Текст книги "Нож Равальяка"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Какой вы еще ребенок! Однако имейте в виду: если вы будете прислушиваться ко всем дурным слухам, вы никогда ничего не совершите!

Огорченный, но пока еще не впавший в отчаяние, Цезарь направился в покои королевы. Он не любил ее, но в этот день был готов на все, лишь бы помешать отцу покинуть Лувр. Королева едва его выслушала. У нее было столько дел и забот! Она как раз примеряла очередное парадное платье, но, будучи очень суеверной, слушая молодого человека, с испуганным видом трижды перекрестилась. Потом отправила его, сказав, что сделает все, что может, и тут же забыла и о короле, и обо всех предупреждениях. Огорченный и встревоженный герцог вернулся домой, ощущая с каждой минутой все большее беспокойство. А между тем...

Между тем человек в зеленом находился совсем рядом. Цезарь, проходя через ворота в Лувр, миновал его, не обратив никакого внимания. Непонятно, кто именно, но кто-то сказал ему пароль, и он теперь ждал своего часа, сидя между двух сводов на тумбе для подсаживания на лошадей, загороженный открытой створкой ворот. Время у него было...

В покоях королевы по-прежнему царила суета. Король со смутой и тревогой в душе продолжал расхаживать туда и обратно по кабинету. Когда настал час обеда, Генрих пообедал с присущим ему аппетитом, и, похоже, к нему вернулось свойственное ему хорошее расположение духа, хотя он и не принимал участия в разговорах окружающих.

Отобедав, король вновь принялся расхаживать по кабинету, потом решил отдохнуть и вытянулся на кровати, но заснуть не смог. Он осведомился у одного из охранников, сколько времени.

– Четыре часа, сир, – ответил ему охранник. – Погода великолепная. Почему бы Вашему Величеству не подышать свежим воздухом? Скучно сидеть взаперти.

– Ты прав, – откликнулся король. – Мне нужно навестить господина де Сюлли. Пойди и скажи, чтобы запрягали мою карету.

И Генрих отправился к королеве. В ее покоях его вновь охватили сомнения.

– Ехать мне или не ехать, дружок? – спросил он, целуя жену.

Мария посмотрела на него своими круглыми светлыми глазами навыкате.

– Вам, как видно, не хочется, так не ездите!

– Так-то оно так… Но я обещал навестить де Сюлли...

– Увидитесь с ним завтра!

– Вы сами знаете, завтра будет не до него. Я поеду!

Генрих вышел... Но очень скоро вновь вернулся.

– Сам не знаю, что со мной, но никак не могу решиться...

И он снова поцеловал жену, вопросительно прошептав:

– Так ехать мне или не ехать, дружок?

И в третий раз он повторил свой вопрос и опять поцеловал ее, что весьма насмешило старую маршальшу де Ла Шатр, возле которой сидела Лоренца с книгой в руках. Лоренце не читалось. Сердце ее щемила тоска. Она смотрела на двух стоящих перед ней людей. Судьба объединила их браком, короной, детьми... Но не любовью. Ее внимание было в первую очередь сосредоточено на растолстевшей рыхлой женщине – эта женщина вместо того, чтобы разом разрешить томящие ее супруга сомнения, безоговорочно удержав его подле себя, без малейшей теплоты ответила:

– Поступайте как знаете. Оставайтесь, если раздумали ехать.

Лоренца едва сдерживалась, чтобы не схватить обеими руками толстуху и как следует не встряхнуть ее, чтобы та опомнилась, вцепилась в своего супруга, удержала его! Но нет! Генрих еще походил по комнате и наконец направился к двери со словами о том, что скоро вернется, что будет отсутствовать не более часа. Госпожа де Ла Шатр принялась восклицать, что на самом-то деле король влюблен в королеву больше, чем когда бы то ни было, а Лоренца потихоньку выбралась из комнаты и догнала Генриха в прихожей.

– Сир! – умоляюще произнесла она, – отложите посещение господина министра, заклинаю вас! Сам Господь, я в этом убеждена, посылает вам сомнения.

Король рассмеялся, но смех его прозвучал фальшиво.

– И вы о том же, моя красавица? А вы знаете, что весьма приятно пробудить тревогу в таких прекрасных глазах? Может быть, вы и любили бы меня немного, когда бы...

