Текст книги "Время соборов. Искусство и общество 980-1420 годов"

Автор книги: Жорж Дюби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

В христианстве XIV века все эти настроения вырвались на свободу и расцвели. Иногда это приобретало угрожающий размах. В южных областях Европы, где тлела искра катарского учения и ереси вальденсов, в Италии и Провансе целая ветвь францисканского ордена встала в резкую оппозицию авиньонским Папам. Назвав себя спиритуалами[165]165
  Во францисканском ордене практически с момента его образования боролись два течения: строгое и умеренное. Сторонники первого – они именовались спиритуалами, то есть «духовными» – требовали буквального соблюдения уставов ордена, данных святым Франциском, в первую очередь отказа от какой-либо собственности, включая не только деньги, но и жилище, обувь, лишнюю одежду, – словом, все, кроме одной рясы и чашки для пищи, собранной подаянием. Умеренные францисканцы – конвентуалы (лат. «проживающие вместе», то есть признающие монастырскую, а не только бродячую жизнь) – допускали отклонения и послабления, в зависимости от времени и места. Спиритуалы и конвентуалы стали организовывать отдельные монашеские общины с 1350 г. На Констанцском соборе в 1414 г. каждое из течений получило особое устройство, но все же они считались частями одного ордена. Окончательное разделение спиритуалов и конвентуалов произошло в 1517 г. Спиритуалы с самого начала были настроены довольно оппозиционно по отношению к официальной Церкви, обвиняя ее в обмирщении. Поэтому среди них было популярно учение Иоахима Флорского (см. примеч. 2, с. 358), для которого порча Церкви была знамением близящегося наступления Царства Духа Святого.


[Закрыть], отступники проповедовали верность духу основателя ордена. Но они выражали также и свою веру в наступление третьего века, почерпнутую в писаниях калабрийского отшельника Иоахима Флорского. Вслед за веком Отца, за веком Сына, по пророчеству святого Франциска, наступит век Святого Духа. С наступлением Его царства посредники – духовенство – становятся ненужными, так как все верующие находятся под покровительством Святого Духа – дух которого искажает Римская Церковь. В Рейнской области те же настроения переживали общины бегинов и братьев Свободного духа, которых епископы в 1326 году подвергали преследованиям и сжигали на кострах за то, что те утверждали свободу совершенных и единство души с Богом, достигаемое мистическим слиянием.

В силу природного покоя, который они чувствуют внутри себя, и того, что не предаются никаким занятиям, они считают себя свободными, без посредников достигшими единства с Богом, вознесшимися над опытом, накопленным святой Церковью, над Божьими заветами, над законом.

Их учение находило своеобразный отклик в доминиканских женских монастырях, где проповедовал Майстер Экхарт, который сказал в одной из своих проповедей на народном языке:

Могущество Святого Духа берет все, что есть самого чистого, тонкого, возвышенного, искру, горящую в душе, и разжигает высоко возносящимся огнем любви; так же происходит и с деревом – мощь солнца берет самое чистое и тонкое от корней и, поднимая к ветвям, превращает в цветы. Точно так же искра, горящая в душе, возносится, окруженная светом и Святым Духом, от первого места своего обитания. Она обретает полное единство с Господом, стремится к этому единству, она находится в большем единении с Богом, чем пища с моим телом.

