Текст книги "Нож Равальяка"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Тучи в самом деле сгустились, и уже начал накрапывать небольшой дождь.
Барон взял сестру под руку, и они вошли в дом, а потом проследовали в их любимую гостиную, где барон со вздохом облегчения опустился в самое удобное кресло.
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проговорил он. – И когда только каретники перестанут набивать подушки в карете персиковыми косточками? У меня живого места на теле нет!
– Хватит морочить мне голову! – всерьез рассердилась Кларисса. – Я с радостью займусь всеми вашими застарелыми болезнями, как только вы ответите на вопрос: где Тома? – И она повторила: – Где То-ма? – отчетливо выделяя каждый слог.
– У врача, лежит в постели в Санлисе. Теперь он в надежных руках, и, к счастью, я подоспел вовремя. Отчасти я даже рад, что Лори убежала к себе поплакать. Вы гораздо лучше, чем я, сумеете сообщить ей, что случилось с Тома.
И барон очень коротко рассказал обо всем, что увидел на ферме Блеза.
– Негодяй воспользовался отсутствием у Тома памяти и забрал его себе в рабы. Вот только я не понимаю, почему он собирался выдать за него замуж свою дочь.
– Потому что он не только дурак, но и скупец и не хотел кормить лишний рот даром. А девушка, я думаю, влюбилась в Тома. Его появление было для нее большим везением.
– И все-таки для меня тут много непонятного. Когда я объезжал тамошние места в поисках Тома, я видел эту ферму. Но Тома я там не нашел. Стало быть, нетрудно сделать вывод: его прятали. А по какой причине?
–Вы сами назвали причину: крестьянину нужен был лишний работник, которому не надо платить. Как вы можете догадаться, отшельник за свое лечение взял с него не слишком дорого. Теперь расскажите мне, что у него с памятью. Он вас не узнал?
– Нет. Он помнит только, что его вытащили из Эско. Он понятия не имеет ни обо мне, ни о вас, ни о своей жене, ни о Курси. Ничего не помнит о своем полке и короле, словом, начисто забыл свое прошлое. Он не узнал даже самого себя, посмотрев в зеркало.
– Вы хотите сказать, что... он стал младенцем, которого нужно всему учить заново?
– Не совсем. Нет, нет, не совсем. Шанселье объяснил мне. Удар в голову задел участок мозга, который отвечает за личность Тома, но он по-прежнему умеет читать, писать и считать, владеет шпагой, умеет ездить на лошади. Если бы вы видели, Кларисса, что с ним стало, когда ему подвели коня! Как же он обрадовался, как ловко на него вскочил! Грязный, босой, худой, как скелет, он взлетел в седло и помчался по полю, как ветер. Только к вечеру я понял, что, несмотря на лечение отца Атанаса, Тома все еще болен...
Голос барона оборвался на слове «болен», скрывать свой страх за единственного сына он больше был не в состоянии. Губерт закрыл лицо руками и разрыдался глухо и тяжело. Это было так неожиданно, что Кларисса застыла, не зная, что делать и как помочь. Она не решалась даже приблизиться к брату, стояла и смотрела, как смотрят на грозу или пожар, сознавая свое полное бессилие...
Она не заметила, как дверь гостиной приоткрылась, не слышала, как вошла Лоренца, и заметила ее присутствие только тогда, когда та уже подошла к барону и положила руку ему на плечо, причем так легко, что тот ее даже не почувствовал.
– Отец, – прошептала Лоренца, – отвезите меня к нему.
Вот теперь барон вздрогнул, он услышал голос невестки, хотел встать, но беленькая ручка удержала его на месте.
– Вы слышали мой рассказ?
– До последнего слова. Я сразу же пожалела, что убежала, и вернулась, но не хотела прерывать вас. Не о чем плакать, раз он жив. Это самое главное. Теперь я все знаю и хочу быть с ним рядом, ухаживать за ним, держать за руку...
Барон поднял на Лоренцу глаза, в них была такая усталость... Как он не хотел говорить то, что сейчас ему придется сказать!
– Нет, Лори! Это невозможно. Не сейчас.
