лестнице оно взобралось на крышу и прислушалось. На соседнем карнизе кто-то был. Живая душа, не наделенная привычными Существу плотью и кровью – горгулья. Существо уже встречало горгулий на городских крышах. Эти дальние родичи троллей были слишком инертными созданиями, вся жизнь которых проходила в созерцании неба и окрестных крыш. Они не совершали ничего – ни хорошего, ни дурного, никогда не пытались мешать, а значит были Существу полностью безразличны. Оно прыгнуло вперед.

– Стй.

Существо опустило взгляд. Трехпалая когтистая лапа горгульи вцепилась в ремень, удерживающий ножны. На крохотную долю секунды в глазах Существа вспыхнуло удивление, тут же сменившееся злобой. Ему снова посмели помешать!

Существо резко развернулось и выбросило руку вперед, толкая горгулью прочь от себя с такой легкостью, будто та состояла из хлебного мякиша. Неповоротливое каменное тело зависло над краем крыши, удерживаясь только за счет того, что его лапа все еще хваталась за ремень. Кожаная полоса гудела от напряжения. Обычно причинить горгулье вред довольно сложно, но схватка камня, из которого состояло ее тело, и камней мостовой, помноженная на силу тяжести, могла разрешиться совсем не в ее пользу.

– Стй, – повторила горгулья, упрямо цепляясь за ремень.

Горгулью звали Водослей, и она служила в Городской Страже в звании констебля. Существо поняло это, едва коснувшись памяти занимаемого им тела.

Несколькими футами ниже по улице шли те, чью жизнь Существо намерено было оборвать. Оно могло бы решить обе проблемы разом. Достаточно было разорвать ремень. Что же его останавливало?

Веками Существо действовало, основываясь на чувствах и эмоциях, впитываемых им из жертв и носителей. Оно прекрасно было знакомо со страхом, с болью, яростью, ненавистью и отчаянием. У этих чувств нет полутонов, неудивительно, что сама концепция сомнения все это время была Существу недоступна, ровно как и то, что за любым сомнением должен следовать выбор.

Ремень лопнул с тихим глухим звуком, а констебль Водослей, выдернутый обратно на крышу могучим рывком, покатился по потрескавшейся от времени черепице. Когда вращение прекратилось, и констебль сумел, наконец, подняться на свое основание – Существо уже исчезло в ночной темноте.

Констебль Водослей задумчиво поскреб каменную голову, глядя на несколько капелек крови, оставшихся на черепках, а потом со всей возможной поспешностью потащил свое тело в сторону ближайшей клик-башни.

***

Мокриц фон Липвиг пил свой заслуженный полуночный кофе в небольшой забегаловке на Пекарной улице. Он очень старался быть незаметным. Этот был особый, тщательно выверенный сорт «незаметности», с ясностью и яркостью взорвавшегося фейерверка бросающийся в глаза всякому, кто просто решил бы пройти мимо. Той самой «незаметностью», не заметить которую просто невозможно. Мокриц ждал. И очень скоро ожидание его было вознаграждено.

– Господин фон Липвиг! – Вильям де Словв прислонил к стене треногу иконографа и поспешил к столику Мокрица, на ходу вытаскивая из кармана блокнот и карандаш.

Мокриц мысленно присудил себе несколько лишних очков за верный выбор места. Прятаться именно там, где тебя непременно, а главное, как можно скорее отыщут – это особый вид искусства.

– Господин де Словв, какая неожиданная встреча, – Мокриц весьма правдоподобно изобразил удивление, смешанное со смущением. Он не зря выбрал в качестве своей жертвы Вильяма, с Сахариссой подобный номер наверняка бы не прошел. По крайней мере, не прошел бы так легко.

– Позвольте пожать вам руку, ваша сегодняшняя речь на улице Мелких Богов была поистине восхитительна. Откуда вы узнали обо всех этих хищениях и прочих преступлениях Арше и Дрежедыра?

«Все жадные властолюбивые люди в чем-то похожи друг на друга, нужно лишь знать, куда смотреть. В конце концов, в мире существует довольно ограниченное количество грехов», – подумал Мокриц, но вслух сказал лишь:

– Мне всегда везло оказываться в нужный момент в нужном месте.

– Похоже на то, – Вильям уселся на скамью напротив. – И сами боги уже не раз вам благоволили.

