Текст книги "Нож Равальяка"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Голубые глаза короля зажглись гневом.
– И правильно поговаривают. Пора разрешить вопрос юлихского наследства [9]9
Война за юлихское (или клевское) наследство – конфликт 1609 – 1б14 гг. вокруг наследования Юлих-Клеве-Берга (германских герцогств на Рейне), в который были втянуты Священная Римская империя, Франция, Нидерланды и ряд католических и протестантских правителей Германии; стала одной из ближайших прелюдий Тридцатилетней войны.
[Закрыть], и мы сделаем это одним ударом. А потом постараемся получить от Папы...
Король вдруг замолчал, глядя, не отрывая глаз, на пурпурный муар папского нунция Убальдини, который появился под руку с венецианским послом Фоскари, потом повернулся на каблуках и направился к господину де Сюлли, своему министру, увлекая за собой и барона Губерта. Три женщины продолжили неторопливую прогулку по галерее. В этот вечер не ожидалось ни концерта, ни бала. Никто не сел даже за карточные столы.
– Уж не в трауре ли мы сегодня? – невольно воскликнула герцогиня Ангулемская.
– Я думаю, вы не предполагали, что сегодня устроят праздник в мою честь, – улыбнулась Лоренца, ища глазами мадам де Гершевиль, чтобы узнать у нее, когда ей нужно будет приступить к своим обязанностям.
И тут она услышала насмешливый голос мадемуазель дю Тийе:
– Так, значит, вы вернулись и снова с нами? Примите мои поздравления и с вашим замужеством тоже! Вы счастливы, я надеюсь? Прекрасная фамилия, великолепный муж и огромное состояние! Чего еще желать?
– Вы можете продолжить: великая честь быть свитской дамой Ее Величества, – так же насмешливо подхватила Лоренца. – Правда, этой честью я обязана не королеве, а своей прекрасной фамилии, о которой вы упомянули. Ее Величество оказала мне весьма прохладный прием.
Дю Тийе пожала плечами:
– Вы ожидали другого? Никто не любит подчиняться необходимости.
– Стало быть, я могу надеяться, что в моих услугах будут нуждаться не слишком часто, – продолжила Лоренца, желая только одного: снова вернуться в замок де Курси.
– Не надейтесь, дорогая. Ваша служба начинается с завтрашнего дня. В ближайшее время королеве понадобятся все ее придворные. Нужно столько всего приготовить, будет столько примерок, столько репетиций! И на все у нас только два месяца! Королева хочет, чтобы это событие стало не просто блестящим, а незабываемым! Скорее всего, именно о нем она сейчас беседует с нунцием. Посмотрите только на ее улыбку и благоволение, которое она ему расточает!
– Ее Величество всегда добра к нунцию! Что в этом нового? – заметила герцогиня Ангулемская. Она отошла на несколько шагов от говоривших, отвечая на приветствие проходившей мимо пары. – А что за событие вы имеете в виду?
Мадемуазель дю Тийе засияла, будто салат после поливки.
– Я имею в виду коронацию, госпожа герцогиня! Коронацию, на которую наконец согласился Его Величество король! И он поступает мудро, поскольку собирается отправиться на войну...
– На войну? Чтобы заполучить хорошенькую женщину, о которой забудет через пару лет, – вздохнула графиня де Роянкур, пожимая плечами. – Эрцгерцог Альберт, я думаю, не настолько глуп, чтобы ввязываться в подобную авантюру. Он вышлет молодых Конде, тем дело и кончится.
– Вы прекрасно знаете, что дело не только в этом. Король хочет избавить фламандские земли от испанского ярма и ослабить Испанию на юге.
– Но, кроме фламандских земель, существует еще и Голландия, а Франция находится с ней в союзе, так же как с Англией и с немецкими принцами...
– За принцами стоит император, а он католик и тесно связан с Испанией, любимым детищем Папы Римского. А наша королева почитает Папу превыше всех! Посмотрите, как она беседует с кардиналом Убальдини!
– Странно, однако, – задумчиво проговорила Лоренца. – В прошлый раз, когда я еще была при дворе, все только и говорили что о браках, которые намерены заключить с испанским двором.