– Почему? Я его жена.
– Мы все это знаем, и доктор Шанселье тоже. Но он собирается лечить Тома по своей методе...
– И не хочет, чтобы ему мешала женщина, которая будет во все встревать?
– Приблизительно так. Постарайтесь понять, Тома не один месяц прожил полуголодным, в нищете и грязи, в полной зависимости от грубого мужлана, который был доволен тем, что отец Атанас поставил его на ноги. Ослабевший, кожа да кости, Тома исполнял день за днем непосильную работу, которую в другое время делал бы играючи, но теперь он надорвал последние силы, и раны у него воспалились. Если бы мы не забрали его, дни его были бы сочтены.
– Я все это прекрасно понимаю, но не могу уразуметь другого: чему помешает мое присутствие возле Тома? Он изнурен, измучен, едва дышит, у него воспалились раны, но тем больше я люблю его и...
– Господи! До чего же женщины несносны! – не мог удержаться от гнева барон. – Если бы вы дали себе труд дослушать меня до конца, вы бы узнали, что Шанселье оставляет вас как лекарство для второй части своего лечения.
– Ничего не понимаю.
– Что же тут непонятного? Но я объясняю: он хочет сначала поставить Тома на ноги, вернуть ему здоровье, и только тогда привести к нему вас, надеясь, что, увидев вашу красоту, он вспомнит и все остальное. Или вспомнит все, заключив вас в свои объятия. Черт побери! Вы в самом деле дурочка и для вас нужно ставить все точки над «1»? Так я поставлю! Вы часто видели умирающих, которым бы хотелось поскакать с красоткой?
– Господи! – вздохнула в негодовании Кларисса. Теперь барон обратил свой гнев на сестру:
– Разве я сказал что-то неприличное? Неужто вы к старости стали ханжой? На вас это не похоже!
– Никакой ханжой я не стала! Лечение вашего доктора, возможно, не лишено смысла, но, как простая скромная женщина, я хочу вас спросить: разве нежная, внимательная, ежедневная забота не приведет к такому же хорошему результату? К тому же...
– Что еще?
– Еще возможно, что наш любимый больной почувствует себя не лучше, а хуже...
– Хватит! Ничего подобного я не желаю слышать! Если больному станет хуже, Грациан тут же вскочит в седло и приедет за нами. И потом, Санлис совсем недалеко от Курси, Грациан будет приезжать к нам с вестями, – твердо объявил барон.
Он остыл и принял, наконец, непокорную Лоренцу в свои объятья, обратившись к ней совсем другим тоном:
– Лори! Поставьте себя на место Тома! На один короткий миг! Когда– он взглянул на себя в зеркало, он испугался. Не принуждайте его выдерживать в таком состоянии ваш взгляд! Даже в начале вашей семейной жизни он не считал себя слишком привлекательным для вас!
Слезы заблестели на глазах молодой женщины, и она прижалась головой к плечу своего умудренного жизнью свекра.
– Кажется, я поняла вас! Простите меня! Впредь я готова слушаться вас и во всем повиноваться!
Лоренца произнесла эти слова искренне, но как нелегко они дались ей! Узнать, что Тома так близко, и не иметь возможности поспешить к нему, ухаживать за ним, окружить своей нежностью, день за днем воскрешая их счастливую любовь. Ее жизнь могла бы вновь наполниться счастьем, но она дала обещание и теперь должна была только ждать новостей. Первые не были слишком уж ободряющими. Даже крепкое здоровье Тома пошатнулось из-за тяжких испытаний. Однако теперь, благодаря заботам о нем, кажется, можно было не опасаться самого страшного исхода.
Новости приходили каждые три дня. Барон готов был мчаться к Тома чуть ли не каждое утро, но его удерживала мысль, что никто не должен знать о том, что его сын жив. Пребывание Тома у доктора Шансе-лье должно было оставаться тайной, и поэтому только Грациан мог привозить в Курси новости о молодом хозяине. Кто обратит внимание на слугу? К тому же в случае опасности Грациан знал, как повести себя, чтобы не выдать своего молодого хозяина.