– Предпочитаю находиться с ними на короткой ноге, это верно.

– На этот раз они избрали вас своей разоблачающей дланью? – Вильям уже выудил из нагрудного кармана блокнот и карандаш.

Мокриц пожал плечами.

– Никому не понравится, когда его именем пытаются покрывать свои темные делишки. Я рад, что сумел открыть людям глаза.

Карандаш де Словва порхал над блокнотным листом, будто живя своей отдельной жизнью.

– И унять волнения, – подтвердил де Словв, – они могли весьма печально закончиться.

– Спокойствие и уверенность никогда не помешают, – Мокриц поболтал ложкой оставшуюся на дне кофейную гущу.

– А вот командор Ваймс всегда говорил, что ими в этом городе даже не пахнет, – де Словв осекся и уставился в свои записи намного пристальней, чем того требовала его работа.

Момент был идеальный. Журналист сам вспомнил о командоре, это упрощало дело. Несколько семян лжи, брошенные на столь плодородную почву, могли дать весьма обильные и быстрые плоды, но Мокриц медлил.

– Что-то не так? – участливо уточнил он, хотя прекрасно понимал, что именно выбило де Словва из колеи.

– Только не говорите мне, что до вас не доходили последние слухи относительно командора. В особенности те, что разносят гномы.

«Беда в том, что это совсем не слухи», – Мокриц внутренне застонал.

Ложь – вот, что было его задачей. Ложь, обернутая в красивую оболочку надежды, которая тоже могла оказаться ложной. Лгать Мокриц умел, и по части красивых оберток ему не было равных, но прежде его ложь никогда не скрывала за собой такую чудовищную опасность, которая могла стоить жизни очень многим людям.

– Гномы большие сплетники, – туманно заметил он, ни на мгновение не позволив терзавшим его сомнениям отразиться у него на лице.

– Да, но сейчас это выглядит, как нечто большее, чем просто сплетни, – де Словв поднял встревоженный взгляд на Мокрица. – Командора никто не видел со времени бойни в больнице, а последние слухи о том, что кого-то подозрительно похожего на него заметили ночью на улицах, где случались неразоблаченные нападения…

Мокриц мысленно присвистнул. Вильям сумел разузнать гораздо больше, чем он предполагал. Журналистское чутье и упорство, с которым де Словв преследовал правду, привели его на самый ее порог, вот только порог этот он не перешагнул.

– Но в Таймс вы не напечатали ни слова об этих слухах, почему?

– Я бы хотел все еще раз проверить, – де Словв снова уставился на свои заметки.

Он сомневался. Впервые за все время великого искателя правды что-то остановило. За этим «что-то» скрывались не только сомнения в достоверности информации, но и упрямая надежда, что в этот раз все эти слухи ошибаются.

– Люди сейчас на грани паники, – продолжал де Словв. – Все эти темные пророчества о Затмении, ритуальные убийства. Я бы не хотел пугать их понапрасну чем-то, правдивость чего еще не доказана.

Он уговаривал сам себя, но получалось не слишком убедительно.

– Командор, безусловно, непростой человек. Он вспыльчивый, упрямый, порой грубый, и практически всегда совершенно невыносимый, но… – де Словв взмахнул рукой, едва не смахнув со стола чашку, – он по крайней мере старается обезопасить людей.

– И верить в то, что он мог стать жертвой древних сил, превратившись в чудовище, попросту не хочется? – Мокриц понимал, что ступает на дорогу, ведущую в совсем другую сторону от его цели, но поделать с собой ничего не мог.

Де Словв пожал плечами. Он не просто находился в смятении, впервые за свою карьеру он пошел на некий компромисс.

Компромисс. Когда дела идут действительно дурно, он становится лучшим из возможных решений. Мокриц задумался. Возможно, в этом и он сам мог бы найти выход из сложившейся ситуации. Выполнить указания, не совершая заведомо проигрышную сделку с собственной совестью. Продать одну лишь красивую обертку надежды, без какой-либо сердцевины внутри. Мокриц улыбнулся.

– Он ни за что не поверит, когда услышит, что вы произнесли эти слова. Это ведь практически признание…

Мокриц даже не успел договорить, реакция де Словва была молниеносной.

– «Не поверит», не «не поверил бы»?! – Вильям подскочил со скамьи, в его глазах вспыхнул привычный огонек журналистского азарта.