Позже, в конце века, противостояние церковной иерархии становится более резким и выраженным в Англии и Чехии. В глазах Уиклифа и его последователей – лоллардов[166]166
  Лоллардами называли членов несколько различавшихся религиозных группировок. Само название происходит либо от некоего англичанина Уолтера Лолларда (скорее всего, народная этимология), либо отнижненем. lullen (lollen) – «тихо петь», подразумевается «напевать погребальные молитвы», или нидерл. Lollaert – «бормотать», имеется в виду «бормотать молитвы». Первое упоминание о них встречается в 1300 г., когда это прозвище было отнесено к организованному в Антверпене в основном мирянами обществу по уходу за больными и погребению умерших от моровой язвы. Его члены называли себя бедняками, алексианцами (от Алексея Божьего Человека, житийного прообраза всех добровольных нищих), целлитами (от лат. cella – «келья») и лоллардами (видимо, из-за участия в отпевании). В Нижней Германии и Нидерландах лолларды слились с беггардами и бегинками (см. примеч. 9 к гл. 7). Хотя Папа Иоанн XXII в 1318 г. признал общины лоллардов, Церковь относилась к ним настороженно, обвиняя их в ереси. В Англии же движение лоллардов (именно оно здесь имеется в виду) – там они назывались также «бедными священниками» – возникло в 60—70-е годы XIV в. как крайнее течение среди последователей Джона Уиклифа, английского реформатора, высказывавшего идеи, которые позднее развил Ян Гус (см. ниже). К лоллардам примыкал Джон Болл, духовный вождь народного восстания Уота Тайлера. После подавления восстания движение не прекратилось, и в 1395 г. лолларды подали в парламент петицию, требовавшую уничтожишь светские владения Церкви, упразднить безбрачие духовенства, упростить обрядность, разрешить богослужение на английском языке и т. п. Позднее активно преследовались вплоть до сожжения, подвергались насмешкам из-за пацифистской позиции в период успехов Англии в Столетней войне в 10—20-е годы XV в. и всё же пользовались значительным влиянием в массах и продолжали действовать до середины XVI в., когда слились с другими реформационными течениями.


[Закрыть], в глазах слушавших их рыцарей духовенство, погрязшее в пороках, утратило авторитет. Сущность религиозной жизни заключается в поклонении брату Христу, поклонении, основанном на чтении Евангелия. Следовательно, возникла необходимость перевести Слово Божие на народный язык, чтобы оно могло достичь слушателей. Наступает время Яна Гуса. Он поддержал глубинные течения в народе, ожидавшем прихода Мессии. Благодаря этому незадолго до начала насилия и кровопролитий ему удалось создать на символической горе Табор коммуну детей Божиих, основанную на принципах братства и равенства. Члены ее считали себя озаренными Святым Духом и жили в ожидании скорого наступления конца света. Став гораздо менее заметным, лишившись воинственности и шатаний, это движение обрело свое истинное значение в Голландии, превратившись в то, что было справедливо названо «современной религиозностью». Вдоль берегов Рейна небольшие общины «друзей Господа» принимали в свои ряды мирян, священников, монахов-доминиканцев. Они помогали друг другу жить по особым правилам, в духе всеобщего братства во Христе, отказываясь от мирских ценностей, в результате чего должно было наступить озарение. В «Духовном браке» ван Рюйсбрук предлагал общинам, стремящимся достичь единения с Христом, путь полного отречения от мирских благ.

Человек, живущий истинно духовной жизнью, обращает внимание лишь на свою душу. Он свободен от привязанности к земным вещам, его сердце с трепетом открывается навстречу бесконечной Божественной милости. Тогда разверзаются скрытые небеса. Божественная любовь, подобно молнии, поражает открытое сердце внезапной вспышкой света. В этом свете Святой Дух обращается к сердцу, полному любви: «Я принадлежу тебе, ты – Мне, Я обитаю в тебе, и ты живи во Мне».

Именно в Братстве общей жизни[167]167
  Братство общей жизни – возникшее во второй половине XIV в. в Нидерландах объединение последователей devotio moderna (см. примеч. 2, с. 360). Члены Братства практиковали совместную жизнь, общие трапезы, труд, общность имущества. В отличие от монашеских орденов и конгрегадий каноников в братство входили и клирики и миряне. Члены братства не приносили никаких формальных обетов и могли выйти из него в любое время. Общины братства располагались в частных домах, не имели единого центра и официально утвержденного устава.


[Закрыть], которое создал Геерт Грооте, долго колеблясь между отшельничеством ван Рюйсбрука и строгостью цистерцианского устава, была около 1424 года написана духовная книга, имевшая самый продолжительный успех в светском обществе, – «О подражании Христу».

Стремление предаться медитации, которая теперь имела целью не проникнуть в божественные тайны, но слиться с Христом в Его человеческой природе, ступень за ступенью соединиться с Ним нерушимыми узами, вовсе не исключало вмешательство духовенства. Действительно, самым легким путем соединения с Христом была Евхаристия. Следовательно, сохранялась потребность в совершении некоторых обрядов. Литургия, образно являвшая картину Страстей Господних, во время которой верующие надеялись увидеть, как некогда в Больсене, кровь, брызнувшую из гостии, и лик Страждущего Богочеловека, проступивший на чаше, продлившееся поклонение corpus Christi[168]168
  Тело Христово (лат.). (Примеч. ред.)