Но объяснить все эти непростые вещи женщинам, в особенности Лоренце, оказалось невозможным. Стоило Грациану появиться, на него обрушивалась такая лавина вопросов, что барон в конце концов стал уводить паренька к себе в библиотеку, чтобы тот мог посидеть в покое и немного отдышаться, прежде чем пуститься в обратный путь. Но вот пришел день, когда скромный Грациан выступил в роли провидения, привезя письмо от доктора Шанселье, в котором тот сообщал, что наконец выяснил, где находится корень зла, и теперь лечение приносит великолепные результаты. Все обитатели замка заплакали от радости.
– Теперь я смогу к нему поехать! – вскричала Лоренца, воспламенившись светом надежды.
– И речи нет, чтобы кто-нибудь из нас отправился в Санлис! – воспротивился барон. – Сколько раз нужно повторять, что мы не имеем права подвергать Тома опасности! Как только двор отправится к испанской границе, мы вздохнем куда свободнее и тогда...
В первый раз с тех пор, как Тома был найден, барон упомянул об окружающем их мире, которого сам все это время не переставал опасаться.
Ведь они до сих пор не знали, кто назвал себя именем де Витри. Этот человек, расправившись с Анри де Буа-Траси и с Тома, хотя, к счастью, Тома остался в живых, словно бы растворился в воздухе. Барон умолял Лоренцу не проговориться ни единым словом о том, что Тома жив, в письмах к подруге, принцессе де Конти.
– Не подумайте, что я не доверяю ей, дитя мое, – говорил барон. – Но письмо может попасть в чужие руки. Пусть убийца продолжает верить, что справился со своей задачей.
– Не беспокойтесь, отец. Я прекрасно все понимаю и не напишу ни слова о Тома, как бы ни была велика моя дружба к Луизе! В этих письмах мы без удержу болтаем друг с другом, но ее болтовня всегда куда любопытней моей.
Так оно в самом деле и было. Без писем принцессы де Конти обитатели Курси понятия не имели бы, что творится в Париже. Потому что даже из Шантийи они в последнее время не получали никаких сведений. Дело в том, что коннетабль вместе со своей подагрой, приступами гнева, сливовицей и близкими отправился в Лангедок, чтобы вершить дела и правосудие. Несмотря на преклонный возраст, герцогиня Диана отправилась вместе с ним.
А еще несколько месяцев тому назад стало известно, что регентша, обеспокоенная войной, которую исподтишка вели принцы, дала свое согласие на созыв Генеральных штатов [41]41
Генеральные штаты во Франции – высшее сословно-представительское учреждение в 1302 – 1789 гг. Возникновение Генеральных штатов было связано с ростом городов, обострением социальных противоречий и классовой борьбы, что вызывало необходимость укрепления феодального государства.
[Закрыть]в надежде навести хоть какой-то порядок в том хаосе, который воцарился не только из-за мятежных принцев, желавших во главе с Конде вновь вернуть себе феодальные права, но и из-за ропота народа, раздавленного непосильными налогами. Ситуацией в стране было также недовольно и духовенство, опасающееся за свои доходы и теплые места, и озлобленная армия – генералы, офицеры и все другие военные, оскорбленные возвышением Кончини, ставшего маршалом Франции и не имевшего ни личных достоинств, ни заслуг перед страной. Дворянство было оскорблено нанесенным ему бесчестьем.
Но королева, используя остатки казны, которая хранилась в Бастилии и совсем недавно была еще полна, вскоре раздаст своим знатным врагам изрядные суммы, и хотя несносный принц Конде сочтет полученное недостаточным, все-таки ей удастся купить мир и, женив короля, привезти его жену, испанскую инфанту, в страну, которой уже не грозили мятежи.
Одно из писем принцессы чуть было не вызвало в Курси целую бурю. Оно повествовало о чуде, которое случилось с королевой Марго. Бывшая государыня простудилась на балу у регентши и до такой степени расхворалась, что все с часу на час ожидали ее кончины. Ее любовник, юный певец Вийяр, которого она осыпала всевозможными милостями, принял героическое решение: пойти и попросить ее выздоровления у Божьей Матери Победительницы неподалеку от Санлиса. И пойти туда он решил пешком!
