Текст книги "Из пушки на Луну"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА XIV
Ночь в триста пятьдесят четыре с половиной часа.

В ту самую минуту, как снаряд погрузился в темноту, он пронесся над северным лунным полюсом на расстоянии менее 50 километров. Нескольких секунд оказалось достаточно для перехода из света в непроглядный мрак. Этот переход совершился неожиданно, без всякой постепенности. Луна погасла, словно горящая лампа от мощного дуновения.

– Провалилась навеки, исчезла наша Луна! – воскликнул Ардан с изумлением.

В самом деле, было похоже на то: ни отблеска, ни тени, – ровно ничего не осталось от диска, несколько секунд тому назад так сильно освещенного. Яркое сияние звезд еще резче выделяло черноту ночи.

То была темнота, которая в течение 354Ѕ часов господствует в каждой точке лунного диска. Снаряд, погрузившись в конус тени, отбрасываемой Луной, не мог больше подвергаться действию солнечных лучей.

Внутри снаряда господствовал абсолютный мрак. Путешественники не могли видеть друг друга. Понятно, явилось желание воспользоваться хоть каким-нибудь светом, и как ни жаль было Барбикену тратить газ, запас которого был ограничен, он должен был к нему прибегнуть, потому что Солнце решительно отказалось доставлять им свет.

– Проклятое Солнце, – кричал Ардан, – понапрасну заставляет нас тратить последние остатки газа!

– Ну, на Солнце не очень следует нападать, – сказал Николь. – Оно, пожалуй, не виновато. Если кто виноват, так главным образом Луна: она стала между нами и Солнцем.

– Неправда, виновато Солнце!

– Нет, Луна! Спор, быть может, протянулся бы еще долго, если бы Барбикен не вмешался в разговор приятелей.

– Друзья мои, – сказал он, – тут не виноваты ни Солнце, ни Луна. Виноват наш снаряд: вместо того чтобы лететь по тому направлению, как его прицелили, он; имел глупость уклониться в сторону. Если же еще строже относиться к делу, то скорее всего виноват тот злополучный болид, который заставил снаряд уклониться.

– Основательно сказано! – ответил Мишель. – По-моему, теперь остается только приступить к завтраку. Ведь мы всю ночь пронаблюдали, не грех немного и подкрепиться.

Мнение Мишеля было принято без возражений, и через несколько минут завтрак уже стоял на столе. Ели, однако, без аппетита, пили без взаимных приветствий и тостов. У каждого на душе было неспокойно. Непроглядная темь безвоздушного пространства навевала смутную тревогу. За завтраком все время толковали о долгой ночи в 354 часа – почти в 15 суток, – которую физические законы навязали обитателям Луны. Барбикен объяснил своим друзьям это любопытное явление.

– Это, бесспорно, любопытно, – говорил Барбикен. – Если каждое из лунных полушарий лишается солнечного света на целых 15 суток, то одно из них, над которым мы несемся в настоящее время, не пользуется возможностью видеть даже сияющую Землю в продолжение всей своей черной ночи. Если б так было на Земле, если б Европа, например, никогда не видела Луны, если б ее могли видеть только антиподы Европы, то представьте себе удивление европейца, заехавшего, положим, в Австралию!

– Тогда, значит, надо было бы путешествовать в Австралию для того только, чтобы увидеть Луну? – спросил Мишель. – Наверное, нашлось бы много охотников на эту прогулку.

– Вот именно такое же удивление, – сказал председатель Пушечного клуба, – должен испытывать селенит, явившись с той части Луны, которая противоположна Земле и никогда не видима нашим «землякам».

– А мы могли бы ее увидеть, эту сторону, если бы прибыли сюда во время новолуния, то есть пятью днями позже, – вставил Николь.

– Кроме того, – продолжал Барбикен, – сама природа благоприятствует жителям видимой части Луны, в ущерб их антиподам. На долю селенитов невидимой части выпали, как видите, ночи в 354 часа, ночи, темнота которых не рассеивается даже отраженным светом Земли. У селенитов видимой части Луны – совсем иное: едва только Солнце, светившее им сряду 15 дней, скроется за горизонт, как уже на противоположной стороне неба является блестящее светило – Земля, диск которой в 13 раз больше Луны, а следовательно, дает и света в 13 раз больше; притом же этот свет не уменьшается влиянием атмосферы, потому что на Луне атмосферы нет. И эта Земля сойдет с лунного горизонта только в минуту, когда на нем с противоположной стороны снова появится Солнце.