[Закрыть], длинная торжественная процессия в Праздник Тела Господня[169]169
  Праздник Тела Господня – особая процессия со Святыми Дарами (причастием), сопровождаемая покаянным шествием, несением статуй святых Богоматери и Христа, особыми молениями; устраивался по обету, а не в какие-либо определенные дни.


[Закрыть] приобрели особое значение, требовавшее участия духовенства в религиозной жизни. Тем не менее главное место занимали личные духовные достижения – молитва, благоговение сердца и постепенное восхождение души к Богу. В связи с этим обретают смысл новые формы религиозного искусства.

Для совершения коллективных христианских обрядов в XIV веке было построено множество просторных зданий. В тех областях Европы, где сельская знать продолжала процветать, в Англии и Испании, аббатства и соборные капитулы иногда занимались обновлением своих храмов. Кроме того, помощь общинам поступала от щедрот прелата, покровителя или, как в Южной Франции, от самого Папы. В монастырях, залах, где заседал капитул, в нефах, предназначение которых оставалось прежним, никто не стремился изменить структуру здания. Новшества ограничивались добавлением позолоченного декора, прославлявшего дарителя, или же изысканным украшением амвона и окружавшей его решетки. В Толедо, в Капилла Майор, великолепная, но непроницаемая ограда амвона окружала совершавших богослужение, отделяла распевавших псалмы, отрезала их от остального народа. Развиваясь, высокое церковное искусство продолжало подчеркивать пропасть, разделявшую прежде духовенство, совершавшее богослужение, и народ.

В городах, однако, продолжали строить большие храмы. Городские коммуны желали способствовать прославлению родного города, и с этой целью возводили приходские церкви, которые, оставляя маленьким квартальным часовням роль местного святилища, могли вместить всех жителей города и представителей городской власти во время светских или религиозных праздников. Центральные коллегиальные церкви[170]170
  Коллегиальная церковь – главный храм церковного округа, меньшего, чем епархия; имеет свой коллегиальный капитул, то есть совет священнослужителей, в отличие от обычной приходской церкви, но не представляет собой кафедральный собор.


[Закрыть] фламандских городов, Сент-Мэри-Рэдклиф в Бристоле или Тын, пражская купеческая церковь, могли соперничать с соборами. Они были возведены как памятники, утверждавшие величие своих основателей, их высокие своды и колокольни возносятся как символы могущества. Рядом с ними появлялись другие церкви, выполнявшие сугубо духовные задачи и более соответствовавшие новым веяниям, – это были церкви нищенствующих орденов. Возникнув в пригородах любого мало-мальски значительного города, общины серого, черного или белого монашества (францисканцев, доминиканцев, августинцев, кармелитов) возводили просторные церкви, как правило разделенные на два нефа, один из которых предназначался братии, а другой – мирянам. В этих храмах новые формы нашли широкое применение.

Они символизировали отречение от мирских благ, путь бедности, избранный этими орденами. Снаружи отсутствовали аркбутаны, все было совершенно голо, четко выстроенная форма строго соответствовала предназначению храма и поэтому была прекрасна. Те же простота и единство были характерны для внутреннего пространства. Если нефов было много, все они имели одну высоту, так как миряне и духовенство равны перед Богом. Друг от друга их отделяли лишь редкие, тонкие колонны – следовало собрать воедино народ и любящей его братии монахов. Новая архитектура в своем стремлении привлечь как можно большее число верующих к участию в богослужении развивалась, отрицая само понятие амвона. Она разрушала любую ограду, убирала перегородки. Необходимо, чтобы каждый мог отовсюду слышать проповедь, видеть Тело Христово и даже читать. Окна становятся шире, а витражи, в которых встречается все больше желтого и серого цвета, – еще прозрачней. Рассеивается полумрак, в котором горели свечи и раздавалось пение хоралов. Лишенная украшений, строгая, просторная и хорошо освещенная церковь нищенствующих орденов (ее структуру вскоре переняли коллегиальные городские церкви и даже новые соборы) становится местом встречи, идеально подходившим для внешнего, зрелищного проявления религиозной жизни. Вдоль боковых стен вытянулся ряд внутренних часовен, предназначенных для молитв братии или отдельных семей.

