Текст книги "Нож Равальяка"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Интерес? Но какой?

– Откуда мне знать? Всем известно, что с тех самых пор, как эта парочка пожаловала во Францию вместе с Марией де Медичи, у Галигаи только две страсти: богатство и ее муж, которого она тоже заполучила только благодаря собранному ею богатству. Наша тупая регентша предоставила ей неограниченную власть и возможность иметь все, что она пожелает. Даже самое немыслимое! Знаете, что мне сообщила сегодня после полудня герцогиня Ангулемская, когда приезжала за флакончиком успокоительного эликсира, который мне присылают монахини бенедиктинского монастыря в Роянкуре? Что Галигаи добилась для своего пустельги звания маршала Франции, которое освободилось после смерти господина де Фервака. Ни больше ни меньше! Коннетабль чуть не умер от гнева и беспрестанно повторяет, что Галигаи его уморит, чтобы вручить своему супругу клинок с королевскими лилиями! Маршал Франции! И кто? Подонок из игорного дома! Бесстыжий проныра! Но все должны ему кланяться! Если Кончини замешан в подлом брюссельском деле, его жена не может этим гордиться. И в ее интересах направить ваши подозрения на другого человека, далеко не столь могущественного, как они. Послушайте меня и ради всего святого тихо сидите на месте, пока Губерт не вернется... и...

Кларисса неожиданно замолчала. Лоренца, внезапно совершенно успокоившись, устремила на нее вопросительный взгляд.

– Вы считаете, что я не должна ничего предпринимать, не узнав его мнения? – тихо спросила она.

Лоренца почти физически ощутила, что Клариссу с новой силой охватило то же волнение, во власти которого она находилась весь вечер.

– Да, и мне кажется, что это совершенно естественно. Разве вы не носите наше имя? И прежде чем замарать его кровью, можно выслушать слово барона, не так ли?

Кларисса села рядом с Лоренцой, продолжая обнимать ее за плечи.

– В том, что Джованетти любит вас, у меня нет никаких сомнений. Нет, нет, не возражайте. Хоть я и немолода, но зрение у меня хоть куда, и мне достаточно было увидеть взгляд, каким он вас встретил, когда приехал в особняк герцогини Ангулемской, чтобы известить нас о результатах своей миссии...

– Так, значит, может быть правдой...

– То, что по его приказу убили вашего первого жениха? К сожалению, я это допускаю. Жизнь любого посла и эмиссара весьма сложна в наши дни, если не сказать больше. Порой они вынуждены применять самые необычные средства, чтобы выполнить требования своих государей. Вполне возможно, что Джованетти постарался сквитать счет в свою пользу неудавшейся попыткой убить де Сарранса, а потом и его убийством. Думаю, что он места себе не мог найти от ужаса, видя, что вы оказались в руках старого сластолюбивого мужлана. Но все остальное для меня звучит неубедительно. Нет! Ничуть! Никогда бы он не стал брать на себя такое!

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что он никогда бы не захотел снова сделать вас вдовой. Тем более зная, что вы обожаете мужа. Поверьте, для него это не секрет. В этой темной истории замешано много людей, Лоренца, думаю, что и Галигаи тоже, которую Джованетти прекрасно знает. Он был бы смертельно ранен, если бы узнал, что вы возненавидели его до такой степени, что готовы убить. Нет, моя девочка, Джованетти никогда бы не посягнул на жизнь Тома!

– Я позволю себе возразить вам только одно: вы слишком мало знаете этого человека, чтобы судить о нем. Ваши заключения мне кажутся преждевременными.

– Я немало прожила на этом свете, деточка, и накопила кое-какой опыт относительно мужчин. У Джованетти кошачье терпение. Он доволен ролью старого друга и провел бы всю жизнь у ваших ног, если бы война или дуэль отняли у вас мужа. Но он никогда бы не убил его сам и не нанял бы для него убийцу!

Кларисса рассуждала с большой убежденностью и настолько увлеклась, что не сразу заметила, с каким возрастающим недоумением смотрит на нее Лоренца. Когда графиня умолкла, молодая женщина тихо спросила:

– Если я вас правильно поняла, вы уверены, что Тома жив?

В этот миг в дверь тихонько постучали, и в столовую вошел Шовен, держа в руках потертую кожаную сумку.