– Не будем говорить об этом, сир! Нам не дано знать, что могло бы случиться, а теперь я очень счастлива и хочу от всего сердца, чтобы мой король тоже был счастлив. Поэтому я умоляю его... пусть он займется чем угодно, но только никуда не ездит!

– Я задыхаюсь в четырех стенах! Мне нужен свежий воздух!

– А не может ли на этот раз король удовольствоваться своим садом? Там куда приятнее, чем на улицах, и пахнет куда слаще! Не ездите в город, сир! Человек, приехавший из Ангулема, караулит свою добычу. Рыжий человек в зеленом костюме, который поклялся вас убить!

– Откуда вы это знаете?

– Я видела его, я слышала его слова, сир... В маленькой роще неподалеку от замка Верней. Он разговаривал там с доверенной помощницей маркизы. Говорил, что дождется коронации и тогда...

– Кто эта доверенная помощница?

– Демуазель д'Эскоман.

– Где она? Почему не пришла ко мне и не рассказала обо всем?

– Она пыталась это сделать, но тщетно. А теперь она арестована и находится в Консьержери.

– По какой причине?

– Она ушла от маркизы, никто не хотел ее выслушать, она впала в нищету, и ей пришлось оставить своего ребенка... на Новом мосту.

– Она совершила преступление, – помрачнев, произнес Генрих.

– Я знаю, сир, но меньшее, чем если бы вместе с малышом бросилась в Сену. И потом, она во что бы то ни стало хотела, чтобы ее голос был услышан, пусть даже такой слабый и тихий. Но все двери закрывались перед ней. Все, к кому она обращалась, не желали уделить ей внимания... Потому что они были участниками того же заговора, который она так хотела раскрыть.

– И кто же это был?

Лоренца не колебалась ни минуты. Главное было удержать короля, убедить его!

– Иезуиты, мадемуазель дю Тийе, мадам де Верней, герцог...

В этот миг человек, чье имя она готова была произнести, вошел в галерею с широкой улыбкой.

– А, вот вы где, сир! – воскликнул д'Эпернон. – А я-то вас ищу, намереваясь предложить навестить нашего министра в моем обществе. Погода так хороша! Извольте простить меня, мадам де Курси, я вас не заметил.

Генрих улыбнулся.

– Не заметили такую красивую женщину? Вам нужно заняться своими глазами, мой дорогой герцог.

Так вы решили поехать со мной? Чудесная мысль! Поверьте, дорогая баронесса, у меня будет великолепный эскорт. Добавьте сюда еще Монбазона и двух-трех офицеров. Мое окружение послужит надежной охраной.

Он взял руку Лоренцы и коснулся ее губами.

– Какая холодная! В таких случаях говорят – значит сердце горячее. Я увижусь с вами, как только вернусь, милое дитя мое... и мы с вами спокойно поговорим. Пойдемте, герцог!

Понимая, что больше она ничего не может поделать, Лоренца склонилась в реверансе, прошептав:

– С удовольствием, сир.

Со слезами, неведомо почему навернувшимися на глаза, Лоренца смотрела вслед удалявшимся по галерее мужчинам. Черный шелковый камзол короля резко контрастировал с пурпурным, затканным золотом плащом бывшего миньона Генриха III. Лоренца вздрогнула, ей показалось, она увидела, как струится алая кровь...

Прежде чем вернуться в покои королевы, она сделала несколько глубоких вдохов, стараясь обрести душевное равновесие. Когда Лоренца вернулась, королева прилегла на кровать отдохнуть и болтала со своей подругой, мадам де Монпансье, которая, похоже, на этот раз, как ни удивительно, была в хорошей форме... Все вокруг дышало покоем и непринужденностью. Королева пребывала в превосходнейшем настроении, вспоминая великолепие вчерашних церемоний и предвкушая пышный триумф, который ожидал ее послезавтра. Мадам де Ла Шатр вторила своей госпоже, и эта оживленная счастливая группа составляла контраст одинокой фигуре мадам де Гершевиль, которая стояла у окна и смотрела во двор.

Лоренца подошла к ней и увидела, что та наблюдает, как король садится в карету, приказав поднять все кожаные шторы, чтобы лучше дышалось. Генрих устроился в глубине между герцогом д'Эперноном и герцогом де Монбазоном. Господа де Лаварден и де Роклор уселись у правой портьеры, а господа де Мирбо и де Лианкур – у левой. Лианкур, первый конюший, осведомился, куда ехать.

– Увезите меня отсюда, – ответил король, что прозвучало невообразимо странно, и размашисто перекрестился...

Карета тронулась с места и исчезла из глаз двух наблюдательниц. Лоренца боязливо перекрестилась. Мадам де Гершевиль посмотрела на нее и перекрестилась вслед за ней.

– Вам страшно? – шепотом спросила она.

– Да. Я знаю, что человек в зеленом существует на самом деле. В прошлом году я видела его собственными глазами.

– Где?

– В Вернее.

– А-а.

Посмотрев друг на друга, они замолчали. Они прекрасно поняли друг друга.

После того, как король отослал господина де Праслена, карета исчезла под сводами ворот. Де Праслен вернулся к своим обязанностям капитана, и его вторая гвардейская рота должна была в этот день сопровождать короля. Но Генрих распорядился, чтобы карету сопровождали только несколько пеших лакеев. Он сказал, что на улицах Парижа и без того достаточно народа, имея в виду толпы зевак, которые уже глазели на триумфальные арки и прочие чудеса, которые воздвигались для «торжественного въезда».

Король попросил ехать через улицу Круа де Труар, но когда карета к ней приблизилась, он вдруг решил, что они поедут мимо кладбища Невинных. Генриху заметили, что к Арсеналу таким образом не проедешь, но король объявил, что, прежде чем ехать в Арсенал, он хочет навестить некую мадемуазель Рене Поле, известную под именем Львицы, великолепную рыжеволосую красавицу, чью внешность и ум расхваливали повсюду.

– Неужели, сир, вы собираетесь поехать к женщине? Сегодня?

– Почему бы и нет? Сегодня утром я виделся со своим сыном, герцогом Вандомским, у него есть все, чтобы нравиться самым разборчивым красавицам, но сам он предпочитает красавицам молодых людей. Мне пришло в голову сделать Львицу его любовницей. Перед ней никто не может устоять.

– В таком случае...

Они поехали по улице Феронри, похожей на узкую кишку, что тянется между стеной старого кладбища и постоялым двором «Сердце в короне», вывеска которого была вдобавок еще и проткнута стрелой. Неожиданно справа появилась повозка с винными бочками, а слева воз с сеном, которые перегородили дорогу. Лакеи, сопровождавшие карету, решили, что лучше бы им свернуть и проехать по кладбищу, но один из них взялся развести карету и повозки. Желая скрасить ожидание, д'Эпернон вытащил из кармана письмо и развернул его, собираясь прочитать королю. Чтобы лучше его слышать, король придвинулся к нему и обнял за плечи. Вокруг кареты не было ни единого человека. И тогда...

Человек в зеленом вспрыгнул на каменную тумбу, что стояла перед постоялым двором, уцепился одной рукой за оконный проем кареты, а другой ударил Генриха в грудь большим ножом. Удар пришелся прямо над сердцем, но рассек только кожу.

– Эй! Я ранен!

Убийца мгновенно нанес второй удар, потом третий. Они оказались смертельными...

После первого удара король поднял руку. Второй удар попал в легкое, третий рассек аорту. Третий удар задел и рукав герцога де Монбазона, который никак не мог понять, что происходит.

– Что случилось, сир? – спросил он в полном недоумении [18]18
  Герцог де Монбазон никогда не отличался сообразительностью. (Прим. автора.)


[Закрыть].

– Ничего, – отозвался король угасающим голосом. Изо рта его потоком хлынула кровь. Все было кончено.

***

Равальяк застыл в неподвижности. Совершив свой подвиг, он пребывал в экстатическом состоянии: наконец-то он совладал с Антихристом! Свитские дворяне накинулись на него. Один ударил эфесом шпаги в лицо, второй вырвал нож из рук убийцы и хотел вонзить ему в сердце. Его остановил властный голос д'Эпернона:

– Не убивайте его! За его жизнь вы отвечаете головой!

Около кареты уже столпился яростный и напуганный народ, и д'Эпернон снова крикнул:

– Король только ранен!

Свидетели свершившейся драмы бегали, искали хирурга, искали вино, чтобы промыть рану и привести короля в чувство. А в это время герцог д'Эпернон следил за одним: чтобы никто не похитил из его рук главное действующее лицо свершившейся трагедии.

Он распорядился опустить шторы и немедленно возвращаться в Лувр. Тяжелая карета выехала из узкого проулка и двинулась обратно, оставляя за собой кровавый след. В Лувр возвращались под шум все увеличивающейся толпы, вой которой вскоре превратился в сплошной яростный рев. Народ, столь любимый Генрихом, платил ему такой же любовью и сейчас в гневе и негодовании готов был разнести все вокруг. Напрасно в окно кареты кричали, что король только ранен, что он не умер, народ не верил лживым словам. Уже весь город обежал слух, что предсказанная трагедия свершилась.

Тело Генриха привезли в Лувр. Королева тем временем задремала, убаюканная нескончаемой болтовней мадам де Монпансье. Госпожа де Гершевиль и Лоренца, стоя у окна, увидели, как во двор въехала карета, окруженная взволнованной гневной толпой. В их глазах, когда они посмотрели друг на друга, застыл ужас, но они не успели вернуться к ложу королевы: дверь опочивальни от удара ноги широко распахнулась, и королева проснулась. Вошел Кончини.

– E ammazato! [19]19
  Он убит! (итал.)


[Закрыть]– бросил он и исчез.

В ту же минуту в небольшой опочивальне государя, которая находилась тут же, за стеной, послышался невообразимый шум.

– Пойдите и узнайте, милая, что там происходит, – попросила Мария мадам де Монпансье, и та поспешила открыть дверь в соседнюю комнату и сразу же в ужасе ее закрыла.

Мария с криком соскочила с кровати:

– Мой сын!

Королева бросилась к маленькой спальне, мадам де Монпансье старалась ее удержать, повторяя, что с сыном все в порядке. Королева ее не слушала и в маленькой спальне столкнулась с де Прасленом, который объявил ей:

– Мадам, все кончено!

И разрыдался. Королева грубо отстранила его локтем, увидела распростертое на кровати безжизненное тело, покачнулась и осела на пол. Мадам де Монпансье и Катерина Форцони попробовали перенести королеву в кресло, но она была такая тяжелая, что они смогли только волочить ее по полу. Тогда камеристка позвала на помощь. Беллегард и герцог де Гиз поспешили к королеве, но их опередил д'Эпернон. Он, однако, ограничился тем, что опустился возле королевы на колени и повторил, что, вполне возможно, король еще жив...

Двое остальных тоже встали на колени и тоже поцеловали руку той, что стала отныне регентшей.

Из глаз королевы полились слезы, она зарыдала в голос. Ей помогли подняться, она продолжала неудержимо рыдать. Успокоилась она только тогда, когда в опочивальню вошли канцлер Брюлар де Сийери, герцог де Вильеруа и президент Жонен, они хотели обсудить с королевой, что необходимо предпринять, какие отдать приказы, какие продиктовать письма.

– Король умер! Король умер! – причитала Мария. Но канцлер остановил ее:

– Нет, мадам, во Франции король не умирает никогда, и мы здесь для того, чтобы служить Людовику XIII, который отныне царствует над Францией и Наваррой.

Слезы королевы, наконец, иссякли. С тех пор они больше не появлялись на ее глазах. Ее Величество заговорила с канцлером, между тем как герцог д'Эпернон, не теряя ни минуты, отдавал приказ за приказом, которые могли обеспечить и упрочить его власть. Он был полковником, возглавлявшим пехотные полки, и тут же окружил Лувр войсками, чтобы слухи о кончине короля не просочились в город. Затем отправил своих подчиненных на Новый мост, улицу Дофины и набережную Больших августинцев, где заседал парламент [20]20
  Из-за «торжественного въезда» парламент временно переместили туда из дворца на острове Ситэ. (Прим. автора.)


[Закрыть]. Ничуть не интересуясь мнением начальника легкой кавалерии, он отправил от своего имени Бассомпьера с отрядом кавалеристов патрулировать улицы, а своего врага, герцога де Гиза, откомандировал наблюдать за порядком. Затем в сопровождении большого эскорта д'Эпернон явился в ратушу и приказал Жаку Сангену, прево города Парижа, запереть городские ворота и собрать городское ополчение. Обеспечив себе надежную военную поддержку, д'Эпернон явился в парламент и потребовал, чтобы вся полнота власти была немедленно передана регентше-королеве. В ином случае он грозил большими беспорядками в городе. Таким образом, герцог нейтрализовал все меры предосторожности, которые предусмотрел покойный король, постаравшись ограничить как можно жестче волеизъявления своей супруги.