– Король о них и слышать не хочет! И поэтому так важно, чтобы наша королева была коронована! – заключила мадемуазель дю Тийе, уже раскаиваясь в том, что заговорила о коронации, увидев, как все три дамы нахмурились.
– Конечно, важно, – согласилась графиня де Роянкур. – Став регентшей... в случае если король не вернется... она тут же изменит политический курс и заключит все браки, которые король не желал. – По счастью, здоровье Его Величества не внушает ни малейших опасений. И потом, он столько сделал, чтобы наконец воцарился мир, что его можно назвать лучшим воином нашего времени, – добавила графиня Кларисса.
Однако герцогиня возразила:
– При этом Париж гудит от самых ужасных предсказаний относительно жизни короля. И Его Величество запретил приезжать сюда знаменитой предсказательнице Пасифае, которую его дражайшая половина не устает расхваливать.
Несмотря на давнюю привычку к словесным поединкам, мадемуазель дю Тийе, покраснев, прервала беседу:
– Извольте простить меня, госпожа герцогиня, и вы тоже, мадам, но я вижу, что госпожа де Гершевиль зовет меня.
И, простившись легким кивком, она смешалась с толпой придворных, провожаемая взглядами трех собеседниц.
– Мне эта новость не нравится, – заявила герцогиня Ангулемская. – А теперь позвольте мне тоже вас оставить. Я попробую узнать, как обстоят дела с посольством маркиза де Праслена.
Ответа долго ждать не пришлось, его принес барон Губерт, который вскоре присоединился к сестре и невестке.
– Маркиз де Праслен еще в Брюсселе вместе со своими сопровождающими, – сообщил он. – Это добрый знак. Король многого ждет от дипломатических способностей маркиза.
– А меня беспокоит дипломатия короля, – призналась сестра барона. – Он говорил с вами о коронации? Это же ужасно.
– Все о ней говорят, Кларисса. Король тоже.
– Как он решился на такое? Это же безумие!
Де Курси повернулся и подозвал лакея, который нес поднос с бокалами белого вина, подал бокалы своим дамам, взял себе, отпил несколько глотков и только тогда заговорил:– Я думаю, королю хочется спокойствия в своем доме. Его невыносимая половина преследует его скандалами и слезами, крича, что в его отсутствие она будет спокойна за свою жизнь только в том случае, если будет коронована. Никто не посмеет посягнуть на ее особу, зная, что будет четвертован на Гревской площади.
– И он поддался на эти глупые уловки? – возмутилась Лоренца. – Он же умнейший человек! Разве он не понимает, что рискует собственной жизнью? Как только королева будет уверена в своем регентстве, от Его Величества можно будет избавиться! Есть люди, которые только и ждут...
Барон Губерт крепко взял Лоренцу за локоть, отвел в сторону и нарочито громко сказал:
– Пойдемте полюбуемся новыми гобеленами в Квадратной гостиной. Говорят, они великолепны. – И тихим голосом добавил: – Замолчите, ради бога! Я прекрасно знаю, что вы имеете в виду разговор, который случайно услышали в лесу Верней, между камеристкой маркизы и человеком из Ангулема.
– А как об этом не думать? Ведь этот человек собирался вернуться после коронации, в которую тогда никто не верил, а теперь она вот-вот свершится!
– Как, вы говорите, звали этого человека? Лоренца задумалась и неуверенно произнесла:
– ...Найяк?.. Драйяк?.. Забыла, – смущенно прибавила она. – Ах, как это глупо!
– Не беспокойтесь, вы вспомните. А пока опишите мне его.
Описать внешность незнакомца было гораздо легче. Стоило прикрыть глаза, и тот странный человек вставал перед ее взором, как живой: здоровенный рыжий детина с клочковатой бородой в вылинявшем зеленом камзоле из грубой шерстяной материи, глаза которого горели странным беспокойным огнем.
– Он сказал, что его послал господин д'Эпернон?
– Да. И если я поняла правильно, то уже не впервые.
