Текст книги "Из пушки на Луну"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Да! Вода! Вода, которая будет действовать, как пружина!… Ах, Мастон! – воскликнул Барбикен. – И вы тут!

– Он самый! – ответил Ардан. – А, кстати, позволь представить тебе капитана Николя.

– Николь! – вскрикнул председатель Пушечного клуба, вскочив сразу на ноги, – Простите, капитан, – добавил он, – я совершенно забыл… Теперь я готов!

Ардан тотчас же вступился, чтобы не дать противникам возможности говорить.

– Чорт побери! Право, счастье, что вы, господа, раньше не встретились! Пришлось бы нам теперь оплакивать смерть одного из вас… Но, слава богу, все благополучно. Теперь я вам обоим скажу: ну, какие же вы дуэлисты, какие враги? Один увидел птичку в паутине – вступил в борьбу с пауком, забыв врага, Барбикена, а другой, вместо того чтобы разыскивать врага и убить его, сел под дерево решать задачи!… Ну, скажите на милость, какие вы враги? Кому ваша вражда нужна?

Затем, обратившись к Барбикену, он рассказал ему, что делал Николь, когда его заметил Мастон.

– Ну, еще раз я вас обоих спрашиваю, – продолжал Ардан: – неужели вы оба для того созданы, чтобы прострелить друг другу головы?

Все это было так неожиданно и отчасти так нелепо, что и Барбикен и Николь растерялись, не зная, как выйти из создавшегося положения.

Мишель Ардан понял их настроение и решил немедля их помирить.

– Друзья мои, – сказал он с очаровательной улыбкой, – между вами простое недоразумение. Ничего больше! Вы оба доказали, что не дорожите своей жизнью… Докажите теперь, что покончили со всеми вашими старыми счетами: примите предложение, которое я хочу вам сделать.

– Говорите, – сказал Николь.

– Друг Барбикен верит, что его снаряд долетит до Луны…

– Конечно, долетит! – воскликнул Барбикен.

– А друг Николь думает, что снаряд упадет обратно на Землю.

– Разумеется! Я в этом совершенно убежден! – воскликнул капитан.

– Отлично, – продолжал Мишель Ардан. – Один думает так, другой – наоборот! Я не намерен переубеждать вас, но просто вам предложу: полетим все вместе, а там увидим, кто прав…

– А? Что? – воскликнул ошеломленный Мастон. При этом внезапном предложении оба противника взглянули друг на друга. Барбикен смотрел в упор на капитана, ожидая его ответа; Николь уставился на Барбикена, подстерегая первое его слово.

– Ну, так что же? – продолжал Мишель Ардан самым приветливым тоном. – Ведь сотрясения теперь нечего бояться…

– Согласен! – вскричал Барбикен.

Но, несмотря на всю быстроту этого ответа, из уст капитана Николя одновременно вырвалось то же самое слово.

– Ура! Браво! Гип-гип! – закричал Мишель Ардан, протягивая руки обоим противникам. – Ну, а теперь, когда это дело улажено, позвольте, друзья, по французскому обычаю, угостить вас… Идем завтракать!

ГЛАВА XXI
Новый гражданин Соединенных штатов

Телеграф в тот же день разнес по всем Соединенным штатам весть о поединке между председателем Пушечного клуба Барбикеном и капитаном Николем и о необычайной его развязке. Роль, которую в этой истории сыграл Ардан, его неожиданное предложение, устранившее трудности примирения двух выдающихся граждан Соединенных штатов, их одновременное согласие на это предложение, союз представителя Франции и представителей Соединенных штатов для полета на Луну – все это еще более усилило огромную популярность Мишеля Ардана.

Всем известно, с какою страстностью американцы привязываются к отдельному человеку, заслужившему их уважение или любовь. Можно представить себе бурю благожелательных манифестаций, которую возбудил француз в стране, где порой и самые важные чиновники, в пылу увлечения, впрягаются в карету артистки и с триумфом везут ее по многолюдным улицам! Если не выпрягали лошадей Ардана, то по единственной лишь причине – у француза их не было… Зато каких только он ни получал доказательств почета и восторга! Не было гражданина, который остался бы к нему холоден. Не было американца, который не признал бы Мишеля Ардана выдающимся, «единственным среди многих».