– Каково! – воскликнул Мишель.

– Итак, вы теперь понимаете, – продолжал Барбикен, не обращая внимания на замечание Мишеля, – что на видимой части диска селенитам живется хорошо: во время нашего полнолуния им светит Солнце, а во время новолуния – Земля.

– А мне кажется, – сказал Николь, – что это преимущество отчасти теряет свое значение, если принимать в расчет жару, которую им приходится переносить.

– Неудобство это одинаково для обеих сторон. Я.вам скажу, что, напротив, невидимой стороне Луны больше приходится терпеть от жары, чем видимой. Я говорю это преимущественно вам, Николь, потому что Мишель, вероятно, этого не поймет.

– Благодарю за комплимент, – сказал Мишель.

– Хотя это понять нетрудно, – сказал Барбикен: – ведь невидимая сторона пользуется солнечным светом и теплотой во время нашего новолуния, то есть когда Луна занимает место между Солнцем и Землей. В это время Луна находится ближе к Солнцу, сравнительно с тем положением, в котором она бывает во время нашего полнолуния. А это расстояние равняется двухсотой части того, какое отделяет Солнце от Земли; в круглых числах это 800 тысяч километров. Значит, невидимая сторона Луны на 800 тысяч километров ближе к Солнцу в то время, когда пользуется солнечными лучами.

– Справедливо, – ответил Николь.

– Совершенно иное… – начал было Барбикен.

– Одну минуту, – сказал Мишель, перебивая своего серьезного товарища.

– Что тебе надо?

– Я хочу продолжить объяснение…

– Это зачем же?

– Чтобы доказать, что и я кое-что понял.

– Ну, говори, говори, – ответил, улыбаясь, Барбикен.

– Совершенно иное, – начал серьезно Мишель, подражая тону председателя, – совершенно иное можно сказать о другой части Луны. Эта видимая часть бывает освещена Солнцем во время земного полнолуния; в это время Луна находится дальше от Солнца круглым числом на 800 тысяч километров, и теплота, получаемая ею, уже менее значительна.

– Весьма удачно изложено! – воскликнул Барбикен. – Знаешь, Мишель, что я тебе скажу? Для артиста, право, ты очень сообразителен…

– Да, не без того, – ответил небрежно Мишель. – Мы, парижане, вообще народ не вислоухий.

Барбикен важно пожал руку своему любезному спутнику.

– Однако, – заметил Мишель, – если мы окажемся селенитами, то поселимся не иначе, как на видимой стороне Луны. Люблю свет!

– Поселимся, если только атмосфера не собралась именно на невидимой стороне, как уверяют некоторые астрономы.

– Да, на это тоже не мешает обратить внимание, – согласился Мишель.

После завтрака путешественники принялись снова за наблюдения. Они погасили свет в снаряде и старались рассмотреть что-либо через темные окна. Но темнота была непроницаема. Нигде ни единой блестящей точечки.

Куда несся снаряд? Удалялся ли он от диска, или приближался к нему? Или его уносило в беспредельное небесное пространство? Как это определить?

Эти вопросы волновали Барбикена, но решить их он не мог.

Очень может быть, что всего в нескольких километрах находилась невидимая планета, но ни он, ни его товарищи ее не замечали. Если какой-нибудь шум и раздавался на поверхности Луны, они этого шума слышать не могли. Воздуха, проводника звука, не было, и он, значит, не мог им передать «стонов» Луны, которую арабские легенды величают «человеком, наполовину окаменевшим, но еще трепещущим».

Понятно, что все это могло взволновать каких угодно терпеливых наблюдателей. Как раз неизвестное-то полушарие и скрывалось от их глаз! Сторона, которая всего через 15 суток будет великолепным образом освещена солнечными лучами, теперь терялась в совершеннейшей темноте.