«Привычки балованного мальчика были всем известны, так что его обет вызвал большое веселье. Предлагали даже держать пари. Но смех поутих, когда выяснилось, что Вийяр не только совершил паломничество, но что драгоценная больная сама ждала его перед святилищем на носилках, в окружении нескольких карет с сопровождающими ее женщинами. Их возвращение стало триумфом, сами можете себе представить каким!
Галигаи надумала тоже туда отправиться, но Ее Величество воспротивилась, сказав, что поскольку у нее нет любовника, то паломнический посох должен в этом случае взять ее супруг Кончини. Кончини ограничился недоуменным пожатием плеч: его величие не предполагало участия в подобных фарсах. На самом деле Кончини прекрасно видел, как с каждым днем растет число его врагов, и ему пришлось бы отправиться в этот путь в окружении целой армии, иначе он не вернулся бы оттуда живым».
Лоренца дочитала письмо, и глаза ее вспыхнули.
– Почему мне никто не сказал, что рядом с Санлисом существует место чудотворных паломничеств? Ведь Тома лечат в Санлисе?
– Трудно вам возразить, дорогая, – вздохнул барон. – Но скажу вам откровенно, что о чудесах возле Санлиса я слышу в первый раз.
– Однако Вийяр, очевидно, отправился туда не случайно?
– Когда-то... но очень, очень давно в этой церкви случилось, мне кажется, что-то подобное, – вспомнила Кларисса. – Хотя обычно Божью Матерь Победительницу молят об успехе. Но должна сказать, что это ближайшая от Парижа церковь Девы Марии.
– А какие есть еще?
– Божья Матерь Льесская возле замка Марше, который принадлежит герцогу де Гизу, брату мадам де Конти. Вот эта церковь очень знаменита. Даже покойный король и Мария де Медичи приезжали туда.
– А почему мы туда никогда не ездили?
– Все по той же самой причине, дитя мое. Чем меньше мы будем показываться на людях, тем будет лучше, до тех пор, пока Тома не вернется к нам. Или до тех пор, пока мы не узнаем, кто прячется за именем де Витри.
– Боюсь, что мы не узнаем этого никогда, – с горечью отозвалась Лоренца. – Если у Галигаи так плохо со здоровьем, то я буду последней из ее забот.
Кларисса не стала говорить, что она и секунды не рассчитывала на помощь этой женщины. Зато она высказала свое мнение относительно Вийяра: то ли в случае с ним и впрямь случилось неслыханное чудо, то ли королева Марго не так уж расхворалась.
– Неужели вы подвергаете сомнению могущество Девы Марии? – насмешливо осведомился Губерт. – Уж не стали вы на старости лет гугеноткой?
– Перестаньте говорить глупости. Все, что мы втроем можем сделать – да, да, и вы тоже, брат мой, и не смотрите на меня косо, – это вместе с нашим отцом Фремие отправиться в Льес и заказать благодарственный молебен, когда Тома вернется домой, в памяти или без нее. Признаюсь честно, что я буду жить спокойно только тогда, когда Тома окажется под защитой наших надежных стен...
– Неужели вы думаете, что я живу спокойно? Я бы тоже предпочел, чтобы Тома находился в стенах нашего замка, который спокойно выдержит любую осаду, но напоминаю вам, что я вовремя заметил его болезненное состояние, и небо послало мне доктора Шанселье, которому я обязан спасением обеих своих ног. Живым бы я его не довез. Но признаюсь откровенно, что каждый день, ложась спать, я места себе не нахожу оттого, что не могу забрать Тома домой! А еще больше меня мучает тот факт, что я не могу действовать открыто и у всех на виду! В другие времена я пошел бы прямо к королю и показал бы ему, что сотворили с моим сыном! Впрочем, при нашем добром Генрихе это темное дело давно бы уже прояснилось. Да что я говорю! До этого бы и не дошло, потому что у эрцгерцога было бы много других забот, и он бы не засадил в тюрьму благородных французских дворян! Жаль, что наш теперешний государь, несмотря на то что достиг совершеннолетия и вот-вот женится, не взрослеет. Он по-прежнему играет в игрушки, печет пирожные и дрессирует охотничьих соколов в обществе своего верного друга де Люиня.