С этого дня Мишель Ардан не имел ни минуты покоя. Ежедневно, с утра до ночи, к нему являлись депутации со всех концов Америки, и все эти депутации он, волей или неволей, должен был принимать и выслушивать. Невозможно счесть, сколько рук он пожал за эти дни, сколько выпил торжественных брудершафтов.

Скоро он совсем утомился. От бесчисленных, хотя и кратких, приветственных речей горло его до такой степени охрипло, что из уст вылетали уже нечленораздельные звуки; от бокалов вина, которые Ардан должен был выпить в честь всех графств отдельных штатов Североамериканского союза, он чуть не схватил жестокого воспаления желудка и кишек.

Такой успех в первый же день опьянил бы другого человека, но Мишель Ардан сумел удержаться в границах полуодурения, которое, впрочем, вызывалось не столько винными парами, сколько общей сутолокой и усталостью. Он все время сохранял свою остроумную и очаровательную веселость.

Из всех депутаций, явившихся к Мишелю Ардану, особенно выделилась процессия лунатиков, которая сочла своим непременным долгом представиться будущему завоевателю Луны. Лунатики – их в Америке довольно много – обратились к нему даже с формальной просьбой, чтобы он их взял с собой и доставил их на лунную родину. Некоторые утверждали, что владеют «лунным языком», и предлагали научить его разговаривать «по-селенитски». Мишель Ардан и их очаровал, изъявив согласие взять несколько уроков «лунного языка» и обещав им исполнить все их маленькие поручения на Луне.

– Странная мания! – сказал он Барбикену, спровадив депутацию лунатиков. – Ты веришь во влияние Луны на людские болезни?

– Нет. Не знаю даже, чему тут верить, – ответил Барбикен.

– Я тоже не верю, – продолжал Ардан, – однако известны удивительные факты в этой области. Так, например, некоторые медики находили связь между приступами падучей болезни и фазами Луны; такая же связь наблюдается будто бы и при некоторых нервных болезнях. Например, доктор Мэд приводит случай с ребенком, у которого при каждом полнолунии появлялись судороги. Галль утверждал, что у слабых людей повышенная деятельность наблюдается лишь два раза в месяц, и как раз во время полной луны и новой луны. Есть еще множество наблюдений того же рода относительно злокачественных лихорадок, головокружений, припадков сомнамбулизма, которые, по мнению многих, доказывают таинственное влияние Луны на болезни людей.

– Но почему же это может быть? Какая тут причинная связь? – спросил Барбикен.

– Почему может быть? – повторил Ардан. – Не знаю. Могу лишь повторить тебе только то, что сказал сперва Плутарх, а 19 веков спустя Араго: «потому, быть может, что это неправда»!

Положение «знаменитого человека» принесло Мишелю Ардану и все неприятности, которые неизбежно связаны с этой ролью. Его стали донимать антрепренеры. Известный Барнум предложил ему миллион за круговую поездку по Соединенным штатам, чтобы в каждом городе Ардан выступал в качестве лектора или вообще показывал себя за плату. Но Ардан назвал Барнума «слоновожатым» и выпроводил с пожеланием, чтобы его самого, Барнума, повозили по Америке напоказ.

Общественное любопытство Соединенных штатов должно было ограничиться портретами Мишеля Ардана. Эти портреты скоро распространились по всему Новому Свету и заняли почетные места в альбомах. Снимки были сделаны всех размеров: от натуральной величины до миниатюр – в почтовую марку. Каждый американец мог видеть своего героя во всевозможных позах: одну голову, или по пояс, или во весь рост, в профиль, в три четверти, анфас и, наконец, хоть один затылок и спину. Число портретов Мишеля Ардана дошло до 1 500 тысяч экземпляров.