– Поскольку человек этот прибыл из Ангулема, а д'Эпернон там наместник, тут нет ничего удивительного. Удивительно другое: прекрасные отношения д'Эпернона и мадам де Верней. Когда вы жили у нее, вы видели там хоть раз д'Эпернона? Вы с ним знакомы?
– Нет...
– Тем лучше! Посмотрите вон туда – рядом с венецианцем стоит маленький сухонький человечек с высокомерным выражением лица, прямым носом, острой бородкой и скорбно поджатыми губами. Когда-то он был красив и сумел завоевать сердце короля Генриха III. Теперь ему за пятьдесят, он полысел, от былой красоты и следа не осталось, но он продолжает вести себя, как красавчик. Короля он ненавидит, но прилагает усилия, чтобы убедить всех, будто любит Его Величество. Он несметно богат, отягчен должностями, увешан наградами, словом, страдает всеми слабостями выскочки, но из-за своего высокомерия чаще всего выглядит смешным.
– Ну и портрет, – улыбнулась Лоренца. – Похоже, он вам не слишком нравится.
–«Не нравится» – чересчур мягко сказано. Он мне кажется омерзительным, и я убежден, что у нашего короля нет врага опаснее, чем этот жестокий и мстительный змееныш.
– Нет, я никогда не видела его у мадам де Верней. Зато во время моего заточения в ее доме я не раз встречала мадемуазель дю Тийе и очень удивлялась, зная, каковы отношения между королевой и той, что еще недавно была фавориткой.
– Она и вела все переговоры! Вот уже много лет она любовница д'Эпернона. А как зовут наперсницу мадам де Верней, вы знаете?
– Жаклин д'Эскоман. Она всеми силами старалась отправить обратно этого Равальяка... да, да, я вспомнила: Равальяк! Отправить его туда, откуда он приехал...
– Я попрошу сестру разузнать, что сталось с этой особой. Теперь о вас, дитя мое: вы стали частичкой этого мирка, опасного, как зыбучие пески в тумане. И я прошу вас быть крайне осмотрительной.
Лоренца нежно поцеловала свекра в щеку.
– Не беспокойтесь, я буду осторожна.
Лоренце не понадобилось много времени, чтобы понять, до чего скучны обязанности придворной дамы. Само собой разумеется, никаких дел не было, нужно было только наблюдать и сопутствовать течению дня Ее Величества королевы, отвечать, если к тебе обращались, и то и дело приседать и кланяться, да еще оказывать мелкие услуги, например, подавать платок или воду. Никакой собственной инициативы. Роль без слов с затверженными жестами. Гобеленам в королевских покоях было и то веселее, их то и дело теребили сквозняки, а Лоренцу окутывала только скука, скука и скука.
Приходить в покои королевы нужно было к восьми часам утра, в этот час раздвигался полог кровати, на которой почивала королевская чета, и королеве в качестве первого завтрака подавался бульон. Таково было правило. Но... В дни заседаний Совета Генрих поднимался в семь часов. А в другие дни супруга Генриха, которая обычно ложилась поздно и вообще-то любила поспать подольше, в восемь просто не просыпалась. Генриха сонливость супруги забавляла и сердила. Если дел предполагалось много, Генрих без стеснения сталкивал госпожу королеву с кровати, а сам при этом громко хохотал, но королева до вечера пребывала в дурном расположении духа.
Король уходил, и наступало время камеристок, Катерины Форцони и Катерины Сальваджи. Им не нужно было входить в опочивальню, они ее и не покидали, потому что спали в одной комнате вместе с королем и королевой, что бесило короля, потому что он ненавидел их обеих. Горничные подавали королеве ее дневную рубашку – шелковую или тонкую полотняную с золотой вышивкой, желтые или голубые шелковые чулки. Потом первую из многочисленных юбок. На выбор остальных королева никогда не жалела времени. Облачившись в домашний наряд, королева принимала казначея и интенданта, ожидавших ее распоряжений. Затем наступало время туалета: королева умывалась в хрустальном тазу, потом ей вытирали лицо и руки и мазали их кремом, помогающим сохранить белизну кожи, после чего на сцену выступала сеньора Кончини. Ей принадлежала привилегия причесывать королеву, выбирать платье, которое наденет Ее Величество, – а у королевы было великое множество платьев, – подбирать драгоценности (их тоже было у королевы немало, и коллекция ее непрестанно пополнялась), надушить королеву духами. Мадам Кончини смачивала духами волосы Ее Величества, ее шею и внутреннюю часть королевских перчаток. После чего оставалось только укрепить высокий воротник, чаще всего из венецианских кружев, и надеть на королеву туфельки.