– Госпожа графиня, – сказал он, – Грациан забыл ее. Нужно ли ее отослать с кем-нибудь из слуг?

– Нет! – взорвалась Кларисса, неожиданно разгневавшись. – Унесите это немедленно и уходите!

Но нежелаемое свершилось. Лоренца воскликнула:

– Грациан? Но разве не так зовут слугу Тома, которого я видела только один раз, в день нашей свадьбы, и который всегда занимался его квартирой в Париже?

– Да, его зовут Грациан, – согласилась Кларисса, отворачивая лицо от Лоренцы.

Но Лоренца тут же спросила:

– Так это тот самый Грациан, который отправился вместе с Тома, когда он уехал вместе с господином де Прасленом? И что же, если... Если он вернулся?

– Не стану отрицать, он вернулся, – вздохнула Кларисса. – Но умоляю вас, не расспрашивайте меня больше ни о чем! Я дала клятву!

– Кому? Какую клятву?

– Разумеется, брату!

– В таком случае, я думаю, он простит вам все клятвы, необходимости которых я не понимаю. Скажите мне хотя бы, где сейчас этот Грациан?

– Уехал! Он вернулся только за Губертом и... за помощью.

– Он, что же, знает, где находится Тома? И Тома? Он жив? Как он смел так долго отсутствовать? Почему столько месяцев...

Лоренца в возбуждении все более повышала голос, и Кларисса, не выдержав, зажала уши руками.

– Потому что у него не было возможности добраться до нас раньше! Он был ранен... И прошу вас, ради всех святых, не кричите, пожалуйста, так громко. Это меня пугает.

– Простите меня! И поймите! Я не живу с тех пор, как Тома уехал! И вдруг такое известие! Прошу вас, прошу, дорогая тетя Кларисса, скажите только, он жив?

– Да, но... Похоже, он стал совсем не таким, как прежде... Приехав к нам, Грациан вздохнул с облегчением, узнав, что не застанет вас...

– Но почему? Он изранен, искалечен, обезображен? Надеюсь, вы знаете, что никакое увечье не помешает мне любить его? И по какой причине не стали меня дожидаться? Разве не я первая имею право спешить ему на помощь, ухаживать и окружить любовью? Как вы могли судить обо мне так дурно? – закончила Лоренца со слезами на глазах. – Скажите мне, где он, и я отправлюсь туда немедленно.

– Памятью моего любимого усопшего мужа, я клянусь вам, что не знаю. Иначе, дождавшись вас, я бы вместе с вами отправилась в дорогу. Я знаю только одно: Губерт ни за что на свете не хотел, чтобы вы ехали.

– Я теряю голову! Не могу понять, в чем причина! Что с Тома? У него чума? Проказа?

– Не надо говорить о таких ужасных вещах, Лори! Повторяю вам, я тоже пока ничего не знаю.

Как могла она сказать бедной девочке, что муж ее потерял память и вот-вот женится, если уже не женился?

Глава 10
Колен

– Вот она, ферма, – сказал Грациан, показывая на постройки посреди поля, темные, маленькие, приземистые, похожие на бугорки земли.

Подскакав к Конде, всадники вдруг заметили, что на башне замка полощется боевое знамя с гербом принца. Супруг прекрасной Шарлотты, похоже, взбунтовался против регентши, стало быть, лучше было объехать замок стороной, чтобы не ввязываться с ним в пререкания. Тем более что барон считал принца безмозглым и злобным спорщиком. По совету Грациана они свернули в Рэмский лес, миновали его и теперь стояли на опушке и обозревали унылый, плоский пейзаж, который ничуть не красили сизые сумерки.

Карету барон оставил в Сен-Кантене на постоялом дворе «Оловянный горшок» и после того, как Грациан хорошенько отдохнул там, взял у хозяина двух оседланных лошадей, куда более быстрых и проворных, чем тяжелая карета.

Теперь барон, приподнявшись на стременах, вглядывался в сторону фермы. Всматривался он не в строения, а в худого высокого человека, пахавшего землю неподалеку от нее. Костлявый человек, впрягшись в плуг, тянул борозду, а другой человечек, поменьше ростом, нажимал на рукояти и покрикивал на худого, но что именно он кричал, отсюда слышно не было. Барону внезапно бросилась краска в лицо, и он загарцевал на месте:

– Печенка Папы Римского! Да это же он! Вперед!