У Ардана был прекрасный случай поторговать реликвиями: за каждый его волос, наверное, дали бы по доллару и больше, что, при его львиной гриве, принесло бы ему целое состояние.

Нельзя сказать, чтобы эта популярность не нравилась Ардану. Наоборот. Он охотно общался с публикой и готов был переписываться с целым миром. Везде повторяли его словечки, особенно его остроты, причем нередко приписывали ему и такие, в которых он был совершенно неповинен. Публика верила всему, так как запас остроумия Мишеля Ардана казался неисчерпаемым.

Когда, наконец, ему удалось немного освободиться от публичных почестей, он отправился с ближайшими своими друзьями осматривать колумбиаду. Это был, можно сказать, обязательный для него благодарственный визит, так как именно колумбиада дала ему возможность приобрести всемирную славу.

Благодаря постоянным беседам с Барбикеном, Мастоном и остальными членами Пушечного клуба, Мишель Ардан сам стал кое-что понимать в баллистике и познакомился с некоторыми фактами в этой области; серьезному пониманию баллистики мешало его почти полное незнание математики. Впрочем, Ардан говорил не столько об артиллерии, сколько о друзьях-артиллеристах. Высшим удовольствием для него было дразнить их и доказывать, что они, собственно говоря, убийцы; правда, очень ученые, очень милые и любезные, но все-таки убийцы. Ардан с восхищением осматривал колумбиаду и спустился на дно гигантской пушки, которая скоро должна была его выбросить до самой Луны. Воздав должное искусству артиллеристов и механиков, Ардан добавил:

– В самом деле, колумбиада – всем пушкам пушка! Наилучшая в мире! Прежде всего тем, что она никого не убьет, никому не сделает вреда. Не то, что ваши обыкновенные пушки, которые приносят только горе, разрушение, смерть.

Здесь необходимо упомянуть об инциденте с достойнейшим секретарем Пушечного клуба. Как только Барбикен и Николь согласились на предложение Ардана лететь на Луну, Мастон тотчас же решил, что и он к ним присоединится. Поэтому, как только миновали чрезвычайные обстоятельства, следовавшие за дуэлью, он обратился к Барбикену с требованием официально поставить вопрос о «поездке вчетвером» на Луну. Но, при всей своей привязанности к Мастону, Барбикен как председатель Пушечного клуба высказался против участия Мастона в полете, поставив ему на вид, что снаряд может захватить лишь самое ограниченное число пассажиров, – не больше трех.

Огорченный до глубины души, Мастон побежал к Мишелю Ардану с надеждой на его содействие, но и Ардан оказался одинакового мнения с Барбикеном. Ардан, однако, не ограничился простым отказом, а старался убедить, утешить достойнейшего секретаря Пушечного клуба всякими доводами как общественного, так и вполне личного, так сказать, характера.

– Видишь ли, дружище Мастон… Ты, пожалуйста, не обижайся и не истолкуй моих слов в плохую сторону, но, по правде говоря, согласись, старина, между нами, что ты слишком, так сказать, несовершенен, чтобы явиться на Луну…

– Несовершенен? – воскликнул буйный инвалид.

– Ну да, милейший! Представь себе, что там, на Луне, мы встретим жителей… Что они о тебе подумают? Да разве тебе самому приятно будет демонстрировать своей неполной, так сказать, персоной то, что творится здесь, у нас, на Земле, – изображать собою печальную иллюстрацию последствий войны? Благодаря тебе селениты узнают, что люди Земли употребляют лучшее свое время на то, чтобы разбивать друг другу головы, отрывать руки и ноги, друг друга истреблять! Они тогда узнают, почему на нашей планете нет и полутора миллиардов жителей, хотя она могла бы прокормить целых 100 миллиардов. Одним словом, они получат о Земле такое плохое представление, что – знаешь, мой друг, – могут еще указать нам на дверь…

– Ну, а если вы сами долетите до Луны в виде кусочков? – возразил Мастон. – Вы тогда будете еще менее «совершенны», чем я.

– Это конечно… – ответил Мишель Ардан, – но я уверен, что мы долетим туда в целости.