Лоренца была единственной, с кем королева никогда не заговаривала, но сама Лоренца иногда вела беседы с другими придворными дамами, в том числе и с королевской любимицей Леонорой Кончини, которую все называли Галигаи по ее прежней фамилии. Еще Лоренца развлекалась, разглядывая фрейлин: все они были одеты в серебристые или золотистые платья одного фасона, на макушке у них были одинаковые банты, и скучали они тоже одинаково.
Затем, следуя установленному распорядку, королева отправлялась к себе в кабинет и давала утренние аудиенции. После чего все отправлялись слушать мессу в собор Сен-Жермен-Л'Осеруа, после чего королевская чета обедала в окружении придворных под звуки музыки. Потом... Если только король с королевой не были в ссоре. А такое случалось все чаще и чаще.
Прошла неделя, и Лоренца почувствовала, что вот-вот задохнется, что она больше не выдержит такой ужасной бессмысленной жизни!
– Не думаю, что я долго задержусь при дворе, – призналась она герцогине Диане, вернувшись вечером в Ангулемский дворец.
– Неужели королева хочет от вас избавиться? – поинтересовалась герцогиня.
С тех пор, как король воспылал страстью к ее племяннице, герцогиня стала нежеланной гостьей при дворе Ее Величества и не бывала там.
– Нет, дело вовсе не в этом. Королева меня просто не замечает, будто я стала прозрачной или обратилась в невидимку. К тому же она пребывает в прекраснейшем расположении духа. В ее покоях только и разговоров что о коронации, что ни день, только о ней и судачат. Ее Величество часами сидит с поставщиками, а они поют ей дифирамбы и расхваливают на все лады. А вот король очень мрачен.
– Его можно понять. Думаю, он локти себе кусает, что дал согласие на коронацию. Не говоря уж о том, в какую сумму эта церемония обойдется казне! Так вы сказали, что с вами никто не разговаривает?
– Изредка лишь некоторые дамы, среди них и мадемуазель дю Тийе, но она говорит со мной таким тоном, что мне кажется, будто она издевается!
– Ну, так повернитесь ко всем спиной! Меня удивляет только госпожа де Гершевиль, она очаровательная женщина.
– Соглашусь с вами. Она мне иногда улыбается, но у нее нет ни минутки свободной, так много у нее всевозможных обязанностей.
– А Галигаи?
– Она вообще ни с кем не разговаривает, только отдает приказы тем, кто находится в ее распоряжении, например, даме, заведующей гардеробом. Как только она заканчивает выполнять свои обязанности, она удаляется в свои покои и выходит оттуда, только когда ее позовут. Поговаривают, что она ведет с королевой долгие беседы... но ночью!
– А мужчины? Они тоже отвергают вас?
– Нет. Я получила благословение от главного капеллана, Его Высокопреосвященства де Бонци, он тоже флорентиец, и от других священников тоже. Думаю, вам известно, что в штате Ее Величества очень много священников. Меня торопят с выбором духовника, но признаюсь...
– Эти священники не вызывают у вас доверия? И вы правы. У меня нет никакой уверенности, что они соблюдают тайну исповеди. Не то чтобы я боялась огласки ваших страшных тайн, дитя мое, – засмеялась герцогиня Диана, – но все-таки предоставьте заботу о духовнике мне. Я постараюсь найти для вас необычного священника: честного, доброжелательного и неуязвимого. Вы видите короля?
– Каждый день, как все придворные. Он удостаивает меня улыбкой и добрым словом, но никогда подле меня не задерживается. Он проводит в покоях королевы лишь те минуты, что отведены этикетом. Даже по вечерам затворяется со своими советниками, и они обсуждают будущую военную кампанию. Говорят, что уже назначен день отъезда. Это случится девятнадцатого мая...
