Текст книги "Нож Равальяка"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Нежеланные почести
Счастье!.. Прихотливый цветок разрастался, разворачивая все новые лепестки не только днем, но и ночью, пьяня молодых своим ароматом. К радости Тома и Лоренцы, после первого января выпало много снега, сильно похолодало, и соседние замки и деревеньки зажили маленькими островками, не сообщаясь друг с другом. В Шантийи Монморанси-младший задумал было устроить охоту на волков, но отец его высмеял.
– Я бы очень удивился, – сказал он, – если бы вы, сын мой, встретили у нас в округе хоть одного волка! Еще ваш дедушка истребил их столько, что случайно выжившие давно покинули наши негостеприимные земли, и теперь на десять лье вокруг не встретишь даже волчьего следа!
В Курси по целым дням в каминах гудел, полыхая, огонь, потому что Кларисса всегда зябла, а Губерта мучил ревматизм, хотя он никогда в этом не признавался. Чаще всего барон удалялся в свою любимую, тоже жарко натопленную, оранжерею и там смертельно скучал. Оживал он лишь во время обедов и ужинов, когда появлялись юные супруги. Они держались за руки, сияли улыбками и были так откровенно счастливы, что трудно было пенять им за их затворничество и за то, что никто на свете им больше не нужен...
Впрочем, они всегда были веселы, разговор в их присутствии сразу оживлялся, после ужина они охотно оставались поболтать в гостиной, хотя вскоре Лоренца уже нежно краснела, встречая красноречивый взор своего супруга, и они отсаживались друг от друга подальше, боясь пробегающих между ними искр. Их почтенным собеседникам не составляло труда догадаться, что влюбленные только и ждут, когда вновь окажутся друг с другом наедине.
– У меня такое впечатление, что и во время любви они хохочут, – заявил как-то барон, отважившийся среди ночи пройти босиком мимо спальни молодых и услышавший звонкий смех сына.
– Оставьте их в покое, – посоветовала Кларисса, от души забавлявшаяся тревогами барона. – Нет ничего печальнее сумрачной страсти, превращающей каждый шаг в трагедию. Наших молодых любовь переполнила радостью, а красота Лоренцы стала просто ослепительной. Вы не находите?
– Совершенно с вами согласен, она просто обворожительна. Но, имея в виду их усердие, нам, я думаю, нужно ждать двойню, а то и тройню.
– Попомните мое слово, вам придется удовольствоваться одним-единственным экземпляром! Я молюсь, чтобы Лори была уже в ожидании, когда Тома отправится в полк, ведь отъезд его не за горами. Тогда она будет куда меньше скучать!
«Лори» – так с нежностью стал называть Тома свою жену.
– Уж конечно! По утрам ее будет тошнить, она начнет отказываться от еды, и это очень развлечет и повеселит ее!
– Вы невыносимы, Губерт. Сами не знаете, чего хотите!
– Разумеется, я хочу стать дедушкой. Но Лори у нас такая красавица, что мне будет жаль, когда беременность испортит ее красоту.
– Мы будем за ней ухаживать, и красота ее не покинет, не беспокойтесь. Но вам тоже придется внести свою лепту.
– Я? Вы хотите, чтобы я...
– Нет, я не хочу, чтобы вы... Благодарение Господу, вы не похожи на старика де Сарранса! Я хочу сказать, что согласие наших молодых основано не только на счастливо совпавшей чувственности, но и на духовном родстве. О чем только они не говорят между собой!
– Откуда вы знаете? Вы подслушиваете у двери?
– Точь-в-точь как и вы, милый брат, точь-в-точь как и вы. У них схожие вкусы и чувство юмора, они оба хорошо образованы. Они любят природу, прогулки на свежем воздухе...
– Неужели? А я и не заметил!
– Они знают, что им предстоит скорая разлука, и дорожат каждой минутой близости. Что может быть естественней? К тому же оба не любят придворную жизнь.
– Чтобы ее любить, нужно иметь пристрастие к мученичеству. Хотя с нашим неунывающим Генрихом она стала, по крайней мере, терпимой.