Де Сюлли получил записку с советом сидеть дома, если он не хочет навлечь на себя несчастье. Трижды он пытался проникнуть во дворец, но его трижды туда не пускали: господин д'Эпернон не желал видеть его в Лувре. Тогда, обезумев от горя и ярости, де Сюлли заперся в Бастилии, окружив ее караулом и намереваясь всеми силами оберегать казну, которую он с таким тщанием собирал для своего государя!

К часу, когда наследник престола узнал о смерти своего отца, которого он так любил, бывший миньон сосредоточил в своих руках всю власть над королевством. Во всяком случае, он так полагал.

Тем временем в Лувре, напоминавшем крепость на осадном положении, лежало безжизненное тело короля, еще утром здорового и полного сил. Горе Марии де Медичи иссякало на глазах, она была совершенно спокойна, когда приказала перенести к ней в опочивальню постель ее сына Людовика. Но не потому, что хотела утешить мальчика, который, задыхаясь от бессильной ярости и рыданий, кричал:

– Будь с ним рядом я, я проткнул бы гадину своей шпагой!

Нет, постель перенесли не для того, чтобы мать утешала сына, которого не слишком любила. Перенесли ее потому, что отныне сын стал королем. Девятилетнего короля скоро помажут на царство, но до своего совершеннолетия он будет всего лишь олицетворением власти, а властвовать будет она! Впереди у нее пять великолепных лет, которые она проведет так, как ей хочется, делая то, что считает нужным, окружив себя людьми, которые ей по сердцу. Правда, пяти лет будет, пожалуй, маловато...

Мертвый король в крови, притворное горе королевы... Боль и гнев теснили сердце Лоренцы, и оно готово было разорваться. А когда друзья короля стали приходить и целовать руку толстой глупой индюшке, развалившейся в кресле, Лоренца почувствовала, что этого она не выдержит. В этом было что-то ужасное, невыносимое...

Лоренца подошла к мадам де Гершевиль, извинилась, сослалась на невыносимый приступ мигрени и попросила разрешения уйти. Главная статс-дама, с трудом удерживающая слезы, сразу поняла, что за головная боль мучает баронессу де Курси, и отпустила ее.

В передней Лоренца едва не столкнулась с дофином, который шел в сопровождении своего гувернера господина де Сувре. В порыве горя и сострадания она опустилась на колени перед маленьким мальчиком, но в смущении не нашла других слов и проговорила только:

– Сир! О, сир!

Обращение к юному королю она выбрала совершенно правильно. Людовик положил руку на ее склоненную голову.

– Вы очень горюете, мадам де Курси?

Она не смогла ответить из-за слез, душивших ее, и только кивнула.

– Я тоже, – прошептал он. – Но не думаю, что нас много...

Юный Людовик наклонился, поцеловал молодую женщину в лоб и продолжил свой путь.

Лоренца потом никогда не могла вспомнить, как ей удалось добраться до улицы Паве. Она протискивалась сквозь толпу неподвижно стоящих горожан, которых будто гром поразил. Люди не хотели, не могли разойтись по домам и задавали ей один и тот же вопрос:

– Говорят, он жив? Вы не знаете?

Прижимая к лицу платок, Лоренца отрицательно качала головой, и каждый толковал ее молчаливый ответ по-своему: «нет, Генрих умер», «нет, я ничего не знаю»... И, заглядевшись на золотоволосую красавицу в придворном наряде, люди невольно теснились, пропуская ее.

Наконец Лоренца добралась до Ангулемского дворца. Герцогиня Диана и Кларисса сидели в рабочем кабинете и не находили себе места от волнения.

Как только они увидели на пороге Лоренцу, – и в каком состоянии! – обе бросились к ней.

– Наконец-то вы вернулись! – воскликнула госпожа де Роянкур, обнимая ее и усаживая в кресло. – Мы в полном неведении и страшно волнуемся! Герцогиня Ангулемская уже несколько раз посылала слуг во дворец, но они вернулись ни с чем. Мы знаем только, что Лувр закрыт и охраняется крайне строго. Так что же там происходит?

– Дайте ей перевести дыхание, – посоветовала герцогиня, наливая в ликерный стаканчик водку. – Выпейте, дружок! Напиток вас поддержит, но будьте осторожны, он очень крепок.