– А коронация назначена на тринадцатое... Значит, решение принято. Признаюсь, что до сегодняшнего дня я не верила, что война все-таки начнется. Тем более что маркиз де Праслен, де Курси и де Буа-Траси по-прежнему в Брюсселе...
– Может быть, они уже на пути в Париж? Признаюсь вам, госпожа герцогиня, что я очень обеспокоена. Посольство кажется мне необычайно долгим.
– Потому что вам очень не хватает вашего Тома?
– Да, очень. Тем более что он вернется и тут же снова отправится на войну...
На глазах Лоренцы показались слезы. Герцогиня Ангулемская наклонилась к ней и потрепала по щеке.
– Двору нечем вас порадовать, я понимаю. А посольство? Прошло уже два месяца, и посол мог бы уже вернуться. Однако эрцгерцог Альберт, исполненный сознания собственного величия, вполне может удерживать при себе французского посла против его воли. Не волнуйтесь о посольстве, дорогая. А больше вам нечего мне рассказать?
– Есть, – вспомнила молодая женщина, и лицо ее осветилось улыбкой. – Я имела честь встретить монсеньора дофина, он приходит каждое утро поздороваться с матерью в сопровождении гувернера, господина де Сувре. Но сегодня он со мной заговорил.
После нового года дофин Людовик, которому исполнилось девять лет, покинул замок Сен-Жермен, где воспитывались все королевские дети вместе с отпрысками фавориток, и переехал в Лувр, чтобы начать готовиться к своему будущему поприщу. Событие это очень его обрадовало. Он был нежно привязан к своим братьям и сестрам – Елизавете, Кристине, Николя, Гастону и Генриетте-Марии, которой недавно исполнилось пять месяцев, и инстинктивно ненавидел и открыто презирал незаконнорожденных: юных герцогов Вандомских от Габриэль д'Эстре, старший из которых в предыдущем году женился; детей Генриетты д'Антраг, Жаклин де Море и некой Шарлотты дез Эссар, которую никто никогда и в расчет не брал.
– И что же вам сказал наше будущее величество?
– Ждраште, мадам. Вы очень крашивы. Я думаю, что его красноречие пострадало оттого, что выпали молочные зубы, – смеясь, произнесла Лоренца. – Благодарение Богу, он пошел в отца – темноволосый, крепкий и живой, как он. Но, мне кажется, мать его не любит.
– Она никого не любит, кроме юного герцога Анжуйского, Гастон пошел в семейство Медичи. Это грустно, потому что Людовик обожает мать. Я тоже часто спрашивала себя, почему она так холодна с ним?
– Потому что любит только себя! И еще обоих Кончини, которые делают с ней все, что хотят! И это тоже очень грустно! Странная мать. Странная королева. Помоги, Господи, чтобы наш Генрих здравствовал еще долго-долго! Никто не знает, что произойдет с французским королевством без него.
Впоследствии Лоренца еще много раз повторяла про себя эту фразу...
Глава 3Встречи на Луврском мосту
На следующее утро маленькая карета герцогини Дианы, как обычно, доставила Лоренцу к началу моста, который теперь надежно соединял берега старинного рва, когда-то окружавшего крепость Лувр. Она вышла, и ее подхватил нескончаемый поток людей, который после открытия городских ворот никогда не иссякал на мосту с тех пор, как крепость превратилась в королевский дворец. Только каретам принцев позволялось проезжать в Большой двор. Лоренца собиралась уже пройти через караульню, когда ее догнала задохнувшаяся от быстрой ходьбы женщина.
– Будьте милостивы, госпожа баронесса, выслушайте меня!
Лоренца тотчас узнала окликавшую ее особу. Маленького роста, сутулая, прихрамывающая, с тонким умным лицом, сейчас выражавшим отчаяние... Конечно, это была камеристка мадам де Верней.
– Мадемуазель д'Эскоман? У вас что-то случилось?
– Вы идете к королеве?
– Разумеется, но...
– Возьмите меня с собой, умоляю вас! Я должна рассказать Ее Величеству очень много важного!
– Но вы сами понимаете, что это невозможно. К королеве не входят просто так, даже в сопровождении ее придворной дамы. Такое право есть только у ее духовника и...