Он помчался вперед бешеным галопом, Грациан бросился за ним, и через несколько минут они уже поравнялись с пахарями. Барон остановил лошадь, спрыгнул на землю, подбежал к долговязому тощему парню с плугом, снял с него упряжку и крепко обнял его.

– Тома! Тома! Сыночек! Наконец-то я нашел тебя!

Губерт де Курси целовал грязное лицо, но долговязый парень в рубахе и коротких штанах стоял неподвижно, но через пару секунд, наконец, подал голос:

– Прошу меня извинить, месье, но разве мы с вами знакомы?

Радость барона вмиг погасла, он замер, вглядываясь в лицо сына.

– Тома! Ты не узнал меня? Меня, своего отца? – Голос Губерта звучал печально, лицо тоже омрачилось.

– Я предупреждал вас, господин барон, – зачастил подоспевший Грациан. – Он и меня, меня тоже не узнал... Но я надеялся, что вас...

Теперь к ним приблизился и крестьянин. Он с подозрением глядел на пришлых чужаков.

– Эй вы, люди добрые! Что вам надобно от моего Колена?

Крестьянин был кряжистым, почти квадратным крепышом, в грязной шапке, из-под которой во все стороны торчали седые взлохмаченные волосы. А лицо? Лицо с широким носом, маленькими глазками и большим ртом. Большой рот должен был бы располагать к улыбке, но нет, он скорее напоминал щучий, причем той щуки, что упустила карася, которым собиралась позавтракать. Однако барон заговорил самым миролюбивым тоном.

– Твоего Колена, говоришь? – благожелательно переспросил он. – Думаю, произошла досадная ошибка. Я знаю, что молодой человек лишился памяти, но вот я памяти не лишился и утверждаю, что передо мной стоит мой сын.

– Чтой-то он на вас не похож, – глумливо заявил крестьянин.

– Да, куда больше он похож на своего предка по имени Ангеран де Курси. А я барон Губерт де Курси, и передо мной мой сын по имени Тома де Курси!

– А мне больше нравится звать моего паренька Коленом!

Исчерпав свои доводы, барон Губерт исчерпал и миролюбие.

– Ну и попляшешь ты у меня сейчас! – грозно заявил он, берясь за шпагу, и крепыш, испустив испуганный вопль, тут же попятился и спрятался за спину того, кого называл Коленом. Однако барон, вытащив шпагу, бросил ее молодому человеку, и тот сразу ее поймал.

– Посмотрим, забыл ли ты и это тоже? Шпагу мне, – обратился он к Грациану и, получив ее, скомандовал: – К барьеру!

Тома машинально встал в позу, но тут же вновь опустил шпагу.

– Если вы утверждаете, что вы мой отец, господин барон, то я никак не могу скрестить с вами шпагу.

– Не валяй дурака, Колен! Всыпь ему по первое число! Ты же знаешь, что ты мой племяш и...

– Я ничего не знаю. Я не помню ни моего имени, ни моей прошлой жизни. Вы, месье, стали называть меня Коленом и сказали мне, что я ваш племянник.

– Странное, однако, дело, любезный, – насмешливо заметил Губерт. – Впервые слышу, чтобы крестьянский парень звал дядюшку на «вы» и вдобавок еще и месье! Просто чудо из чудес!

– Может, и чудо, но дела это не меняет. Колен родной сынок моей сестры Мадлен. И он мне нужен!

– Чтобы тащить плуг вместо лошади? Он – лейтенант полка легкой кавалерии Его Величества Людовика XIII! Можешь огорчаться, но я его увожу! Вот, возьми в утешение, – и барон бросил к ногам крестьянина несколько золотых монет.

Тот поспешно сгреб их и тут же принялся громко вопить:

– Мы ведь принцевы, господина де Конде, и вашему королю неча у нас тут делать! Скоро к нам сюда придет наш король, принц де Конде! Ну-ка ко мне, ребята!

Из соседней рощицы и фермы заторопились люди, вооруженные палками, косами и серпами. Кряжистые, приземистые, с темными лицами, казалось, что они вышли из земли.