– Ардан имел основание утверждать это. Не только теоретические соображения Барбикена, придумавшего, как уничтожить силой упругости воды «отдачу» снаряда, но и прямой опыт, совершенный 18 октября, убедил его в этом.

Барбикен выписал из арсенала Пенсаколы 32-дюймовую мортиру и установил ее в конце рейда Гиллисборо так, чтобы бомба при обратном падении попала в море; это должно было значительно ослабить силу удара. Для того же, чтобы выдержать действие первоначального толчка, то есть напор пороховых газов на снаряд, бомба была устроена особым способом, а именно: в ней сделали двойные стенки, между которыми была помещена сеть пружин из лучшей стали.

– Настоящее гнездышко! – заметил Мишель Ардан. – Только бы еще закутать ваткой!

– Да и сесть туда! – добавил Мастон. Он жалел, что бомба слишком мала, а то он бы сам в нее сел.

Однако вместо почтеннейшего Мастона в бомбу решили поместить большого кота. Кому-то пришла мысль,,что бомба будет вращаться и потому коту придется плохо от головокружения. Тогда Мастон предложил присоединить свою маленькую ручную белку, которую он очень любил. Белка, привыкшая постоянно вертеться в колесе, не должна была сильно пострадать от головокружения.

Мортиру зарядили 160 фунтами пороха, а затем в нее опустили снаряд. Дан был сигнал, – последовал выстрел. Бомба, величественно описав свою параболу, достигла высоты нескольких сот метров, затем грациозною кривою полетела обратно вниз и нырнула в волны бухты. Тогда, не теряя ни минуты, к месту падения бомбы понеслась легкая лодка. Море было там неглубокое. Опытные ныряльщики почти тотчас же нашли бомбу и, привязав веревку к ее ушкам, втащили в лодку.

Все это – от момента выстрела до открытия крышки – заняло не более пяти минут.

В лодке находились Ардан, Барбикен, Николь и Мастон. С понятным волнением следили они за отвинчиванием крышки… Не успели ее открыть, как из бомбы выскочил кот, немного помятый, но полный жизни.

Белку не могли найти, хотя перешарили все уголки. Она точно исчезла, не оставив ни малейшего следа. Пришлось признать печальную истину, что кот съел своего спутника…

Достойнейший Мастон был очень опечален гибелью своей любимицы-белки. Однако он скоро утешился соображением, что белка погибла ради науки.

После этого опыта исчезли последние опасения. Оставалось только отправиться в путь.

Через два дня Мишель Ардан получил от президента Соединенных штатов пакет, который порадовал его сильнее всех прежних почестей.

Правительство пожаловало его званием почетного гражданина Соединенных штатов.

ГЛАВА XXII
Снаряд-вагон

После приезда Мишеля Ардана общественное внимание Соединенных штатов сосредоточилось главным образом на снаряде колумбиады, которому предстояло служить вагоном для трех отчаянных смельчаков, решившихся полететь на Луну.

Мишель Ардан еще в своей телеграмме от 30 сентября требовал, чтобы снаряд колумбиады имел цилиндро-коническую форму вместо круглой, которая была намечена комитетом Пушечного клуба. Комитет руководствовался тем, что снаряд пролетит в несколько секунд через всю земную атмосферу или, по крайней мере, через все ее слои, обладающие сколько-нибудь заметной плотностью, и затем понесется в пустом пространстве, которое не будет ему оказывать никакого сопротивления.

При таких условиях можно пустить и круглую бомбу. Но предложение Мишеля Ардана совершенно изменило постановку вопроса. Нельзя было допустить, чтобы снаряд, который должен был служить одновременно и вагоном, вертелся, как ему угодно. Мишель Ардан говорил, что он согласен лететь на Луну, но не согласен крутиться, как белка в колесе. Он хотел путешествовать с таким же спокойствием и «достоинством», как, например, в гондоле воздушного шара, но, разумеется, гораздо быстрее.