– Я побывала уже у иезуитов, но, похоже, там меня приняли за сумасшедшую! Но я не сумасшедшая. Клянусь вам!
– Я никогда не считала вас сумасшедшей. Но вы ведь из дома маркизы де Верней и, наверное, могли бы...
– Нет, я больше не принадлежу к ее дому! Я ушла, когда поняла, какие козни плетутся в замке и в Мальзербе! Я верная служанка Их Королевских Величеств! Вы знаете, что Мальзерб и замок – гнезда заговорщиков, откуда ведется переписка с Испанией и с Брюсселем?
– Помилуй бог, откуда же мне знать?
– Да ведь заговор возник не вчера! В прошлом году я сопровождала госпожу маркизу в церковь Сен-Поль, где она встречалась с герцогом д'Эперноном, которого должна была бы ненавидеть. Я находилась неподалеку и должна была никого не подпускать к беседующим, но я слышала... слышала ужаснейшие вещи!
– Разве вы не знакомы с мадемуазель дю Тийе? Мне кажется, вы могли бы ей передать...
– Я так и сделала, и она пообещала мне встречу с королевой... Но с тех пор ни разу со мной не заговорила. А Ее Величество нужно непременно предупредить – на жизнь короля готовится покушение! Назначена коронация... И человек из Ангулема вернулся! О господи! Я так говорю, что вы ничего понять не можете! Сейчас я вам все объясню...
Лоренца только было собралась сказать, что она знает, о ком идет речь, как вдруг к ним подошел офицер в сопровождении четырех солдат и поклонился, приветствуя Лоренцу.
– Прошу прощения, мадам, – сказал офицер, – но мы должны арестовать эту женщину!
Его рука опустилась на плечо несчастной, та закрыла глаза и простонала:
– Господи! Пощадите!
Солдаты уже повели ее прочь. Лоренца вступилась за бедняжку:
– Я баронесса де Курси, придворная дама королевы. В чем обвиняется эта несчастная женщина?
– Она бросила своего ребенка на Новом мосту.
– Своего ребенка? У нее есть ребенок?
– Да, у нее есть сын. Кормилица отказалась от него, потому что ей больше не платили, и эта женщина была вынуждена его забрать, а потом от него отделалась. Ее преступление заслуживает смерти. Приношу свои извинения, госпожа баронесса.
С щемящим сердцем Лоренца наблюдала, как удаляется печальный кортеж. Она по собственному опыту знала, что ожидает несчастных, против которых ополчается неумолимая судьба: тюрьма, допросы – ей самой повезло, она была избавлена от пыток! – а потом эшафот. Лоренца восхитилась мужеством этой женщины, услышав, как та снова крикнула ей:
– Предупредите короля! Человек в зеленом!
И больше ни слова. Несчастную повели очень быстро, но, к счастью, ее никто не бил, что немного успокоило Лоренцу. До чего слаба и хрупка узница! Может быть, стражникам тоже ведома жалость? Лоренце вдруг стало стыдно, что она так мало сделала для несчастной, и, подхватив юбки, она бросилась вслед за солдатами и догнала их, когда они входили на Новый мост.
– Одну минуту, господин офицер! Куда вы ее ведете?
Офицер ответил не сразу, с удивлением глядя на стоящую перед ним красивую даму в придворном платье.
– Я... Госпожа баронесса! Но почему вы спрашиваете об этом?
– Это касается только меня. Отвечайте же!
– В Консьержери, – сообщил офицер и указал на расположенный на краю острова Сите старинный замок с толстыми круглыми башнями.
– А почему не в Шатле?
– Думаю... В Шатле нет свободных мест. Прошу вас, мадам, не задерживайте нас больше!
– Еще одно слово! Ребенок? Что с ним сделали?
– А что с такими делают? Отнесли в больницу.
И он махнул рукой в сторону, где виднелись башни собора Парижской Богоматери.