*

Изначально часовня была местом молитвы короля – правителя, наделенного харизмой и чудотворными способностями. Помазанный на царство монарх, долгое время остававшийся единственным мирянином, имевшим право молиться наравне со священнослужителями, как епископ в соборном капитуле, был окружен целым корпусом домашних клириков, непрерывно совершавших литургию. Главным местом богослужения была часовня, где у короля имелся свой трон, свое кресло, своя кафедра, подобная епископской. Его окружали придворные. Перед ним находились принадлежавшие ему святыни. Монарху, стремившемуся увеличить свое могущество как посредника между Богом и народом, подобало окружить себя множеством частиц мощей. Таким образом, часовня выполняла также, и может быть прежде всего, роль хранилища святынь. Действительно, она была неким ларцом, выполнявшим двойную функцию – хранение и демонстрацию святых мощей. Поэтому стены часовни украшали драгоценностями, которые озаряли бы святыни блеском, а короля, восседавшего на троне в окружении символов своей власти, – величием. Такова была часовня, которую Карл Великий велел построить в ахенском дворце по планам часовен Восточной Римской империи. Такова была часовня Сент-Шапель, возведенная коронованным монархом Людовиком Святым для того, чтобы хранить терновый венец Христа, строительство которой стало завершающим этапом королевского церковного искусства.

Европейские монархи подражали этому образцу в течение всего XIV века. Английский король Эдуард III, желая показать свое могущество французскому государю, ровней которому он хотел быть, начал, как только сумел вырвать власть из рук своей матери, в Вестминстере, близ могилы Эдуарда Исповедника, которого велел почитать как равного заслугами Людовику Святому, строительство часовни в честь святого Стефана. Король Чехии Карл IV, решив возродить могущество императорской власти, которой он был наделен, приказал выстроить Карлштейн. Венцом сказочного замка стал украшенный золотом и драгоценными камнями зал для хранения реликвий, стены которого покрывали изображения ликов святых. Это вместилище Святого Креста было как бы мистической вершиной рыцарских и военных добродетелей, проявлявшихся на нижних этажах. На пути, ведущем к небу, часовня стала неким тайным местом, скрытым ото всех, наполненным силой от мощей святых, местом, которое множество преград защищали от любых посягательств, местом для уединенных встреч с распятым Богом монарха, Его наместника на земле.

Однако в XIV веке не только короли строили часовни. Правители, не принимавшие таинства миропомазания, также желали иметь часовни для своих нужд. В прекрасной буржской часовне герцог Иоанн Беррийский поместил часть своей удивительной коллекции драгоценностей. Однако самым глубоким изменением, в котором одновременно нашли выражение новые направления религиозности и общая тенденция культуры, становившейся более народной, было появление огромного числа часовен, принадлежавших частным лицам и предназначенных для сугубо личного использования. Эти часовни принадлежали не одному человеку, а небольшим группам, братствам, существовавшим поколение за поколением, общинам или семьям. Любой гильдии, корпорации или религиозному объединению было необходимо место для регулярно проводившихся молитвенных собраний, которые объединяли рядовых членов вокруг лица, руководившего их духовным опытом. Редкое братство имело достаточно средств, чтобы выстроить собственную часовню. Тогда приходилось пользоваться помещениями какой-либо церкви. Братству отводили определенное место у одного из алтарей, окружавших центральный, перед которым совершались общие богослужения. Все верующие прихода не собирались, как прежде, у одного алтаря. Каждая семья, каждый дом желали иметь свое место для молитвы. Издавна при домах знати существовали молельни, подражавшие королевской часовне, и число их росло. Тот, кто разбогател, стремился перенять привычки верхушки аристократии, есть, пить, одеваться и развлекаться так же, как высшее общество. Каждый глава семейства, имевший достаточно средств, в подражание знати обзаводился собственным священником, совершавшим мессу для него и его близких. На худой конец он пытался за солидное вознаграждение приобрести отдельное место на хорах или в одном из приделов церкви. Таким образом можно было продемонстрировать свое положение в обществе и добыть своей семье место рядом с сильными мира сего. Нищенствующие ордена не отказывали самым влиятельным или щедрым из находившихся под их духовным руководством мирян, которые желали приобрести место в церкви, – двадцать пять частных часовен располагались на хорах церкви Кордельеров[171]171
  Кордельеры — французское название францисканцев, от фр. corde – «веревка», которой подпоясывались францисканцы (традиционная символика веревки заключается в том, что нищенствующие братья демонстративно отказывались от кушака, к которому обычно привешивался кошель).