– Господин барон, – шепнул Грациан, – они нас окружают, и мне кажется, их немало.

В этот миг со стороны фермы прибежала крестьянка, она бросилась к Тома и обвила его шею руками. Крестьянка была молоденькой, достаточно миловидной, крепкой и здоровой.

– Я не дам вам забрать моего Колена! – возмущенно закричала она. – Мы с ним женимся на праздник святого Жана! [39]39
  День святого Жана отмечался во Франции 21 июня.


[Закрыть]

– Это правда? – спросил барон.

– Да, – подтвердил Тома-Колен. – Дядя Блез позаботился о нас, и после него нам достанется все его добро, – спокойно добавил он.

– И... ты любишь ее?

– Жанетту? Да, люблю.

Барон де Курси не был слабаком, но тут он почувствовал, что земля заходила ходуном у него под ногами. Все происходящее походило на дурной сон, и с каждой секундой он становился все страшнее. Ватага крестьян подходила ближе и ближе, раздраженная и враждебная. Один из крестьян гаркнул:

– Держись, Фирмен! Я послал Омера в замок, предупредить господина Конде!

Положение становилось все драматичнее. Губерт заговорил:

– Если ты собираешься воевать вместе с ними, Тома, то верни мне шпагу и возьми палку, как все эти босяки. А вам, правоверные христиане, – обратился он к крестьянам, – пока свадьбу еще не сыграли, не худо бы узнать, что Тома уже женат. Он обвенчан в церкви, как положено... Ты погубишь свою душу, мой мальчик, если ты выберешь здешнюю жизнь.

– Я не могу ничего выбирать. Не могу! Я же ничего не помню. Вот вы сказали, что я женат...

– Да, ты дал обет перед Богом, клянусь тебе. Твою жену зовут Лоренца.

– Лоренца! Красивое имя...

– А сама она еще красивее! Тома, из сострадания ко всем нам, поедем вместе с нами. Послушайся меня, а то будет поздно.

– Нет! – заблажила во весь голос девица, повиснув на шее несчастного беспамятного. – Он мой!

Ласково, но твердо Тома отстранил ее.

– Нет, я ничей, раз я все позабыл. Но я не хочу, чтобы из-за меня пролилась кровь. Поэтому я уезжаю.

– Куда? Куда ты хочешь ехать? Я поеду с тобой!

– Нет. Похоже, что я солдат, и я поеду куда-нибудь воевать.

– Еще чего не хватало! – рассердился Блез. – Никуда ты не поедешь!.. Вот придут от Конде, скажут, где господин принц. Надо будет, пойдем к господину принцу с жалобой, а там уж что он скажет.

– Хорошая мысль, – подхватил барон, хотя перспектива иметь дело с непредсказуемым Конде вовсе его не обрадовала. – Уж меня-то принц знает. Я был у него на свадьбе.

И тут же подумал, что напоминать злосчастному принцу о его свадьбе вряд ли стоит. А Тома? Он ведь должен был принять участие в похищении жены Конде... Нет, встреча с принцем не сулила ничего хорошего.

А крестьян тем временем становилось все больше и больше. Каждую минуту откуда ни возьмись появлялся еще мужичок, и еще, а места вокруг, казалось, были пустынные. Даже угольщики пришли, выбравшись из нутра земли. А с бароном приехало от силы человек двенадцать. Крестьяне подходили все ближе, ближе, медленно подходили, но круг рано или поздно должен был замкнуться.

– Тебе лучше пойти домой, Колен, – посоветовал Блез. – Жанетта тебя проводит.

Девушка попыталась его увести, но Тома-Колен не согласился.

– Я не пойду, дядя Блез. Если вы собираетесь расправиться с этим дворянином, я буду его защищать. Я не знаю, кто я, но не убийца уж точно. И уверен, что вы тоже.

– Тогда скажи ему, чтобы убирался. И никогда больше к нам не приходил!

– Нельзя их отпускать, – запротестовал один из угольщиков. – Вернутся сюда с целой армией. Всех порешим, и дело с концом.

– Тогда и меня! – заявил Тома. – Дайте мне шпагу!