– Благодарю вас. И попрошу вас еще об одной услуге, отдайте это главному тюремщику, – добавила Лоренца, вытащив два золотых из своего кошелька. – Я хочу, чтобы с ней хорошо обращались и прилично кормили. Она и сейчас очень слаба, так пусть сохранит хоть какие-то силы. – Она обернулась к арестованной и произнесла: – Будьте спокойны, я сделаю все от меня зависящее.
– Спасибо вам! Большое спасибо! Да благословит вас Господь!
Несчастную повели дальше, а Лоренца отправилась в Лувр. Ей очень хотелось, чтобы офицер оказался человеком честным и не прикарманил ее деньги.
– Вы хорошо сделали, что дали ему две монеты, – одобрил ее позади чей-то голос с тосканским наречием. – Одна была бы слишком сильным искушением. А второй будет вполне достаточно для благополучия этой женщины.
Лоренца обернулась и не могла удержать изумленного возгласа: перед ней стоял Филиппо Джованетти и, улыбаясь, смотрел на нее.
– Сьер Филиппо! Каким чудом вы в Париже? Великий герцог вновь послал вас во Францию?
– Нет, я обошелся без герцога. Я сам послал себя сюда. Мне никто не запрещал жить в Париже, и теперь я могу гулять, где мне вздумается. Однако не будем стоять на мосту. Я провожу вас в Лувр, откуда и следовал за вами.
– Вы направлялись к королеве?
– И на этот вопрос отвечу вам «нет». Хотя признаюсь, что с королем бы встретился с удовольствием.
– Уверена, что и Его Величество обрадуется, увидев вас снова. Он был очень рассержен тем, как с вами обошлись.
– Обошлись с великой заботой, можете мне поверить. Мне выделили двух сопровождающих, и они не расставались со мной до самого Марселя. Они со мной попрощались, только посадив меня на корабль. Вот моя карета, – произнес Джованетти, указывая на небольшую карету с опущенными шторами, запряженную двумя лошадьми. Она стояла совсем рядом.
Сьер Джованетти подвел к ней Лоренцу и помог ей сесть.
– Вам непременно нужно присутствовать сегодня утром во дворце? Вы дорожите своими обязанностями при Ее Величестве королеве? – осведомился Джованетти.
– Присутствую я или нет, королеве совершенно безразлично. Я для нее значу не больше стула или стола. Но... откуда вы узнали?
– Что вы стали баронессой де Курси и придворной дамой? Для опытного дипломата подобные сведения – детские игрушки, а поскольку я вернулся только ради вас...
– Ради меня? Неужели я имею для вас хоть какое-то значение?
– Вы в этом сомневаетесь? С того самого дня, как великий герцог Фердинандо отдал вас под мое покровительство, я старательно направлял вас прямиком в западню. В довершение вас извлекли из моей кареты, чтобы заточить в тюрьму, грозя вам чуть ли не казнью!
– Чуть ли не казнью! Меня приговорили к ней и даже отвезли на эшафот. И если бы не вмешательство того, кто стал моим дорогим супругом, меня бы уже не было на этом свете.
– Об этом я знаю, но я хотел бы осведомиться вот о чем: вы счастливы?
Лучезарная улыбка, обращенная к Джованетти, послужила для него самым ясным ответом, но Лоренца произнесла:
– Я и представить себе не могла, что можно быть такой счастливой! Ничего не прося взамен, Тома де Курси дал мне все, даже любящую семью, а главное – искреннюю горячую любовь. Вопреки всем угрозам он женился на мне, и признаюсь без тени стыда, что телом и душой я полностью принадлежу моему супругу.
Сомнений не было: юная Лоренца преобразилась в цветущую красотой молодую женщину, и бывший посол почувствовал болезненный укол в сердце. Он полюбил Лоренцу с их первой, давней, встречи и в этот миг страстно позавидовал мужчине, который сумел сделать этот несравненный цветок своим, но искусство дипломата в том и состоит, чтобы не обнаруживать свои чувства, и голос его звучал все так же ровно, когда он спросил:
– Неужели вы снова получили письмо с угрозами?