[Закрыть] в Париже.

Часовни братств или отдельных семей выполняли двойную функцию. Первая, которую можно назвать внешней, была сосредоточена вокруг алтаря – частные литургии становились регулярными службами, совершаемыми для нужд членов той или иной группы. Для живых, но в значительно большей степени – для умерших. Ибо первая функция, выполняемая часовнями, была прежде всего связана с погребальными обрядами. Культ мертвых по-прежнему занимал главное место в подсознательной религиозной жизни народа. Его надежды и чаяния получили более христианскую направленность, стали более пристально контролироваться Церковью, и одновременно с этим широко распространились христианские обряды, связанные со смертью. Быть членом какого-либо братства для любого человека того времени прежде всего означало, что он может рассчитывать на совершённое по всем правилам погребение и церковные службы, которые живые члены общества совершали за упокой душ умерших. Члены каждого рода чувствовали, что на них лежит этот долг по отношению к предкам. Вера в действенную помощь обрядов, совершаемых живыми ради мертвых, ни в малейшей степени не ослабла в ту эпоху. Более того, казалось, что она укрепилась. В момент смерти участь человека не решается окончательно. Авиньонский Папа[172]172
  Авиньонский папа Иоанн XXII выступил (но неофициально, как бы в качестве частного лица, а не верховного первосвященника) с учением о том, что после смерти души блаженных пребывают до Страшного суда в особом месте загробного мира, где все же лишены высшего блаженства, созерцания Бога, каковое они обретут лишь после конца света. Это мнение Папы вызвало резкое неприятие подавляющего большинства прелатов, они заставили его на смертном одре отречься от этого учения, а преемник Иоанна XXII, Бенедикт XII, в 1334 г. заявил, что души блаженных сразу же по кончине узрят Бога (так называемое блаженное видение).


[Закрыть] объявил, что, оказавшись на том свете, душа предстает перед Богом и блаженно созерцает Его. Но между этим событием и Судным днем душа еще может умножить свои заслуги, которых ей недостает, чтобы оказаться в раю. Оставшиеся на земле друзья умершего могут помочь ему, совершая церковные службы за упокой его души. В то время практически невозможно представить завещание, по которому значительная часть наследства не расходовалась бы на пышные похороны и оплату бесчисленного множества заупокойных месс. Нередко это приводило к разорению семьи, но каждый считал щедрое прижизненное пожертвование лучшей гарантией от попадания в ад. Полагали, что чем ближе к месту захоронения совершается служба, тем в большей степени она содействует спасению души. Поэтому самым удачным вариантом считалось, если могила и алтарь, на котором священнослужители до конца времен будут совершать литургию, находились рядом. Любой христианин, заботившийся о собственном спасении и о спасении ближних, лишь только накапливал достаточно средств, основывал в церкви часовню, предназначавшуюся его семье. Это требовало немалых расходов. Следовало приобрести место для захоронения, обустроить, обозначив его особое предназначение, наконец, обеспечить постоянное пение псалмов, «услуги певчих», как говорили в Англии, то есть нанять одного или нескольких служителей церкви. Целый слой церковного пролетариата охотно брался предоставлять подобные услуги, так как это обеспечивало постоянный доход и требовало достаточно мало труда. В «Кентерберийских рассказах» капеллан представляет собой аллегорию мирной лени. Однако, как ни многочисленны были церковные служители, стремившиеся занять такое теплое место, спрос тем не менее превышал предложение, настолько возрастали требования богачей, чувствовавших приближение смертного часа. Некий состоятельный гасконец, капталь де Буш[173]173
  Имеется в виду Жан де Грайи, капталь де Буш. Капталь – гасконское слово, соответствующее слову «капитан» в средневековом словоупотреблении – начальник наемного отряда и/или комендант крепости. Английские владения в Аквитании делились на капталиты, «капитанства», военные округа, один из которых – Буш – возглавлял Жан де Грайи.