– Прошу прощения, мне пора.

Мокриц сделал вид, что страшно смутился собственной «случайной оговорке» и поспешно поднялся из-за стола. Де Словв схватил его за руку, многострадальная кружка все же полетела на пол, но ее судьба уже никого не интересовала.

– Вы что-то знаете! Вы просто обязаны рассказать мне!

– Простите, – Мокриц высвободил руку из хватки журналиста, что получилось у него не без некоего труда, и попытался направиться к выходу. – Я не могу.

– Но вы хотите, – де Словв преградил ему путь. – Кто в этом замешан? Культисты? Стража? Сам патриций? Это он запретил вам говорить?

Мокриц отвел взгляд, чем раззадорил де Словва еще сильнее.

– Мы имеем дело с какой-то тайной операцией?!

Мокриц красноречиво промолчал. В конце концов, некая тайная операция и впрямь готовилась, и даже не одна.

– Почему вы улыбаетесь? Я прав? Поверьте, я ведь все равно все выясню, чего бы это ни стоило!

Пожалуй тянуть и дальше не было смысла.

– Кое в чем вы действительно правы, господин де Словв, – Мокриц шагнул ближе и продолжил уже более приглушенным голосом. – Сложившаяся в городе ситуация действительно опасна, и жизни быть может сотен людей висят на волоске. Но поверьте, сейчас делается все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. И кроме того…

Мокриц склонился ниже почти к самому уху Вильяма де Словва, и заговорщически прошептал:

– Если все закончится благополучно, командор сможет дать вам возможно самое невероятное и захватывающее интервью за всю историю Таймс.

***

Несколько тонких, пахнущих печатной краской листов отделяло Мокрица фон Липвига от края пропасти. Он умел танцевать на самом острие судьбы, но кто знает, не зашел ли он в этот раз слишком далеко, в конце концов, он весьма вольно отнесся к довольно конкретному указанию патриция. Сквозь призму вампирского чутья Ветинари Ваймс чувствовал исходящие от фон Липвига волны неуверенности и тревоги. Сам Ветинари, в присущей ему манере, не торопился раскрывать карты, позволяя своей жертве вдоволь пофантазировать на тему своей дальнейшей судьбы.

– Я вижу, тебе вновь удалось занять собой главный разворот? Похоже, даже теологические диспуты не представляют для тебя проблемы, – газетные листы тихо и зловеще зашуршали, когда Ветинари перевернул страницу, – что нельзя сказать о прямом выполнении поручений.

Сердце фон Липвига застучало быстрее.

«Он сам еще не читал статью, – понял Ваймс. – Конечно, Ветинари получает свежий выпуск прямо с печатного станка, задолго до того, как он поступит в продажу».

– Прямые пути – не совсем мой конек, сэр, – сердце фон Липвига глухо стучало о ребра, наполняя воздух вокруг него запахом адреналина.

А вот это уже походило на самую настоящую дерзость. Ваймс знал не так уж много людей, способных решиться на нее в присутствии Ветинари, а уж решиться и избегнуть последствий, и того меньше.

«Хитрец, ловкач и хренов адреналиновый маньяк, – внутренне усмехнулся Ваймс. – Я бы ни за что не сел играть с тобой в карты, но, черт побери, ты сумел найти лучшее из возможных решений».

Ветинари, наконец, опустил газету и посмотрел фон Липвигу в глаза.

– «Человек, похожий на командора», значит?

По шее фон Липвига скатилась капелька пота.

– Слова – довольно гибкая штука, милорд.

– Кроме того, господин де Словв «надеется в ближайшее время получить комментарии от самого сэра Сэмюэля»?

– Я думаю, мы все надеемся на то, что сэр Сэмюэль сможет эти комментарии в ближайшее время дать.

Патриций отложил газету и откинулся на спинку стула, глядя на фон Липвига поверх сложенных ладоней.

– Небольшая статья, спрятавшаяся прямо между заметкой об участившихся нелицензированных карманных кражах и рецептом клюквенного пирога. Ты действительно сумел повлиять на господина де Словва, представив исключительно правдивые факты под правильным углом. Это дает нам немного времени. Но осознаешь ли ты возможные последствия?

– Если дело примет действительно скверный оборот, последствия от этой статьи будут самой меньшей из проблем.