Барон Губерт хотел ему отдать свою, но Жанетта оттолкнула шпагу и вновь вцепилась в молодого человека, стараясь увести его к домишкам, повторяя сквозь слезы:

– Не имеешь права! Ты мой суженый, из наших, такой же горемыка, как мы!

Крики и слезы девушки помешали заметить, как к барону с крестьянами приблизился тощий босой человек в драной рясе с окладистой бородой. На шее у него висели четки, крупные, словно из орехов. Волосатой рукой он взял девушку за плечо и без малейшего, казалось бы, усилия оторвал от молодого человека. И вот она уже сидит на земле в нескольких шагах от толпы.

– Ты прекрасно знаешь, что соврала... И ты тоже, Блез, знаешь правду! Мы там все были, когда парня вытащили из воды.

– Не мешайтесь в наши дела, отец Атанас, – сердито огрызнулся Блез. – Было дело, он падал в воду, потому что оступился... Но это мой Колен, и все этим сказано!

– А его раны? Откуда у него такие раны? А одежда? Куда ты ее дел? Вытащить человека из воды – дело доброе. Не превращай его в злое! Бог смотрит на тебя, Блез.

– Пусть ненадолго отвернется! – проскрипел крестьянин.

Зря он это сказал. Все вокруг сняли шапки и начали креститься. Один из мужичков подал голос:

– Спору нет, вы правду сказали, отец Атанас, да ведь парень знать не знает, кто он таков. Так кому худо, коли Блез назвал его Коленом и взял в племянники?

– Это не было худо, пока никому не приносило беды, но вот приехал господин, называет его сыном, говорит, что он офицер на службе у короля, а что еще главнее, обвенчан перед лицом Господа. Может, и дети есть?

– Нет, – ответил барон.

Тут барон де Курси опустился на колени, осенил себя крестным знамением, взял крест, висевший на четках монаха, благоговейно поцеловал его и произнес:

– Благословен Господь, что привел вас сюда, святой отец! Что могу сделать, чтобы отблагодарить вас за помощь?

– Творите добро повсюду, где сможете, и, если вы знатный сеньор, близкий к регентше – наш король еще слишком мал, ему далеко до зрелости, – постарайтесь, чтобы к нам вернулся мир. Хозяин здешних земель подталкивает своих людей к бунту, твердя, что покойный король Генрих был антихристом и род его должен исчезнуть с лица земли!

– Его род? Конде сам из Бурбонов, как и король Генрих, как и теперешний король, маленький Людовик!

– Он вспомнит об этом, только когда потребует себе корону. А пока он восстановил на своих землях права сеньора. Уезжайте, вам пора. Я побуду с ними до тех пор, пока вы не уедете.

– А вы? Разве вам нечего опасаться?

Обеспокоенный взгляд барона обежал лица крестьян и остановился на Блезе. Тот походил на разъяренного сторожевого пса, которого посадили на поводок.

Странный монах улыбнулся:

– За меня не беспокойтесь. Здесь меня хорошо знают и понимают, что мне ничего не надо... Вернее, что я довольствуюсь малым. Я отшельник из Рэмского леса и, случается, помогаю здешним. Уезжайте с миром со своими людьми. Да, скажите, как вас зовут?

– Губерт де Курси... а это Тома, мой единственный сын, – сказал барон, протягивая руку молодому человеку и глядя ему в глаза. Тома протянул руку барону, но потом отпустил ее и повернулся к Блезу:

– Спасибо, метр Блез... и простите меня, если сможете. Я должен исполнить свое предназначение. Но вы спасли мне жизнь. Скажите Жанетте...

– Хватит! Убирайся! И чтобы ноги твоей больше здесь не было! – прорычал крестьянин.

Тома хотел было сказать, что они могли бы остаться друзьями, но в глазах того, кого считал своим родственником, прочитал такую злобную ненависть, что невольно вздрогнул. Барон заметил дрожь, пробежавшую по худому телу под грубой шерстяной рубашкой, и накинул молодому человеку на костлявые плечи свой плащ. С едва сдерживаемым гневом и болью барон смотрел на торчащие кости Тома, на его впалые щеки. Мальчик никогда не ел тут досыта, а у него всегда был такой хороший аппетит. Они еще что-то говорили о ранах...