– Не упрекайте его за это, – сказала Кларисса. – Не любимый матерью, которая думает только о себе и своем дорогом Кончини, бедный мальчик наслаждается хотя бы радостями почти что братской дружбы.
– Братской? Король Франции с жалким дворянчиком из провинции?
– Напрасно вы столь высокомерны. Де Люинь старше короля и делает его жизнь более сносной. Посмотрим, что будет, когда наш король вернется из Бордо после венчания. Хотя мы никогда не перестанем горевать о безвременной кончине Генриха.
– Даже мадам де Верней сожалеет теперь о его кончине, – сообщила Лоренца. – Мадам де Конти пишет, что маркиза, наконец, протрезвев, сказала принцу де Жуанвилю: «Будь наш малыш по-прежнему с нами, он схватил бы бич и выгнал торгующих кавалеров из храма!»
– Самое время сожалеть о нем, после того, как сделала все, чтобы привести его к кончине! Она еще заплачет о нем кровавыми слезами, но и это будет ей слабым наказанием за то, что она натворила, – с горечью произнес барон. – А Франция, которую Генрих сделал великой, стала посмешищем всей Европы и будет и впредь прозябать, если Небо не пошлет ей неведомо откуда гения! А если не пошлет, править ею будут разнаряженный в золото фанфарон и толстая стареющая индюшка, которая его боготворит, а мальчишка-король, который никогда не повзрослеет, будет прикрывать обоих своей мантией. Какой вывод? Франция пропала, дорогие мои! Что у тебя, Шовен? – обратился барон к мажордому, который осторожно проскользнул в дверь. – Нам прислали весточку? Мне показалось, что я слышал топот коня.
– Нет, весточку не прислали, но приехали к вам с визитом. Монсеньор епископ Люсонский спрашивает, можете ли вы принять его?
– Да, конечно! – радостно воскликнула Лоренца, не дожидаясь ответа барона Губерта, и тут же извинилась перед ним за свою поспешность.
Но она так обрадовалась возможности вновь увидеть молодого прелата, который облегчил ее душу в тяжкий миг после суда над несчастной д'Эскоман. Барон, однако, ничуть не оскорбился, он повернулся и сказал мажордому:
– Вы слышали, Шовен? Просите!
О принадлежности к церкви вошедшего скорым шагом гостя говорил разве что фиолетовый цвет его камзола и штанов, заправленных в высокие кавалерийские сапоги, они были серые, так же, как и перо на шляпе, и перчатки с крагами. Под шляпой, которую он снял, чтобы приветствовать хозяев, оказалась фиолетовая шапочка, прикрывавшая тонзуру.
– Как любезно с вашей стороны, монсеньор, проделать столь долгий путь, чтобы повидать нас, – проговорила Лоренца, преклоняя колени, чтобы поцеловать аметистовое кольцо прелата.
Приложилась к кольцу и Кларисса, сожалея про себя, что такой красавец-рыцарь вынужден был стать священнослужителем.
– Простите меня, барон, и вы, мадам, что приехал к вам так неожиданно, но дела меня призывают в аббатство де Ройомон, и я решил заехать в Курси. У меня к вам разговор, и я в восторге, что вижу здесь всех вас троих.
– Прием моих дам свидетельствует, что ваш восторг разделяют и они, а я к нему присоединяюсь, – с витиеватой любезностью ответил гостю барон и тут же посмотрел в сторону со свойственной ему насмешливой улыбкой, ища мажордома. – Эй, Шовен!
Шовен тут же появился с серебряным подносом, уставленным бокалами из массивного хрусталя, графином с вином и блюдом с печеньем.
– Шабли! – объявил барон. – Нет лучше вина, чтобы забыть о дорожной пыли! И выпить за ваше здоровье, монсеньор! Хоть мы и деревенские жители, но благодаря нашему другу (об этом написала принцесса де Конти) мы узнали, что после блестящей речи, которую вы произнесли на заседании Генеральных штатов, где вы представляли интересы первых двух сословий, мадам регентша назначила вас своим духовником. Хорошая и, главное, редкая новость в наши времена!