[Закрыть], в своем завещании помимо пятидесяти тысяч месс в год своей смерти заказал ежедневное совершение заупокойных служб в течение шестидесяти одного года и услуги певчих в восемнадцати приходах. В результате подобной практики многие приходы оставались без певчих и священников. Это способствовало упадку общинных организаций Церкви и развитию индивидуальных форм совершения богослужений.

Частные молельни существовали не только для совершения поминальных служб. Развитие внутренней религиозной жизни каждого человека обусловило возникновение второй функции часовен. Они стали местом молитвы, уединенного созерцания, так как духовная жизнь становилась все более личным делом. Верующий надеялся на встречу с Богом в часовне, куда приходил, чтобы молитвами добиться спасения своих умерших предков или духовных братьев, рассчитывал в тишине вознести к Господу «искру», горящую в его душе. Внутреннее убранство часовни должно было соответствовать этим порывам. По образцу королевских часовен частная молельня стала хранилищем святынь. В христианстве, спустившемся на уровень народных верований, также усилилась вера в спасительную силу, источаемую частицами мощей святых. С утончением религиозной культуры в XII и XIII веках в церквах, основанных высшим духовенством, постепенно удалось привести поклонение мощам в более организованную форму. Широкое течение мирского благочестия вызвало новый всплеск этого культа. В XIV веке частицы мощей считались самым ценным подарком, который только можно было получить, все стремились иметь хоть какую-то святыню. Возможность обладать мощами, как любой другой вещью, привела к тому, что культ поклонения святыням приобрел грубые, светские формы. В часовнях начали помещать изображения, глядя на которые любой верующий не должен был сомневаться, что любая душа сможет достичь озарения Святым Духом. Эти образы во множестве появились на витражах, смешавшись с личными знаками, геральдическими символами, девизами и портретами основателя часовни. Живописные и вырезанные из дерева или алебастра изображения покрывали створки находившегося у дальней стены алтаря диптиха или триптиха, который, как правило, был закрыт для остальных прихожан. Открывался он лишь для его владельцев. Еще более четко эти образы проявились в скульптурных изображениях святых покровителей семьи или братства, которым принадлежала часовня. Члены небольшой избранной группы иногда извлекали эти скульптуры на свет божий, чтобы поклоняться им в уединении молельни или нести как символ своего могущества во время религиозных процессий.

Подобные предметы, в отличие от неподвижных алтаря или надгробия, можно было выносить из часовни и распространять их мистическое значение на повседневную жизнь. Почему обращаться к Богу следует, воспевая молитвы лишь в определенном здании и в строго установленные часы? Новое христианство стремилось заполнить всю жизнь верующих. Развитие индивидуальной религиозности в XIV веке вызвало распространение миниатюрных предметов церковного обихода. Эти предметы, заменившие часовню и значительно больше подходившие для личного использования, могли в любое время и в любом месте послужить декором для погружения в спасительные размышления о духовном. Святыни начали превращаться в драгоценности, украшения, которые можно было носить постоянно. Таким образом они постоянно защищали их владельца и привлекали к нему милость Господа. Небольшие двух– или трехстворчатые складни, на которых в нескольких сценах были изображены основные моменты литургического действа, начали изготавливать из дорогих материалов. Подобно находившимся в часовне заалтарным композициям, эти складни открывали во время молитвы, перед битвой, поединком, во время деловой поездки или в своей комнате. Псалтирь, часослов также стали для большинства мирян подобием переносной часовни. Покрывавшие их миниатюры, повторяя сюжеты витражей или диптихов, окружали священный текст целым рядом выразительных изображений, обладавших большей убедительностью, чем латинские слова молитвы, и сильнее действовавших на воображение. Несомненно, те предметы, которые теперь хранятся в музейных коллекциях, прежде считались наиболее ценными. Они имеют роскошный вид, напоминая, как ни странно, аксессуары светских развлечений, предметы, за которые их иногда принимают. Как и часовни, эти предметы принадлежали лишь очень состоятельным людям. В то же время разнообразные описи имущества, завещания, архивные документы сообщают, что люди среднего достатка, мелкие рыцари, второстепенные представители власти, буржуазия небольших городов также иногда владели подобными вещами, но значительно менее дорогостоящими. Те же, кто имел еще меньший доход, а таких по-прежнему было большинство, довольствовались в конце века печатными оттисками, картинками, которые можно было повесить на стену, пришить к одежде или, сложив, носить в кармане.