А через 15 суток где очутится снаряд? Куда увлекут его неизвестные притяжения? Кто мог это решить!

Астрономы полагают, что невидимое полушарие Луны по своему устройству совершенно сходно с полушарием видимым. Действительно, вследствие небольших колебаний Луны открывается почти седьмая часть этого невидимого полушария, и в этих областях усматриваются такие же горы и равнины, цирки, кратеры, какие уже занесены на карту видимого полушария. Можно, значит, с достоверностью предположить, что и там – та же природа, тот же мир, бесплодный и мертвый.

Но что, если атмосфера существует именно на той стороне? Что, если вместе с воздухом вода подарила жизнь материкам? Что, если растительность там еще сохранилась? Что, если животные населяют эти материки и моря? Что, если при этих условиях живет там и человек?

Сколько интересных вопросов можно было бы разрешить! Сколько загадок открылось бы при наблюдении этого полушария! И какое было бы наслаждение посмотреть на мир, доселе не доступный человеческому взгляду!

Но, к величайшему неудовольствию наших путешественников, невидимое для Земли полушарие оставалось и для них невидимым. Одни только созвездия привлекали их взоры, и, надо заметить, никогда астрономы не находились в таких благоприятных условиях для звездных наблюдений.

Ничто действительно не могло сравниться с великолепием этого звездного неба. Алмазы, врезанные в небесный свод, сверкали чудеснейшими огнями. Взор обнимал небосклон от Южного Креста до Полярной звезды.

В этом пространстве снаряд двигался, точно новое светило, созданное руками человека. Созвездия сияли тихим светом; они не мерцали потому, что не было атмосферы, которая при неодинаковой влажности и плотности своих слоев служит причиной звездных мерцаний. Звезды здесь блистали, точно кроткие глаза, смотревшие в глубокий, непроницаемый мрак среди ненарушимого безмолвия.

Путешественники долго и молча наблюдали звездный небосклон, на котором обширный диск Луны образовывал громадную черную впадину.

Но мало-помалу прелесть созерцания сменялась тягостным ощущением. Пронизывающий холод вскоре покрыл стекла окон с внутренней стороны слоем льда. Солнце уже не согревало своими лучами снаряда, и каюта мало-помалу утрачивала скопившуюся в ней до того теплоту. Эта теплота быстро рассеивалась в пространстве. В снаряде произошло значительное понижение температуры. Вследствие этого внутренняя влага при соприкосновении со стеклами превращалась в лед. Скоро слой льда уничтожил возможность наблюдений над тем, что делалось вне снаряда.

Николь посмотрел на градусник и увидал, что температура упала до 17° ниже нуля.

Барбикен, невзирая на свое желание соблюдать экономию, вынужден был пустить в ход теплоту газа. Низкая температура становилась невыносимой. Путешественники рисковали замерзнуть.

– Ну, мы не можем пожаловаться на монотонность нашего путешествия, – заметил Ардан. – Что за разнообразие, хотя бы в температуре! То нас ослепляет яркий свет и мы испытываем невыносимую жару, точно индейцы в льяносах, то погружаемся в непроницаемый мрак и мерзнем от стужи не хуже полярных эскимосов! Право, жаловаться нечего. Природа, можно сказать, всячески старается нам угодить!

– А какова внешняя температура? – спросил Николь Барбикена.

– Та же, что и всегда в межпланетном пространстве, – ответил Барбикен.

– Ну, так, значит, теперь именно время сделать тот опыт, который мы не могли произвести, когда, выражаясь поэтически, купались в солнечных лучах, – сказал Ардан.

– Ты прав, – ответил Барбикен, – более удобного времени, конечно, не выберешь; теперь мы именно находимся в таком положении, что можем как нельзя лучше измерить температуру межпланетного пространства. Надо приготовить термометр.

Понятно, что обыкновенный термометр не дал бы никаких результатов при таких исключительных обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в своей трубке, потому что она в жидком состоянии может оставаться только до 39° ниже нуля. Но Барбикен запасся прибором, который мог показывать чрезвычайно низкие температуры.

Барбикен приготовился пустить его в дело.