– Да, и я очень счастлив этим. Блюдя душевное здоровье нашей государыни, я надеюсь быть полезным и государству, которое находится в плачевном состоянии. Однако сейчас я хотел бы поговорить не об интересах государства, а о других, которые касаются непосредственно вас, хотя дело это весьма неприятное, за что я и прошу у вас прощения.
– Касается нас?
– Судите сами. Принц де Конде явился ко двору и принес жалобу на вас за насилие, учиненное в его землях и принесшее ущерб одному из его вассалов. Вы отняли у некоего Блеза его племянника по имени Колен, который был женихом его дочери Жанетты.
– Как женихом? – в недоумении воскликнула Лоренца.
– Успокойтесь, дочь моя, – обратился к ней барон. – Это мелочь, не заслуживающая внимания. А внимания заслуживает то, монсеньор, что злонамеренный смерд осмеливается жаловаться, а принц королевской крови из рода Бурбонов поддерживает его жалобу! Если кто-то и должен жаловаться, то это я... и моя семья. Потому что вышеозначенный Колен – не кто иной, как мой сын Тома, которого вместе с его другом Анри де Буа-Траси попытались убить в Конде-сюр-л'Эско, но Тома, по счастью, удалось избежать гибели. Это преступление было совершено неизвестным разбойником, который похитил двух этих молодых людей из Брюсселя, назвавшись капитаном де Витри.
– Простите меня, но я слышу от вас что-то очень странное. Такого просто не может быть. Молодой человек должен был, по крайней мере, сказать, кто он, и назвать свое имя.
– Он не мог этого сделать. Он потерял память. Он не знает, кто он такой. Его ранили в голову, и он забыл все, что было до того, как он погрузился в воды Эско...
– Боже мой! Какая невероятная история!
– Невероятная, но тем не менее правдивая. Скажу больше, так называемый дядюшка по имени Блез обращался со своим «племянником» крайне странно, если не сказать зверски. Он заставлял его работать, как вьючное животное, и при этом не кормил. Добавлю еще одно: племянник и дядя говорят на разных языках.
– Что вы имеете в виду?
– Так называемый Колен изъясняется, как вы и я, любезно и употребляя сложные обороты речи. Тогда как Блез и его дочь говорят на языке грубом и простонародном. Впрочем, чтобы добраться до истины, достаточно расспросить обо всем отца Атанаса, он отшельник и живет в Рэмском лесу, он помогал Блезу вытаскивать моего сына из воды и потом лечил его. Он знает все!
Епископ Люсонский нахмурил брови, что придало его лицу строгое и властное выражение.
– Вы сказали, отец Атанас? Да, теперь я припоминаю: в тех местах действительно поселился отшельник, вернувшийся к божественной бедности, которого весьма уважали в округе. Но, на вашу беду, он совсем недавно скончался.
Лицо барона сохраняло спокойствие, но руки его судорожно вцепились в подлокотники кресла.
– Скончался? И при каких же обстоятельствах?
– С полной достоверностью мне это не известно. Но, кажется, он изучал лечебные свойства какой-то неведомой травы...
На этот раз Губерт дал волю своему гневу.
– Скажите уж откровенно, что его просто отравили, а ведь он лучше всех в Пикардии понимал нужды простого люда! Я не сомневаюсь, что теперь о нас там не вспомнят добром, потому что его убили из-за нас. Подумать только, сразу после нашего отъезда!
– Относительно его смерти ничего вам сказать не могу, но постараюсь узнать. И, как ни странно вам это покажется, но я предпочел бы, чтобы вы проводили меня в комнату к вашему сыну. Он ведь в состоянии ответить хоть на какие-то вопросы?