– Куда он был ранен? – спросил барон. На его вопрос снова ответил отшельник:

– В голову, поэтому и память потерял. Еще он получил удар кинжалом в плечо, но рана была неопасной. Я лечил его травами, и раны зарубцевались. В остальном я бессилен. Теперь все в руках Божиих. Ему придется всему учиться заново.

– Не всему! Он по-прежнему владеет шпагой. Кстати, где его одежда? Сапоги? – задал вопрос барон, с недоумением глядя на грязные ноги Тома. – Почему он босой? – закричал он вдруг, обращаясь к крестьянину. – Сам ты в сабо, а он?!

– Он не хочет. Не может их носить.

– Так ведь он крестьянин, не так ли? – едко засмеялся барон. – Ну и где же его одежда?

– Выкинули, она никуда не годилась.

– Лучше скажи, что продал какому-нибудь разносчику! Чтобы не осталось ничего, что напоминало бы, кем он был!

Глаза барона загорелись гневом, он готов был стереть с лица земли подлого негодяя и уже взял его за шиворот, готовясь хорошенько вздуть. Но Тома вмешался:

– Прошу вас, месье...

– Ты всегда называл меня отцом, – проговорил барон внезапно осипшим голосом.

– Надеюсь, привычка ко мне вернется... Не наказывайте его. Он неплохой человек, а земля и люди здесь очень бедные. Войны разорили их.

– Ты помнишь войны?

– Отец Атанас говорил мне о них... А сапоги...

– В этих краях ни у кого нет таких больших ног, как у вас, господин барон, – со вздохом закончил Грациан, подводя к Тома оседланную лошадь, которую он привел из Сен-Кантена. При виде лошади глаза Тома загорелись. Он подошел к ней, вставил ногу в стремя и птицей взлетел в седло. Лошадь мгновенно подчинилась ему, и Тома загарцевал на ней. На лице Тома вспыхнула радость, и он пустил лошадь в галоп.

Губерт, торопясь вслед за сыном, наполовину опустошил кошелек, сунув деньги в руки отшельника, поцеловал его и, даже не взглянув на Блеза, вскочил на лошадь и бросился догонять Тома. Наконец-то он нашел своего сына! И хотя Тома никого не узнавал, главное было привезти его домой. Увидев Курси, Клариссу, а главное, любимую жену, Тома все вспомнит! Да может ли быть по-другому, когда Лоренца окажется в его объятиях? От их взаимной любви можно ждать самых великих чудес!

***

Тома было радостно скакать галопом, ощущать дующий в лицо ветер, чувствовать себя живым. Коленями он сжимал теплое и живое тело лошади, и его замерзшее тело тоже отогревалось. Он не знал, куда он скачет, не был уверен, что он тот, кем его называют, но одна уверенность у него все-таки появилась: он был хорошим наездником и теперь с удовольствием вернулся к этому своему умению. Счастливый трепет прошел по его телу, когда он ощутил в своих руках шпагу. Значит, он не мог быть крестьянским парнем по имени Колен, как уверял его дядюшка Блез, когда он открыл глаза в темной хижине.

***

Никогда еще Тома не чувствовал себя таким слабым и беззащитным. Он словно бы только что родился на свет, вот только боль, которую обычно испытывает мать, досталась ему. Голова, будто сжатая тисками, причинила ему мучительную боль. Плечо горело, и он к тому же чувствовал, что заледенел до мозга костей. Он не узнавал ничего, что видел вокруг себя, – стены из самодельного кирпича, циновка, на которой он лежал, земляной пол, грубая мебель, почерневший очаг, где едва теплился огонь. Были в хижине и люди, мужчины и одна женщина, которая им занималась, а потом все стало крениться, расплываться, и он снова погрузился во тьму, и сколько пробыл в ней, неведомо. Но вот он снова вынырнул на поверхность, увидел, как над ним наклонился бородатый монах и положил ему на лоб мокрую тряпку. В голове у Тома посветлело, и он спросил:

– Кто вы?

– Друг. А вы?

– Я?.. Не знаю...

– Как это? Вы не знаете, кто вы?

– Нет. Я пытался понять... Но... Я ничего не помню. Только холод. Мне было очень, очень холодно... У меня была тяжелая голова, и мне было так плохо!

– А сейчас? – спросил незнакомец, осторожно ощупывая пальцами его голову.