– Только как же мы за это примемся? – спросил Николь.

– Нет ничего легче, – ответил никогда и ничем не затруднявшийся Ардан. – Мы быстро откроем окно, выбросим прибор; он последует за снарядом с примерной покорностью, а через четверть часа мы его достанем.

– Рукой? – спросил Барбикен.

– Рукой, – ответил Мишель.

– Ну, мой друг, не советую этого делать: рука твоя превратится под влиянием этого страшного холода в ледяшку.

– Неужто?

– Тебя словно обожжет раскаленным железом. К тому же я еще не уверен, точно ли предметы, выброшенные нами из снаряда, следуют за нами.

– Почему же? – спросил Николь.

– Да потому, что если мы летим в лунной атмосфере, то, как бы она ни была разрежена, все же предметы эти должны от нас отставать. Темнота мешает нам удостовериться, тут ли они, а потому, чтобы не рисковать термометром, привяжем его; таким образом удобнее будет втянуть его обратно.

Совет Барбикена был принят.

Окно быстро отворили, и Николь кинул термометр, привязанный на короткой веревке.

Окно приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы внутрь снаряда проник жесточайший холод.

– Тысяча чертей! – вскрикнул Мишель Ардан, – Здесь с успехом можно заморозить даже белых медведей!

Барбикен оставил термометр на полчаса; это было более чем достаточно, чтобы прибор принял температуру окружающего пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в снаряд.

Барбикен воскликнул:

– 263 градуса ниже нуля!

Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может статься, и температура лунных материков, когда ночное светило утрачивает через лучеиспускание всю теплоту, которою оно запасалось в течение: 15-суточного солнечного освещения.

ГЛАВА XV
Гипербола или парабола?

Многим, может быть, покажется удивительным, что Барбикен и его спутники так мало заботились о будущности, которую готовила им металлическая тюрьма, мчавшаяся в бесконечности эфира. Вместо того чтобы спрашивать себя об этом, они проводили время за различными опытами, словно сидели в своих рабочих кабинетах…

На это можно было бы ответить, что люди сильного закала стоят выше мелких забот и что у них есть занятия и цели поважнее забот о собственной участи.

Была и другая причина: они не могли управлять снарядом, не могли ни остановить его хода, ни изменить его направления; отсюда вытекала, между прочим, их удивительная беззаботность относительно своей личной судьбы.

Где находились они в данную минуту – в восемь часов утра того дня, который на Земле считался 6 декабря?

Находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от нее, – так близко, что она представлялась им громадным черным кругом на небе.

Расстояние до Луны вычислить не было никакой возможности.

Снаряд пронесся над северным полюсом Луны на расстоянии 50 километров или даже того меньше. Но вот уже два часа, как они вошли в конус тени, и нельзя было решить, увеличилось ли это расстояние, или уменьшилось. Не было никакой видимой точки, чтобы определить направление и скорость снаряда. Могло случиться, что он удалился от Луны и скоро должен был выйти из полной тени, а могло быть и то, что он приблизился к Луне и вскоре должен был налететь на какой-нибудь возвышенный пик невидимого полушария, что, разумеется, закончило бы все путешествие…

По этому поводу возник спор, и Мишель Ардан, всегда щедрый на объяснения, высказал мысль, что снаряд удерживается лунным притяжением и упадет, наконец, на Луну, как падает аэролит на поверхность земного шара.

– И аэролиты не все падают на Землю, – возразил Барбикен.

– Но все-таки интересно было бы знать, как ведет себя в пространстве наша блуждающая тюрьма. По какому направлению она летит?

– Мне кажется, здесь могут быть два ответа, – сказал Барбикен после нескольких минут размышления.

– Какие же?

– Снаряду предстоит выбор между двумя математическими кривыми, и, смотря по тому, какая у него скорость движения, он изберет ту или другую.

– Да, – сказал Николь, – он может пойти или по параболе, или по гиперболе.

– Это верно, – ответил Барбикен. – При одной скорости он пойдет по параболе, при другой, более значительной скорости пойдет по гиперболе. Но какую именно скорость имеет снаряд в настоящее время – этого решить я не в состоянии.