– Подумайте сами, что это будет за пассажир, которому придется кувыркаться четверо суток подряд!

Поэтому завод Брэдвилль и К° получил своевременно чертежи и заказ на снаряд новой формы. Алюминий был уже заготовлен, оставалось только сделать модель снаряда и отлить его. Отливка была удачно произведена 2 ноября, и, как только снаряд остыл (что произошло очень быстро ввиду его сравнительно небольших размеров), его немедленно отправили по железной дороге в Стонзхилл. Уже 10 ноября он благополучно прибыл на место назначения.

Мишель Ардан, Барбикен, Николь, – а с ними, разумеется, и Мастон, волновавшийся еще сильнее непосредственных участников путешествия, – с нетерпением ожидали свой «снаряд-вагон», в котором они должны были достигнуть лунного материка.

Снаряд оказался чудом металлургии. Все без исключения признали, что он делает величайшую честь промышленному гению американцев.

Прежде всего, в первый раз было добыто, быстро и в срок, такое огромное количество чистого алюминия, и уже на это можно было смотреть, как на необычайный успех новейшей американской техники.

Драгоценный снаряд ярко сверкал под лучами солнца. Его коническая шапка на внушительном цилиндрическом массиве придавала ему большое сходство с теми толстостенными башенками, которыми средневековая архитектура украшала верхние углы укрепленных замков; недоставало лишь узеньких бойниц в стенах и флюгера на крыше.

– Право, можно подумать, – воскликнул Ардан, – что вот-вот выйдет из башни средневековый воин в своих железных доспехах! А мы в ней будем точно феодальные бароны… Захватить бы еще немножко артиллерии, и мы одолели бы всю армию селенитов, если только на Луне есть жители.

– Значит, тебе нравится наш экипаж? – спросил его Барбикен.

– О, конечно! – отвечал Ардан, продолжая изучать снаряд, как художник изучает монумент или картину. – Жаль только, что контур простоват, да и конус мог бы быть изящнее. Надо бы его увенчать металлической резьбой… Разве трудно было сделать вверху какой-нибудь выступ – посадить, например, химеру или саламандру, выскакивающую из огня с распростертыми крыльями и разверстой пастью?

– К чему? – спросил Барбикен, практический ум которого был мало впечатлителен к красотам искусства.

– Ты спрашиваешь «к чему», мой друг Барбикен! Увы, раз ты мне задаешь такой вопрос, я боюсь, что ты никогда не поймешь ответа…

– А ты все-таки попробуй ответить.

– Видишь ли: по-моему, надо во все, что мы делаем, что мы творим, вкладывать побольше красоты, изящества. Знаешь индусскую пьесу, которая называется «Тележка ребенка»?

– Даже названия не слыхал!

– Это меня нисколько не удивляет, – продолжал Ардан. – Так вот узнай, что в этой пьесе, – между прочим, выведен вор, который собирается сделать дыру в стене и вдруг спрашивает себя, какую бы покрасивее форму придать отверстию: лиры, цветка, птички или вазы… Скажи мне, друг Барбикен: будь ты тогда присяжным, осудил бы ты этого вора?

– Разумеется, и ни на минуту не задумался бы! – ответил председатель Пушечного клуба. – Признал бы еще отягчающие вину обстоятельства: взлом с заранее обдуманным намерением…

– А я бы признал его невиновным, друг Барбикен! Вот видишь, ты никогда не будешь в состоянии меня понять.

– И даже не буду стараться, мой доблестный художник!

– Да, внешний вид нашего вагона оставляет желать многого, – говорил Ардан. – Зато я его омеблирую, как я хочу: с комфортом и роскошью, подобающими посольству от Земли!

– В этом отношении, дорогой Мишель, – ответил Барбикен, – ты волен развернуть всю свою артистическую фантазию: мы тебе мешать не будем. Ты позаботься о приятном, наше же дело – подготовить все необходимое и полезное.

– Кстати, что ты придумал там, в лесу, вместо того чтобы охотиться на Николя? Ты объявил, что придумал средство сохранить наши головы и кости во время выстрела. Помню: ты говорил о каких-то пружинах и о воде, но я ничего не понял.