– Я бы сам вам предложил это, монсеньор, но мой сын находится не в Курси. Я вез его домой, и по дороге его состояние показалось мне... внушающим беспокойство. Его лихорадило, и раны у него воспалились. К счастью, мы проезжали мимо дома очень хорошего врача, чей талант мне известен не понаслышке. Как-то во время охоты с королем Генрихом кабан пропорол мне ногу. Я мог умереть или остаться калекой, но, как вы могли заметить, прекрасно хожу и обязан этим доктору Шанселье. Тома остался у него. Память к нему не вернулась, но чувствует он себя с каждым днем все лучше, и я надеюсь, что скоро мы сможем забрать его домой.
– Такой искусный врач – большая редкость в наше время. Почему он не хочет перебраться в Париж, где лечат, как мне кажется, одни шарлатаны? Он бы составил себе состояние!
– Вполне возможно, но деньги его не слишком манят. Король Генрих хотел его увезти с собой, но он отказался. Ему хорошо там, где он живет.
– Удивительный, право, человек! Хотя, говоря откровенно, я могу его понять. Так как, вы сказали, его имя?
– Доктор Пьер де Шанселье.
– И где он живет?
Как ни короток был миг сомнения барона, от глаз Клариссы он не укрылся, и она не могла удержаться от смеха.
– Неужели вы, Губерт, можете сомневаться в человеке, принадлежащем семейству дю Плесси де Ришелье?
– Нет. Разумеется, нет. Доктор врачует в Санлисе, городе, находящемся в королевских владениях. Как только Тома вернется домой, я извещу вас, монсеньор. Чтобы у вас не оставалось никаких сомнений относительно личности моего сына, скажу, что опознать его может полковник граф де Сент-Фуа, командир полка легкой кавалерии, он начальник Тома и прекрасно его знает.
– В самом деле! Поручительство такого человека дороже золота! А теперь позвольте мне поблагодарить вас, барон, я достаточно вас утомил, и, думаю, настало время мне удалиться.
– Утомили? Вы? Что за неудачное слово! В этих стенах вы видите только своих друзей, – возразил барон с неожиданной для него дипломатичностью. – И по-дружески я дерзну вам задать один вопрос... Если только вы мне это позволите...
Епископ невольно поднял выше голову, и в его красивых темных глазах вспыхнул огонек, но он тут же смягчил свое недовольство редкой у него, но чарующей улыбкой.
– Не вижу причины отказать вам. Что вы хотели узнать, барон?
– Спасибо, монсеньор. Я хотел бы узнать, кому принц де Конде подал свою жалобу?
– Ее Величеству королеве.
– Кто говорит «королева», тот говорит «Кончини». Эхо войны, которую почти открыто ведет принц Конде, докатилось и до нашего замка. Я не думаю, что флорентиец мечтает порадовать принца Конде...
– Если вы мне позволите говорить откровенно, то я признаюсь вам, что изменил свое мнение об этом человеке.
– Неужели?
– Поймите меня правильно. Разумеется, я далек от мысли видеть в нем государственного деятеля, но при том влиянии, которое он имеет на королеву, он – единственный, на кого можно делать ставку, противостоя амбициям Конде. Так что будет прекрасно, если он почувствует свою значительность в таком незначительном деле.
– Вы считаете незначительным делом мою честь и жизнь моего сына?
– Простите меня! Я неудачно выразился. Я хотел сказать: в деле, не имеющем государственной важности. Интересы Франции для меня всегда стоят на первом месте. А что касается... маршала д'Анкра, то он всего-навсего красавчик, раздувшийся от сознания собственной важности, и думает только о своем богатстве, своих землях, своем могуществе, вполне возможно, мнимом... Но он уверен в нем до такой степени, что подумывает о том, чтобы расстаться со своей супругой.
– Развестись с Галигаи? Но он ей обязан своим положением! Богатством! Титулами! Он ей обязан всем! И зачем ему это?
– Мечтает жениться на одной из незаконных дочерей короля.
– Он сошел с ума! – воскликнула Кларисса.
– Если он еще не лишился разума, то, боюсь, потеряет разум в самое ближайшее время... К несчастью, юный король, на которого я возлагал столько надежд, похоже, решил никогда не расставаться с детством! Поэтому, если мы хотим, чтобы королевством правил кто-то другой, а не Конде, нужно направлять, но по возможности незаметно, раззолоченную марионетку по имени Кончини. Особенно тогда, когда эта марионетка перестала слушать, что нашептывает ему на ухо супруга, которую он больше не хочет видеть и встречается с ней все реже и реже.