На этих гравюрах так же, как в диптихах из слоновой кости, на покрытых миниатюрами страницах книг или драгоценных украшениях реликвариев, религиозный сюжет представлен в окружении архитектурных элементов, символически изображающих храм. Постоянное повторение переплетающихся арок, пинаклей, вимпергов[174]174
  Вимперг — высокая остроконечная часть фасадной стены, завершающая портал.


[Закрыть] означает больше, чем еще одно, последнее, напоминание о главных задачах, которые некогда выполняла архитектура. Оно свидетельствует о том, что в глазах верующих эти предметы благочестивого поклонения, более соответствовавшие новым формам религиозности, действительно заменили не только саму часовню, где можно было уединиться для молитвы, но и постепенно опустевший собор. В ходе эволюции, которая на протяжении века обратила в христианство светское общество, призрак церкви возникает как воспоминание о совершавшихся в ее стенах богослужениях и в то же время как символ внутренней духовной жизни, храмом которой стало человеческое сердце.

*

Целью нового благочестия было подготовить душу к брачному союзу со Святым Духом, вести ее к Нему навстречу, оградить в решающий момент, на пороге смерти, от подстерегающих опасностей. Верующего призывали приблизиться и услышать Слово Божие, черпать в нем пищу для постоянного размышления. Как познать Отца, Сына и Святого Духа, если не через Писание? Непосредственное знакомство со Священными текстами получило в XIV веке для массы верующих то же значение, которое оно имело для бенедиктинских обителей в первые времена христианского просвещения Европы. Это была главная составляющая религиозной жизни. От верующего теперь требовалось не только издали внимать чтению Библии или псалмов, но и понимать смысл услышанного.

В действительности церковные власти, терзаемые сомнениями и преследуемые страхом возникновения новых ересей, не стремились к тому, чтобы народ начал читать эти тексты самостоятельно. Они старались познакомить широкую публику с латинскими книгами, написанными духовенством, но это никак не распространялось на переводы Ветхого и Нового Заветов. Около 1340 года отшельник в Йоркшире переложил Псалтирь на англосаксонский, язык народа. Пятьюдесятью годами позднее оксфордские магистры представили два перевода Евангелий. Но эти переводчики были сторонниками лоллардов, они стали агитаторами, поднявшимися против высшего духовенства. Когда Жан де Си переводил Библию на французский язык, сопровождая перевод комментарием, он выполнял заказ короля Франции Иоанна Доброго – эта великолепно изданная книга, настоящее произведение искусства, ни в коей мере не была предназначена для просвещения народа. На самом деле в начале XV века просвещенные миряне могли познакомиться на французском языке лишь с краткими отрывками из Евангелия, предназначенными для воскресного чтения, или с адаптированными, упрощенными текстами из Библии, снабженными моралью. С отголосками библейских текстов миряне знакомились в основном через проповеди.

Проповедники хотели, чтобы их слово проникло как можно глубже, а смысл запечатлелся в умах слушателей. Для толп, собиравшихся вокруг них, они стремились переложить Евангелие в жесты и мимику. Они сами становились актерами. Устраивали живые картины или процессии – представления, во время которых оживали основные сюжеты их проповеди. Они приглашали слушателей стать действующими лицами божественной драмы, приняв участие в массовых религиозных шествиях, собраниях различных братств или уединившись в часовне для молитвы. Религиозное представление позволяло затронуть струны в душе самых смиренных прихожан, тех, кого не трогало довольно банальное красноречие большинства проповедников.