– Как же ты поверил?

– Друг Барбикен! Знай: во всем, что касается математики и механики, я буду слепо тебе верить, потому что ты ученый, притом такой ученый, который знает свое дело; я же в механике почти ничего не смыслю, а математики совершенно не знаю; у меня даже сложение редко выходит, когда слишком большие числа.

– Как же ты приводил много верных данных и цифр во время своей речи на митинге? – спросил не без изумления Барбикен.

– Цифры и всякие факты я могу запомнить, если их выучу, а я их всегда выучу, если они интересны, – спокойно ответил Ардан. – Так объясни же мне, что ты придумал: подушку на пружинах, огромные рессоры? При чем тут вода?

– Постой! Прежде всего я повторю то, что ты мне сказал четверть часа тому назад: если ты задаешь мне такой вопрос, то боюсь, что ты не поймешь ответа…

– А я повторяю твой ответ: все-таки попробуй объяснить, дружище Барбикен!

– Ты знаешь, что вода обладает совершенной упругостью?

– Признаться, никогда не предполагал, чтобы слово «упругость» применялось к воде. Я знаю упругость резины, стальной рессоры, дерева…

– Это тоже упругие вещества, но упругость их несовершенная и даже весьма незначительная. Слишком сильно согнешь дерево – оно так и останется согнутым или переломится; перекрутишь пружину – она лопнет, и т. д. А на воду можно действовать какой угодно силой, и она не потеряет своей упругости. Если, например, давить на нее в толстостенном сосуде, она несколько сожмется, но лишь только будет устранено давление, она снова примет совершенно такой же объем, как прежде. Ты это себе представляешь?

– Верю, хотя и не очень. Во всяком случае, буду помнить, – ответил Ардан.

– Теперь дальше. Так как вода почти несжимаема и притом совершенно упруга, она может принять какой угодно толчок…

– Который ее не «согнет» и не «сломит». Видишь, я понимаю! – вставил Ардан.

– Совершенно верно, хотя ты и шутишь, – продолжал Барбикен. – Получив же толчок и некоторое сжатие, вода тотчас же будет стремиться занять первоначальный объем, то есть, в свою очередь, толкнет, и притом с той же силой, все окружающие ее предметы…

– Стой, Барбикен! Ведь и мы будем «окружающими предметами»! Или ты думаешь «для присутствующих сделать исключение»?

Барбикен махнул рукою с досадой и хотел было прекратить объяснение, но, взглянув на смышленое лицо друга, одумался и сказал:

– Ты невозможный слушатель, но ты на своем шутовском языке верно поставил вопрос: именно так и надо устроить, чтобы действие воды, ее толчок – или, по крайней мере, огромная часть этого действия – не передалась нам.

– Что же ты придумал?

– На дно снаряда будет налит слой воды в метр. Затем мы на эту воду опустим крепкий деревянный круг, совершенно непроницаемый для воды: вода не будет проходить даже между краями круга и стенками снаряда, – все это легко устроить. Итак, у снаряда будет крепкий деревянный» пол.

– Хочешь устроить плот? Внизу вагона – вода, на воде – плот, а мы на плоту? Не думал я «лететь» на плоту! – перебил Ардан.

– Недолго: несколько мгновений, а потом вода исчезнет.

– Исчезнет из металлического снаряда? – воскликнул Ардан.

– Сейчас поймешь. Я сказал, что слой воды будет толщиной в метр. Но он будет еще разделен деревянными перегородками, – горизонтально во всю ширину, – на несколько слоев меньшей толщины. От каждого слоя будут итти трубы до верхушки снаряда. Поэтому вот что произойдет: толчок от выстрела передастся сначала первому, нижнему, слою воды; эта вода прижмется к первой перегородке, которая будет мгновенно разбита, но так как она окажет некоторое сопротивление, – а главное, последует сопротивление остальных водяных слоев, – то нижняя вода устремится по открытым трубам на верхушку снаряда. Так же и второй слой воды разобьет вторую перегородку и отхлынет по трубам наверх; то же будет с третьей и четвертой перегородками. Таким образом, вода сыграет роль буфера – идеально сильной и быстрой пружины!