– Похоже, беседа с профессором Парадигмусом произвела на тебя сильное впечатление.

Фон Липвиг отвел глаза.

– Я всего лишь хотел…

– Некоторые люди испытывают непреодолимую тягу к познанию опасных фактов, – вздохнул Ветинари. – Надеюсь, мне не нужно пояснять, в какой миг эти факты из опасных могут превратиться в смертельно опасные?

– Я нем, как могила, милорд!

– Очень на это надеюсь, ведь в противном случае из этой поговорки может исчезнуть слово «как».

Фон Липвиг сглотнул и осторожно потер шею. Некоторые воспоминания бывают настолько яркими, что остаются с тобой навсегда. Ваймс невольно посочувствовал его положению. Что ни говори, но Ветинари в своей ловкой политике кнута и пряника умудрялся иной раз даже кондитерское изделие превратить в оружие. Хотя во всем этом была и положительная сторона, пусть Ваймс и научился видеть ее далеко не сразу. При таком подходе кнут применять почти не приходилось.

– И тем не менее, я рад, что обмен фактами получился обоюдным, – как ни в чем не бывало продолжил Ветинари. – Профессор Парадигмус наверняка поблагодарит вас за знакомство с големом по имени Нинхусар, когда сможет оторваться от своих расчетов. Будем надеяться, что сообщенные им сведения помогут профессору в его работе.

– По крайней мере, они подскажут ему, что точно не надо делать, – фон Липвиг, по-видимому, вспомнил какую-то особенно впечатляющую подробность из рассказа голема и поморщился. – Если он не желает повторить судьбу первого хозяина Нинхусара.

– Негативный опыт порой намного полезней случайных успехов, особенно если этот опыт – чужой, – Ветинари вновь взялся за перо, намекая, что аудиенция подошла к концу. – Если тебе больше нечем со мной поделиться…

Фон Липвиг поднялся со стула.

– Не совсем с вами, милорд, – он вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и осторожно положил его на край стола. – После разговора с профессором я подумал… Конечно, большая часть писем уже доставлена и ожидает адресата в доме на Лепешечной улице, но это пришло совсем недавно. Я подумал, командору будет приятно получить весточку от своей семьи.

Ваймс смотрел на письмо, как потерпевший кораблекрушение моряк смотрит на отдаленный силуэт земли на горизонте. Он даже не обратил внимания, как фон Липвиг покинул кабинет. Только звук закрывшейся двери вырвал Ваймса из транса. Быстрым, не слишком аккуратным движением он вскрыл конверт.

Сибилла писала о том, что у них с юным Сэмом все хорошо. Она рассказывала о курьезах прошедшей драконьей выставки и особенностях местной кухни. Особого упоминания удостоилось победа юного Сэма в конкурсе «лучший юный драконовладелец» и получение им набора цветных карандашей из ста двадцати цветов в качестве приза.

«Сегодня он снова рисовал тебя, – писала Сибилла. – Мы оба очень скучаем».

Пальцы правой руки патриция, сжимающие письмо, дрогнули. Ваймс отвел взгляд от изящных витиеватых букв и призвал на помощь все свое самообладание.

Юный Сэм и Сибилла. С ними все в порядке. Они далеко отсюда. Они в безопасности. Сибилла и впрямь пишет каждый день, как и обещала. Возможно, она немного беспокоится из-за того, что не получает ответов, но наверняка успокаивает себя тем, что он просто слишком занят. У них все хорошо. Ваймс позволил этой мысли окутать свой разум.

Кроме письма в конверте обнаружился еще один сложенный вдвое листок. Ваймс осторожно развернул его. Это был рисунок. Юный Сэм нарисовал его. Со всем умением и старанием, а так же восторгом мальчишки, только что получившим в подарок множество цветных карандашей (каждый из которых он просто обязан был использовать при создании своего шедевра). Нарисованная детской рукой человеческая фигура была упакована в желто-золотистые доспехи и будто бы парила в воздухе на фоне большого красного круга, по всей видимости, изображавшего солнце. В качестве окончательного штриха юный Сэм добавил к этой фигуре размашистую надпись «ПАПА», сделанную оранжевым карандашом.