– Боль еще чувствуется, но не так, как раньше...

– Раньше – это когда?

– Не знаю. Что со мной случилось?

– Вас ранили в плечо и очень тяжело в голову. Вы упали в воду. Вы что-нибудь об этом помните?

– Да... воду... Она была ледяной. А больше ничего. Где мы сейчас?

– У меня. Вернее было бы сказать, у нас, потому как я тебя теперь точно признал.

Человека, который произнес эти слова, Тома тоже «признал», он был в комнате тогда, когда его укладывали на этот грязный матрас, где он лежал и теперь. Монах, похоже, взглянул на него с удивлением, а тот захохотал и хлопнул себя по ляжкам.

– И как я сразу не сообразил, растяпа? Это же точно Колен, сын моей сестры Мадлен, что живет в Турне! Она мне еще когда сказала, что пришлет сынка к нам на ферму помогать, потому как сама не знает, что с ним делать. Пошел парень по дурной дорожке.

Крестьянин чуть ли не орал во все горло и при этом громко хохотал. Раненый умоляюще обратился к нему:

– Прошу вас... Не кричите так... Моя голова...

– Подумаешь, голова, – буркнул тот в ответ, но все-таки понизив голос.

Монах с удивлением продолжал смотреть на крестьянина, потом отвел его в сторону, и Тома не слышал, что он ему говорил, разобрал только самый-самый конец:

– Ясное дело, он был солдат или что-то вроде этого. Мадлен все глаза себе выплакала из-за сынка, он сбежал и связался с какими-то разбойниками. А я вам сейчас дело говорю. Коли он ничего не помнит, то оно и к лучшему. Проживет у нас честным крестьянином, будет землю пахать. А уж Мадлен-то как обрадуется!

Отец Атанас что-то возразил крестьянину, но Тома услышал только его ответ:– Разве ж я говорю, что не изменился? Еще как! Вот я сразу-то его и не признал. Пять лет прошло, ясно дело, паренек стал другим, но теперь я точно вижу: это он. Так, что ли, Жанетта? Дочка моя вам не соврет.

Тома перевел взгляд на девушку, он и ее тоже помнил по своим туманным видениям. Девушка держала его за руку и сжимала так крепко, что он хоть и пытался освободить руку, но не смог. Силы в нем совсем не было...

– Точно, точно. Батюшка правду говорит. Это наш Колен, и я ему очень рада. Мы с ним крепко любили друг друга.

– А вот твоя тетка считала, что ты для ее сыночка не хороша. Зато теперь все у вас сладится.

Все и сладилось со временем, и со здоровьем у раненого стало получше. Вот только память к нему не возвращалась, он быстро уставал и сильно кашлял. Еды было мало, и его крупное мускулистое тело отощало и одрябло. Мало-помалу он привык к имени, которым его называли, и согласился быть тем, за кого его выдавали, хотя, думая о себе, он не считал себя этим Коленом. Была еще Жанетта, она выказывала ему благоговейное обожание. И он понемногу свыкся с мыслью, что они поженятся. Хотя он и чувствовал, что он совсем другой, чем окружающие его люди.

И манера говорить, и речь у них были разные. Дядюшка Блез и Жанетта говорили как будто совсем на другом языке, чем он сам, и он никак не мог к ним приспособиться. Другое дело отец Атанас, он употреблял те же самые слова, что и он, и они одинаково их выговаривали, но виделись они, к сожалению, очень редко. Дядюшка Блез терпеть не мог, если заставал их за разговором. Он тут же находил работу для своего «племяша». А потом вдруг появился паренек, одетый ничуть не лучше его самого, который назвал себя Грацианом и стал обращаться к нему «господин барон». Но пробыл он на ферме недолго. Блез набросился на него с кнутом и прогнал, крича, что не потерпит у себя нищих попрошаек, и пусть тот пойдет и повесится вместе с чертом и дьяволом!...

Потом появился господин де Курси, и «Колену» было приятно смотреть на него, хотя лицо его было ему так же незнакомо, как и лицо Грациана. Но как только ему дали лошадь, с какой радостью он вскочил на нее, почувствовав, что грязь так и отлетает от его задубелых подошв. Ему даже показалось, что туман внутри его головы словно бы чуточку рассеялся. И как это было приятно!