– Погоди немного! – остановил Ардан. – А вода, которая ушла на верхушку? Ведь она тоже ударится со страшной силой о верхушку, а оттуда обрушится на все «окружающие предметы»!

– Нет. Эта вода вылетит наружу.

– Наружу?! Наш вагон будет с отверстиями?! Где же они? Их не видно.

– Посмотри на самый верх снаряда, куда ты хотел посадить флюгер в виде саламандры. Видишь на нем покрышку? Она состоит из нескольких слоев толстейшей кожи, надежно прикрепленных к целому ряду спиральных пружин из лучшей стали, обладающих такой же упругостью, как часовые пружины; другими своими концами пружины, конечно, прикреплены к снаряду. Таким образом, кожаная покрышка составляет пружинный клапан или общую пружинную пробку для верхних отверстий всех труб. Вода хлынет, своим напором отбросит кверху покрышку, выльется наружу, а затем пружины сожмутся и снова притянут покрышку к снаряду.

– А если вода совсем выбьет твою пробку? Ведь мы тогда пропадем, не долетев до Луны!

– Все может случиться, – хладнокровно ответил Барбикен. – Но, кажется, я все условия принял во внимание, и мои вычисления верны. Покрышка не оторвется, и не в этом трудность задачи.

– В чем же? Если благополучно вылетит вода и унесет с собой почти весь толчок, то чего же беспокоиться?

– В том-то и дело, что вода унесет «почти весь» толчок, но все же «не вполне весь». Эта оставшаяся часть удара подействует и на деревянный круг; круг должен с громадной силой оттолкнуться назад на дно снаряда, так как воды внизу уже не будет. Правда, круг снабжен чрезвычайно сильными пружинами, и, прежде чем упасть на дно снаряда, он должен будет последовательно разбить оставшиеся перегородки; все это значительно ослабит силу «отдачи»… Однако, – закончил Барбикен с улыбкой, – и при этих приспособлениях встряска будет для нас довольно жестокая.

– Ничего, встряхнемся, – заключил Мишель Ардан с обычною беззаботностью. – Уж если и при таких приспособлениях мы разобьемся, то, значит, наш «материал» никуда не годится! А в таком случае туда ему и дорога!

В это время подошли Николь и Мастон. Им еще раньше Барбикен сообщил подробности своего остроумного изобретения. Оба они его одобрили. Однако у Николя зародилось одно сомнение, которое он теперь высказал.

– При расчете веса снаряда не была принята во внимание та вода, которая в него будет введена, – сказал он. – Между тем метровый слой воды, при данном диаметре снаряда, весит более 20 тонн. Не повлияет ли этот добавочный вес на первоначальную скорость снаряда в сторону ее уменьшения?

– Я об этом думал, – ответил Барбикен, – но у нас есть излишек двигательной силы; напор пороховых газов легко преодолеет этот добавочный вес, который будет влиять лишь в течение секунды, если не меньше; снаряд быстро примет снова свой нормальный вес. Кроме того, чтобы снаряд сохранил нормальный вес, в нашем комитете решено было сделать боковые стенки немного тоньше и, наоборот, утолщить дно. Поэтому дно и примет на себя весь первоначальный напор газов, которые образуются при взрыве пироксилина.

– Это всегда делается в цилиндро-конических снарядах и даже в обыкновенных бомбах, – подтвердил Мастон.

После этого друзья приступили к внутреннему осмотру снаряда.

В эту металлическую башню можно было проникнуть лишь через отверстие, сделанное в ее конической части.

Отверстие напоминало собою обычные люки на палубе парохода, через которые по крутой лесенке можно спуститься до паровой топки. Отдушина герметически закрывалась с помощью алюминиевой пластины, тщательно пригнанной к поверхности снаряда и закрепленной с внутренней стороны сильными винтами.