– А королеву? Он с ней тоже редко видится? Говорят, что он ее любовник, а она с каждым годом стареет.
– Королева очень дорожит им, и он это знает. Он чувствует себя в Лувре, как дома, тогда как Галигаи все чаще проводит время в особняке на улице Турнон. А теперь, как мне ни жаль, я вас покидаю! Я и так у вас задержался!
– Так что же будет с жалобой принца де Конде? – поинтересовался барон.
– Все рассеется само собой, как только вы сможете появиться при дворе в обществе молодого барона. Там его хорошо знают. Известите меня, когда он вернется домой. Во-первых, я желал бы с ним познакомиться, а во-вторых, очень бы хотел узнать, что же на самом деле произошло в Конде-сюр-л'Эско. Там ведь убили знатного дворянина.
– И сделал это человек, присвоивший себе чужое имя. Должен сказать, что в этой истории есть и другие весьма знаменательные подробности.
Гость и хозяева распрощались с необыкновенной любезностью. Барон лично проводил епископа до ворот, и, полюбовавшись, как тот великолепно сидит на лошади, выразил ему свое восхищение.
– Я обучился верховой езде у знаменитого Плювинеля. У него учатся все, кто хочет стать отменным всадником. Юный король тоже его ученик, и весьма успешный. Мэтр находил у него большие способности и предрекал, что он станет лучшим всадником своего королевства. К сожалению, этого недостаточно, чтобы быть настоящим государем, но, по крайней мере, у нас будет красивая картинка. Признаюсь, я надеялся на большее, потому что успел узнать его как юношу неординарного мужества.
– В таком случае от Его Величества можно ожидать сюрпризов! В любом случае, монсеньор, будем надеяться, что королевство Генриха IV не станет таким же ничтожным, как фаворит королевы Кончини! Не хотелось бы, чтобы наша страна стала посмешищем для всей Европы! Принц Конде, несмотря на имя, тоже вряд ли послужит величию Франции.
– На все Божья воля!
С этими словами господин дю Плесси де Ришелье пришпорил своего коня и поскакал галопом со двора замка. Барон де Курси в задумчивости посмотрел ему вслед, вздохнул и вернулся к «своим женщинам», которых застал оживленно беседующими. Кларисса полыхала от гнева.
– С каких это пор принц из семейства де Конде служит на посылках у своего виллана и отвозит к трону его жалобу?! Да Конде всегда было наплевать на своих вилланов!
– Он затеял бунт и надеется таким образом привлечь на свою сторону народ. Мне кажется, что с его стороны это не так уж глупо, – ответил ей брат. – Вот только сам он не умен, и я очень хотел бы знать, кто ему подсказал такой ход.
– Тот, кто нас ненавидит, – вздохнула Лоренца. – Отец! Я успокоюсь только тогда, когда Тома вернется к нам в замок.
– Я тоже, – признался барон. – И с трудом удерживаюсь, чтобы не отправиться в Санлис и не забрать его домой. Последние новости были так хороши, что мне кажется, нам вполне можно доверить нашего дорогого выздоравливающего, чтобы мы о нем позаботились! Решено! Я отправлюсь в Санлис завтра утром!
Но назавтра барону не пришлось ехать в Санлис. Утром прискакал Грациан и привез долгожданное известие.
– Доктор Шанселье приглашает господина барона приехать и забрать месье Тома в конце недели.
– А почему не сейчас?
– Потому что доктор должен завершить лечение, и сделать это может только он. Но он отправил меня заранее, чтобы вы успели подготовиться к приезду молодого господина.
– Мы давным-давно готовы к его приезду, – тихо произнес барон. – И доктор об этом прекрасно знает.
– Я думаю, – сказал Грациан, глядя на Лоренцу, – что доктор думает в первую очередь о госпоже баронессе. Ведь она так долго не видела своего супруга.