Самообладание Ваймса все же дало трещину. Он вдруг понял, что это неровная надпись может оказаться последней весточкой от юного Сэма, которую он видит в своей жизни. Его связь с миром истончалась. Ваймс чувствовал это. Минута за минутой, с каждым ударом мертвого сердца патриция, еще одна капля крови Ваймса сгорала в его венах, обрывая тонкие нити, связывающие Ваймса с реальностью. Ветинари пытался сберечь их, он замедлял свой сердечный ритм, будто впадающая в спячку змея. Он не тратил сил понапрасну, Ваймсу даже казалось, что патриций старается меньше двигаться. Отчасти это помогало. Ветинари с привычной расчетливостью экономил оставшееся ему время. Чем бы на самом деле ни руководствовался Анк-Морпоркский тиран, Ваймс все равно был ему за это благодарен.

И все же, даже Ветинари не мог остановить время. Если Парадигмус не придумает что-то как можно скорее… Что ж, пресловутого затмения Ваймс точно не увидит, а последними звуками в его жизни станут скрип пера по бумаге, неровное тиканье часов за дверью и тихий вкрадчивый голос патриция, отдающий очередное указание. Осознавать это было чертовски странно.

– Желаете написать ответ супруге, ваша светлость?

Ваймс задумался. С одной стороны, ему этого хотелось. Хотелось написать Сибилле уйму важных банальностей, хотелось еще раз сказать юному Сэму, как он любит его и гордится им, хотелось… Нет, он не станет этого делать. Не станет писать письмо, напоминающее унылое предсмертное прощание. Он еще жив, черт побери! По крайней мере, он существует! И даже если ему суждено прекратить свое существование, он не станет отравлять сердца дорогих ему людей подобной ерундой.

«Нет. Не сейчас».

Перо замерло над бумагой. Ваймс подумал немного, прежде чем продолжить.

«Если что-то пойдет не так, ответите им за меня?»

– Ах, Ваймс, – Ветинари покачал головой, – где же ваш боевой дух?

«Ответите?»

– Да, отвечу.

Отчего-то решение этого мрачного и весьма печального вопроса странным образом успокоило Ваймса. Хотя дело могло быть в непривычно доверительном тоне Ветинари.

Дверь в Продолговатый кабинет открылась, выдергивая Ваймса из размышлений.

– Появились новости от Городской Стражи, милорд, – Стукпостук, как всегда практически бесшумно, подошел к рабочему столу.

– Им удалось напасть на след, не так ли?

– Да, милорд. Сержант Ангва сумела взять след… тела его светлости.

Ваймс уставился на Стукпостука во все глаза. В последние пару дней секретарь патриция стал для него одной из скромных ниточек, связывающих Ваймса с событиями за стенами дворца. Ваймс научился различать его походку по звуку шагов (благо, вампирский слух Ветинари позволял ему это сделать), минута за минутой с надеждой ожидая новостей. И вот они, эти новости. Имей Ваймс в распоряжении собственное тело, он наверняка подскочил бы со стула и рванулся в самую гущу событий. Но сейчас он находился в теле Ветинари, а патриций отличался несколько иным подходом к делам.

Ветинари склонил голову в легкой задумчивости.

– Ситуация на улице Мелких Богов стала значительно спокойней. Это позволит капитану выделить людей для проведения захвата. Вопрос лишь в том, готовы ли они к тому, что их ожидает?

– Они полны решимости.

Решимость – отличное качество, когда к ней прилагается надлежащая подготовка. Ваймсу стало чертовски неспокойно. Да, его ребята хороши. Он не сомневался в них ни единой секунды, когда дело касалось нарушителей порядка, грабителей и даже самых жестоких отморозков, но Призывающая Тьма отличалась от всех них, и она не станет играть в поддавки. Она готова смести с пути любого, кто подумает ей мешать, а что уж говорить о тех, кто попытается ее… пленить? Возможно, эта операция будет стоить многим стражникам жизни, но оставлять Тьму бродить на свободе нельзя. Проклятье! Ваймс поймал себя на том, что нервно постукивает пальцами по столу.

«Тум-тум-тум-тум», – послышалось откуда-то со стороны главной лестницы.

– Вы желаете побеседовать с капитаном Железобетонссоном? – вежливо уточнил Стукпостук.

«Тум-тум-тум-тум», – звук спешных тяжеловесных шагов приблизился еще немного.

– Полагаю, что у капитана сейчас достаточно хлопот. Однако я попрошу тебя передать ему некие крайне важные сведения от профессора Парадигмуса.