– Долетим до Луны, отвинтим эту дверцу нашего карцера, и гуляй себе на свободе по лунному материку! – воскликнул Мишель Ардан. – Ну, а как же мы будем смотреть на дорогу? В вагоне я всегда сажусь к окну…

– У нас будет четыре окна, – ответил Барбикен: – два с боков, третье около верхушки, четвертое на дне, в нижней стенке. Снаружи их не видно, потому что они должны быть тщательно защищены – особенно нижнее – от первоначального толчка. Поэтому снаружи они прикрыты толстыми пластинами; но потом, когда взлетит снаряд, можно эти пластины открыть, отвинтив их внутренние болты. Таким образом, воздух из снаряда не вырвется наружу; можно будет смотреть в окно и производить наблюдения.

Барбикен показал одно из таких окошек. С внутренней стороны это было толстое чечевицеобразное стекло. Он также показал, как можно отвинчивать наружные пластины.

Вообще фирма Брэдвилль и К° отличилась на славу. Все механизмы действовали с замечательной легкостью и точностью. Сразу чувствовалось, что инженеры и рабочие вложили в заказ Пушечного клуба все свое искусство.

– Показывай теперь, где буфет и кухня! – сказал Ардан.

Буфет изображали собою три ящика, прикрепленные к стенкам и приспособленные для хранения съестных припасов и кое-какой посуды. Вместо кухни была небольшая газовая плита; газ же хранился в особом приемнике в сжатом виде, под давлением нескольких атмосфер. Стоило открыть кран, и получалось газовое освещение и отопление. Запаса газа должно было хватить на шесть суток непрерывного освещения и отопления.

Осмотрели и всякие другие приспособления для необычайного путешествия.

– А куда девать деревянный «плот», после того как он выполнит свое назначение? – спросил Ардан. – Как же через него смотреть в нижнее окошко?

Барбикен показал, что деревянный круг, который должен сначала послужить крышкой для воды, разбирается весь на мелкие части. Можно будет эти части совершенно выбросить из снаряда вместе с раздробленными перегородками. Отверстие в нижней стенке снаряда служило не только окошком, но и люком для выбрасывания всего лишнего из вагона. Конечно, сделаны были нужные приспособления, чтобы воздух из вагона не мог при этом вырваться наружу.

Мишель Ардан был в восхищении от своего «вагона».

– Во-первых, достаточно просторно, – просторнее, чем в лучшем купе железнодорожного вагона первого класса. Можно даже делать шагов шесть-семь в ширину, а доверху и рукой не достанешь! Посмотрите, как я еще омеблирую и уберу наше купе – просто картинка будет! – говорил он, оживленно жестикулируя. – Жаль только, что нельзя захватить несколько произведений искусства. Пожалуй, тесно будет…

Оставался еще вопрос о воздухе, в такой же степени необходимом, как съестные припасы и отопление, и гораздо более важном, чем предметы комфорта. Очевидно, того воздуха, который захватят с собой путешественники внутрь вагона, будет совершенно недостаточно для того, чтобы трое людей могли дышать в течение четырех, если не больше, суток.

Ввиду его первостепенного значения этот вопрос решено было обсудить на специальном заседании комитета Пушечного клуба. Заседание состоялось в тот же вечер. Сперва были доложены данные о количестве воздуха, необходимом для суточного потребления человека.

В среднем взрослый мужчина вдыхает в течение часа почти весь кислород, заключающийся в ста литрах воздуха. Поэтому Барбикен, его два спутника и две собаки, которых решено было захватить на Луну, должны были иметь по 2 400 литров кислорода в сутки, или, переводя на меры веса, по три килограмма. Следовательно, необходимо было в пути непрерывно пополнять потерю кислорода.

Химическая добыча кислорода сама по себе очень проста. Наиболее практичным способом добычи считался в то время способ Реньо и Резэ.

Воздух, как известно, представляет собой смесь нескольких газов, главным образом кислорода и азота: приблизительно 21 часть кислорода на 79 частей азота.