– Сразу видно, что вы давно не бывали при дворе, мой друг. Герцогиня Диана сказала мне, что бегство Конде в Нидерланды привело короля в бешенство. Он собирает армию, намереваясь вернуть Шарлотту, и говорит только об этом. Отправляет письмо за письмом эрцгерцогу Альберту, а сам увеличивает налоги и, грозя смертной казнью, следит, чтобы молодые люди не дрались на дуэлях.
– Что это с ним?
– Говорит, что негодное развлечение вскоре лишит его дворянского сословия, пусть лучше молодежь со славой сложит головы под Брюсселем, чем истребляет друг друга из-за косого взгляда. Я уж не говорю о том, что творится в королевском семействе!
– А что там творится? Толстуха Мария подарила ему недавно дочку.
– Крошка Генриетта, судя по слухам, прелесть, такая славная. Генрих на нее наглядеться не мог, но спустя два дня отослал в Сен-Жермен к остальной малышне. Заметьте, что родительница ничуть не возражала. Среди всех своих детей она любит одного только маленького герцога Анжуйского, но когда король в карету вместе с малюткой посадил и ее, она пришла в ярость. Ярость еще больше овладела ею оттого, что король велел привезти не любимого ею дофина. Но дофину скоро исполнится девять, и его пора приучать к королевскому ремеслу.
– Раз там горят такие страсти, я думаю, о наших молодых пока вспоминать не будут.
Счастье продлилось еще два дня. Ни часом больше.
На третий потеплело, снег растаял, и дороги вновь стали пригодны для езды. Около полудня в ворота замка рысью влетел всадник и соскочил с лошади у крыльца. Это был полковой товарищ Тома, Анри де Буа-Траси, ставший его лучшим другом после того, как Антуан де Сарранс перешел в стан врагов. Кстати сказать, он был гостем на свадьбе.
Ростом немного ниже, чем Тома, Анри был подтянут и строен, одет всегда с иголочки, лицо его было тонко очерчено, небольшая острая бородка, живые карие глаза, изящный рот с великолепными зубами и... необыкновенно чувствительные ноги. Стоило кому-нибудь случайно наступить ему на ногу, он тут же выхватывал шпагу, а она в его руках была крайне опасным оружием. В остальном же это был самый веселый человек на земле!
В полдень, когда все сели за стол, для де Буа-Траси тут же поставили прибор. Он давно стал своим человеком в доме, так что буквально через несколько минут он сидел уже со стаканом в руке, промачивая сухое после дороги горло.
– Господин граф де Сент-Фуа, наш полковник, отправил меня за тобой, – объявил он Тома. – Ты нужен королю!
– Опять?
– Да, но на этот раз в самом деле. Именно поэтому меня за тобой и отправили.
– А что там с другим посланцем, тем, что приезжал в прошлый раз? – поинтересовался барон.
– Он умер, господин барон. Его нашли в камере отравленным. Конечно, это сделали для того, чтобы он не мог ответить на вопросы следствия. Так что по-прежнему неизвестно, кем он был послан и кто его хозяин.
– Ты знаешь, куда меня намерены отправить?
– Лучше спроси, куда отправляют нас, потому что мы едем вместе. Мы будем сопровождать одного из наших бывших начальников, маркиза де Праслена, он везет очередное конфиденциальное послание – письмо эрцгерцогу Альберту, с которым уже встречался ранее. Кроме достоинств воина, маркиз де Праслен наделен еще и способностями дипломата.
– Да, он действительно хороший дипломат, – признал барон Губерт, – я немного знаком с ним и полагаю, что догадываюсь, какова его миссия в Брюсселе. Судя по всему, он должен убедить Его императорское Высочество отпустить... или, точнее, дать возможность деликатно похитить и вернуть на нашу добрую старую родину прекрасную Шарлотту.
– Похищение было бы неблаговидным поступком, – с добродетельным видом сообщил де Буа-Траси, – тем более что мы там будем обладать полномочиями послов. Но, само собой разумеется, если принцесса де Конде захочет последовать за нами и будет настаивать на этом...
– Можете не сомневаться, что она будет настаивать, – подхватила графиня де Роянкур. – Ее тетя получает от нее письмо за письмом с просьбами прислать ей необходимую одежду. Конде увез ее, не дав возможности взять с собой хоть что-нибудь. У нее всего-навсего пара рубашек. Бедняжка на грани отчаяния.