– Люблю громкие слова! – вскрикнул Мишель Ардан, – Как услышишь их, так словно сейчас и понял, в чем дело. А смею спросить, что же вы называете параболой?

– Парабола, друг мой, – ответил Николь, – это незамкнутая, бесконечная кривая линия. Ее можно определить, как пересечение конуса плоскостью, параллельной одной из его образующих.

– А, вот как! – произнес Мишель довольным тоном.

– Эта кривая, – добавил Николь, – похожа на ту, какую описывает своим движением бомба, пущенная из мортиры.

– Отлично. А гипербола? – спросил Мишель.

– Гипербола – это тоже незамкнутая кривая, образуемая сечением конуса плоскостью, параллельной его оси. Она состоит из двух ветвей, простирающихся до бесконечности.

– Неужели это так? – вскрикнул Ардан самым серьезным тоном, словно ему сообщили о каком-то небывалом происшествии. – Ну, теперь, капитан Николь, заметь следующее: в твоем определении гиперболы мне нравится то, что оно еще менее для меня понятно, чем слово, значение которого ты стараешься определить!

Николь и Барбикен мало обращали внимания на шутки Ардана. Их волновал вопрос, по какой кривой полетит снаряд. Один стоял за гиперболу, другой – за параболу. С той и с другой стороны доказательства излагались таким языком, что Мишель бесился и векакивал при каждом иксе. Спор действительно был жаркий, и ни один из споривших, казалось, не имел намерения уступить своему противнику ту кривую, которая пришлась ему по вкусу. Ученый спор тянулся так долго, что Мишель наконец вышел из терпения.

– Полно, господа косинусы! [37]  [37] Косинус – один из терминов тригонометрии.


[Закрыть] – сказал он. – Перестанете ли вы, наконец, перебрасываться своими параболами да гиперболами? Послушайте-ка, я вам скажу, что меня интересует в этом деле. Ну, положим, снаряд непременно полетит или по параболе, или по гиперболе. Но куда же эти кривые нас приведут?

– Никуда, – ответил Николь.

– Как никуда?

– Разумеется, никуда, – сказал Барбикен. – Ведь это незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.

– Ах, ученые! Уж не знаю, право, как вас не любить! Да что же нам до того, полетит ли снаряд по параболе, или по гиперболе, раз и парабола и гипербола одинаково увлекут нас в какое-то неизвестное бесконечное пространство?

Барбикен и Николь не могли удержаться от улыбки. Они занимались «искусством для искусства», то есть делом вполне бесполезным. Из всех ученых прений в конце концов выявлялась все та же злополучная действительность, – полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, в том и другом случае он никогда не встретится ни с Землей, ни с Луной.

Что могло ожидать отважных путешественников в самом недалеком будущем? Если им не придется умереть от голода, если им не придется умереть от холода, то через несколько дней они должны будут умереть от недостатка воздуха!

Как ни старались они соблюдать экономию в газе, чрезвычайное понижение окружающей температуры заставляло их тратить некоторое его количество. Они могли обходиться без света, но без тепла не могли.

Наблюдения через окна делались весьма затруднительными, потому что внутренняя влага снаряда осаждалась на оконных стеклах и быстро замерзала. Непрозрачность стекол надо было уничтожать непрестанным трением. А наблюдения как раз были очень нужны, ибо всякие явления, происходящие на невидимой стороне Луны, представляли большой научный интерес.

В самом деле, если на невидимой стороне Луны есть атмосфера, то падающие звезды должны бороздить ее своими сверкающими линиями; если снаряд летит сквозь воздушные слои, то, значит, можно уловить какой-нибудь шум, распространяемый лунным эхом, например шум раскатов грома, треск лавины или грохот действующего вулкана. Если из какой-нибудь огнедышащей горы вырывается пламя, можно заметить сверканье и блеск.

Подобные факты, проверенные тщательными наблюдениями, значительно уяснили бы темный вопрос об устройстве Луны.

Барбикен и Николь, поместившись у окна, наблюдали пространство с непоколебимым терпением. Но диск Луны оставался по-прежнему нем и мрачен.