Лоренца сделала маленький глоточек, закашлялась и решительно опрокинула стаканчик, сначала ее передернуло, потом она чихнула, а потом поблагодарила:

– Спасибо вам большое. Теперь мне гораздо лучше.

– Оставьте благодарности и расскажите, что происходит! Он жив или нет? Ой, только не плачьте больше!

– Нет! Он умер! Его принесли уже мертвым. И я видела, как те, что обычно сопровождали его, преклоняли колени перед королевой, воздавая ей королевские почести!..

На секунду мертвая тишина воцарилась в красиво убранной комнате, благоухавшей сиренью, стоявшей в вазах. Потом Кларисса прошептала с невыразимой грустью, преобразившейся в гнев:

– Мертв! Наш добрый король! На следующий же день после коронации... этой толстой коровы!

– Не нужно спрашивать, откуда нанесен удар! – подхватила герцогиня. – Она, я думаю, счастлива! Получила то, чего хотела!

– Полагаю, не стеснялась, выставляя горе напоказ?

– «Не стеснялась» – слишком мягко сказано! – со вздохом подтвердила Лоренца. – Она горевала по-итальянски. У нас нанимают специальных женщин-плакальщиц, чтобы они голосили, рвали на себе волосы, проливали потоки слез. Так вот, королева только не рвала на себе волосы, а так и рыдала, и голосила. А где отец, вы не знаете?

– Мы не видели его с самого утра, – отозвалась Кларисса. – Он промчался мимо нас, как буря, страшно спешил, и мы подумали, что, быть может, он торопится к королю.

– Если бы он был в Лувре, я бы непременно его увидела.

– Тогда один только бог знает, куда он отправился. В дурные дни и на него нападает дурнота, и я всегда боюсь, что он задумает что-то не то.

– Рано или поздно барон вернется, – снисходительно ободрила графиню Диана, – в такой день было бы странно, если бы Губерт просидел целый день в кресле.

Но в этот вечер барон не вернулся...

***

На следующее утро малолетнего короля и его мать – королева прятала лицо под траурной вуалью, которую все же оживляли небольшие жемчужинки, – сопроводили в парламент. Двигались они сквозь молчаливую, подавленную толпу. Парижане теперь точно знали, что им больше никогда не увидеть «нашенского Генриха», и это их не радовало.

С редким для своего возраста самообладанием юный Людовик ясно и отчетливо произнес небольшую речь, в которой поручал своей матери заниматься его дальнейшим образованием и принимать участие в управлении королевством.

После речи короля настал черед положенным по традиции церемониям, а после них начал произносить речь член парламента Сервен. Утопая в цветах красноречия, он говорил, говорил и никак не мог остановиться.

– Довольно! – внезапно прервал его громкий голос. – Не будем больше задерживать Ее Величество королеву!

Говорил Кончино Кончини, с вызывающей улыбкой на губах он позволил себе прервать члена парламента. И сразу же господин де Арлэ, президент парламента, подал свой голос:

– Вы не вправе говорить здесь, месье! Покиньте зал!

Пожав плечами и насмешливо улыбаясь, Кончини удалился, зато герцог д'Эпернон в этот миг впервые побледнел как смерть. Он заметил легкую улыбку и нежный взгляд, которым проводила наглого красавчика королева, и понял: все его многолетние труды пошли прахом! Он считал, что трудится себе на благо, но, оказывается, работал, сам того не подозревая, на красивого наглеца-итальянца! И сам теперь остался ни с чем...Два дня спустя на собственном горьком опыте и де Сюлли убедился, в чьих руках теперь находится власть. Он все-таки явился во дворец, решив скрепя сердце предложить свои услуги регентше. Королеве и супругам Кончини, составлявшим ей компанию, де Сюлли предложил сотрудничество и даже дружбу. Галигаи в ответ процедила:

– Мы не нуждаемся ни в помощи, ни в покровительстве, чтобы получать богатства и почести. Ее Величество осыпает нас милостями за нашу верную службу. Если господин де Сюлли желает что-то получить, то он больше нуждается в нас, чем мы в нем. Те, от кого зависели мы, будут теперь зависеть от нас!

Сказать яснее о том, что свершилось, было невозможно.

Королевство Франция, как и предсказывала главная ясновидящая, оказалось в весьма сомнительных руках...