– Ох, женщины, женщины, – вздохнул барон. – Неужели вы не понимаете, что все ее жалобы предназначены для короля и должны распалять его гнев? Подумать только, любимая среди лютого холода! Ей нечем прикрыться! Между нами говоря, эрцгерцогиня-инфанта Изабелла Клара прекрасно разбирается в оттенках знатности и никогда бы не оставила прозябать французскую принцессу, даже если бы ей и ее супругу очень хотелось, чтобы эта принцесса находилась подальше от их двора. Вы переночуете у нас, де Буа-Траси?
– Я бы с удовольствием, ибо ваше гостеприимство не знает себе равных, но, к сожалению, мы с Тома должны быть этим вечером в Лувре. Прошу простить меня, мадам, – добавил он, обращаясь к Лоренце, которую Тома успел снова взять за руку. – Я надеюсь, что когда-нибудь приеду к вам с доброй вестью и ваши прекрасные глаза посмотрят на меня как на друга.
Лоренца улыбнулась Анри, хотя сердце ее щемило от боли.
– Вы можете не сомневаться в моем дружеском расположении, потому что мой муж любит вас, – сказала она, вставая из-за стола. – Пойду соберу его вещи.
Тома и Лоренца вышли. Все остальные проводили их молчаливым взглядом. Барон Губерт издал веселый смешок.
– Вам по-прежнему по вкусу старая сливовица, де Буа-Траси?
– Ваша? Она незабываема!
– Тогда я распоряжусь, чтобы ее подали нам в библиотеку. Сливовица поможет вам скоротать ожидание.
– Ожидание? Вы полагаете, что оно...
– Может чуточку затянуться. Видите ли, мой милый, наши голубки вот уже две недели как не расстаются, и появляются только за столом, и то не всегда. А тут первая разлука!
–Значит, поскачем не рысью, а галопом, – философски заметил молодой человек. – Что тут скажешь? А она и впрямь удивительно хороша, – добавил он негромко, будто говоря сам с собой, конечно же, имея в виду Лоренцу, а не сливовицу.
Действительно, только два часа спустя на замковом мосту послышался топот лошадиных копыт, скакавших галопом...
***
Наступил час ужина, но ни Кларисса, ни барон не ждали Лоренцы, они жалели девочку, которая наверняка лежит сейчас ничком на кровати и заливается горючими слезами. Но Лоренца спустилась вниз, не опоздав ни на секунду, нарядно одетая и улыбающаяся.
– Как ваши апельсины, отец? – поинтересовалась она.
Барон просиял, взял Лоренцу под руку и повел к столу.
– Узнаем завтра, дружок, – ответил он. – Завтра будет виднее.
Он был доволен: что ни говори, а благородная кровь всегда дает о себе знать...
***
Только после отъезда Тома жизнь в Курси вошла в привычную колею с той только разницей, что после двух-трех ясных дней снова повалил снег и замки вновь стали изолированными островками, не пуская за порог своих обитателей. В уединенности было свое очарование. Посещений не ждали, двери в анфиладе гостиных держали закрытыми, а сами собирались в Голубой, где в камине всегда полыхал яркий огонь. Кларисса вышивала, а ее брат тем временем расширял кругозор Лори – свекор и новоявленная тетя охотно приняли ласковое уменьшительное Тома, – подбирая ей книги хороших авторов, а потом обсуждая с ней сюжет, героев, старинные обороты и перемежая критику с восхвалениями, что весьма забавляло вышивальщицу. Случалось, что все они даже обедали в библиотеке. Блюда привозили туда в специальных закрытых коробах лакеи, закутанные в теплые шарфы и шерстяные накидки, чтобы дорогой не замерзнуть. Владельцы замка не забывали о своих слугах: в отведенных им помещениях и караульне полыхали жаром большие жаровни.