Это вызвало следующее замечание Мишеля:

– Если мы опять когда-нибудь пустимся в такое же путешествие, так надо поехать под новолуние.

– Да, – ответил Николь, – будь теперь новолуние, мы видели бы эту, никому не известную сторону Луны. в великолепном солнечном освещении…

– Стало быть, мы не сообразили? Что значит неопытность! – добавил Мишель Ардан. – А ты что об этом думаешь, Барбикен?

– Вот что я думаю, – ответил серьезный председатель Пушечного клуба. – Если когда-нибудь мы отправимся в подобное путешествие, то отправимся именно в это же самое время и при тех же самых условиях. Предположим, что удалось бы достигнуть цели, – тогда было бы гораздо лучше спуститься на материк, освещенный ярким светом, чем очутиться в стороне, погруженной в непроницаемую темноту. Невидимую же сторону! Луны мы посетили бы во время наших путешествий по лунному шару. Но, разумеется, надо прежде всего достигнуть цели.

– На это нечего возразить, – сказал Мишель Ардан. – Как бы там ни было, а прекраснейший случай осмотреть другую сторону Луны потерян! Очень может статься, что обитатели других планет знают гораздо больше о своих спутниках, чем наши почтеннейшие ученые о спутнике Земли…

Снаряд между тем описывал во мраке траекторию, для определения которой не имелось никаких данных. Барбикен никак не мог решить, изменилось ли направление под влиянием лунного притяжения, или под влиянием другого какого-нибудь небесного тела. Однако в относительном положении снаряда совершилась перемена, в чем Барбикен убедился около четырех часов утра.

Перемена состояла в том, что дно снаряда повернулось к поверхности Луны, и, вместо того чтобы двигаться конической частью вперед, снаряд летел уже боком. Самая тяжелая часть снаряда, его дно, стала склоняться к невидимому диску, как бы падая на него. Значит, снаряд в самом деле падал? Тогда путешественники могут достигнуть желанной цели.

Но нет. Наблюдения, хотя весьма неточные и сомнительные, показали Барбикену, что снаряд не приближается к Луне, а все время движется около нее на одинаковом, по-видимому, расстоянии.

Эти наблюдения были основаны на том, что Николь вдруг заметил на краю горизонта, образуемого темным диском, светящееся местечко, которое никак нельзя было принять за звезду, потому что оно постепенно увеличивалось. Это, несомненно, доказывало, что снаряд не падает на Луну, а приближается к светлому пятну.

– Вулкан! – крикнул Николь. – Действующий вулкан! Извержение внутренней лавы Луны! Значит, Луна еще не совсем застыла!

– Да, это извержение, – ответил Барбикен, тщательно наблюдавший с телескопом в руках. – Это вулкан!

– Но ведь для поддержания этого горения необходим воздух! – заметил Ардан. – А из этого следует, что эта часть Луны окружена атмосферой.

– Очень может быть, – ответил Барбикен, – хотя это и не составляет положительной необходимости. В вулкане разлагаются некоторые вещества, и потому он сам себя может снабжать кислородом, извергая пламя в безвоздушное пространство. Мне даже кажется, что видимое нами пламя имеет именно ту силу света – яркость и блеск, какие замечаются только при горении в чистом кислороде. Подождем пока утвердительно говорить о существовании лунной атмосферы.

Но, к величайшей досаде Барбикена, линия, описываемая снарядом, увлекала его прочь от светлой точки, означенной извержением. Не прошло и получаса с того момента, как они заметили эту точку, а она уже начинала исчезать за темным горизонтом.

А проверка этого явления была бы таким замечательно важным фактом для науки! Она доказала бы, что глубины лунного шара еще раскалены. Кто может тогда поручиться, что там, где существует теплота, не сохранилось растительное – и не только растительное, но даже и животное – царство?

Существование этого действующего вулкана, признанное неоспоримым образом земными учеными, породило бы, без сомнения, немало теорий, которые могли бы благоприятно повлиять на решение такого важного вопроса, как вопрос об обитаемости Луны. Барбикен, погрузившись в размышления, начал мечтать о таинственных судьбах лунного мира.