Значение религиозного представления было еще шире. Требуя реального участия верующих, певших или оживлявших своих персонажей средствами мимики, спектакль заставлял участников изображать сцены из жизни Христа, уподобляться на некоторое время Христу, их брату. Средневековая религиозность всегда стремилась укрепить и дополнить душевные порывы телесным участием. В бенедиктинских монастырях молитва совершалась не в молчании, но сопровождалась мощной работой легких, единым выдохом всей братии. Писать или переписывать Священный текст, «возделывать» пергамент, было и физическим трудом, поскольку рука при этом работала столь же интенсивно, как и разум. Что же касалось чтения, то приветствовалось не произнесение текста про себя, но декламация его вслух, сопровождаемая работой мускулов. Таким образом, изображение Слова Божия позволяло наиболее глубоко проникнуть в него, сделать своим, действительно пережить свою веру. В монастыре, неся распятие во время ночной процессии, доминиканец Генрих Сузо переходил от одной колонны к другой, изображая Страсти Господни. Этот крестный путь завершался у распятия, расположенного в часовне, диалогом с Девой Марией. Путем подобных упражнений Генрих Сузо достигал минут наивысшего блаженства: «Часто ему казалось, что он парил в воздухе, находясь между временем и вечностью, окруженный глубокими водами невыразимых чудес Божиих». Если все христиане под руководством нищенствующих братьев последуют этому примеру, то путь мистики приведет их к спасительному прозрению, которое говорит, что сама смерть не что иное, как путь к свободе. Действительно, иногда население целого города принимало участие в грандиозном религиозном представлении. В 1400 году в течение трех дней Пасхи в Авиньоне проходило представление Страстей Господних, организованное жителями города.

В представлении принимали участие двести актеров, а кроме того, столько людей в костюмах и вооруженных жителей города, что никто не мог бы подсчитать общее число участников. На площади перед бенедиктинским монастырем было возведено множество помостов, на которых сидели мужчины и женщины. Никогда до того ни один королевский или какой-либо другой праздник не собирал десять или двенадцать тысяч зрителей.

Мистерии, которые представляли не только члены религиозных общин, способствовали тому, что театральное действо приобретало массовый характер, любой христианин становился участником ежедневных, совершаемых втайне представлений.

*

Возрастает роль зримых образов. Они теперь занимают центральное место, в силу того что становятся самым действенным посредником между Словом Божиим и яростными движениями, при помощи которых тело и душа освобождаются от всего, что их связывает, сдерживает их порыв «к благородству созерцания, к высотам блаженной жизни». Печатное изображение более всего доступно пониманию человека, только что вступившего на путь веры, оно сопровождает его первые шаги. «Дочь моя, – писал Генрих Сузо, – пора тебе подняться выше и покинуть гнездо утешений, которые разные изображения доставляют тем, кто стоит при начале пути». Проповедники прекрасно понимали, что множеству окружавших их начинающих христиан следовало предложить зрелище. Для того чтобы воздействие этого зрелища на аудиторию длилось дольше, необходимо было определить краски и образы, которые надолго запечатлелись бы в памяти зрителей, чтобы после ухода странствующего проповедника колеблющаяся душа могла в них вновь и вновь черпать силы для нового порыва. По призыву Бернардина Сиенского изображение имени Иисуса на фоне сияющего солнца, иллюстрации, которую он впоследствии сделал основной темой своей проповеди, начали помещать на фасадах дворцов. Живописное панно, многоцветная скульптура, любое изображение, которое теперь получало широкое распространение благодаря печати гравюр, должны были усиливать действие призывавших к покаянию проповедей и «sacre rappresentazioni», мистерий. Призванное привести широкие массы к Богу, с легкостью волнующее души, но быстро впадающее в заблуждения, религиозное искусство XIV века в основе своей было сценическим.

Слава пришла к Джотто благодаря тому, что он лучше своих предшественников сумел воспроизвести на стенах церквей сцены таинственной драмы. Оказавшись гениальным постановщиком, он запечатлевал сценическое движение, предлагал примеры образов тем, кто желал изобразить святого Франциска Ассизского, Иоакима, Деву Марию или Иисуса, понять глубинные черты этих образов, чтобы добраться до их духовной сути. Наконец, монахи, наставники пришедшего к вере народа, стремившиеся распространить свет Нового Завета среди самых низов христианского общества, рассматривали печатное изображение как самое надежное средство передачи информации, обладающее, быть может, большей убедительностью, чем чтение Библии. Для того чтобы быть более доступной большинству мирян, Библия в XIV веке стала «исторической», то есть ее повествование развертывалось теперь в виде череды историй, столь же удивительных и захватывающих, как рыцарские романы или легенды. Для тех, кто не умел читать, появилась своя «историческая» Библия – «Библия бедняков», в которой рассказ о событиях Священной истории был представлен в виде ряда выразительных иллюстраций с простым сюжетом, пересказывавших суть событий.