Но были и неудобства – например, приходилось обходиться без новостей. Хотя кое-какие скудные новости доходили из Шантийи. Герцогиня Диана уехала в Париж, и, судя по ее отзывам, неблагополучная атмосфера при дворе стала и вовсе невыносимой. А что касается переговоров в Брюсселе, то о них совсем ничего не было слышно. Знали только, что маркиз Праслен и два его ангела-хранителя благополучно прибыли ко двору эрцгерцога.
Лоренца охотно проводила время у себя в спальне, где провела столько счастливых часов в объятиях Тома. Комната казалась ей необыкновенно просторной после того, как ее покинул высокий широкоплечий Тома с таким теплым голосом и таким звонким смехом!.. Лежа на кровати, она пыталась вновь ощутить аромат его кожи... За туалетным столиком она вглядывалась в зеркало, запомнившее столько ласк и поцелуев в то время, как Тома медленно раздевал ее... Сидя на медвежьей шкуре возле камина, где они не раз устраивались вместе, она грезила, глядя на отблески огня... Часы одиночества в спальне были сладостны и мучительны, они помогали Лоренце постигнуть всю безмерность ее любви к Тома. Страх, который по-прежнему внушала ей записка, полученная накануне свадьбы, она отгоняла от себя одной очень простой мыслью: если с Тома что-то случится, она его не переживет. Грех это или нет, но она уйдет вслед за ним. Но сначала своей собственной рукой покончит с убийцей!
Через некоторое время потеплело, вместо снега пошли дожди, дороги оттаяли, и по ним вновь стали скакать всадники и ездить телеги. Но в замке Курси никто не сдвинулся с места.
– Подождем, пока дороги высохнут, – вынес решение барон. – Нужно получить известие чрезвычайной важности, чтобы по уши погрузиться в грязь!
Каждый день он трудился в своей любимой оранжерее, надев болотные сапоги, накидку из домотканого полотна, вязаный колпак и взяв с собой трость, чтобы не поскользнуться. Работал он всегда в перчатках из толстой кожи. У барона были красивые руки, и он о них очень заботился. У каждого есть своя слабость, и этой слабости барона не шла на пользу его страстная любовь к розам.
Но вот однажды утром вновь ярко засветило солнце. И в этот же день в замок прискакал всадник, одетый в цвета королевы – синий и белый, – с письмом для баронессы де Курси. Письмо было от Себастиана Заме, суперинтенданта дома королевы, богатейшего банкира, приехавшего из Флоренции, который вдобавок был еще и другом короля, несмотря на то, что прекрасная Габриэль д'Эстре последний раз в своей жизни ужинала именно в его доме [5]5
Ходили слухи, что Габриэль д'Эстре, на которой собирался жениться Генрих IV, была отравлена. Брак короля, таким образом, не состоялся, и на французский трон была возведена Мария де Медичи. (Прим. автора.)
[Закрыть].
Вестовой уехал, не дожидаясь ответа и выпив лишь кружку горячего вина, которую ему поднесли.
Лоренца вертела в руках свиток пергамента с королевской печатью и никак не могла решиться его развернуть.
– Смелее! Чего вы ждете? – подбодрила ее графиня де Роянкур, сгорая от любопытства. – Можно подумать, что вы боитесь!
– Я и в самом деле боюсь. Королева меня возненавидела с первой встречи в Фонтенбло и была недобра ко мне. Прошу вас, – Лоренца протянула письмо, – прочитайте вы. А я лучше присяду.
– Вам плохо?
– От королевы я не жду ничего хорошего.
– На вид обычное официальное послание, – произнесла Кларисса и быстро сломала печать. Письмо было коротким, она быстро пробежала его глазами и протянула Лоренце: – В самом деле официальное. Королевская грамота о вашем зачислении в свиту Ее Величества королевы.
– Меня? В ее свиту? Ни за что! Я не хочу ехать ко двору!
Увидев отчаяние Лоренцы, графиня де Роянкур тоже перестала улыбаться. Она села возле молодой женщины и взяла ее за руку.
– Боюсь, у вас нет выбора, дружок. Вашего мнения не спрашивают, от вас ждут повиновения. И еще благодарности, выраженной надлежащим образом.
– Разве я не могу, например, заболеть? Ее толстое Величество очень боится заразы, достаточно прыщика, чтобы она от тебя шарахнулась, будто от прокаженной или чумной.
– Только агония позволит вам выиграть день или два, но не больше. Поверьте, если она хочет видеть вас у себя, то она непременно пошлет за вами.
– Но с какой стати? Она только и делала, что старалась меня уничтожить! Отказала даже в помиловании, когда меня приговорили к смертной казни! Она оставила при себе Гонорию, которую я никогда больше не назову своей тетей!
Кларисса взяла письмо, перечитала его и тяжело вздохнула.
– Я должна была подумать об этом раньше! Вы назначены свитской дамой не в качестве Лоренцы Даванцатти. Назначение подписано самим королем и...
– Королем? Но он же прекрасно знает, что я...
– Я сказала, что дело совсем не в вас, Лори! Король подчиняется традиции, и я должна была подумать об этом раньше. Баронессы де Курси, начиная с царствования Людовика VII и Алиеноры Аквитанской, которую дама де Курси спасла от смерти, на вечные времена получили почетную привилегию служить королеве Франции. Ваша покойная свекровь, очаровательная Клер, служила Екатерине де Медичи и Луизе де Водемон, супруге Генриха III, до того самого дня, когда та скончалась от болезни. Мадам де Гершевиль, статс-дама королевы Марии, прекрасно ее знала. И запомните, при дворе вы будете не на последних ролях. Если бы наши предки не держались так за свой титул барона, вы были бы уже герцогиней. Брат вам может рассказать обо всем этом куда больше меня. Он очень гордится нашими предками!
– Боже мой! Какое горе! – простонала несчастная Лоренца.
– Совершенно с вами согласна, когда речь идет о службе такой государыне, как наша. Но у вас есть, по крайней мере, утешение: с баронессой де Курси не посмеют обращаться как с любой из придворных дам.
– Если вы думаете, что знатность и традиции хоть что-то значат для королевы, вы ее плохо знаете. Она приложит все силы, чтобы отравить мне жизнь. А может отравить и меня! Боже мой! Как только представлю себе, что должна буду день и ночь находиться при ней неотлучно!
– Почему вы так решили? Свитские дамы служат по три месяца, если только они не статс-дамы и не гофмейстерины, а вы не то и не другое. К тому же, вполне возможно, королева не будет в восторге, увидев вас снова при дворе. Так что, вероятно, вы будете сидеть у себя дома или вернетесь в Курси, если вам захочется.
После слов графини мрачное лицо Лоренцы чуть-чуть просветлело. И все же она не могла с горечью не посетовать:
– У себя дома! Но у меня нет никакого дома! Она запрет меня в какую-нибудь дыру вместе с Гонорией и будет ждать, когда мы изведем друг друга!
Кларисса не могла удержаться от смеха.
– О чем вы говорите, дорогая! Губерт позаботится, чтобы у вас был дом! Наш парижский особняк пострадал во время религиозных войн, и мы не считали нужным приводить его в порядок. Разумеется, есть гарсоньерка Тома, но она, конечно же, вам не подойдет.
Громкий голос лакея, объявившего о приезде герцогини Ангулемской, прервал разговор.
– Вы обе чем-то очень взволнованы, – заметила герцогиня, снимая перчатки. – Надеюсь, не дурными вестями? – добавила она, в то время как обе дамы приветствовали ее с той почтительностью, какая положена Ее королевскому Высочеству.
– Именно дурными вестями, – со вздохом признала Лоренца, показывая злосчастную грамоту. – Меня причислили к свите Ее Величества королевы!
Диана Французская удивленно приподняла брови:
– А как может быть иначе? Вы же баронесса де Курси!
– Я только что все объяснила Лоренце, – сказала Кларисса, – и мы обо всем договорились, но есть одно затруднительное обстоятельство – мы пока не решили, где ей поселиться. Ведь Губерт не захотел отделывать заново наш особняк на улице Турнон, находя его уродливым. И я не могу с ним не согласиться.
– Пожалуй, он прав! Но я вас успокою. Я нашла для вас замечательное решение.
Две пары глаз вопросительно обратились к улыбающейся герцогине.
– Лоренца поселится у меня! Мой особняк на улице Паве [6]6
Здание сохранилось до сих пор. Теперь оно называется особняком Ламуаньон, несколько лет тому назад было отреставрировано. (Прим. автора.)
[Закрыть]огромен, вы это знаете, Кларисса, и я в нем смертельно скучаю с тех пор, как Шарлотту выдали за этого ужасного Конде-младшего! А с Лоренцой мы будем жить просто чудесно! Особенно если и вы, дорогая Кларисса, тоже присоединитесь к нам. А как может быть иначе? Бедной Клер нет в живых, и вы должны будете представить вашу новую родственницу ко двору. Я буду вас сопровождать... И я заранее в восторге! Мы от души порадуемся похоронным минам завистников, с какими они будут созерцать вашу красоту, Лоренца! Надеюсь, вы принимаете мое предложение?
– С благодарностью, госпожа герцогиня, – с живостью отозвалась Лоренца, почувствовав, как с ее души свалилась неимоверная тяжесть.
Лоренца знала, что в роскошном, почти королевском дворце под крылом его весьма пожилой хозяйки ей нечего будет опасаться. Диане пошел семьдесят первый год, передвигалась она, опираясь на трость, но всегда сохраняла прямую спину и гордую осанку. Сеть тонких морщинок не скрывала великолепную лепку лица, сохранившего и в старости редкую красоту. Она дважды овдовела, похоронив и принца Фарнезе, и герцога Монморанси, и теперь доживала свой век в одиночестве, но никогда бы не потерпела ни малейшего неуважения к своей особе. Перед ней почтительно склонялись все. Даже Мария де Медичи. Хотя задыхалась от ярости при мысли, что госпожа Диана царственно поощряет страсть короля к своей слишком уж красивой племяннице!
Доброе согласие царило в гостиной, где сидели три женщины, когда туда вошел барон Губерт, оставив любимую оранжерею, чтобы поздороваться с гостьей, не забыв, разумеется, привести себя в порядок и вымыть руки. Его тут же посвятили в парижские планы, и... широкая улыбка, которой барон обычно встречал герцогиню, исчезла с его лица. Напрасно ему напоминали, что все баронессы де Курси служили французским королевам, барон не желал ничего слушать.
– Я считаю, что при существующих обстоятельствах должно быть сделано исключение! – настаивал барон. – Неужели можно себе без ужаса представить, что бедное дитя отправляется прямо в когти Ее отвратительного Величества? Эта людоедка справится с ней одним движением челюстей!
– Primo [7]7
Во-первых (лат.).
[Закрыть], я буду ее сопровождать, – постаралась успокоить барона сестра. – Secundo [8]8
Во-вторых (лат.).
[Закрыть], Лоренца поселится в особняке герцогини Ангулемской, где ей совершенно нечего опасаться. Наш друг оказала нам любезность и предложила свое гостеприимство.
– Это более чем любезность! – воскликнул барон, улыбаясь герцогине, к которой стал питать некоторую слабость после того, как она овдовела во второй раз. – Но ей придется принять под свой кров и меня тоже.
– Вы хотите ехать? Но вы же ненавидите двор! – изумилась Кларисса.
– Именно потому, что я его ненавижу, – заявил барон. – Я хочу видеть собственными глазами, в какую трясину придется погружаться нашей милой девочке. И раз там нет Тома, то там должен быть я. И еще я воспользуюсь поездкой, чтобы заглянуть на улицу Турнон и посмотреть, что там делается с нашим чертовым домом.
– Нашли, право, время, – недоуменно проговорила Кларисса, пожимая плечами. – С чего вдруг? Неужели вы хотите опять в нем жить?
– Вы прекрасно знаете, что нет, но если Тома будет командовать отрядом или у него появятся другие обязанности в Париже, то ему и его супруге понадобится достойное жилище! Они же де Курси, черт побери! Итак, вы ничего не имеете против моего присутствия под вашей крышей, герцогиня?
– Не стоит спрашивать, барон! Я полагаю, что наше появление в Лувре будет сродни землетрясению. Но пока нужно немедленно заняться вашими туалетами, Лоренца! Думаю, у вас есть что надеть.
– Конечно! У меня есть даже драгоценности, доставшиеся мне от дам де Курси. Они великолепны, но я не хотела бы брать их с собой и носить.
– Почему?!
Лоренца рассказала, как ее перевезли в Лувр и как королева тут же пожелала увидеть ее наряды и в особенности шкатулку с драгоценностями, из которой забрала самые красивые с тем, чтобы их «скопировать».
– Вы их больше не увидели? Понятно... Но в драгоценностях де Курси вы можете появляться без опасений. Как бы ни была она нагла и глупа, она не осмелится наложить на них свою руку.
– Но их могут украсть! Я предпочитаю не рисковать. Во всяком случае, первое время. У меня и без драгоценностей будет немало поводов для волнений.
Барон Губерт рассмеялся.
– Да-а, теперь я вижу, с каким воодушевлением вы спешите ко двору! Но может быть, вы и правы. С Кончини и всей его кликой, правящей бал при дворе, осторожность, судя по всему, не помешает.
Барон отправился провожать герцогиню к карете, и та по дороге спросила у него:
– А позвольте узнать, сколько времени вы не были на улице Турнон?
– Уже не помню. Года четыре, а то и пять.
– Советую вам продать свой дом. Думаю, вам не понравится ваше теперешнее окружение. Три года тому назад ближайший к вам особняк де Гарансьеров был куплен Кончини. Он не только отделал его заново, но сделал это с роскошью. Той самой кричащей неприличной роскошью, какая отличает выскочек и какую не выносят люди со вкусом.
– Я в первую очередь! – воскликнул барон, огибая стену из красного кирпича. – Но как случилось, что меня об этом не предупредили?
– Если у дома меняется хозяин, нотариус не обязан оповещать соседей. А вы ни о чем не узнали, потому что совсем не интересовались своей собственностью. Поэтому я и говорю вам: раз ничего изменить нельзя, вам лучше продать ваш дом.
– Нет, никогда! Так вы говорите, что этот распутник посмел там поселиться? Ну так он наглотается пыли досыта, потому что я займусь ремонтом! Я сумею испортить жизнь бесстыжему проходимцу. Он узнает, что значит иметь под боком скверного соседа!
– Смотрите, как бы он не отравил жизнь вам! Вы знаете, что он веревки вьет из доброй королевы Марии?
– А меня почтил дружбой Его Величество король! Король! Вы меня понимаете?
– Успокойтесь, пожалуйста. Я все прекрасно понимаю! Но имейте в виду, что ясновидящие и ворожеи без устали предсказывают, что нашему дорогому Генриху не увидеть конца будущего года.
– Я слышал это предсказание. И смеюсь над ним так же, как Генрих!
– А я совсем не смеюсь! И не говорите мне, что я суеверна, суеверие – не моя слабость. Я скажу вам честно, я боюсь!
– Допускаю, что не без оснований. Но всегда считал, что лучший способ следить за врагом – это расположиться у его порога. Так я и сделаю, черт меня побери!
Не откладывая дела в долгий ящик, барон поспешил к себе в рабочий кабинет и написал письмо королевскому архитектору Луи Метезо. А через пять дней встретился с ним в особняке на улице Турнон. Когда-то Метезо работал в Курси, и теперь барон хотел, чтобы он привел в порядок их парижский особняк. Барон Губерт не собирался считаться с расходами, девизом должна была стать утонченная элегантность, которая указала бы его ближайшему соседу его место... То самое, какое на самом деле занимает и дом, притон разбогатевшего развратника, и его хозяин!
Притон для «разбогатевшего развратника» строил тоже Метезо и, прекрасно зная, с каким заказчиком в лице барона де Курси ему придется иметь дело, не мог этого скрыть, хотя признаваться ему было крайне неприятно.
– И что? – насмешливо улыбнулся барон. – Меня это нисколько не смущает. Главное, чтобы дом моих будущих внуков был гораздо красивее. И уверяю вас, это совсем не трудно сделать! Если вы сделали для выскочки итальянский торт, который ему по вкусу, то для меня найдете благородную чистоту линий, любимую французами. В расходах не стесняйтесь.
Что на это ответишь? Смирившись с длинной чередой бессонных ночей, архитектор принял предложение барона.
***
По приезде в Париж, вечером того же дня, Лоренца в сопровождении барона Губерта и графини Клариссы предстала перед главной статс-дамой королевы мадам де Гершевиль и принесла клятву послушания и верности, которую приносили все свитские дамы Ее Величества прежде, чем их подводили к королеве и они исполняли ритуал трех реверансов. Полтора года назад в Фонтенбло Лоренца уже сделала три реверанса королеве и сохранила об этом самые неприятные воспоминания. Но в этот вечер все сложилось иначе. Она чувствовала надежную поддержку графини и свекра, и ее представление стало нежданным триумфом, возместившим ей все унижения и обиды, которые она претерпела.
Никогда еще Лоренца не чувствовала в себе такой уверенности. Нарочитая простота ее платья из темно-зеленого бархата с белой атласной вставкой и высоким воротником из фламандского кружева служила лучшей оправой для великолепных украшений из ларца де Курси: три изумруда густого зеленого цвета, большой и два поменьше, сияли у нее на шее, поддерживаемые ниткой мелкого жемчуга. Четвертый изумруд светился в фероньерке на лбу, а переплетенные жемчужные нити терялись в живом золоте ее волос. На платье больше не было никаких камней, в ушах тоже, но каждую руку украшал жемчужный браслет, на одной из них сверкало обручальное кольцо, а на другой кольцо с изумрудом – пятым, – которое она получила при помолвке.
Только настойчивость барона Губерта убедила Лоренцу надеть эти драгоценности. До последней минуты она боялась за них, испытывая величайшее недоверие к королеве.
– Забудьте свои страхи! Никто в Лувре не посмеет с вас их снять! Медичи без ума от драгоценностей, но не до такой же степени. Запомните раз и навсегда: вы баронесса де Курси, и, стало быть, все обязаны относиться к вам с почтением. А я с большим удовольствием посмотрю на выражение лица Медичи, когда она увидит камни королевы Маргариты.
– Королевы Маргариты?
– Маргариты Прованской, супруги Людовика Святого. Она купила их у какого-то купца, приехавшего из Индии в Сен-Жан д'Акр. Конечно, камни дорого стоили, и Маргарита получила суровый выговор от своего святого супруга. Он был великим королем, но жить с ним было нелегко! Людовик напомнил ей без лишних слов, что они приплыли в Святую землю вовсе не за покупками! И королева с немалым огорчением продала их нашему предку Ангерану де Курси, который не видел ничего дурного в том, чтобы немного обогатиться во время крестового похода. Вернувшись из Святой земли, он женился и, конечно же, подарил эти великолепные изумруды своей молодой красавице-жене, а она отблагодарила его шестью великолепными малышами. Спешу вам сказать, что вы вовсе не должны на нее равняться. Нам двух или в крайнем случае трех будет совершенно достаточно... Впрочем, тут я вам не указ.
И барон оказался прав – стоило посмотреть на выражение лица королевы! Когда после двух реверансов Лоренца опустилась на одно колено, чтобы поцеловать край платья королевы, расшитого мелкими бриллиантами и жемчужинами, в котором Ее Величество казалась весьма крупной переливающейся звездой, Мария де Медичи буквально глаз не могла оторвать от изумрудов и предательски покраснела от зависти. В ответ на представление мадам де Гершевиль и короткую речь барона Губерта королева пробормотала что-то невнятное, зато король к ее приветственной речи прибавил очень теплое «добро пожаловать!» и от души расцеловал барона, Лоренцу и Клариссу.
Но это был единственный светлый миг за весь вечер. Атмосфера, царящая при дворе, в самом деле была гнетущей, если не сказать удушающей. Увидев герцогиню Ангулемскую, которая беседовала с графиней Роянкур, Генрих подошел к ним и спросил, чуть ли не со слезами на глазах, «нет ли вестей от его прекрасного ангела».
– Больше пока никаких, сир. Мы знаем только, что ей оказала гостеприимство инфанта Изабелла. Шарлотта сумела ей понравиться, и инфанта, благодарение Господу, добра к ней. Но в своих действиях Шарлотта не вольна, а Конде постоянно находится на границе... Поговаривают о войне, сир, – осмелилась заметить герцогиня.