***

Скача за сыном, Губерт жевал ус, стараясь сдержать слезы. Грациан, который скакал рядом с ним, тоже плакал. Никогда еще столько противоречивых чувств не теснилось в груди барона Губерта. Конечно, барон был счастлив, что везет домой сына. Но, боже мой! В каком состоянии! Он знал, что не скоро забудет первое свое впечатление – изможденный грязный скелет в лохмотьях, впряженный в плуг, словно вьючное животное или раб! А рядом – грубый мужлан со злой ухмылкой, который пытался выдать Тома за своего родственника!..

Пока они сюда ехали, Грациан описал барону все, что пережил на ферме: свой ужас, когда рассмотрел, до какого состояния доведен его любимый хозяин, горе, когда понял, что видит перед собой тело, оставленное душой, отчаяние и гнев, когда почувствовал свое бессилие. Грациан и сам ослаб до крайности, и за душой у него не было ни гроша. И он побрел потихоньку в родные края, прося по дороге милостыню.

Конечно, когда Тома вместе с де Буа-Траси арестовали в Брюсселе, он дал Грациану деньги, но они давным-давно закончились. Поначалу Грациан берег эти деньги и даже устроился слугой в трактир как раз напротив донжона, где держали узников, он хотел разузнать, что с ними будет. Он даже подружился с одним из стражников, и тот рассказывал ему, как обращаются с заключенными. Грациан подумывал о том, чтобы отправиться в путь и предупредить господина барона, но боялся отлучиться от хозяина. Боялся, что в его отсутствие Тома приговорят к казни.

Но все шло тихо-спокойно, и Грациан уже решил, что на днях отправится в Курси, как вдруг прибыла закрытая карета с целым отрядом всадников, которыми командовал офицер с усами и бородой. И офицер, и солдаты были одеты в цвета французского короля. Через своего приятеля-стражника он узнал, что регентша потребовала доставить узников к себе. Тогда он распрощался с трактиром и отправился вслед за каретой. Поначалу бегом. Карета была тяжелая и ехала довольно медленно. Грациан прятался, стараясь, чтобы его не заметили. Потом он украл лошадь, но, видно, чем-то не понравился ей, потому что в чаще она его сбросила на землю. В конце концов он добрался до Конде как раз тогда, когда в речном тростнике нашли мертвое тело де Буа-Траси, и ни единого следа его товарища, которого, как видно, унесла река. Грациан этому слуху не поверил, он же знал, что хозяин плавает как рыба. И он искал его, искал...

– Как случилось, что мы с тобой не встретились? – удивился барон, когда бедный паренек начал рассказывать про свои поиски. – Я тоже вдоль и поперек изъездил Конде.

– Должно быть, тогда я уже лежал в хижине у отшельника. Он подобрал меня в лесу, полумертвого от усталости и голода. Отшельник меня выходил, рассказал, что сталось с господином Тома и где мне его искать. Я пошел на ферму, а что из этого вышло, господин барон уже знает. И тогда я отправился в Курси, чтобы предупредить вас. Отец Атанас дал мне сушеных яблок, немного дикого меда и хлеба. Местные жители приходят к нему лечиться, ну и приносят кто что сможет. Так вот я до вас и добрался.

Барон Губерт без конца расспрашивал его о мнимом де Витри, но Грациан никогда не видал настоящего, и ему не с чем было сравнивать. Он только мог еще и еще раз описать человека, который назывался этим именем, и больше ничего.

– Какой-нибудь проходимец, – со вздохом заключил барон. – Таких в наше время хоть пруд пруди. Самое главное – нужно узнать, кто отправил его за узниками!

«В любом случае это не главное, – думал про себя славный паренек, следуя по пятам за Тома по пикардийской равнине. – Главное, что хозяин с нами. Когда он вернется к себе домой и увидит свой замок, людей, которых знает с детства, и в особенности красавицу жену, чертовски будет жаль, если память к нему не вернется! Пусть хоть чуточку вернется! Всего какая-нибудь капелька! Только, наверное, надо бы сначала хозяина привести в порядок. Насколько это, разумеется, возможно. А иначе тетя Кларисса и красавица Лоренца упадут в обморок, как только его увидят!»