– Да. Накануне венчания я получила анонимное письмо, в котором вместо подписи красовалось великолепное изображение кинжала с красной лилией. Писавший предсказывал Тома смерть, если он посмеет жениться на мне, потому что я должна принадлежать только тому, кто написал это письмо. Тома же только посмеялся над этим посланием. Он обвенчался со мной, и неведомое чудовище уже ничего не сможет с этим поделать!.. Но вернемся к вам, сьер Филиппо! Давно ли вы в Париже?
– Всего-навсего несколько дней. Их хватило на то, чтобы устроиться и разыскать вас.
– Где вы поселились?
– По-прежнему на улице Моконсей. Я выкупил особняк у тосканской короны, а новый посол по имени Матео Ботти, маркиз Кампилья, прибыл сюда из Мадрида, где его высоко ценили. Он предан душой и телом королеве Марии и поселился в особняке Гонди, с которыми находится в большой дружбе, – сообщил Джованетти с горечью, не ускользнувшей от внимания Лоренцы.
– Иными словами, королева тоже послушна Испании и готова служить ей вопреки воле короля?
– Именно так! Точно так же, как д'Эпернон, маркиза де Верней и даже министр Вильеруа! Все они поддерживают королеву, которая любой ценой хочет заключить двойной брак с испанской короной наперекор решению своего супруга. Все, что кричала несчастная, которую взяли под стражу, правда. Но кто этот человек в зеленом?
– Ясновидец, прибывший из Ангулема, человек иезуитов, стремящийся во что бы то ни стало уничтожить короля. Его уговорили повременить до коронации Марии. Коронация состоится на днях, и, признаюсь откровенно, мне очень страшно. Эта церемония может привести к дурным последствиям. И, кажется, не напрасно о них толкуют: королю Генриху грозит страшная опасность. Его надо предупредить!
– Я бы сам охотно предупредил его, но не уверен, что меня примут в Лувре и тем более прислушаются... Через неделю после коронации король уедет на войну!
Карета подъехала к Лувру и остановилась у въезда на мост, чтобы дать возможность Лоренце выйти. Но она не тронулась с места.
– Я решила не появляться сегодня во дворце. Мое опоздание вызовет гнев у королевы, а короля сегодня я уже не увижу. Не будете ли вы так любезны довезти меня до дома, где я живу?
– До особняка герцогини Ангулемской на улице Паве? С удовольствием!
– Воистину, от вас ничего не скроешь!
– Но сначала я хотел бы заехать с вами на улицу Моконсей. Там есть для вас подарок.
– Подарок? От кого же?
– От кого же он может быть? От меня, конечно!
– Неужели? Вы мне что-то привезли?
– Нет. Я вам привез кого-то. Вы не догадываетесь, кого?
Глаза Лоренцы засияли.
– Бибиену?
– Браво! Добавлю, что, не возьми я ее с собой, она бы бросилась под колеса моей кареты. Скажу честно, что увезти ее обратно во Флоренцию оказалось чертовски трудным делом. Она не желала уезжать из Франции, и с меня семь потов сошло, пока я сумел ее образумить.
– Господи! Да что бы она стала делать здесь одна, без денег, не понимая ни слова из того, что говорят вокруг?
– Именно это мы и внушали ей вместе с великой герцогиней Кристиной. Но так и не убедили. Отчаявшись, я вынужден был поклясться, что непременно заберу ее с собой, когда буду возвращаться в Париж. В ожидании она начала учить французский. И представьте себе, примешивая церковную латынь и отдельные тосканские словечки, она теперь прекрасно управляется, ее здесь понимают.
Лоренца от души смеялась рассказу Джованетти и не заметила, как они доехали до улицы Моконсей. Едва карета остановилась во дворе особняка, как Лоренца выскочила из нее и тут же оказалась в объятиях своей дорогой кормилицы, которая со всех ног бежала к карете. Они не могли наглядеться друг на друга, целовались, говорили наперебой, снова целовались, смеялись и плакали. Джованетти смиренно ждал, усевшись на ступеньке крыльца. Войти в дом дамам почему-то не приходило в голову.
Наконец, когда они немного успокоились, сьер Филиппе взял их под руки и ввел в особняк. В просторной прихожей он отправил Бибиену быстренько собирать вещи, а Лоренцу провел в гостиную и предложил прохладительного. Лоренца запротестовала:
